Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Научно-методические основы исследования 19
1.1. Теоретико-методологическая база 19
1.1.1. Методология исследования 19
1.1.2. Методология и методика сбора полевого материала
1.2. Историография проблемы 37
1.3. Характеристика источников 62
ГЛАВА 2. Родильная обрядность 86
2.1. Брачные мотивы в родинах 86
2.2. Отношение к бесплодию 96
2.3. «Душа» в родильной обрядности 103
2.4. Обычаи и обряды периода беременности 115
2.5. Рождение ребенка 128
2.6. Обряд обрезания пуповины и захоронения плаценты 154
2.7. Институт повитух и акушерство 162
ГЛАВА 3. Обрядность младенческого периода 177
3.1. Послеродовые очищения матери и ребенка 178
3.2. Имянаречение 186
3.3. Проведение «ача чук» 200
3.4. Крещение ребенка 208
ГЛАВА 4. Физическое развитие и охрана здоровья детей 231
4.1. Физическое развитие тела 231
4.1.1. Увеличение жизненной силы ребенка 231
4.1.2. Обучение ходьбе и речи 236
4.1.3. Купание и уход за телом ребенка
2 4.2. Детское питание 249
4.3. Народные приемы и способы охраны здоровья
2 4.3.1. Предупреждение заболеваний и смертности 255
4.3.2. Приемы лечения детских болезней 271
4.3.3. Курение и употребление спиртных напитков родителями 296
4.4. Похоронно-поминальная обрядность 300
ГЛАВА 5. Материальный мир ребенка 310
5.1. Колыбель и связанные с ней обычаи, обряды 310
5.2. Детская одежда 322
5.3. Детские игры и игрушки 332
ГЛАВА 6.Социализация детей 351
6.1. Основные этапы социализации детей 351
6.2. Агенты социализации ребенка 356
6.3. Тендерная социализация детей 375
6.4. Религиозно-нравственный аспект социализации детей в чувашской общине 390
6.5. Внебрачный ребенок 399
6.6. Дети-сироты в чувашской общине 411
6.7. Дети в календарной обрядности чувашей 428
Заключение 446
Список источников и литературы
- Методология и методика сбора полевого материала
- «Душа» в родильной обрядности
- Проведение «ача чук»
- Народные приемы и способы охраны здоровья
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Комплекс обычаев и обрядов, связанных с рождением и воспитанием ребенка, занимает важное место в традиционной культуре любого этноса, ритуализированно оформляя один из ключевых этапов человеческого бытия. Традиционные обряды и приемы, призванные способствовать благополучию ребенка и матери, в конечном счете разрослись в разветвленную обрядовую систему.
Целостное восприятие, самопознание этноса невозможны без понимания свойств и особенностей своей культуры, физиологической, социальной, этнокультурной и иной природы детства. Традиционный мир детства является продуктом общественного развития, неотъемлемой составляющей социального самосознания народа. Проблемы рождения, развития и воспитания детей и молодежи не теряют своей актуальности. Президент Российской Федерации Д.А. Медведев 12 ноября 2009 г. в своем Послании Федеральному Собранию РФ подчеркнул: «Закрепленные в национальной культуре нравственные установки, модели поведения предопределяют успешное развитие личности и нации в целом».
Изучение обычаев и обрядов детского цикла является одной из основных задач по воссозданию целостной структуры этнической культуры и представляет большой научно-теоретический и практический интерес. Разработка проблем детского цикла имеет значительную ценность в плане исследования архаичных семейных и социальных институтов, ранних форм религии, вопросов народной педагогики и медицины, позволяет воссоздать целостную картину традиционного общества, представить его мировоззрение и этнические константы, дает уникальный материал для соответствующих исторических реконструкций.
Сегодня особо актуален вопрос социализации детей-сирот в российском обществе, который приобрел важную общественную значимость. Советский опыт интернатского содержания и воспитания детей-сирот постепенно трансформируется и изживает себя. Опыт усыновления или патронажа не лишен примеров использования принудительного детского труда, нередко с применением насилия. В связи с этим представляется важным более глубокое изучение традиционных форм воспитания в чувашской общине детей, нуждающихся в попечении.
Актуальность исследования данной проблемы определяется также коренными социально-экономическими, общественно-политическими и культурными преобразованиями XX – начала XXI вв., которые привели к значительным изменениям и исчезновению обрядов и обычаев. Происходит смена исторических поколений, и уходят в прошлое непосредственные носители традиций и исполнители обрядовых действий. Задача этнографа – исследовать и сохранить для потомков ценный пласт традиционной культуры народов.
Объектом исследования является детство как явление этнической культуры чувашей, или этнография детства.
Предмет исследования – функционирование народномедицинских и медицинских, бытовых, народнопедагогических рациональных и магически-психических приемов в рождении, физическом развитии и социализации детей дошкольного возраста.
Территориальные рамки исследования охватывают современную территорию Волго-Уралья: Чувашскую Республику (территорию компактного проживания основной части чувашского этноса) и географические зоны расселения чувашской диаспоры (Республики Татарстан, Башкортостан, Марий Эл, Самарскую, Ульяновскую, Оренбургскую, Пензенскую, Саратовскую области).
