Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Животные в искусстве древнего населения Приобья 18.
1.1. Изображения лося 20.
1.2. Изображения животных из семейства волчьих 31.
1.3. Изображения медведя 46.
1.4. Орнитоморфные изображения 73.
1.5. Изображения бобра 98.
1.6. Изображения рыб 108.
1.7. Изображения лягушки 111.
1.8. Изображения фантастических животных 118.
1.9. Изображения зайца 122.
1.10. Сложные вертикальные композиции 124.
1.11. Сложные горизонтальные композиции 131.
1.12. Сюжетные рисунки 131.
1.13. Антропозооморфные изображения 137.
1.14. Парные изображения животных и птиц 142.
1.15. «Сцены терзания» 144.
1.16. Изображения, расположенные по кругу. 144.
Глава 2. Животные в ритуальной практике древнего населения Приобья 155.
2.1. Кровавые жертвоприношения как элемент ритуальной практики народов Западной Сибири 155.
2.2. Следы ритуального использования животных, связанные с погребальными комплексами 160.
2.3. Следы ритуального использования животных, связанные с поселенческими комплексами 184.
2.4. Следы ритуального использования животных, связанные с культовыми комплексами 197.
Заключение 210.
Список литературы 213.
Список сокращений 238.
Приложение 239.
- Изображения животных из семейства волчьих
- Изображения фантастических животных
- Следы ритуального использования животных, связанные с погребальными комплексами
- Следы ритуального использования животных, связанные с поселенческими комплексами
Введение к работе
Актуальность исследования. Мировоззрение древних аборигенов Сибири традиционно вызывало глубокий интерес исследователей. Под мировоззрением понимаются духовные основы бытия, фиксируемое в общественном сознании отношение того или иного народа к вопросам человеческой жизни, окружающему миру, особое решение вопросов о начале и конце, жизни и смерти и т.д. В настоящее время проблема реконструкции древних верований стала особенно актуальной. Сложение всех хозяйственно-бытовых, социальных, культурных традиций общества происходило при постоянном воздействии окружающего ландшафта. По словам М.Ф. Косарева, "...если природная среда является ареной существования общества, то верования, обряды, культы, искусство, этика характеризуют душу общества. Поэтому подлинная история древних обществ может быть воссоздана лишь в том случае, если материальная культура и социально-экономические процессы будут изучаться в неразрывной связи с историей духовной культуры" (1991, с. 10-11). Духовная культура и ее составляющие изучались в разных аспектах, особое место среди которых занимают представления, связанные с животными. К настоящему времени накоплен значительный археологический материал по этой проблеме, нуждающийся в обобщении и всестороннем анализе. Отношения между человеческим коллективом и окружающей средой, частью которой является животный мир, должны были составлять один из самых значимых аспектов мировоззрения. Особенно это касается древних племен таежной полосы Приобья, все существование которых проходило на фоне богатейшего ландшафта. В то же время, эта проблема не стала темой специального исследования. Ее изучение актуально не только с точки зрения реконструкции мировоззрения. В духовной сфере происходили сложные межкультурные контакты, нашедшие отражение в искусстве. Анализ зооморфных сюжетов, иконографии, стилистических особенностей может прояснить некоторые вопросы генезиса древних культур.
Новизна работы. В предлагаемом исследовании обобщены все категории источников по данной теме, что способствует более глубокому уровню видения проблемы. В плане символики зооморфных изображений установлена принципиальная взаимозаменяемость многих образов. Выделен мифологический образ "человека - зверя", "оборотня", разделяющего с чисто зооморфными персонажами медиативные функции.
Впервые комплексно рассмотрены все известные на настоящий момент факты ритуального использования животных и предложена их классификация; выяснено смысловое значение большинства такого рода находок.
Источники. В качестве источника для изучения символики и семантики зооморфных образов использованы предметы искусства эпохи раннего железного века, происходящие с территории Приобья. Это предметы культового литья, рисунки, выгравированные на поверхности металлических изделий и нанесенные на стенки керамических сосудов, изделия из кости и рога. Всего использовано 406 предметов, хранящихся в музеях Сибири; практически все они опубликованы.
Кроме того, привлечен материал более чем 30 памятников Приобья, на которых зафиксированы случаи ритуального использования животных.
Для проведения аналогий использованы этнографические материалы, собранные и опубликованные на протяжении ХУШ-ХХ вв. Большая их часть описывает различные аспекты духовной культуры народов Западной Сибири, генетически и территориально близких населению Приобья эпохи раннего железного века - обских угров (ханты, манси) и самодийцев (селькупы, ямальские ненцы). Реже привлекались сведения по кетам, энцам, нганасанам.
Территориальные рамки работы охватывают всю территорию Приобья, на которой расположено большинство памятников с фиксируемыми следами культового отношения к животным. Кроме того, привлечены аналогичные и синхронные материалы с памятников Западной Сибири в целом. Хронологические рамки - эпоха раннего железного века, т.е. V в. до н.э.-1У в. н.э. Отдельные зооморфные (
II п\ "медведь в жертвенной позе") складываются на стадии финальной стадии раннего железного века и получают широкое распространение в средневековье. В этих случаях для получения четкой картины мы привлекали изделия, относящиеся к более позднему времени -V в, тем более, что за столь короткий промежуток времени соответствующие представления вряд ли могли существенно измениться.
Цели и задачи работы. Цель данной работы - реконструкция комплекса представлений о животных, бытовавших в среде аборигенов Приобья в эпоху раннего железного века. Признавая невозможность полной реконструкции древнего мировоззрения, мы подразумеваем вычленение узловых идей, отразившихся в археологических источниках. Для этого предлагается разрешить следующие задачи:
1. Классифицировать зооморфные изображения эпохи раннего железного века и проанализировать их с точки зрения символики и семантики запечатленных образов и сцен сих участием;
Попытаться выделить отдельные мифологемы, для которых значимы зооморфные образы;
Классифицировать известные факты ритуального использования животных, обнаруженные на памятниках Приобья эпохи раннего железного века;
Определить видовой состав жертвенной фауны, способы ритуального использования животных и (по возможности) смысл и назначение ритуалов, в которых они использовались.
