Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. Тендер, гендер-и-язык: концептуальный анализ 23
1. Преодоление биологического редукционизма в социологическом изучении пола: эвристическая ценность категории "гендер" 23
2. Дебиологизаторский проект и проблемы включенности "тендера" в структуру социологического знания 25
3. Верификационные и фальсификационные основания онтологии тендера 43
4. Язык и гендер: уровни анализа 44
ГЛАВА II. Характер взаимосвязи языка и тендера на уровне интеракции 61
1. Господствующие подходы к установлению тендерной идентичности 61
2. Контекстуализм как императив микроуровневого исследования 80
3. Язык тендера с позиции "конструктивистского эссенциализма" 103
4. Язык тендера в конструктивистской перспективе 118
ГЛАВА III. Социетальный уровень проблемы "язык и гендер" 141
1. Гендер как институт: теоретические рамки исследовательской программы 141
2. Неязыковые половые коды 147
3. Образы полов в системе языка 164
4. Институциональный тендерный дискурс 177
5. Интернализованные тендерные типизации как предмет институционального изучения взаимосвязи языка и пола 185
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 191
ЛИТЕРАТУРА
- Преодоление биологического редукционизма в социологическом изучении пола: эвристическая ценность категории "гендер"
- Господствующие подходы к установлению тендерной идентичности
- Гендер как институт: теоретические рамки исследовательской программы
Введение к работе
Актуальность темы исследования
Ситуация в науке последних четырех десятилетий XX века характеризовалась выходом на авансцену буквально во всех областях социально-гуманитарного знания критических феминистских концепций. В фокусе феминистской критики оказывается два момента: во-первых, проблематизируется объективность объяснительных моделей, выработанных современной наукой - следствие постулата о бесполости «совокупного субъекта познания» (отсюда требование экспертизы научной картины мира на андроцентричность [Бовуар, 1997; Eichler, 1991; Кирилина, 1998]); во-вторых, подвергается сомнению универсальность выводов, сделанных на основе изучения мужского материала под биркой тендерной нейтральности. Эти проблемы были концептуализированы с помощью понятий сексизма, андроцентризма, асимметрии и мужского шовинизма (номинации лежат в русле традиционного научного словообразования, поэтому не нуждаются в специальном определении) и так называемого тендера. Последний термин стал центральным для феминистской критики, исследователи емко и лаконично определяли его как "социальный vs биологический пол", демонстрируя убежденность, что этого достаточно для дебиологизации признака. Главной идеей, которая в последствии получила интерпретации, акцентирующие ее эпистемологический аспект, а изначально носила сугубо идеологический характер, была идея об условности, социальной обусловленности, символической природе и, главное, преодолимости различий между мужчинами и женщинами. Различий, главным образом, в том, что феминисты вслед за постструктуралистами обозначают как "отношения власти", а традиционные исследователи как "различия в жизненных шансах" [Morris, 1987].
Широкий интерес к проблеме "язык и пол" возник около трех десятилетий назад после публикации работы Р. Лакофф "Язык и место женщин" (1975), где автор обосновывает "андроцентричность языка и ущербность образа женщины в воспроизводимой в языке картине мира" [Кирилина, 1999:39]. Этим были обозначены рамки новой предметной области и дан импульс к активизации научного поиска.
Первыми подхватили идею исследователи, настроенные в духе феминистской критики, к которым, принадлежала и сама Лакофф. Появилось особое направление исследований - women s studies (в терминах А.В. Кирилиной - "феминистская лингвистика"). Эти штудии были женскими не только по своему объекту, но и по субъек
ту. Очевидно, что номинация "women s" не менее дискриминативна, чем андроцен-тричные социальные порядки, на разоблачение которых "women s studies" направлены. Андроморфный совокупный субъект научного познания не принял призыв разоблачать самого себя - ему не хотелось превращаться из братства в "сестринство" и посещать научно-практические "овуляры". Он отреагировал созданием собственных исследовательских центров по изучению уже "гендерной" проблематики. Предполагалось, что результаты этих исследований не подтвердят "антагонистические, идеологизированные и полунаучные" феминистские концепции. В частности, именно с этими явлениями связывается ренессанс классических социологических концепций "женского вопроса". По мнению Дж. Скотт, традиционные исследователи смогли влиться в тематическое русло женских штудий благодаря тому, что взяли на вооружение понятие "гендер", которое включает не только женщин, но и мужчин, и в меньшей степени эксплицирует "обиженность" [Скотт, 2001:146]. (Хотя результаты нашего экскурса в заголовочную лексику статей, выходивших в англоязычной литературе с 1970 по 2002 показывают, что частота употребления слова "мужчины" здесь все еще на порядок меньше чем слова "женщины")1. По "осторожной" оценке СЮ. Барсуковой и В.В. Радаева, по мере того, как «работы по "женскому вопросу" включались в поле организованного скептицизма профессионального [научного. - Р.Б.] сообщества» количество декларативных и слабо аргументированных точек зрения уменьшалось [Барсукова, Радаев, 2001: 25]. Все эти разнонаправленные процессы способствовали институционализации исследований различий между полами.
К началу 1980-х годов социологизированная категория "гендер" в топике и методологии исследований практически полностью вытеснила квазибиологическую категорию пола (пик использования которой в women s studies приходится, по нашим данным, на 1977 год). И стало допустимо говорить о "гендерологии", как особом направления в блоке социально-гуманитарных дисциплин.
Возвращаясь к собственно языковым исследованиям тендера, следует упомянуть, что они стали возможны благодаря так называемому "лингвистическому повороту" в социальных и гуманитарных науках: в обратном случае "гендер" так и вращался бы в традиционных социологических зависимостях, таких как "гендер и социальная стратификация", "гендер и семейные роли". К этому же периоду (1960-е годы) относится
возникновение социолингвистики и социологии языка, различия между которыми трудно концептуализируемы и сводятся в основном к разному отношению к социологической классике [Fishman, 1992:vii]. Социолингвистика привнесла в "гендерологию" заряд "позитивизма" и также способствовала институционализации тендерных исследований, так как именно она из всех присутствующих в систематическом каталоге дисциплин, по определению призвана изучать социально-языковые зависимости.
Вследствие причин, которые предполагается подробно рассмотреть ниже, в и сама лингвистика с определенного момента приобрела явную антропологическую ориентацию, т.е. "исследование языковых процессов протекает в неразрывной связи с потребностями коммуникативной деятельности и предполагает учет именно человеческого фактора" [Телия, 1991: 36, Николаева, 2000; Карасик, 2002] Можно сказать, что социолингвистика более, чем "вписалась" в намеченные Р. Беллом - одним из ее основателей и систематизаторов - перспективы развития "и построила такие модели, которые объединяют кодовые формы и процессы3 с речевыми актами, а те и другие -с социальными функциями языка" [Белл, 1980:51], заняв тем самым одну из лидирующих позиций в структуре современного социального знания.
Таким образом, в настоящее время в результате подключения к "гендерологиче-ским" исследовательским программам методов и теоретических платформ состоявшихся дисциплин феминистское и постфеминистское изучение проблемы "язык и пол" находится в стадии зрелости: тысячи исследовательских центров, факультетов и кафедр феминологии/гендерологии ежегодно получают сотни миллионов долларов на проведение исследований. Вторичная библиография и он-лайновые поисковые системы свидетельствуют о еженедельном пополнении соответствующего раздела систематического каталога десятками единиц периодических и монографических изданий.
