Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Власть и пресса на пороге Великих реформ. Критика николаевского цензурного режима и проблемы свободы печати 35
1 « Оттепель» в начале царствования Александра II: ожидания и надежды журналистики 36
2 «Прогрессивная партия» в Главном управлении цензуры 76
Глава 2. Надзор за прессой в период подготовки к отмене крепостного права 111
1 Царское правительство в поиске средств и методов регулируемой гласности 112
2 Bureau de la presse и несостоявшееся «министерство цензуры» 148
Глава 3. Начало трансформации цензурного режима в условиях обострения внутриполитической обстановки 182 1 «Команда» реформы: программы и действия П. А. Валуева и А. В. Головнина в области печати 184 2 Цензурное «двоевластие», Временные правила 1862 г. и первый правительственный проект преобразования цензуры 220
Глава 4 Закон о печати 1865 г. и последующие меры власти по управлению периодикой 271
1 Руководящая роль МВД в надзоре за журналистикой и осуществлении цензурной реформы 275
2 Характерные черты нового цензурного режима и усиление административного воздействия на прессу 317
3 Цензурная политика правительства в последний период царствования Александра II . 356
Глава 5. Изменения в составе и структуре русской печати эпохи Великих реформ 381
Заключение 447
Библиография 459
- Оттепель» в начале царствования Александра II: ожидания и надежды журналистики
- Царское правительство в поиске средств и методов регулируемой гласности
- Bureau de la presse и несостоявшееся «министерство цензуры»
- Руководящая роль МВД в надзоре за журналистикой и осуществлении цензурной реформы
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Условия функционирования и развития русской периодической печати, особенно ее отношения с властью постоянно находятся в поле внимания отечественной журналистской науки. Исследования в данном направлении приобретают характер всегда актуального в своей непрерывности поиска отправных начал познания феномена организованной и целеориентированной социальной коммуникации. Злободневность этого поиска обусловленна как интенсивными, противоречивыми процессами в сфере массмедиа и их влиянием на политическую, культурную, духовную жизнь страны, так и по-прежнему насущной задачей теоретического осмысления и практического решения проблемы свободы слова в качестве основного условия конструктивных взаимоотношений власти и общества. Названные исследования имеют множество векторов. Среди последних важное место занимает исторический вектор. Ранее пройденное и пережитое, разумеется, нигде и никогда не повторяется в современности буквально. Однако истоки сегодняшних противоречий и коллизий в массовых коммуникациях следует искать не только в близких к нам годах XX в., но и прослеживать те нити, которые тянутся к ним из далекого прошлого. Из этих минувших времен наибольший интерес представляет перекликающаяся с нашими днями эпоха буржуазно-либеральных реформ второй половины XIX в. На материалах названного периода построена настоящая диссертационная работа.
В комплексе условий развития печати мы выделяем для анализа внешние влияния, а среди них прежде всего те, которые порождены действиями государственных органов. Для самодержавной России свойственно непрерывное административное вмешательство в дела прессы, их регулирование, выраженное в создании механизмов воздействия на журналистку. [Различая журналистку как деятельность и как совокупность изданий, мы далее в одном синонимическом ряду используем понятия: пресса = печать = периодика = журналистика. – Л. М.]
В эпоху, предшествующую полосе реформ, особенно в царствование Николая I подавление инакомыслия и вообще сколько-нибудь самостоятельной социально-политической мысли в прессе достигает апогея. Закономерно, что вопросы о гласности, выражении общественного мнения, границах свободы печатного слова приобретают остроту сразу же по восшествии на престол Александра II, когда только-только определяются контуры грядущих перемен. Соответственно и внимание исследователей внутренней и информационно-литературной политики второй половины XIX в. тоже привлекает цензура, ее контролирующее, оценочное, регламентирующее, охранительное, репрессивное, манипулятивное и регулятивное функционирование. Чаще всего цензура интерпретируется как деятельность специальных учреждений, наделенных особыми надзорными полномочиями. Применительно к анализу условий жизнедеятельности периодической печати мы используем понятие «цензурный режим».
По своему объему понятие цензурного режима гораздо шире понятия цензура. Существенными его составляющими, на наш взгляд, являются:
практика специальных цензурных учреждений, лиц и органов, наделенных полномочиями надзора за периодикой;
законодательство и издание подзаконных актов, либо закрепляющих административный произвол в отношении печати, либо расширяющих правовое поле функционирования прессы;
организационные и экономические условия бытия журналистики, в частности, свобода учреждения изданий, возможность частно-предпринимательской инициативы в сфере печати;
дифференциация условий развития групп и отрядов прессы, различающихся по тематике, идеологическому направлению, аудитории;
отношение социально активных слоев общества к печатному слову с точки зрения терпимости или нетерпимости к публичному выражению противостоящих мнений.
Как видно, в каждом компоненте имеется предпосылка разновекторной эволюции. Важно подчеркнуть также, что цензурный режим, во-первых, в определенной своей части складывается независимо от власти, под воздействием факторов, которые сами влияют на власть. Таково, например, общественное настроение. Этот режим, во-вторых, как необходимый социуму регулятор информационного процесса эффективно проявляет себя и при отсутствии, даже законодательном запрещении институциализированной цензуры. Сказанное еще раз подтверждает злободневность поднимаемой нами темы. Она актуальна и в том значении этого слова, которое указывает на интерес к теме известного круга людей. Прежде всего мы имеем в виду растущую группу исследователей, специализирующихся на филологических, исторических, политологических, культурологических и иных аспектах цензуры.
Методологическая основа и методы исследования. Многолетнее изучение отечественной цензуры и периодической печати XVIII – XIX вв. убедило автора в необходимости найти опору в таком подходе, который органично объединил бы представления о цензурном режиме и прессе, их динамике в конкретно-историческом контексте. Результатом этого самоопределения стало обращение к системной методологии. В соответствии с ней социальная система рассматривается как комплекс взаимодействующих и взаимосвязанных элементов, которые обладают общей целенаправленной активностью и образуют единое целое, наделенное свойствами, не присущими отдельно взятым его компонентам. Система объединяет элементы, относящиеся к разным уровням организации материи. Каждый элемент включен в систему не целиком, а только одной гранью (свойством), остальными же сторонами он принадлежит иным системам. К примеру, журнал «Морской сборник», помимо системы печати, одновременно входит и в систему флота, просвещения, правительственного либерализма. Здесь берут начало бесчисленные связи системы с окружающей средой.
Ключевую роль в системообразовании играют подсистемы – управляющая и управляемая. Они имманентны любой социальной системе и позволяют нагляднее эксплицировать внутрисистемный распорядительный механизм. В нашем случае управляемая подсистема компонуется из собственно органов периодики. К управляющей подсистеме относятся создаваемые в пространстве прессы руководящие органы, обязательные для исполнения нормы и правила, авторитетные мнения, инициируемые и поддерживаемые влиятельными силами процессы в журналистике и т. д. Противоположности подсистем взаимополагают друг друга, но существуют обычно в ассиметричной форме: при доминировании управляющей подсистемы.
