Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Экономическое развитие и знания: основные понятия и теоретические подходы 9
1.1. Определение и виды знания 9
Подходы к определению знания 10
Знание как система информации, смыслов и практик 14
Свойства информации и знаний как производственного фактора 17
1.2. Знания как экономический актив 21
Знания в теориях экономического роста 22
Знания и постиндустриальная теория стоимости 25
Знания и физические ресурсы: цикл социального обучения 29
1.3. Знания, институты и динамика экономического развития 34
Знания и институты 34
Эволюционный взгляд на знания 40
Когнитивная динамика экономического развития 47
Основные выводы первой главы 55
Глава 2. Управление знаниями: ключевые институциональные факторы 58
2.1. Субъекты управления знаниями: фирма и государство 58
Фирма как институт интеграции знаний 63
Государство: тенденции и границы участия в экономическом развитии 66
2.2. Роль институциональной среды 75
Поведенческие и психологические факторы 75
Доверие и социальный капитал 79
Демократия и экономический рост 83
Культура и экономическое развитие 88
2.3. Использование заимствованных стратегий развития 96
Социо-культурные аспекты заимствования 97
Издержки импорта институтов 104
Основные выводы второй главы 109
Глава 3. Стратегия и базовые инструменты управления знаниями на макроуровне 112
3.1. Концепция «обучающегося общества» 113
Модель «Знания для развития» 113
Методология эволюционной экономики 117
Модель «обучающегося общества» 124
3.2. Инструменты управления знаниями на макроуровне 129
Политика человеческого развития 131
Инвестиции в образование 133
Национальные инновационные системы 140
3.3. Новые требования к системе государственного управления: формирование «обучающегося государства» 148
Механизмы управления знаниями на микроуровне 148
«Обучающееся государство»: ключевые структурные характеристики 153
«Обучающееся государство»: отношения с внешней средой 158
Заключение и основные выводы 163
Список литературы
- Знание как система информации, смыслов и практик
- Знания, институты и динамика экономического развития
- Доверие и социальный капитал
- Национальные инновационные системы
Знание как система информации, смыслов и практик
Отметим, что не претендуя на концептуальную строгость, автор тем не менее выделяет два важных явления: во-первых, необходимость учета внешних факторов (в данном случае - результата, а значит - определенного набора параметров рыночной среды или системы политических интересов), во-вторых, тесную связь знания и действия, которая, как показано выше, выделялась также другими авторами.
Важный динамический аспект понимания природы и роли знания отмечает в своей работе Боулдинг. Он рассматривает знание как сложную структуру, части которой связываются различными способами, и которая, получая сигналы (сообщения) из внешней среды, может не реагировать на них, делать их своей частью или, в том случае, если сообщения идут в разрез с базовой для структуры логикой, меняться под их воздействием [60, стр. 103-104]. Схожим образом Д. Спендер, чей подход рассмотрен ниже понимает знание как сложную систему информации, смыслов и практик, предлагая социологическое понимание феномена знаний.
Знание как система информации, смыслов и практик Д. Спендер, рассматривая системный аспект формирования знаний в организациях, исходит из того, что знание обладает свойствами расширяемости и контекстуалъности. Первая характеристика формирует принципиально отличное от традиционного представление о ценности знания, которое является одновременно и частным и общественным благом (о проблеме ценности знания см. ниже). Вторая -перекликаясь с выводом Д. Тиса - выводит автора в проблемное поле постструктуралистской социологии, к теории структурирования Э. Гидденса. Спендер отталкивается от тривиального положения, что знание не эквивалентно набору данных. В этом, утверждает автор, не было сомнений даже в тейлористских концепциях. Однако последние чрезвычайно упрощали понимание знания и механизм его образования и использования в организации [122, стр. 156]. Предлагая более сложный ответ на этот вопрос, автор исходит из следующих положений. Во-первых, знание понимается широко — не только как объект, но и как процесс. При этом оно не обязательно соответствует стандарту научности. Как замечает Спендер, «социо-экономическое поведение также часто определяется объективными фактами, как и прихотью, модой, настроением, дезинформацией» [122, стр. 157]. Во-вторых, в качестве ключевого следует рассматривать вопрос о значении (смысле) и источниках его формирования. В-третьих, автор говорит о необходимости учитывать индивидуальный и групповой уровни знания. В частности, он отмечает: «индивиды очевидным образом различаются в том, что они знают, но группы, проходя через процесс социализации, формируют знание, распознавание которого выходит за пределы возможностей составляющих их индивидов, знание, которое сохраняется независимо от состава группы» [122, стр. 158].