Методология и методика исследования. Методологической основой исследования являются общетеоретические разработки об особенностях мифологического мышления и единства и взаимообусловленности духовной культуры, социально- экономических явлений и природной среды.
Использован сравнительно-исторический метод, уже не раз апробированный исследователями. В основу классификации зооморфных изделий положен прнцип разделения на группы по сюжетно-видовому признаку, разработанный в трудах Л.А. Чиндиной (1984, 1991), Я.А. Яковлева (1996), Н.В. Федоровой (2000). При анализе материала основным признан метод археолого- этнографических параллелей. Необходимость его использования объясняется спецификой источниковой базы. Археологически могут быть зафиксированы лишь овеществленные следы ритуальной деятельности, в то время как этнографические источники отражают все формы проявления культуры, как материальной, так и духовной. При условии тщательного анализа контекста на основании археологических находок можно восстановить последовательность ритуальных действий. Однако достоверный смысл ритуала можно выяснить только через привлечение стадиально близких данных этнографии. При сопоставлении фактов археологии и этнографии следует избегать использования только принципа формального сходства. В качестве критериев для сравнения данных двух наук традиционно применяются следующие, предложенные еще в 30 - х гг. Шмидтом: 1) соответствие уровней социально - экономического развития; 2) сходные географические условия; 3) по возможности, единый генезис. В то же время, в отдельных случаях мы допускаем использование более отдаленных аналогий, без чего невозможно показать широту или "архетипичность" отдельных явлений. Во второй главе исследования приводятся обширные индоевропейские и индоиранские материалы. Необходимость их использования объясняется тем, что отдельные ритуалы, рассматриваемые в этой главе, имеют безусловное сходство с индоиранскими. Следовательно, их семантика должна рассматриваться с привлечением соответствующих параллелей.
Историография. Исследование комплекса представлений о животных в мировоззрении племен раннего железного века Западной Сибири начинается в конце XIX в. В это время Н.М. Ядринцевым на примере образа собаки был впервые поставлен вопрос о необходимости более глубокого изучения верований, связанных с животными. Этот вопрос «... должен быть интересен в мифологии и истории человеческих культур, а не только зоологам и палеонтологам» (Ядринцев Н.М. 1894, с. 157). Количество источников по данной теме было крайне невелико, западносибирские материалы, в том числе и происходящие с территории Приобья (изделия из Истяцкого и Васюганского кладов. Томского могильника, случайные находки), привлекались лишь в качестве аналогий массовым находкам Пермского края. Следует отметить, что предметы культового литья были фактически единственной категорией находок, используемой исследователями. К этому времени относятся давно ставшие классическими работы Ф.А. Теплоухова (1893), Д. Анучина (1899), А.А.Спицына (1901, 1902, 1906). В центре их исследований стояли вопросы, касавшиеся технологии изготовления бронзовых зооморфных изделий, их датировки и назначения, этнической атрибуции. Лишь в работе Д. Анучина уделяется немало внимания собственно мифологическим представлениям, связанным с образом птицы. Д. Анучиным впервые широко применен метод археолого - этнографических параллелей. Метод Д. Анучина не совсем корректен, так как он предпочитал использовать чересчур далекие аналогии, пренебрегая собственно сибирским материалом. Он привел значительную подборку археологических и этнографических фактов, придя к выводу о южном генезисе образа птицы с распростертыми крыльями и о множестве семантических значений этого образа: связь его с небом, миром духов, принесением жертв богам.
Только начиная с конца 20-х гг. XX в. формируется источниковая база в Западной Сибири, появляются и первые работы, затрагивающие в том или ином аспекте вопросы мировоззрения. Выделяется три направления исследований, авторы которых уделяли внимание месту животных в системе верований древнего населения Приобья.
1. Наиболее многочисленны работы, в которых авторы опубликовывали новый материал, нередко предлагая его интерпретацию или интерпретировали уже известные находки. В большей степени они касаются зооморфной пластики, реже опубликовывались жертвенные, погребальные или иные комплексы, на которых было отмечено ритуальное использование животных. Даже простое перечисление этих работ займет слишком много места, поэтому остановимся лишь на особенно важных из них, затрагивающих вопросы семантики образов животных.
Мягков и. М. С работ этого автора, опубликовавшего материалы культового литья из Нарымского Приобья, начинается широкое изучение зооморфной символики в древнем искусстве Приобья (1927, 1929). Во второй из публикаций им высказан ряд предположений о кулайских зооморфных изделиях. Кулайка и другие места массовых находок литья атрибутированы им как древние святилища, где проводились ритуалы, связанные с закапыванием жертвенных изделий. Признавая тесную связь западносибирских памятников такого рода с аналогичными памятниками Пермского региона, И. М. Мягков настаивал на исключительно местном характере нарымского литья. В то же время он совершенно не уделил внимания семантике образов культового литья, ограничившись констатацией их религиозного назначения.
В.И. Чернецов по праву может считаться одной из самых масштабных фигур в археологии и этнографии Сибири XX столетия. Почти во всех своих работах он уделял внимание духовной культуре западносибирских народов. Сильной стороной исследований В.Н. Чернецова можно считать присущий ему тщательный источниковедческий и искусствоведческий анализ археологических находок и широкое привлечение западносибирских этнографических материалов. Ему принадлежит глубокий анализ предметов культового литья, по преимуществу северного происхождения (1953). Он предположил двухкомпонентность происхождения запечатленных образов. В частности, образ птицы с распахнутыми крыльями, вслед за Д. Анучиным, связывается им с южным компонентом в культуре предков обских угров. Хотя позднее неоднократно высказывалось мнение о черезмерном преувеличении В.Н. Чернецовым роли иранского мира в генезисе древних культур Западной Сибири (историографические обзоры - см. Яшин В.Б. 1992, Балакин Ю.В.
