Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Квазисубъективные картины мира :
1.Эйнштейн: Мир как континуум. Пространство как время. Проблема синхронизации. Эфир, пространство, время. Эйнштейн, Декарт, Ньютон. Абсолютное и относительное. Эйнштейн, Лоренц, Пуанкаре. 34
2. Хайдеггер: Материальность как априори. Пространство и отдаление. Время и забота. Другие, индивидуальность, смерть. Хайдеггер и Эйнштейн. Хайдеггер и Сартр . 47
3. Пригожин: Овременённое пространство. Динамика, термодинамика, энтропия. Случайность как самоорганизация. Время внутренне и внешнее. Вероятность как закон природы. Бытие и становление. Пригожин и Бергсон . 59
Глава 2. Транссубъективные картины мира :
1.Мах: Априорность как субстанция. Психическое и физическое. Ощущения, понятия, факты.
Пространство физиологическое и метрическое. Пространство и время. Мах и анализ Пенроуза. 72
2. Бергсон: Сознание и материя. Инстинкт и интеллект. Пространство и время. Вселенная как целое. Бытие и небытие. Свобода и необходимость . 83
3.Шредингер: Мир как форма. Субъект и объект. Пространство и время. Форма и материя. Сознание и ощущение. Картина мира 92
Глава 3. Интерсубъективные картины мира :
1.Пуанкаре: Существование как отношение. Пространство и время как мыслимое. Пространство и движение. Время. Нетождественность субъекта. Абсолютность «Я» и относительность движения. 98
2. Гейзенберг: Форма и энергия. Пространство и геометрия. Движение и конечность: Аристотель, Декарт, Бор. Время как возможность. Субъект, объект, вероятность. Индетерминизм и «иное». Религия и абстракция . 107
3.Левинас: Ассиметричная диалектика. Интерсубъективность и «Другой». Свет, смысл, бесконечность. «Здесь», пространство и время. Мир как целое. Время и этика. Речь, «Другой» и «Самотождественный». Платон, Декарт, Левинас. 121
Заключение. 140
Литература. 146
- Хайдеггер: Материальность как априори. Пространство и отдаление. Время и забота. Другие, индивидуальность, смерть. Хайдеггер и Эйнштейн. Хайдеггер и Сартр
- Пригожин: Овременённое пространство. Динамика, термодинамика, энтропия. Случайность как самоорганизация. Время внутренне и внешнее. Вероятность как закон природы. Бытие и становление. Пригожин и Бергсон
- Бергсон: Сознание и материя. Инстинкт и интеллект. Пространство и время. Вселенная как целое. Бытие и небытие. Свобода и необходимость
- Гейзенберг: Форма и энергия. Пространство и геометрия. Движение и конечность: Аристотель, Декарт, Бор. Время как возможность. Субъект, объект, вероятность. Индетерминизм и «иное». Религия и абстракция
Введение к работе
Актуальность исследования.
Связь пространственно-временных и онтологических аспектов, привлекая интерес на всём протяжении существования философии и науки, продолжает дискутироваться и в настоящее время, но уже, с, соответственно, новых точек зрения. На страницах научных и философских изданий увеличивается количество публикаций анализирующих пространство и время как основы концептуальных моделей независимых от действительного онтологического статуса моделируемой реальности. Новые подходы связаны с возникшей в квантово-физическом описании проблемой наблюдаемости и её влиянием на структуру физической теории. В современной, неореалистической философии науки возникли представления о таких типах реализма как: «Научный реализм» (scientific realism) согласно которому, объекты не наблюдаемые, но постулируемые успешными научными теориями, тем не менее, существуют в
действительности; «Структурный реализм» (structural realism) согласно которому, старые теории могут ошибаться относительно природы физических явлений, но не относительно собственной структуры; «Конвергентный
-э
реализм» ^onvergent realism) согласно которому, старые теории являются предельными случаями новых теорий, объясняющих не только сами известные явления, но и причины неудовлетворительности старых теорий; «Вещественный реализм» (entity realism), согласно которому, возможность практически применимых эффектов от фундаментальных физических теорий и успехи инженерной мысли не являются подтверждением самих теорий. Частично пересекаясь с традиционными типами философского реализма - критическим, эмпирическим, непосредственным, онтологическим и т.п., новые представления, исходя из своей изначальной предметной области - соответствия физических теорий действительности, с необходимостью акцентированы на проблематике пространства-времени, либо как обязательном, либо наоборот, необязательном условии существования физической реальности.
Такое смещение исследовательского акцента вызвано нерешёнными проблемами современного естествознания, революционные преобразования которого в начале 20в, оказались несовместимыми с «классическими» представлениями. Уже более века эта «несовместимость» не позволяет сформировать единую для всех физических взаимодействий «научную картину мира» и непротиворечивым образом объяснить их с какой-либо одной точки зрения. Комплекс этих проблем активно анализируется в современной литературе, что и обуславливает актуальность данного исследования.
Степень разработанности проблемы.
Работы, в которых обсуждаются онтологические основания пространства- времени на материале философии и физики, условно можно разделить на три типа исследований - проблемные, исторические и феноменологические. В проблемных исследованиях те или иные пространственно-временные концепции используются исходя из постулируемых, но не рассматриваемых подробно онтологических оснований, как правило, это работы, посвящённые анализу конкретных научных проблем. В исторических исследованиях различные концепции пространства-времени рассматриваются как аспекты тех или иных философских и научных представлений с соответствующими онтологиями, как правило, это работы историко-философской и историко- научной направленности. В феноменологических исследованиях пространство и время рассматриваются на модельном уровне, независимо от онтологических оснований, как правило, это работы связанные с эпистемологической,
логической и лингвистической проблематикой.
1. Работы проблемного типа посвящены непосредственному применению
тех или иных пространственно-временных концепций в конкретных
исследованиях, при этом онтологические основания этих подходов
постулируются как уже готовые концепты. Особенностью этого типа работ
является их конкретная научная направленность, обуславливающая
использование авторами специализированного понятийного аппарата, что,
несмотря на очевидную общность пространственно-временных категорий, не
позволяет унифицировать используемую терминологию для разных
направлений науки. К работам такого типа можно отнести следующие
исследования: Блохинцев Д.И. Пространство и время в микромире. М., 1970;
Барашенков В. С. Проблемы субатомного пространства и времени. М., 1979;
Бриллюэн Л. Научная неопределённость и информация. М. 1966; Бунге М.
Философия физики. М., 1975; Владимиров Ю. С. Пространство и время: явные
и скрытые размерности. М., 2010; Вяльцев А.Н. Дискретное пространство-
время. М., 1965; Девис П. Пространство и время в современной картине
вселенной. М., 1979; Клинкс Ф. Проблемы психофизики восприятия
пространства. М., 1965; Логунов А.А. Лекции по теории относительности. М.,
1983; Марков М.А. О трёх интерпретациях квантовой механики. М., 1991;
Мостепаненко А.М. Мостепаненко М.В. Четырёхмерность пространства и
времени. М-Л., 1966; Мостепаненко А.М. Пространство и время в макро-, мега-
и микромире. М., 1974; Неванлинна Р. Пространство, время и относительность.
М., 1966; Овчинников Н.Ф. Принципы сохранения. М., 1966; Омельяновский
М.Ф. Философские вопросы квантовой механики. М., 1956; Поликаров А.