Внешняя для прессы среда, на связи с которой мы указывали, представляет собой множественную совокупность других систем. Самые мощные из них – власть и церковь – располагают возможностью первыми в своих интересах формировать цензурный режим, более того – прямо участвовать в создании управляющей подсистемы печати, учреждая органы светской и духовной цензуры. Тут имеет место известный в системологии эффект превращения компонента среды в элемент системы. Своеобычность системы печати выражается и в том, что все окружающие системы являются для нее поставщиками информационного «сырья». Прежде чем стать через прессу достоянием общества, фрагменты информационных потоков других систем проходят процедуру фильтрации, являющуюся одним из основополагающих компонентов цензурного режима. Фильтры делятся на несколько типов. В управляющей подсистеме они очевиднее всего действуют как предварительный надзор, в управляемой подсистеме – преимущественно как самоцензура.
Идентифицируя интегративное качество системы печати, мы в принципе раскрываем самую ее сущность. Она заключается в том, что взаимодействие названных элементов и подсистем в их связях с окружающей средой ведет к формированию отдельного сектора информационной инфраструктуры общества, порождает особую форму организации и распространения информации в виде периодических изданий, содержание и идейное направление которых обусловлено потребностями социальных систем и существующим цензурным режимом.
Системный подход, помогая в формировании представлений о сложноорганизованной целостности, затем не ограничивает, а предполагает применение других научных методов и средств. В диссертационной работе, опираясь на принципы системности и исторической объективности, мы используем историко-генетический, сравнительный, структурно-функциональный, проблемно-хронологический, документальный и биографический методы, прибегаем к приемам статистического анализа и изучения наиболее репрезентативных примеров (case-study).
Источниковая база исследования. Избранные методы предопределили обращение к определенному кругу источников. Здесь представлены:
-
Официальные материалы и документы о подготовке и осуществлении преобразований в эпоху Великих реформ;
-
Нормативные акты и материалы законотворческой работы в области цензуры и печати, распоряжения о функционировании и перестройке деятельности органов надзора, управлении и контроле за периодикой;
-
Архивные материалы о планах и действиях власти в сфере журналистики: документы из фондов III Отделения, министерств народного просвещения, внутренних дел, Св. Синода, Главного управления цензуры, Главного управления по делам печати, цензурных комитетов и т. д.;
-
Дневники, воспоминания, письма политических деятелей (Александр II, вел. кн. Константин Николаевич, П. А. Валуев, А. В. Головнин, Д. А. Милютин, К. П. Победоносцев, Ф. И. Тютчев, Е. М. Феоктистов, В. А. Цеэ и другие) и представителей литературно-общественных кругов (В. С. Аксакова, И. С. Аксаков, П. В. Анненков, Н. Н. Златовратский, М. Н. Катков, А. И. Кошелев, С. Ф. Либрович, В. П. Мещерский, А. Я. Панаева, А. Ф. Тютчева, Б. Н. Чичерин и т. д.);
-
Материалы прессы, представляющие интерес в связи с участием журналистов в обсуждении проектов цензурной реформы и откликами печати на перемены в цензурном режиме, а также позволяющие уточнить проблемно-тематическую и идейную направленность изданий.
Степень научной разработанности темы. Характер диссертационной темы, находящейся на стыке нескольких научных дисциплин, поставил автора перед необходимостью обратиться к большому кругу научных работ, как расширяющих, так и конкретизирующих представления об условиях жизнедеятельности печати в России второй половины XIX в.
В создание общей картины отечественной перестройки 1855–1881 гг. и анализ перемен в прессе и цензуре ценный вклад внесли историки всех пореформенных поколений – Г. А. Джаншиев, И. Е. Забелин, В. О. Ключевский, А. А. Корнилов, С. В. Рождественский, С. М. Соловьев, С. С. Татищев и Н. М. Дружинин, П. А. Зайончковский, Л. Г. Захарова, Б. Г. Литвак, С. В. Мироненко, Б. Н. Миронов, Г. Е. Миронов, В. Г. Чернуха, Н. Я. Эйдельман и многие другие. Вникнуть в суть противоречий и взаимовлияния намерений правительства и позиций различных течений общественной мысли помогли нам работы В. Я. Гросула, Б. С. Итенберга, М. Д. Карпачева, И. В. Кондакова, Ш. М. Левина, В. В. Леонтовича, С. И. Романовского, О. Ф. Русаковой, В. А. Твардовской, Н. И. Цимбаева, К. Ф. Шацилло, Р. Г. Эймонтовой.
Многие аспекты темы сопряжены с теоретико-методологическим осмыслением феноменов журналистики и прессы. В рамках этой проблематики отметим труды И. М. Дзялошинского, С. Г. Корконосенко, А. П. Короченского, Л. Е. Кройчика, Б. Н. Лозовского, В. Ф. Олешко, Е. П. Прохорова, Л. Г. Свитич, В. А. Сидорова, В. В. Тулупова, В. В. Ученовой.
К числу базовых относятся исследования по истории русской печати, в которых раскрываются не только идейно-содержательное наполнение изданий, но и обстоятельства учреждения газет и журналов, их отношений с властью и цензурой, влиятельными социальными группами. Предпринятые нами изыскания были бы невозможными без обращения к монографиям А. И. Акопова, Е. В. Ахмадулина, А. Ф. Бережного, Л. П. Громовой, А. В. Западова, Б. И. Есина, М. М. Ковалевой, Б. П. Козьмина, А. И. Станько, Г. И. Щербаковой и многих других. Расширение диапазона историко-журналистских штудий имеет результатом значительное увеличение числа публикаций, посвященных провинциальной периодике. Здесь за последние годы к известным работам Г. В. Антюхина, Х. С. Булацева, Л. С. Любимова, В. А. Павлова, Е. Д. Петряева, А. И. Станько и т. д. добавились интересные исследования Ф. Л. Аракелян, Л. Е. Кройчика, Ф. Т. Кузбекова, Е. В. Курбаковой, Ю. Л. Мандрики, В. Д. Таказова и других.
Цензура как относительно самостоятельное общественное явление, ее социокультурная природа и механизмы ее влияния на индивидуальное и массовое сознание еще не стали в отечественной науке предметом специального комплексного анализа. Однако отдельные стороны названных феноменов раскрыты в ряде работ. Ученые-юристы Ю. М. Батурин, Ф. З. Лифшиц, О. А. Омельченко, М. А. Федотов с политико-правовой точки зрения исследовали органически присущие цензуре тесные связи с институтами власти и соответствующий этому характер деятельности органов надзора за прессой. Психологические и этические аспекты внешнего контроля за мыслью и словом и самоцензуры рассматривали Л. М. Баткин, Л. Я. Гозман, Б. В. Дубин, И. С. Кон, Д. В. Ольшанский. В русле философско-политических и философско-социологических подходов роль цензуры в идеологической практике и политической борьбе изучали Э. Я. Баталов, Т. М. Горяева, Л. Д. Гудков, Ю. А. Ермаков, А. Г. Киселев, С. В. Коновченко, И. Е. Левченко и другие.
