Содержание к диссертации
Введение
Глава I: Теоретические основы исследования социокультурной адаптации С.20
1.1 .Теоретические подходы к понятию «этнос» С.20
1.2. Теоретические подходы к понятию «межэтническое взаимодействие» С.34
1.3 .Определение социокультурной адаптации С.43
1.4. Факторы и стратегии социокультурной адаптации С.52
Глава II. Практические аспекты исследования социокультурной адаптации С.61
2.1.Внутреннее расслоение мусульманских общин Западной Европы С.61
2.2. История и политический контекст взаимодействия мусульманских общин с принимающим обществом: распределение по странам Западной Европы С.68
2.3. Политическая активность представителей мусульманских общин в Западной Европе. Радикальный исламизм как угроза международной безопасности С.84
2.4. Факторы, препятствующие интеграции представителей мусульманских общин в Западной Европе С. 106
Глава III. Перспективы интеграции мусульманских общин в социокультурное пространство западноевропейских обществ С. 115
3.1. Прогнозирование дальнейшего хода взаимодействия мусульманских общин и западноевропейских обществ С.115
3.2. Рекомендации для международных организаций и государственных структур по интеграции мусульман Западной Европы С. 123
3.3.Позиция России в отношении ислама и мусульман. Отличия от Западной Европы С. 133
3.4. Рекомендации для российских государственных структур по выстраиванию отношений с мусульманскими общинами на территории страны С. 155
Заключение С. 165
Библиографический список С. 1
- Теоретические подходы к понятию «межэтническое взаимодействие»
- Факторы и стратегии социокультурной адаптации
- История и политический контекст взаимодействия мусульманских общин с принимающим обществом: распределение по странам Западной Европы
- Рекомендации для международных организаций и государственных структур по интеграции мусульман Западной Европы
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Комплекс проблем, связанных с возрастанием миграции из развивающегося мира в страны «золотого миллиарда», входит в число вопросов, вызывающих наибольшую обеспокоенность населения Запада, его политической и научной элиты. Исследование вопросов социокультурной адаптации мигрантов представляется актуальным в свете происходящей трансформации таких классических типов государств-наций Западной Европы, как Франция, Германия, Италия и др. в полиэтнические и многоконфессиональные.
Анклавы компактного проживания инокультурных общин складывались в традиционных странах иммиграции и бывших метрополиях на протяжении нескольких поколений, однако, в последнее десятилетие по причине достижения мигрантами и беженцами порога критической массы, проблемы интеграции обрели особую остроту.
Сопряженной с наибольшим количеством трудностей представляется интеграция в общества с европейской христианской культурной парадигмой представителей этносов, исповедующих ислам. На современном этапе численность проживающих в Европе мусульман уже превысила население Финляндии, Ирландии и Дании, вместе взятых, и составляет приблизительно 15-20 млн. человек. Несмотря на этническую, экономическую, социальную и политическую раздробленность, мусульмане Западной Европы не только ощущают принадлежность к единой общности (в силу характерных для современного ислама процессов интеграции), но и воспринимаются в качестве таковой населением принимающих стран. В мусульманских иммигрантских семьях уже выросло второе, а то и третье поколение, не намеренное возвращаться в страны этногенеза, но при этом демонстрирующее высокую, переходящую в агрессивную автаркию степень нетерпимости по отношению к принимающей стороне.
Поиски механизмов реализации прав человека, которые шли в Европе на исходе прошлого столетия привели к накоплению, казалось бы, неисчерпаемого потенциала толерантности. Однако политическое «эхо» событий 11 сентября 2001 г., взрывы 11 марта 2004 г. в Мадриде и теракты 7 июля 2005 г. в Лондоне, убийства праворадикального политика П.Фортейна и режиссера Т.Ван Гога в Нидерландах, французские «бунты предместий» 2005 г. и общемировой резонанс датского «карикатурного скандала» 2006 г. наглядно продемонстрировали хрупкость достигнутого равновесия.
В условиях резко возросшего политического значения исламского фактора установление межкультурного диалога с мусульманскими общинами становится предметом крайней озабоченности правительств стран Западной Европы. Одним из важнейших условий достижения политической и социальной стабильности западноевропейских государств является формирование системы эффективного взаимодействия с мусульманскими общинами.
Несмотря на то, что история и природа «внутреннего ислама» в Западной Европе коренным образом отличаются от России, где политизация этничности составляет большую проблему, чем политизация религии, западноевропейский опыт ценен для нас тем, что позволяет увидеть последствия пренебрежения культурной составляющей в выстраивании миграционной политики. Для Российской Федерации, столкнувшейся с теми же демографическими проблемами, что и другие технологически развитые страны, и также испытывающей наплыв инокультурных иммигрантов, критический анализ факторов и стратегий социокультурной адаптации представляет значительный как теоретический, так и практический интерес. Для многоэтничной и поликонфессиональной России эффективная этно-культурная политика выступает важнейшим инструментом поддержания социально-политической и экономической целостности государства, что актуализирует потребность в научном понимании механизмов социокультурной адаптации.
Степень научной разработанности проблемы. До начала ХХ в. предметная область исследований социокультурной адаптации была ограничена вопросами патологической неадаптированности индивида в условиях иного этнокультурного окружения.
Возрастание интенсивности миграционных процессов и расширение межкультурных контактов в первой четверти ХХ в. привели к смещению фокуса научного интереса в сторону исследования условий и хода протекания самого процесса межкультурной адаптации (Р.Линтон, Р.Редфилд, М.Херсковиц). Проблематика социальной адаптации разрабатывалась в трудах Г.Тарда, Р.Парка, Т.Парсонса, У.Томаса, Ф.Знанецкого и П.А.Сорокина.
Изучение процесса социокультурной адаптации в рамках социологии образования вели П.Уикс и С.Бокнер. В качестве инструмента оценки неравенства между культурами исторической родины мигранта и принимающей стороны И.Бабикером с соавторами был разработал индекс культурной дистанции. Свое подтверждение концепция культурной дистанции нашла в работах А.Фернхэма и С.Бокнера. Влияние самого факта переезда в новую страну на душевное и физическое состояние мигранта исследовалось А.Ганном, С.Цвингманном, А.Штоллером, Дж.Крупински, Е.Роски, Х.Мерфи. Взаимосвязь эмиграции и здоровья с учетом мотивов, повлекших за собой перемещение рассматривалась также в работах С.Айзенштадта, Дж. Черча и В.Лоннера.