Хронологические рамки работы. Исследование охватывает вторую половину XIX – первую треть ХХ в., когда ещё бытовали и сохранялись традиционные формы и патриархальный уклад жизни чувашского крестьянства. Данный исторический период отмечается кардинальными социально-экономическими, общественно-политическими и культурологическими преобразованиями, которые привели к серьезным изменениям в жизнедеятельности чувашского этноса. Вместе с тем на этом историческом этапе почти не изменились условия рождения и воспитания ребенка. Выбор нижней границы исследования объясняется началом буржуазной модернизации российского общества, внесшей коррективы в традиционную обрядовую систему. Верхняя граница определена кануном Великой Отечественной войны, когда начали исчезать и трансформироваться многие детские обряды (отрезание пуповины, захоронение последа и др.), произошло слияние обрядов ача чк и крещения, акушерство стало вытеснять институт повитух и т.д.
Цель исследования состоит в комплексном изучении этнографии детства чувашей Волго-Уралья во второй половине XIX – первой трети ХХ вв.
В соответствии с целью в диссертации ставятся следующие задачи:
обобщить опыт отечественной и зарубежной историографии и сформировать репрезентативную источниковую базу по теме;
осуществить реконструкцию обрядовой системы, связанной с рождением ребенка;
проанализировать особенности формирования государственной системы акушерства, использовавшей практический опыт рациональных обрядов и приемов повитушества;
выявить взаимосвязь между обрядами послеродового цикла и социальной статусностью, судьбами ребенка и матери, проследить их отсроченное действие на процесс социализации ребенка;
рассмотреть систему ухода за детьми, религиозно-нравственный аспект воспитания в чувашской деревне, показать гендерную специфику семьи и сельской общины;
провести научную реконструкцию вещественного мира ребенка и этапов развития игровой культуры в исторической ретроспективе и определить исторический и культурный контексты игровых традиций как условия развития личности;
изучить антропологию детского тела в системе важнейших обрядовых комплексов: развития физической силы, обучения ходьбе, купания и ухода за кожей ребенка;
исследовать причины высокой детской смертности и описать методы лечения болезней;
определить локальную специфику и общие черты детской обрядности в общинах, расселенных в различных географических зонах Волго-Уралья.
Теоретико-методологическая база исследования подробно охарактеризована в первой главе диссертации.
Степень научной разработанности проблемы. Историографическая ситуация в области этнографии детства чувашей оценивается в первой главе диссертационного исследования.
Становление этнографии детства как особого научного направления связано с целым рядом имен зарубежных этнографов (Б. Малиновский, М. Мид и др.). В их исследованиях рассмотрены многие общие социокультурные проблемы детства, такие как особенности формирования личности ребенка в разных культурах, половозрастной символизм, процессы взросления и социализации детей. Под влиянием этих работ в XX в. в европейской науке возникло целое направление кросскультурных исследований детства.
Вопросам детства уделялось внимание в дореволюционной русской этнографии и фольклоре. Начиная со второй половины XIX в. до начала ХХ в. обильные данные были собраны Русским географическим обществом, Академией наук, Этнографическим бюро князя В.Н. Тенишева, рядом губернских статистических комитетов. Ребенка в этнокультурном контексте открыли врачи (Е.А. Покровский, В.Ф. Демич). Специальные научные исследования вопросов детства не осуществлялись. Как правило, работы носили описательный характер и отражали лишь внешние условия мира ребенка (обстановка родов, способы ношения или укутывания ребенка, детские люльки, игры, игрушки). Изучались произведения детского фольклора, но редко затрагивались вопросы положения детей в семье, обществе, взаимоотношений между взрослыми и детьми. Методологическую ценность представляет программа, составленная В.Н. Харузиной (1904 г.) и ее статья «Об участии детей в религиозно-обрядовой жизни». С самого начала этнография детства развивалась как междисциплинарный объект. Это было связано, прежде всего, с использованием исследовательских методик специалистами разных направлений. В дореволюционной Чувашии, как и в России в целом, этнография детства не получила самостоятельной разработки, а рассматривалась попутно в ходе изучения других вопросов этнографии. Кроме того, следует отметить описательный характер этих работ. В целом была заложена источниковая база для дальнейших научных исследований.
Послереволюционная Россия характеризуется временем кардинальных перемен, социокультурных изменений. В советское время мир детства стали изучать фольклористы (Г.С. Виноградов, О.И. Капица), педагоги (Г.Н. Волков). Вплоть до 80-х гг. ХХ в. в историографии не было осознано изучение детства. Причина этого заключалась не только в отсутствии разработанной методики, программы, а прежде всего в политическом подходе. Развивался миф о «счастливом детстве» советских детей и отсутствии проблем. В нашей стране вопросы детства на новый уровень поставил ученый И.С. Кон. Применение его программы позволило систематизировать этнографические исследования, выделить наиболее актуальные вопросы, совершенствовать методику дальнейших исследований. В результате мы имеем целенаправленные исследования, охватывающие большой круг народов, стоящих на разных ступенях социально-экономического развития и расселенных в нескольких районах мира. Проблема этнографии детства более детально стала исследоваться с 90-х гг. ХХ в.
