Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Египетская литературно- историческая традиция о падении независимости Египта в VI в. до н. э. и ее рецепция на Ближнем Востоке 32
1. Вавилонское и персидское завоевание Египта в передаче источников V в. до н. э. -I в. н. э 37
2. Коптская традиция о падении независимости Египта в VI в. до н. э 43
3. Арабская рецепция ближневосточной и коптской традиций о падении независимости Египта в VI в. до н. э 65
4. Выводы 75
Глава 2. Арабо-египетское предание о царице Далуке, его древнеегипетское происхождение и исторические корни 79
1. Арабское предание о царице Далуке и его сюжетная структура 79
2. Правление Таусертв Египте (ок. 1200 г. до н. э.) 86
3. Древнеегипетские фольклорные модели и мотивы в предании о Далуке 96
3.1. Взаимоотношения царя и волшебника в древнеегипетской литературе и пара Далука - Тадура в предании о царице Далуке 97
3.2. Магические существа-помощники и их роль в древнеегипетской литературе и предании о Далуке 103
4. Выводы 106
Глава 3. Гиксосское вторжение и правление в египетской традиции середины II тыс. до н. э.-I тыс. и. э 109
1. Восприятие гиксосского правления в период XVIII династии 110
2. Восприятие гиксосского правления в текстах XIX династии 111
3. Представление о гиксосском правлении в труде Манефона (III в. до н. э.) 122
4. Сведения арабской исторической традиции о вторжении амалекптов в Египет 126
5. Выводы 131
Глава 4. Некоторые закономерности и тенденции передачи сведении о переломных эпохах египетской истории в египетской историко-литературной традиции 135
1. Постановка проблемы. Судьба исходного "исторического ядра" сюжета в изученных литературно-исторических нарративах 135
2. Признание и непризнание в исследуемых нарративах факта поражения Египта от иноземных захватчиков; роль царской власти в соответствующих повествованиях 141
3. Компенсация слабости царской власти в источниках: избрание нового царя, женщина-царица и царь-волшебник 147
4. Утрата и искажение "рамочных" для сюжета фактов исторической действительности (имена правителей, общее направление вторжений, идентификация врагов) в рассматриваемых нарративах 151
5. Мотивировка явлений и событий 154
6. Употребление числительных в повествованиях о переломных эпохах: количество участников 156
7. Выводы 158
Заключение 159
Список источников и литературы 168
Список сокращений 183
- Вавилонское и персидское завоевание Египта в передаче источников V в. до н. э. -I в. н. э
- Арабское предание о царице Далуке и его сюжетная структура
- Восприятие гиксосского правления в текстах XIX династии
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Восприятие древними египтянами своего прошлого (в том числе на финальных, античной и коптской, стадиях развития их культуры) и выражение этого восприятия в историко-литературной традиции Египта представляет собой уникальный феномен, сочетающий две, казалось бы, малосоединимые черты: с одной стороны, достаточно развитое историческое сознание, активный интерес к истории своей страны, делам и людям прошлого (многочисленные упоминания их в более поздних текстах, постоянное самосоотнесение с ними, существование литературно-исторических композиций и преданий о прошлом, формирование периодизации и выделение эпох собственной истории, разработка концепций, объясняющих различные ее события), а с другой – отсутствие традиции историописания в точном смысле слова (сводные истории, хотя бы подобные произведениям логографов, а тем более Геродота, не составлялись – даже труд Манефона, созданный в прямое подражание античной историографии и остававшийся для Египта исключением, был при этом почти механическим соединением перечня царей с отдельными сюжетами о событиях прошлого; разграничение между достоверными и вымышленными, в том числе фольклорными элементами этих сюжетов, не проводилось). Этот феномен исследовался в куда меньшей степени, чем другие стороны общественного сознания Египта, а ряд его аспектов практически не привлекался к специальному изучению. К числу таких аспектов принадлежит и избранная нами тема – восприятие египтянами кризисных моментов своего прошлого, связанных с иноземными нашествиями и утратой независимости страны (или угрозой такой утраты), выраженное в ряде памятников египетской культуры, прежде всего повествованиях (нарративах).
Проблематика темы включает ряд вопросов, начиная с выявления и уточнения самого круга источников по ней (особенно важного применительно к коптской и арабо-египетской традициям, до сих пор практически не привлекавшимся в качестве таких источников) и кончая реконструкцией развития соответствующих сюжетов в египетской традиции. Актуальность этой темы определяется прежде всего ее неразработанностью в научной литературе. Попытка заполнить соответствующие лакуны в наших знаниях о ходе формирования и характерных особенностях содержания изучаемых сюжетов египетской историко-литературной традиции тем самым является целесообразной. Особое значение этих сюжетов связано с тем, что они отражают наиболее драматичные, кризисные и переломные ситуации египетской истории – ситуации противостояния иноземному завоеванию или его угрозе (для египтян завоевание их страны чужеземцами являлось не только политической, но и культурно-идеологической катастрофой, к которой приходилось специально адаптироваться), и поэтому на их материале характер формирования и передачи египетских представлений о прошлом выявляется особенно ярко. Исследование нашей темы позволяет прояснить специфику характерного для Египта «историописания без историографии», охарактеризованного выше, вычленить новые, ранее неизвестные или не привлекшие внимания ученых элементы общественного сознания древних египтян и существенно пополнить наши знания о составе и развитии самой египетской исторической традиции (в частности, об особенностях передачи и преломления египтянами сведений об исторических событиях на протяжении длительных периодов времени). Поскольку все избранные в работе сюжеты египетской традиции связаны с нашествиями иноземцев и неудачами египтян, их исследование расширяет наши представления о восприятии египтянами «чужого» и взаимодействия с ним, то есть о подходах египетской культуры к критически важному и достаточно болезненному для нее вопросу. Наконец, наша тема представляет и сравнительно-типологический интерес не только для египтологов, но и для исследователей всех культур, в которых имелись устойчивые традиции передачи сведений об историческом прошлом страны при отсутствии сводного историописания.
