Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Отношения подшучивания в традиционных культурах 19
Отношения подшучивания в литературе и разнообразные формы их бытования в этнографической реальности 19
Связь подшучиваний с избеганиями 22
О географии формализованных подшучиваний и избеганий 26
Типичные примеры отношений подшучивания в комбинации с отношениями избегания 32
Отношения с братом матери и его детьми 40
Деды и внуки 46
Подшучивания между группами 54
Функции рассмотренных обычаев 60
Глава 2. Обрядовый юмор 82
Предварительные замечания 82
Некоторые общие характеристики обрядового смехового поведения 83
Смеховое поведение в обрядах перехода 89
Свадьбы 90
Возрастные инициации и пубертатные обряды 95
Похороны и поминки 100
Посрамительные обряды 106
Смеховое поведение в обрядах, сопряженных с трудовыми процессами 115
Ритуальная клоунада 118
Ритуальный смех и образ трикстера 128
Глава 3. Некоторые черты смехового поведения в современной городской культуре и их соотношение с формализованным традиционным юмором 145
Межличностные неформализованные подшучивания 145
Неформализованное межгрупповое подшучивание 160
Феномен декарнавализации и издевательские шутки 164
Содержание и мотивация шутки 172
Некоторые итоги 178
Заключение 182
Библиография
- Отношения подшучивания в литературе и разнообразные формы их бытования в этнографической реальности
- Связь подшучиваний с избеганиями
- Предварительные замечания
- Межличностные неформализованные подшучивания
Введение к работе
Актуальность. Смех является универсальным элементом социальной жизни и занимает весьма значительное место в деятельности любого человека и любого сообщества. В то же время, несмотря на немалое количество работ, посвященных смеху и юмору — исторических, философских, социологических, психологических, — в силу самой специфики смехового поведения, до сих пор существует тенденция противопоставлять его «серьезным» социальным явлениям, требующим, в силу своей серьезности, соответствующего серьезного изучения. Но ведь ни одна жизненная сфера и даже ни одно событие, включая самые драматические, не свободны от тех или иных смеховых проявлений. Это побуждает думать, что «серьезность» роли смеха в жизни отдельных людей и целых сообществ все еще недооценивается. Актуальность диссертационного исследования заключается в стремлении внести дополнительный вклад в научное осмысление социальной роли смеха и юмора с позиций этнологии и психологии.
Цель, задачи и объекты исследования. Диссертационное исследование посвящено анализу различных форм нормативного смехового поведения в традиционных обществах, а также некоторых форм спонтанного, не предусмотренного социальными нормами смехового поведения представителей современных городских культур с целью выявления социально-психологических функций названных феноменов. Цель исследования конкретизировалась в следующих задачах: проанализировать социальный контекст, в котором допускаются или предписываются подшучивания, поддразнивания, смеховые ритуалы; охарактеризовать специфику поведенческого стиля субъектов нормативного смехового поведения; проанализировать связь содержания нормативного смехового поведения с его функциональной ролью в
жизни сообществ; дать функциональную интерпретацию символики активно используемых субъектами смехового поведения сюжетов и образов; сопоставить изученные формы нормативного смехового поведения с некоторыми проявлениями спонтанного, ненормативного, смехового поведения с позиций структурно-функционального похода.
Нормативное смеховое поведение весьма многообразно. В
диссертации в качестве объектов изучения выбраны (1) отношения
подшучивания и (2) некоторые формы обрядового смехового поведения,
включенного в календарные обряды и обряды жизненного цикла, а
также (3) собственно смеховые обряды в форме ритуальной клоунады.
Отношения подшучивания как особый стиль взаимодействия между
индивидами или группами людей, для которого характерно
предписанное использование неуважительных, в той или иной степени
фривольных, приемов общения в шутливом коммуникативном
контексте, находятся в центре внимания автора. Это явление до сих пор
почти не исследовалось в отечественной этнологической и
психологической литературе и сравнительно мало изучалось специально
зарубежными социальными антропологами и психологами. Между тем,
отношения подшучивания составляют весьма значительный пласт
повседневного социального взаимодействия представителей любой
культуры. В традиционных же культурах они чрезвычайно часто либо
предписываются, либо предполагаются социальными нормами,
этикетом общения. Это с очевидностью свидетельствует об очень важной для жизни социума в целом функциональной нагрузке, которая, следовательно, нуждается в пристальном изучении.
Смеховые обряды и обряды, включающие смеховое поведение, напротив, как известно, весьма подробно описаны и теоретически изучены во многих этнологических, исторических и философских работах. Поэтому в предлагаемом исследовании им отводится сравнительно более скромное место, чем отношениям подшучивания.
Автор ставит перед собой лишь задачу определить структурно-функциональные особенности обрядового юмора, роднящие его, с социально-психологической точки зрения, с отношениями подшучивания.
В диссертации, как уже говорилось, привлекаются для анализа также некоторые формы ненормативного смехового поведения, преимущественно практикуемые в условиях современных высоко урбанизированных культур. Обращаясь к этому материалу, автор лишь стремился выявить отдельные аналоги традиционным формам смехового поведения — в первую очередь, межличностные и межгрупповые подшучивания, — проанализировать их структуру и функции, а затем синтезировать выводы в сравнительном ракурсе.