В последние десятилетия были изданы специальные работы по этнографии детства (Х.В. Дзуцев, Т.З. Бесаева, Л.Т. Соловьева, Ю.Г. Кустова, Д.А. Баранов, Л.Х. Боташева). В работах исследователей разных методологических позиций и направлений значительное место занимают проблемы детства (А.К. Байбурин, Н.Л. Пушкарева, Г.И. Кабакова, И.А. Седакова, О.Е. Кошелева, В.Г. Безрогов). Применение современных методик и информационных технологий открывает новые возможности для дальнейшего развития этнографии детства и позволяет использовать основные выводы и положения исследователями разных направлений.
Источники исследования. Основным источником при написании диссертации явились полевые материалы, собранные автором в чувашских селениях Волго-Уралья в период 1995-2009 гг. Это этнографические материалы, включающие в себя устную информацию, раскрывают, поясняют, иллюстрируют ряд сторон обычаев и обрядов детского цикла.
В работе использован комплекс разнотиповых и разновидовых архивных материалов фондов Петербургского филиала архива РАН, РГО, Государственных архивов Самарской, Ульяновской областей, Национального архива Республики Татарстан, различных архивов Чувашской Республики. Основой исследования стали документы 40 фондов. Использование архивных источников позволило восстановить особенности бытования ряда обрядовых комплексов со второй половины ХIХ – до первой трети ХХ вв.
Вещественная группа источников представлена предметным миром ребенка, хранящимся в фондах РЭМ, Саратовского областного краеведческого музея и Чувашского национального музея. Однако материальные предметы в них представлены в незначительном объеме. В отличие от указанных выше, сельские и школьные краеведческие музеи содержат более богатую коллекцию материалов.
Опубликованные источники были разделены на несколько видов: нормативно-правовые; статистические материалы; фольклорные источники; мемуары (очерки, заметки); словари, справочники, интернет-ресурсы; программы; материалы периодической печати. Основной сбор материала по этнографии детства приходится на вторую половину ХIХ – начало ХХ вв. Большая часть работ этого периода опубликована в мемуарах, очерках и записках. Несмотря на то, что тематика детских обычаев и обрядов присутствует в опубликованных источниках фрагментарно, они представляют особую значимость для уточнения описаний, собранных в более поздний период.
В работе использовались материалы собственных полевых экспедиций, сбор которых осуществлялся по специально разработанной авторской программе. Вопросник был составлен на основе методик, предложенных В.Н. Харузиной, Н.В. Никольским, Т.А. Листовой. Особое внимание уделялось сбору данных в зонах активных межэтнических контактов, где чувашское население проживало по соседству с татарами, башкирами, марийцами. В ходе полевых экспедиций среди чувашей Волго-Уралья наряду с заполнением анкет-опросников было собрано значительное количество фотоматериалов и видеосюжетов.
Собранный полевой, архивный и опубликованный материал репрезентативен для раскрытия темы, дает коррелируемую достоверную информацию и позволяет всесторонне осветить этнографию детства в заданных хронологических рамках, провести необходимую реконструкцию и анализ для решения поставленных цели и задач исследования.
Научная новизна работы определяется тем, что оно является первым научным исследованием этнографии детства чувашей в переломный период социокультурного развития. Проанализированы обряды и обычаи детского цикла в исторической ретроспективе с использованием конкретных примеров из жизни и быта чувашской семьи и общества. Материал диссертации построен на междисциплинарной основе и позволяет раскрыть традиционные аспекты народной и государственной систем охраны здоровья беременных, матерей и детей; восстанавливает систему социального становления и развития ребенка в сложной системе детско-игровых, бытовых и трудовых отношений и др. Впервые обобщаются данные по различным обрядам детского цикла территориальных групп чувашей. В научный оборот вводится значительный объем архивного и полевого материала. В условиях стремительного информационно-технического развития общества, масштабной глобализации и, как следствие – угасания этнических традиций, демографического кризиса особую ценность и политическую значимость представляют работы, воссоздающие мир детства в традиционном чувашском обществе.
Научно-практическая значимость исследования. Материалы диссертации существенно дополняют научные знания о динамике обычаев и обрядов детского цикла, вносят коррективы в систему традиционной культуры чувашского народа. Опубликованные работы автора по теме исследования расширяют историографию рассматриваемой научной проблемы.
Изучение обрядов, обычаев детского цикла, помимо историко-этнографического интереса, имеет важное практическое значение. Потребность народа в особом оформлении важнейших событий семейной жизни чрезвычайно велика, поэтому необходимо выявить все ценное и положительное, прекрасное в старинных, выработанных народом на протяжении веков обрядах, чтобы использовать по мере возможности в современной жизни, отбросив архаические, иногда унижавшие человеческое достоинство элементы.
Основные выводы диссертации могут быть использованы при разработке лекционных курсов и учебных пособий по этнографии народов Волго-Уральского региона. Отдельные положения работы возможно применить в учебном процессе общеобразовательных школ и системе дошкольного воспитания, в которых многие перспективные программы базируются на идее глубокого взаимодействия с семьей, на освоении положительного опыта в семейном воспитании и обучении чувашского народа. Приведенная в исследовании обрядовая лексика чувашей Волго-Уралья пополняет словарный фонд чувашского языка и может быть использована в разработке курсов по чувашской диалектологии, чувашского и других тюркских языков.