Сложным составом отличается литература о цензурном режиме эпохи Великих реформ. В характеристике степени изученности избранной темы мы выделяем здесь три этапа – досоветский, советский и постсоветский.
Во второй половине XIX – начале XX в. тема условий жизнедеятельности и свободы печати разрабатывалась интенсивно. Богаты фактологическим материалом и несут в себе эмоциональный отзвук происшедших событий произведения А. Н. Котовича, М. К. Лемке, В. Л. Львова-Рогачевского, Н. Я. Новомбергского, В. А. Розенберга, А. А. Сидорова, А. М. Скабичевского, П. С. Усова, Н. А. Энгельгардта, В. Е. Якушкина и других. Каждый из авторов подходил к вопросам надзора за периодикой и управления ею с определенных позиций. Например, в работах М. К. Лемке отразились критические взгляды российских либералов, разочарованных в результатах цезурной реформы 1865 г. Н. Я. Новомбергский рассматривал отечественную цензурную практику в сравнении с процессом освобождения печати в странах Европы. В. А. Розенберг подробно изложил историю развития административного воздействия на журналистику. Н. А. Энгельгардт одним из первых предпринял попытку более широкого взгляда на цензурный режим – в контексте не только политики правительства, но и общественного настроения, изменяющегося поведения прессы.
Особую группу дореволюционной литературы составляют правовая публицистика К. К. Арсеньева, В. В. Берви-Флеровского, А. Д. Градовского и труды юристов-теоретиков И. Е. Андреевского, Э. Н. Берендтса, В. Ф. Дерюжинского, И. Я. Фойницкого. Они размышляли о трансформациях цензуры и раскрепощения печатного слова с точки зрения юриспруденции и обосновывали перспективы законотворчества в области прессы.
Особенность историографического наследия советской эпохи заключается в том, что цензура длительное время находилась в тени исследовательского внимания. Поскольку наличие партийно-советской цензуры отрицалось, то нежелательным, во избежание негативных параллелей, было обращение к истории дореволюционных органов надзора за периодикой. Появлялись лишь библиографические, архивно-источниковедческие работы О. А. Гарьяновой, Л. М. Добровольского, М. Л. Лурье, А. В. Мезьер, Л. И. Полянской и других. Тема цензуры затрагивалась в единственном, пожалуй, направлении – в связи с так называемыми революционными ситуациями 1860-х и конца 1870-х гг. и борьбой революционных демократов с царским правительством за свободу печати. Эти вопросы рассматривались в ряде статей сборников «Революционная ситуация в России в середине XIX века», работах Ю. И. Герасимовой, И. В. Оржеховского, диссертациях Г. С. Лапшиной, М. В. Львовой, И. В. Новожиловой, П. С. Рейфмана, А. Я. Стариковой и других. Историки журналистики, обращаясь к преимущественно к прошлому демократической периодики и деятельности видных ее представителей, также останавливались на многочисленных сюжетах цензурных преследований этой прессы. При определенной ограниченности и идеологической заданности советской историографии названные работы о цензуре имеют несомненную ценность. Они в известной мере передавали реальные очертания цензурной политики 1855–1881 гг., личностное ее восприятие государственными деятелями и литераторами того времени.
Следует отметить, что уже в годы перестройки, на финише советской эпохи исследования цензуры приобретают большую объективность и масштабность. Показательны в этом отношении монография В. Г. Чернухи, диссертация Н. Г. Патрушевой. Книга В. Г. Чернуха, например, примечательна взаимосвязанностью анализа цензурно-законодательных мероприятий власти и развития в период Великих реформ некоторых крупных отрядов прессы – правительственной, официозной, консервативной.
Утверждение новых методов и подходов, углубление анализа, приумножение источниковой базы становятся основой постсоветского научного поиска в области цензуры царской России. Организационную и координирующую роль в нем сыграли и играют коллективные формы научно-коммуникативной деятельности. В 1991 году Институт истории естествознания и техники Ленинградского отделения РАН и Ленинградский госуниверситет организовали первую в стране конференцию по цензуре. В 1993 г. на кафедре истории журналистики СПбГУ начал работу постоянный семинар «Цензура в прошлом и настоящем». С тех пор в крупнейших научных центрах России регулярно проводятся аналогичные конференции и на них в докладах и сообщениях О. Ю. Абакумова, М. Б. Конашева, И. В. Кравченко, А. В. Луночкина, Н. А. Паршуковой, Н. Г. Патрушевой, Д. И. Раскина, В. И. Харламова, Г. И. Щербаковой и других освещены многие вопросы цензуры отдельных изданий, законодательства и практики надзора в эпоху Великих реформ. По материалам семинара на кафедре истории журналистики СПбГУ выпущены содержательные сборники, в которых деятельности цензоров-профессионалов и цензурной политике правительства во второй половине XIX в. посвящены выступления Д. А. Бадаляна, С. М. Балуева, В. Г. Березиной, Л. П. Громовой, Г. В. Жиркова, Б. Я. Минсонжникова, Ю. А. Потапова, Е. С. Сониной, В. Д. Таказова, А. А. Шелаевой и других. С 2001 г. выходит сборник «Цензура в России: история и современность». Это издание Российской национальной библиотеки и С.-Петербургского филиала ИИЕТ РАН, объединило исследователей цензуры. Значительный вклад в разработку избранной нами темы внесли публикации документов и статей, посвященных организации ведомства надзора, цензурному законодательству, этапам цензурной реформы 1865 г. и т. д. Среди авторов – зарубежные историки Б. Гишар, И. П. Фут, М.-Т. Чолдин и отечественные ученые Н. А. Гринченко, Г. В. Жирков, В. С. Измозик, Н. Г. Патрушева, Д. И, Раскин, Н. Б. Рогов, А. И. Федута, В. Г. Чернуха и другие.
Особенность постсоветской историографии заключается в появлении монографий и диссертаций по отдельным отраслям цензуры, а также работ обобщающего характера. Речь идет об исследованиях Д. В. Иванова, С. И. Григорьева, Л. Ю. Гусмана в области военной, придворной, иностранной цензуры. Отметим особую значимость для подготовки настоящей диссертации книг Г. В. Жиркова «История цензуры в России XIX века» и «История цензуры в России XIX–XX вв.». Хотя они изданы в качестве учебных пособий, тем не менее формируют целостный научный взгляд на сущность и динамику официального надзора за печатью.
Результаты научного постижения двигательных сил и обстоятельств эволюции отечественной периодической печати во второй половине XIX в. поставили ряд вопросов, которые в рамках ранее проведенных исследований остаются нерешенными. Отдавая должное научному вкладу предшественников, можно утверждать, что необходимо продолжить исследование условий и факторов взаимополагающего развития цензурного режима и прессы в тесной связи их элементов и в целом. Напряженная и динамичная эпоха Александра II дает богатый и далеко еще не исчерпанный материал для анализа данных феноменов и процессов. Это и определило выбор темы нашего исследования, его стратегию, цели и задачи.