Хронологические рамки исследования. Формирование и эволюция сюжетов о «переломных» эпохах в древнеегипетской общественной памяти прослежено на временном промежутке от середины II тыс. до н. э. до середины – второй половины I тыс. н. э. Точками отсчета при этом явились сами соответствующие «переломы» (гиксосское нашествие и господство в XVII–XVI вв. до н. э., острый внутри- и внешнеполитический кризис в конце XIII – начале XII вв. до н. э. и потеря Египтом независимости в VI в. до н. э.), а конечные хронологические рамки определяются финальной стадией развития египетской историко-литературной традиции в коптский период и датировкой коптских и арабо-мусульманских произведений, привлекаемых для реконструкции ее состояния в это время (основной корпус этих текстов датируется VII–IX вв. н. э.).
Целью исследования стало осуществление анализа египетской историко-литературной традиции о «переломных» эпохах, связанных с иноземными нашествиями на страну, выявление ее характерных черт и реконструкция ее эволюции. Для достижения этой цели были поставлены и решены следующие задачи:
1) выделить круг соответствующих сюжетов и повествований (нарративов), их освещающих, выявить собственно исторические и литературные (в том числе фольклорные) элементы этих сюжетов;
2) установить возможные источники этих элементов и механизмы их синтеза в конечный сюжет в каждом нарративе;
3) на основе сравнительного анализа группы нарративов, освещающих один и тот же сюжет, установить ход его эволюции и трансформаций в египетской общественной памяти и восприятии;
4) на основе сравнительного анализа всего полученного материала выявить общие черты египетского восприятия кризисов прошлого, связанных с иноземными нашествиями, и общие механизмы формирования, передачи и трансформации соответствующих сюжетов египетской традиции.
Объектом исследования является историческая и литературно-историческая традиция древних египтян.
Предметом исследования является выраженное в этой традиции восприятие египтянами ряда кризисных моментов прошлого, связанных с вторжениями иноземцев (гиксосское владычество в XVII–XVI вв. до н. э., кризис конца XIII – начала XII вв. до н. э. и нашествия вавилонян и персов в VI в. до н. э.), характерные черты и эволюция этого восприятия и отразившиеся в нем особенности исторического и общественного сознания древнего Египта.
Степень изученности темы. В разделе рассмотрена первая из двух релевантных для данной темы групп исследований, а именно работы, посвященные общим вопросам восприятия египтянами их прошлого, способам, которыми они о нем узнавали, характеру формирования и функционирования традиций о прошлом (труды Э. Хорнунга, Д. Редфорда, Дж. Тэйта). Вторая релевантная группа – частные по характеру работы, посвященные непосредственно трем затрагиваемым сюжетам – рассматривается непосредственно вместе с этими сюжетами. В историографии изучения исторического сознания древних египтян были выделены два этапа:
1) На первом этапе (конец XIX – конец XX вв.) целью изучения памятников историко-литературной традиции было выявление в них сведений о реальной истории древнего Египта, и произведения интересовали египтологию почти исключительно как исторические источники, а не как феномены египетской культуры, характеризующие восприятие египтянами своего прошлого; признанные «неисторичными» произведения покидали круг внимания египтологов.
2) Второй этап (с 90-х гг. XX в.) является логическим продолжением первого: если есть корпус нарративов на исторические темы, которые при этом историческую действительность передают с большими искажениями, то возможно, следует рассматривать их как особый феномен древнеегипетской культуры, а не отбрасывать за ненадобностью как бесполезные для реконструкции реальной истории тексты. «Поверхностная историчность» больше не дискредитирует источник, а нуждается в самостоятельном изучении: в выявлении составных частей сюжетов на исторические темы, путей их трансформации, фольклоризации и контаминации, которые и приводят к итоговой якобы неисторичности произведения. Соответственно, тема египетского восприятия прошлого стала привлекать куда большее внимание специалистов, ведь историко-литературная традиция оказалась тем редким носителем исторической памяти египтян, который компенсирует отсутствие в фараоновском Египте классического историописания и историографии.
Особняком стоят труды по арабо-мусульманской традиции: она только начинает привлекаться к египтологическим исследованиям.
Теоретическая и методологическая база исследования. В основе диссертационной работы лежит методология конкретно-исторического исследования в сочетании с рассмотрением источника как системы и обращением к ряду специальных теорий и концепций, таких, как теория древнеегипетской литературы и ее исторического содержания (Я. Ассманн, Дж. Бэйнс, П. Каплони, М.А. Коростовцев, А. Лоприено, К. Эйр), теория фольклора и постфольклора (Я. Вансина, В.Я. Пропп) и недавно начавшая разрабатываться теория исторической памяти древних египтян (Я. Ассманн, Д. Вильдунг, А. Лоприено, Л. Моренц, Дж. Тэйт, Х. Фишер-Эльферт).