Рост национального самосознания все больше оживляет интерес к народной культуре и семейной обрядности. При этом на первый план выходит праздничная сторона обычаев и обрядов, широко используемых в культурно-просветительской работе при подготовке сценариев для самодеятельных выступлений, раскрытии забытых традиций в области раннего детства, при комплектовании музейных фондов, оформлении экспозиций по традиционной культуре и верованиям чувашей.
Обобщенный материал может быть использован писателями и поэтами при создании исторических произведений, режиссёрами при постановке сцен из народной жизни, художниками для достоверного изображения быта, культуры, взаимодействий в кругу семьи и общины чувашей. Результаты исследования помогут организовать детские передачи по радио и телевидению.
Методы лечения и охраны здоровья, использовавшиеся в традиционном обществе в области охраны материнства и детства, могут обогатить знания по нетрадиционной медицине, показать отношение чувашей к природе и их представления о мироустройстве.
Исследование обычаев и обрядов, в центре которых стоял ребенок, позволяет выявить в современных языковых и народно-религиозных, обрядовых и фольклорных (постфольклорных) фактах архаические модели, которые служат базой для трансляции и воссоздания традиционной культуры, ее переосмысления или даже изобретения.
На защиту выносятся следующие положения:
-
Обряды детского цикла занимали особое место в системе традиционной обрядности чувашей. Они дополняют целостную картину крестьянского мира и отражаются в характере и особенностях этнокультурных перемен.
-
Историческое развитие общества привело к трансформации и постепенному разрушению системы традиционной обрядности. Из нее исчезли многие обряды детского цикла.
-
В первый год жизни ребенка в обрядовых действиях основное внимание уделялось защите его от злых духов и «исправлению» тела. Поверья, связанные с рождением внебрачного ребенка, близнецов и т.д., были направлены на предсказание «физиологической» и «социальной» судьбы человека.
-
На трансформацию обрядов воздействовали религиозные верования как дохристианские, так и христианские. В зависимости от степени сохранения или развития тех или иных традиций одни и те же обряды (например, крещение) приобретали разное смысловое значение.
-
Комплекс обрядов, формирующих вещественный мир ребенка, отличался меньшей сакральностью и большей рациональностью. Он был направлен на обеспечение нормальной жизнедеятельности, здоровья и развития ребенка. Поэтому их трансформация происходила намного быстрее.
-
Патриархальные отношения в семейно-бытовой сфере определяли специфику гендерных отношений и религиозно-нравственного воспитания детей. Социально-половые роли девочек и мальчиков четко определялись в обрядовых действиях родильного цикла.
-
Важными институтами социализации детей являлись первичные организации – семья, группа сверстников, община, т.е. общественное окружение, в котором ребенок находился в систематическом контакте.
-
Социальный статус и материальное положение матерей-одиночек на протяжении исследуемого периода зависели от соотношения норм традиционной морали, церковных правил и государственных законов в сфере репродукции. К первой трети XX в. государственная политика становится определяющей в данной сфере.
-
Чуваши сохранили богатый опыт использования рациональных методов лечения детей. В современных условиях для этого применяют научные знания (психотерапия, массаж, фито- и ароматерапия и пр.).
Апробация результатов исследования. Результаты исследования по теме диссертации автором были изложены в докладах и сообщениях на международных, всероссийских, региональных научных конференциях и конгрессах в Чебоксарах (1996, 1997), Сыктывкаре (1999), Москве (1999, 2007), Самаре (2006, 2008), Ижевске (2004), Санкт-Петербурге (2005), Саратове (2006, 2007), Глазове (2008), Саранске (2007, 2008), Улан-Удэ (2005, 2008), Новосибирске (2008), Уфе (2009), Оренбурге (2009). Научные труды в области этнографии детства чувашей Волго-Уралья были поддержаны грантами Российского гуманитарного научного фонда (2007 – 2009 гг.).
Всего по теме опубликована 41 работа, в том числе: две монографии, 39 научных статьи, из них 9 – в ведущих рецензируемых журналах, включенных в перечень ВАК для публикации основных положений докторских и кандидатских диссертаций.
Диссертация обсуждена на расширенном заседании кафедры археологии, этнографии и региональной истории ФГОУ ВПО «Чувашский государственный университет имени И.Н. Ульянова» и отдела этнографии и антропологии Чувашского государственного института гуманитарных наук.
Структура диссертации. Структура диссертации определена основными проблемно-тематическими блоками, заявленными в цели и задачах работы. Диссертация состоит из введения, шести глав, заключения, списка использованных источников и литературы, приложения, включающего фотоиллюстрации, список информаторов.