Таким образом, диссертация в целом направлена на то, чтобы,
опираясь на сделанные ранее выводы этнологов и психологов, а также
на изыскания и обобщения историков культуры, попытаться в самой
структуре всех вышеперечисленных феноменов, равно как и в
конкретном культурном контексте их бытования, обнаружить
объективное функциональное содержание. Работа в значительной
мере носит междисциплинарный характер, представляя собой этнолого-
психологический взгляд на этнографические факты. В то же время, в
попытках автора дать этнолого-психологическое осмысление феноменов
смехового поведения отразились и подходы ученых, исследовавших не
только этнологические (социально-антропологические) и
психологические, но также отчасти философские, литературоведческие, фольклористические, этологические аспекты смеха и юмора. Методология и методика. Методологически автор в значительной мере опирается на две ведущие психологические парадигмы, в рамках которых традиционно было принято исследовать смеховое поведение: когнитивную и аффективную. В диссертации также сделана попытка проследить соотношение названных парадигм с методологическими
установками глубинной и когнитивной психологических школ, так как
общеметодологическими установками обусловливаются приоритеты
того или иного объяснительного принципа для осмысления природы и
функций смешного. В основу психологических теорий юмора кладутся
либо научение и адаптация, либо бессознательная мотивация и
опосредованные ею особенности коммуникации, либо интеллектуальная
способность к распознаванию несоответствия (например, Левайн, 1969,
Макти, 1979, Провайн, 2001, Козинцев, 2002; 2994, Бородненко,
1995). В рамках этих подходов можно, в свою очередь, выделить
несколько преобладающих направлений предшествующих
исследований. Среди них - поиск корреляции смеха и юмора с теми или иными психологическими чертами индивидов (тревожность, агрессивность, уровень конфликтности, общий уровень когнитивного развития и особенности когнитивной сферы), типами темперамента, рядом формальных признаков (пол, возраст и проч.); исследования развития юмора в онтогенезе. Установленные психологами корреляции могут дать ключ к пониманию некоторых коммуникативных функций юмора.
Основными методами исследования были кросс-культурный анализ этнографических материалов, отражающих наиболее типичные формы смехового поведения; структурно-функциональный анализ конкретных форм смехового поведения, бытующего в разных культурах, и сопоставление результатов такого анализа.
Хронологические рамки исследования и источники. Поскольку автора диссертации интересуют универсальные или повторяющиеся в пространстве и во времени структурные и функциональные черты нормативных практик смехового поведения, постольку работа построена на материалах, относящихся к самым различным культурам, изучавшимся этнографически, а также (в меньшей мере) и на данных исторического характера. В большинстве своем этнографические
источники, использованные в диссертации, относятся к концу XIX -началу XXI в. В работе выборочно использованы этнографические сведения о нормативном смеховом поведении у народов Центральной и Южной Африки, в индейских обществах Северной и Южной Америки, в некоторых группах коренного населения Австралии и Океании, а также Сибири и Дальнего Востока, у некоторых народов Кавказа, центральной России, зарубежной Европы (например, Барнард, 1992, Видлок, 1999, Зильбербауэр, 1972, Ольдерогге, 1960, Попов, 1982, Рэдклифф-Браун, 1924, Шапера, 1953, Эванс-Причард, 1965, Миллер, 1967, Уислер, 1911, Шенон, 1968, Эгган, 1937, Берндт и Берндт, 1977, Шефлер, 2001, Элькин, 1964, Батьянова, 1992, Березницкий, 2002, Крашенинников, 1948, Виташевский, 1909, Карпов, 2002, Громыко, 1986, Костолевский, 1909, Агапкина, 1996, Любарт, 2005 и Др.). Исторические данные, привлекаемые автором, относятся преимущественно к средневековым западноевропейской и русской культурам, а также к русской сельской культуре нового и новейшего времени.
В работу также включены собственные полевые наблюдения автора, сделанные в различных современных российских городских и сельских средах. Особое значение придается полевым материалам, собранным в татарском селе Кестым во время экспедиции в Удмуртию в июле-августе 2004 г.
Источники, использованные в диссертации, можно разделить на три категории: (1) профессиональные этнографические исследования по отдельным народам (татары, калмыки, эвенки, коряки, телеуты, аборигены Австралии, меланезийцы, полинезийцы, койсанские народы Южной Африки, народы банту Восточной Африки, индейские народы Северной и Южной Америки и др.); (2) записки, отчеты, воспоминания путешественников, миссионеров, административных служащих, имевших возможность длительно наблюдать жизнь носителей
интересующих автора культурных традиций; (3) фольклорные памятники и этнографические публикации фольклорных текстов. В ряде случаев данные для анализа черпались из исторических и этнологических исследований, непосредственно посвященных традиционному смеховому поведению в различных культурных контекстах. Поэтому не всегда источники, использованные в работе, можно четко отграничить от ее историографической базы.
Кроме того, автору диссертации, как уже говорилось, удалось обобщить и проанализировать собственный полевой материал, собранный как в привычной городской среде, так и в Балезинском районе республики Удмуртия, где компактно расположены удмуртские, татарские и русские села (Кестым, Гордино, Коровай, Котомка и Др.). Историография и степень изученности рассматриваемых в диссертации проблем. Литература, посвященная роли смеха в культурном взаимодействии людей и смеховому поведению в целом, чрезвычайно обширна. В то же время, не все выбранные в качестве объектов анализа в настоящем исследовании формы смехового поведения изучены в равной мере обстоятельно. Менее всего внимания, как уже отмечалось выше, уделялось в предшествующих исследованиях отношениям подшучивания. В значительной мере именно поэтому они находятся в центре внимания диссертации.
В зарубежной, преимущественно англоязычной, литературе имеется сравнительно небольшое число работ, направленных непосредственно на кросс-культурный анализ отношений подшучивания (Педлер, 1940, Рэдклифф-Браун, 1940; 1949, Сайке, 1966, Бранд, 1972, Хэнделаман, Каферер, 1972, Файн, 1976 и др.), и некоторое количество публикаций, рассматривающих этот феномен в контексте отдельных культур (Польм, 1939, Моро, 1941, Фортес, 1945, Гриоль, 1948, Гулливер, 1957, Крайстенсен, 1963, Ригби, 1968, Хэлд, 1990, Фридман, 1997 и др.). И те и другие преимущественно рассеяны в
различных периодических изданиях. Автору диссертации удалось обнаружить лишь одно небольшое монографическое исследование отношений подшучивания в кросс-культурном ракурсе — работу Р.У. Хауэла «Отношения поддразнивания» (1973). Характерно, что почти все эти публикации вышли в свет до начала 1980-х гг.
Особое внимание уделено в диссертации исследованиям А. Рэдклифф-Брауна (1924, 1940, 1949), которому принято приписывать пальму первенства в теоретическом изучении отношений подшучивания как нормативно предусмотренного социокультурного феномена.