Объект и предмет, цели и задачи исследования. Объектом исследования является система русской легальной печати, состоящая из управляющей и управляемой подсистем, организующая и распространяющая информацию в виде периодических изданий, содержание и идейное направление которых обусловлено потребностями других социальных систем и предписаниями цензурного режима.
Предметом исследования являются взаимосвязанные и обусловленные радикальными социальными преобразованиями процессы трансформации цензурного режима и развития прессы в 1855-1881 гг.
Цель диссертационного исследования состоит в том, чтобы на основе изучения предпосылок и причин, планирования, осуществления и результатов преобразований в сфере печатного слова выявить системные закономерности воздействия внешних и внутренних факторов на состояние как управляющей и управляемой подсистем, так и системы прессы в целом.
Сообразно поставленной цели выстраиваются три блока исследовательских задач.
Во-первых, по отношению к окружающей среде системы печати и в соответствии с магистральным направлением реформ необходимо
проанализировать позиции власти и общественности в решении задач обеспечения определенной меры гласности и свободы печати,
раскрыть природу постепенной перестройки старого цензурного режима и длительного поиска новых методов управления прессой,
рассмотреть ход законодательной работы, отражающей объективные и субъективные противоречия между осознанием необходимости опоры на журналистику в проведении реформ и опасением усиления дестабилизирующих выступлений периодики,
установить пределы достигнутого в цензурных преобразованиях и причины их незавершенности, дать характеристику тенденциям в отношениях прессы и власти на этапе перехода от реформаторства к охранительству.
Во-вторых, применительно к управляющей подсистеме системы печати требуется
определить роль министерств народного просвещения, внутренних дел и их руководителей в подготовке и осуществлении цензурной реформы, введении в практику управления и контроля за прессой правовых норм,
воссоздать ход перемен в аппарате надзора, проследить процесс становления смешанной, предварительно-последующей цензуры,
выявить ключевые моменты дифференциации цензурных условий в зависимости от тематики и идейной направленности изданий.
В-третьих, по отношению к управляемой подсистеме, т. е. совокупности газет и журналов следует
оценить вклад прессы, литераторов и публицистов в критику николаевского цензурного режима и формирование общественного мнения о пользе гласности и свободы печатного слова для обновляемой России,
определить позиции, меру влияния печати на обсуждение проектов цензурного устава, действий по управлению прессой,
рассмотреть перемены в структуре отечественной периодики эпохи реформ, дать классификацию основных групп прессы и выявить особенности цензурных условий их жизнедеятельности.
Научная новизна исследования. Научная новизна диссертационной работы заключается в следующем:
-
Трансформация цензурного режима и развитие печати в эпоху либерально-буржуазных преобразований впервые изучаются в русле системного подхода детально и в полном объеме, включая перемены в практике надзора за прессой, законодательной основе функционирования органов цензуры и печати, во внецензурных методах влияния социальных субъектов на периодику и т. д.
-
Исследование имеет комплексный характер и в соответствии со сложностью задач, широтой проблематики реализует системные методологические подходы к рассматриваемому предмету.
-
Проблемы взаимодействия системной окружающей среды и системы периодической печати исследуется в единстве теоретических и практических аспектов управления и самоуправления в сфере журналистики, с учетом «веса» и роли главных субъектов цензурного режима.
-
В анализе этапов перестройки цензурного режима выявлены
-
причины длительной подготовки реформы, положившей начало раскрепощению печатного слова и правовых отношений власти и прессы,
-
мотивы выбора правительством варианта реформы, предусматривающего комбинацию элементов последующей (судебно-карательной) и предварительной цензуры,
-
обстоятельства усиления административных начал в управлении прессой после осуществления цензурной реформы.
-
-
Показана неодинаковая степень жесткости цензурного режима для различных изданий, что создает для них более удобные или менее благоприятные условия существования.
-
Обращено внимание на факт появления влиятельных газет, занимающих особое место в системе периодической печати.
-
Ряд источников впервые вводится в научный оборот.
Основные положения, выносимые на защиту:
1. Российский цензурный режим XIX в. как межсистемный регулятор содержания и распространения печатного слова интегрирует в себе нормы, традиции, оценки и установки, зафиксированные в государственных документах, законодательных актах, общественном мнении и т. д. Социальные субъекты, активно участвующие в формировании этого режима, образуют иерархическую структуру, на вершине которой находится самодержавная власть. Первые перемены в порядке надзора за печатью, предпринятые «сверху», совпадают с требованиями и инициативой широкой общественности и перерастают в трансформацию цензурного режима, продолжающуюся на протяжении всего царствования Александра II.
2. Система периодической печати находится под воздействием многих условий. Среди них наиважнейшую роль играют позиции и мероприятия власти. Здесь возникает обстановка конкурентной борьбы, поскольку неправительственные социальные силы в атмосфере реформ добиваются расширения прав на руководство периодикой. Состояние больших и малых групп печати, конечно, зависит и от уровня грамотности населения, информационных потребностей общества, кадрового потенциала журналистики, материальной и полиграфической базы. Но самое веское слово остается за цензурной политикой самодержавия.
3. Надзор за мыслью и словом подданных – явление более древнее, чем закрепощение крестьянства, институционализация сословий и т. д. Полоса реформ, как известно, не коснулась политической составляющей монархии, а преобразование цензурного режима растянулось на четверть века и приобрело четко выраженную поэтапность. Целостность представления о нем может быть достигнута только при последовательном рассмотрении особенностей сменяющих друг друга периодов.
4. Подготовительный этап (1855–1861) по содержанию не мог быть ничем иным как не столько созданием новой, сколько осторожным демонтажем старой, николаевской структуры надзора за прессой. Причем в опоре на умеренные либерально-консервативные идеи, сформулированные еще в предшествующее царствование.
5. Период активной законотворческой работы (1862–1865) примечателен всесторонним обсуждением проектов нового устава в правительстве, обществе и печати, а главное – принципиальным решением власти, остановится на временных мерах перехода от предварительной цензуры к карательной, при параллельном действии административных и правовых методов управления прессой. Незавершенность этой реформы – сознательный выбор правительства Александра II.
6. Со второй половины 1860-х гг., на стадии спада реформаторского движения сталкиваются между собой стремление укрепить правовые основания функционирования печати и консервативно-охранительная тенденция, делающая ставку на расширение административных методов управления периодикой. Ситуация неопределенности сменяется при М. Т. Лорис-Меликове надеждами на продолжение прогрессивно-либеральных преобразований цензурного режима, но точку всему ставит трагический исход схватки народовольцев с властью – гибель Александра II.
7. Цензурный режим отчетливо дифференцируется по степени строгости в отношении различных групп печати. Значительно расширяются возможности для количественного роста научных и научно-популярных, специально-технических, справочных, церковных и других газет и журналов. Проблемные и конфликтные ситуации локализуются преимущественно вокруг общественно-политической прессы. Повышенное внимание к ним со стороны исследователей оправданно, но драматические сюжеты схваток с цензурой не должны заслонять собой общую картину пореформенного поступательного развития периодической печати в целом.
