Содержание к диссертации
Введение
I. Место магии и астрология в естественных науках эпохи позднего Возрождения 55
II. Жизнь и творчество Мишеля Нострадамуса 81
Этапы жизни и творчества 83
Нострадамус-астролог 113
Нострадамус-врач 118
Критики и апологеты Нострадамуса в Европе середины XVI в. 125
III. «Пророчества» Мишеля Нострадамуса как произведение эпохи позднего Возрождения 145
Заключение 199
Список использованных источников и литературы 206
Приложения.
1. Предшественники Нострадамуса: текстологическая и концептуальная связь 218
2. Иллюстрации 238
3. Письмо магистра Мишеля Нострадамуса, доктора медицины, из Салона-де-Кро в Провансе, королеве-матери 247
4. Жан де Нотрдам. Об Ансельме де Мостьере 249
5. Томмазо Кампанелла. Пророческий сонет 251
- Место магии и астрология в естественных науках эпохи позднего Возрождения
- Этапы жизни и творчества
- Критики и апологеты Нострадамуса в Европе середины XVI в.
- «Пророчества» Мишеля Нострадамуса как произведение эпохи позднего Возрождения
Место магии и астрология в естественных науках эпохи позднего Возрождения
В сознании широких общественных слоев проявление Ренессанса в истории европейской цивилизации сводится лишь к творческим аспектам, - точнее, сужается само понятие творчества. Термин «Возрождение» ассоциируется прежде всего с именами живописцев -таких как Тициан, Рафаэль и других деятелей искусства. Даже «философии итальянского Возрождения не повезло в историко-философской литературе»1, по мнению А.Х.Горфункеля: «исследователи культуры... за собственно философской мыслью Возрождения не признают ни оригинальности, ни глубины, не видят в ней адекватного выражения эпохи, сравнимого с достижениями живописи, поэзии, архитектуры» . Имена же таких безусловно «ренессансных» личностей, таких как Коперник, Леонардо да Винчи, Кардано, Парацельс, Везалий и многих других, стоят как бы особняком. Это люди, либо не имеющие отношения к искусству, либо совмещавшие его со своими научными, медицинскими и герметическими изысканиями. Каждому из этих деятелей посвящаются отдельные исследования, более или менее добросовестные в биографическим отношении, где они рассматриваются практически вне всякого исторического контекста и зачастую объявляются авторами «людьми-загадками», гениями, опередившими свое время, своего рода исключениями из правил. По мере освоения наследия Ренессанса и ввода в научный оборот новых источников число таких трудов постоянно растет - соответственно угрожающе растет и число деятелей Ренессанса, волевым решением современных биографам зачисленных в белые вороны.
Не много ли людей-загадок? Не много ли личностей, выпавших из своей эпохи? И не обедняем ли мы историю цивилизации, применяя такой подход? Ведь объявить ту или иную проблему или личность таинственной значит объявить ее непознаваемой и фактически отказаться от ее исследований. Не искусственно ли анатомический атлас Везалия отделен от картин Тициана, а магические трактаты Бруно - от переводов Платона, вышедших из-под пера Марсилио Фичино?
Неправомерность отделения естественнонаучного, натурфилософского содержания Ренессанса от его художественных и философских проявлений отчетливо заметна на примере Леонардо да Винчи. Долгое время эта фигура считалась загадочной, и эта загадочность усиливалась в результате интеллектуальных игр, в которые долгое время играли ученые с Леонардо и, в некотором смысле, со всей наукой Ренессанса.
Исследователь творческого наследия Леонардо да Винчи стоит перед сильнейшим соблазном, который можно назвать магией личности. Этому в немалой степени способствуют и труды многих историков, за долгий срок воздвигнувших вокруг Леонардо своеобразную стену тайны. Но стоит нам рассмотреть Леонардо как «продукт» Ренессанса или, во всяком случае, непрерывного многовекового процесса развития культуры, как этот одинокий гений теряет всю свою загадочность, его бесконечное одиночество оказывается не более чем мифом. Вместо этого Леонардо предстает перед нами скорее как совершенный символ этого развития. Безусловно, он сохраняет многое из своей таинственности, - но ведь в любом творчестве неизбежно остается элемент тайны.