Иными словами, отмечает автор, контекст и знание находятся в диалектической связи, как на индивидуальном, так и на коллективном уровне. Автор отталкивается от витгенштейновского представления о том, что информация всегда встроена в источник ее создания и не существует вне его формы, поскольку вне системы, наделяющей ее смыслом, теряет этот смысл. Информация всегда подразумевает некое действие, мотив, предпочтение, ценностную установку - т.е. умирает вне системы знания. Эта взаимосвязь принципиальна для данного анализа, поскольку общество на макроурвне и любая организация на микроуровне могут быть представлены как система знания, обладающая индивидуальное знание всегда находится в системе, которая обозначена целостным набором социальных практик, способностью создавать знание, придавая определенный смысл информации. Данное положение формирует новый уровень сложности, поскольку большая часть знания, генерируемого организациями любого уровня, во-первых, не выражена, или имплицитна (implicit knowledge), а во-вторых — неотрывно связана с контекстом, ситуацией, а значит — сложна для анализа и трудно управляема. Более того, отмечает Спендер, система знания обладает свойством культурной граничности (boundedness), которая определяет этнологические рамки системы. Сложность такой граничности связана с тем, что коллективный контекст, который традиционно описывается как культура общества (или организации), в случае управления знаниями может сознательно использоваться властью (например, государственной) для достижения рациональных, вне-культурных целей. Одновременно на бессознательном уровне, воплощенный в системе смыслов и практик культурный контекст влияет на решения властьпридержащих, позволяя говорить о диалектичности этой связи [122, стр. 161].
Ссылаясь на теорию структурирования Э. Гидденса, Спендер еще раз отмечает диалектическую связь этих трех компонентов системы знаний - информации, смыслов и практик. Действительно, ни у одного из элементов нету логического, темпорального или эпистемиологического приоритета — не ясно, что следует за чем. Отметим, что сам Гидценс, во-первых, утверждает аналитическую первичность "социальных практик" относительно общественных систем. Во-вторых, считает, что социальная жизнь должна концептуализироваться по своему существу как сплетение повседневных практик -непрерывность существования индивидуумов в конкретных контекстах. Наконец, он принципиально отказывается от идеи предположенного макросоциального институционального порядка и пытается теоретически реконструировать производство и воспроизводство множественных порядков социальными практиками в среде повседневности.
Полемизируя с постмодернистами, Гидценс, в частности, считает, что заявляемый ими антифундаментализм в эпистемологии лишь помогает правильнее понять суть рефлексивности, внутренне присущей модерну с самого начала и до настоящего времени. По его мнению, рефлексивность, отличающая модерный тип социальной жизни, в действительности заключается в том, что социальные практики постоянно критически оцениваются и трансформируются в свете нового знания, выступающего в самых разных формах (включая социологическое знание). Рефлексивность релятивизирует любое наличное знание как принципиально открытое для пересмотра: "Модерная рефлективность в действительности подрывает разум по крайней мере там, где разум понимается как получение достоверного знания. (...) Мы живем в мире, организованном рефлексивно применяемым знанием, но, в то же время, мы не можем быть абсолютно уверены ни в каком элементе наличного знания". Безостановочный рефлексивный пересмотр наличных практик задает высокий темп социальных изменений с непреднамеренными последствиями, так что рост рефлексивности социальной жизни вовсе не означает роста ее подконтрольности: увеличение знания о социальном мире парадоксальным образом оборачивается уменьшением его предсказуемости [45, стр. 5-9].