Относительность и кванты. М., 1966; Розенталь И. Л. Механика как геометрия.
М., 1990; Сазанов А.А. Четырёхмерный мир Минковского. М., 1988; Тейлор Э.
Уилер Дж. Физика пространства-времени. М., 1971; Турсунов А. Философия и
современная космология. М., 1977; Уорд Р. Живые часы. М., 1974; Пенроуз Р.
Структура пространства-времени. М., 1972; Штейнман Я.Р. Пространство и
время. М., 1962; Фридман А.А. Мир как пространство и время. М., 1923(2007);
Эддингтон А. Пространство, время и тяготение. М., 1923(2003); и др.
К этому же типу относится и ряд специализированных сборников: Астрономия и современная картина мира. М., 1996; Бесконечность и Вселенная. М., 1969; Время и современная физика. М., 1970; Конструкции времени в естествознании: на пути к пониманию феномена времени М., 1996; Принцип относительности. Л., 1935; Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л., 1974; Спонтанность и детерминизм. М., 2006; Философские аспекты проблемы времени. Л., 1978; Философские проблемы астрономии 20 века. М., 1976; Философские проблемы физики элементарных частиц. М., 1964; и др.
2. Работы исторического типа - это анализ пространственно-временных аспектов философских и научных представлений в их историческом развитии. Особенностью работ этого типа является то, что пространственно-временные концепции рассматриваются в соответствии с общепринятой историко- философской или историко-научной классификацией и периодизацией учений. К работам такого типа можно отнести следующие исследования: Авалиани С.Ш. Абсолютное и относительное. Тб., 1980; Антипенко Л.Г. Проблема физической реальности. М., 1973; Ахундов М.Д. Концепции пространства и времени: истоки, эволюция, перспективы. М., 1982; Васильев А.В. Пространство, время, движение. М., 2007; Вернадский В.И. Философские мысли натуралиста. М., 1988; Гайденко П.П. Время. Длительность. Вечность. М., 2006; Горелик Г.Е. Почему пространство трёхмерно? М., 1982; Джеммер М. Эволюция понятий квантовой механики. М., 1985; Кузнецов Б.Г. Развитие физических идей от Галилея до Эйнштейна в свете современной науки. М., 1966; Лой А.Н. Социально-историческое содержание категорий «время» и «пространство». Киев, 1978; Молчанов Ю.В. Четыре концепции времени в философии и физике. М., 1977; Печёнкин А.А. Обоснование научных теорий. М., 1991; Свидерский. В.И. Философское значение пространственно-временных представлений в физике. Л., 1956; Севальников А.Ю. Современное физическое познание: в поисках новой онтологии. М., 2003; Трубников Н.Н. Время
человеческого бытия. М., 1987; Уайтхед А. Избранные работы по философии.
М., 1990; Уитроу Дж. Естественная философия времени. М., 2003; Франкфурт У.И. Специальная и общая теория относительности. М., 1968 и др.
3. Работы феноменологического типа связаны с анализом пространственно- временных моделей, вне связи с их онтологическими основаниями. Особенностью работ этого типа является то, что пространство и время анализируются на модельном или «феноменологическом» уровне. К работам такого типа можно отнести следующие исследования: Винер Н. Кибернетика. М., 1983; Вригт фон Г.Х. Логико-философские исследования. М., 1986; Грюнбаум А. Философские проблемы пространства и времени. М., 1969; Зиновьев А.А. Логическая физика. М., 1972; Карнап Р. Философские основания физики. М., 1971; Карпенко А.С. Фатализм и случайность будущего: логический анализ. М., 1990; Куайн У.В.О. Философия логики. М., 2008; Леви- Строс К. Структурная антропология. М., 1983; Меськов В.С. Очерки по логике квантовой механики. М. 1986; Рвачёв А.Л. Математика и семантика. Киев, 1966; Рейхенбах Г. Философия пространства и времени. М., 1985; Франк Ф. Философия науки. М., 1960; Шрейдер Ю. А. Что такое расстояние? М., 1963 и др.
Постановка проблемы.
Исторически, возникновение классической «научной картины мира» ориентировалось на обыденные наблюдения за окружающим «миром» в пространстве и времени - объектом, внешним по отношению к человеку - субъекту. Вопрос об онтологическом статусе и самого субъекта, и пространства-времени в такой «картине» не являлся актуальным, хотя и имел предпосылки в некоторых философских учениях. Но в первой трети 20в в «научную картину мира» были включены уже ненаблюдаемые непосредственно элементы. Вместе с возникновением в этот же период «экзистенциального поворота» в общефилософском стиле мышления, такое изменение вызвало пересмотр и роли наблюдающего субъекта. Предметом исследования, наряду с изучением объективного существования «мира» стало и его субъективное восприятие. Соответственно пространство и время, наряду с анализом их собственных, метрико-топологических свойств, стали исследоваться на предмет субъектно-объектной или онтологической локализации, что, как правило, отражалось в виде оппозиций пространственно-временных концепций. Распространённым типом такой локализации, является соответствие пространства и времени «реальному», «перцептуальному» или «концептуальному» онтологическим уровням. При этом собственные свойства пространства и времени, также традиционно располагаемые в виде оппозиций,
являются «качественными» или «количественными» параметрами , независимыми от онтологической локализации.
Примерами оппозиций указывающих на ту или иную онтологическую локализацию пространства и времени являются следующие пары концепций:
«Физическое - Терминологическое»; «Чувственное - Умопостигаемое»; «Локальное - Глобальное»; «Измеряемое - Изменчивое»; «Модальное - Универсальное».
Примерами оппозиций указывающих на те или иные качественные и количественные параметры являются следующие пары концепций: «Реляционное - Субстанциальное»; «Статичное - Динамичное»; «Микроскопичное - Макроскопичное»; «Дискретное - Непрерывное»;
«Атомарное - Континуальное».
Таким образом, пространство и время на каждом из трёх онтологических уровней могли обладать, не только дискретной или непрерывной метрикой, но и однородной, неоднородной, изотропной, анизотропной, линейной, ветвящейся и т.п. топологическими структурами. Это приводило к возникновению нескольких десятков непересекающихся друг с другом концепций, которые разными авторами выбирались и сравнивались в соответствии с исследовательскими задачами. В настоящее время, в связи с неудавшимися в 20в попытками создания «фундаментальных теорий» на основе «пространственно-временного единства», такое количество пространственно-временных концепций представляется избыточным и несоответствующим стоящим перед наукой задачам. Возникновение стольких концепций является результатом того, что пространство и время анализируются на модельном уровне, являющемся определённым «онтологическим регионом», но применяются для описания любых таких «регионов», например «субъективности», «интерфеноменов», «небытия» и т.п., что не только не необходимо, но и противоречиво. Неоправданное расширение пространственно-временного описания на любые «онтологические регионы» затрудняет выявление связи пространственно-временных и непространственно-временных форм существования. Поэтому, изначально вызвавшее определённый прогресс в физическом знании, модельное представление, будучи абсолютизированным, способствовало не решению, а закамуфлировыванию многих противоречий и на дальнейшем этапе развития науки оказалось уже регрессивным фактором.