Отметим, что драматизировать нерешенную проблему всегда проще (хотя и менее конструктивно), чем найти ее решение. Например, легко назвать Леонардо величайшим в истории гением, а Нострадамуса - шарлатаном (или величайшим предсказателем; с исторической точки зрения ценность обеих оценок одинаково невелика) , - и поставить на этом точку. Впрочем, это относится к истории в целом, а не только к Ренессансу. Как справедливо отметил А.Х.Горфункель, «при оценке роли натурфилософии в подготовке нового естествознания равно бесплодны как выдергивание из общего контекста натурфилософских систем отдельных «гениальных прозрений» и предвосхищений будущих открытий (вроде учения Бруно о существовании неизвестных в то время планет Солнечной системы и о планетных системах в других мирах бесконечного космоса), так и подчеркивание «ненаучных», «донаучных» и даже «антинаучных» представлений натурфилософов Мы не случайно сопоставляем здесь Нострадамуса и Леонардо; при чтении «Пророчеств» первого и «Предсказаний» второго в глаза бросается их явное сходство.
Ему вторит и П.Е.Заблудовский в комментарии к трактату Фракасторо, утверждая, что в космических влияниях натурфилософы Возрождения искали объяснения наиболее сложных закономерностей -как явлений природы, так и жизни человека .
В.М.Володарский в своей статье о натурфилософии Парацельса поясняет, что, согласно мистическим доктринам Ренессанса, все творения Бога «созданы для того, чтобы служить и подчиняться человеку, которому должны быть открыты в ходе времен все тайны Божьего мира»3 и на примере хиромантии показывает, что задача ренессансного оккультизма - по внешним признакам понять внутренние свойства вещей4.
Таким образом, на примере Леонардо мы видим, что наследие каждого деятеля культуры, почитаемого за гения, является логическим продолжения процесса развития культуры в целом. Загадка же творческой личности переходит в чисто субъективную плоскость, -тайна личности становится тайной творчества. И художественная компонента творчества неотделима от «технической», как показывают примеры того же Леонардо, Кардано, и многих иных. В конце концов, мы не вправе игнорировать техническое начало Возрождения по простой причине, о которой пишет английский исследователь В.Грин:
«Печать с помощью съемных досок, разработанная И.Гутенбергом из Майнца около 1450 г., принесла широчайшее распространение культуры и кристаллизовала учения гуманистов в книгах, которые были просты в обращении, изысканно напечатаны и относительно дешевы» .
То есть без техники не было бы и гуманизма в той форме, в которой мы его знаем.
Некоторые исследователи (в основном специалисты в области истории науки) считают научное направление Возрождения приоритетным. К ним относится американский историк Дж. Сартон. Его концепция «новизны Возрождения», несомненно, заслуживает внимания. Отмечая, что «одной из черт Средневековья был страх перед новизной. Ренессанс был более терпим к ней...», Сартон, однако, полагает, что в области искусства новизна Ренессанса чаще всего была «крайне поверхностной». В то же время «на научном поле новизна была гигантской и революционной». Именно этим объясняется страх простых людей перед наукой, ибо ничто так не революционно, как рост знания; все социальные перемены коренятся в науке. Ученые Ренессанса утверждали новое бытие. Масштаб этого явления была столь велик, что определение Ренессанса как процесса воссоздания, возрождения не исчерпывает всей его глубины.
Этапы жизни и творчества
Мишель де Нотрдам родился 14 декабря1 1503 г. в маленьком провансальском городе Сен-Реми (Saint-Remy-de-Provence). Точность даты рождения не оспаривалась никогда, и сам Нострадамус подтвердил ее: «Decembris, die autem ant natalem meum secunda (12 декабря, за два дня до дня моего рождения)» .