Практическая значимость исследования. Практическая ценность диссертации определяется построением системной модели исследования, содержащимися в нем новым фактическим материалом, наблюдениями и оценками автора. Результаты исследования могут быть использованы филологами, историками, культурологами, политологами, социологами при изучении цензурного режима и периодической печати России, а также найти применение в разработке и преподавании курсов и спецкурсов по теории и истории отечественной журналистики. В диссертации содержатся положения и выводы, небесполезные для учредителей, редакторов газет и журналов, руководителей и работников служб, осуществляющих управление в сфере СМИ.
Апробация результатов исследования. Апробация результатов исследования осуществлена:
-
в выступлениях на международных, всероссийских, региональных, межвузовских и других научно-практических конференциях и теоретико-методологических семинарах по проблемам цензуры и журналистики в Москве, С.-Петербурге, Воронеже, Екатеринбурге, Кургане, Перми, Ростове-на-Дону, Сургуте, Челябинске;
-
в лекциях и на семинарских занятиях со студентами-журналистами и творческими сотрудниками СМИ по актуальным вопросам теории, истории и практики печати;
-
в двух монографиях, статьях в журналах и сборниках, тезисах докладов (общий объем публикаций по теме составляет более 70 п. л.);
-
диссертация обсуждена на заседании кафедры истории журналистики С.-Петербургского государственного университета.
Структура диссертации. Структура диссертации подчинена решению поставленных задач. Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения и библиографии.
Оттепель» в начале царствования Александра II: ожидания и надежды журналистики
Поражение России в Крымской войне (1853-1856) подводит черту под намерениями правящих кругов избежать или отсрочить назревшую модернизацию страны. Сама эта кампания есть не что иное, как попытка уверенного в своей силе императора Николая I воспользоваться слабостью Турции, аннексировать стратегически важные территории и утвердить господство над Черноморскими проливами . Но на стороне Турции в военные действия вступают Англия, Франция, Сардиния, в любой момент Австрия и Швеция готовы присоединиться к антироссийской коалиции, и Пруссия не дает гарантий нейтралитета...
Всего за несколько лет до этого, в 1850 г., в Петербурге пышно празднуется 25-летие царствования Николая І. В представленных по торжественному случаю всеподданнейших отчетах министерств и ведомств доказывается, что «положение России и ее монарха никогда еще не было, более славно и могущественно» . Крымская война наглядно демонстрирует действительный уровень развития России к середине XIX в. «Военные действия одновременно против турок на Кавказе и англофранцузского десанта в Крыму, - пишет Е. П. Сичинский, — создали исторически» уникальную шкалу для сравнения. Поражение турецкой армии на Кавказе свидетельствовало о сохранении Россией своего военно-экономического потенциала в системе ценностей средневекового общества. Но при столкновении с западноевропейскими государствами никакой героизм русских солдат не мог заменить отсутствия современной военной техники и передовых методов военной организации»3.
Важно иметь в виду, что Россия ведет войну, будучи без единого союзника, находясь в дипломатической изоляции и военно-политическом противостоянии со всей Европой. Никакая держава никогда не смогла бы победить в данных условиях. Но представления современников о предпосылках печального исхода войны и действительная картина событий,;яв-ляются, скорее всего, далеко не идентичными. И то не вина россиян, воспитанных в духе полного повиновения и безусловного доверия к власти, лишенных навыков самостоятельных зрелых суждений. С середины 1820-х гг., замечает историк О. Р. Айрапетов, формируется «поколение, настолько... приученное к мысли о военной неуязвимости России, что оно окажется не в состоянии не назвать отступление поражением, а поражение — катастрофой. Если же война проиграна, рассуждало это поколение, то виновата в этом государственная система... Либеральные настроения имели, таким образом, корни в оскорбленном чувстве национальной гордости... Парадокс состоял в том, что эти настроения были следствием "николаевской" системы ценностей»4. Складывается мнение: «Если такое позорное поражение, то все у нас из рук вон плохо и нужны перемены». Эту упрощенную формулу можно считать своеобразной «местью» образованной общественности прошедшему царствованию за его имперскую гордыню и систематическое удушение независимой мысли и слова.
Новый социальный подъем в России обычно связывают с бесславным окончанием Крымской войны и заключением в 1856 г. унизительного для страны мирного договора. Однако оживление в обществе, изменение настроений наступают несколько раньше. Еще во время войны ощутимо дают о себе знать признаки глубокого кризиса николаевских порядков. Общественному осуждению подвергается прежде всего та сложившаяся при Николае I ситуация, емкую характеристику которой дает Ф. И. Тютчев: «Подавление мысли было в течение многих лет руководящим принципом правительства. Следствия подобной системы не могли иметь предела или ограничения - ничто не было пощажено, все подвергалось этому давлению, все и все отупели»5.
Конечно, в начале войны не испытывается недостатка в ура-патриотических и верноподданнических заявлениях. В стихах и в прозе они в изобилии публикуются на страницах журналов и газет. Тем не менее довольно скоро, особенно в просвещенных кругах, умонастроение меняется. Об этом свидетельствует, например, известный мемуарист Е. М. Феоктистов: «...Во время Крымской войны люди, стоявшие высоко и по своему образованию, и по своим нравственным качествам, желали не успеха России, а ее поражения. Они ставили вопрос таким образом, что если бы император Николай восторжествовал над коалицией, то это послужило бы и оправданием и узаконением на долгое время господствовавшей у нас ненавистной системы управления; мыслящим людям было невозможно мириться с этою системой; она безжалостно оскорбляла самые заветные их помыслы и стремления»»6. Постепенно все более критически оценивают ситуацию и славянофилы, поначалу приветствовавшие вступление страны в войну, видя в ней борьбу за права и привилегии Православной церквив Турции. А. И. Кошелев так описывает атмосферу, царившую после 1853 г.: «Казалось, что из томительной, мрачной темницы мы как будто выходим если не на свет божий, то по крайней1 мере в преддверие к нему, где уже чувствуется освежающий воздух. ... Высадка союзников в Крым ... и обложение Севастополя нас не слишком огорчили; ибо мы были убеждены, что даже поражение России сноснее и даже для нее полезнее того положения, в котором она находилась в последнее время. Общественное и даже народное настроение, хотя отчасти бессознательное, было в том же роде» . Правительство, увязшее в военных делах, поневоле ослабляет цензурный режим. У всех мыслящих людей в России неудачи на Крымском фронте раскрывают глаза на несостоятельность институтов, созданных за последние тридцать лет.