Принято также считать, что А. Рэдклифф-Браун первым привлек внимание к тому обстоятельству, что отношения подшучивания сплошь и рядом оказываются в традиционных обществах сопряженными с отношениями избегания. Именно он настаивал на том, что понять функции этих обычаев можно, только изучая и те и другие одновременно. Но нельзя не указать, однако, на то, что об этом же, хотя и вскользь, семью годами ранее писал A.M. Золотарев (1933). Очень ценными для автора оказались многие исследования отечественных этнологов, анализирующие обычаи избегания в сравнительно-историческом ракурсе или в контексте отдельных культур и культурных ареалов. В их числе работы Н.П. Дыренковой (1926; 1926а; 1936), Н.А. Кислякова (1959; 1969), М.О. Косвена (1961), А.Н. Максимова (1908), А.И. Першица, Я.С. Смирновой (1978), Г.А. Сергеевой (1974), А.Е. Тер-Саркисянц (1968; 1972), и многих других.
Хотя в отечественной этнологии отношения подшучивания как формы нормативного смехового поведения почти не исследовались специально, некоторое внимание им в работах ряда авторов все же уделено. Так, можно упомянуть вышедший не так давно в издательстве "Наука" сборник "Смех: истоки и функции" под редакцией А.Г. Козинцева (2002), где представлен ряд статей отечественных
авторов, и некоторые из этих статей касаются феномена подшучивания, если понимать последний довольно широко. Особо следует отметить публикации петербургских африканистов, в которых отношения подшучивания обычно фигурируют под названием «шуточное родство»: например, исследования В.Р. Арсеньева (1977), А.А. Маслова (1999), Д.А. Ольдерогге (1960), В.А. Попова (1982) и др. Чрезвычайно полезна оказалась для автора диссертационной работы книга Г.В. Дзибеля «Феномен родства. Пролегомены к иденетической теории» (2001), где содержится краткая, но весьма информативная сводка о распространении обычаев формализованного подшучивания и избегания у самых разных народов земного шара.
В противоположность отношениям подшучивания, обрядовый юмор и собственно смеховые обряды изучались в поистине необъятном количестве специальных трудов. Здесь представляется возможным лишь упомянуть авторов наиболее известных из таких трудов, составивших надежную опору предлагаемого исследования: М.М. Бахтина (1965), Ю.Е. Березкина (2002), А.Я. Гуревича (1981), А.Г. Козинцева (20026; 2004), Дж. Левайна (1969а), Д.С. Лихачева (1984; 2001), A.M. Панченко (1984), Ю.М. Лотмана (1970), Е.М. Мелетинского (1981), В.Я. Проппа (1976; 1997), П. Радина (1965), Б.А. Успенского (1985), Э. Эванса-Причарда (1965). Особенно многочисленны кросс-культурные исследования, посвященные ритуальной клоунаде, шутовству, фигуре «сакрального дурака» (например, Уиллфорд, 1969, Зийдельверд, 1982, Билингтон, 1984, Отто, 2001 и др.).
Общепсихологические и общефилософские подходы к осмыслению смехового поведения, представленные в трудах М. Апте, А. Бергсона, Г. Бейтсона, Э. Берна, Д. Гольдштейна, А. Кестлера, А.Г. Козинцева, М.Л. Бутовской, Л.В. Карасева, П. Макги, Дж. Морро, Ф. Перлза, Р. Провайна, 3. Фрейда, Э. Эриксона, К.Г. Юнга и других
послужили отправными пунктами для выработки методологических установок автора, а также для формулирования окончательных выводов предлагаемой диссертации.
Научная новизна. Настоящее исследование представляет этнолого-
психологический взгляд на этнографические данные о смехе и юморе в
различных культурах, что, насколько автору диссертации известно, не
имеет себе аналогов в отечественной литературе. Стоящие в центре
внимания диссертации отношения подшучивания, как уже отмечалось,
почти не изучались в качестве самостоятельного явления ни
отечественными этнологами, ни отечественными психологами. Не
имела также до сих пор в отечественной литературе сколько-нибудь
подробного научного освещения функциональная связь отношений
подшучивания с отношениями избегания. Во всем сказанном можно
видеть новизну предлагаемого исследования. Во многих зарубежных
исследованиях (например, Рэдклифф-Браун, 1940, Хауэл, 1973,
Фридман, 1997) чаще всего делались попытки найти всеохватывающие
объяснения известным случаям отношений подшучивания и ритуальным
практикам, включающим смеховое поведение. Автор предлагаемой
работы стремится показать, что для разных случаев рассматриваемого
поведения требуются разные объяснения. Таким образом, в работе
приводится конструктивная критика «универсализирующих»
объяснительных принципов.
Практическая значимость работы. Выводы и материалы диссертационной работы могут быть использованы и уже используются преподавателями вузов при подготовке и чтении таких курсов, как «психологическая антропология», «социальная антропология (теоретические основы)», «социальная антропология регионов мира», «антропологические аспекты юмора», «антропология детства» и «антропология пола».
Апробация работы. Диссертация была обсуждена и рекомендована к защите на расширенном заседании Группы по изучении религий и этноконфессиональному картографированию Института этнологии и антропологии РАН 17 января 2006 г. Основные положения диссертации нашли отражение в трех докладах, прочитанных и обсуждавшихся на Третьем (Москва, 1998) и Шестом (Санкт-Петербург, 2005) конгрессах этнологов и антропологов России (тезисы опубликованы), а также на этологической школе «Этология человека и смежные дисциплины. Современные методы исследований» (Москва,2004) и в двух статьях общим объемом 2,2 авторских листа.
Структура работы и терминология, В главах и параграфах диссертации автор сопровождает собственное изложение фактических данных и их анализ обзорами различных подходов к изучению и объяснению рассматриваемых феноменов в этнологии (социальной антропологии), психологии, истории культуры и философии, делая особый упор на разнообразие методологических парадигм.
Специального пояснения требуют некоторые ключевые термины. Термины «традиционные общества», «традиционные культуры» в настоящее время чрезвычайно широко используются в отечественной этнологической литературе, однако смысл их весьма неопределенен и расплывчат, что ставит под сомнение их научную содержательность. Не претендуя на универсальное определение, автор — в рабочем порядке — конкретизирует значение слова «традиционные» исключительно в контексте настоящего исследования.