Использование методологии литературоведения и фольклористики обусловлено характером исследуемого материала, ведь историко-литературная традиция – это сложное по генезису и составу явление, в котором присутствует не только мощный пласт исторических и квазиисторических элементов, но и некоторое количество фольклорных и сказочных, фантастических мотивов. Выбор этих мотивов и элементов не бывает случайным и их исследование является неотъемлемой частью изучения исторического сознания древних египтян. Большинство произведений являются не народными сказками, а придворными композициями, созданными грамотными и высокообразованными людьми. Такие люди обращались к историческим сюжетам, создавая произведения, в которых реальность сочеталась с художественным вымыслом (например, «Сказка об Апопи и Секененра» или «Сказка о взятии Яффы»). В ходе дальнейшего бытования таких нарративов грань между правдой и вымыслом размывалась, добавлялись новые фантастические элементы, а исторические составляющие стирались, контаминировались с другими рассказами о прошлом; добавлялись фольклорные и полуфольклорные мотивы. Так, истории могли переживать периоды народного, устного бытования, и даже подвергаться вторичной записи, функционируя уже как постфольклор.
Помимо традиционных приемов исторической критики источника, при анализе нарративов (в рамках системного похода к ним) был использован метод деконструкции произведений историко-литературной традиции, выявления в каждом из них исторических составляющих и изучения контекста их бытования в нарративах. По сути своей являясь дополнительным по отношению к классическому, так называемому «событийно-ориентированному (event-oriented)» подходу, он оказывается незаменимым, когда целью исследования становится не выявление реальной последовательности событий, а изучение интертекстуальных связей и последовательных искажений исторической действительности, когда большее внимание уделяется не самому описываемому в тексте событию, а тому, как оно было описано, и с какой целью оно было описано именно так. Хотя некоторыми исследователями этот метод применялся еще в конце XIX в., теоретическое обоснование в исторической науке в целом он получил в 70-е гг. XX в. (М. Ливерани), а в египтологии стал активно применяться только сейчас.
Применительно к нашей теме метод деконструкции подразумевал, во-первых, особое внимание к выделению и разграничению: а) исторического ядра данного сюжета; б) литературных моделей, применяемых в нем (включая фольклорные); в) элементов, введенных в нарратив из общей устойчивой картины мира и идеологем со злободневным или общим политическим смыслом (в последнем случае соответствующие идеологемы сами входят в устойчивую картину мира), а во-вторых, постановку вопроса о том, какие смысловые нагрузки для общественного сознания египтян несет каждый из этих элементов (глорификационные, компенсаторные, этиологические, дидактические, коммеморативные, структуробразующие для представлений о ходе собственной истории в целом и т. д.).
Вероятное историческое ядро каждого анализируемого сюжета было определено по уникальным, однозначным соответствиям между сюжетом и реальной историей: для соотнесения сюжета с тем или иным историческим событием необходимо, чтобы этот сюжет не просто чем-то напоминал его, а напоминал своими специфическими чертами только и именно его. К числу таких однозначных соответствий были отнесены прежде всего: 1) имена, а также комбинации и последовательности имен действующих лиц, особенно правителей; 2) сходство специфического характера изображаемых в нарративе событий (если очистить их от фольклорных деталей) с аналогичными, и при этом тоже специфическими, событиями реальной истории; 3) совпадение мест и состава соответствующих событий и их комплексов в пошагово отвечающих друг другу последовательностях событий истории, как ее изображают нарративы, и реальной истории (отметим, что этот критерий в историографии нашей темы до сих пор практически не применялся).
Отражение исследуемых кризисных эпох в египетской традиции было рассмотрено в последовательности, противоположной хронологической: от более поздних событий к более ранним (сначала исследуется, как отразилось в египетских нарративах падение независимости Египта в VI в. до н. э., затем рассматриваются реминисценции событий рубежа XIII–XII вв. и в последнюю очередь – реминисценции гиксосского владычества). Такой выбор не случаен: важно с самого начала выявить как можно надежнее характерные черты преломления и модификации исторических событий в общественном сознании и исторической памяти египтян. Таким образом, целесообразно было начать с анализа таких историко-литературных сюжетов, применительно к которым одновременно и более ясна соответствующая историческая реальность, и более богат и разнообразен корпус отражающих эти сюжеты нарративов, и более очевидны соотношения между первым и вторым. Как нередко бывает в науке о древности, эти условия лучше всего выполняются для самых поздних сюжетов. В частности, из избранных нами переломных эпох падение Египта под ударами азиатских завоевателей в VI в. известно нам лучше всего исторически (благодаря обилию источников) и отражено в наибольшем количестве изучаемых нарративов (которые обычно еще и намного подробнее повествований о событиях, восходящих ко II тыс. до н. э.). Поэтому этот сюжет был исследован первым, несмотря на то, что хронологически он – самый поздний.