Историк А. А. Корнилов указывает, что «хотя до конца царствования Николая I все реакционные меры, принятые после 1848 г., формально оставались в силе, однако же люди чуткие уже в 1853 г. почувствовали приближение оттепели» . Сам император, наверняка, не мог не ощутить сдвигов в расположении духа общества. Тем более что об этом ему начинают прямо говорить люди, верность которых не вызывает сомнения. В конце 1854 г. признанный апологет «официальной народности» и «лейб-публицист» М. П. Погодин передает царю очередную историко-политическую записку. Редактор «Москвитянина» высказывается смело и резко: «...Дела становятся час от часу мудренее; отношения сложнее; умнейших людей старого, даже недавно прошедшего времени недостает для новых обстоятельств... а мы хотим пробавляться» не только старыми людьми, но и старыми формами, которые обветшали даже просто от времени. ... Что было бы, если бы обозреть все: судопроизводство, жизнь духовенства; дворянское воспитание; столичную роскошь, взяточничество под всеми видами, проникнувшее до самого престола? Страшная представлялась бы картина!»9 Неизвестно, созревает ли у императора решение пойти на какие-то преобразования. Смерть застает его в обстановке не только военных невезений, но и общего неблагополучия в стране, отягощенной крепостным правом.
В программной статье первого номера «Полярной звезды» (1855) А. И. Герцен подводит итог сложного этапа жизни страны: «Николай прошел... Россия сильно потрясена последними событиями. Что бы ни было, она не может возвратиться к застою; мысль будет деятельнее, новые вопросы возникнут... Россия вступает в новый отдел своего развития. Смерть Николая больше, нежели смерть человека, смерть начал, неумолимо строго проведенных и дошедших до своего предела. При его жизни они могли кой-как держаться, упроченные привычкой, опертые на железную волю. После его смерти - нельзя продолжать его царствования»10. Также и в России «не только революционно настроенные элементы, состоявшие главным образом из молодежи, но и широкий круг недовольных, ропщущих людей либерального или хотя бы даже полулиберального настроения»11 воспринимают кончину Николая I не как финал жизни отдельного могущественного человека, но как появление возможностей обновления во всем старом государственном строении, которое тот настойчиво защищал.
Царское правительство в поиске средств и методов регулируемой гласности
В 1858-1861 гг. суть и содержание будущих реформ - судебной, земской, университетской, военной и т. д. — являются предметом внутриведомственных дискуссий и еще окончательно не сформулированы верховной властью. Они активно дебатируются в рукописной и заграничной литературе. Кроме того, хотя по букве закона в печати не допускается обсуждение общественных вопросов до объявления о них «видов правительства», но легальная пресса не может пройти мимо проблем грядущих преобразований. Отсюда необходимость как-то приспособить систему надзора к новым условиям. Выше уже говорилось, что в.феврале 1858 г. в целях централизации управления периодикой упраздняются- цензурные1 подразделения в-военно-морском» и военном, ведомствах. Реорганизация происходит и в других ветвях аппарата контроля за литературой; в частности, в духовной цензуре Русской Православной Церкви.
По решению Синода 1 марта. 1858 г. закрывается цензурный комитет при С.-Петербургской духовной академии. Начинает действовать подчиненный непосредственно Синоду С.-Петербургский духовно-цензурный комитет. Затем аналогичным образом отделяются от духовных академий и становятся самостоятельными учреждениями под руководством епархиальных архиереев духовно-цензурные комитеты в Москве, Киеве и Казани5. Переустройство духовной цензуры вызвано, на наш взгляд, двумя главными причинами. Во-первых, открытое провозглашение нового курса внутренней политики Александра II сопровождается со стороны государства требованием к Церкви усилить деятельность в тех сферах, которые тесно связаны с охранением самодержавия, особенно — в культурно-идеологической. В резолюции на одном из докладов обер-прокурора Синода император подчеркивает: «Служители церкви в государстве должны действовать в видах правительства»6. Речь идет о том, что Церковь должна помочь без потрясений провести крестьянскую реформу, а в дальнейшем укреплять верноподданнические чувства и законопослушность россиян. В рассматриваемый период светская цензура неоднократно получает циркулярные напоминания о необходимости передавать на предварительное рассмотрение духовной цензуры все сочи-нения, касающиеся положения православия и дел Церкви . Соответствен но и духовной цензуре, следовало быть более самостоятельной имобиль-ной, чем она была в составе духовных академий.
Во-вторых-, общественный подъем пробуждает и в духовном-сословии надежды на положительные изменения в, отношениях Церкви w государства, духовенства и паствы. К началу царствования Александра IP зависимость церкви от самодержавной власти продолжает усиливаться, а конфессиональное управление развивается по тому же пути бюрократизации, как и в стране в целом. Этот процесс проявляется и на синодальном, и на епархиальном уровнях, выражается в расширении полномочий обер-прокурора Синода. Державное засилье сказывается и на положении православного духовенства, его замкнутости в рамках сословия и относительной изоляции от других слоев общества, что стало восприниматься чуть ли не как своеобразное «крепостное состояние». В то время, когда открываются перспективы освобождения крепостных крестьян, ограничения личной свободы духовенства выглядят явным диссонансом и требуют срочной ревизии.
«Церковь оказалась настолько зависимой и тесно связанной с государством, - пишет исследователь церковных реформ 1860-1870-х гг. СВ. Римский, — что практически любое изменение в жизни последнего вызвало необходимость либо обращения к ней как инструменту государственной политики, либо внесения изменений в ее управление и правовое положение»8. На деле происходит и то, и другое. Видный историк православия протоиерей Г. В. Флоровский также подчеркивает: «Вопрос о церковных преобразованиях в "эпоху великих реформ" был поставлен одним из первых. Положительные программы очень расходились и не были ясными. Но существовавшего порядка никто уже не защищал и не оправдывал. В требовании коренных изменений сходились люди очень разных настроений и направлений... Общим было сознание "лжи г ерковной" и требование свободы и гласности»9. Примечательно, что с 1856 г. Церковь, не только попадает в фокус общественного внимания, но появляется и конфессиональное течение рукописной литературы. Она, правда, циркулирует преимущественно в узком архиерейском кругу. Первые записки и письма синодального чиновника и литератора А. Н . Муравьева, епископа Камчатского, будущего митрополита Московского Иннокентия, епископа Ревельского Агафангела, близкого к церковным сферам публициста Н. П. Гилярова-Платонова касаются проблем демократизации церковного управления, систем духовного образования и суда, улучшения условий быта священнослужителей и церковнослужителей10. Распространение мнений о восстановлении церковной свободы, соборности и самодеятельности, начинающие появляться в светской печати сочинения о внутренних делах и перспективах развития Церкви также побуждают руководство Синода пойти на реорганизацию духовной цензуры.
Выделяя 1858—1861 гг. как особый период цензурной реформы, мы исходим из того, что январе 1858 г. верховная власть официально допускает некоторую регулируемую гласность. Такова на данный момент вся суть уступки в политике по отношению к печати. Это компромисс между установкой на ограничение свободы прессы и пониманием невозможности далее удерживать журналистику и общественное мнение в режиме молчания. Но тут же встает вопрос: как направлять регулируемую гласность? Ответ на этот вопрос определяет характерную черту названного периода: попытку упорядочить действия цензуры и поведение печати посредством множества частных и некоторых обобщающих циркуляров. Поскольку в верхах осознается недостаточность метода «оперативного реагирования» на ошибки надзора и проступки печати, то одновременно идет поиск более эффективных мер и средств воздействия на журнали стику. Он имеет целью подчинить периодику влиянию правительства, не меняя сущности предварительной цензуры.