В целях описания негативных последствий межкультурного контакта К.Оберг ввел в научный обиход понятие «культурного шока», которое Дж.Берри предложил заменить термином «стресс аккультурации» - отражающим и положительные аспекты взаимодействия, а потому более корректным. Последовательность стадий, преодолеваемых индивидом в процессе вхождения в новую культуру, была описана в рамках концепции U- и W-кривой Х.Триандиса, С.Лисгаарда, Дж.Т.Гуллахорна и Дж.Е.Гуллахорна, а также антропо-интегративного подхода Д.Висса, Р.Фирнхабера.
Индивидуальные и групповые факторы социокультурной адаптации помимо упомянутых выше исследований Х.Триандиса, И.Бабикера, А.Фернхема, С.Бокнера, рассматривались также в работах Т.Ламбо, А.Нудеху, А.Анумонье. Типология видов взаимодействия групп с точки зрения последствий миграции для групповой и индивидуальной идентичности была предложена С.Бокнером. В дальнейшем Дж.Берри творчески переосмыслил ее, сместив акцент с последствий на начало миграции. Обобщением двух данных типологий стратегий адаптации стала концепция «четырех F», разработанная К. Доддом.
Основы отечественной теории социальной адаптации заложили В.А.Ядов, Л.Л.Шпак, Б.Д.Парыгин и др. Предметом внимания ученых стали теоретические вопросы, связанные с анализом двух взаимосвязанных сторон социальной адаптации: предметной и социально-психологической (Б.Д.Парыгин); с определением понятия и структуры процесса адаптации и методов его исследования (Л.Л.Шпак).
В 1990-е гг. миграционные процессы определялись факторами, связанными с распадом СССР, разрушением экономического потенциала целых регионов, значительным спадом промышленного производства и сокращением занятости на предприятиях. Общество столкнулось с проблемой адаптации беженцев и вынужденных переселенцев, покидающих места проживания из-за этнических, политических, региональных конфликтов и стремительного ухудшения экономических условий. Эти проблемы стали предметом изучения научного коллектива Отдела Института социально-политических исследований Российской Академии наук (ИСПИ РАН), возглавляемого Л.Л.Рыбаковским, лаборатории миграции населения Института народнохозяйственного прогнозирования РАН под руководством Ж.А.Зайончковской.
Значительный вклад в изучение адаптации мигрантов внесли работы Е.И.Филипповой, посвященные рассмотрению культурных различий русских мигрантов, прибывших на территорию этногенеза, и принимающего сообщества.
Методические проблемы адаптации личности разрабатывались Л.П.Буевой, О.И.Зотовой, И.К.Кряжевой. Прикладные аспекты адаптации были проанализированы Т.Г.Стефаненко, социально-психологические – Е.В.Виттенберг, Ю.П.Платоновым, Е.В.Скворцовой; социокультурные – Л.Л.Шпак, Л.И.Васеха; этнокультурные – С.М.Бурьковым, Р.Г.Кузеевым. Модифицированную версию типологии стратегий адаптации Дж.Берри предложил С.А.Арутюнов. В качестве сложного и многогранного процесса и результата установления определенных отношений между личностью и средой социальную адаптацию рассматривали В.Л.Сарапас, М.А.Иванова, Н.А.Титкова. Мотивационно-личностный аспект адаптации был проанализирован в работах Т.К.Фоминой.
Существенные положения, раскрывающие различные стороны адаптации мигрантов в инокультурной среде, содержатся в специальных монографиях и исследованиях отечественных ученых: Г.М.Андреевой, В.В.Амелина, А.Г.Асмолова, Г.С.Витковской, О.А.Власовой, Г.Г. Гольдина, В.И. Добренькова, Л.М. Дробижевой, Н.М.Лебедевой, В.К.Левашова, А.Д.Назарова, Е.А.Назаровой, В.И.Староверова, А.В.Сухарева, З.В.Сикевич, С.А.Татунц, В.А.Тишкова, М.Л.Тюркина и др.
Объемный пласт исследований в области психологической и социально-психологической адаптации мигрантов проведен Г.У. Солдатовой, Л.А.Шайгеровой, В.В.Гриценко. Выпущен ряд сборников, тематика которых посвящена проблемам исследования психологических аспектов адаптации мигрантов.
Различные аспекты адаптационного процесса иноэтничных групп мигрантов к новой среде, вопросы взаимодействия содержатся в трудах С.А.Авакьяна, Ю.В.Арутюняна, Т.И.Заславской, Ж.Т.Тощенко, Р.Г.Яновского и др.
На современном этапе в число приоритетных тем научного поиска российских специалистов в области социологии входит анализ проблем адаптации мигрантов на региональном уровне, важнейшим аспектом которого является исследование факторов межкультурной коммуникации и особенностей межэтнических взаимодействий, включая проблемы диаспор. К данному направлению можно отнести работы Г.С.Денисовой, М.Р.Радовель, В.Н.Титова, В.Н.Петрова, С.В.Рязанцева, Ю.А.Чеботарева, А.А.Хастян.
Вместе с тем в отечественной социологии остаются недостаточно изученными механизмы интеграции мигрантов, обусловленные культурной спецификой принимающего сообщества. В контексте общемирового всплеска политизации ислама научные исследования в области функционирования мусульманских общин, как самостоятельных социокультурных образований на территории Западной Европы, предполагающие их рассмотрение сквозь призму классических теорий социокультурной адаптации, практически не проводились. При этом мы можем говорить о существовании значительного количества работ как российских, так и зарубежных авторов, посвященных описанию современного состояния взаимоотношений мусульманских общин с принимающими обществами Западной Европы, анализу общемировой роли ислама, а также разного рода факторов, обуславливающих политизацию данной религии. Де-идеологизированное объяснение происходящей радикализации второго и третьего поколения мусульманских общин Европы требует обобщения накопившегося к настоящему времени материала и переоценки степени влияния ряда выделенных ранее индивидуальных и групповых факторов адаптации с учетом изменившегося внешнеполитического контекста.