Источниковая база исследования. С точки зрения тематической релевантности источники делятся на тексты, излагающие сюжеты, непосредственно избранные для анализа (или входящие в них детали и мотивы); тексты, содержащие параллели названным сюжетам; и, наконец, различные источники, привлекаемые для выяснения исторического фона бытования основных сюжетов. С точки зрения происхождения, характера и датировки наши источники делятся на три большие группы:
а) источники, возникшие в рамках древнеегипетской традиции без чужеземных влияний; в том числе представленные в прямом или опосредованном пересказе иноземных авторов («Табличка Карнарвона», надпись Хатшепсут из Спеос-Артемидос, «Сказка об Апопи и Секененра», Большой папирус Харрис, «Элефантинская стела» Амасиса, египетские рассказы о прошлом в передаче Геродота, и др.); эти источники содержат наиболее важную информацию по ранним стадиям формирования и развития интересующих нас сюжетов (включая их фольклоризацию);
б) позднейшие египетские источники IV в. до н. э. – I тыс. н. э., возникшие уже в явном поле влияний античной культуры и на коптской стадии – манефоновская и околоманефоновская традиция, коптские композиции («Роман о Камбизе»), египетские исторические предания тех же эпох в иноязычной передаче («Хроника Иоанна Никийского»); источники этой группы важны прежде всего для изучения позднейших стадий развития исследуемых сюжетов, их контаминирования и беллетризации;
в) арабо-египетские и другие арабо-мусульманские тексты постольку, поскольку они содержат рецепцию доарабских и домусульманских представлений египтян об их прошлом (Ибн Абд ал-Хакам, Масуди, Табари, Бируни, Якут, Муртади, Макризи). Использование источников этой группы обосновано не только наличием в них реминисценций отдельных изучаемых нами сюжетов. Было выяснено, что арабская схема истории Египта при всем своем фольклоризованном и подчас фантастическом содержании и наполнении в плане хронологических вех и членения на периоды вполне адекватно отвечает реальность и восходит к коптским представлениям. Учитывая важность заявленного тезиса, он должен быть раскрыт здесь подробнее. Указанная схема выглядит так:
I. Правление в Египте некоего изначального ряда царей (при синхронизации египетской истории с ветхозаветной арабо-мусульманские авторы определяют их как «допотопных»); соответствие в реальной истории – Раннее и Древнее царство.
II. Время раздробленности, распада Египта на несколько царств; соответствие в реальной истории – I Переходный период.
III. Воссоединение страны и правление местной династии, оканчивающееся царствованием женщины; соответствие в реальной истории – Среднее царство (оканчивается правлением царицы Нефрусебек).
IV. Захват Египта азиатами-амалекитами и правление династии амалекитов (4-5 царствований); соответствие в реальной истории – гиксосское завоевание, гиксосское владычество в Египте (ок. 1650–1550 гг.).
V. Правление новой местной династии, единственный царь которой (отождествляемый с ветхозаветным фараоном – современником Моисея) часто именуется просто «Фираун» (Фараон) и правит 400 или 500 лет – это некий обобщенный образ фараона, персонифицирующего целый этап истории страны; соответствие в реальной истории – Новое царство до исхода XIX или XX династии (XVI в. – начало XII в./начало XI вв.).
VI. Новый (последний в жизни независимого Египта) исторический период, начало которому кладет правление царицы-преобразовательницы Далуки (она правит 20 лет, и еще 400 лет, до конца своей независимости, Египет остается таким, каким она его обустраивает); соответствие в реальной истории – III Переходный период и Cаисское время, XI – VII/VI вв.
VII. Конец независимой древнеегипетской государственности, азиатская аннексия Египта, проходящая в два этапа. Первый из них – разгром Египта «Бахт Нассаром»/Навуходоносором и угон им населения Египта в вавилонский плен; соответствие в реальной истории – опустошительный поход Навуходоносора на Египет в 567 г. Второй этап – спустя 40 лет после своего похода Навуходоносор заселяет опустевший Египет угнанными им оттуда ранее египтянами в качестве его подданных. И дата этого второго события в арабской традиции (через 40 лет после вторжения Навуходоносора), и его рубежный характер (конец египетской независимости, начало времен чужеземного господства над Египтом, продолжающихся до прихода арабов) точно соответствуют персидской аннексии Египта в реальной истории (525 г. до н. э.).
Такая подробная и адекватная реальности картина периодизации истории Египта могла быть получена арабо-египетской историографией только из египетских же (в конечном счете) источников и представлений, усвоенных ей при частичном античном/греко-сирийском посредничестве, а в основном напрямую из коптской традиции, письменной и устной. При этом и по характеру периодизации (отсутствие счета по династиям, выделение иных эпох), и по именам царей, и по многим приводимым фактам изложенная схема не имеет ничего общего с Манефоном, по которому строили свое восприятие египетской истории и большая часть античных ученых, и христианская традиция. Учитывая это, остается видеть источник рассматриваемой арабо-египетской схемы только в оригинальных позднеегипетских/коптских исторических представлениях, существовавших в Египте на момент арабского завоевания, причем в таком их варианте, который до того развивался в основном независимо от Манефона и манефонианы. Арабо-мусульманские труды тем самым являются важнейшим источником материала для реконструкции указанных коптских представлений (в том числе по интересующим нас сюжетам), особенно на их финальной стадии.
Научная новизна диссертационного исследования определяется следующим:
– был выявлен состав сюжетов египетской историко-литературной традиции (и мотивов, входящих в эти сюжеты) по избранным переломным эпохам египетской истории (гиксосское владычество, кризис на рубеже XIII/XII вв. до н. э. и азиатские нашествия VI в. до н. э.). В частности, было установлено, что в этой традиции присутствовали достоверные представления о соотношении политических статусов египетских вассалов и их гиксосских сюзеренов, два различных подхода к гиксосскому владычеству – компромиссный и полностью негативный, сюжет о женском правлении и кризисе на грани XIX/XX династий, предания о нашествиях Навуходоносора и Камбиза на Египет, причем соответствующие топосы удерживались в египетском общественном сознании вплоть до времени арабского завоевания и далее. В некоторых из изученных поздних сюжетов (предание о царице Далуке; арабо-египетское предание об амалекитах, завоевавших Египет; коптские повествования о нашествии Навуходоносора) было впервые выявлено или существенно уточнено историческое ядро, относящееся, как было выяснено, к древнеегипетским временам, а также обнаружено влияние специфических древнеегипетских литературных моделей. Тем самым стало возможно определить их древнеегипетские корни и место в развитии египетской традиции.