1998, с. 64-78), многие его выводы и сейчас кажутся вполне объективными. В целом, зооморфные изображения рассматриваются им как отражение тотемических и космогонических представлений, причем акцент нередко делается на первом значении. По мнению В.Н. Чернецова, литые орнитоморфные изделия эпохи раннего железного века являлись вместилищем души умершего, причем птица - не только символ души вообще, но и изображением тотемного предка (1959, с. 138-139, 156). С этим выводом не согласуется контекст обнаружения большинства коллекций литья, подразумевающий одноактный ритуал сокрытия предметов в земле. Сравнение с этнографической традицией изготовления «иттерма» также не кажется убедительным. Серьезным вкладом В.Н. Чернецова в рассматриваемую проблему можно считать широкомасштабное исследование символики животных образов в живых этнографических культурах. Им рассмотрены многие стороны места животных в мировоззрении: их связи с духами разного ранга; и с общинными коллективами (1939, 1947); связь образа птицы с представлениями о душе (1959); собран обширный материал о ритуальном использовании животных сибирскими аборигенами.
Мошинская В.И, В 1965 г. вышла ее работа, посвященная памятникам северо-западной Сибири. Среди прочего был опубликован материал городища и жертвенного места Усть-Полуй, собранный B.C. Адриановым в середине 30-х гг. Это первая работа, в которой проведен анализ культового объекта со следами жертвоприношений животных. Путем археолого-этнографических параллелей она установила существование на городище Усть-Полуй крупного общественного святилища, где проводились масштабные церемонии. Кроме того, В.И. Мошинская провела анализ жертвенной фауны и способа хранения останков принесенных в жертву собак - их черепа, по ее мнению, складывались в берестяное вместилище (1965, с. 16). Последнее вызывает сомнение, так как в археологических материалах нет следов подобного обращения с останками животных. Как правило, черепа выставлялись на кольях или шестах. В последнее время факт существования этого обычая установлен и для Усть-Полуя (Федорова Н.В. 2000, с. 61).
В.Ф Старков опубликовал находку культового литья кулайского облика из Вуграсян-Вад (1973). Большим плюсом данного исследования является зоологическое определение всех фигурок, проведенных зоологами МГУ. В вопросе о назначении литых фигурок автор придерживается гипотезы В.Н. Чернецова, полагая, что они являлись вместилищами душ умерших людей (с. 218-219). Однако, и в этом случае налицо единовременность захоронения изделий, что противоречит этому утверждению.
В.Б. Бородаев. В публикации Новообинцевского клада (1974) им предложена нтерпретация проведенного ритуала и семантика набора зооморфных изделий. Изображения животных справедливо рассматриваются в ключе космогонических представлений, что аргументируется данными этнографии и археологическими параллелями. Большое значение для исследования В.Б. Бородаева имел метод искусствоведческого анализа композиций. В то же время некоторые выводы представляются спорными. Так, слаба аргументация календарного характера ритуала, опирающаяся лишь на наличие в кладе предметов с солярной символикой.
И.Н. Гемуев, A.M. Сагалаев. В их работах (Гемуев И.Н., Сагалаев A.M. 1986; Сагалаев A.M. 1990) приведен не только ценнейший этнографический материал, но и соображения по ранним формам культа у народов Западной Сибири. В частности, ими установлена преемственность состава жертвенной фауны и способов жертвоприношения животных от эпохи раннего железного века до этнографической современности (1986, с, 176-177), что дает нам дополнительные основания для привлечения этнографических данных при изучении культовой практики древнего населения Приобья. В вопросе о семантике культового литья И.Н. Гемуев и A.M. Сагалаев отмечают ее безусловную полисемантичность, хотя склоняются к тотемической трактовке (Гемуев И.Н. 1990, с. 202-205). Интересны их исследования, касаюп];иеся использования археологических артефактов в современной ритуальной практике манси (Гемуев И.Н., Молодин В.И., Сагалаев A.M. 1984, Гемуев И.Н.. Сагалаев A.M. 1986, с. 155-175).
Статья A.n. Бородовского (1996) интересна тем, что в ней впервые приведена полная реконструкция ритуального обращеия с головой коня, характерного для обрядов погребально-поминального цикла носителей большереченской культуры. Благодаря разработанному автором методу экспериментального моделирования удалось убедительно установить значение этого ритуала, знаменовавшего собой окончательное оформление курганной насыпи, и доказать факт выставления конских голов на шестах у входа на пофебальную площадку.
Монография Ю.В. Балакина (1998) носит не только исследовательский, но и историографический характер. Объектом исследования является ритуал, в котором использовалось культовое литье. Новаторским для археологической науки стало применение в исследовании теории архетипов. Ю. В. Балакин предлагает термин "ритуальный архетип", подразумевая невозможность подлинной полной реконструкции конкретного обряда. Ритуальный архетип - круг идей и чувств, центром которого был исходный обряд (1998, с. 119). В результате исследования им был восстановлен смысл ритуала: закрывание "дыры " в Нижний мир и нейтрализация его влияний путем обращения к женскому божеству-проявлению архетипа Великой матери. Обязательное использование в ритуале предметов зооморфного культового литья объясняется необходимостью моделирования пограничной ситуации; литье представляет те персонажи, которых мифологическое сознание помещает в район "дыры". Таким образом, наиболее актуально космогоническое значение зооморфных персонажей и их связь с архетипом Матери.
В последние десятилетия появилось немало работ, в которых авторы предлагали свою интерпретацию одного из животных образов. Появились статьи, посвященные месту в системе древнего мировоззрения птицы (Собольникова Т. 1991; Яковлев Я.А. 1996), бобра (Яковлев Я. А. 1997), собаки (Новиков A.B. 1995, 1995а, 1996, 1998; Шишкин A.C. 1996), лося (Матющенко В.И., Толпеко И.В. 1996; Дураков И.А. 1995; Троицкая Т.Н., Шишкин A.C., 1998), медведя (Троицкая Т.Н. 1963, 2000; ГемуевИ.Н. 1985; Троицкая Т.Н., Дураков И.А. 1995, 1995а; Ширин Ю.В. 1997; Федорова Н.В. 2000; Панкратова Л.В. 2001), коня (Мошинская В.И. 1979).