В то же время, данные вторичных исследований показывают, что тезис о наличии существенных тендерных речевых различий до сих пор является в достаточной степени спорным. В 1992 году К. Диндиа и М. Аллен подвергли критическому анализу 205 исследований, опубликованных с 1958 по 1989 гг., посвященных изучению тендерных различий в самораскрытии (self-disclosure) и обнаружили, что эти различия
весьма незначительны, и что "пришло время прекратить исповедовать миф о непреодолимых различиях" [Dindia, Allen, 1992:118]. В 1993 году Д. Канари и И. Хаузе провели обзор и систематизацию данных 15 вторичных ("мета-") исследований по результатам 1200 предметных исследований в области тендерных речевых различий. Они пришли к выводу, что существует весьма небольшое количество различий, если вообще таковые существуют (if any) в способах коммуникации: "различия малы и не-консистентны, имеют место различия всего в приблизительно одном проценте случаев, и даже эти эффекты опосредованы другими переменными" [Canary, Hause, 1993:141]. Другие авторы свидетельствуют об аналогичных результатах так называемого "мета-анализа" [Kirtley, Weawer, 1999:191]. Ситуация была квалифицирована как кризис методологии. Среди прочего, нерешенным признавался вопрос о том, в каких социально-языковых контекстах мы предполагаем, а в каких не предполагаем наличие тендерных (речевых) вариаций. Действительно, нельзя искать везде, необходимо изначально определить район поиска. Этот императив реализуется через действование в конкретной "парадигме", следование научно-исследовательской программе. Однако выделение контекстов требует сколько-нибудь вразумительной предсказывающей теории (парадигмы/программы), а она может быть сформулирована только на основе эмпирических данных о наличии/отсутствии вариаций в том или ином контексте, полученных с помощью инструмента, имеющего искомую теорию в качестве собственной основы. Не в пользу господствующего подхода говорит и отношение к материалу, на основе которого впоследствии создаются универсалистские концепции: объектом "гендерологических" исследований, как правило, выступает весьма специфическая социальная группа - студенты.
Пол-гендер. Проведенная по результатам исследовательской саморефлексии ревизия теоретических и эмпирических наработок привела к возникновению новой методологии, за которой закрепилась номинация "конструктивистская". В предисловии к сборнику "Половые различия и сходства в коммуникации (1993)" его редакторы Д. Канари и К. Диндиа отмечают, что центральным для этого издания является тезис о том, что мужчины и женщины "одинаково используют и понимают одни и те же вербальные и невербальные сообщения. ... Половые сходства (similarities) обеспечивают контекст, фон для половых различий. ... Точнее, использование сходств для контек-стуализации и прояснения различий между мужчинами и женщинами позволяет исследователям искать различия только там, где мы теоретически и эмпирически пола
гаем (hypothesize), что они есть, а не везде или нигде" [Canary, Dindia, 1998:х. Курсив мой. - Р.Б.]. Об этом же говорит со ссылкой на ряд американских и немецких исследователей А.В. Кирилина, правда, предлагаемое ею различение внутри интеракциони-стских подходов и контекст, в котором оно появляется, находятся в некотором противоречии: конструктивистский тезис К. Уэст и Д. Циммермана "doing gender - перманентный процесс, пронизывающий все действия индивидов" противопоставляется конструктивистскому же тезису Шт. Хиршауэра о том, что весьма распространены ситуации, когда пол нерелевантен для общения (ситуация тендерной нейтральности) [Кирилина, 1999:44], в результате чего первый приобретает налет эссенциалистично-сти и становится неотличим от более ранних и действительно эссенциалистских представлений. При этом работа Уэст и Циммермана квалифицируется как часть корпуса "ранних феминистских исследований". Как мы покажем ниже, в обоих случаях речь идет о некой контекстуальное™ переменной "гендер-социальный пол", и хотя в случае с Хиршауером контекстуальность действительно более зрелая, на наш взгляд, неправомерно помещать эти теоретические модели в разные исторические и парадиг-мальные континуумы.
Появление такой "мисклассификации" в одной из первых в отечественной науке серьезных работ по упорядочиванию предметной области, на наш взгляд, также симптоматично - для переосмысления исходных теоретических положений у западных исследователей тендера в языке были годы, отечественные же специалисты - социологи, социолингвисты, языковеды - вынуждены разбираться с разными пластами совокупного научного текста одновременно. Аналогичное только что приведенному, хотя и более серьезное концептуальное противоречие, мы находим у популяризаторов одного из программных конструктивистских текстов - упомянутой выше статьи американских этнометодологов К.Уэст и Д. Циммермана "Создание тендера (Doing gender)" [Уэст, Зиммерман, 2000]. В статье "Социальное конструирование тендера" переводчики "Создания тендера" пишут: "анализ речевой коммуникации мужчин и женщин показывает, что женщина менее активна, больше слушает, меньше говорит" [Здравомыслова, Темкина, 1998:179]. Хотя известно, что именно такого рода выводы, полученные в рамках эссенциалистского (противопоставляемого конструктивистскому) подхода - "женщина всегда..., мужчина всегда..." и стали предметом острой критики, вызвавшей к жизни новую парадигму. По мнению Т.В. Барчуновой, "гендерные исследователи у нас в стране ... длительное время существовали в значительной изо
ляции от многих научных и философских дискуссий по поводу отношений между полами. В 90-е годы тендерное сообщество оказалось в ситуации мулътипарадигмалъно-го и мулыпитемпоралъного дискурса. Для того чтобы сориентироваться в этом дискурсе, потребуется достаточное время и развитие собственных аналитических инструментов" [Барчунова, 2002:185].
Согласно Дж. Скотт, одному из наиболее часто цитируемых теоретиков тендера, теоретический кризис в мировой, в том числе и лингвистической, гендерологии обусловлен описательностью центрального понятия, его невключенностью в систему "доминантных дисциплинарных концептов", отсутствием должной теоретической обоснованности феминистских концепций [Скотт, 2001:144]. Мы склонны согласиться с такой оценкой. В 1990-х годах в западной периодике велась активная дискуссия между сторонниками старого дорефлескивного и нового подходов. Одна из участниц дебатов о сущности категории "гендер", проходившей на форуме WMST-L (1993-1997) заметила «Я все жду, когда Бюро переписи населения начнет использовать категорию "гендер", в то время как в действительности это бюро занимается сбором данных о поле» [Benokraitis, http]. Действительно, в силу отсутствия сколько-нибудь фундированной теории широкое распространение получает то, что О.А. Воронина назвала "ложной теорией тендера" [Воронина, 2000:12]. И формулировки типа "в процессе нашего исследования в 100% у мужского и в 100% у женского тендера выявлено положительное отношение с обоими родителями" [Цит. по: Барчунова, http] становятся нормой. Отождествление тендера с полом, при котором первый употребляется лишь в качестве "политически-корректного" или просто модного, синонима характерно для раннего периода тендерных исследований вообще и гендерно-языковых исследований (исследований мужской и женской речи) в частности.