– египетские сюжеты, касающиеся каждой из трех указанных переломных эпох, впервые были изучены как звенья непрерывной, эволюционирующей традиции египетских представлений о соответствующей эпохе; конкретные этапы этой эволюции также были реконструированы впервые. В частности, впервые было проведено обобщающее изучение искажений, контаминации и фольклоризации египетских сюжетов о прошлом и выделение факторов, этому способствовавших (компенсаторный идеологический фактор; ситуативное сходство и сходство имен царей; специфические египетские концепты иноземного пространства).
– впервые были выявлены и представлены в сводном виде литературные, фольклорные и идеологические модели, по которым египтяне дополняли и модифицировали вымыслом свои исторические воспоминания (в частности, топосы использования магии как компенсации военной слабости страны; выдвижения "спасителей" из народа при кризисе; топос царского совета; фольклоризация политических отношений с привлечением соответствующих мотивов, например, обмена царскими загадками, и т. д.).
– был впервые прослежен характер распределения исторически достоверных сведений и вымысла в египетской традиции об указанных выше эпохах (достоверно переданными оказались имена царей и самый общий характер описываемых событий; вымыслом – их конкретный ход и мотивы действующих лиц) и выявлен специфический механизм поэтапной беллетризации египетских исторических воспоминаний: сознательный беллетризующий вымысел через несколько веков начинал некритически рассматриваться как исторически достоверные сведения.
– на широком материале было показано, что общая арабо-мусульманская схема истории Египта и некоторые коптские и арабо-египетские сюжеты (о завоевании Египта амалекитами и Бахт Нассаром, о царице Далуке, о «Стене старухи») прямо восходят к непрерывной собственно египетской традиции исторических воспоминаний. Соответствующие коптские и арабо-мусульманские произведения были впервые изучены как источник для реконструкции указанной традиции и расширения наших знаний о ее сюжетах; некоторые из этих произведений были исследованы с египтологической точки зрения впервые.
Практическая значимость работы. Материалы и выводы диссертационного исследования могут быть использованы в высших учебных заведениях при подготовке лекций и семинарских занятий по курсам «История древнего Востока», «История древнего Египта», при разработке курсов по источниковедению, истории культуры, литературоведению и исторической традиции древнего Египта. Также они могут лечь в основу курса по древнеегипетскому историческому фольклору, программе которого еще только предстоит принять законченный вид.
Апробация выводов. Диссертация была обсуждена и рекомендована к защите на заседании Центра истории и культурной антропологии Учреждения российской академии наук Институт Африки РАН. Основные положения и многие частные аспекты диссертационного исследования обсуждались на других заседаниях того же Центра, в том числе на его регулярном семинаре "Культура и общество" (2006, 2008, 2010 гг.), на котором диссертант выступал с докладами. Также основные положения диссертации были представлены в докладах на 14 всероссийских и международных конференциях: IV конференция студентов, аспирантов и молодых ученых "Диалог цивилизаций: Восток-Запад" (РУДН, Москва, 2004 г.), XI Международная конференция студентов и аспирантов "Ломоносов-2004" (МГУ, Москва, 2004 г.), III Международная конференция "Иерархия и власть в истории цивилизаций" (Институт Африки РАН, РГГУ, Москва, 2004 г.), III Кнорозовские чтения (РГГУ, Москва, 2004 г.), конференция "Цивилизация и государство на Востоке" (РУДН, Москва, 2004 г.), XIV Сергеевские чтения (МГУ, Москва, 2005 г.), XII Международная конференция студентов и аспирантов "Ломоносов-2005" (МГУ, Москва, 2005 г.), X Международная конференция "Безопасность Африки: внутренние и внешние аспекты" (Институт Африки РАН, Москва, 2005 г.), международная конференция "Египет и страны Ближнего Востока: III тыс. до н. э. – I тыс. н. э" (РГГУ, Москва, 2006 г.), IV международная конференция "Иерархия и власть в истории цивилизаций" (Институт Африки РАН, РГГУ, Москва, 2006 г.), XIV Международная конференция молодых ученых "Globalisation in Studies of the Past" (Университет "1 декабря 1918", Альба Юлия, Румыния, 2006 г.), V Кнорозовские чтения (РГГУ, Москва, 2008 г.), XVI Сергеевские чтения (МГУ, Москва, 2009 г.), V Международная конференция "Иерархия и власть в истории цивилизаций" (Институт Африки РАН, РГГУ, Москва, 2009 г.).
Структура диссертации. Диссертация состоит из Введения, в котором определяются проблематика, цели и задачи исследования, дается общая характеристика использованных источников и научной литературы; основной части, включающей четыре главы; Заключения; Списка источников и литературы. Также в диссертацию входят десять сводных таблиц, позволяющих сопоставлять отражение сведений о каком-либо историческом событии в разных источниках.
Список источников и литературы включает в себя публикации нескольких десятков источников и более двухсот научных работ на русском и трех иностранных языках. Ввиду относительно недавнего начала изучения темы среди указанных в списке литературы исследований, ближайшим образом касающихся нашей проблематики, большую часть составляют публикации 2000–х гг.