Под традиционными обществами понимаются такие социальные объединения, или сообщества, в которых:
а Общение между людьми носит преимущественно или исключительно характер устойчивых личных отношений. Face to face relations.
Темы докладов: «Подмена значения как смеховои стимул» (1998), «Смеховое поведение и когнитивная сфера человека» (2004), «Некоторые психологические аспекты отношений подшучивания» (2005)
а Контакты представителей таких объединений за пределами привычного узкого круга общения весьма ограничены. Все или почти все свои жизненные нужды люди удовлетворяют в этом узком кругу.
Такие сообщества, как правило, сравнительно немногочисленны — от нескольких десятков до нескольких тысяч человек - и локализованы в сравнительно ограниченном географическом ареале. Узко локальные малочисленные объединения.
Как правило, все или почти все связи между членами таких сообществ либо реально являются кровнородственными отношениями (а также отношениями по бракам — отношениями свойства) и осознаются как таковые, либо уподобляются кровному родству и свойству путем различных нормативно предусмотренных процедур.
Родственность и «личностность» отношений влекут за собой взаимные права и обязанности, комплексы подробно разработанных этических и этикетных норм, смысл которых заключается, прежде всего, в создании и поддержании механизмов взаимопомощи, регуляции взаимодействия между полами и определения, а также поддержания статусных позиций.
а Родственность и «личностность» отношений обеспечивают весьма жесткое санкционирование и, соответственно, следование всевозможным этическим и этикетным нормам, так как нарушитель в таких условиях всегда будет человеком более или менее близким всем остальным, и порождаемые нарушением норм дисгармонии отношений грозят стабильности сообщества в целом и несут сильный духовный дискомфорт отдельным лицам. А это, в свою очередь, обусловливает значительную устойчивость поведенческих стереотипов — традиционность.
Соответственно, культуры таких сообществ мы именуем традиционными культурами, концентрируя главный интерес на стереотипах общения.
Исходя их сказанного, к числу традиционных культур следует
отнести не только культуры изучавшихся этнографически охотников,
собирателей, рыболовов, мотыжных земледельцев и кочевых
скотоводов, не вовлеченных сколько-нибудь серьезно в орбиты
государственных формирований, но и многие относительно
изолированные и преимущественно самообеспечивающиеся
крестьянские сообщества, включенные (путем учета населения,
подчинения юрисдикции, налогообложения, повинностей и т.п.) в
развитые государственные системы — феодальные, капиталистические и
даже социалистические. С этой точки зрения, традиционной культурой
была культура значительной части русского сельского населения еще в
19 веке и до сих пор является традиционной культура многих удаленных
от всего остального мира дагестанских, киргизских или алтайских
аулов. Традиционной была еще лет 50-70 назад и культура чепецких
татар (республика Удмуртия). Ведь эта немногочисленная группа татар
(около тысячи человек), хотя она и жила в 5 км от районного центра
Балезино и в 20 км от г. Глазова, да и многие годы входила в состав
огромного многонационального передового советского колхоза, тем не
менее, усиленно поддерживала национальную обособленность,
локализуясь в одном большом поселке Кестым, окруженном русскими и
удмуртскими селами. Причиной, очевидно, был прежде всего ислам, а
результатом явились: преимущественная эндогамия; особый
кестымский диалект татарского языка; тесные родственные связи; охватывающая все население поселка номенклатура родства, сочетающая в себе элементы линейных и генерационных номенклатур; одна общая фамилия — Касимовы («некасимовых» там лишь единицы); многочисленные правила родственной этики и этикета, часть которых все еще бытует, несмотря на быстрое размывание этой культуры в последние десятилетия. Так, «кестымские» все еще славятся среди соседей взаимопомощью и уважением к своим старшим. Это дает, как
представляется, основания использовать этнографические данные о кестымских татарах — среди многих других — именно в главах, посвященных смеховому поведению в традиционных обществах.
Понятие «современная городская культура» столь же условно,
как и понятия «традиционные общества» и «традиционные культуры».
Употребляя его, мы лишь стремимся указать на ряд общих для всех
урбанизированных культур характеристик: сложный гетерогенный
состав, профессиональная дифференциация, имущественное и статусное
расслоение, сосуществование различных субкультур - этнических,
классовых, сословных; дифференциация населения по
образовательному цензу и т.п. Все современные городские культуры сближает относительно низкая социальная значимость, придаваемая отношениям родства, т.е. относительно ограниченный круг родственных связей, играющих сколько-нибудь весомую роль в жизни индивида, и высокая частота обезличенных социальных взаимодействий.
«Подшучивание» — термин, относительно недавно вошедший в отечественную этнологическую литературу как русский аналог английского "joking relationships" и французского "parente а plaisanteries". Он был предложен Л.Е. Куббелем (1988). В работах некоторых авторов — главным образом ленинградских (петербургских) африканистов — словосочетание "parente а plaisanteries" передается как «шуточное родство». Это почти буквальный перевод, но в качестве термина представляется не совсем удачным. Ведь обозначаются этим словосочетанием отношения межу людьми не шуточные, т.е. несерьезные, ненастоящие, «невсамделишные» (именно так звучит слово «шуточные»), а вполне серьезные, настоящие. К тому же родственниками субъекты подобных отношений приходятся друг другу на самом деле, и поддразнивания, высмеивание отнюдь не являются главной или даже ведущей составляющей их отношений. Они — лишь внешний символ некоего
внутреннего содержания, которое как раз и должно интересовать исследователя в конечном счете. Правильнее всего было бы говорить об отношениях с подшучиванием1, но уж очень неудобно этим выражением оперировать в тексте.
В контексте изучения традиционных культур понятие подшучивания имеет более узкий смысл. Так, Л.Е. Куббель определяет подшучивание как форму отношения между индивидами и группами, состоящую в подчеркнутой демонстрации близости или, наоборот, неприязни между людьми при помощи шуточных способов коммуникации, так называемые "joking relations" (1998). Под этим термином исследователь понимал особую компоненту диадных отношений, например, подшучивание между сыном сестры и братом матери, подшучивание между дедами и внуками и т.д., делая акцент на предписании не обижаться на шутки. (Имеется устоявшаяся пара партнеров по подшучиванию. А шутит именно над В — иногда взаимно, иногда нет).