Семья, в которой родился будущий предсказатель, исповедовала христианство, но была еврейской по происхождению. Предки Нострадамуса происходили из евреев-сефардов, бежавших в Южную Францию из Испании от погромов и притеснений. Нет никаких фактов, позволяющих утверждать, будто крещение семьи было показным и что она продолжала втайне исповедовать иудаизм.
Отец Нострадамуса, Жом де Нотрдам (Jaume de Nostredame) был нотариусом; мать звали Рене де Сен-Реми (Renee de Saint-Remy). Предки Нострадамуса были торговцами зерном; наверное, поэтому Мишель всегда аккуратно относился к деньгам, знал им цену и не оставил после смерти каких-либо долгов3.
Итак, Нострадамус родился отнюдь не в бедной семье. По современным понятиям, он - выходец из среднего класса, как, кстати, и многие другие деятели Возрождения.
На фамильном гербе Нострадамуса, как сообщает его сын Сезар (Cesar de Nostredame) в «Истории и хронике Прованса», изображались «серебряное сломанное колесо и поле с пастями и надписью SOLI DEO»1. Символ колеса желтого цвета был обязателен к ношению французскими евреями еще согласно декрету папы Иннокентия III, изданному в 1215 г. Сломанное колесо, таким образом, означает разрыв с иудаизмом. Лозунг «Soli Deo» можно перевести как «Единственному Господу» (см. Приложение I, рис. 5).
В 1518 г. Мишель начал учебу на факультете Искусств в Авиньоне, папском центре (и, кстати, родном городе его деда по отцу, Пьера де Нотрдама). В 1521 г. он заканчивает факультет и получает степень магистра искусств . В «Книжечке» Нострадамус рассказывает, что с года 1521 по год 1529 он много путешествовал «по разным землям и странам»3 (никак не уточняя, каким именно). В 1529 г. он приехал в Монпелье и поступил на медицинский факультет - один из сильнейших в Европе - университета этого города.
Следует отметить, что в том же университете в 1530 г. читал лекции еще не имевший докторской степени Франсуа Рабле. Есть сведения о том, что Рабле и Нострадамус были знакомы , однако установить степень их знакомства и характер отношений за отсутствием информации не представляется возможным.
Сохранилась регистрационная книга университета Монпелье, в которой имеется и автограф Нострадамуса (см. Приложение I, рис. 6). К сожалению, даже этот автограф не оградил многих авторов от грубой ошибки. Из этой подписи долгое время делался вывод, что Нострадамус в 1529 г. закончил медицинский университет . Однако стать доктором медицины в 26 лет - случай почти неслыханный в истории образования Франции XVI в., и, если бы Нострадамус совершил этот научный подвиг, сведения о нем были бы обязательно зафиксированы в архивах университета.
На самом же деле Нострадамус получил докторскую степень около 1534 г. В этом же году он вновь отправляется в путешествие - по Лангедоку и Провансу, работая в качестве странствующего врача. Однако уже в 1536 г. Нострадамус поселяется в Ажене; он проводит свободное время в обществе своего нового друга и учителя, Жюля Сезара Скалигера, гуманиста и ученого, прозванного «французским Эразмом». В Ажене молодой врач также обзавелся семьей.
Два года в Ажене - важный период в жизни Нострадамуса. Дружба со Скалигером, по-видимому, сильно повлияла на мировоззрение провансальского врача. Еще в 1552 г. он писал о Скалигере: «человек сведущий и ученый, второй Марсилио Фичино в платонической философии, словом, личность, которую я не знаю с кем можно сравнить, кроме Плутарха или Марка Варрона» . Помимо личной симпатии Нострадамуса к Скалигеру, эти строки свидетельствуют как минимум о глубоком интересе будущего прорицателя к неоплатонизму (более подробно интерес Нострадамуса к неоплатоническим идеям мы рассмотрим в следующей главе).