Таким образом, трудности в экспликации связи пространственно - временных и онтологических аспектов можно объяснить двумя важными тенденциями в философии и науке первой трети 20в: фундаментальностью «экзистенциального поворота» в общем стиле философского мышления, с одной стороны, и революционностью преобразований непосредственно в естествознании, обусловивших масштабность задач для следующих поколений учёных, с другой. Тесная взаимосвязь этих тенденций заставляет искать решения на уровне онтологически ином, нежели физический, то есть, в прямом смысле слова на уровне «мета - физики». Именно это объясняет то, что значительное место в философских и научных дискуссиях стало уделяться выяснению того, в чём непосредственно участвуют пространство и время - в «классическом» существовании «мира», или только в «неклассической» репрезентации этого существования. И если влияние чисто «физических» аспектов этих дискуссий на философскую мысль хорошо изучено , то обратная постановка проблемы, несмотря на очевидность и свидетельства самих учёных ещё недостаточно освещена в специальной литературе. Соответственно, рассматриваемая в данном исследовании проблема представляет собой выяснение связи пространственно-временных и не-пространственно-временных «онтологических регионов» и их значимость в построении «научной картины мира».
История проблемы.
Присутствие в «научных картинах мира» как пространственно-временных, так и не-пространственно-временных форм существования, заставляет анализировать эти «картины» с точки зрения онтологических принципов необязательно носящих пространственно-временной характер, но способных, так или иначе, обеспечивать субстанциальное единство «картин мира» как целого. Такими принципами являются различные типы «монизма», которым традиционно противопоставлялись различные типы «онтологического плюрализма». «Материалистический» или «физикалистский монизм» в качестве единого онтологического начала опирается на материю. «Нейтральный монизм» - на какое-либо абстрактное нейтральное начало. «Онтологический плюрализм», в исследовательской литературе традиционно противопоставляемый «монизму», рассматривается как множественность онтологических начал. Но по своей сути, он является не противоположностью, а расширением представления о «монизме», когда в качестве субстанциально- объединяющего принципа выступает не какое-либо самостоятельное начало, а само «отношение» между любым количеством таких начал или, в терминологии Трубецкого - «субстанция отношений», поэтому в дальнейшем «онтологический плюрализм» будет именоваться «реляционным монизмом».
Нужно отметить, что все эти типы «монизма», несмотря на взаимоисключаемость, в виде различных подходов и мировоззрений всегда сосуществовали в философии, которая, потеряв после 18в универсальную ценность для естествознания в целом, сохранила разнообразие взаимоисключающих онтологических оснований, используемых для решения различных философских проблем. Но в физике, ситуация складывалась иным образом. Поскольку, в отличие от многообразного приложения философских идей, предмет любой области физики один и тот же - материя, то её трактовки в любой из этих областей должны быть общезначимы для всего физического знания, соответствуя, при этом, какому-либо одному из взаимоисключающих философских подходов. В противном случае противоречие закладывалось бы в само основание «научной картины мира» претендующей на единство в объяснении любых законов природы. В соответствии с различными типами «монизма» в физике 20в по-разному стал трактоваться и онтологический статус не только материи, но и человека, то есть его функция в «научной картине мира»:
-
Если «классическая механика» обосновывалась принципами
«физикалистского монизма», то у придерживающегося этих идей Эйнштейна специфически человеческие качества оказывались вторичными по отношению к материи, то есть производными от «внешнего мира».
-
Если появившиеся во второй половине 19в «электродинамика» и «термодинамика» обосновывались с помощью «нейтрального монизма», то у придерживающихся этих идей Планка, Де Бройля и Шрёдингера человек приобретал единый с «внешним миром» онтологический статус, не являясь вторичным по отношению к материи.
3. Если возникновение «квантовой механики» явно или неявно обосновывалось «реляционным монизмом», то у придерживающихся этих идей Бора, Гейзенберга и Паули человек оказывался онтологически самостоятельным и независимым от «внешнего мира».
Несмотря на то, что в 20-м веке не прекращались попытки сведения всех
физических явлений к постулируемому, но так и не обнаруженному
пространственно-временному единству , взаимоисключаемость принципов, лежащих в основаниях «научных картин мира», оказалась непреодолимой преградой. Появившиеся в первой трети 20в взгляды, хотя и представляли собой переоткрытие некоторых натурфилософских идей 17-го века, не являлись «классическими». Это позволяло рассматривать аспекты физических теорий не укладывающиеся в рамки пространства и времени как предмет философских,
математических или просто перспективных исследований. Особенностью таких представлений является то, что пространство и время могут быть, как просто субъективными, так и, несмотря на субъективность, независимыми от индивидуального субъекта, то есть, могут быть «гносеологически
объективными» или интерсубъективными. Развитие этих взглядов привело к возникновению, на рубеже 20-21вв, концепций, в которых предполагаемое единство физических явлений обеспечивается уже не пространственно-
временной связью, а наличием не-пространственно-временных отношений , подразумевающих соответствие понятийному аппарату физики онтологически различных реальностей, что возможно только в «картине мира» основанной на принципах «реляционного монизма».
Объект исследования.
Объектом исследования являются онтологические аспекты пространственно-временных концептов философии и науки нового и новейшего времени, представленные в работах философов и учёных 20в.
Предмет исследования.
Предметом исследования является связь научных и философских представлений о пространстве, времени и мышлении с различными онтологическими моделями.
Цель исследования.
Целью данного исследования является выявление основных типов онтологических оснований пространственно-временных концептов в научных и философских теориях 20в.
Задачи исследования.
Достижение поставленной цели требует решения следующих задач:
!.Определения онтологических и пространственно-временных концептов в научных и философских теориях 20в, исходя из представлений о различной локализации субъективности.
2.Экспликации связи пространственно-временных и не-пространственно- временных форм существования.
Вявления онтологического статуса «безобъектного отношения», то есть отношения с «познающим субъектом», по определению не являющимся объектом ни в каком смысле.
Систематизации общепринятых пространственно-временных концепций, позволяющей анализировать их с единой точки зрения, а именно функций этих концепций в «научных картинах мира».
Классификации онтологических и пространственно-временных концепций на основе выявления общих онтологических оснований научных и философских теорий 20в.
Методологическая основа исследования.
Онтологическая, эпистемологическая и гносеологическая составляющие анализа основаны на представлениях о «бесконечности как преодолении границ» Левинаса, «субъектно-объектной редукции» Риккерта и «бессознательных структурах» Леви-Стросса, а также на принципе «онтологических обязательств» Куайна. Исследование проводится на основе противопоставления понятий интерсубъективность, транссубъективность и квазисубъетивност ь.
-
Представление о «субъектно-объектной редукции» Риккерта в сочетании с модифицированным представлением Леви-Строса о «бессознательных структурах», позволяет сформировать представление об «онтологической матрице».
-
Представление о «бесконечности как преодолении границ» Левинаса позволяет ввести переход между онтологически разными регионами - «идеей бесконечного» как формой, и содержанием этой идеи, как собственно «бесконечностью». При этом форма, то есть процесс «осуществления» бесконечности, бесконечна также как и содержание этого процесса, следовательно, бесконечность преодолевает границы между формой и содержанием.
-
Интерпретация представления о «бесконечности как преодолении границ» в духе принципа «онтологических обязательств» Куайна позволяет утверждать, что из существования бесконечности не следует существование бесконечных предикатов.
Результаты и основные положения, выносимые на защиту.