Под обрядовым смеховым поведением понимаются закрепленные традицией формы смехового поведения, включенные в ритуальный контекст. Обрядовое смеховое поведение в свою очередь может быть подразделено на два подвида, которые условно автором обозначаются как 1) сопутствующее, или сопровождающее, обрядовое смеховое поведение; 2) собственно смеховые ритуалы. Этим подчеркивается необходимость различать, с одной стороны, смеховые коммуникативные действия как отдельные нормативные элементы несмеховых ритуалов и ритуализованных видов деятельности, выступающие составными элементами обрядов, а с другой стороны, ритуалы, основным содержанием и мотивированной целью проведения которых является собственно смеховое поведение.
1 В своем переводе статей Рэдклиффа-Брауна «On Joking Relations» и «Further Notes on Joking Relations» (2001) автор настоящей работы так и сделала.
Диссертация состоит из Введения, трех глав, Заключения и Библиографии.
Основные положения диссертации, вынесенные на защиту
Все изученные формы смехового поведения могут быть определены как эффективные инструменты социального взаимодействия, которые характеризуются полифункциональностью (в зависимости от коммуникативных задач они могут выполнять весьма разные функции) и энергоемкостью (в рамках одной коммуникации они могут выполнять сразу несколько функций). Одним высказыванием или действием решается зачастую сразу несколько коммуникативных задач.
Как отношения подшучивания, так и обрядовый юмор создают особое социальное пространство, допускающее такие формы поведения, на которые в иное время или в иных ситуациях обществом налагаются запреты. Таким образом, рассмотренные формы смехового поведения дают людям возможность временно освобождаться от бремени культурных запретов без деструктивных последствий, как для конкретных индивидов или групп, так и для социальных систем в целом.
Формализованные отношения подшучивания являются особым коммуникативным стилем, характеризующим устойчивые отношения между индивидами или групповыми субъектами. Главными факторами, определяющими в традиционных обществах предписания тем или иным лицам подшучивать друг с другом или избегать друг друга являются пол и возрастной статус сторон таких отношений, однако реализовываться эти факторы могут весьма по-разному в зависимости от социального контекста. Рассматриваемый стиль отношений бытует и в индустриальных гетерогенных обществах «западного» типа, где имеет неформализованный и непредписанный характер и не обнаруживает жесткой связи с возрастным, половым, родственным, социальном статусом практикующих его лиц.
Так как подшучивание являет собой по сути притворное оскорбление, то содержание шуток зачастую связано с темами, важными для образа «Я» человека, но в то же время оно далеко не всегда сопряжено с личностными характеристиками объекта подшучивания. Цель нанести притворное оскорбление часто достигается благодаря использованию в шутках образов «материально-телесного низа».
Во время обрядов перехода и ритуализованной трудовой деятельности, имеющей коллективный характер, в традиционных обществах практикуется смеховое поведение, часто изобилующее непристойностями. Но оно сочетается с жесткими поведенческими ограничениями в другие моменты ритуала или для других его участников. В таком сочетании прослеживается параллель с отношениями подшучивания, которые, характеризуясь фривольностью и вседозволенностью в общении с одними субъектами, сочетаются с ограничениями отношений (избеганиями) при взаимодействии с другими.
Обрядовый юмор, как и отношения подшучивания, можно считать имитацией оскорбительного поведения, только в случае обрядового юмора мишенью для оскорбления является не индивид или группа, а сами культурные нормы.
Обрядовый юмор обильно использует непристойности и растительно-животную символику, что также указывает на его тенденцию противостояния культуре путем грубого нарушения ее норм и подчеркивания природного начала.
Отношения подшучивания в литературе и разнообразные формы их бытования в этнографической реальности
В зарубежной этнографической литературе, посвященной традиционным обществам, такие отношения отмечены в огромном множестве. Литература же о современных городских культурах, насколько нам известно, не содержит описаний подобных отношений в качестве особого социокультурного феномена (феномена, характеризующего устойчивые диадные связи индивидов или групп). Интересной задачей было бы выявить конкретные социальные группы, социальные среды современных городских культур, где наблюдается такой стиль диадных отношений, который можно сравнить с традиционными отношениями подшучивания. Этому в значительной мере будут посвящена третья глава диссертации.
В отечественной литературе, как уже отмечалось во «Введении», практически нет специальных исследований, направленных на этнологическое, психологическое либо социологическое осмысление отношений подшучивания как особого социокультурного феномена, а в зарубежной литературе их сравнительно немного. Характерно также, что почти все они вышли в свет до середины 80-х гг. прошлого столетия. В этнологии (социальной антропологии), как и в других науках, интерес к тем или иным проблемам не проявляет себя перманентно, а наступает и отступает подобно волнам. Последний всплеск интереса к отношениям подшучивания пришелся на 1940-е — начало 1970-х гг., в чем легко убедиться с помощью Интернета, запросив любую ведущую библиотеку мира на ключевые слова «joking relationships».2 Показательно также, что в вышедшей в 1997 году англо-американской «Энциклопедии социальной и культурной антропологии» А. Барнард, крупнейший современный британский африканист, рекомендует в качестве литературы к своей статье «Подшучивания и избегания» только две работы: статью М. Гриоля о подшучиваниях у западноафриканских боза и догонов (1948) и книгу Рэдклифф-Брауна «Структура и функция в примитивном обществе» (1952), где были перепечатаны две классические статьи об отношениях подшучивания сороковых годов, на которые мы уже ссылались выше и будем неоднократно ссылаться в дальнейшем изложении (Барнард, 1997: 308-309).
Подавляющая часть содержащихся в этнографической литературе, притом почти исключительно в зарубежной, сведений об отношениях подшучивания имеет характер более или менее отрывочных сообщений или даже просто упоминаний, вкрапленных в общие описания культуры или в анализ каких-то иных обычаев и обрядов отдельных народов.