1538 г. принес резкие перемены в жизни Мишеля де Нотрдама. При невыясненных обстоятельствах от неизвестной болезни погибли его жена и двое детей. Почти одновременно медик получил приказ явиться к инквизитору Тулузы в связи с некоторыми высказываниями де Нотрдама. Среди прочих упоминался случай, произошедший еще в 1534 г.; де Нотрдам, наблюдая за работой мастера, изготавливавшего бронзовую статую девы Марии, заявил, что она больше похожа на черта, чем на кого-либо еще . Трудно сказать, основываются ли эти сведения на конкретных фактах или же принадлежит к числу анекдотических историй о Нострадамусе. Если даже допустить, что эта история правдива, все равно неясно, что же конкретно порицал Нострадамус, - некачественную работу конкретного мастера, готический стиль, в котором была изготовлена статуя, или же (как решила инквизиция) культ святых католической церкви. К этому же периоду относится и разрыв со Скалигером, причины которого до сих пор неизвестны.
Как бы то ни было, Нострадамус счел необходимым покинуть Ажен. Вновь начинается долгий период странствований, о котором почти ничего не известно. Известно только, что в течение 1539-1544 гг. Нострадамуса видели в Венеции, Турине, других итальянских городах, а также в Эльзасе. В мае 1544 г. 43-летний врач появился в Марселе и принял участие в борьбе против эпидемии чумы, Затем он вновь борется с эпидемией - на этот раз в Экс-ан-Провансе, где она бушевала 9 месяцев, - с мая 1544 г. по январь 1545 г. За успехи на медицинском поприще парламент Экса в 1546 г. наградил Нострадамуса пожизненной пенсией. Наконец, в 1547 г. врач посещает Лион, где вместе со своими коллегами также принимает участие в противоэпидемических мероприятиях. Следует отметить, что во всех трех случаях речь вовсе не обязательно шла о какой-то одной болезни; в XVI веке (и позднее) чумой называли любую неизвестную болезнь.
Д-р Эдгар Леруа, посвятивший ряд работ исследованию биографии Нострадамуса, пишет о том, что последний очень гордился своей книжной эрудицией . То, что Нострадамус как врач отдавал предпочтение книжной премудрости, полагая, что слишком обширная практика могут помешать медику в повышении своей квалификации, подтверждают его собственные слова: «невозможно, чтобы человек, которому надо осмотреть много больных, мог бы учиться» .
Показателен состав личной библиотеки Нострадамуса, - в ней широко представлены сочинения античных авторов - Платона, Лукиана, Марциала, Тита Ливия; также есть и произведения арабских астрологов, таких как Алькабит .
В 1547 г. Нострадамус поселяется в Салоне де Кро (Salon de Craux en Provence). В ноябре этого же года он сочетается вторым браком с вдовой Анн Понсар Жемеллой (Anne Ponsard Gemelle). Вероятно, смерть Франциска I и восшествие на престол Генриха II позволяли Нострадамусу считать, что претензии к нему со стороны католической церкви отныне в прошлом. К тому же со времени вызова к инквизитору Тулузы прошло около 10 лет.
Критики и апологеты Нострадамуса в Европе середины XVI в.
Как уже было отмечено, «Пророчества» Нострадамуса получили широкий общественный резонанс лишь в 1560-е гг. Современников интересовали прежде всего текущие события, а не отдаленное будущее (как утверждал сам Нострадамус, верхняя хронологическая планка его предсказаний упирается в 3797 год). Однако инвективы и критика сразу взяли «Пророчества» под обстрел. В 1556 г. уже появилась злая и остроумная пародия на нее; автор - Антуан Куйяр:
«...Много раньше я успешно предсказывал то, что впоследствии сбывалось, - например, что после дождя всегда наступает хорошая погода... Позже я решил отойти от этого правила и не показывать свой язык простонародью, ибо это то же самое, что бросать святыню псам или, скажем, сажать ромашки перед свиньями... Я вовсе не желаю и не собираюсь говорить о непрерывных пророчествах от нынешнего времени до 3797 года. Хоть дьявол и помогает мне рассуждать о таких дальних временах, однако наши нынешние пророки грозят нам, что мир приближается к анарагонической революции, и что он вскоре погибнет...»