Речевые манифестации - методологический потенциал проблемности. Отдельным направлением в рамках проблемы "язык и пол", бесспорно, является изучение различий в мужском и женском речевом поведении (в использовании языка, коммуникации). В свете перехода от структуралистской к социо- и антропологической лингвистике [Живов, Тимберлейк, 1997; Белл, 1980] соссюровская дихотомия "язык-речь" видится спорной. В то же время, о степени институционализированности речевого направления в тендерных штудиях говорит, в частности, наличие у исследовательского сообщества собственных журналов (напр., Women s studies in communication). Именно в этой области в полной мере проявляется аналитическая бедность и некоге рентность "гендера" как инструмента научного поиска. Именно из этой области мы
черпали многочисленные примеры парадигмальных несоответствий. Поскольку направление зависимости выстраивается здесь однозначно от гендера к языку, становятся крайне важными способы установления vs просто (аналитического) определения независимой переменной. Отказ от "пола" сыграл здесь злую шутку. Если до обращения к тендеру можно было говорить о "различиях в языке мужчин и женщин и эффектах в однополых и смешанных (mixed-sex) диадах" [Mulac et al., 1988], то после такого обращения речь уже шла о "гендерных различиях в убеждающей коммуникации" [Andrews, 1987]. Вопрос, который стоял перед исследователями, но который они не ставили, поскольку считали определение "гендер - это социокультурный пол" достаточным, заключался в следующем: как атрибутировать определенные поведенческие манифестации тендеру vs полу, если гендер - это иное. Как мы увидим ниже, решение находилось в создании системы критериев мужественности и женственности, что, по сути, было (и, самое страшное, продолжает выступать в качестве) deus ex machina для - дающей сбой на этом участке - социологической концепции гендера. С одной стороны, вполне правдоподобным выглядит утверждение о том, что женщины употребляют в речи больше названий цветов, чем мужчины [Lakoff, 1991], с другой стороны ответ на вопрос "как мы узнали, что это именно (социальные) женщины?" при всем обилии предлагаемых социологических аргументом сводится к одному: "потому что они употребляют больше названий цветов".
Это неучастие гендера в реальном объяснении или, в действительности, участие лишь на правах "посредника" (mediator) с претензией на статус "третьей переменной" особенно хорошо заметно по контрасту с тем, в каком качестве представлено в социологических концепциях понятие расы. Начиная с Симоны де Бовуар [Бовуар, 1997] все, кто размышлял над равноправием мужчин и женщин, включая публичных деятелей вроде Анжелы Дэвис и заканчивая чернокожими социальными исследовательницами [Dugger, 1991] рядом с "полом", а потом "гендером" через запятую указывали аналогичные, на их взгляд, понятия "класс", "раса". В отличие от "пола", понятие расы не обзавелось своим "социокультурным эквивалентом" в виде "социорасы" или чем-нибудь подобным и номинально напрямую участвует в построении каузальных схем как в качестве зависимой, так и независимой переменной.
Тем временем, социальная природа половых различий не подлежит оспорива-нию. По крайней мере, не страницах подобных работ, где такой тезис делает бес смысленным само их существование4. Поэтому значительно меньшие трудности вызывает различение биологически- и социологически ориентированных исследовательских программ. Здесь речь идет о естественности, биологической предзаданности против "сконструированности" различий в речевом поведении представителей полов. Эта самая сконструированность, которая совершенно естественно смотрится в виде оппозиции естественности, становится препятствием для осмысления парадигмально-го сдвига от "сконструированности-потому-что-не-естественности" к "конструируемой сконструированности". Что касается биологических решений проблемы "язык пол", то они обращены вглубь человеческого тела. Вполне законной считается здесь формулировка темы исследования типа "Об асимметрии блоков мозга" [Хомская, 1995] или "О влиянии области Брока на пространственные vs вербальные навыки (мужчин и женщин)" [Joseph, 2000].
Язык. Не меньше вопросов вызывает язык. Язык масштабен в отличие от более или менее частной социологической категории пола-гендера. По масштабу он соотносим с обществом. С одной стороны, язык содержит в себе два плана: план содержания и план выражения, причем говорить о содержании, не обращаясь к выражению, не представляется возможным, что в частности, резко сужает диапазон социолингвистических выходов на так называемую проблему вариативности [Ярцева, 1979]. С другой стороны, язык концептуализируется как многоуровневая система [ЛЭС, Общая риторика]. Затем язык все еще рассматривается сквозь призму дихотомии "язык-речь" [Серио, 1999]. Наконец, язык может быть русским, нидерландским или португальским пиджин, а речь может быть спонтанной и подготовленной, устной и письменной, диалогической и монологической. Также постановка вопроса в виде "язык-пол" не исключает снижения первой переменной до уровня второй, в связи, с чем нам предстоит иметь дело с "гендерными факторами/особенностями инвективного словоупотребления" или "с суффиксальным словообразованием наименований лиц по профессии". Не исключен и выход (или выпад?) в метафизические глубины в результате неизбежного здесь обращения к понятию "дискурса" (во французской теоретической традиции).
Определенные основания для оптимизма внушает исходная, заданная извне (но допустимая, как показывает практика трех последних десятилетий) сопоставленность переменных, где пол определяет возможный диапазон значений языка, а язык - пола.
И в то же время, эту синкретическую целостность придется нарушить, поскольку
только так мы сможем определить участки проблемного и непроблемного, дозволенного и спорного, парадоксального и эвристически бесполезного.
Проблемы взаимосвязи (импликация). Именно в этом аспекте необходимо рассмотреть вопрос о характере зависимости, направлении логического символа "— " от А к В, где А - язык, а В - пол. Как правило, здесь строятся сложные объяснительные схемы, где все связано со всем, где элементы моделей пребывают в "диалектическом взаимодействии", где одно немыслимо без другого, а другое с неизбежностью следует из первого. И это совершенно справедливо. Верно также то, что при такой постановке вопроса невозможно понять, что происходит с "если, то"-операциями в данном конкретном исследовании/направлении исследований: является ли эта комплексность синтетической конструкцией, построенной на основе теоретической рефлексии или же это следствие элементарной непроясненности вопроса.
Прояснение обозначенных моментов видится целесообразным и своевременным, по мере того как все большее количество исследователей втягивается в процесс воспроизводства заблуждений, а, по мнению Т.В. Барчуновой, вместе с тем и воспроизводства тендерной системы [Барчунова, 2002], на разоблачение5 которой их усилия так или иначе направлены. Следует признать справедливым тезис об «"опережении" теоретического осмысления проблемы исследовательской практикой» [Кирилина, 2000:13] и акцентировать его несколько сглаживаемый стилистическими ограничениями алармистский потенциал. Гендерные исследования уже здесь, поэтому следует признать оправданным появление работ, показывающих какие бывают, какие могут быть и, главное (поскольку наиболее выполнимо), какие не могут быть прочтения первой переменной, второй переменной и "и" между ними.