Циркулярный способ управления цензурой и прессой достигает наибольшей интенсивности в годы подготовки к отмене крепостного права: В 1858-1 861 гг. издается-болееЗО распоряжений; наставляющих, в каких пределах следует держать журналистику11. Практика разовых предписаний имеет в основании стремление ограничить обсуждение крестьянской темы «теми началами, кои указаны правительством»12. Жесткая ориентация на «начала» и выступает в роли регулятора дозированной гласности.
Bureau de la presse и несостоявшееся «министерство цензуры»
Председателем Негласного комитета по делам книгопечатания Александр II назначает генерал-адъютанта А. В. Адлерберга, членами — управляющего III Отделением, начальника штаба Корпуса жандармов
A. Е. Тимашева и товарища министра народного просвещения Н. А. Му ханова. «Если бы нарочно постарались отыскать самых неспособных для этой роли людей, то лучше не нашли бы», — восклицает А. В. Ники тенко, подчеркивая, что три сановника очень. далеки от литературы и журналистики . Это действительно так. Граф А. В. Адлерберг — потом ственный царедворец, друг юности царя, боевой генерал, управляющий делами Императорской Главной квартиры, сын министра двора и уделов
B. Ф. Адлерберга, от которого в 1870 г. унаследует этот пост. Генерал адъютант А. Е. Тимашев - крупный администратор своего времени, будущий министр почт и телеграфов, министр внутренних дел. Н. А. Муха нов — человек известный, но не в литературных, а в придворных кругах, один из приближенных императрицы Марии Александровны.
Правительство при создании Комитета преследует две цели. Во-первых, установить неофициальный надзор за направлением печатного слова и общественного мнения. Во-вторых, самому задавать это направление в соответствии с намерениями верховной власти и обстоятельства-ми осуществляемых в стране преобразований . Александр II верит, что «между литераторами найдутся и люди благонамеренные, которые направят умы к лучшему. Я знаю, — утверждает государь, — что они существуют, но жалко и больно, что они боялись проявиться доселе из опасения противной партии, приобретшей столько влияния своим пагубным направлением к критике всего существующего в России»80. Император явственно выделяет две литературные силы: одну следует «нравственно» поддержать, другая подлежит строгому контролю:
Документы о формировании- Комитета1 тщательно подчеркивают его «внецензурныи» характер. В журнале заседания Совета министров запротоколировано: государь лично объяснил, что «предполагаемое учреждение не должно отнюдь иметь вида цензурного установления». Вот как далее «разводятся» Комитет и цензура, причем последняя получает не совсем лестную оценку, на фоне которой должны бы особенно перспективно выглядеть задачи Комитета. Цензура, констатируют министры, по собственному усмотрению предупреждая злоупотребления печати, «не может действовать влиятельно на самое направление литературы и посредством ее - на общественное мнение... не может указать, каким предметом следует заняться предпочтительно... Ни писатели, ни цензура не знают, чего желает правительство и что входит в его действительные виды и предложения... Предполагаемое учреждение имеет именно целью обратить литературу на полезное поприще... на такие предметы, по которым правительство желает подготовить общественное мнение... устранить бесплодные рассуждения, вовсе не находящиеся в видах правительства» . Но рассуждения о «внецензурности» в условиях тотальной предварительной проверки печатных материалов оказываются в большой степени формальными. Нельзя пройти мимо того факта, что сначала возникает мысль учредить не Bureau по прусско-французскому образцу, а V Отделение собственной е. и. в. канцелярии. Но это предложение отвергается: «Наименовать новое учреждение V-м отделением значило бы объявить, что непосредственно от Государя Императора исходить будет направление литературы, а подобное предположение желательно бы откло нить,.дабы меры; неблагоприятно принимаемые публикою, не относились, особе монарха» . Таким образом; не исключается- возможность непопулярных, запретительных действий Комитета, свойственных цензуре.
Совет министров - определяет предмет и круг задача Комитета: «1) Служить орудием правительства-для. подготовки, умов, посредством журналов, к предпринимаемым мерам. 2) Направлять главные издания к общей государственной цели, поддерживая обсуждение общественных вопросов в видах правительства». Новый орган наделяется правами непосредственных связей с ведомствами , с «редакторами главнейших журналов и замечательнейшими авторами», может заказывать материалы для опубликования и ходатайствовать о вознаграждении» авторам, предварительно рассматривать статьи, подготовленные в министерствах, приглашать на свои заседания журналистов, издателей, цензоров. Редакции обязываются безусловно помещать статьи, направляемые им Комитетом, на который возлагаются также заботы о создании правительственной газеты83. Последнее, как мы помним, входило еще в программу П. А. Вяземского. По мотиву отношений с цензурой предусматривается, что «Комитет, не касаясь цензурных установлений, ни в чем не ограничивает и не изменяет существования и действии сих последних» .
Инструкция, в частности, вызывает удивление на предмет- оригинальной негласности Комитета. Что это за негласность такая, если он обязан входить в постоянные контакты с ведомствами, редакциями, авторами? Возможно, предпринимается попытка оградить Bureau de la presse от ожидаемой критики в печати. Но для подобных ситуаций отечественная журналистика давно выработала язык иносказаний и другие обходные маневры. Так, в январе 1859 г. читатели «Русского вестника» узнают о Берлинском центральном комитете прессы для руководства направле ниєм частных изданий, составления статей для провинциальных газет. Но; радуется политический обозреватель журнала, «теперь правительство ясно поняло нелепость такого учреждения и убедилось в бесполезности и беззаконности подобного насилия, оно отняло у комитета это вредное и безнравственное назначение». Комитет Адлерберга на тот момент еще только проектируется. Хорошо информированный о делах в петербургских сферах редактор «Русского вестника» Катков, скорее всего, пытается предупредить правительство от опрометчивого шага85. Но шаг сделан. И в феврале журнал Каткова, пользуясь снисходительностью московской цензуры, вновь возвращается к теме, становящейся уже опасной. На сей раз поводом служит циркуляр французского министра внутренних дел, обязывающий редакторов политических изданий проникнуться духом идей Наполеона III. «Русский вестник» решительно восстает против навязывания журналистике казенной точки зрения и провозглашает: «Правительство сознательное и просвещенное не может не чувствовать благородной потребности слышать самостоятельное и свободное мнение»86. Всем, конечно, понятно, о чем в действительности идет речь.
Руководящая роль МВД в надзоре за журналистикой и осуществлении цензурной реформы
В;январе Г863-Г. пресекается «линия Коловнина» в подготовке цензурных преобразований; выступавшая составной частью кратковременного альянса либеральной общественности и просвещенной бюрократии. И. А. Валуев не скрывает недовольства действиями министра народного просвещения. Особенно его приверженностью «искусственной гласности» и критикой административных мер в области периодики. В связи с выступлением Головнина против проекта комиссии Оболенского он заявляет: «Є моей стороны оставаться в настоящем положении по делам прессы [т. е. разделять с Головниным ответственность за печать и цензуру. -Л. М.] я не намерен»9.