Полученные результаты исследования можно сформулировать в виде следующих основных положений, выносящихся на защиту:
-
-
Показано, что связь пространственно-временных и онтологических концептов философии и науки обуславливается «онтологическими дистанциями» или отношениями между онтологическими уровнями. А именно квазисубъективными., транссубъективными и интерсубъективными «онтологическими дистанциями» конституирующими «научные картины мира».
-
Выявлена связь пространственно-временных и не-пространственно- временных форм существования, соответствующих различным «онтологическим дистанциям». совокупность которых представляет собой «онтологическую матрицу».
-
Разработан и применён инструментарий, позволяющий эксплицировать онтологический статус «безобъектного отношения», как отношения с «познающим субъектом». Наличие такого отношения является принципиальным отличием интерсубъективных онтологий.
-
Выдвинута система аргументов, обосновывающая сводимость большого разнообразия общепринятых пространственно-временных концепций к оппозиции ««концептуально-непрерывное» - «перцептуально-дискретное»», конституирующих соответствующие «научные картины мира».
-
Проведён систематический анализ пространственно-временных и онтологических концептов философии и науки, позволяющий использовать представления об квазисубъективности, транссубъективности и интерсубъективности для новой классификации научных и философских направлений, представляющей процесс развития философии и науки, как смену различных научных мировоззрений в рамках трёх неизменных «научных картин мира».
Научная новизна исследования.
Новизна работы определяется как построением теоретического предмета исследования, так и решением поставленных задач. В данной работе, впервые, различное понимание субъективности связывается с отношениями между различными онтологическими уровнями. Предложенная методология анализа позволяет рассматривать эти отношения не только как типы субъективности, но и как основания квазисубъективных, транссубъективных и интерсубъективных «научных картин мира». При этом оптимизируется исследование, как онтологических моделей, так и соответствующих им пространственно-временных конструкций.
Теоретическая и практическая значимость исследования.
Проведенные исследования и развернутые в работе концепции, квазисубъектвности, транссубъективности и интерсубъективности вносят вклад в проблематику периодизации и типологизации истории философии и науки. Полученные выводы, результаты и материалы работы могут использоваться в дальнейших исследованиях, охватывающих современные философские и научные подходы, что позволит расширить применение этих концепций до уровня общезначимых моделей. Результаты диссертационного исследования могут использоваться в учебных курсах, посвященных философским проблемам науки, онтологии и гносеологии.
Хайдеггер: Материальность как априори. Пространство и отдаление. Время и забота. Другие, индивидуальность, смерть. Хайдеггер и Эйнштейн. Хайдеггер и Сартр
Античность. Принципиальную роль в конституировании «научных картин мира» играет онтологическая категория «единое», многообразные трактовки которой имеют непосредственное отношение к статусу и функциям пространства и времени. Различие этих трактовок восходит к оппозиции онтологических представлений досократиков, а именно, «ионийской» и «элейской» философии. «Ионийская» традиция апеллировала к предметному, чувственному началу, «элейская» - к абстрактному, умопостигаемому40. Но подобного рода онтологические различия были свойственны ещё дофилософскому дискурсу41, а именно греческому и римскому язычеству. Несмотря на более позднее смешение в период эллинизма, эти религиозно-мыслительные традиции позволяют, тем не менее, себя идентифицировать в разных пластах античной культуры, в том числе и в зарождающейся науке. Если греки поклонялись непосредственно «чувственным» объектам или действиям, то римляне - «акту», то есть отвлечённой, «вне-чувственной» абстрактной причине, стоящей за действием. Такие религиозные предпосылки соответствует территориальной локализации «ионийцев» и «элеатов». Иначе говоря, если в религиозных культах греков и «ионийской» философии акцентировались «чувственные», пространственные аспекты, то в религиозных культах римлян и италийской школе «элеатов» - «мыслимые», временны е.
В постсократический период, к этой, изначально культово-географической оппозиции взглядов на онтологическую первичность «чувственного» и «мыслимого» добавляются взгляды «афинской школы». В частности Платон, и некоторые его последователи, «чувственному» противопоставляли не только «мыслимое», но и «немыслимое». Такие взгляды принципиально отличались от «автохтонных эллинистических школ» , связанных с историко-культурными процессами собственно Греции и выходили за рамки традиционных философско-религиозных представлений. «Физикалистский монизм». В античности, «физикалистский монизм» как онтологическое основание пространства и времени соответствует представлениям «ионийской натурфилософии». Это представление о тождестве «бытия» «становлению», характеризующемуся вечно изменяющимся взаимодействием разнородных реальностей, то есть единством и пространства, и времени, и мысли43. Одним из примеров такого единства является «логос» Гераклита44, или общая мера, всех реальностей, придающая им всем общее качество – множественность.
Но сама по себе множественность не обязательно означает изменчивость, поэтому понятие «логос», понимаемое как «неизменная множественность», то есть, как неизменное логическое единство многих также неизменных составляющих, то есть не в смысле Гераклита, делает совместимой с «логосом» и категорию иного. Сделать множественность изменчивой заставляет её тождественность себе, а значит возможность бесконечной делимости или непрерывности, несовместимой, а точнее говоря, уничтожающей категорию иного, как абсолютную. Если сама множественность может быть и неизменной, то есть вневременной, то соединение её с изменчивостью или со временем, необходимо ведёт к изменчивости, являющейся в этом случае, онтологическим субстратом и пространства, и времени, и мышления, любые изменения которых сохраняют саму способность меняться. Изменчивость, таким образом, является онтологическим инвариантом. Именно единение «самой изменчивостью», становится у Гераклита45 абсолютным, охватывающим как мышление субъекта, так и порождающий его пространственно-временной мир. Это и есть абсолютное «становление», стирающее грань между субъектом и объектом. В такой картине неизменность «конечного» всегда будет иллюзорным приближением к вечно и непрерывно меняющейся сумме пространственно-временных частей мира. Такое понимание отличает осуществляемое «логосом» «единство множественности» или единство относительное, от задаваемого категорией иного, «абсолютного единства», «единства», как противоположности любой множественности. «Нейтральный монизм». В античности «нейтральный монизм» как онтологическое основание пространства и времени соответствует представлениям элеатов46 о тождестве «бытия» и «мышления», и невозможности «небытия». Будучи неизменным, такое «бытие» существовало «сразу», со всеми возможными изменениями. Но это возможно только при тождестве такого «бытия» мыслимому «ставшему», онтологически предшествующему чувственной «изменчивости», становящейся во времени. Всё же то, что нельзя ни помыслить, ни познать, ни изъяснить, то есть то, что не может быть мыслью, должно «не быть», или быть – «небытием». Необходимость «ставшего» и иллюзорность «становления» были проиллюстрированы «апориями Зенона», показавшего невозможность бесконечной делимости кажущегося непрерывным движения. Действительно, мысленный анализ непрерывности, не способный представить бесконечную делимость, требует «конечности», то есть скачков, отсутствующих при чувственном восприятии движения. Следовательно, если бесконечная делимость, а значит и непрерывная изменчивость движения противоречит мышлению, то его дискретность, а значит и неизменность составляющих элементов – чувственным восприятиям. В таком случае, поскольку изменчивость наблюдаемой реальности немыслима, то онтологическим основанием является не она, а неизменное, которое уже, является не чувственно-очевидным, а умо-полагаемым или «мыслимым»47. С этой точки зрения, если, например, бесконечно малое, или бесконечно большое недоступно мышлению, то оно не является и «бытием», то есть не существует. Соответственно, и весь наблюдаемый мир должен являться «небытием» поскольку кажется непрерывным, и, следовательно, должен бесконечно делиться, то есть не существовать. Парадоксальность таких выводов собственно и была проиллюстрирована «апориями» Зенона. Но парадоксальными эти выводы кажутся только с точки зрения, исходящей из онтологической первичности «становления», отождествляющего «бытие» и «небытие». С точки же зрения их нетождественности эти парадоксы отсутствуют – изменчивость, не являясь непрерывной, возникает из комбинации низменных элементов «бытия» – дискретных интервалов пространства-времени и таких же низменных элементов «небытия» – связи этих элементов, то есть «небытия» именно пространства-времени.