Нострадамуса ругали и кальвинисты: протестантский публицист Конрад Бадий в 1562 г. написал сатиру на Нострадамуса:
Я забыл сказать вкратце,
Что он рифмует, как смола в горшке,
Но для служителя заутрени
Он плохо обрывает слова женского рода.
Его стихи - как стременные ремни:
Чересчур короткие спереди и длинные сзади,
И рождены под тем горизонтом,
Где нет ни смысла, ни разума.
Так что этот доктор Гомер,
Кажется, сын глупой матери,
Которая когда-то рифмовала во сне
Или спала, рифмуя .
В этой сатире совершенно явно речь идет о предсказаниях Нострадамуса: они были написаны преимущественно стихами.
Причины, по которым разные стороны осуждали Нострадамуса и отрицали его творчество, различны. Испанские и французские католики не могли простить ему еврейского происхождения и подозревали в контактах с сатаной и протестантами, протестанты -покровительства католической королевской семьи, профессиональные астрологи - неточности расчетов, которая позволяла обвинить
Нострадамуса в незнании предмета своих занятий. Так, профессиональный астролог Лоран Видель посвятил Нострадамусу резкий пересыпанный ругательствами памфлет, где обвинял магистра в сознательном шарлатанстве, незнании основ астрологии, самонадеянности, колдовстве, а также - очевидно, для полноты картины, - в алкоголизме .
Даже недавний друг Нострадамуса Скалигер был автором трех уничтожающих эпиграмм, одна их которых гласила: НА НОСТРАДАМУСА
Легковерная Галлия, на что ты надеешься, чего ты ждешь,
Подвешенная на оракулах, которыми искусно злословит Иудея?
Отягченная трофеями стольких древних королевств, стольких королевств новых,
Страдаешь ли ты от этого злодея, который играет столь славными скипетрами?
Видишь ли ты, насколько вздорен язык этого презренного болтуна? середины XVI в. Однако следует отметить, что для написания подобных альманахов высокая точность никогда не требовалась.
Выносимо ли для тебя, что этот человек смеется над твоим доверием?
Кто глупее - этот злобный шут или ты, покровительствующая его столь многим наветам?
Если ты настолько проста, что не желаешь страдать от этого, страдай хотя бы оттого, что не можешь страдать от этого!
Здесь Нострадамус обвинялся не просто в кощунстве и в профессиональной непригодности, - Скалигер, «французский Эразм», гуманист, обвинил своего недавнего товарища... в злонамеренных преступлениях против французской короны. Однако эта эпиграмма, как и остальные, были напечатана лишь в 1574 г., намного позже смерти как Нострадамуса, так и его учителя. П.Брендамур полагает, что до этого года эпиграммы не были известны , а Р.Беназра считает, что на их написание Скалигера подвигла элементарная ревность к славе своего ученика3.
Оставив в стороне нравственный аспект эпиграммы Скалигера, отметим одну примечательную деталь. Скалигер не имел ничего против астрологии и астрологов. Более того, некоторым из них (например, итальянцу Луке Гаурико) он посвящал стихотворения.
Нострадамус также не был обойден симпатиями поэтов; более того, большинство хвалебных отзывов о нем принадлежат именно мастерам поэтического слова. Самое известный панегирик вышел из-под пера Пьера Ронсара в 1560 г. В своей «Элегии Гийому Отельскому» поэт обращается к Франции:
Ты также не обращаешь внимания на пророков, которых Бог
Избирает в число детей твоих и помещает В твоё чрево, чтобы они, появившись на свет, предсказали тебе
Твою приближающуюся беду, но ты просто смеешься над этим.
Либо неизмеримой вечностью великого Бога Вдохновлен энтузиазм Нострадамуса. Либо им движет демон, - добрый или злой. Либо он от Природы наделен стремительной душой, И, возносясь над смертными, устремляется в самые небеса
И твердит нам оттуда необычайные слова. Либо его мрачный и печальный дух,
Исполнившись дурным настроением, становится фантастичным...