Вавилонское и персидское завоевание Египта в передаче источников V в. до н. э. -I в. н. э
В кратком последовательном виде информация разновременных источников о падении независимости Египта может быть представлена следующим образом: в произведении Манефона (III в. до н. э., [Waddell 1980; Redford 1986; Немировскпй и др., в печати], см. Введение, раздел "Источниковая база исследования", с. 16) указано, что при царе Априи Иерусалим был взят "ассирийцами", и его оставшееся в живых население бежало в Египет (по версии излагающего Манефона Африкана, Априй был седьмым царем XXVI династии и правил 19 лет, по версии Евсевия - восьмым царем, правившим 25 лет, в обеих версиях, как и в реальности, ему наследовал Амасис, находившийся на троне, по Африкану и Евсевию, 44 и 42 года соответственно [Manetho, frg. 68-69]), при этом, несмотря на именование войска Навуходоносора, о чьих деяниях достоверно идет речь, "ассирийцами", источник без сомнения имеет в виду именно вавилонские действия, без каких-либо искажений действительности (соединение в одно целое Ассирийской и наследовавшей ей Нововавилонской державы вообще было распространенным явлением в ближневосточном историческом восприятии, см. ниже). Таким образом, некое противопоставление Навуходоносора и Априя как противников в борьбе за влияние в Леванте у Манефона (в полном соответствии с действительностью) присутствует. О походе Навуходоносора в сам Египет в дошедших фрагментах труда Манефона речи не идет.
Далее у Манефона было представлено персидское вторжение; в его династическом перечне приводится список персидских правителей Египта, который открывает Камбиз.
Аналогичное описание событий египтянами можно встретить и в передаче Геродота (V в. до н. э.), который в своем изложении истории Египта, воспроизводя сообщения своих египетских информаторов, вовсе не упоминает поход Навуходоносора 567 г. до н. э., однако весьма четко указывает, что поход персидского завоевателя Камбиза (525 г. до н. э.) был направлен против Амасиса, хотя состоялся уже при его сыне "Псаммените" (Псамметихе III) [Herod. III. 1-14]. Подобное отсутствие каких-либо сведений о вторжении Навуходоносора характерно и для так называемой Элефантинской стелы самого Амасиса [Daressy 1900]: и Амасису, и лояльным к нему египетским информаторам Геродота невыгодно было упоминать это историческое событие, ведь из него следовало, что своим воцарением Амасис прямо или косвенно обязан интервенции вавилонян. Не имея возможности приукрасить или исказить этот факт (ведь стела Амасиса современна рассматриваемым событиям, а Геродот записывал рассказы египтян в середине V в. до н. э. - всего через столетие после них), и первый, и вторые просто его опускают, представляя смену власти исключительно как результат внутриегипетской усобицы.
Вавилонский грекоязычный историк Берос (III в. до н. э.), вполне правдоподобно излагая историю Вавилонии, отмечает, что она была завоевана Киром персидским при вавилонском царе Набоннеде (Набониде) [Jacoby 1923-1958: 680, frg. 9h = Schnabel 1923: 52, ИДВТД 2002: 304-305, фрг. 8-9] (то есть, в частности, Берос вполне отдает себе отчет в том, что Вавилония и Персия — это разные державы). Берос сообщает также о походе Навуходоносора на Египет, но представляет его как реакцию на отпадение от Вавилонии вавилонского же сатрапа, управлявшего Египтом, Келесирией и Финикией; иными словами, автор представляет себе ситуацию времени Навуходоносора сквозь призму воспоминаний о месопотамском владычестве над Египтом VII в., когда на деле Ассирия- а не Вавилония- подчиняла Египет своей власти. Таким образом, целью похода Навуходоносора у Бероса является приведение Египта к былой покорности (что Навуходоносор, по Беросу, и осуществил). Представляя Нововавилонское царство прямым преемником Ассирии (см. ниже), Берос, однако, совершенно четко отделяет его от Персидской империи, излагая историю подчинения ей Вавилонии и приводя точный список последующих персидских правителей. Сразу укажем, что сведения Бероса не находятся в какой-либо связи с египетскими источниками, они представляют интерес в контексте сопоставления египетской традиции с традицией азиатской, которую представляет Берос. Как уже было указано, в рамках некоторого единства он соединяет Ассирию и Вавилонию, но четко отделяет их от Персии Ахеменидов.
Добавим, что интересующий пас сюжет - вторжение Навуходоносора в Египет -нашел свое отражение в ветхозаветных пророчествах: текстах пророков Иеремии [43— 46] и Иезекииля [29-32], которые по времени своего создания были синхронны описываемым в них событиям (VI в. до н. э.); для нас важно, что информация этих источников легко могла становиться доступна египтянам в рамках активного (в основном ярко-полемического) взаимодействия египетского и иудейского историописаний, особенно активно, как известно, развернувшегося в эпоху эллинизма, но начавшегося ранее. В одном из пророчеств Иеремии от имени Бога говорится: "Я отдам фараона Вафрия, царя Египетского, в руки врагов его и в руки ищущих души его, как отдал Седекию, царя Иудейского, в руки Навуходоносора, царя Вавилонского, врага его и искавшего души его" [Иер. 44: 30]. Как обратили внимание И.А. Ладынин и А.А. Ыемпровский, уничтожение Априя здесь приписано не самому Навуходоносору, а неким названным отдельно от него "врагам", лишь сравниваемым с ним, то есть, очевидно, внутренним врагам Априя (в реальности— сторонникам Амасиса). Действительно: другой отрывок пророчества
Арабское предание о царице Далуке и его сюжетная структура
В данной главе исследуется рассказ о царице Далуке и ее помощнице -волшебнице Тадуре, который в наиболее подробном и самом раннем виде дошел в произведении Ибн Абд ал-Хакама "Футух Миср вал-Магриб" ("Завоевание Египта, Магриба и Андалусии" (IX в. н. э., [Тоггеу 1922; ЗЕ 1985], см. Введение, раздел "Источниковая база исследования", с. 16-17). В ином виде, чем у Ибн Абд ал-Хакама, изложения этого сюжета встречаются у нескольких более поздних арабоязычных историков. При его исследовании нашей целью является не изучение собственно арабского вклада в него, а проверка его на наличие древнеегипетских корней и коннотаций; в случае же положительного результата такой проверки нашей дальнейшей задачей будет исследование обнаруживающейся в нём тем самым египетской традиции, поэтому в качестве источников будут использоваться два наиболее ранних арабских рассказа о Далуке (Ибн Абд ал-Хакам [ЗЕ 1985: 46-48] и Масуди [Macoudi 1863: 398-400], IX и X вв. н. э. соответственно) и их переложение в итоговом арабо-египетском компендиуме Макризи, XV в. н. э. [Makrizi 1895: 105-110]1. Нарративы о Далуке интересуют нас в той мере, в какой они вообще могут передавать египетские элементы; между тем именно Ибн Абд ал-Хакам и Масуди из всех дошедших до нас арабо-мусульманских авторов стоят по времени и своим источникам ближе всего к эпохе наиболее полного и живого состояния коренной египетской (коптской) традиции, так что должны были передавать ее элементы в наиболее полной и репрезентативной мере по сравнению с прочими мусульманскими историками. Исходя из регулярной встречаемости этого рассказа у арабоязычных авторов, можно заключить, что он стал в итоге общим местом мусульманской версии истории Египта [см. El-Daly 2005: 77, 130, 133], однако все эти позднейшие труды передают, в общем (иногда с искажениями или изменениями), рассказ, представленный у Ибн Абд ал-Хакама, который сообщает о Далуке следующее.