Особо следует отметить работы, авторы которых рассматривали проблему более широко, беря во внимание не отдельный вид, а животный мир в целом. Все они относятся к последним десятилетиям. Характерно, однако, что данная проблема ни разу не стала темой специального археологического исследования.
Статья A.A. Каприелова - первое исследование такого рода. Он предложил семантику трех ведущих, по его мнению, образов древнего изобразительного искусства Западной Сибири - лося, медведя и бобра (1974). С этой целью им обобщены материалы, относящиеся к эпохам раннего железного века и средневековья. Все зооморфные изделия рассматриваются A.A. Каприеловым в качестве жертвоприношений.
Приведя большое количество этнографических и фольклорных данных, он делает вывод о двояком характере ритуалов, в которых использовались изображения животных: это очистительные жертвы и жертвы, направленные на успех в промысле. Это утверждение довольно сомнительно в силу того, что определенная часть изделий была обнаружена в контексте, не соответствуюш;ем таким ритуалам (например, в погребениях). Кроме того, круг семантических значений, которые приводит сам автор статьи, значительно шире окончательных выводов.
Т. Н. Троицкая в своей обобщаюш,ей работе по древней истории Новосибирского Приобья посвятила рассматриваемой проблеме специальные разделы (1979, с. 58-60). Отметив многообразие проявлений ритуального отношения к животным у носителей кулайской культуры, она пришла к выводу о заимствовании почитания домашних животных у предшествующих кулайцам на этой территории скотоводческих племен. Предлагая свои интерпретации, Т.Н. Троицкая слабо привлекала материалы этнографии, отчего они выглядят во многом спорными. Представления о животных она рассматривала как систему отдельных "культов", что в настоящее время выглядит несколько устаревшим.
Л. А. Чиндина обращалась к проблеме древних верований, опираясь на анализ культового литья кулайской культуры (1984). Классифицировав предметы художественного литья по сюжетно- видовому составу, она предложила свою схему развития религиозных представлений кулайцев. Васюганское ажурное литье, по мнению Л.А. Чиндиной, связано с тотемно-промысловыми культами, а саровское сплошное литье - отражение более развитой системы верований включающую пантеон духов разного ранга. В частности, многочисленные изображения хищной птицы соотносятся ею с комплексом представлений о высших небесных духах.
М. Ф. Косарев (1989, 1991, 2001) особое внимание уделяет экологичности мировоззрения традиционных, в том числе и древних, культур Сибири. В большей степени его интересуют проблемы не столько мифологии, сколько этики, основаной на осознании носителями традиционных культур взаимосвязи человеческого коллектива и природных процессов, своего рода "общежитии" человека и окружающей среды. При рассмотрении вопросов, касающихся религии древних и современных аборигенов Сибири, "сибирского язычества", он во многом опирается на теории анимизма и тотемизма. Именно последним М.Ф. Косарев объясняет широкое распространение зооморфных изделий, хотя подчеркивает принципиальную полисемантичность животных образов. Среди новейших работ можно отметить научно - популярную статью Я.А. Яковлева, носящую аналогичный характер, но написанную целиком на этнографическом материале. (1996). Как и работы М.Ф. Косарева, она акцентирует экологическую сторону традиционных представлений о животных и природе в целом, противопоставляя их потребительскому отношению индустриальной культуры к окружающей среде.
Итак, сама проблема изучения комплекса представлений, связанного с животными, не нова; к ее аспектам исследователи обращаются на протяжении всего последнего столетия. Однако в разработке этой темы с самого начала отсутствует комплексный подход к источникам. Наблюдается сильный перекос в сторону изучения семантики культового литья. Зооморфные образы часто изучаются по отдельности, что не дает возможности широкого подхода к решению вопроса о символике животных в целом. В то же время ритуальная сторона вопроса практически не затрагивалась исследователями - до сих пор не существует сколько - нибудь полной работы, обобщающей приобский материал такого рода.
Практическая значимость работы. Результаты исследования могут быть привлечены к решению многих вопросов, связанных с изучением духовной культуры племен раннего железного века. Изложенные в работе положения могут быть использованы в обобщающих работах по данному периоду, а также при разработке учебных курсов и пособий по археологии Западной Сибири.
Апробация исследования. Отдельные положения и выводы работы были изложены в статьях и тезисах, а также на научных конференциях в Барнауле, Новосибирске, Омске, Томске, Москве, Иркутске, Кемерово. Всего по теме диссертации автором опубликовано двенадцать работ.
Изображения животных из семейства волчьих
Семейство объединяет типичных хищников, в большинстве средних по величине, хорошо приспособленных к активному добыванию животной пищи. Туловище у всех представителей семейства удлиненное, покоящееся на стройных, высоких или сравнительно коротких ногах. На передних ногах по пять пальцев, на задних - четыре. Голова удлиненная, с более-менее вытянутой мордой, стоячими, обычно остроконечными ушами. Хвост у всех видов густо покрыт волосами, длинный. Волосяной покров густой, иногда, весьма пушистый. Определение видовой принадлежности представителей данного семейства, запечатленных в металлических изделиях невозможно, по причине очень близких морфологических признаков волка и собаки.
Собака - одно из древнейших доместицированных животных. На территории Евразии наиболее ранние костные останки домашней собаки относятся к эпохе верхнего палеолита и мезолита (Новиков A.B. 1986, с. 39). Благодаря высокой значимости этого животного в хозяйственной и в духовной жизни человека, сформировался сложный комплекс верований, связанных с образом собаки, причем в той или иной степени они являются архетипичными для народов всей Евразии от Китая до Европы. Этим представлениям свойственна нерасчлененность образов волка и собаки, что является следствием появления домашней собаки в результате доместикации волка. Архаичное двойное значение "собака/волк" зафиксировано во многих языках. Общий символизм "собаки/волка" в мифологии и изобразительном искусстве сохранился даже после того, как в языках выработались различные обозначения этих животных (Гамкрелидзе Т.В. Иванов В.В. 1984, с. 589-590).