Методология и методика сбора полевого материала
Во второй половине XIX в. во всех странах, где этнография становилась самостоятельной научной дисциплиной, распространялись эволюционистские идеи. По мнению Т.Д. Соловей, эвристический потенциал эволюционизма на российской почве оказался весьма значительным: основные положения теорий А. Бастиана и Э. Тэйлора. давали неплохие результаты в их применении к изучению окраинных народов Российской империи. Живучесть эволюционизма была связана с генезисом самой этнографии, которая зародилась и развивалась в тесной связи с естествознанием1. Т.Д. Соловей приходит к выводу, что устойчивое преобладание эволюционизма в теоретическом арсенале российской этнографической науки в значительной мере было предопределено довольно низким статусом, политической и социальной невостребованностью этой дисциплины в Российской империи2. По утверждению Р.Ф. Итс, в России взгляды эволюционистов не были господствующими, так как на русскую этнографию большое влияние оказали идеи К. Маркса и Ф. Энгельса, чьи основополагающие труды переводились в России раньше, чем в других странах, и получали распространение среди широкой научной-общественности . В- этих условиях,, по мнению Л.П. Лашука, деятели российской дореволюционной этнографии заняли как бы среднюю, «эволюционистскую» мировоззренческую позицию, причудливо сочетавшую элементы материалистического и идеалистического мировоззрения на мировой естественноисторический процесс, на социогенез и культурогенез человечества. По оценке ученого, практическая же ориентация их работ была однозначна - «монографическая разработка этнографических данных», фактически это означало, во-первых, раскрытие человеческой деятельности как естественноисторического, поступательно-прогрессивного, внутренне обусловленного и закономерного процесса во всем его многообразии, пространственной и временной конкретности. Во-вторых, это вело к совершенствованию историко-генетического и сравнительно-исторического методов, позволяющих основательнее понять действительную историческую специфику монографически изучаемых народов4.
Родоначальниками эволюционной школы был разработан один из наиболее известных и значительных по результатам метод - сравнительно-исторический. Этот метод сыграл большую роль в научно-обоснованной реконструкции истории культуры, религии и пр. Но при этом выпадало из поля изучения своеобразие истории народов, особенности их культуры, которые вызваны местными экологическими, социокультурными особенностями. Как утверждает Вим ванн Мёйрс, этнография в России претерпела кардинальные изменения в течении XIX в. Многочисленные дилеммы, которые впоследствии определяли судьбу советской этнографии, сформировались еще до революции. В качестве примера исследователь приводит то, что этнографы конца XIX в. провозгласили этничность главным вопросом своей науки и начали классифицировать исследовательские объекты по национальным критериям. Это развитие не было лишено противоречий, так как проведенные этнографами многочисленные позитивистские исследования показали, что физиометрические черты (включая промеры черепа) и культурные, языковые и государственные границы абсолютно не совпадали друг с другом5. По заключению Т.Д. Соловей, в дореволюционной России этнография никогда не имела целенаправленной и масштабной государственной поддержки, а этнографические исследования носили преимущественно эмпирический характер, реализуясь в форме значительных по охвату и интенсивности, но не имевших продуманной программы и стратегических целей, полевых исследований6.
К концу XIX в. все в большей степени стали проявляться слабые стороны эволюционной школы, стала развертываться критика ее теоретических и методологических концепций. В конце XIX в., благодаря Д.Н. Анучину, начал утверждаться комплексный подход к изучению этнографических проблем. В эволюционной теории ученый видел философскую и методологическую основу науки, однако в конкретных этнографических исследованиях широких эволюционных обобщений не делал, обращая внимание на ареал распространения культурных явлений . А.Н. Максимов стал одним из первых ярких критиков эволюционизма, констатировавшим методологическую несостоятельность эволюционных построений.
После 1917 г. были в основном решены проблемы, тормозившие развитие отечественной этнографии: значительно повысился её статус и она получила государственную поддержку, кардинально расширились масштабы исследований, возникла широкая сеть научных центров, удалось достичь координации деятельности этнографов в масштабах всей страны и наладить профессиональную подготовку. К концу первого тридцатилетия XX в. российская этнология вышла на тот рубеж, с которою должен был начаться переход количественных изменений в качественные . Таким образом, в изучаемый нами период в этнографии господствовала эволюционная школа с характерной для нее описательностью и материалистически-идеалистическим подходом (до 1930-х гг.).
«Душа» в родильной обрядности
В нашей стране вопросы изучения детства на новую ступень поставил ученый И.С. Кон. В своих автобиографических заметках ученый пишет: «Еще в начале 1970-х годов, заинтересовавшись в связи с критикой «пеленочного детерминизма» историей русского детства, я обнаружил, что ею никто не занимался всерьез с дореволюционных времен. Сначала я надеялся, что пробел смогут восполнить историки педагогики, но эта иллюзия быстро рассеялась, они занимались главным образом историей вырванных из социального контекста педагогических теорий, история воспитания, не говоря уже о культуре детства, была для них слишком сложна. Потом думал о кооперации с литературоведами, даже советовался с Ираклием Андрониковым - ведь даже детские и юношеские годы наших классиков, за редкими исключениями, очень плохо изучены, — но это тоже оказалось организационно сложным. Тем не менее мне удалось опубликовать русский перевод некоторых разделов классической книги Ф. Арьеса, с которой начинается современная история детства, а затем и некоторых статей на эти темы.. Так что молодой историк-русист, который увлекся бы этой проблемой, мог немедленно приступить к работе, не нуждаясь даже в знании иностранных языков»82. Переход И.С. Кона в Институт этнографии, по его словам; позволил ему поставить проблему этнографии детства на другом, иноземном материале. Он стал инициатором нового этнопсихологического подхода. Сотрудники сектора этнографии народов зарубежной Азии попросили ученого составить общую концептуальную программу исследования, на основе которой были описаны, в основном по литературным данным, но отчасти и по собственным наблюдениям ученых, традиционные формы воспитания детей и подростков у целого ряда больших и малых народов Восточной и Юго-Восточной, Передней и Южной, Южной и Юго-Восточной Азии, Австралии, Океании и Индонезии83. Их достоинство заключается в том, что при написании статей авторы руководствовались единой этносоциологической программой социализации детей и подростков, составленной И.С. Коном. Предложенная программа послужила общим ориентиром в работе составителей сборника, придала четкость и стройность изложению материала. В результате мы имеем целенаправленное исследование, охватывающее большой круг народов, стоящих на разных ступенях социально-экономического развития и расселенных в нескольких районах. Данная программа позволила в большей мере преодолеть фрагментарность, характерную для старых этнографов, дала возможность сравнивать, проводить параллели между формами социализации детей и подростков у описываемых народов. Впервые в. отечественной науке появились обобщающие труды по традиционным способам и формам социализации детей различных народов мира .