После гибели некоего фараона и его войска (отождествляемой Ибн Абд ал-Хакама с известной по Ветхому Завету гибелью фараона и его воинов в Красном море во время преследования Моисея) Египет оказался в таком положении, что там не осталось никого из благородных и свободных мужчин: сословие благородных осталось представлено только женщинами и детьми. Тогда египетские благородные женщины избрали на царство одну старую и мудрую женщину из своей среды, звавшуюся Далукой ибнат Заббой и обладавшую "умом, знаниями и опытом" [ЗЕ 1985: 46]. В это время Египту угрожал захват со стороны соседей. Так как Далука боялась, что другие цари захватят Египет, она обнесла "всю землю Египта" стеной со сторожевыми постами с отрядами, которые могли передавать друг другу сигнал тревоги посредством колокольного звона (стена эта называлась в честь Далуки Стеной старухи и в Верхнем Египте ее остатки сохранились до мусульманских времен19). Но это она не сочла достаточным для защиты: царица обратилась к волшебнице Тадуре, служившей прежнему фараону, с почтительной просьбой помочь стране магической защитой, ссылаясь на то, что с гибелью фараона и войска иной серьезной надежды, кроме волшебства, у египтян нет. Тадура идет навстречу этой просьбе, сооружает храм посреди Мемфиса и непонятным образом создает на нем изображения лошадей, мулов, ослов, кораблей, людей и говорит, что если подойдет кто-либо к Египту по суше или по морю, эти изображения зашевелятся с той стороны, откуда идет враг, и вред, нанесенный изображениям, волшебным образом вызовет соответствующие реальные потери во вражеских армиях. Когда враги, решив воспользоваться тем, что с гибелью фараона Египет стал "страной женщин", пытались напасть на него, эти чары подействовали, и убедившись в магическом могуществе египетских женщин, соседи прекратили нападения и стали опасаться их [ЗЕ 1985: 46 18].
Масуди в целом воспроизводит данный рассказ: после гибели фараона и его армии дети, женщины и рабы Египта возвели на престол женщину по имени Далука, известную своей мудростью и осмотрительностью. Она окружила весь Египет стеной, охраняемой войсками, и установила посты, достаточно близко друг от друга, чтобы стражники могли передавать сигналы. Она возвела в Египте храмы и разместила в них изображения представителей народов, окружающих Египет, и благодаря ее магическому искусству при нападении эти изображения исчезали под землю, и это же происходило с вражескими армиями. Автор также повествует, что Далука соорудила стену, чтобы защитить своего сына, любившего охоту, "от диких зверей, нильских чудовищ и засад соседних царей и кочевых племен". Соответственно, в этой версии фигура волшебницы Тадуры исчезает, а магией пользуется сама царица [Macoudi 1863: 398-400].
Макризи передает, что Стена старухи простиралась от Эль-Ариша до Асуана [Makrizi 1895: 86], а некая Бадура была первой, кто стал почитать идолов [Makrizi 1895: 90]. Этот автор излагает полные тексты рассказов Ибн Абд ал-Хакама и Масуди [Makrizi 1895: 105-110] без каких-либо особых дополнений. Поздний труд Макризи привлекается нами, поскольку он фиксирует арабо-мусульманскую традицию о фараоновском Египте в ее итоговом виде, и характерно, что в этом итоговом компендиуме история о царице Далуке также заняла должное место.
Восприятие гиксосского правления в текстах XIX династии
Нашими источниками для изучения второй стадии эволюции представлений египтян о гиксосах и их правлении являются памятники следующей, XIX, династии: так называемый "Туринский канон" - подробный, но плохо сохранившийся список царей, включающий правителей II Переходного периода [публ.: Gardiner 1959; реконструкция соответствующих фрагментов: Немировский и др., в печати] и литературное произведение, по главным действующим лицам условно названное "Сказка об Апопи и Секененра" [см. Введение, раздел "Источниковая база исследования", с. 14; применительно к нашей теме см. Gunn & Gardiner 1918: 40—43; Save-Soderbergh 1951: 66-67; Redford 1970: 35-39; 1992: 108, 125-27; Fischer-Elfert 2003: 134-35; Немировский и др., в печати].