Знания, институты и динамика экономического развития
Логика рассмотрения ограниченного когнитивного потенциала учеными эволюционного направления институциональной школы дает ключ к пониманию механизма общественных инноваций на индивидуальном и межиндивидуальном уровне. Способность к рассуждению и к воображению - дополнительные и ограниченные в количестве ресурсы, дополняющие навыки действия. Принципиальная черта человеческого когнитивного механизма - в отказе от размышления над старым и делаемым автоматически. Иными словами рассудок и воображение служат для создания нового знания, в том числе набора стандартных соответствий (системы контроля) между впечатлением и действием, которые в последствии воспроизводятся как предначертанная схема, а не как логическое умозаключение16.
Несоответствие ситуации стандартной схеме порождает (стимулирует) процесс мышления и ведет к образованию нового знания. Способность к комбинациям - одно из главных преимуществ человеческого разума — особенно ценна в нелогических мыслительных операциях и лежит в основе инноваций. Множественность комбинаций предопределяет превосходство когнитивного потенциала общества над потенциалом индивида.
При этом в процессе мышления неизбежны ошибки - которые по характеру в значительной степени субъективированы и ситуативны, а в историческом плане во многом остаются рецидивами первобытного периода, когда закладывались основы человеческого мышления. В современных условиях цена (издержки) таких ошибок имеют тенденцию к росту, а сами ошибки приобретают систематический характер. Исправление ошибок подчас делает необходимым не просто поиск новой комбинации, а изменение модели (framework) мышления. Такие изменения на уровне индивида не происходят автоматически, так как любая мыслительная (рамочная) модель-установка является исторически сложившимся автоматизмом, позволяющим с минимальными издержками решать определенные задачи17. Часто издержки ошибки воспринимаются как менее значительные, чем издержки изменения модели, особенно с учетом того, что любая модель связана с другими моделями данного индивида и находится в определенной зависимости от культурного и пр. контекста.
Теперь — о различиях рамочных представлений. Неавтоматическая перестройка моделей мышления при повышении цены ошибок во многом определяет дивергентный характер обучения индивидов, групп индивидов (например, компаний, академических учреждений, и пр.) и общественных систем. Подобная тенденция к вариации является одним из ключевых факторов развития.
Еще одной чертой человеческого мышления является роль неформализованного опыта и ценностей в выборе индивида, которые обуславливают его относительную непрограммируемость и вариативность. Кроме того в ситуации выбора может быть задействовано сразу несколько различных (и иногда противоречивых) «я», каждое из которых при этом обладает сразу несколькими ролями. Хайек обращает внимание на особую роль неорганизованного и неформализованного знания, которое лежит в основе индивидуальных конкурентных преимуществ и необходимо для использования всего остального знания. «Сегодня мысль о том, что научное знание не является суммой всех знаний, звучит почти еретически. Однако минутное размышление покажет, что несомненно существует масса весьма важного, но неорганизованного знания, которое невозможно назвать научным (в смысле познания всеобщих законов), - это знание особых условий времени и места. Именно в этом отношении практически любой индивид обладает определенные преимуществом перед всеми остальными, поскольку владеет уникальной информацией, которую можно выгодно использовать» [83, стр. 519-530].
Он выделяет как особую проблему сложность передачи неформализованного знания: «Сегодня бытует расхожее представление, что все такое знание, само собой разумеется, должно быть готово к услугам каждого, и упрек в иррациональности, направляемый против существующего экономического порядка, часто основан на том, что оно не так уж доступно. Этот взгляд не учитывает того, что способ сделать такое Ср. Концепцию Аргириса и Шона double-loop learning [53]. знание настолько широко доступным каждому, насколько вообще возможно, как раз и составляет проблему, для которой нам надлежит найти решение». И подчеркивает, что именно «знание времени и места» наиболее точно отражает динамическую картину развития экономики, состоящую из «непрерывных мелких изменениях». Именно эта «разновидность знаний, занимающая мое внимание, есть знание особого рода, которое по своей природе не может схватываться статистикой и, соответственно, не может передаваться никакому центральному органу в статистической форме» [83, стр. 525]. Как отмечает Хайек, «причина все большей склонности экономистов забывать о непрерывных мелких изменениях, из которых и складывается вся экономическая картина, заключается, вероятно, в их поглощенности статистическими агрегатами, отличающимися гораздо большей стабильностью, чем поведение деталей» [83, стр. 526]..