Словом, он тот, кто он есть, ведь, тем не менее, Двусмысленными словами своего пророческого голоса,
Подобного античному оракулу, он на много лет Предсказал большую часть нашей судьбы. Я не поверил бы ему, если только небо, которое делит Добро и зло между людьми, не было бы на его стороне . Известно, что Жан Дора (1508-1588), учитель Ронсара и дю Белле, королевский поэт, был первым комментатором и толкователем «Пророчеств». По сообщению современника, Лякруа дю Мена, «все ученые люди немало почитают пророчества упомянутого Нострадамуса, и среди них я назову господина Дора, королевского поэта, столь почитаемого своим веком и настолько удачливого толмача или толкователя этих катренов, или пророчеств упомянутого Нострадамуса, что он кажется гением упомянутого автора, как бы подпророком, какового греки называли Гипофитом» . Уже после смерти Дора и Нострадамуса дворянин Антуан дю Вердье писал в своих мемуарах, что королевский поэт активно интересовался «центуриями Нострадамуса, содержащими некие пророчества, которым он давал истолкования, подтвержденные многими событиями, и говорил, что они были продиктованы написавшему их Мишелю Нотрдаму ангелом».
«Пророчества» Мишеля Нострадамуса как произведение эпохи позднего Возрождения
Насколько вписывался Нострадамус в общий ряд деятелей эпохи Возрождения? Его биография (см. предыдущую главу настоящей работы) как будто типична для образованного человека своей эпохи. Однако след, оставленный Нострадамусом в истории, не ограничивается одной лишь его биографией.
Были ли «Пророчества магистра Мишеля Нострадамуса» чем-то из ряда вон выходящим, уникальной книгой, не укладывающейся в рамки контекста XVI в.? Каких религиозных взглядов в действительности придерживался Нострадамус? Был ли он лояльным католиком или напротив, втайне исповедовал иудаизм? Иными словами, насколько творчество Нострадамуса соответствует его биографии ученого? Наконец, какова была мировоззренческая, философская позиция Нострадамуса и насколько она типична и специфична для образованного человека XVI в.?
Для того, чтобы ответить на эти вопросы, нам придется обратиться к «Пророчествам» не в поисках ответов на вопросы о будущем, а в целях изучения личности автора. Действительно, присмотревшись к основному труду Нострадамуса, мы видим, что современному исследователю они говорят о своем авторе гораздо больше, чем о будущих событиях.
Думается, это рассмотрение следует начать с самоидентификации Нострадамуса. При исследовании творчества Нострадамуса нельзя не заметить странное противоречие. С одной стороны, он выпускает астрологические альманахи, говорит о своих успехах в предсказаниях будущего по движению планет, однако вовсе не именует себя астрологом. Он предпочитал другое слово - астрофил (звездолюб). Оно фигурирует на фронтисписах альманахов, в письмах, в завещании Нострадамуса. Это не просто любовь к красивому слову. Само слово «астролог» ко времени Нострадамуса часто ассоциировалось с придворным звездочетом, с ярмарочным «предсказателем будущего», с недобросовестным автором сомнительных альманахов, - короче, с шарлатаном. Те же из ренессансных астрологов, кто отделял себя от этой массы, были весьма гордыми индивидами. Полагая себя демиургами нового общества, где астрологии отводилась одна из центральных ролей (см. предыдущую главу), они просто не могли не проводить четкую границу между собой и астрологами-ремесленниками уже на уровне самонаименования. Некоторые -Кардано, например, - называли себя натурфилософами, показывая, таким образом, что астрологами они являются лишь во вторую очередь. Нострадамус, Иоганн Штеффлер, Пьер Тюррель, Клод Гролье и многие другие предпочли называться «астрофилами». Даже у Рабле полоумный от ужаса Панург, бегая на четвереньках по палубе застигнутого бурей корабля, обращается к кормчему, желая выказать ему свое уважение и подчеркнуть его ученость, не находит лучшего слова:
«Ай-ай-ай! Ой-ой-ой! Ради Бога, господин астрофил, гляньте на стрелку вашего компаса, - откуда к нам идет этот шторм? О Боже мой, я умираю со страху!»