Степень разработанности проблемы
Попытки упорядочения предметной области и преодоления ранних (previous) исследовательских ориентации на точечное высвечивание (spotlighting) тендерных различий [Jones, 1999] отмечаются с конца 1980-х годов. Этот тезис может быть аргументирован в терминах функционального эшелонирования совокупного научного текста. Так, в 1987 году под редакцией Сюзан Филипс вышел первый сборник с названием, отражающим "попытку обобщения" - "Язык, тендер и пол в сравнительной перспективе" [Philips, et al., 1987]. За ним последовали пять монографий Тендер и
язык" [Coates, 1993; Talbot, 1999; Goddard, 2000; Christie, 2001; Weatherall, 2002], одноименные учебники и "ридеры" [Coates, 1997; Holmes, Meyerhoff, 2003], а также сборники научных трудов, в названии которых присутствуют помимо "тендера" и "языка" слова "критика", "переосмысление [подходов к проблеме]" и просто сема "пере- (re-)" [Bergvall, et al., 1996; Bucholtz, et al., 1999; Canary, Dindia, 1998]. К обобщающим работам следует также причислить содержательные исследования, построенные вокруг среднего уровня генерализаций и переросшие в состоявшиеся исследовательские программы. Это "эссенциалистская" концепция тендерных социолектов (гендерлектов) Р.Лакофф, дополненная теорией двух культур Д.Таннен, проводимый в аналогичном ключе анализ тендерных аспектов обсценного и сленгового словоупотребления в работах К.Миллер, С.Флекснера, Ф.де Клерк, это "конструктивистские" труды Д.Камерон, К.Уэст и Д.Циммермана, Дж.Коутс, М.Крофорд, Л.Гроб, Р.Мейерс, Р.Шух, Д. Канари, И.Хаузе, К.Диндиа, К.Крамарэ, А.Мьюлак, К.Смит, в которых реализуется программа контекстуализации и релятивизации "гендера", изучения тендерных различий сквозь призму презумпции доминирующего тендерного сходства.
В отечественной, социологической и, главным образом, лингвистической литературе также накоплен определенный опыт изучения проблемы "язык-пол". Однако об исследовательской традиции здесь говорить пока рано. Вплоть до середины 1990-х годов изучение тендерных аспектов языка и языковых аспектов гендера практически не велось, а сама связка "гендер-язык" не имела ни концептуально-теоретического (включая номинативный) фундамента, ни самостоятельного места в систематическом каталоге. Единственной на сегодняшний день монографией, содержащей комплексную проработку проблемы, выступает здесь работа А.В. Кирилиной Тендер: лингвистические аспекты" (1999). Из содержательных работ, в которых проглядывают исследовательские ориентации авторов, можно отметить статьи и фрагменты монографий В.Н.Телии (лингвокультурологический подход), Е.С.Гриценко (конструктивистский подход), Е.И.Горошко, Г.Е.Крейдлина, Е.А.Земской, М.А.Китайгородской, Н.Н.Розановой (эссенциалистские подходы).
Таким образом, было бы неправомерно говорить о слабом теоретическом осмыслении проблемы. Хотя, по мнению Ш.Джонс, есть некоторая необходимость в более серьезном междисциплинарном описании: гендерно-языковые моменты, разрабатываемые в разных дисциплинах, в итоге оказываются разными сущностями, вопросы о том как они взаимосвязаны и почему изучаются в рамках (номинально) одного на правления не только не находят ответа, но и просто не ставятся. В силу чего усилия
исследователей, работающих с позиций социальной психологии, women s studies, лингвистики, социологии и теории коммуникаций расходуются впустую [Jones, 1999]. Это серьезный аргумент в пользу репроблематизации темы, но слишком масштабная задача для диссертационного исследования. В то же время, существует ряд более локальных доводов:
Прежде всего, необходимо сказать об отсутствии в систематизирующих исследованиях "негативных" формулировок проблемы. Формулировок в терминах поиска ограничений, налагаемых принимаемыми на себя в момент выбора теоретико-методологической платформы "концептуальными обязательствами". В то же время, именно исходя из ограничений, обнаруженных путем развития базовых положений мэйнстримных теорий до логического завершения, можно сформировать хорошо продуманную (vs ad hoc) программу изучения различий "гендер-язык" и избежать лишних усилий, о которых говорит Ш.Джонс. Чтобы этот тезис не сливался с предыдущим, следует ограничить (в институциональном vs историографическом плане) набор теоретических оснований корпуса гендерно-языковых исследований: в фокусе нашего внимания будут, главным образом, социологические и лингвистические (а также социолингвистические) базовые концепции.
Во-вторых, следует акцентировать неабсолютность работ подобного рода. Тогда, с учетом стремительного развития направления, оказывается, что исследование обобщает, обозначает перспективы и ограничения только для сложившихся к настоящему моменту практик и подходов. То есть, речь идет о том самом теоретическом осмыслении проблемы, которое, как мы отмечали, отстает, от эмпирических усилий. Можно предположить, что на основе этого последние модифицируются и в среднесрочной перспективе сформируются иные практики и подходы6. Для их обобщения понадобится уже другое исследование, несопоставимое с этим, так же как и настоящая работа несопоставима - в терминах "лучше-хуже", "полно-неполно" - с предшествующими описаниям состояния дел. В то же время, исследование необходимо, чтобы направление более эффективно развивалось. Таким образом, актуальность выводится не из ущербности предыдущих описаний, а из внутренней логики развития науки. Здесь необходимо обоснование стадиальной значимости текущего момента: в 19 году Ш.Джонс в рецензии, обобщающей новые подходы к исследованию проблемы "тендер в коммуникации" использует метафору изменения пустынных ландшафтов. Она констатирует промежуточный характер произошедших в гендерно-языковых исследованиях изменений, отмечая, что ландшафт еще узнаваем, но и изменения заметны [Jones, 1999]. Легкость восприятия концептуальных моментов, для которых, и это видно по обилию метафор, в 1999 году с трудом подбирались слова, а также возможность генерировать более лаконичные концептуализации, в том числе, и с привлечением несравнимо большего числа новых источников, и вместе с тем неспособность сказать что-то принципиально новое свидетельствует, на наш взгляд, о том, что текущий этап завершен, а новый еще не начат.
В-третьих, если говорить о подобных исследованиях как об инструменте упорядочивания исследовательских платформ во избежание лишних усилий, то, судя по обилию лишних усилий, совершаемых отечественными исследователями, следует признать нехватку систематизирующих работ. На состоявшейся в ноябре 2003 года третьей международной конференции "Язык и тендер" был представлен 81 доклад. Большинство выступлений отражало результаты эмпирического изучения тендерных аспектов языковой системы - в основном, литературоведческих и лексикологических/графических исследований и, реже, психолингвистических исследований по схеме "язык-сознание"7. Значительная часть докладов была посвящена различиям в мужском и женском речевом поведении и совсем небольшая часть - методологическим проблемам. Преобладание точечных содержательных проблем (spotlighting) над методологическими, предполагает, что последние решены либо, по крайней мере, рефлексируются. Однако это не так: а) в обоснование актуальности исследуемых проблем здесь, как правило, приводятся аргументы конъюнктурного толка (тендер - это модно) и б) концептуальная проработка социологической переменной сводится к упоминанию того, что тендер - это социокультурный пол, что не накладывает на исследователя никаких ограничений9. Так, название одного из докладов звучало следующим образом: "Конструирование тендерной идентичности в якутском героиче
ском эпосе". На первый взгляд, проблема этой формулировки в неразличении между феноменологическим конструированием (=наполнением смыслом) повседневности и этнометодологическим деланием (doing) тендера, но, на самом деле, здесь нет ни первого, ни второго, поскольку речь идет не об акторе, а о структуре (эпос), которая не может выступать субъектом конструирования, поскольку является его объектом-результатом. Такого рода терминологические кентавры - не редкость в отечественных гендерно-языковых исследованиях именно в силу того, что отсутствуют институциональные ограничения, которые суть результат дистанцированной от эмпирии теоретико-методологической рефлексии.