Цель исследования заключается в выявлении закономерностей и перспектив протекания процесса социокультурной адаптации мусульманских общин в западноевропейских обществах.
В соответствии с данной целью автор исследования ставит перед собой следующие задачи:
-
обобщив теоретические концепции социокультурной адаптации, выделить базовые категории анализа проблемного поля социокультурной адаптации мусульманских общин в западноевропейских обществах;
-
определить специфику актуализации социокультурной адаптации в иноэтничной среде, проанализировав степень воздействия различных ситуационных факторов на ход социокультурной адаптации;
-
определить причины напряженности, существующей между представителями мусульманских общин Западной Европы и автохтонным населением и выявить наиболее конфликтогенные группы, препятствующие интеграции;
-
критически оценить опыт зарубежной политики адаптации иноэтничного населения и дать прогноз дальнейшему развитию взаимоотношений мусульманских общин и западноевропейских обществ;
-
оценить применимость западноевропейского опыта социокультурной адаптации мусульманских общин в российских условиях, а также представить рекомендации по оптимизации взаимодействия российских органов исполнительной власти и мусульманских общин.
Объектом исследования являются мусульманские общины западноевропейских стран.
Предметом исследования выступает социокультурная адаптация мусульманских общин в западноевропейских обществах в единстве факторов и достигнутых результатов, обуславливающих ход ее развития.
Теоретико-методологическую основу работы составили общенаучные принципы познания общественных явлений, совокупность классических и современных подходов изучения социальных процессов.
Автор опирался на сформулированное в духе социокультурного примордиализма определение Ю.В.Бромлея, дополнив его рядом характеристик, традиционно выделяемых другими теоретическими направлениями этносоциологии. Так, в объяснении эмоциональной силы этнических связей и обосновании конфликтного потенциала взаимодействия различных этносов были использованы отдельные положения социобиологического направления примордиализма. (П.Ван ден Берге, Ч.Кейс и Л.Н.Гумилев, соответственно); в описании роли «этноса» как инструмента групповой мобилизации – ряд тезисов инструменталистских и конструктивистских концепций (Дж. Ротшильд, Дж.Лейк, Д.Кармент и Б.Андерсон; соответственно). Различные аспекты «межэтнического взаимодействия», были рассмотрены автором в рамках символического интеракционизма (Дж.Г.Мид), феноменологии (А.Шюц), этнометодологии (Г.Гарфинкель), драматургического подхода (И.Гофман), теории обмена (Э.Геллнер, Э.Бонасич), теории этнической границы (Ф.Барт), теории конфликта (Л.Козер).
Описание социокультурной адаптации было построено на синтезе интеракционизма, в том числе ролевого подхода, и таких психологических теорий, как социальный бихевиоризм, гуманитарная и когнитивная концепции, психоанализ. Помимо этого в исследовательское поле были включены отдельные философские и культурологические точки зрения, ряд положений клинической психологии и антропо-интегративного подхода. Основу анализа факторов и стратегий социокультурной адаптации составили работы западных социальных антропологов второй половины ХХ в. (Х.Триандис, А.Фернехем и С.Бокнер, Дж.Берри, К.Додд; соответственно).
В рассмотрении ситуации, сложившейся вокруг мусульманских общин Западной Европы, и последующем сравнительном анализе российского и западноевропейского контекста с разработкой соответствующих прогнозных выводов и рекомендаций в качестве теоретико-методологических источников были использованы труды ведущих отечественных и зарубежных специалистов в области социологии, политологии и международных отношений.
В силу многоаспектности и сложности рассматриваемой проблематики теоретико-методологическую основу исследования составил принцип методологического плюрализма.
Эмпирической и информационной базой исследования стали результаты авторского анализа публикаций российских и зарубежных СМИ, биографических интервью и социологических опросов.
Информационное обеспечение исследования также включало в себя данные переписи населения Великобритании 2001 г., Всероссийской переписи населения 2002 г., докладов Организации Объединенных Наций, отчетов ЮНЕСКО и рабочих материалов Центра европейской политики (The European Policy Center – EPC).
В качестве нормативной базы привлекались законодательные акты и другие официальные документы и сведения, опубликованные в научной печати и статистических отчетах в России и за рубежом. С целью обеспечить панорамное видение проблемы помимо информации официальных СМИ и научной литературы были использованы соответствующие материалы «живых журналов» и «блогов» сети Интернет.
Научная новизна диссертационной работы заключается в следующем:
-
Выделены базовые категории анализа проблемного поля социокультурной адаптации мусульманских общин в западноевропейских обществах.
-
Выявлено и научно обосновано отсутствие значимой корреляции между сокращением культурной дистанции и возрастанием неприятия по отношению к принимающему сообществу. Выдвинута и аргументирована идея о необходимости рассмотрения такой переменной как «внешнеполитический курс страны приема мигрантов» в качестве отдельного группового фактора, определяющего способы актуализации социокультурной адаптации иноэтничной общины в принимающей среде.
-
Обоснована правомерность рассмотрения мусульманских общин Западной Европы в качестве квази-единой этнорелигиозной группы, консолидированной противопоставлением себя населению принимающей стороны, в первую очередь, по линии конфессиональной принадлежности, что в условиях общемировой тенденции к неправомерному отождествлению ислама с экстремизмом становится основной причиной, препятствующей интеграции представителей мусульманских общин второго и третьего поколения в социокультурное пространство западно-европейских обществ. Наиболее конфликтогенной группой признаны представители второго и третьего поколения мусульманских общин, родившиеся и выросшие в Западной Европе.
-
Представлен сравнительный анализ политики адаптации иноэтничного населения, а также исторического и политического контекста становления и развития мусульманских общин в различных странах Западной Европы политики и выявлена система факторов, детерминирующих трудности, возникающие на пути интеграции представителей мусульманских общин в европейское общество.
-
Обоснована значимость рассмотрения проблем социокультурной адаптации мусульманских общин в западноевропейских обществах, как негативного опыта выстраивания взаимоотношений с инокультурными мигрантами, который с необходимостью должен быть учтен в формировании как миграционной политики РФ, так и в этнонациональной политике государства.