В материалах предшествующих эпох пластичные изображения волчьих отсутствуют. Известны лишь две подвески, выполненные в виде головок животных из неолитического могильника Усть-Куренга, которые были определены как собаки (Полосьмак Н.В., Чикишева
Т.А., Балуева Т.С. 1989, с. 30). Однако, эти фигурки не имеют никаких видоопределяющих признаков.
Все бронзовые изображения волчьих, кроме случайной находки с р. Васюган, обнаружены в составах «кладов». Из них 15 входят в Истяцкую коллекцию, 6 - из Вуграсян - Вад, по одному - из Мурлинского и Кривошеинского кладов ист. Кулайка. Все изделия плоские, показывают животное в профиль: видны туловище, голова, две лапы и хвост. По динамике изображения можно разделить на два варианта.
Вариант 1. Изображения волчьих в состоянии покоя (Табл.У). К ним относятся бронзовые изделия с Кулайки, с Васюгана, из Мурлинского и Кривошеинского кладов. Лапы показаны отходящими от туловища вниз вертикально или слегка под углом, что свойственно стоящей собаке. Все четыре фигурки объединены единым стилем - отливки ажурные, васюганского типа. Изделия выполнены небрежно, туловище предельно схематизировано. Особое внимание уделялось голове: показана вытянутая морда, острые зубы, длинное приостренное ухо, покатый лоб. Глаз обозначен кружком. Отличительной чертой мурлинской фигурки является выделение вставшей дыбом шерсти на загривке, переданной несколькими короткими отростками. Хвост показан на двух изделиях, из Кривошеинского и Мурлинского «кладов», у остальных лапы и хвост отсутствуют, или выполнены в виде небольших отростков. Очевидно, художники стремились создать обобщенный образ животного не детализируя его, в этом случае динамика их не интересовала. Исключением является фигурка из Кривошеинского «клада». Несмотря на крайний схематизм, автору удалось запечатлеть яркий образ лающей собаки - лапы уперты в невидимый упор, голова запрокинута, пасть открыта, хвост вытянут назад. Все изделия данного варианта следует датировать васюганским этапом кулайской культуры, т.е. VI - I вв. до н.э. К этому варианту относится и роговая фигурка стоящей собаки в упряжи, увенчивающая рукоять одного из ножей с Усть - Полуя (Мошинская В.И. 1965, с. 29). Изображение объемное, реалистичное.
Вариант 2. Изображения «бегущих волков» из Истяцкого клада (Табл. IV). Датировка клада, данная В.Н. Чернецовым, Ш-П вв. до н.э., в настоящее время пересматривается; клад относят к первой половине I тыс. н.э. (Ширин Ю.В. 1993, с. 156). Эти изделия выполнены в урало-сибирском стиле. Все фигурки профильные, видны две лапы. В отличие от первого варианта, животные показаны в динамичных позах: хвост вытянут назад, лапы - назад и вперед, имитируя положение лап бегущей собаки. Пасти раскрыты, в отдельных случаях показаны зубы. Зоологическое определение возможно благодаря тем же морфологическим признакам, что и у первого варианта. Фигурки выполнены сплошным литьем, без следов последующей обработки; не удалены литники и дефекты, не зачищены края. Несмотря на примерно одинаковые размеры и общие очертания, среди них нет двух одинаковых - для каждой отливки использовалась новая форма. Значительная часть фигурок переломлена пополам, что свидетельствует об их ритуальном использовании (Чернецов В.Н., 1953, с. 171). На лицевой стороне все изделия несут добавочные символы: «ошейники» из двух-трех прочерченных вертикальных линий, отделяющих голову от туловища; такие же поперечные линии нанесены на лапы, в районе щиколоток, а в отдельных случаях - у локтевых и коленных суставов. В одном случае - несколькими группами на хвосте. Изделия выполнены в псевдоскелетном стиле - внутренние органы и ребра показаны бороздками на боку. В нескольких случаях штриховкой обозначена шерсть, на хвосте и туловище животного. В одном случае обозначен мужской половой признак.
Изображения фантастических животных
Изображения «фантастических животных», к этой группе относятся изделия, запечатлевшие зооморфных персонажей, сочетающих признаки двух или более видов, или однозначно небывалых. Известно семь изделий (Табл. XV, 3-8). Шесть представляют собой профильные фигурки животных, выполненные в ажурном стиле. Один экземпляр происходит из Новообинцевского клада (Бородаев В.Б. 1987, рис. 2.8); три - из Кривошеинского клада (Ураев Р.А, 1956, табл. 1.5; табл. П. 5); два - с Тимирязевского I поселения (Плетнева Л.М. 1978, рис. 1.2,3). Кривошеинские «чудовища» воплощают в себе слияние нескольких видов животных. За основу взято копытное - на это указывают форма головы и наличие рогов. Однако их разинутые пасти полны зубов - то есть перед нами хищники. Одно из животных наделено полукруглой нижней челюстью, что свойственно бобру, его ноги заканчиваются не копытами, а отростками, напоминающими растопыренные пальцы. Другие три изделия представляют чудовищ, в облике которых нет черт реальных существ. Новообинцевский зверь обладает длинным массивным туловищем и такого же размера головой, состоящей из одной пасти, полной зубов. На голове виден небольшой рог; лапы лишь намечены, передняя - трехпалая. Два изделия с Тимирязевского поселения представляют существ с веретенообразным туловищем и приостренными челюстями. Лапы едва намечены, уши или рога отсутствуют. Пасть одного из существ полна зубов, другой имеет крыло.
Из могилы 2 кургана 3 могильника Быстровка - 3 происходит короткий рифленый стержень, переходящий в профильное изображение головы животного. Голова полностью повторяет характерные черты изображения кулайских лосей, но на его нижней челюсти обозначен ряд острых треугольных зубов (Дураков И.А. и др. 1995, с. 34-35).