Другим вариантом такой натурфилософии являлся атомизм Демокрита48. В его представлении49 неизменность или «бытие» проявлялась в вечности и неделимости атомов, а изменчивость или «становление» в их таком же вечном движении. Иначе говоря, неизменность относилась к пространственным формам атомов, а изменчивость к сочетанию этих неизменных форм во времени. Но поскольку источником движения атомов являлись они сами, то неизменность форм и изменчивость отношений, имея единый материальный источник, на определённом этапе анализа необходимо должны были отождествиться, столкнувшись в итоге с «апориями» Зенона. Таким образом, элеатами была поставлена проблема, естественнонаучное решение которой наметились только в 20в в «принципе дополнительности» кинематических – «мыслимых» и динамических – «чувственных» переменных.
«Реляционный монизм». В античности «реляционный монизм» как онтологическое основание пространства и времени соответствует онтологии Платона и ряда его последователей, развивавших представления о возможности объективного «сверх-бытия»50 или «небытия»51 нетождественного ни «бытию», ни «мышлению». С этой точки зрения «чувственное», «мыслимое» и «немыслимое» можно рассматривать как разные, иные друг другу виды «бытия», но относительно друг друга они могут являться и «небытием», что лежит в основе диалектики Платона. То, что не тождественно «мыслимому», следуя Платону, должно существовать не в том смысле, в котором существует «мышление» и тождественное ему «неизменное». У Платона противоположностью «бытия» является не «небытие»52, как это было у Парменида, а иное. Релятивизируя категории «бытия» и «небытия», Платон абсолютизировал иное, дополнив учение Парменида своей диалектикой. С одной стороны, «мыслимое», то есть идеи, обладают «бытием» не в том смысле53, в котором им обладает «чувственное» или мир впечатлений. С другой стороны, например «единое», отличается не только от «чувственного», но и от «мыслимого». Оно иное, по отношению к любому «бытию» в принципе, даже по отношению к своему собственному – «бытию единого», то есть к тому, чем «единое» может быть репрезентировано как понятие. Иначе говоря, иное вводится как категория абсолютная по отношению ко всем родам и видам «бытия», включая «бытие» и мысли, и времени и пространства. Использование категории иного в качестве абсолюта, позволяет апофатически определять как «небытие», так и «бытие» превратившихся в относительные категории.
Пригожин: Овременённое пространство. Динамика, термодинамика, энтропия. Случайность как самоорганизация. Время внутренне и внешнее. Вероятность как закон природы. Бытие и становление. Пригожин и Бергсон
Онтология Спинозы, получив свою натурфилософскую интерпретацию у Ньютона и Эйнштейна, и спекулятивную у Хайдеггера, в своих основных моментах было воспринята Пригожиным (1917-2003). При этом идеи Ньютона и Эйнштейна он рассматривает как два основных этапа предшествующего трёхвекового развития науки, третий этап которой совпадает, по мнению Пригожина, с его идеями. На первом этапе, у Ньютона, пространство и время выступали пассивными «субстанциями» или вместилищами материи187, их абсолютность и независимость от масштаба явлений188 гарантировала универсальность физических законов. При этом любая точка вселенной охватывалась одним и тем же абсолютным мгновением, в которое происходило событие и это мгновение являлось одним и тем же в любой точке пространства. Поскольку любое воздействие распространялось мгновенно, время, по сути, исключалось из картины мира, обеспечивая такой «абсолютностью» детерминизм и обратимость любого физического процесса. Такой подход явно неприемлем для Пригожина, у которого, наоборот, именно необратимость явлений не зависит их от масштаба и присутствует на всех уровнях. Более того, несмотря на то, что природа у Ньютона, как и у Пригожина, обладала активностью, ньютоновы пространство и время носили характер божественных сущностей, что несовместимо с позицией Пригожина189.
На втором этапе, у Эйнштейна, пространство и время стали взаимосвязанными свойствами материи190. В такой картине мира любое воздействие стало передаваться не мгновенно, а с конечной скоростью, то есть любой отрезок пространства преодолевался в течение отрезка времени. Таким образом, каждой точке пространства соответствовало не общее, а своё мгновение. Это означало, что любое событие обладало «мгновенно-точечной» локализацией. И, если у Ньютона время фактически исключалось из физической картины мира, то у Эйнштейна оно входило в неё в виде составляющей пространственно-временного континуума, то есть как один из параметров существования материи, соответственно не препятствуя детерминизму и обратимости любых процессов, что по-прежнему противоречило взглядам Пригожина. Последний, третий этап соответствует настоящему периоду и связан с осознанием необратимости времени. На смену классическому статическому «двуединству» точки и мгновения приходит динамическое «двуединство»191 области пространства и отрезка времени, или нелокальное «овременённое пространство». Событие оказывается локализованным не в точке-мгновенье, как у Эйнштейна и Ньютона, а в «малых областях». И если для классической и релятивистской механики направление физического процесса не влияет на структуру пространственно-временной реальности, то Пригожин «овременяя» пространство делает его функциональным, то есть зависимым от направления процессов, которые в нём происходят. И если традиционно физики исходили из фундаментальности законов динамики, считая термодинамику приближённой процедурой192, то Пригожин исходит из противоположного предположения. «Второе начало» используется им как фундаментальный постулат для обоснования необратимости времени, в дальнейшем транслируемого динамическими законами. Соответственно, свойственная термодинамике вероятность и связанная с ней необратимость также транслировалась динамическими законами, образуя «стрелу времени», «пронизывающую» все уровни «бытия». Если классическая вероятность рассматривалась как степень незнания, а квантовая, как принципиальный результат взаимодействия наблюдателя и микромира, то есть в любом случае как результат взаимодействия субъекта и окружающего мира, то Пригожин пытается представить вероятность исключительно как закон природы. Это соответствует и его «философским» устремлениям – преодолеть противопоставление человеческой сферы и материального мира.
Динамика, термодинамика, энтропия. В различных классических формулировках второго начала термодинамики наблюдаемая в природе необратимость физических процессов, является результатом рассеяния или диссипации энергии, что не даёт системе предоставленной себе, то есть без вмешательства извне или компенсации, вернуться в предыдущее состояние. В первой половине 19в «второе начало» формулировалось на основе механистических представлений, и соответственно, использование статистических методов оправдывалось высокой сложностью систем из многих частиц, движение каждой из которых описывалось законами динамики. Но работы Максвелла193 и Больцмана194 обосновали статистические представления как нечто несводимое к классической динамике. Макропараметры системы из многих частиц рассматривались как независимые от индивидуальных параметров отдельной частицы. На основе таких представлений «второе начало» было переформулировано Больцманом195, изначально разделявшим механистические взгляды, как вероятностный закон: статистический беспорядок более вероятен, чем статистический порядок, поэтому система стремится именно к беспорядку, как к наиболее вероятному состоянию.