Таким образом, можно сделать вывод: различия между людьми, частично обусловленные внешними факторами, частично - особенностями их когнитивного развития, индивидуальными схемами (моделями) выбора при принятии решений, или индивидуальными подходами к изменению таких моделей (обучению) - являются ключевыми факторами создания разнообразия и эволюции экономических систем [96, стр. 33]. Одновременно они обуславливают высокий уровень неопределенности в общественной системе. С точки зрения институционалистов, снижение неопределенности - одна из базовых потребностей человека во многом удовлетворяется за счет использования конвенций, норм, правил и процедур общества. Такие нормы, возникающие как результат ограниченности индивидуального когнитивного потенциала, лежат в основе большинства социальных интеракций и принимают форму моделей поведения / мышления, подавляющих неопределенность. Эти модели принимаются индивидом как следствие несрабатывания индивидуальной модели или ее отсутствия, но всегда так или иначе остаются адекватными индивидуальным обстоятельствам [63].
Надындивидуальные модели (парадигмы) мышления / действия могут содержать в себе ошибки, однако их значимость не столько в достоверности отражения реальности, сколько - в их конвенциональном характере, то есть в том, что они стали предметом согласия для группы индивидов. Такие конвенциональные нормы лежат в основе общественных институтов, которые и являются главным инструментом снижения когнитивной неопределенности. Они позволяют экономить ограниченные когнитивные ресурсы, предоставляя удобные и согласованные модели взаимодействия, помимо всего прочего давая определенный риторико-моральный (а иногда оправдательный) эффект. При этом следует отметить, что обратной стороной институтов является социальная инерция и необходимость предпринимательских прорывов для альтернативного / обновляющего нормотворчества, позволяющего менять социальные парадигмы. Другая важная проблема - источники авторитета в ситуации восприятия индивидом институциональных норм общества, в том числе информационного авторитета, дающего не решение, а модель или информацию, необходимые для его принятия.
Доверие и социальный капитал
Для нашего исследования важным положением является, что одной из основ прибыли может стать доступ к информации как результат более плотных социальных связей, который расширяет возможности обмена знаниями. Социальные связи в определенной среде и на определенных иерархических уровнях (располагающих наиболее полной информацией о текущих потребностях и перспективах развития рынка) предоставляют индивидууму полезные сведения, не доступные из других источников, о возможностях и вариантах наиболее выгодного поведения на рынке. Аналогичным образом, социальные связи могут предоставить информацию (как на потребительском, так и на производственном рынке) организации, агентам или даже сообществу о характеристиках и свойствах индивида, который в противном случае остался бы незамеченным. Такая информация позволяет фирме снижать транзакционные издержки при найме наилучшего с точки зрения квалификации, профессиональной и общей подготовки работника, а работнику найти фирму, где его знания и опыт получат наиболее полное применение и высокую оценку.
На важную роль доверия в экономическом и социальном развитии, указывает Фукуяма, рассматривающий его как на фактор, который снижает непроизводительные затраты при исполнении обязательств экономическими агентами. По мере усложнения финансовой системы доверие становится важным элементом стратегии трейдеров, стремящихся уменьшить риски. Это особенно важно именно в финансовом бизнесе при заключении крупных сделок, в том числе связанных со страхованием - при диверсификации и перестраховании. Доверие является дополнением к рейтингам. Неформальные личные отношения становятся "смазкой" и международного финансового механизма. В статье А. Ляско рассмотрено влияние отношений доверия между партнерами на уровень транзакционных издержек в экономических взаимодействиях. При этом показано, что во многих случаях доверие оказывается нейтральным по отношению к транзакционыым издержкам или даже увеличивает их [21]. Тенденция к снижению транзакционных издержек объясняется не воздействием отношений доверия, а позитивным влиянием сопутствующих институтов, включая репутацию и контрактные гарантии.