Основные положения, выносимые на защиту:
-
Рассмотрение особенностей функционирования мусульманских общин, как самостоятельных социокультурных образований на территории Западной Европы, сквозь призму классических теорий социокультурной адаптации, представляется перспективным и мало освоенным направлением научного поиска. В качестве базовых категорий анализа проблемного поля социокультурной адаптации мусульманских общин в западноевропейских обществах были выделены: адаптивная ситуация, индивидуальные и групповые факторы социокультурной адаптации, стратегии адаптации, межэтническое взаимодействие.
-
Конкретно-историческая обусловленность, зависимость от целого ряда ситуационных факторов, включая политическую и социально-экономическую обстановку на родине переселенцев и в принимающей стране, характер иммиграционной и этнокультурной политики властей, уровень коррупции и т.д., обуславливают вариабельность реализации адаптационных процессов. Одним из наиболее значимых групповых факторов, определяющих способы актуализации социокультурной адаптации иноэтничной общины в принимающей среде выступает «внешнеполитический курс страны приема мигрантов».
-
Исследование мусульманских общин с точки зрения потенциала к интеграции требует учета их внутреннего расслоения по этническим, возрастным и гендерным характеристикам; анализа истории и политического контекста взаимодействия каждой общины с принимающим сообществом. При этом представляется правомерным рассматривать мусульманские общины Европы, в качестве квази-единой этно-религиозной группы на основании самоидентификации их представителей, обусловленной субъективным ощущением принадлежности к общемировой умме, и отношения принимающей стороны. Наибольший потенциал конфликта несут в себе представители мусульманских общин второго и третьего поколения, отличающиеся высокой степенью восприимчивости к пропаганде экстремизма под знаменем ислама. При этом в Западной Европе сложились достаточно благоприятные условия для свободного существования радикальных исламистов. Это обусловлено как влиянием политических событий в странах «мусульманского мира», развитием исламистских организаций в 80-х и 90-х гг. ХХ в., так и политикой «двойных стандартов» самих западноевропейских стран, поддерживавших террористическую деятельность в случае ее соответствия своим узко политическим интересам.
-
В современных условиях представляется вероятным повторение серьезных столкновений на религиозной почве в отдельных западноевропейских странах, столкновений, интенсивность которых будет определяться существующим внешнеполитическим фоном, ходом борьбы Запада за нефтяные и прочие ресурсы Востока, успешностью реализации доктрины «театрализованного милитаризма» США, уровнем консолидации мусульманского мира. В контексте неизбежности мусульманского присутствия в Западной Европе, близости границ с мусульманским миром и неясных перспектив борьбы с международным терроризмом важнейшей задачей, стоящей сегодня перед «старыми» членами ЕС, является переосмысление «внутреннего ислама» в направлении восприятия его как потенциального партнера, в том числе по поддержанию стабильности на континенте.
-
Уникальность российской истории многолетнего эффективного взаимодействия с мусульманскими общинами внутри страны не отменяет необходимости учета негативного западноевропейского опыта адаптации инокультурных мигрантов, выразившегося в пренебрежении культурной составляющей в формировании миграционной и этнонациональной политики. Присутствие в иммиграционном потоке в РФ значительной доли трудовых (как легальных, так и нелегальных) мигрантов из стран Центральной Азии, в большинстве своем обладающих ярко выраженной исламской идентичностью, ставит перед Россией задачи адаптации мигрантов, аналогичные тем, которые были недостаточно успешно решены странами Западной Европы в 60-х-70-х гг. XX в..
Теоретическая и практическая значимость исследования определяется необходимостью понимания закономерностей социокультурной адаптации для продвижения осмысленного межкультурного диалога и преодоления маргинализации.
Положения и выводы, содержащиеся в диссертации, могут найти применение в разработке рекомендаций теоретического и прикладного характера для государственных органов, политических и общественных организаций, ведущих управленческую деятельность применительно к иноконфессиональным общинам, в практике предотвращения политизации ислама в России.
Содержащиеся в работе материалы могут быть использованы при подготовке обобщающих работ по социологии адаптации, в преподавании учебных курсов «общей социологии», «этносоциологии», «социологии коммуникаций», «социальной психологии», «конфликтологии», «политологии».
Апробация основных положений диссертации
Работа была обсуждена и рекомендована к защите на заседании кафедры истории и теории социологии социологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова.
Отдельные положения диссертации были изложены в докладах автора на ежегодных международных конференциях МГУ им. М. В. Ломоносова (2002-2007 гг. «Ломоносовские чтения»; 2006 г. – «Сорокинские чтения»). Результаты диссертационного исследования докладывались и обсуждались автором в ходе участия в работе Летней социологической школы по теме «Этноконфессиональная идентичность в реформирующейся России: социологический анализ потенциала межэтнический толерантности, конфликт и социальной интеграции» (2004 г.), участия в семинаре по проблемам международной безопасности, организованном ПИР-Центром политических исследований России и Женевским центром политики безопасности для государственных служащих и представителей научного сообщества (2005 г.), работы в рамках совместного проекта ПИР-Центра политических исследований России и международной неправительственной организации Saferworld - «Программа контроля над обычными вооружениями» (2005-2007).
Результаты настоящего исследования были использованы автором в проведении семинарских занятий по «этносоциологии» и чтении авторского спецкурса - «Проблемы региональной безопасности на постсоветском пространстве - на факультете мировой политики МГУ им. М.В. Ломоносова.
Основные идеи диссертационной работы также нашли отражение в научных публикациях автора, в том числе в двух научных статьях в журналах, рекомендованных ВАК РФ.
Структура работы. Диссертационное исследование состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы.