Рост научного интереса к традиционной культуре народов СССР способствовал появлению региональных работ85. В работе для сравнения широко использован материал по удмуртам. В ходе исследования отношения к детям-сиротам среди чувашей были обнаружены общие моменты в традициях удмуртов. Этнограф Г.А. Никитина на примере удмуртской общины прекрасно проиллюстрировала как положительные, так и отрицательные стороны опеки в период капитализма . Для сопоставительного анализа использовались материалы удмуртских ученых (М.Г. Атаманов, Л.С. Христолюбова) по традициям имянаречения и воспитания детей в удмуртской семье87. В 1960-1970-х гг. в Чувашии наблюдается небольшой подъем в изучении детского фольклора (Н.Р. Романов, В.Я. Канюков, М.Я. Сироткин88). В 1964 г. ЧНИИ ЯЛИЭ выпустил его книгу «Ача-пача самахлахё»89 (Чувашский детский фольклор), а потом «Ача-пача фольклоре» (Чувашский детский фольклор)90. Составитель классифицировал жанры чувашского детского фольклора по возрастным группам и выделил отличительные признаки репертуара каждой возрастной группы: до 3-4 лет, 6-7 лет, 7-8 - 10-12 лет, 11-12-14 лет.
Ведущий этнограф П.В. Денисов, изучая религиозные верования чуваш, в своей монографии отметил на религиозно-магические действия, которые сопровождали рождение детей и их дальнейший рост, а также приемы лечения детских болезней91. В книге «Никифор Михайлович Охотников. Очерк жизни и деятельности» он дал оценку изучению Н.М. Охотниковым вопросов этнографии детей . П.В. Денисов показал традиционные основы семейных отношений у чувашей: уважение к матери и старшим в доме, тесную эмоциональную связь родителей со своими детьми, трудовое и нравственное воспитание. В работе немало места уделено проблеме сирот и отношению к ним родственников.
Обряды детского цикла затрагивались учеными Чувашского государственного института гуманитарных наук. Их статьи в большинстве случаев основывались на материалах собственных полевых исследований. В ходе изучения современной семейной обрядности чувашей П.П. Фокин, один из первых чувашских этнографов, на основе полевого материала, собранного во время этнографической экспедиции 1981-1982 гг., анализа опубликованной литературы рассмотрел взаимосвязь и взаимодействие нового и традиционного в родильной обрядности чувашей . В его статье «Молодежные объединения в дореволюционной чувашской деревне» рассматриваются неинституционализированные формы группового общения детей и подростков, неспециализированные формы социализации детей, способы приобщения детей и подростков к деятельности взрослых членов общины94. Система традиционных представлений чувашей о деторождении была исследована Н.П. Денисовой в статье «Человек в традиционных религиозно-мифологических представлениях чувашей», в которой выделены и основные моменты жизненного цикла человека в традиционной религиозно-мифологической системе чувашского народа95. Описание обряда имянаречения, устойчиво бытующего среди закамских чувашей, содержат работы Н.И. Егорова и Л.П. Петрова96.