«Мамонт» - условное наименование фантастического существа, носящего имя Мув хор. Мы - хор, Вэс (ханты), Ма - хар, Йур (манси), Кощар, Козар (селькупы). Представления о нем бытовали чрезвычайно широко - от Китая до северной Европы. Общими являются такие его характеристики, как жительство под землей, рогатость, огромные размеры. Для примера приведем описание русского зверя Индрика, данное в «Голубиной книге»: «... А рогом проходит зверь по подземелью, аки ясное солнце по поднебесью, он проходит все горы белокаменные, прочищает все ручьи и проточины, прекущает реки, кладезя студеные. Когда зверь рогом поворотится, ...вся мать земля под ним всколыбается..., все зверья земные к нему преклонятся, никому победы он не делает» (цит. по: Топоров В.Н. 1988, с. 96).
По описаниям обских угров, это очень крупное животное, чудовище, напоминающее щуку (Каннисто А. 1958, с. 188). Он обязательно имеет рога, которые периодически сбрасывает, подобно лосю или оленю. За рога принимают бивни мамонтов, иногда находимые по берегам рек. Также, в облике большой щуки с рогами, его представляют селькупы, ненцы, кеты, эвенки.
Мамонт - маркер нижнего мира, сознание сибирских аборигенов нередко помещает его там, где заканчиваются все слои космоса. По представлениям селькупов, Кощар держит на своей спине землю вместе с «тэт ты вэн чин тыль кэлы» - «землю держащей на весу рыбой» (Прокофьева Е.Д. 1976, с. 106). Его среда обитания - подводный и подземный мир, причем сквозь землю он движется так же легко, как сквозь толщу вод. По распространенному поверью, мамонт не выносит света и может от него погибнуть.
Однако, даже это существо не принадлежит исключительно низу. У мамонтов нет потомства, ими становятся некоторые обитатели Среднего мира. Мамонт как бы занимает промежуточное положение: с одной стороны - это хтоническое сверхъестественное существо, с другой - реальное животное (Зенько А.П. 1997, с. 50). Обские угры считали, что мамонтами становятся старые лоси, олени, оброспхие мхом щуки, собаки, грызущие перед смертью землю. Последнее выражает стремление животного уйти вниз. Селькупы вносят в этот список шамана и женщину (Головнев A.B. 1995, с. 508-509). Общим является то, что превращение происходит либо после смерти, либо в глубокой старости, т.е. при переходе в иное состояние, вблизи врат в Нижний мир. Заметно, что практически все существа этого списка способны преодолевать границу миров и в своей первоначальной природе. Принадлежность мамонта нижнему миру подчеркивает и то, что в легендах он нередко выступает в качестве ездового животного духов низа и водной стихии. "Человек, который ездит верхом на большом звере Юр" - эпитет Обского Князя (Каннисто А. 1958, с. 137). Ненцы называют мамонта "оленем Нга" (Чернецов В.Н. 1987, с. 88). Они же считали, что вместо оленей мамонтов использует ушедший под землю народ сиртя (Хомич Л.В. 1976, с. 18).
Занимая промежуточное положение между мирами, мамонт является стражем пути в царство мертвых. Об этом красноречиво говорит эпизод остяцкой легенды: богатырь, собравшись на войну. любуется, глядя на девушек, встреченных отрядом на выезде из городка. При этом он размышляет стоит ли вести воинов "в пасть мамонтов", т.е. на погибель (Патканов С. 1881, с. 51). На Конде бытовало поверье, что если человеку привиделся поднявшийся над поверхностью воды мамонт, то этот человек долго не проживет (Каннисто А. 1958, с. 187). Селькупы считали, что путь к дому Земляной Старухи охраняют мамонты, медведь и семь "летающих перстя" (Прокофьева Е.Д. 1976, с. 112). Как страж нижнего мира мамонт изображается имеющим внешнее сходство с медведем. Вообще, следует отметить, что в селькупской традиции, образы мамонта и медведя вполне взаимозаменяемы. "Земляной дом" Кощара находится в устье двух шаманских рек селькупов - Орловой и Кедровкиной, по которым шаман совершает путешествие в нижний мир. Эпитет мамонта - "покойницкую землю караулящий зверь" (Головнев A.B. 1995, с. 509). Функция мамонта - охранять души умерших от Кызы. Это значение мамонта позволяет использовать его "рога", находимые по берегам рек в качестве магического лекарства. В мелко истолченном виде они считаются у манси хорошим средством от кровоточащих ран (Каннисто А. 1958, с. 187). Это объяснимо, если вспомнить, что текущая кровь открывает дорогу в нижний мир. Отсюда: чтобы закрыть ее, то есть прекратить кровотечение, следует использовать кость мамонта, являющего собой преграду на дороге, ведущей вниз.
Следы ритуального использования животных, связанные с погребальными комплексами
К погребальным объектам мы относим не только могильники, но и отдельные человеческие погребения на территории поселков, и специфические погребальные комплексы, связанные исключительно с погребениями животных. Единственным целиком опубликованным кулайским могильником вплоть до настоящего времени остается Каменный Мыс в Новосибирском Приобье (Троицкая Т.Н., 1979), поэтому за редким исключением кулайский материал относится к этому памятнику.
Самостоятельные погребения животных. К ним относятся как «чистые случаи» специальных погребений животных (Смирнов Ю.А. 1997, с. 217), так и погребения, совершенные в пределах человеческого некрополя. Всего известно 8 погребений этого типа: два из них совершены на могильнике Каменный Мыс (собака, овца), а остальные на могильнике Обские Плесы 2 в Барнаульском Приобье (2 собаки и 4 коня).