Четвертое, в отечественной же исследовательской практике имеет место ситуация в определенном отношении противоположная только что описанной. Остается много вопросов, которые с позиции догоняющего (в которой находится российская гендерология) ошибочно полагаются разрешенными:
а) где заканчивается предмет социально-научного изучения проблемы и каковы критерии, определяющее границы дозволенного (какие вопросы нельзя формулировать, потому что это "несоциологично", какие вопросы нельзя формулировать без ссылки на их деактуализированность, и/или без обоснования целесообразности возвращения к оставленным формулировкам). Вседозволенность - свидетельство отсутствия стержневых принципов и достижений научной дисциплины (ср. невозможность постановки вопроса о философском камне в современной химии);
б) что означает популярная сегодня идея конструктивизма и как с ней обращаться, так, чтобы она не выродилась;
в) как одно (тендер в языке) встраивается в другое (язык в тендере) в тендерно детерминированном действии и др.
Наконец, немаловажно, на наш взгляд, что к разработке проблемы слабо подключаются социологи. Для зарубежной науки это характерно в меньшей степени (здесь заметна деятельность академических социологов, например, таких величин "общей гендерологии" как Роберт Коннелл, Кэндес Уэст, Дон Циммерман), но все же, несмотря на номинальную междисциплинарность, гендерно-языковые штудии остаются доменом лингвистов. Этим обусловлены, многие из описанных трудностей, поскольку рефлексия, осуществляемая с позиций лишь одной из отражающих предметную область дисциплин, и формулируемые здесь ограничения явно недостаточны.
Все это обусловливает актуальность темы диссертации, а также во многом определяет предмет, цель и задачи исследования.
Предмет настоящего исследования - проблемные моменты в методологии социологического изучения гендерно-языковых зависимостей.
Цель диссертационного исследования
Целью настоящей работы является инвентаризация эксплицитных и имплицитных методологических оснований (преимущественно, ограничительного характера) гендерно-языковых исследований, содержащихся в собственно методологических, теоретических моделях, а также в содержательных эмпирических работах.
Задачи исследования:
1. Анализ и систематизация социологических подходов к изучению социальных аспектов пола. Определение концептуального статуса и соотношения переменных "пол" и "гендер", их места в категориальном аппарате современной социологии, прояснение терминологических моментов.
2. Анализ и упорядочивание актуальных языковедческих концептуализации языка в его связи с антропологическими и социологическими категориями.
3. Суммирование массива трактовок "языка-и-гендера". Составление каталога прочтений связки "язык и пол". Выделение оснований для их классификации, в том числе "критериев социологичности", и упорядочивание массива подходов.
4. Установление направления зависимости в связке "язык и гендер".
5. Развитие (снижение) базовых положений каждого подхода до уровня гипотез . Выявление возможностей, уже достигнутых результатов и ограничений существующих на данный момент подходов. Определение перспектив социологического изучения проблемы в рамках того или иного подхода.
Теоретико-методологическая основа диссертации
Корпус научных текстов, выступивших в качестве теоретико-методологического фундамента исследования, эшелонирован: во-первых, мы опирались на теоретические модели пола и тендера, представленные в феминистских, гендерологических и сексологических концепциях - в работах зарубежных: С.де Бовуар, Г.Рубин, Дж.Хубер,
Н.Чодоров, А.Дворкин, С.Л. Бем, К.До, Р.Унгер, А. Фаусто-Стерлинг, Дж. Батлер, Дж. Скотт, Дж. Лорбер, К.Уэст, Д.Циммермана, Д. Таннен, Р.Коннелла, М.Эйхлер и отечественных авторов: Т.В. Барчуновой, С.А.Ушакина, О.А. Ворониной, Е.А. Здраво-мысловой, А.А.Темкиной, И.Н.Тартаковской.
Во-вторых, их критическое прочтение, установка на экспликацию нередко неот-рефлексированных концептуальных заимствований из более ранних пластов социальной мысли предполагает обращение к негендерным классическим и фундаментальным социологическим теориям. Это социология культуры Г.Зиммеля; прагматизм У.Джемса; символический интеракционизм и Я-концепция Дж. Г. Мида; феноменологическая социология А.Шютца, и ее положения, развитые в работах П. Бергера и Т.Лукмана, этно-методология Г.Гарфинкеля, "драматургическое" представление повседневности И.Гофмана, ролевая теория в рамках структурного функционализма Т.Парсонса, функционализм per se и его критики: Д. Ронг, Р. Блэйн, Н.Луман и др., постмодернистская критическая философия: М.Фуко, Ж.Лакан. Ж.Деррида; представленное в работах многих авторов от Э.Дюркгейма до Э.Гидденса и М.Арчер противопоставление социальной структуры и действия; стратификационные подходы. Разумеется, здесь мог бы быть отражен и другой набор классических образцов, но данная констелляция хотя и не абсолютна, но, в то же время, и не случайна, поскольку с одной стороны, на этих авторов ссылаются сами "гендерологи" (в том числе неявно и неосознанно - через терминологию, метафорический ряд), а с другой, здесь достойно репрезентируется "социологизм" vs вульгарное квази-, а иногда и псевдосоциальное теоретизирование.
В-третьих, аналогичные соображения побуждают нас привлекать негендерные лингвистические "гранд-"теории: гипотеза Сепира-Уорфа; структуралистские (Ф. де Соссюр, Ч.Моррис) и пост-структуралистские теории; французская школа анализа дискурса (М.Пеше, П.Серио; социолингвистика (У.Лабов, Р.Белл, А.Д.Швейцер) теория речевых актов (Дж.Остин, Дж.Серль); антропологически-ориентированная лингвистика (В.И.Карасик, Т.М.Николаева, В.Н.Телия), лингвостилистика (В.В. Виноградов) и др.
В-четвертых, стремление к определению состоятельности и перспективности (в социологическом аспекте) того или иного генедерно-лингвистического подхода предполагает введение не только содержательных, но и (в какой-то степени формальных)
критериев, каковыми в нашем случае11 выступают положения методологии и социологии науки: неокантианское (Г.Риккерт, М.Вебер, А.Шютц) различение, номотетиче-ского и идеографического метода, процедура отнесения к идеальному типу; логический позитивизм (Л.Витгенштейн, М.Шлик, Р.Рорти); фальсификационизм (К.Поппер, И.Лакатош); концепции роста научного знания (Т.Кун, Р.Мертон, М.Фуко); часто в переработанном и подготовленном для применения в исследовательской практике виде (Г.С.Батыгин).
Наконец, пятое и шестое - методологические модели, применяемые при изучении тендерных различий в речи и тендерных асимметрий в языке и практически неотделимые от них (по крайней мере, топологически) содержательные социолингвистические работы в данной области, результаты эмпирических исследований. Здесь следует упомянуть множество работ, выполненных в ранней социолингвистической перспективе (К.Миллер, С.Флекснер, Ф.де Клерк); теорию гендерлектов (и мужского доминирования) Р.Лакофф; смыкающуюся с ней гипотезу двух культур Д.Таннен; исследования языковой социализации (Дж. Роматовски), подходы, ориентированные на поиск тендерных сходств, в том числе, инкорпорирующие конструктивистские принципы (Д.Камерон, К.Диндиа, Э.Мьюлак, К.Уэст, Д.Циммерман). Следует отметить работы А.В.Кирилиной, развивающей с коллегами в рамках "московской школы лингвистической гендерологии" конструктивистский подход.