Теоретические подходы к понятию «межэтническое взаимодействие»
Объективное научное исследование социокультурной адаптации в иноэтничной среде требует предварительного определения базовых понятий и категорий, существующих в данном проблемном поле. А именно: «этнос» и «межэтническое взаимодействие». При этом следует изначально обозначить отличие понятия «этнос» от такой подчас пересекающейся с ним по значению, а в определенных контекстах практически тождественной ему категории, как «нация». «Нация» в качестве политического понятия не существует вне государственности (территории, административных структур); в отличие от этноса, связанного с культурой, генетикой и языком. Определение «национальности» как этнической характеристики не только теоретически некорректно, но и влечет за собой опасные политические спекуляции. В то время как нация является самостоятельным субъектом политики, этнос может становиться им лишь под влиянием давления извне. Границы государств-наций, безусловно, определяются политикой. Однако мобилизующая роль этнического фактора очевидна. Соответственно несовпадение этнических и государственных границ всегда чревато конфликтами - до тех пор, пока историческая память не вытеснит воспоминания о культурном единстве.
Подробно рассмотрев эволюцию теорий этноса, от первичных разработок, посвященных проблемам рас и народов до непосредственно этносоциологических концепций, целесообразно выделить наиболее значимые в раскрытии темы диссертации характеристики этноса. По итогам критического описания различных концепций «межэтнического взаимодействия», а затем и теорий «социокультурной адаптации», в завершении первой главы буду г обозначены те положения, которые лягут в основу анализа состояния мусульманских общин в западноевропейских обществах.
Значительный вклад в разработку концептуальных представлений о природе и отличительных свойствах рас и народов внесли такие мыслители XVIII в., как Ж.Боден, А.Бюффон, Дж.Вико, И.Гердер, И.Кант, Ж.Кондорсе, Ш.Монтескье, А.Тюрго оказавшие серьезное влияние на теоретические воззрения М.Вебера88, В.Вундта89, Г.Гегеля90, Л.Гумпловича91, Э.Дюркгейма92. Г.Лебона93, К.Маркса94, Ф.Мейнеке95, Дж.Ст.Милля96, М.Мосса97, Э.Ренана98 и ряда других выдающихся философов, историков и социологов XIX столетия. Предложенные вышеперечисленными учеными трактовки формирования и эволюции европейских наций отвечали господствовавшим на период их творчества научным концепциям исторического развития общества. Так, например, Ж.А.де Гобино, Т.Карлейль, Ш.Монтескье и др. связывали характер и направленность этно- и -нациогенеза с воздействием «натуральных» причин (климата, ландшафта, «крови» и т.д.). Г.Гегель, К.Маркс, Ф.Энгельс, М.Вебер объясняли образование «наций» из этнически неоднородных групп влиянием социально-экономических или политических (государства, в частности) факторов. О.Бауэр, Дж.Ст.Милль, Э.Ренан интерпретировали «нации» как социокультурные общности, отводя ведущую роль в их становлении национальному сознанию и самосознанию. С точки зрения данных авторов, именно сформированное национальной культурой сознание через психологические процедуры отнесения к общим для всех ценностям и символам, удостоверяет для индивида(ов) его (их) национальную принадлежность, сплачивая людей в устойчивые общности-нации и национальности.
Таким образом, уже к концу XIX столетия в европейской социальной и политической философии сложились три основных подхода к проблеме изучения народов и наций, которые представляется возможным обозначить как натуралистический, социэнтальный (в его социо-экономической, политической и культурной версиях) и субъективно-символический. При этом следует отметить, что в философско-методологическом плане социэнтальный и субъективно-символический подходы противостоят друг другу как преимущественно атрибутивный и реляционный. Если в первом случае понятие «нации» формулируется за счет перечисления атрибутивных, сплачивающих людей в единую общность, объективных признаков, в числе которых: территория проживания, язык, государственные, экономические и иные формы жизни; то во втором - за счет указания на процедуры индивидуальной и групповой национальной самоидентификации, т. е. субъективно-символически.
Аналогичный разброс теоретико-методологических позиций был характерен и для многоэтничной имперской России второй половины XIX -начала XX века.
В отечественной науке проблемы народов и наций в историческом аспекте рассматривались правоведом Б.Н.Чичериным99, историками С.М.Соловьевым100, В.О.Ключевским101 и А.Д.Градовским102. Большинство философов, социологов и психологов (Н.Я.Данилевский, Вл.Соловьев. Н.А.Бердяев, С.Н.Булгаков, И.А.Ильин, М.М.Ковалевский, Г.Шпет и др.) связывали образование и эволюцию народов и наций с воздействием когнитивных, ценностных и эмоционально-волевых компонентов «национального сознания» и «национального характера». Одновременно представители радикального крыла российской социал-демократии (В.И.Ленин, Л.В.Луначарский, И.В.Сталин и др.), не всегда корректно апеллируя к работам К.Маркса, предлагали решать «национальный вопрос», основываясь на социоэкономической и, реже, социокультурной трактовке «наций» и «национализма». В основу современной отечественной этносоциологии также легли отдельные идеи «евразийства» Н.С.Трубецкого103, интегральной социологии П.А.Сорокина104, социобиологии С.М.Широкогорова. Именно в работах С.М.Широкогорова первой четверти XX века понятие «этнос» впервые было использовано в качестве научного термина105.
В числе прочего нарастание полемики вокруг вопроса о сущности и этноса и нации обуславливалось активизацией процесса образования национальных государств в Европе, Азии и Америке, а также осознанием необходимости теоретического обобщения значительного исторического, археологического и собственно этнографического материала. Процесс обобщения завершился формированием социологии, культурной антропологи, этнологии и этнопсихологии, в составе которых термины «этнос» и «нация» перманентно меняли свое содержание. Это было связано, главным образом, с конкуренцией в корпусе собственно этнологических и близких им дисциплин базовых нормативных теорий: этнологического «эволюционизма», основные идеи которого были сформулированы в работах Г. Клемма, И.Унгера, Т.Вайца, А.Бастиана, Э.Тейлора, Дж.Мак-Леннана, Л.Моргана, И.Липперта и Дж.Лаббока и культурного «диффузионизма», важную роль в становлении которого сыграли труды Ф.Ратцеля, Ф.Гребнера, Э.Норденшельда, Л.Фробениуса и Г.Элиота-Смита. В конце 1920-х годов место эволюционизма и диффузионизма в этнологии и антропологи занял функциональный подход, методология которого была разработана в трудах Б.Малиновского и А.Радклиффа-Брауна.