Погребения животных на Каменном Мысу обнаружены в одном кургане с человеческими захоронениями. Погребение собаки обозначено как «могила 7 кургана 3»: захоронение совершено в насыпи кургана, выше уровня материка (Табл. XXIV, 1). Собака лежит на левом боку, головой на северо-восток, ноги поджаты. С ней обнаружен фрагмент восьмеркообразной бляшки из оловянистой бронзы (Троицкая Т.Н., 1979, с. 66). Аналогичная бляшка обнаружена в Усть-Полуе (Чернецов В.Н. 1953, с. 135). Судя по петельке на обороте, она являлась украшением одежды. Т.Н. Троицкая связывает погребение собаки с промысловым культом, с ролью собаки как помощника человека на охоте (1979, с. 59). Позже A.B. Новиков предложил иную интерпретацию: по его мнению, тело собаки не было захоронено, а оказалось в результате ритуальных действий на уровне дневной поверхности. Исходя из этого, смысл находки иной: собака могла быть оставлена над могилой хозяина-охотника в качестве помощника в загробной жизни; в качестве «вместилища души» человека в ходе погребально-поминальной обрядности и т.п., т.е. в любом случае ее захоронение - лишь часть ритуала, связанного с захоронением человека. Однако, в таком случае скелет собаки едва ли мог сохраниться в анатомическом порядке.
На наш взгляд, мы имеем дело с самостоятельным погребением животного. В пользу этого говорит отсутствие в непосредственной близости человеческого захоронения; кроме того, в насыпи обнаружено еще не менее 11 погребений людей: детей, взрослых (3545 лет), стариков. Таким образом, погребение в насыпи является характерной чертой погребального обряда Каменного Мыса. Ориентация тела собаки и наличие при ней погребального инвентаря также свидетельствуют в пользу этого предположения: собака похоронена индивидуально, с элементами обрядности, сопутствующей погребению человека.
Второе захоронение животного на Каменном Мысу - погребение овцы (Табл. XXIV,2). Скелет лежал на левом боку с поджатыми ногами, головой на северо-северо-восток в яме глубиной от 1 до 6 см и размерами 62 на 39 см (Троицкая Т.Н. 1979, с. 67). Эта находка интерпретировалась как дар духам царства мертвых, сопровождающий умершего; появление этого элемента погребального обряда связывалось с большереченскими влияниями (там же, с. 58). Действительно в данном случае скелет животного был расположен в непосредственной близости от одного их богатых мужских захоронений (к 3, м 24). Т.о. овца могла являться элементом сопроводительного инвентаря, но не объектом заупокойной пищи, т. к. не была помещена в могилу.
Совершенно особое значение имеют находки из Барнаульского Приобья, где на памятнике Обские Плесы 2 были обнаружены самостоятельные погребения собак и коней (Табл. XXIV, 3-7). В этом случае перед нами специфический могильник, предназначенный для захоронения животных - никаких следов человеческих погребений здесь нет. Памятник датируется 3 в. н.э. (Горбунов В.В. 1996, с. 165). Авторы раскопок справедливо называют этот памятник ритуальным «кладбищем животных» (там же, Кунгуров А.Л., Горбунов В.В. 1994). Все четыре конских захоронения представляют собой только погребения шкур, где в непотревоженном виде остались голова и кости ног. Остальные кости обнаружены там же, видимо, после разделки туши они помещались в шкуру животного. Кости не дробились. Черепа коней ориентированы на ЮЗ, судя по положению костей, чучелу придавалась поза лежащей на животе лошади с подогнутыми ногами. Все четыре могилы содержали инвентарь: костяные наконечники стрел, в количестве от 1 до 3, фрагменты железных панцирных пластин (в 2 случаях, причем в №4 - фрагменты панциря), бусины (№2), обломок железного котла (№2). Все лошади определены как жеребята в возрасте 8 месяцев (все определения - A.B. Гальченко). Захоронения собак несколько сходны с конскими: они также ориентированы корпусом на ЮЗ, головы отклонены к Ю и к В соответственно. Около грудной клетки одной из них (№1) слева воткнуты два костяных наконечника стрел. Первая собака положена на правом боку с подогнутыми лапами, вторая - на животе с завалом передней части корпуса влево. Возраст собак различен: одна взрослая, другая - 6 месяцев. Порода пастушья.
Кроме этих захоронений в том же районе могильника на выдуве среди костей животного собраны фрагменты кольчуги, что может свидетельствовать о еще одном захоронении (Горбунов В.В. 1996, с. 157).
В случае с этим памятником мы имеем дело не с «могильником» в полном смысле слова, поскольку из 6 особей 5 являются слишком молодыми, чтобы предположить обряд захоронения умершего животного. Очевидно, что Обские Плесы 2 является местом совершения жертвоприношения с последующим захоронением тел принесенных в жертву животных и инвентаря. По мнению исследователей, ритуальные действия касались трех важных сфер жизнедеятельности кулайского общества: скотоводства, охоты и войны, которые были тесно связаны между собой (там же, с. 166). На наш взгляд, погребальный комплекс Обские Плесы 2 демонстрирует сложное переплетение традиций степных скотоводов и таежных охотников.
Для определения характера ритуала крайне важно расположение в конских погребениях наконечников стрел. Из четырех погребений три описаны достаточно полно. В случае с погребением «лошадь 1» два наконечника находятся в положении in situ: один на носовых костях черепа, второй - между ушными отверстиями. Третий лежал несколько поодаль от захоронения (0,2 м к ЮЗ). В погребениях «лошадь 2» и «лошадь 4» наконечники находились соответственно: первый - слева у черепа в районе носовых костей, или перед черепом, слегка правее него; второй - в обоих случаях сразу за черепом на ребрах. В погребении «лошадь 2» третий наконечник лежал за правой передней конечностью, в погребении «лошадь 4» отсутствовал. Видимо, первоначальное положение наконечников стрел в последних двух погребениях соответствовало первому. Такое положение не случайно. В.Д. Кубарев, анализируя изображения коней с памятников Горного Алтая раннего железного века, отмечает, что практически на всех деревянных фигурках присутствуют ритуальные прокалывания голов (1981, С.91). Два нередко сквозных отверстия располагались на уровне темени и за ушами животного; третье - в районе хвоста. Интерпретируя эти факты, В.Д. Кубарев справедливо обраш;ается к данным индоиранской ритуалистики и мифологии, рассматривая их в связи с ритуалом ашвамедхи - жертвоприношения коня. Кульминацией этого ритуала являлось, в частности, разделение коня на три части тремя женами царя.