Примечательно, что в представленных блоках теоретико-методологических посылок социологических на один больше (социологические, гендерологические, ген-дерно-языковые моменты против лингвистических и гендерно-языковых). Это неизбежно, поскольку "тендер" или "социальные аспекты пола" - категория социологического анализа, и метафорично, поскольку вопреки, казалось бы, следующему отсюда императиву на более детальную проработку социологической стороны вопроса, на практике, как мы уже неоднократно отмечали, все происходит точно наоборот.
Базовая методологическая посылка. Как бы ни усложнялась ситуация наличием множества подходов и предметов исследования в рамках тендерной (социолингвистики/социологии языка, создать их типологию возможно. Если мы, руководствуясь процедурой конструирования гипотезы, представим предмет в виде максимально общих составляющих, то увидим предположение о зависимости, состоящей из двух пере менных, учитывая их композитность, мы получим два каталога переменных, умноженные на два каталога интерпретаций. Тогда задача будет сводиться к обработке полученного массива и селекции внешне работоспособных комбинаций. Отправляемые на этом этапе в "отвал"1 комбинации, вероятно, не подлежат реконструкции, так же как не подлежат ей отвергаемые с ходу альтернативные смысловые потенции, содержащиеся в любой совокупности однозначно распознаваемых знаков. Значительно выше вероятность обнаружения аномалий среди работоспособных трактовок. Основной акцент предполагается сделать на социологических прочтениях тендера, и, поскольку, как было показано, наиболее богата на "парадоксы тендера" область исследований тендерных различий в речи, она станет нашей отправной точкой. В формально-логическом выражении речь идет (в последнем случае) об исследованиях Тендер (X) — Язык (X), где X - индивид, человек, душа (в статистическом vs теологическом значении).
Эмпирические данные
Обращение к результатам наших собственных эмпирических исследований (февраль-апрель 2000 года) носит несистематический характер и осуществляется исключительно в целях иллюстрации отдельных положений анализируемого теоретического и методологического материала. Одно из исследований (далее по тексту [А]) было направлено на выявление околоязыковых стереотипов, и посредством этого на изучение культурных концептов "говорящий мужчина", "говорящая женщина". В рамках второго исследования - контент-анализ брачных объявлений [В], - направленного на изучение лексики и фразеологии тендерных самопрезентаций изучалась та часть объявления - как правило, начальная, - в которой участники брачного рынка рассказывают о себе. Как мы покажем, на пути к работоспособной формулировке исследовательской проблемы на эмпирическом уровне нас поджидает целый комплекс нерешенных теоретических и методологических проблем. В свете этого постановка вопроса об их существовании, их последовательное описание и классификация видятся более актуальной задачей, чем безусловная, нерефлексивная реализация доминанты на эмпирический контакт с действительностью и организацию текста вокруг такого эмпирического элемента.
Научная новизна диссертационного исследования проявляется в двух ракурсах: а) с точки зрения вклада автора в разработку проблемы в отечественной соци
альной науке, а также б) в контексте дискуссий, ведущихся в современной западной гендерологии.
В диссертации предложены критерии а) "социологичности" моделей по-прежнему находящейся - на данном этапе исследований - под угрозой ребиологиза-ции переменной "гендер" и б) концептуальной состоятельности моделей тендера.
На основе разработанных критериев, становится возможным разграничить тематическое пространство гендерно-языковых исследований на проблемную, непроблемную и не поддающуюся оценке зоны. Дальнейшая категоризация позволяет свести эти единицы к двум категориям, традиционно концептуализируемым как уровни социологического анализа - интеракционный (микро-) и институциональный (макро-). Иными словами, обращение к методологическим (здесь верификационным и фальси-фикационным) основаниям онтологии тендера позволяет говорить о его двухуровневой модели. Способствует такой типологизации и занимающая прочные позиции в языкознании14 соссюровская дихотомия "язык-речь".
Доказано, что господствующие (mainstream) микросоциологические концептуализации тендера несоциологичны как в методологическом (нерешенность и даже отсутствие самой постановки вопроса о способах установления тендера), так и в глубинно-теоретическом плане (нерешенность или, скорее, неразрешимость проблемы "функциональность vs каузальность" в структурно-функционалистской доктрине, привлекаемой здесь в качестве теоретического фундамента15). В создаваемых вокруг такого "гендера" каузальных схемах последний выступает лишней, а не "третьей", как постулируется, переменной. В свете этого оправданным является отказ от институционализированной мистификации в виде "гендера" и возврат к "полу".
В диссертации показана перспективность (и свобода от внутренних противоречий) изучения институционального пласта гендера - "отражения пола в языке". Здесь возможно формулирование позитивных исследовательских задач, в том числе и на эмпирическом уровне. Например, изучение андроцентричности vs гендерной нейтральности языковой системы через анализ ее подсистем: лексики, фразеологии, паремиологии, фонологии и т.п. Однако следует признать нецелесообразность участия в таких проектах социологов - социологическая компетентность в этом случае не задействуется: исследо
ватель оперирует "образом пола" vs самим полом. И поскольку пол не является здесь конструктом второго порядка (в качестве такового выступает образ/концепт/стереотип), то степень его наивности не имеет значения. Остается лишь языковедческая (не путать с языковой!) компетенция. Соответственно, и слово "тендерный" применительно к таким исследованиям факультативно. С рядом оговорок можно признать интересными для социологов психолингвистические исследования, посвященные влиянию гендерно-связанной системы/подсистем языка на "индивидуальное сознание".
Наконец, была упорядочена аксиоматическая база "непроблемных" подходов к тендеру с последующим развитием (снижением) этих постулатов и размещением их в модели потенциального эмпирического исследования. В свете проведенного таким образом концептуального анализа базовых "конструктивистских" категорий контекста, признака переменной интенсивности, образа Другого, а также введенных для заполнения нередких здесь концептуальных пустот категорий социологической невооб-разимости и химической метафоры выкристаллизовалась проблема условий, при которых каждый из ко-акторов типизирует Другого в гендерных терминах и ситуация теряет тендерную нейтральность. Продуктивным здесь оказалось обращение к феноменологической концепции А.Шютца, который дает следующий ответ: типизация есть функция ситуационно обусловленного интереса, цели. Получается замкнутый круг: ситуация определят типизацию, а типизирование определяет ситуацию. На основе этого делается вывод о невозможности создания (одномерной) классификации тендерно окрашенных контекстов взаимодействия, что в аспекте принципа системности ставит под сомнение целесообразность развертывания исследовательских программ в этой области. С учетом теоретико-методологической несостоятельности либо "несоциологичности" остальных подходов мы приходим к познавательному пессимизму (по крайней мере, в отношении эмпирического изучения проблемы "язык и пол").
Практическая значимость исследования
Поскольку диссертационное исследование носит теоретико-методологический характер, его результаты могут быть использованы на этапе программирования эмпирических исследований проблемы "язык и пол", начиная с формулировки проблемы, заканчивая выбором методов и инструментов. Обращение к результатам настоящей работы, на наш взгляд, способно помочь начинающим исследователям сориентироваться в предметной области и избежать лишних усилий, вульгарных концептуализации и революционных открытий.
Содержащийся в исследовании элемент систематизации может также оказаться полезным при написании обобщающих работ, учебных пособий.