Факторы и стратегии социокультурной адаптации
После Второй мировой войны страны Западной Европы предприняли попытку решить проблему нехватки рабочих рук, за счет привлечения мигрантов, преимущественно из не воевавших стран и собственных колоний. Таким образом Великобритания стала прибежищем выходцев из Индии, а после 1947 г. уже из Индии и Пакистана; во Франции значительно увеличилось представительство алжирцев и марокканцев; Германия пополнилась мигрантами из Турции, с которой страну связывали союзнические отношения в период Первой мировой войны187 и нейтрально-доброжелательные практически до конца Второй мировой.
При наличии политического решения - прибегнуть к иностранной рабочей силе, последовательная политика интеграции мигрантов в принимающее сообщество на условиях усвоения его основополагающих норм и ценностей отсутствовала. Переселенческая политика как комплекс взаимосвязанных мер в европейских странах не проводилась, и официально они не считались странами иммиграции. Не случайно в их законодательствах понятие «иммигрант» заменялось понятием «иностранец».
Расчет властей на временный характер въезда «гастарбайтеров» себя не оправдал. Из 20 миллионов рекрутированных иностранцев домой вернулась только половина. «Мы хотели рабочих, а получили людей», - охарактеризовал итоги миграционной политики 1960-х гг. швейцарский писатель М.Фриш . После нефтяного кризиса 1973 г., приведшего к резкому сокращению числа рабочих мест, миграция из решения вопроса превратилась в проблему.
Необдуманные действия властей, попытки урегулировать ситуацию в духе «держать и не пущать» дали обратный эффект. Из опасения навсегда потерять возможность вернуться на территории Западной Европы остались «временные» трудовые мигранты преимущественно из мусульманских стран Азии и Африки. С воссоединением семей мигрантов начался процесс формирования анклавов компактного проживания мусульманских общин в Западной Европе. В результате нет ни одной западноевропейской страны, где бы ни действовали или ни объединились исламские организации. К настоящему времени, основываясь на одних только официальных количественных показателях (Таблица 3), мы можем смело утверждать, что ислам стал составной частью западноевропейского культурного ландшафта190. Таблица 3: Количество мусульман в Европе
Однако в свете терактов в Нью-Йорке, Мадриде и Лондоне, волнений из-за борьбы с хиджабами во Франции, погромов там осенью 2005 г. и нарастающей исламофобии — возникает вопрос, что несут Западной Европе дети и внуки мусульман, составивших большую часть потока трудовых мигрантов 60-х гг. XX в.?
Вплоть до последнего десятилетия политика западноевропейских стран в отношении мусульманских общин ограничивалась признанием ислама на конституционном уровне и обеспечением условий финансовой и политической независимости их членов. Подобное решение проблемы социокультурной адаптации иноэтничного населения с позиции laisser /aire обернулось сознательной сегрегацией мусульман Западной Европы. Более того, в процессе своего количественного роста мусульманские общины перешли от стратегии пассивной автаркии к автаркии активной. На современном этапе представляется возможным говорить о трех поколениях мусульман Западной Европы, и лишь старшее демонстрирует достаточную лояльность по отношению к принимающей стороне.
К первому поколению относятся экономические мигранты, прибывшие в 60-е гг. XX в., на волне деколонизации. На сегодняшний день их возраст составляет около 60 лет. Полностью пройдя «U-кривую» адаптации, они благополучно преодолели первые симптомы культурного шока, в силу того, что сам переезд в другую страну воспринимался ими как способ изменения собственного статуса к лучшему. Показательно, что парижские волнения 2006 г. не перекинулись на такие страны «новой» иммиграции, как Испания или Италия. Проживающие на их территории молодые выходцы из Марокко не предприняли никаких активных действий в связи с французскими событиями во многом благодаря тому, что являются относительно «новой» иммигрантской группой и как первое поколение иммиграции не претендуют на те блага, которые западноевропейские государства предоставляют своим «коренным» жителям.
Второе поколение мусульман Западной Европы составляют дети первых трудовых мигрантов, прибывшие в малолетнем возрасте или даже родившиеся и выросшие в европейских странах. Им сегодня порядка 30-40 лет. Если родители были благодарны принимающей стороне за один только допуск в западное общество потребления, их дети видели, всю ограниченность своих возможностей в рамках данного социума в сравнении с западными сверстниками.
К третьему поколению принадлежат внуки первых иммигрантов, рожденные, выросшие и получившие образование в Западной Европе, являющиеся гражданами западноевропейских государств. Пройдя европейские образовательные учреждения, ежедневно подвергаясь воздействию европейских СМИ, они должны были бы проникнуться духом секулярной христианско-иудейской цивилизации Запада. Однако исследования констатируют обратное: склонность к радикальному экстремизму, обостренное восприятие принадлежности к умме191. Многие молодые мусульмане с горечью констатируют двойственность своего положения: не зная страны своего происхождения, они зачастую плохо понимают язык предков; и одновременно не являются интегрированной частью общества страны рождения. Между тем, 50% мусульман, проживающих в Западной Европе, там и родились.
Несмотря на все усилия таких институтов социализации как школа, масс медиа и т.д., говорить о совпадении «культурного кода» у представителей западного общества и мусульманских общин очевидно преждевременно. При этом ожидания второго и третьего поколения иммигрантов значительно превышают их реальные возможности самореализации, что обуславливает общую агрессивность «молодых» мусульман и препятствует их полноценной интеграции. Растущую радикализацию приверженцев ислама в возрасте 16-24 лет - по сравнению с их родителями - выявило исследование, проведенное аналитическим агентством «Populus» по заказу общественной организации «Policy Exchange», близкой к Консервативной партии Британии. Почти треть из 320 тыс. молодых мусульман считает необходимым введение на Британских островах законов шариата. Подобных взглядов в возрастной группе после 55-ти лет придерживаются около 17%. При этом 84% респондентов заявили, что с ними в Великобритании «обращаются сносно». Мусульманин, перешедший в другую религию, должен «караться смертью», заявили 36% опрошенных молодых людей. Мусульман старшего возраста, разделяющих столь радикальные взгляды, существенно меньше - 19%. Наиболее наглядно различие во взглядах детей и родителей проявилось, по мнению авторов доклада, в отношении к хиджабу. 74% молодых приверженцев ислама считают предпочтительным ношение женщинами хиджаба. Среди представителей старшего поколения такой точки зрения придерживаются 28%. 13% мусульманской молодежи заявили, что восхищаются такими организациями, как Аль-Каида, по сравнению с 3% в возрастной группе старше 55 лет. 58% всех опрошенных считают, что многие мировые проблемы являются результатом «наглой западной политики». При этом осведомленность респондентов о происходящем в мире оставляет желать лучшего: лишь один из пяти знает, что М.Аббас является президентом Палестинской автономии. Результаты опроса 1003 представителей мусульманской общины позволили исследователям констатировать «наличие конфликта в британском исламе - между умеренным большинством, которое приемлет нормы западной демократии и растущим меньшинством с противоположными воззрениями» .