Но Пригожин видит недостаток в подходе Больцмана, основанном на «забывании» начальных условий и предпочитает его описанию системы из многих частиц, описание эволюции популяций, то есть большого сообщества особей у Дарвина196, с идеями которого сам Больцман проводил механические аналогии. Также как классическая термодинамика сочетала в себе не сводимые друг к другу статистические и динамические закономерности, теория эволюции сочетала взаимоисключающие197 друг друга элементы видовой и индивидуальной изменчивости. Оба учёных пришли к одинаковым выводам: поведение коллектива развивается совершенно по иным законам, чем поведение его отдельных участников. Но результаты похожих идей оказались разными: триумф дарвинизма и жёсткая критика Больцмана его современниками.
Такое различие в научных судьбах, Пригожин связывает с разным подходом к необратимости изменений. У Дарвина индивидуальная и видовая изменчивость определялась одними и теми же факторами селекционного давления, повышающими выживаемость, как отдельной особи, так и популяции. Новые качества популяции являлись новыми качествами индивидов, но старые при этом не «забывались», популяция всегда самоорганизовывалась повышая свою сложность. Иначе говоря, Дарвин учитывал случайно или хаотично приобретённый вклад отдельных особей в эволюцию вида, рассматривая эволюцию от случайности или хаоса к порядку, то есть как самоорганизацию или действие вопреки традиционному представлению о росте энтропии.
У Больцмана, изменение динамических параметров отдельной частицы не сказывалось на статистических параметрах ансамбля. Рассматривая эволюцию системы частиц, он считал, что вероятность хаоса или случайности выше, чем вероятность порядка и соответственно предоставленная «сама себе» система должна эволюционировать от порядка к хаосу, то есть в согласии с традиционным представлением о росте энтропии. Но противоречий между Больцманом и Дарвином нет, поскольку «второе начало» сформулировано для неживой материи и подразумевает невозможность уменьшения энтропии «самой по себе». С этой точки зрения у Дарвина упорядоченность возрастает, а энтропия уменьшается не «сама по себе», а за счёт жизненной энергии организмов, то есть за счёт предусматриваемой классическими формулировками «второго начала» компенсацией извне. Но Пригожин переносит подход Дарвина на неживую материю: случайные изменения на микроуровне должны не «забываться» как у Больцмана, а распространяться динамикой на макромир как видовая изменчивость у Дарвина.
Бергсон: Сознание и материя. Инстинкт и интеллект. Пространство и время. Вселенная как целое. Бытие и небытие. Свобода и необходимость
Свою онтологию Бергсон (1859-1941) строит исходя из критики современных ему представлений об «эволюции», а именно «трансформизма» и «механицизма», не позволяющим выделить понятие жизни как некоторую абстракцию. «Трансформизм» представляет «эволюцию» как смену различных биологических видов порождающих друг друга278, и в таком случае сами эти виды, а не «жизнь вообще» оказываются причиной биологического разнообразия. «Механицизм», наоборот, рассматривает постепенность «эволюции» как недостаточность знаний о данном изначально «целом»279, раскрывающимся перед нами во времени, что противоречит нашему непосредственному опыту. Но ощущение «потока длительности», или «потока жизни», не противоречит, по мнению Бергсона, ни опыту, ни мысли. Такой «поток», являющийся самой «субстанцией вещей» и «основой нашего бытия», проявляется в виде бесконечного280 «невидимого прогресса видимых организмов». Источником этого «потока» и является сознание или «сверхсознание»281, независимое от деятельности мозга, также как сама жизнь не зависит от материи282, которую она «пронизывает».
Такая связь между жизнью и материей ведёт к тому, что при анализе внешнего мира, он предстаёт не как нечто отдельное от нас, а как внешние рамки283 нашего «Я» или наше «внешнее Я». Но эти рамки отражают не только внешний мир, но и представляют собой область проекции284 качеств нашего «внутреннего Я». Иначе говоря, наше «внутреннее Я», являющееся неразрывной последовательностью285 переживаемых состояний, проецирует эту неразрывность на «внешнее Я», представляющее собой раздельные чувственные ощущения, то есть вводит во внешний мир последовательность ему самому не присущую. Соответственно пространственно-временная форма оказывается компромиссом между духом и материей. Но по сути это компромисс между двумя составляющими286 нашего сознания – инстинктом, постигающим «жизнь» или «становление»287 и интеллектом, постигающим материю или «ставшее». Таким образом, «сверхсознание» проявляется во взаимодействии двух индивидуальных аспектах любого индивидуального сознания – «инстинкте» и «интеллекте». При этом понятие «становления» у Бергсона является сменой не онтологических родов, а дискретных материальных форм или «ставшего», при неизменности самого «жизненного потока» или «сверхсознания», облекающегося в эти фиксированные формы.
Инстинкт и интеллект. Инстинктивное деление288 наших ощущений до бесконечности, ослабляющее интеллект, погружает нас в саму непрерывную «длительность жизни». Чем глубже мы способны погрузится в своё «внутреннее Я» используя инстинкт, тем труднее нашему интеллекту или «внешнему Я» разбивать это существование на отдельные восприятия. Инстинктивно воспринимаемая непрерывность собственного существования будет противостоять дискретности интеллектуального представления. Обратный же процесс, то есть интеллектуальная концентрация, разрывая длительность настоящего, возвращает нас в дискретные воспоминания289, обладающие пространственным характером. Эти пространственные представления, фиксирующие лишь отдельные состояния, будут остановкой непрерывного течения «длительности», не отражая реально переживаемого «жизненного потока». Интеллект, по мнению Бергсона, не способен ясно представлять себе непрерывное движение290, он фиксирует только прерывное и неподвижное. Если инстинкт интуитивно постигает саму материальность вещей291, то интеллект является рациональным постижением форм и отношений.
Таким образом, пространственное и временное измерения являются не просто формами существования материи, но разными степенями нашей внутренней концентрации. Переход от непрерывности к дискретности будет переходом от «длительности» к пространству. Но «длительность» для Бергсона абсолютна292, в отличие от пространства, являющегося мыслью, а не «жизнью». Пространство или «ставшее», не позволяет «становлению», изменить своё направление293, то есть придаёт ей необратимость. Мы можем вернуться в прошлое только мысленно, при этом, для интеллекта неважно количество мгновенных представлений прошлого, которое для этого нужно объединить с настоящим или, наоборот, пропустить. Быть вне памяти, то есть невозможность вернуться в прошлое, это и есть необратимость, свойственная настоящему. Переход ощущаемого настоящего в мысленное прошлое или память и есть переход «длительности» в пространство.
С различием инстинкта и интеллекта связано и различие таких понятий как представляемые неподвижные пространство294 и время295 или мгновение296, с одной стороны, и ощущаемые изменчивые протяжность297 и «длительность», с другой. Инстинкту – инструменту постижения жизни и метафизики, соответствуют «длительность» и протяжённость, интеллекту – инструменту постижения науки, соответствуют время и пространство.