Тем не менее, несмотря на относительно небольшое количество специальных работ, разные авторы выделяли разные формы отношений подшучивания. Подшучивания могут быть односторонними, а могут быть обоюдными (в первом случае одна сторона практикует подшучивание в отношении другой, а другая, в силу тех или иных причин, не отвечает тем же, во втором подшучивание носит взаимный характер). В дальнейшем мы будем говорить о симметричных и асимметричных отношениях подшучивания.
Нет общей константы соотношения статусов лиц, задействованных в отношениях подшучивания, и их традиционных ролей: в одних обществах подшучивать могут (или даже должны) старшие (или лица более высокого статуса), в других — младшие по статусу, в третьих — примерно равные по статусу лица. В некоторых обществах разные по соотношению статусов формы отношений подшучивания сосуществуют в различных комбинациях.
Следует также различать внутригрупповое (по сути, межличностное) и межгрупповое подшучивание. В первом случае подшучивания выступают как диадные (парные) отношения между двумя индивидами. Во втором случае имеются в виду сходные по структуре отношения подшучивания между коллективными субъектами, например, кланами, расширенными семьями или фратриями. В этом случае лицо, являющееся адресатом или адресантом подшучивания, практикует названное поведение не как индивид, а как представитель группы, выразитель ее интересов и установок.
Сказанное выше касается в первую очередь устойчивых взаимоотношений между индивидами или группами. Между тем, партнеры по подшучиванию могут быть как устоявшимися, так и ситуативными. В последнем случае факт подшучивания обусловлен ситуацией, теми ролями индивидов, которыми в данной социальной ситуации они оказываются наделены. Во второй части работы будет подробно рассмотрен этот тип взаимодействия, когда речь пойдет о ритуальных ситуациях, в которых их участники наделяются определенными ролями, и, исходя из данных ролей, действуют в конкретном ритуале.
Связь подшучиваний с избеганиями
Как уже указывалось во Введении, принято считать, что на функциональной связи отношений подшучивания и отношений избегания впервые сосредоточил исследовательское внимание А.Р. Рэдклифф-Браун, хотя та же мысль, правда вскользь, высказывалась А.М. Золотаревым несколькими годами ранее (Рэдклифф-Браун, 1940; Золотарев, 1933).
Существительное «избегание» (или «избегания») является специфическим этнографическим термином, и в доступных нам толковых словарях оно не было обнаружено. Как этнографический термин, «избегание» определяется О.Ю. Артемовой в энциклопедии «Народы и религии мира» следующим образом. Избегание (англ. avoidance) - норма, ограничивающая или запрещающая контакты между определенными категориями родственников и свойственников (1998: 885-886). В этом значении данный термин будет использоваться, когда речь будет идти о формализованном избегании в традиционных обществах.
В центре нашего внимания находятся отношения подшучивания, но коль скоро смысл этих отношений зачастую открывается лишь в рассмотрении их сочетания с определенными ограничениями отношений, избеганиями, последние также занимают существенное место в нашем обсуждении. Прослеживается ли связь между подшучиваниями и избеганиями в межличностном и межгрупповом взаимодействии представителей нетрадиционных обществ, нам предстоит попытаться выяснить в последующих разделах работы.
Избегания, так же как и подшучивания, могут быть санкционированными и формализованными, а могут не являться таковыми, носить неформализованный характер. Первое характерно почти исключительно для традиционных обществ, сравнительно небольших и однородных по этническому составу. О формализованных избеганиях речь идет тогда, когда носителям конкретного социального статуса в конкретных, строго очерченных типах ситуаций надлежит сдерживать себя определенным образом: от слабого ограничения контактов до полного их исключения. Иногда избегающим всего-навсего нельзя фривольно шутить в присутствии друг друга или прямо смотреть в глаза друг другу, иногда нельзя говорить друг с другом, произносить имена друг друга, передавать вещи из рук в руки и т.п., иногда — нельзя встречаться, находиться одновременно в одном месте. Нарушения таких предписаний или их реализация в других, «неподобающих», формах преследуется различными более или менее жесткими санкциями. Например, у якутов в традиционных условиях существовали строгие нормы, регламентирующие отношения между снохой и свекром. Оба должны были соблюдать множество мелочных запретов при контактах друг с другом: не показывать друг другу обнаженных частей тела кроме кистей рук и лица, не обнажать волос, не говорить громким голосом, не произносить непристойностей, не употреблять личных имен и прозвищ друг друга и т. п. «Все это и другие правила, — пишет наблюдатель, — исполняются не как что-нибудь церемонное, наружное, а как нечто вполне важное и священное, от исполнения которого зависит счастье и несчастье» (Горохов,1883; цит. по: Максимов, 1908:71-72).
Похожих примеров в этнографической литературе содержится неисчерпаемое множество, они весьма однообразны у народов самых различных частей света. Приведем дополнительно лишь некоторые, особенно выразительные.
У многих народов Кавказа и Закавказья (например, у армян, адыгов, абхазов) женщину сразу же после замужества поселяли в отдельном жилище или изолированной части дома мужа, ей нельзя было показаться на глаза родственникам мужа в течение года или более того, а объясняться с ними она могла только через посредников. В дальнейшем запреты ослаблялись, но ряд ограничений сохранялся «до могилы» (Косвен, 1961: 73-83).
У шорцев, алтайцев, телеутов снохе не только нельзя было произносить имени свекра, но и слов, созвучных его имени или фамилии. Если, скажем, фамилия свекра Мальтусов, то снохе не следовало произносить слово «малта» (топор), а если его фамилия Коноков, то она не могла сказать «кбнбк» (ведро). Ей нельзя было даже переступить через эти предметы или наступить на них. Свекор же не должен был шутить со снохой, ни при каких обстоятельствах не мог садиться на ее постель, даже становиться или садиться на скамью перед ее постелью, а также походить к ней сзади, передавать ей вещи из рук в руки и т. п. (Дыренкова, 1926:256-257; 1926а:262-263; 1936:101-115). В.П. Дыренкова называла эти и подобные правила психическими запретами.