В русле данного концептуального направления, увязывающего социологический концепт «социального капитала» с теорией транзакционных издержек в последнее время появилось множество публикаций о роли доверия как "научного капитала", стимулирующего возникновение новых знаний через обмен [35]. В современной литературе, посвященной «новой» экономике, особое внимание уделяется связям, доверию, партнерству и совместным предприятиям. Инновации, без которых немыслимо современное производство, основываются не только на научных открытиях и быстром обучении сотрудников, но и на связях и взаимной поддержке и доверии. Развитие инновационных сетей как внутри отраслей, так и между отраслями и сферами производства, объединяет поставщиков сырья, исследователей, производителей и потребителей и является мощнейшим потенциальным источником энергии для социально-экономического роста и развития. Особенно важны в современной экономике возможности использовать свои неформальные связи и контакты, помимо официальных каналов. Тейлористские организации, основанные на жестких формальных правилах и иерархических структурах власти в меньшей степени полагались на личные связи и доверие, чем пост-фордистские организации, где власть и ответственность руководства более интернализированы и где доверие и обмен информацией более важны. Новые трудовые отношения и функции требуют новых знаний и навыков от работников. Получение этих новых знаний и навыков во многом происходит на рабочих местах благодаря существующим неформальным взаимосвязям и политике «обмена знаниями».
Обобщая сказанное выше, приведем оригинальную точку зрения, которую в своей статье, посвященной сравнению различных механизмов институциональной координации, приводит П. Адлер. Он отмечает, что значительная часть литературы признает цены (основу рынка) и власть (основу иерархии) относительно неэффективными средствами координации. В современных формах организации производства особенно возрастает роль доверия как основы существования сообществ (community) - наиболее эффективного средства организации и воспроизводства знаний [52, стр. 215]. Учитывая сложную природу знания, становится очевидно, что создание и распространение знаний не может происходить эффективно только при помощи рыночных или при помощи иерархических механизмов. В первом случае производство знаний будет максимальным в случае максимальной защиты прав собственности, что учитывая схожесть знаний с общественными товарами, технически сложно и в социальном плане не оптимально [52, стр. 218]. Таким образом, в режиме рынка выгодно создавать новое знание, но трудно эффективно его распространять.
Во втором случае, хотя теоретически не возникает проблем с распределением знаний (его можно сделать обязательным), отсутствует мотивация для создания новых знаний. Доверие в рамках организации создает условия как для создания нового знания - в результате эффекта приверженности и сотрудничества, так и для распространения знания — за счет упрощенной передачи неявного знания, основанного на разделяемых ценностях [52, стр. 220]. Рассмотрев две группы проблем, возникающих при функционировании социально-экономических институтов в связи со сложной взаимосвязью между индивидуальными и групповыми особенностями (то есть микроуровнем социальной жизни) и знаниями, перейдем к рассмотрению подобных проблем на макроуровне. Следующие два подпараграфа посвящены соответственно анализу взаимосвязей демократии (или более широко политического режима) с экономическим ростом и влияния культуры на экономическое развитие.
Одной из центральных проблем современной политологии является исследование переходов от авторитарных и тоталитарных режимов к демократическим. Современные переходы с подачи американского политолога С. Хантингтона получили название "третьей волны демократизации" [46]. Ученый выявил хронологические рамки двух предшествующих волн: медленная волна, тянувшаяся с 1828 по 1926 г., и волна 1943 - 1964 г. Обе волны сопровождались "откатными" движениями, т.е. крушениями демократий и установлением диктаторский режимов в ряде стран. С 1974 г. после падения диктатуры в Португалии, по мнению ученого, начинает отсчет "третья волна глобальной экспансии демократии" [7]. Демократические процессы захватывают все больше стран современного мира. Процессы крушения тоталитарных режимов в СССР и в других странах Восточной Европы и Азии рассматриваются в рамках теории "третьей волны".