Апробация работы
Основные положения и выводы диссертационного исследования обсуждались на методологических семинарах Московской высшей школы социальных и экономических наук, на заседании Сектора социологии знания ИС РАН, озвучивались на семинарах цикла "Фундаментальная и прикладная лингвистическая гендерология. Вопросы методологии и преподавания", проводившихся Лабораторией тендерных исследований МГЛУ в 2002-03 гг., докладывались на российских и международных научных конференциях "Российское общество накануне XXI столетия" (Иваново, 1999), "Проблемы речевого воздействия" (Москва, 2000), "Будущее молодежи России" (Москва, 2003) и Тендер: язык, культура, коммуникация" (Москва, 2003). Под руководством соискателя в 2000 году проведено два содержательных эмпирических исследования в предметной области при организационной поддержке кафедры социологии Ивановского государственного энергетического университета. По теме диссертации вышло 6 публикаций в сборниках научных трудов, тезисов выступлений, в научных журналах.
Структура диссертации
В первой главе проводится концептуальный анализ основных категорий исследования, главным образом, "пола" и связки "язык-пол". Путем применения к массиву соответствующих теоретических построений традиционно определяемого в дебиологизатор-ском ключе критерия социологичности, а также на основе критериев научности устанавливается место этих категорий в системе социально-научного знания, раскрывается необходимость (и конвенционально признаваемая возможность) рассмотрения их в уровне-вых терминах. Здесь же осуществляется раскрытие центрального методологического противоречия тендерных исследований речи: того факта, что нижнеуровневый, "воплощенный" тендер по-прежнему мыслится с привлечением биологических описаний. Затем эксплицируются последствия этого для других разделов темы "язык-пол". Посредством селекции проблемного и непроблемного выделяются регионы относительной теоретико-методологической стабильности, а также нестабильные участки темы. В следующих двух главах в аспекте идеи об уровневой организации предметной области подробно описываются, соответственно, первые и вторые, в аспекте проблемности/непроблемности, рассматриваются степень социологичности, теоретической обоснованности и перспективности социологического изучения тех или иных трактовок тендера в его связи с языком.
Преодоление биологического редукционизма в социологическом изучении пола: эвристическая ценность категории "гендер"
Параллельно в англо-американской науке велись биомедицинские и психологические исследования телесных основ разделения по полу. Как пишет Ш. МакИннес, "гендер" не был изобретением феминизма. Термин ввел в научный лексикон в начале 1950-х годов педиатр Джон Мани в ходе изучения гермафродитов1. Первоначально Мани ограничивал содержание термина ролевыми моментами, затем в начале 1960-х в концепцию тендера было добавлено понятие тендерной идентичности. Но Мани так до конца и не отделил тендерные моменты от половых (телесных). Эта работа была завершена психоаналитиком Робертом Столлером в 1964-68 годах на уже материале транссексуалов как людей "с расстройством (disorders) тендерной идентичности". Р.Столлер переосмыслил в психоаналитическом ключе выводы Дж. Мани и сформулировал ставший впоследствии программным тезис, что пол - это биологическое, а гендер - социальное [Mclnnes, http].
Сама номинация "гендер" была заимствована из языкознания, где этим термином (в англоязычной науке) обозначается грамматический род. Это одна из самых размытых категорий - именно на этом концептуальном участке в абстрактную, дескриптивную систему лингвистической терминологии вторгаются элементы "само собой разу меющегося, человеческого". Здесь, как и в блестящем примере С.А.Ушакина с присвоением названий мужским и женским гормонам, «в полном соответствии с правилами структурной лингвистики, название ("означающее") ... не имеет ничего общего с тем объектом ("означаемым"), которое оно призвано обозначить» [Ушакин, 1999:83]. (Мы постараемся изложить некоторые конвенциональные и полемические моменты, связанные с категорией рода ниже). Тем временем, следует признать, что такого -лэйбллингового - экскурса в терминологический генезис обычно оказывается достаточно. Многие исследователи квалифицируют связь с грамматикой как эксплицитную, хотя и полную "неисследованных эпистемологических потенций" [Скотт, 2001; Unger, Crawford, 1993]. Одной из таких неизученных возможностей выступает присутствие во многих индоевропейских языках третьей категории рода - среднего или нейтрального. «И есть основания полагать, что это выступает источником серьезных смещений в способах виденья половой идентичности. ... Таким образом, тендер следует рассматривать не только как культурный, но и как лингвистический феномен» [Unger, Crawford, 1993:123].
Мы специально привели генерализацию, формулируемую на основе наблюдений генетической близости терминов "гендер" и "грамматический род", чтобы продемонстрировать ее познавательный потенциал и концептуальный статус. На наш взгляд, здесь
- и во множестве аналогичных рассуждений - реализуется установка на упоминание vs развертывание еще одного среза тендера, обнаруживается риторическое vs операциональное бытование лингвистической метафоры как дань лингвистическому повороту.
Главным следствием из этой метафоры стало представление об условной природе различия между мужским и женским. В качестве авторов грамматической конвенции выступает научное сообщество, в той или иной степени, руководствовавшееся наивными представлениями, онтологическая конвенция сложилась исторически, но первопричина ее также в договоренности vs природе. В отличие от медицины социальные науки пол может интересовать, только как "пол сегодня". Это не означает, что интерес к нему пропадет, как только наступит завтра. Более того, уже сейчас звучат вопросы "а что будет с полом завтра?". "Пол сегодня" - это единственное неоспоримое - не подрывающее направленностью своего существования смысла этого существования - социологи-зирующее2 предметную область положение: "может быть, это различие поверхностно, может быть, ему суждено исчезнуть. Но бесспорно одно - в настоящий [исторический. - Р.Б.] момент оно существует" [Бовуар, 1997: 27]. Задавать вопрос о границах этого "настоящего момента" и о том, что в рамках этих границ делает тот или иной пол полом уже рискованно - ответов множество, но есть ли в них исходная социальность?
С появлением тендера - социального, принципиально конвенционального, то есть творимого людьми пола - говорить о том, как «внутреннее надысторическое физико-психическое своеобразие» [Зиммель, 1996: 250] полов влияет на культуру и на то место в общественной структуре и в культуре, которые могут занять носители этого своеобразия, стало невозможно. Некоторые авторы [Garret, 1992] ошибочно называют этот одношаговый отход от биологического редукционизма социальным конструктивизмом, почерпнув, по-видимому, термин "конструктивизм" из историографического дискурса, относящегося к более поздним периодам феминистской и гендерологиче-ской мысли. Институционализация предложенного Дж.Мани и Р.Столлером различения биологического и социального заняла одно десятилетие - с конца 1960-х до середины 1970-х годов (важную роль здесь сыграли труды М. Баррет, Д. Диннерстейн, Э.Оукли, Н. Чодороу), - и постепенно тендер превратился в центральную категорию феминистского анализа [Mclnnes, http].
Господствующие подходы к установлению тендерной идентичности
Господствующие подходы к установлению тендерной идентичности 1.1. Установление тендера. Вернемся к описанному в предыдущей главе набору протокольных положений, истинному для всех возможных гендерно-языковых моделей. На уровне социальных акторов, и неотчуждаемого от них социального (речевого) действования и взаимодействия вопрос "какие существуют рецепты установления тендера говорящего?" актуален и получает несколько ответов:
(1) Тендера нет, в исследовании контролируется пол, контролируется по вторичным (иногда первичным - в биомедицинских исследованиях) половым признакам. Именно полу (в самом общем смысле) следует атрибутировать наблюдаемые речевые различия.