Существование таких правил во многих случаях было сопряжено с верой в так называемую сверхъестественную санкцию — наказание свыше за вольное или невольное нарушение. Так, у тех же якутов существовало поверье, что несоблюдение правил в отношениях между снохой и свекром влечет за собой «жестокую кару — коросты на обнаженных частях тела или даже по всему телу...» (Горохов, 1883; пит. по: Максимов, 1908:71-72).
При изучении конкретного этнографического материала во многих случаях легко выделяются диадные родственные и свойственные отношения, для которых характерны либо избегания, либо подшучивания. Это, в известном смысле, оппозиционные пары и оппозиционные отношения. Так, очень часто в одном и том же обществе «избегают» друг друга один из супругов и родители другого супруга, а также его иные старшие родственники. Особенно часто запреты сопровождают отношения разнополых и разновозрастных свойственников. Классические пары: теща и зять, свекор и сноха, старший деверь и невестка, старшая свояченица и зять. Иногда оба супруга избегают старших родственников друг друга. Очень часто определенные элементы избеганий характеризуют отношения детей и родителей (например, у многих народов Кавказа и Закавказья; см. сводку: Косвен, 1961:73-88), а также сиблингов разных полов (например, во многих этнолингвистических общностях коренных австралийцев: Элькин, 1964; Берндт, Берндт, 1977). Иногда временно (изредка и пожизненно) определенные ограничения предписаны супругам (Смирнова, Першиц, 1978; в частности, у народов Кавказа: см. сводку: Косвен, 1961:73-88). Но чаще мужья и жены, а также все потенциальные брачные партнеры, составляют пары подшучивающих. Подшучивают обычно внуки и деды, нередко тетки и племянники, дяди и племянники, свойственники одного пола и возраста, сиблинги одного пола (например, у австралийцев: Берндт и Берндт, 1977: 40-50). В ряде обществ отношения подшучивания и избегания распространяются и на различные формы искусственного родства.
Предварительные замечания
Как уже говорилось во Введении, смеховые обряды и обряды, включающие смеховое поведение, весьма подробно описаны во многих этнографических и исторических исследованиях. Эти феномены также изучались теоретически историками, этнологами, психологами, социологами. Их функциональная интерпретация представлена в классических трудах М.М. Бахтина (1965), А.Я. Гуревича (1981), Б.А. Успенского (1985), Д.С. Лихачева (1984; 2001), В.Я. Проппа (1976; 1997), Дж. Левайна (1969; 1969а), Г.А. Файна (1976), а также в работах многих других авторов (см., например, Бороденко, 1995; Гольдштейн, 1976; Карасев, 1996; Поуэл, 1988; Рюмина, 2003 и др.). Поэтому мы не будем детально останавливаться на изложении фактической стороны обсуждаемого предмета, а также на аналитических заключениях, многократно публиковавшихся и дискутировавшихся в специальной литературе. Мы ставим перед собой лишь задачу определить структурно-функциональные особенности обрядового юмора, роднящие его, с социально-психологической точки зрения, с отношениями подшучивания.
Дж. Левайн в статье «Регрессия в клоунаде примитивных народов» писал о том, что ему известно лишь два связанных со смеховым поведением социальных института, функция которых заключается в регуляции социального поведения, альтернативной закону - отношения подшучивания и ритуальная клоунада (19696:168). «В примитивных культурах, — писал он, — игровой юмор составляет значительную часть социальной жизни сообщества» (там же: 167). Он рассуждал (в целом, с фрейдистских позиций) следующим образом. «Юмор представляет собой устоявшийся среди людей способ выплеска частично подавленных архаических драйвов. В силу своей чрезвычайной эффективности при
ослаблении бессознательного напряжения, описываемый ... тип юмора представляет собой социально приемлемый способ ослабления либидинозных, агрессивных и инфантильных влечений, которые в противном случае были бы выражены с помощью антисоциального, с точки зрения данных обществ, поведения» (там же).
Это заключение следует, однако, генерализировать: не только ритуальная клоунада, но весь обрядовый юмор вообще выполняет для социума, в частности, и такую функцию. Но это лишь одна из многих функций, которые нам предстоит - хотя бы в некоторой части — определить в дальнейшем изложении.
Обрядовое смеховое поведение для удобства рассмотрения можно разделить на три группы: смеховое поведение как компонент обрядов перехода — пубертатных, свадебных, похоронных и различных видов инициационных обрядов; смеховое поведение как компонент обрядов, сопряженных с трудовыми процессами; собственно смеховые обряды — ритуальная клоунада.
Анализ источников, относящихся к различным районам Земного шара, показывает, что все указанные виды обрядов нередко предполагают формы поведения, характеризующегося вопиющей непристойностью речи, развязными танцами и телодвижениями участников — употребление инвективной лексики, пение песен непристойного содержания, движения, имитирующие совокупление людей или животных, использование предметов с неприкрытой сексуальной символикой, — т.е. такие формы поведения, которые в повседневной жизни табуируются. Подобное дозволение или даже предписание нарушать табу характеризует, как показано в первой главае работы, и отношения подшучивания. В отличие от последних, устойчивых, фиксированных партнеров по обмену шутками в рассматриваемом в данной главе ритуальном подшучивании нет. Роль шутника переходящая (если можно так выразиться). Тот, кто выполняет в данном ритуале или ритуализованном действе определенную, заданную ритуалом роль, тот и шутит.
Обрядовый юмор, каковы бы ни были его реальные социально-психологические функции, часто наделяется неким сакральным смыслом, как и весь ритуал вообще. (Это своего рода священнодействие. Смехом и шутками человек приобщается к сфере сакрального). И здесь, как и при отношениях подшучивания, предписание не обижаться на шутки весьма типично. В контексте ритуала обижаться на насмешки, непристойности, оскорбительные жесты считается недопустимым в силу осознаваемого участниками магического смысла этих действий. Иными словами, такова мотивировка. Так, например, о донских калмыках известно, что у них «обижаться и реагировать на шутки не полагалось, так как они имели целью предотвратить зависть дьявола, которую могло вызвать человеческое счастье» (Балыков, 1993, Цит. по: Борджанова, 2000: 125).