Проведение «ача чук»
Заклинание произносилось над водкой, которую женщина затем выпивала. После завершения заклинания знахарь подсказывал, кому из умерших родственников на каких-то поминках забыли поставить яства и кто на это обиделся. Такого покойника следовало умилостивить. Женщина приходила на его могилу, принося с собой краюху хлеба или лепешку. На могиле, отломив несколько кусочков хлеба или лепешки, оставляла. Один-два кусочка съедала сама63. В других случаях женщина брала различные лоскутки и разбрасывала их за деревней, приговаривая: «Дарю вам всем одежду, платье, помогите зачать ребенка»64. Н.И. Полоруссов-Шелеби во время посещения старого кладбища обратил внимание на то, что у могильного камня лежал отрез льняного полотна длиной в одну пядь, шириной в два пальца, один конец до половины разрезан, будто пальцы руки; воткнута иголка с ниткой. Рядом лежало яйцо. Для того чтобы родить, ткань разрезали и дарили каждому покойнику. Иголка с ниткой были необходимы для того, чтобы покойные шили65. Крестьянин Н.И. Косырев из д. Асхва Цивильского уезда вспоминал, что с этой же целью, отрезав кусок холста, шили небольшого размера платье, сурбаны, матрацы, подушки и бросали на кладбище вместе с иголкой, ниткой и другими вещами66. Аналогичный обряд проводили в д. Сиделево Тарханской волости Буинского уезда. Для совершения обряда брали кусок ткани шириной в 3 пальца и длиной 2-3 метра и делали на них 41 разрез, поминая главу кладбища, его родных, и так доходили до своих близких. Данный кусок вешали на крест. На могилу клали блин, испеченный из 41 капельки теста . Обращение за помощью к покойникам в случае бесплодия характерно- для народов Поволжья. В мусульманских странах бездетные женщины посещали могилы святых (авлия, хаджи), приносили жертвы в надежде, что святые помогут чадородию. Чудо, совершаемое усопшим мусульманским святым, называлось «карамат» или «керемет». На могилах мусульманских святых висели десятки лоскутков. Особая группа элементов обрядности, якобы способствующих успешному зачатию ребёнка, состояла из действий и приёмов, к которым прибегали в тех случаях, когда супружеская пара слишком долгое время оставалась бездетной. Женщины, желавшие иметь детей, обращались за советом к знахарям. Они ощупывали живот бесплодной, затем ставили на него горшки и объявляли, что женщине не подходит муж, и предлагали временно вместо него кого-либо из молодых людей. В случае согласия заранее подкупивший знахарку временный супруг троекратно вступал в супружеские права, за это он получал от временной супруги подарок деньгами или холстом, а знахарке та же супруга платила 30-50 коп. Обряд этот совершался всегда в отсутствии законных мужей и завершался попойкой68. Аналогичный обряд проводили удмурты и бесермяне, чтобы обзавестись «краденым ребенком» {пушкам пинял)69.
Чуваши видели в бесплодии признаки нарушения физического развития, ухудшения здоровья, болезни. В чувашской общине применялись различные способы лечения от бесплодия. По словам врачевателей,, у беременной женщины в области пупка должен прощупываться пульс. Тайнинские башкирки также одним из первых признаков бесплодия у женщин считали отсутствие пульса в центре пупка. По их мнению, у этих женщин пуповина прилипала к позвоночнику, поэтому пульсация не прощупывалась70. Найдя причину, некоторые повитухи лечили бесплодие с помощью народной физиотерапии. Одним из эффективных способов было вправление вывихнутого пупочного сосуда путем массажа71, что до-сих пор не может до конца объяснить медицина. Знахарка густо намыливала живот, зажигала кудель или какое-нибудь хорошо горящее вещество и приставляла заранее приготовленный горшок. Вещество горело до тех пор, пока кислород не кончался под горшком, живот втягивался в него. Мылом натирали для того, чтобы не обжечь кожу. Спустя определенное время знахарка пробовала снять горшок. Лечение считалось удачным, если горшок невозможно было снять, не нажимая кожу пальцем. Если горшок снимался легко и свободно, то лечение повторяли. Знахарки объясняли причину бесплодия повреждением пупка72. Такое лечение считалось самым эффективным. Существовал еще один способ, использовавшийся знахарками. Перед приставлением горшка тело смазывали тестом (д. Сережкино Бугурусланского уезда) или керосином (д. Якушкино Егоркинской волости Чистопольского уезда)74, затем на срезанную картошку ставили три спички, зажигали их и сверху накрывали глиняным горшком75. Предварительно нагретый в печи горшок ставили на 10-15 минут . В чувашских селениях в 1930-1940-х гг. глиняные горшки вышли из употребления и знахарки заменили их медицинскими 7 банками . Причину бесплодия чуваши видели в опущении живота. Этот способ считался одним из легких, его называли «потирание живота» {вар шалтарна, хырам шалтарна)1%. Знахарка предварительно раздевала женщину, намыливала живот и начинала по животу водить рукой, создавая трение сверху вниз79, либо производила вращательные движения по солнцу, периодически перекрещивая и завершая массированием живота с боков к центру80. Трение должно было быть сильным, чтобы пупок принял правильное положение. Видимо, с этой целью женщину во время мытья в бане спускали с лавки вниз головой81. Подобное лечение до сих пор на памяти многих сельских женщин.
Народные приемы и способы охраны здоровья
Завершающим обычаем социального плана, приуроченным к первым дням жизни ребенка, является крещение. Обряд этот имеет религиозный смысл, но вместе с тем содержит дохристианские элементы, такие как совместная трапеза родственников, хлеб как подарок куму от матери ребенка и др. У чувашей, в связи с постепенным проникновением христианских обрядов в быт, вместо ача чукё (жертвоприношения в честь рождения ребенка) начали совершать обряд крещения -ача тыттарни, ача тытни (означает быть/стать восприемником(цей) новорожденного (букв. «держать/принимать младенца)).