На сегодняшний день в политологической науке не сложилась целостная теория, объясняющая закономерности становления и развития демократии. И это не удивительно. Под единую схему невозможно подвести все многообразие демократических преобразований, развернувшихся во второй половине XX в., а тем более всю историю развития демократии, уходящую в предшествующие эпохи. Современные страны, вставшие на путь демократического развития, обладают разным потенциалом, готовностью к изменениям, демонстрируют разные модели перехода.
Интерес к проблемам перехода к демократии возник в 50-60-е гг. как взгляд, в первую очередь США, на перспективы послевоенного развития мира. Критерии развития трактовались в рамках теории модернизации, т.е. "осовременивания" общества на началах европейского либерализма, рационализма и рыночной экономики. Первые однолинейные теории модернизации увязывали достижение демократии с экономическим ростом и развитием рыночной экономики. Поскольку в качестве образца для подражания выступали экономические, технологические и политические модели организации жизнедеятельности западных стран, модернизация получила название "вестернизации". Ученые полагали, что на основе "экономической помощи" развитых стран и государственных инвестиций, развития рыночной экономики можно будет обеспечить экономический рост, а следовательно, повысить уровень жизни населения, грамотность населения и тем самым создать социальную базу демократии -средний класс, активно участвующий в политических процессах. Отличительными чертами этого подхода был оптимизм в оценке перспектив демократии и уверенность, что эти изменения могут быть осуществлены в принципе в любой стране, независимо от степени их готовности к этим переменам. Американский политолог С. Липсет предельно четко сформулировал идею взаимосвязи экономического роста с демократией: "Чем больше нация преуспевает экономически, тем больше шансов для того, чтобы нация стала демократической" . С 1960 года гипотеза СМ. Липсета, связывавшая демократию с уровнем экономического развития, являлась наиболее популярным теоретическим объяснением демократизации.
Национальные инновационные системы
Почему в качестве методологической основы предлагаемой в данной работе модели выбрано именно эволюционное направление в экономической теории? Чтобы ответить на этот вопрос еще раз обратимся к некоторым важным ограничениям, свойственным современными теориям роста, выросшим из неоклассического направления. В первой главе были кратко рассмотрены основные теоретические подходы, анализирующие роль знаний в экономическом развитии. Приведенное в таблице 1.1. сравнение пяти подходов показывает, что лежащие в основе неоклассической экономики (или стандартной экономической теории) дают нереалистичную оценку экономических процессов, предполагая совершенство и симметрию информации, рациональность поведения агентов и не уделяя должного внимания неявному знанию. Как было продемонстрировано во второй главе, все эти посылки не выдерживают проверки в контексте реальной экономической жизни. Помимо этих базовых проблем неоклассической теории можно выделить и ряд других методологического плана. К. Ваитос отмечает пять таких ограничений [129]:
Ограниченная статистическая точность моделей эндогенного роста, вызванная увеличением количества переменных в производственной функции; Ограниченная способность количественных моделей роста отразить сложные качественные взаимосвязи экономических явлений микро и макроуровня;
Неучет множественности целей экономических агентов в моделях роста, описывающих ситуацию в терминах «или-или», «конвергенция-дивергенция»;
Нереалистичность презумпции о том, что хотя страны (экономики), подлежащие сравнению в долгосрочном плане, могут иметь различные стартовые условия, в дальнейшем их развитие происходит по схожей траектории. Концептуальная связь новых теорий роста с неоклассическим методом «сложения» факторов роста: признавая эндогенный и взаимосвязанный характер факторов роста, современные теории по-прежнему используют старый подход к их измерению.
С точки зрения эволюционной экономики «новые теории роста» страдают рядом концептуальных слабостей, в первую очередь связанных с тем, что рост рассматривается как некий относительно линейный процесс, привязанный к равновесному состоянию. Не менее важным пунктом критики стало и то, что новые теории роста не уделяют достаточно внимания вариативности поведения экономических агентов и несбалансированности в развитии институтов [129]. Остановимся на основных положениях эволюционной теории более подробно.