Пространство и время. Поскольку то, что может повторяться или быть неизменным выходит за рамки «длительности»298, то, это понятие становится непригодным для описания материи, поэтому в науке используется понятие абстрактного времени299. Абстрактное время не длится – это последовательность мгновенных пространственных срезов, поэтому настоящее науке неподвластно. Таким образом, неживая материя существует только в пространстве. Поскольку она не длится, для неё возможны повторяемые состояния, то есть прошлое и будущее перестают отличаться от настоящего. Между её прошлым, будущим и настоящим всегда можно установить какие-либо фиксированные отношения, как между мгновенными актами300 представления. Это будут отношения в пространстве, принципиально игнорирующие «длительность» или изменчивость. Интеллекту недоступно ощущение непрерывной смены этих мгновенных пространственных срезов, поэтому он не способен фиксировать сам «жизненный поток». Иначе говоря, абстрактное время, как и пространство, характеристика количественная – это количество мгновенных301 пространственных срезов, отражающее только отдельные состояния наблюдаемой системы одновременные отдельным восприятиям наблюдателя. Например, процесс, длящийся секунду, для нас важен как количество изменений, произошедших за эту секунду. Если же все эти изменения произошли в десять раз быстрее для нас это не важно, важно, что их количество осталось прежним. Иначе говоря, как замечает Бергсон, для нас важны только границы интервала302, даже если он сам будет мгновенным. Понятие абстрактного времени или интервала, таким образом, аналогично понятию пространства, но не «длительности».
Восприятие материальной реальности – это восприятие только протяжённости, обладающей какими-либо качествами, то есть восприятие инстинктивное. А уже интеллект будет «выкраивать» из этой ощущаемой протяжённости определённые формы предметов, чтобы потом «сшивать» их в целое. Таким образом, интеллектуально установленное отношение между этими формами и будет являться умопостигаемым пространством. С точки зрения Бергсона, само понятие отношений возможно только, как отношения в пространстве, поскольку оно делимо на части, между которыми, соответственно, и могут быть установлены отношения. «Длительность» же непрерывна, у неё нет частей, между которыми можно устанавливать отношения, и это мы инстинктивно ощущаем, хотя и не в состоянии постичь интеллектуально.
Вселенная как целое. Но мы можем приписать «длительность» и материи303, которой она изначально не присуща. Для этого нужно рассматривать материю не как некий независимый от наблюдателя объект, как это делает наука, а как часть нашего переживания, как наше настоящее. Иначе говоря, отношения с материальным объектом должны быть заменены его переживанием. Это возможно только в случае понимания под материальным объектом всей вселенной в «целом». Несмотря на то, что вселенная строится и перестраивается мышлением, не будучи частью чего-либо, она, как «целое», соответственно не является и частью каких-либо отношений. Не являясь нашим ощущением, она не является и частью чего-либо. Поэтому, если речь идёт не об отдельном предмете, а о материальной вселенной в целом, то она, по мнению Бергсона, тоже длится.
Гейзенберг: Форма и энергия. Пространство и геометрия. Движение и конечность: Аристотель, Декарт, Бор. Время как возможность. Субъект, объект, вероятность. Индетерминизм и «иное». Религия и абстракция
Своё представление о научной картине мира Гейзенберг (1901- 1975), тесно связывает с натурфилософией предыдущих эпох. Если античное и средневековое естествознание исходило непосредственно из наглядного мира, следуя, по мнению Гейзенберга, в этом вопросе за дескриптивной наукой Аристотеля, то естествознание нового времени, вслед за Галилеем, стало опираться на структурную науку Платона381, используя данные экспериментов ставящих природу в неестественное для неё состояние. Действительно, Галилей стал ставить искусственные эксперименты в форме не свойственной явлениям природы «самой по себе». Иначе говоря, качества, которые он хотел обнаружить находились за пределами естественной наглядности. Соответственно пространство и время стали рассматриваться как идеальные объективно существующие, но ненаблюдаемые схемы или формы382, в которые вписывалась, и с помощью которых объяснялась наблюдаемая материальная реальность, что было характерно также и для подхода Ньютона.
Но надо отметить, что если Галилей и Ньютон ставили вопрос о способе существования материальной реальности в духе Платона, то ответ на него они давали совершенно в другом духе, в духе пантеистической натурфилософии, восходящей корнями к представлениям Гераклита и Демокрита. И в этом смысле позиция Аристотеля намного ближе именно к взглядам Платона, чем какого-либо другого из античных мыслителей. И Платон, и Аристотель объясняли существование материальных явлений с помощью ненаблюдаемых самих по себе, умопостигаемых форм383. Таким же образом, многообразие материальных явлений, в представлении Гейзенберга, объяснялось не различиями в видах материи, а различиями форм существования единой субстанции – энергии384. Причём наиболее адекватным определением этих форм оказывается их математическое выражение.
Таким образом, в отличие от Галилея и Ньютона, сам Гейзенберг на «платонически» поставленные вопросы к природе отвечал в духе Декарта и Канта, то есть, исходя из истинности знания385, а не достоверности наблюдения. Наблюдение за частицами становится наблюдением человека за собственными386 воспринимающими способностями. И, несмотря на то, что Декарт и Кант являются предметом критики Гейзенберга, также как и Платон являлся предметом критики, наиболее близкого ему мыслителя – Аристотеля, сам Гейзенберг разделяет позицию гносеологическую Декарта и Канта: идеи, то есть знание, фундаментальнее объектов387. Причём идеи, имеющие математическую форму. Нет каких-либо «объективно существующих» тел в пространстве и времени, как это предполагалось в классической картине мира. Объектом будет только взаимодействие субъекта и мира388, то есть знание, а не «вещи в себе»389. Мир «сам по себе» вообще не является объектом. Соотносясь с точкой зрения Платона, Гейзенберг корректирует и представления Канта. Пространство и время в качестве априорных форм чувственности не могут адекватно применяться в микромире, им на смену приходит априорная математическая структура квантовых событий390. И уже в отличие и от Платона, и от Канта, эта структура рассматривается как косвенный результат опыта, то есть является априорной в смысле «эволюционной эпистемологии». Пространство и геометрия. Представление Гейзенберга о математической форме энергии, как элементарных частицах говорит об исчезновении геометрических качеств с исчезновением наглядности в микромире. Причём свои собственные взгляды, как уже говорилось, он связывает с представлениями Платона391, атомы которого, в отличие от атомов Демокрита, являлись не материальным образованием в пустоте, а существованием умопостигаемых форм или идей. Действительно, если трёхмерную фигуру всегда можно наглядно представить как материальную, и также представить её дальнейшую делимость, то двумерную фигуру, не имеющую толщины, уже нельзя представить как материальную. Поэтому поверхности трёхмерных кубов, октаэдров и т.д., которые у Платона являлись элементарными структурами разных родов материи, можно редуцировать к двумерным треугольникам, составляющим их поверхности, которые уже нельзя разделить в том смысле, в каком можно делить трёхмерные материальные тела. Таким образом, любой вид материи сводился к одинаковым нематериальным треугольникам. Соответственно, пределом делимости материи оказывалась граница реальной или воображаемой наглядности392, то есть граница возможности представлять какое-либо тело трёхмерным. Но в таком случае вместе с исчезновением наглядности, то есть на определённом этапе делимости, должны исчезать любые материальные качества, в том числе и физическое противопоставление атомов и пустоты393, лежащее в основе античного атомизма. И если наглядные явления макромира ещё можно интерпретировать в терминах пространства и времени, то при выходе за границы наглядности такая интерпретация теряет смысл. Но исчезновение наглядных материальных качеств не может привести к исчезновению математической формы, то есть идеи, или атома в смысле Платона. Поэтому, на уровне элементарных частиц, когда наглядность исчезает полностью, само понятие частицы является пространственно-временным символом, служащим только упрощению законов природы394, точно также как у Пуанкаре этим целям служило понятие эфира.