Следы ритуального использования животных, связанные с поселенческими комплексами
Кости животных, обнаруженные на культовых местах кулайской культуры. В большинстве случаев, контекст обнаружения таких памятников остается неясным, однако в отдельных случаях удалось описать их достаточно полно. При изучении И.М. Мягковым культового комплекса на горе Кулайка помимо металлических изделий были обнаружены костные останки принесенных в жертву животных: бурого медведя, северного оленя, лося (Мягков И.М. 1929, с. 54). Гипотетически можно предположить существование у кулайцев культовых мест наподобие известных в этнографии обских угров и самодийцев, вынесенных за пределы могильников и поселений. Подобным памятником может быть древнее святилище у поселка Барсово, раскопки которого были начаты в 1973 году. На валу более раннего городища Барсов городок 1/9 была обнаружена коллекция художественного литья и несколько ям. В двух из них на дне и на валу обнаружены зубы лошади. Под валом городища, в линзе подзола, на древней поверхности лежала лошадиная челюсть (Чемякин Ю.П. 2000, с. 156). Нами рассмотрено 30 фактов ритуального использования животных населением Приобья в эпоху раннего железного века (исключая амулеты и заупокойную пищу). Из них 21 относится к и и и /-V и кулайской и родственным ей культурам, 9 - к большереченской. Полные скелеты животных зафиксированы только в 13 случаях, черепа и (или) длинные кости - в 17 случаях. Жертвенная фауна довольно разнообразна. В видовом отношении находки распределяются следующим образом: Конь - в 11 случаях; Собака - в 6 случаях; Водоплавающая птица - в 5 случаях; Овца — в 2 случаях; Кабан (свинья) - в 2 случаях; Лось - в 2 случаях; Северный олень - в 2 случаях; Заяц - в 1 случае; Медведь - в 1 случае; Неопределенные - в 6 случаях. В 19 случаях можно подсчитать количество и видовой состав использованных особей. Всего использовано 57 особей. Из них: Собака-28 (49%); Конь-11 (19,25%); Кабан (свинья) - 6 (10,5 %); Заяц-6 (10,5%); Водоплавающая птица - 4 (7 %); Овца-2 (3,5%). Таким образом, чаще других видов в ритуальной практике использовались собака и конь. Дикие животные приносились в жертву довольно редко; причем во всех случаях (кроме водоплавающих птиц) их останки обнаружены на памятниках, которые можно назвать « с вятилищами». Археологически достоверно прослежено только два способа обращения с останками жертвенных животных: их либо закапывали в землю (15 случаев), либо выставляли на шесте в виде шкуры с невынутыми черепом и костями конечностей (8 случаев). Судя по состоянию костей скелета коня на дне рва городища Третий Кордон-1, в отдельных случаях тело животного засыпалось землей не сразу, а по истечении довольно длительного промежутка времени: кости уже не сохраняли полное анатомическое положение, некоторых не хватает. Наконец, при совершении жертвоприношений, связанных с металлургическим производством, кости животных могли помещаться в кострище. Ритуалы, сопровождавщиеся жертвоприношением и (или) иным использоваинем животных довольно рознообразны по смыслу. К погребально - поминальному циклу относятся следующие варианты использования животных или частей их тел. A. «Кенотафы». Кенотафом называется погребение, в котором погребальное сооружение морфологически соответствует стереотипу конкретного некрополя, но не содержит останков умершего или содержит его символического заместителя (Смирнов Ю.А. 1997, с. 176). К этому варианту относится погребение 7 к. 3 могильника Каменный Мыс. Собака была похоронена в соответствии с погребальным обрядом могильника; ей сопутствовал погребальный инвентарь. Использование собаки в качестве заместителя умершего известно в сибирской этнографии. Б. Останки животных, относящиеся к категории погребального инвентаря. Это амулеты, носимые на теле или на одежде. В этом качестве население Приобья использовало резцы и челюсти бобра, зубы медведя и собаки. Сюда же следует отнести и части туш животных, положенных в мргилу в качестве «напутственной пищи», что в большей степени свойственно для скотоводческих племен лесостепного Приобья. B. Сопроводительное жертвоприношение. Это погребение 17 к. 3 могильника Каменный Мыс. Хотя это погребение овцы изолировано от других, оно находится в непосредственной близости от трех человеческих могил, одна из которых (м. 24) относится к самым богатым в данном кургане. Овца положена не в качестве источника пищи , скорее это жертва, адресуемая в дар обитателям Нижнего мира Г. Индивидуальные поминки. Это не только следы тризн в насыпях кулайских и большереченских курганов, но и специфические обряды с использованием водоплавающих перелетных птиц. зафиксированные в ряде могил в заполнении или на уровне перекрытия. Д. Оформление коллективных поминальных комплексов, сопровождавшееся выставлением конских голов у границы курганного пространства. Зафиксировано как на кулайском могильнике Каменный Мыс, так и (особенно широко) на памятниках скотоводов лесостепей. Е. Защитные (апотропеические) жертвоприношения, совершаемые при нарушении захоронения. Все три известных случая относятся к быстровскому некрополю. Использовались конь, собака, свинья. Животные использовались и в ритуальной практике, связанной с иными сферами человеческой деятельности. А. Жертвоприношения, совершенные в контексте производства металлических изделий. Наиболее многочисленная серия. Костными останки животных расположены в непосредственной близости от очагов, имевших производственное и культовое значение. Эти комплексы обнаружены почти исключительно на кулайских памятниках (5 случаев), лишь одна находка сделана в большереченском жилище. В тех случаях, когда это можно определить, использовались собака, заяц, овца.