Валуев опровергает распространяющееся было мнение, что Головний, избавившись от непопулярных хлопот по надзору за литературой, «обхитрил» его: «Я принял эту часть вовсе не бессознательно насчет ее неудобств, и Головний в этом отношении вовсе не старался ввести меня в заблуждение. Я вынужден был;.. взять дела печати потому, что при характере и системе действий Головнина нельзя было их оставить в его ведении». И далее откровенное признание: «Я руководствовался мыслию, что по самому существу своему эти дела должны принадлежать ведению министра внутренних дел. Это ведение... может и даже должно быть средством влияния и элементом власти. Это влияние и эту добавочную власть я желал завещать моим преемникам»10. Такова истинная причина, побуждающая Валуева принять под свое начало контроль в сфере печатного слова. Но заполучив цензуру и общее руководство печатью, он сталкивается с трудностями освоения нового дела, с которыми глава МВД знаком не настолько, чтобы сразу разрешить все практические вопросы в соответствии со своей теоретической программой. Кроме того, отмечает М: К. Лемке, «события. 1862 года и общая тревога в виду польского восстания повергли его в немалую темь. Он понимал, что быть ответственным за каждое слово именно теперь вовсе не сладко, хотя ни на минуту не допускал мысли о поблажках, литературе; вокруг него все требовало иного отношения.:.»11. В1 полном объеме «линия Валуева» реализуется поэтапно. 24 января 1863 г. Александр II утверждает доклад о начальных мерах по организации цензурной службы в структуре МВД. Они имеют временный характер, рассчитаны на период до окончания пересмотра законов о печати. Валуев предлагает сохранить цензурные комитеты на местах, заведование исполнительной частью центрального аппарата надзора возложить на председателя Петербургского комитета В. А. Цеэ, а для высшего наблюдения создать совещательный Совет министра по делам книгопечатания. Совет, призванный заменить собой Главное управление цензуры, должен возглавить товарищ министра. Конкретные обязанности нового органа пока не определяются.
«Собрал у себя цензоров для программатического с ними объясне-ния» , — помечает Валуев в дневнике 30 января 1863 г. Вспомним, кстати, что Головний начинает свою деятельность в качестве главного цензора с неформальных встреч с литераторами. Валуев прежде всего инструктирует чиновников. На совещании обсуждается накануне подписанный министром его первый циркуляр о надзоре за периодикой. Циркуляр обязывает цензоров строго придерживаться Временных правил 12 мая 1862 г. в отношении журналов и газет и констатирует, что «не подлежит сомнению стремление некоторых из них к систематическому осуждению правительственных распоряжений, к оглашению по преимуществу тех фактов, которые могут возбуждать... раздражение умов... и к распространению... таких понятий, которые противны... государственным и общественным интересам». Указания- об «особо строгой оценке» сочинений и важности «обращать внимание не только на отдельные мысли, мнения и факты... на форму их изложения, но и на общее направление... издания», не являются оригинальными. Но по-новому звучит объяснение целей цензурной строгости. Она необходима, поскольку в противном случае министр «был бы вынужден пользоваться предоставленным ему правом временного прекращения изданий, чего желательно по мере крайней возможности избегать» [курсив наш. — Л. М]. Во избежание излишних репрессивных действий Валуев настойчиво рекомендует чиновникам чаще прибегать к личным контактам с редакторами и авторами. В беседах с последними следует внушать им, что «охотно допуская» полезное изложение мыслей и фактов, обмен мнений по вопросам,,подлежащим обсуждению, «цензура обязана не допускать появления в печати того, что противоречит основным началам нашего государственного устройства и коренным условиям общественного порядка». Циркуляр, наконец, напоминает о перешедшем к министру внутренних дел праве рассматривать ходатайства об учреждении новых изданий14. Таким образом, ужесточение цензурных требований, с одной стороны, и предупреждение применения к прессе крайних мер, с другой стороны, - в этом суть «программатической» позиции Валуева. Здесь он рассчитывает на понимание и помощь руководителей местных цензурных комитетов.
Об итогах 1862 г. председатели цензурных комитетов подают отчеты уже Валуеву. Небезынтересно сравнить доклады председателей Московского и Петербургского комитетов М. П. Щербинина и В. А. Цеэ. Щербинин начинает отчет с выражения удовлетворения и радости по поводу перехода цензуры в.МВД — «самого значительного, самого влиятельного министерства». Он называет актом гражданского мужества-решение Валуева взять на себя «тяжкую обузу» по надзору за литературой. Характеризуя журналистику древней столицы, Щербинин подчеркивает: «Печатное слово в последние годы заявило у нас притязания-на то значение, которое признано за ним в западных государствах Европы». Руководитель московской цензуры подробно останавливается на самостоятельных позициях И. С. Аксакова и М. Н. Каткова. Выделяются примечательные славянофильские выступления газеты «День», статьи «Русского вестника» о конституционализме и британском парламентаризме, которые подвергались особо тщательной проверке1 . Содержание и тон доклада убеждают министра, что в лице автора он найдет старательного исполнителя своих замыслов. Валуев не оставляет это без внимания, и в 1865 г. Щербинин становится первым председателем новоучрежденного Главного управления по делам печати.
Сугубо деловым, суховатым изложением предмета отличается отчет Цеэ. Он вновь указывает на потребность скорейшего перехода от предварительного рассмотрения сочинений к судебному преследованию проступков прессы и в качестве одного из аргументов в пользу перемен приводит обширные данные об объемах цензорской работы. За 1862 г. в Петербургском комитете проверено в рукописях 89 838 страниц, в печатных и корректурных листах единовременных и периодических изданий - 14 710 листов. Выдано 3 448 билетов на печатание сочинений разного рода и подвергнуто запрещению 169 рукописей. Эта нагрузка ложится на десять цензоров. Среди них, например, В. Н. Бекетовым рассмотрено 12 868 рукописных страниц и 2 796 печатных листов, К. С. Обертом -19 766 страниц и 2 014 листов. Цеэ не сомневается, что при карательном или последующем порядке надзора размеры цензорский трудов уменьшаются, а качество выполнения порученного дела возрастет16.
Вследствие передачи в Петербургский комитет исполнительной части всей российской цензуры В. А. Цеэ формально становится вторым лицом в этом ведомстве. Однако его служба под началом Валуева является вынужденной и к взаимному удовлетворению обоих - кратковременной. Их разногласия обостряются еще в период цензурного «двоевластия», о чем говорилось выше. Головний с немалым трудом уговаривает друга перейти в МВД, а перед Валуевым превозносит достоинства Цеэ как возможного главного начальника по вопросам печати. Головний явно надеется хотя бы через единомышленника влиять на дальнейший ход реформы. Но так и складываются отношения министра внутренних дел и председателя Петербургского комитета, который в конце мая 1863 г. ос-тавляет свой пост . Валуев тем более охотно расстается с Цеэ, что к этому времени завершается комплектование штата и определение регламента Совета министра по делам книгопечатания.