Движение и конечность: Аристотель, Декарт, Бор. Аристотель, как и Платон, является одним из источников философских взглядов Гейзенберга. Критикуя идеи Демокрита, Аристотель предложил другой вид синтеза неизменности и изменчивости, исходя из собственных онтологических принципов. Носителем «возможных» или потенциальных форм по Аристотелю является «мыслящая часть»395 нашей души, что позволяет ему, несмотря на многочисленную критику в адрес элеатов, неявно опереться на тезис Парменида о «тождестве бытия и мышления». Но если у Парменида немыслимое не существует или является «небытием», то у Аристотеля, следующего в этом вопросе за Платоном, это не «небытие», а другой вид бытия – сама по себе немыслимая и неощущаемая, потенциальная материя. И если потенциальная материя – это «возможность онтологическая», то принадлежащие мышлению неизменные потенциальные формы – «возможность гносеологическая». Таким образом, актуальная «оформленная» материя396 или «действительность», являющаяся сочетанием потенциальной формы и потенциальной материи, приобретает гносеологический397 характер. И если у Демокрита, вслед за ионийцами материя оказывалась активным, содержащим в себе причины собственного движения, началом мироздания, то у Аристотеля вслед за элеатами и Платоном, у которого пассивная материя управлялась активным нематериальным началом – Демиургом, инертная материя и причина её движения – сила398, были нетождественны. Такой, в современной терминологии «феноменологический подход», позволял Аристотелю рассматривать атомарность пространства и времени, избегая «апорий» Зенона. Мыслимая, потенциальная дискретность и чувственная, актуальная непрерывность движения определяются разными, или дополнительными в смысле Бора, гносеологическими особенностями субъекта – внеэмпирическими – «мыслимыми» и эмпирическими – «чувственными». Соответственно, состоящее из неделимых элементов, то есть дискретное движение399 Аристотеля оказывается сменой умопостигаемых «целых» форм, то есть, также, категорией не онтологической, а гносеологической.
Следовательно, онтологическим статусом «необходимо сущего» наряду с субъектом у Аристотеля обладала «действительность», то есть отношение с вне-субъективной реальностью, являющейся не «необходимо сущей», а потенциальной. В этом смысле, модернизированная Гейзенбергом натурфилософия Платона, считающего пространство и время, а значит и изменчивость сотворёнными, в отличие от вечности неизменных идей, намного обогнала не только своё время, но и значительное количество средневековых интерпретаций Аристотеля.
Декарт, также как и Аристотель вывел онтологические истоки любых движений и изменений за рамки материального мира, приписав их «творящей субстанции». Но в отличие Аристотеля он исходил уже из концепции постоянного творения пассивной материи со всеми её изменениями из «ничего». И если у Аристотеля носителем неизменных форм материи являлась «мыслящая часть души», то у Декарта носителем всех атрибутов материи, то есть и форм, и всех качеств, кроме протяжённости, стала «мыслящая субстанция». Способность же вызывать ощущения трёхмерной протяжённости осталась единственным свойством «протяжённой субстанции», существующей независимо400 от того, воспринимается она или нет. Такая «бескачественная» протяжённость является «потенцией» чувственных восприятий, то есть выполняет функции «потенциальной» материи Аристотеля. При этом также, аналогично Аристотелю, воспринимаемая действительность оказывается результатом совместной деятельности двух субстанций «мыслящей» и «протяжённой». Но, вследствие соответствующих воспринимающих способностей субъекта401, восприниматься эта, сама по себе бесконечно делимая действительность, может только атомарно.
Эта атомарность, у Декарта, вызвана тем, что материя разделяется не пространственной пустотой, как у Демокрита, а в дальнейшем и Ньютона, а не имеющей толщины мыслимой поверхностью, которая при перемещении тел не даёт чувственного эффекта скачка. Именно ненаблюдаемая, но мыслимая поверхность, разбивает непрерывную наблюдаемую материю на «конечные» тела. Но сама поверхность, являясь границей протяжённости тел, относится к модусам не протяжённой, а мыслящей «субстанции». Таким образом, способность мыслить границы вместе с заключённым в них «конечным», вообще позволяет Декарту мыслить движение. Кант также полагает, что без того, чтобы мыслить мировое пространство как ограниченное «целое»402, то есть как «конечное», просто невозможно мыслить движение. Именно возможность мыслить «конечное» является у обоих мыслителей условием, позволяющим мыслить движение. Таким образом, атомизм Декарта – это не способ существования материи, а способ её восприятия и понимания, то есть характеристика не онтологическая, как у Левкиппа и Демокрита, а, как и у Аристотеля – гносеологическая. Поэтому, несмотря на то, что бесконечно делимые вихри тонкой и грубой материи Декарта рассматриваются многими исследователями как прообраз современных полевых теорий, эта непрерывная материя может восприниматься только дискретными частями, не меньшими, чем толщина наших нервов. Такой взгляд полностью соответствует интерпретации квантовой механики Гейзенбергом, связавшим квантовые ограничения с особенностями человеческого восприятия. При этом само физическое описание приобрело гносеологический характер, став описанием ощущений, вызываемых недоступной, то есть потенциальной материей.
С возникновением квантовых представлений наблюдаемые физические эффекты могли быть непротиворечиво объяснены, только с помощью ненаблюдаемых квантовых скачков, то есть, бесконечно быстрых изменений противоречащих «классической механике». При этом невозможность непосредственных наблюдений микрообъектов оказалась не просто следствием ограниченности чувственности, но получила теоретическое обоснование. Квантовое событие стало рассматриваться как «целое» или замкнутая система, в которой сохраняется импульс и энергия. Но «законы сохранения» и в «классической механике» всегда постулировалась для идеальных замкнутых систем, или для отношений между замкнутыми системами разного уровня абстракции. Они не являлись результатом наблюдений из-за невозможности наблюдать вселенную в целом, не являясь не только наблюдаемым фактом, но и логически необходимым умозаключением, что позволяло Бору одно время считать их выполнение только статистическим. Таким образом, «законы сохранения» неявно всегда подразумевали пространственно-временную дискретность, несмотря на то, что «законы движения» подразумевали пространственно-временную непрерывность. Несмотря на то, что бесконечная делимость непрерывного пространства и времени делала невозможным переход от покоя к движению, а дискретная изменяемость частей материи вела к скачку в пространстве и времени, а значит к бесконечной скорости изменений, противоречащей «законам сохранения», инертность человеческого восприятия в предметной области «классической механики» позволяла пренебрегать этими противоречиями.
Похожие диссертации на Пространственно-временные концепты и онтологические основания научных картин мира XX в.
-