Одной из первых и самых важных родительских обязанностей является крещение новорожденного младенца. Этот обряд относится к числу семи таинств, то есть таких священнодействий, во время которых благодать Духа Святого нисходит на верующих. Крещение происходит обязательно в церкви или в специальной крещальне при церкви. Согласно канону русской православной церкви крещение необходимо совершать на 40 день по рождении. Однако если до истечения этого срока младенец умирает некрещеным, то на родителей накладывается эпитимья. Для некрещеного закрыты двери рая, за него нельзя молиться в церкви, нельзя отпевать, поминать после смерти
Законодательство регламентировало порядок взимания платы за крещение и молитвы матери. Сенатский указ 1765 г. предписывал, чтобы за молитву родильнице брали по 2 коп., за крещение младенца 3 коп. . На практике эта плата была выше. В 1821 г. прихожане д. Малые Урмарово Цивильского уезда жаловались на священника Гавриилу Михайлова, что он троекратную просьбу крестьянина Григория Васильева окрестить сына игнорировал, требуя за крещение 5 рублей. Крестьянин Иван Семенов убедительно просил окрестить дочку по причине болезни, но священник «с ругательством и бранью, не окрестя младенца, согнал его с женою и тем младенцем со двора своего»179. В июне 1866 г. янгильдинские прихожане требовали снизить высокие ставки за требы. За крестины и отпевание малолетних брали 30 коп. серебром180. Аналогичные примеры встречались и в среде марийцев. Они говорили, что «дети их остаются некрещеными до двух и более лет, т.к. привезенных в церковь для крещения младенцев высылают из церкви, ежели за крещение принесено меньше рубля или, по крайней мере, восьмидесяти копеек»181. Нередко священники проводили религиозные ритуалы ради собственной выгоды. Такое отношение вызывало неприятие церкви. Крестьян раздирали противоречия между существующими дохристианскими традициями, церковным учением и злоупотреблениями священников.
Детей крестили чаще по воскресеньям или в праздничные дни, собирая для проведения обряда иногда более 100 детей. По христианским нормам, крещение, совершенное в праздничные дни, было более благоприятно для ребенка, кроме того, тогда запрещалось работать. Крестьяне не отвлекались от повседневных забот. С крещением старались не затягивать, поскольку некрещеному ребенку, по народным представлениям, могли больше навредить нечистые силы, особенно в вечернее время. Поэтому до крещения ребенка старались не выносить в вечернее время во двор, не брали в гости. Считалось, что младенцем может завладеть «злой дух». Чуваши полагали, что до крещения около ребенка находилось множество злых духов, которые как змеи обвивали шею, поэтому около некрещеного ребенка нельзя было крепко спать. Покровителем младенцев после крещения становились ангелы-хранители - Пулёхдё1 1. О. Калсанов, воспитанник Казанской учительской семинарии, вспоминал, что его крестили через 10 дней после рождения, других - через одиннадцать184. Н. Васильев, ученик Ишаковской Братской школы, в своей автобиографии написал, что 2 февраля родился, 4 крестили . Время крещения зависело от материальных возможностей семьи, поскольку это требовало немалых средств. Особенно затягивалось крещение ребенка в отдаленных деревнях, где родители предпочитали ждать, когда священник сам посетит деревню, совершая очередной обход своего прихода. В таких случаях детей крестили дома, так как нести или везти ребенка в село было обременительно, к тому же считалось рискованным лишний раз подвергать его опасностям порчи. Поэтому священника приглашали в дом во время посещений деревень. В Приложении к протоколу заседания Врачебного Совета Чебоксарского уезда от 4 июня 1888 г. были приведены следующие цифры: на 994 случая рождения в первый день крещено с молитвою 72, во второй - 131, в третий — 125, в четвертый - 284, с шестого по двадцатый -413100. По данным метрических книг, в Ковалинском приходе Цивильского уезда Казанской губернии в начале XIX в. крестили в основном в тот же день и не позже третьего дня . По всей видимости, рождение ребенка записывалось на день крещения. Реальное рождение могло быть намного раньше. В источниках мы встречаем и другие факты, когда с крещением родители не торопились. В извлечениях из летописи Александро-Невской церкви с. Рунги Буинского уезда читаем, что многие держали своих детей по два месяца некрещеными188. Чуваши Оренбургской губернии, по данным А. Жакмон, приносили крестить в церковь двух, трехлетних детей . Однако в ряде мест с крещение надолго не откладывали. Сроки крещения зависели от многих обстоятельств, но главное -от уровня христианского сознания.
В случае отсутствия в селе церкви «нежизненного» младенца в русском православии разрешалось окрестить повитухе. Главными действиями при этом были очищение водой, чтение молитвы и наречение имени. Бабушка сама вешала крестик на шею ребенка190. В 1888 г. в д. Кульгеево Цивильского уезда родилась тройня. В день своего рождения Иван был крещен священником, а Василий и Иоанн — акушеркой Юрьевой191. Священники постоянно напоминали, что не следовало ни на один день откладывать крещение умирающего новорожденного. Это увещевание показывало, что священнослужители часто подозревали из страха оскверниться в результате контакта с родами, пусть даже опосредованно . Разумеется, церковь вынуждена была поручать крещение повитухе (по церковным правилам, женщины не совершали религиозных обрядов), чтобы, избежать случаев смерти некрещеных младенцев. Наречение имени и совершение определенных религиозных обрядов входило в обязанности повитухи в дохристианском обществе. Постепенно, по мере укрепления в народном сознании представления о необходимости православного крещения, оно носило характер христианского обряда. Очевидно, в этом случае церковь стремилась v контролировать обрядовые действия повитухи, чтобы не допустить искажениясмысла церковного таинства .