История и политический контекст взаимодействия мусульманских общин с принимающим обществом: распределение по странам Западной Европы
В то же время достаточно высокую степень терпимости к разнообразию проявляет Швеция, не имеющая ни иммиграционного прошлого, ни имперской предыстории. Объяснение этому обстоятельству можно найти в характерной для этой страны социал-демократической традиции. Долгий период правления социал-демократов создал «шведскую модель» правления, одна из основных черт которой - патернализм государства по отношению к незащищенным группам населения (а мигранты относятся именно к этим группам)."""
Однако, применительно к мусульманским общинам Западной Европы, степень неприязни принимающей стороны, отличающаяся от государства к государству, остается стабильно высокой. Налицо несовпадение декларируемых ценностей и реальной стратегии поведения европейского общества. По данным социологических опросов 75% европейцев приветствуют становление мультикультурного сообщества и 86% выступают против любой дискриминацию по расовому, культурному или религиозному принципам. При этом треть европейцев признают наличие у себя определенных расовых предрассудков, а подавляющее большинство рассматривает «приезжих» как «паразитов» на теле социального государства и потенциальный источник нестабильности. 63% убеждены в том, что наличие меньшинств увеличивает безработицу. Но те же 63% полагают, что представители меньшинств соглашаются на те виды работ, которые отвергают все остальные. Согласно Transatlantic Trends Report за 2005 г. 51% европейцев утверждают, что лично столкнулись с негативными последствиями присутствия иммигрантов и беженцев229.
Значительный вклад в формирование негативного образа «мусульманина в Европе» вносят средства массовой информации. Создаваемые журналистами дискурсы задают смысловое пространство, в котором читатель обозначает свою идентичность и обосновывает способы взаимодействия с представителями мусульманских общин. И хотя пресса или телевидение не формируют непосредственно стереотипные представления, оказывая влияние на обыденное сознание читателей или зрителей, они способствуют кристаллизации определенного этнопсихологического фона, в котором приходится существовать европейским мусульманам . Наиболее агрессивная риторика отличает журналистов США, что не вызывает удивления после обозначения Белым домом «оси зла», которая в разных своих вариациях является почти целиком мусульманской. Подтверждением вышесказанному могут служить одни только заголовки статей американских газет и журналов, например: «Европа как дом для мусульман» {Christian Science Monitor. 2004. 22 апреля); «Предотвратить «Еврабию» {The Washington Times. 2005. 27 сентября); «Исламистская угроза - сродни нацистской» {The Washington Times . 2005. 27 сентября); «Исламофашизм» {The Wall Street Journal. 2006. 18 августа). Однако не только американские, но и европейские СМИ интерпретируют проблему сосуществования представителей мусульманских общин и европейцев в оппозиционных категориях «мы - они», где «они» - это приверженцы ислама; все те, кто по каким-либо реальным или воображаемым признакам (язык, манера поведения, социально-культурные черты) отличается от населения принимающей стороны. Одним из наиболее часто используемых приемов формирования представлений читательской аудитории в отношении мигрантов мусульман является обращение к статистике. Основной акцент делается на утверждении о тенденции неуклонного роста численности мусульманских общин в Западной Европе, причем источник приводимых статистических данных указывается достаточно неопределенно. Приводя примеры, демонстрирующие увеличение масштабов присутствия мусульман в Западной Европе, авторы публикаций нередко выражают обеспокоенность в связи с сокращением численности «коренного» населения. Подобные статистические выкладки провоцируют усиление тревоги, опасений, недоверия и других отрицательных эмоциональных составляющих ментальных установок. Независимо от отношения различных авторов к тем или иным общинам формируется алармистский образ «врага у ворот»: «Европе в связи с сокращением численности населения нужны мигранты, но ей не нужны переселенцы, бегущие от нищеты в другую социальную систему. Миграция в
Европу приобретает практически форму импорта нищеты. Опасность заключается в том, что эта нищета приобретает этнический и религиозный характер. В этом кроется причина мятежа в парижских исламских предместьях» (Самообман Европы. Financial Times Deutschland. 2005. 10 ноября). Создавая видимость объективности, цифры позволяют переводить рассуждения в плоскость разговоров о «мусульманской угрозе»: «По данным одного недавнего социологического опроса, почти четверть британцев-мусульман считает прошлогодние взрывы в Лондоне вполне законным ответом на «войну с террором» (Исламофашизм // The Wall Street Journal. 2006. 18 августа).
Отдельного рассмотрения заслуживают стилистические приемы создания стереотипа выходца из мусульманской общины. В основном, используются два подхода. В первом случае представление о «другом» конституируется с помощью характеристик, вызывающих только отрицательные эмоции, что в конечном итоге работает на образ «опасного чужого». За подобной оценкой обычно следует вывод о несовместимости культуры принимающей среды и различных иммигрантских сообществ. Во втором случае, авторы стремятся уйти от негативных эмоциональных и этических оценок, занимая позицию сопереживания «бедным мусульманам». Но даже в таких публикациях описание иммигрантских общин строится по принципу реконструкции «экзотичного» образа жизни и культуры неевропейских этносов характерному для работ по культурной антропологии: «Ислам оісивет в средневековом, если не библейском мире и представляет собой доиндустриалъное религиозное общество. Когда вблизи себя ислам видит западный, европейский образ жизни, он чувствует угрозу своей идентичности, полагает, что сметающая все на своем пути сила прогресса и современности изменит его традиционное общество. И тогда исламу становится страшно: он словно затравленный зверь чувствует страх, погоню, боится за свою оісизнь и бросается на того, кто пытается загнать его в угол» (Идентичность и терроризм // Estrella Digital. 2004. 15 апреля).