Основа эволюционного метода: роль знаний и способности к инновациям. Хотя идея применения эволюционного метода, наиболее подробно разработанного в биологии, по отношению к экономическим явлениям была не нова и в 19 в.32, а первые формальные опыты математического моделирования эволюционных процессов относятся к 30-м годам 20 в., поворотным пунктом в развитии идей эволюционной экономики стало появление работа американских ученых Нельсона и Винтера в 1960-70е гг. [27]. В своих работах Нельсон и Винтер впервые открыто поставили под вопрос ключевое для неоклассиков явление равновесия. С точки зрения эволюционной школы за основу берется понятие динамичного процесса изменений, состоящего из чреды постоянных неравновесных состояний.
Таким образом экономика и общество не развиваются по единому и постоянному пути, а под воздействием неопределенности, что предопределяет множественность путей развития и достижения экономического роста. Этот процесс сродни процессу естественного отбора и конкуренции различных видов, в роли которых в экономике на микроуровне выступают фирмы, на макроуровне - государства (экономические системы). Основой же эволюционных преимуществ, становятся знания и способность к инновациям. При этом эволюция на микро и макроуровне, в силу неоднородности и разнонаправленности инноваций, взаимосвязаны нелинейным способом через многоуровневые процессы коммуникаций и обучения. Эти процессы структурируются через организационные структуры на уровне фирмы и отрасли и институты на уровне государства. Ключевым здесь становится понятие коэволюции технологии (то есть новых знаний, получаемых в результате инноваций), организационных форм и институтов [129, стр. 47-48]. Такое общее понимание предопределяет особое внимание эволюционной школы к следующим основным концептуальным положениям, имеющим важное значение для нашего исследования: 1. Неоднородность, «ограниченная рациональность» и информационная асимметрия экономических агентов 2. «Зависимость от пути» и роль культуры 3. Децентрализованные инновации и эволюционирующие рынки 4. Отсутствие прямой связи между экономической политикой и ростом 5. Роль политической динамики, связанной с эволюционирующими рынками Помимо этих базовых положений, которые являются концептуальной основой предлагаемой модели, следует остановиться еще на двух важных методологических посылах эволюционной экономики, позволяющих охарактеризовать управление знаниями на макроуровне. Речь идет о роли экспериментов в экономической политике и об участии негосударственных акторов в ее формировании. Ниже, прежде чем перейти к описанию предлагаемой модели мы кратко остановимся на двух этих темах, дающих ключ к пониманию сложной взаимосвязи экономического роста и знаний и инноваций с одной стороны и роли государства в нем с другой.
Политический экспериментализм и роль знаний в формировании политики. Анализируя основные выводы теории Ordnungspolitik Вальтера Ойкена и понятие верховенства закона в трактовке Хайека, немецкий экономист С. Окрух, предлагает свое понимание роли экспериментов в экономической политике, показывая их значение для легитимизации экономической политики. И Ойкен, и Хайек исходят из посылки о сложности экономической реальности и, считая разрушительным вмешательство государство в сложную систему взаимоотношений экономических агентов, построенную на распределенном знании, пытаются очертить рамки институционального участия государства. Для Ойкена главными критериями адекватности экономической политики являются эффективность и справедливость того экономического порядка, который она поддерживает. По мнению Ойкена этим критериям в полной мере соответствует только конкурентный рынок, следовательно -роль государства должна состоять в поддержании работающей системы цен. Ойкен отвергает необходимость вмешательства государства в содержание экономических процессов, считая, что его влияние должно ограничиваться воздействием на формы экономической жизни. Хайек, в целом разделяющий неинтервенционистский взгляд на государство, особо отмечает, что наиболее совершенные институты возникают как результат культурной эволюции, а государство имеет склонность стремиться к неконтролируемой власти, при этом не обладая соответствующим объемом знаний.