Нострадамус также подчеркивал свою образованность. На гравюрах, помещенных на фронтисписах «Альманахов» и «Пророчеств», автор изображен в окружении книг: тома in-octavo и in-folio размещены вокруг него на полках и пюпитрах1. Мишель Шомара в своем программном исследовании, посвященном восстановлению списка книг, принадлежавших Нострадамусу, перечисляет авторов, представленных в библиотеке предсказателя: Марциал, Платон, арабский астролог Алькабит (Аль Кабиси), Тит Ливии . Близкое знакомство Нострадамуса с античным наследием - неоспоримый факт; «Пророчества» насыщены греко-латинской терминологией, историческими реминисценциями. Однако не только лексические и смысловые аллюзии позволяют поставить пророчества Нострадамуса в один ряд с другими произведениями эпохи Возрождения.
Обращает на себя внимание тот факт, что пророчества написаны поэтическим языком. Между тем очевидно, что стихотворный размер своими жесткими законами сковывает автора. Поиск рифм зачастую мешает автору четко выразить свою мысль, вынуждает жертвовать содержанием текста в пользу его форме. С точки зрения нынешнего читателя, пророческий текст должен быть прежде всего информативным; легко догадаться, что подчинение его жестким законам поэзии непременно приведет к искажению авторской мысли.
Почему же Нострадамус выбрал тот жанр, в котором предсказателю, на наш взгляд, теснее всего? Ответ на этот вопрос следует из самой сущности поэзии - во всяком случае, как ее понимали сами поэты 400 с лишним лет назад. «Король французских поэтов» Пьер Ронсар полагал, что «для первого мудреца поэзия была не чем иным, как аллегорической теологией». Древние поэты, по его словам, общались с оракулами и предсказателями и то, что те сообщали в скупых и туманных словах, доносили до простых смертных изысканным языком стихосложения; поэт, таким образом, выступает у Ронсара посредником между высшими силами и нацией, и его ремесло имеет национальное же значение . Мишель Монтень, напрямую обращаясь к античному опыту, писал в уже упоминавшемся эссе «О суетности»:
«Поэзии, и только поэзии, должно принадлежать в искусстве речи первенство и главенство. Это - исконный язык богов. Поэт, по словам Платона, восседая на треножнике муз, охваченный вдохновением, изливает из себя все, что ни придет к нему на уста, словно струя родника; он не обдумывает и не взвешивает своих слов, и они истекают из него в бесконечном разнообразии красок, противоречивые по своей сущности и не плавно и ровно, а порывами. Сам он с головы до пят поэтичен, и, как утверждают ученые, древняя теогоническая поэзия — это и есть первая философия» .
Монтень, несомненно, говорит об отрывке из IV части «Законов» Платона (719 Ь, с):
«Афинянин. Давай обратимся к законодателю со следующими словами: «Скажи нам, законодатель, если бы ты знал как нам надо поступать и говорить, ты, очевидно, и сказал бы нам это?»
Клиний. Непременно.
Афинянин. «Но разве мы не слышали от тебя несколько раньше, что законодатель не должен дозволять поэтам творить то, что им нравится? Ведь поэты не знают, какими своими противозаконными словами принесут они вред государству».
Клиний. Ты прав.
Афинянин. Будут ли несообразны наши слова, если мы от лица поэтов скажем законодателю...
Клиний. Что именно?
Афинянин. Вот что: есть одно древнее поверье, законодатель, постоянно рассказываемое нами, поэтами, и принятое всеми остальными людьми: поэт, когда садится на треножник Музы, уже не находится в здравом рассудке, но дает изливаться своему наитию, словно источнику. А так как искусство его - подражание, то он принужден изображать людей, противоположено настроенных, и в силу этого вынужден противоречить самому себе, не ведая, что из і сказанного истинно, а что нет» .
В диалоге «Ион» (534 Ь) звучит эта же мысль: «...поэт - это существо легкое, крылатое и священное; и он может творить лишь тогда, когда сделается вдохновенным и исступленным и не будет в нем более рассудка; а пока у человека есть этот дар, он не способен творить и пророчествовать» .