Рекомендации для международных организаций и государственных структур по интеграции мусульман Западной Европы
Даже после масштабных терактов в Центральной России (взрывы домов в Москве, Буйнакске и Волгодонске осенью 1999 г., захват зрителей «Норд-Оста» 23-26 октября 2002 г., взрывы в Тушино 5 июля 2003 г.), исполнители которых акцентировали исламскую, а не националистическую мотивацию своей деятельности, массовых антимусульманских выступлений в России не последовало. Эти кризисные моменты выявили существенные различия социального климата России и стран Запада: после теракта 11 сентября по Америке прокатилась волна антимусульманских выступлений, которую в итоге пришлось гасить властям, включая первых лиц страны. Практикующие мусульмане США описывают этот период как один из наиболее тяжелых в истории общины. В России подобные настроения до определенной степени отразились в позиции СМИ280 и публичных высказываниях руководителей государства , однако, в отсутствие действенных социальных механизмов антиисламские призывы не могли быть реализованы на практике и остались лишь ярким эпизодом коллективной памяти. Так, в ноябре 2002 г., отвечая на вопрос корреспондента ведущей французской газеты Le Monde о правомерности использования в Чечне противопехотных мин, В.В.Путин, подробно и спокойно охарактеризовав историю российско-чеченского конфликта, значительно более эмоционально отозвался о проблеме исламского терроризма, заявив, что: «Радикалы ставят перед собой гораздо более масштабные цели. Они говорят о создании всемирного халифата, говорят о необходимости убивать американцев и их союзников. [...] Если Вы христианин, Вы в опасности. Но если Вы решите отказаться от своей веры и будете атеистом, Вы тоже подлежите, по их рассуждениям и по их установкам, ликвидации. Вы в опасности. Если Вы решите стать мусульманином, то и это Вас не спасет, потому что они считают, что традиционный ислам тоже враждебен тем целям, которые они перед собой ставят. Вы и в этом случае в опасности. Если Вы хотите совсем уж стать исламским радикалом и готовы пойти на то, чтобы сделать себе обрезание, то я Вас приглашаю в Москву - у нас многоконфессиональная страна, у нас есть специалисты и по этому вопросу. И я порекомендую им сделать эту операцию таким образом, чтобы у Вас уже больше ничего не выросло». Столь резкий ответ вызвал однозначно негативную реакцию СМИ и политической элиты на Западе, оставивших без внимания тот факт, что речь Президента РФ касалась радикальных исламистов, а не ислама как такового. Показательно, но большая часть россиян увидела в данном высказывании В.В. Путина не призыв к войне с мусульманами как конфессией, а стремление привлечь внимание к проблеме Чечни, реакцию на сам вопрос, косвенно оправдывавший террористов, захвативших Театральный центр на Дубровке.
Единственными действиями, предпринятыми государством в отношении мусульманских общин, стали попытки ограничить распространение наиболее радикальных форм политического ислама, известных под названием «ваххабизма». В 1999-2002 гг. соответствующие меры преимущественно по отношению к верующим, ведущим вооруженный «джихад» на Северном Кавказе, были предприняты как властями РФ, так и руководством субъектов Федерации с преобладанием мусульманского населения: Дагестана, Чечни, Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии и др. В данной связи можно упомянуть местные законодательные акты (например, Закон Республики Дагестан «О запрете ваххабитской и иной экстремистской деятельности на территории Республики Дагестан» от 16 сентября 1999 г.) и периодические выступления отдельных ДУМ против ваххабизма.
Высокий уровень ксенофобии россиян, который отмечают многие исследователи, характерен для любой страны, переживающей наплыв внешних и внутренних мигрантов, существенно меняющий этнический баланс в обширных регионах. Однако, в отличие от Западной Европы, враждебность широких масс населения России и политически активных националистических групп адресована «инородцам», а не «иноверцам». Подтверждением тому служит лексикон современной российской ксенофобии. Образ «врага» выстраивается через апелляцию к этническим характеристикам: «кавказцы», «азеры», «черные», «чурки», «хачи», «азиаты», «китаезы» - вот наиболее глубоко укоренившиеся в массовом сознании негативные клише. В свою очередь борцы с «инородцами» воспринимают себя в качестве защитников «славянства», «белой расы». Представители традиционно христианских культур Кавказа — грузины, армяне, осетины — в сознании ксенофобов не отделяются от выходцев из мусульманских районов Кавказа и Средней Азии, сливаясь в единый образ «южного пришельца». Религиозное измерение ксенофобии практически отсутствует, а его спорадические проявления носят подчиненный характер по отношению к этнической доминанте . Иерархическое восприятие этносов ведет к выстраиванию своеобразной шкалы социальной дистанции, характеризующей степень «чуждости» той или иной этнической группы и, соответственно, готовность к взаимодействию с ней в том или ином качестве. И если, в восприятии русских, мусульмане Поволжья (татары, башкиры и др.) располагаются в зоне приемлемости, чуть дальше культурно близких и едва ли не тождественных украинцев и белорусов; то кавказские и закавказские этносы (в частности, чеченцы) определяются как более дальние, чем народы, никогда не жившие в России и представляющие иные континенты. «Кавказцев», но не мусульман, наряду с традиционно враждебно воспринимаемыми цыганами, наименьшая доля опрошенных готова принять даже в качестве жителей страны, не говоря уже о более тесных формах возможного взаимодействия.
Для общества, официальная государственная идеология которого на протяжении многих десятилетий основывалась на принципах атеизма, подобная направленность вектора ксенофобии не удивительна. Утратившие религиозные традиции люди склонны обращать внимание не на конфессиональные аспекты идентичности, а на более привычные и понятные элементы - этническую и социокультурную принадлежность. В данном контексте мусульмане автоматически вызывают неприязнь именно как «приезжие», тогда как «коренные» мусульмане (в первую очередь российские тюрки или этнические русские) обычно не вызывают отторжения и практически не выделяются из общей массы коренного населения.