Туринский папирус (P. Turin 1874) содержит выполненный иератикой перечень египетских царей, сгруппированных в "династии", соотносящиеся (однако не всегда) с манефоновскими династиями. По своей подробности этот перечень не знает себе равных: в него включены десятки царей II Переходного периода, пропущенных во всех других списках. По своей сути этот источник является сводкой легитимных правлений, или же основой для ее селективного комплектования [Немировский и др., в печати].
Непосредственно к нашей тематике относится всего один небольшой фрагмент (Gardiner Х/20-21), изолированный от остального текста, с отрывочной надписью: "...hkS(w) h3s(w)t 6 ir.nsn rnp.t 108..." - [хекау] хасут ("чужеземных князей") 6, они правили 108 лет [... месяцев, ... дней]. Речь идет о шести представителях династии "великих гиксосов". Чтобы в полной мере оценить смысл данного высказывания, необходимо обратиться к египетской картине мира и соотношению в этой картине места египетского царя (nsw-bity, несу-бити, дословно - "царь Верхнего Египта" - несу — и "государь Нижнего Египта" - бити; в качестве стандартного эквивалента этого бинарного титула употреблялся также просто титул несу) и чужеземных правителей, "чужестранных князей" (hkSw hlswt, хекау хасут, дословно - "правители, князья нагорий").
В египетском мировоззрении и картине мира все правители изначально делились на две вышеупомянутые неравнозначные категории: божественный египетский царь несу, царь единственной ритуально чистой территории - Египта, посредник между богами и миром, сын верховного мирового бога, и все прочие правители, князья, царьки оставшегося пространства - хекау хасут (в термине "правители нагорий" подчеркивается противопоставление "царь единственной цивилизованной территории, царь речной долины" - "правитель нецивилизованной пустыни, нагорий, где плохо с водой"). Последние не шли ни в какое сравнение с несу по уровню "экзистенции" -причастности к богам. Соответственно, носители этих титулов несопоставимы по статусу, и после гиксосского вторжения египтяне впервые попали в парадоксальную ситуацию, когда сидящий на престоле Авариса гиксосский правитель являлся одновременно и несу, и хека хасут.
Возвращаясь к надписи Туринского папируса, необходимо заметить, что достаточно давно в науке закрепилось мнение, что приведенный выше фрагмент и есть полное содержание данного предложения, так что текст следует восстанавливать: "[хекау] хасут 6, они правили 108 лет" [von Beckerath 1998: 212]. Между тем каждый правитель Туринского списка в проверяемых случаях вводился в него с титулом несу-бити (к сожалению, те места, где вводились представители нашей династии хекау хасут, в папирусе не сохранились), а сами династии подытоживались определением несиу (мн. ч.). Из сопоставления этих фактов с предполагаемым определением гиксосской династии просто как "хекау хасут" делался вывод о несопоставимо низшем статусе, определенном представителями XIX династии гиксосским правителям: они не удостоены чести называться несу и, даже будучи включенными в царский список, не имеют соответствующей степени легитимности, "ущербны" в статусе. Однако обращает на себя внимание тот факт, что все без исключения остальные царские династии, упоминаемые в тексте, вводятся с определением несиу (а цари - с определением несу-бити), причем вслед за этим определением может идти уточняющее определение: "несиу из столицы Иттауи", "несиу, что правили после Менеса" и т. д. Логично было бы предположить, что и в случае с гиксосской династией, раз уж она включена в список, это правило не было нарушено, и что более вероятным, соответственно, представляется восстановление данного фрагмента как "[несиу (из) хекау] хасут 6" [Немировский и др., в печати]. Вывода об ущербной легитимности гиксосских правителей такое восстановление источника совершенно не отменяет, напротив, он получает даже более четкое звучание: определение "несиу из правителей нагорий" (а не, скажем, не менее точное по конкретизации "несиу из столицы Авариса") носит ярко выраженный статусно-понижающий характер (учитывая общий характер противопоставления несиу и хекау хасут).
Второй наш источник с весьма сходным подходом к статусу гиксосских правителей - "Сказка об Апопи и Секененра". В нем друг другу противостоят гиксосский царь Апопи, правящий из Авариса, и фиванский царь Секененра. Рассмотрим титулование обоих правителей в этом произведении. Можно заметить, что герои не противопоставляются друг другу по статусному признаку: ни одного из них автор не считает подлинным единодержавным правителем страны (в терминологии сказки - nb-nsw, "владыка-царь"), зато обоих наделяет стандартным титулом легитимного египетского царя nsw. Сюжетное и контекстное содержание сказки позволяет предположить, что Апопи является сюзереном Секененра (см. ниже). Об Апопи говорится, что он не почитал никого, кроме Сета (то есть, в частности, не почитал верховного египетского бога Ра), а о Секененра - что он только на Ра и полагался. С этим топосом, видимо, связано и несимметричное именование обоих правителей: фиванец выводится в сказке под своим тронным именем Секененра (то есть солнечным теофорньш именем, заканчивающимся на "ра"). сразу обличающим его связь с этим богом, а гиксос - только под личным именем Апопи, такой связи не предполагающим. Между тем в реальной истории имя гиксосского царя (или царей) Апопи зафиксировано в сочетании с тремя тронными именами, заканчивающимся на -ра (Небхепешра, Аакененра, Ааусерра); автор(ы) сказки предпочли игнорировать этот факт и называть гиксосского царя только личным именем, чтобы не нарушался проводимый ими контраст между ним и Секененра по их связи с Ра.