У многих народов Северной Сибири и Дальнего Востока распространены были обычаи, связанные с охотой и включавшие ритуальный смех. Смеяться при поимке зверя было принято у якутов, эвенков, что, как предполагают, служило не только выражением радости от удачной охоты, но и неким сообщением духу - хозяину леса или духу убитого зверя, - своеобразной просьбой не обижаться, знаком грядущего возрождения убитого животного либо желанием «задобрить» этого духа, избежать его гнева, мести (сводку см.: Христофорова, 2002). В частности, якуты имитировали диалог с убитым медведем, в котором персонажа, исполнявшего роль медведя, спрашивали, кто его убил. Охотник же отвечал: «Русский» или «Тунгус» (подчеркивая, что не якут), а поедая медвежье мясо, даже говорили порой по-русски или по-тунгусски (Давыдов, 1810, Цит.по: Христофорова, 2002: 76).
Межличностные неформализованные подшучивания
В любом обществе существует набор стандартных социальных ролей. Мы не сможем их перечислить, потому что некоторые являются безусловно универсальными или даже архетипичными, а другие же — просто типичны или характерны для человеческих отношений в каждой отдельно взятой культуре. И провести грань между первым и вторым весьма затруднительно. Психоаналитически ориентированные психологи возводят эту инвариантность к объективным, в первую очередь даже физическим, а не психологическим условиям первых месяцев, даже дней жизни ребенка (см. напр., Эриксон, 1963, Перлз, 1969). Примерами универсальных либо типичных отношений могут служить отношения "мать-дочь", "мать-сын", "муж-жена", "начальник-подчиненный (старший по статусу — младший по статусу)" и т.п. Если роли матери, начальника, сына, мужа, брата, кузена и т.д. "заданы" (заданы не обязательно в том смысле, что заложены в его природу, а закрепились в процессе социализации) человеку, они будут реализовываться даже в таких условиях, когда в его окружении отсутствует реальный, формально соответствующий данной роли субъект. Например, человек — сирота и у него нет биологической матери. Или же он единственный ребенок в семье, у него нет сиблингов. Все равно в его сообществе, вероятно, найдется индивид, отношения с которым будут подобны отношениям с матерью или братом. Если в нас потребность в подобных отношениях заложена, мы найдем вокруг себя наиболее подходящего для таких отношений партнера. Тогда возникнут между, допустим, молодой и пожилой женщиной отношения, по структуре подобные отношениям "мать-дочь". "Братские" отношения между двумя мальчиками или мужчинами, и т.п.
Даже если у человека имеются подлинные родственники тех или иных категорий, в сложном гетерогенном обществе соответствующие им отношения будут проецироваться и на людей, не состоящих в родстве. Вспомним хотя бы обычай братания путем обмена нательными крестами, кстати, крест может заменить и что-либо другое, например, наручные часы, футболка и проч. Поэтому, приступая к рассмотрению отношений подшучивания в больших гетерогенных обществах, автор работы еще не знает, какую систему увидит, и увидит ли вообще, сравнивая взаимный статус людей, между которыми подшучивание практикуется, с взаимным статусом людей, который его исключает (если примеры такового будут обнаружены).
Рассмотрим ряд примеров спонтанного, неформализованного подшучивания, после чего попытаемся ответить на вопрос, сохраняют ли они в условиях гетерогенных обществ свои функции. Вначале приведем примеры подшучивания между родственниками, а затем перейдем к рассмотрению таких примеров между не-родственниками.
В нашей отечественной городской культуре мне не удалось выявить категорий родственников или свойственников, подшучивание с которыми облагается явным или неявным запретом. Одно из самых удивительных явлений современной городской культуры, прежде всего русской, — это всем известный, можно сказать, в зубах навязший шутливый антагонизм между зятьями и тещами, в особенности же — развязные, часто неуважительные высмеивания и поддразнивания матерей своих жен молодыми мужчинами. Вопрос о том, почему произошла такая инверсия - строжайшие избегания, предписываемые этим категориям свойственников в большинстве традиционных культур, сменились ярко выраженными отношениями подшучивания — заслуживает отдельного исследования, которому здесь не найдется места.
Наши информаторы приводили также многочисленные примеры характеризующегося регулярными подшучиваниями стиля общения между родителями и детьми (как однополыми, так и разнополыми), родными братьями и сестрами, супругами, кузенами, сыновьями и дочерьми братьев и сестер, дедами и внуками. Да и ряд собственных наблюдений автора настоящей работы это подтверждает.
По сообщению студентки Н., в ее семье мать, отец, сын и она (дочь) - все в равной мере подшучивают друг над другом. Материал для шуток там предоставила профессия отца семейства — врача-ветеринара. Стоит кому-то пожаловаться на мелкое недомогание, как отец заявляет: «У одной моей знакомой кошки (попугая, черепахи и проч.) было то же самое! Через три дня она умерла...». Эту шутку у отца переняли и другие члены семьи и начали в аналогичных ситуациях использовать ее по отношению друг к другу. Другая студентка (М.) рассказывала, как ее отец подшучивал над ней, когда она была ребенком. Зная, что она любит кожицу от курицы, он просил ее во время обеда посмотреть на градуснике, какая погода. Она, желая услужить старшему, вскакивала, подбегала к окну, поворачиваясь спиной к столу, чтобы посмотреть на градусник, а он тем временем съедал куриную кожицу. Та же девушка сообщила, что в ее семье распространены подшучивания между ее отцом и его двоюродным братом, который младше на 20 лет, и там тоже отец — активная, «нападающая» сторона, т.е. в данных примерах старший подшучивает над младшим. Но, как мы уже видели и как увидим дальше, это не является правилом, сплошь и рядом встречается и обратное.
В некоторых семьях, как мне сообщали информаторы, взрослые дети подшучивают над манерой своих матерей одеваться. Весьма распространено также подшучивание мужей и детей над технической неосведомленностью «матерей семейства». Так, мать одной девушки, выключая компьютер, часто забывает выключить динамики. Муж ее или дочь, приходя домой, заметив это, отпускают замечания такого типа: «Угадай, как я понял, кто выключал компьютер?» или «Ты знаешь, вот эти динамики, на них такая кнопочка есть...».