(2) Тендер есть, он определяется по полу, потому что тендерная идентичность формируется на основе принадлежности индивида к одному из биологических полов и стабилизируется в возрасте 4-5 лет. Для дополнительной уверенности можно провести психометрическое тестирование по методике С.Л. Бем. Применительно к ген-дерно-языковой проблематике следует говорить о различиях в речевом поведении "всегда женщин" и "всегда мужчин".
(3) Тендер это ситуативная идентичность, роль, компонент тендерно маркированной ситуации взаимодействия, выделяемой как оппозиция гендерно-нейтральным ситуациям. (Некоторые концепции предполагают постановку вопроса о градациях релевантности, но это, как мы покажем ниже, путь к тотальному методологическому пессимизму). Таким образом, задача по установлению тендера сводится к составлению каталога тендерно окрашенных контекстов.
В свете такой классификации подходов следует констатировать несостоятельность претензий так называемого "gender similarities approach" на самостоятельное место в арсенале гендерологических концепций. В зависимости от интерпретации идеи сходства в том или ином исследовании, она предстает либо как перманентное (часто физиологическое) сходство [Finke, http; Fausto-Sterling, 1993] либо как иллюстрация нерелевантности тендерного статуса для тех или иных социальных контекстов (мужчины и женщины превращаются здесь в просто людей, инженеров, детей, пассажиров, свидетелей и т.п.). Совсем малосодержательной видится разрабатываемое в рамках этого подхода требование о необходимости изучать тендер в связке с другими социологическими (часто демографическими) признаками, такими как социальное положение, род занятий, возраст и т.п. Ведь и раньше никто не утверждал, что пол действует в одиночку, а его аналитическое вычленение из клубка взаимосвязанных переменных есть не более чем следование правилам конструирования идеальных типов.
1.2. Биологический редукционизм. Идея о том, что различия между полами могут носить биологический характер сейчас крайне непопулярны. В то же время, следует, избегая неуместной здесь экспрессии, отметить вслед за Р. Коннеллом [Коннелл, 2000: 252] невозможность, а главное, отсутствие необходимости социологического изучения (vs ошибочность биологического подхода) зависимостей "язык-пол"1.
Говоря о биологических аспектах различий, мы имеем дело с полом в качестве независимой переменной. Биологический пол, абстрагируясь от неопределенности его содержания [Ушакин, 1999] - это переменная абсолютная, он внеконтекстуален, и омнирелевантен: мужчина - это всегда мужчина, в любой социальной/коммуникативной ситуации, а женщина - всегда женщина. Методология установления пола в таком исследовании проста(?): проводится сопоставление (иногда) первичных, вторичных и так называемых "третичных" - одежды, телесных маркеров - половых признаков данного испытуемого с эталонным набором половых признаков. Далее создаются два биологических описания человека: описание мужского и женского организма, выделяются системы организма, отвечающие за речевую функцию, и осуществляется поиск различий в строении этих систем. Затем структурные различия ставятся в соответствие функциональным. Очевидно, что таких систем организма может быть множество, и каждый год физиологи заявляют о новых и новых открытиях, которые сразу же включаются в инвентарь биолого-лингвистических независимых переменных.
Изучением влияния биологических особенностей полов на речевое поведение занимаются биологизаторские направления в психологии/психолингвистике и нейро-лингвистика. Для первых характерно построение сложных биосоциальных зависимо-стей со множеством третьих переменных (ср. фрейдовское: "биология - это судьба "). Что касается нейролингвистики, то исследования здесь проводятся в естественнонаучном, без налета метафизики, ключе. Кроме того, важную роль здесь играет специальное исследовательское оборудование.
Таким образом, в изучении биологических аспектов в различии вербального поведения мужчин и женщин, социологам и социолингвистам не остается места: а) это не их предмет; б) у них отсутствует необходимая методологическая и в) техническая база. Им остается сосредоточить свое внимание на работе с обзорной литературой по данному направлению. Главной задачей в таких случаях является не пропустить новые данные, так как биолого-лингвистические объяснительные модели, будучи детерминистскими, обладают приоритетом перед социально-языковыми теоретическими построениями (носящими вероятностный характер).
Рассмотрим пример того, как данные о биологических различиях между полами могут корректировать представление о и даже "закрывать" некоторые социолингвистические вопросы.
Гендер как институт: теоретические рамки исследовательской программы
1. Тендер как институт: теоретические рамки исследовательской программы 1.1. Социальные институты. Мы отмечали, что положенные в основу нашего исследования методологические аспекты онтологии - "как установить индивидуальный тендер?" - оказываются в ряде случаев иррелевантными. Имеет смысл повторить мысль, высказанную в первой главе: "иррелевантными, но небесполезными". Они эксплицируют тот факт, что тендер - это еще и невоплощенная сущность. В самом общем плане это идеи, образы полов. Они могут быть объективированными, например, в живописи Рафаэля или устройстве общественных туалетов или же сугубо интернализо-ванными, например, в представлениях политиков левой ориентации, но в обоих случаях, они остаются идеальными онтологическими единицами. При этом предполагается, что социальные деятели "из мяса и костей" выстраивают свое действование в мире с оглядкой на эти идеальные сущности. Также здесь не стоит вопрос о контекстуально-сти, эмерджентности этих единиц - как потенция они есть всегда, нужно лишь в необходимый момент обратиться к ним. Все это территория социальных институтов, в нашем случае - гендера как института пола или гендерной сегрегации.
Соответственно, сложно квалифицировать проводимые здесь исследования как конструктивистские или эссенциалистские - они институциональные. Обозначение "конструктивистский-эссенциалистский" в данном контексте радикально меняет область референции и начинает выражать позицию исследователя (зд. индивидуалистскую) по неразрешимой общесоциологической проблеме "структура-действие"1. (Дословно, вопрос "конструируются ли надындивидуальные структуры в повседневной деятельности людей?" получает здесь положительное решение).
На наш взгляд, подобного рода дебаты должны вестись в "большой" теоретической социологии за пределами частного гендерологического направления. В то же время, сам факт выделения социетального уровня в изучении гендера означает принятие в качестве не подлежащего дальнейшей детализации тезиса о том, что в повседневности структуры "занимаются" конструированием человека.
Попытаемся "обосновать" сказанное в духе Ля Палиса-Мюнхгаузена [Пеше, 1999] и приведем определение института. И, поскольку таковых множество, что характерно для большинства фундаментальных категорий в социальных науках, где каждый автор пытается отточить конвенциональный концептуальный инструмент под решение конкретных задач, мы не будем пытаться обобщить их, так как это не является целью нашего исследования, а возьмем интегративную, дежурную формулировку из учебника.
Задавшись целью продолжить этот список, мы увидим, что в него органично вписывается транслитерация семантического форманта "установки" - "аттитюд", а также целый веер понятий, как то: "ценности", "представления", верования", "категории", "образы", "стандарты", "формы знания", "конструкты", "типизации", "(идеальные) типы", "стереотипы", "архетипы", "символы", "концепты", "шаблоны", "образцы", "пре-скрипции", "культурологически насыщенные фреймы", предложенный лингвистами по аналогии с языковым "культурный код" и даже паранаучное "имидж". Подчиняясь стилистическим требованиям, указанные единицы отказываются встречаться более одного раза в одном предложении в неизмененном виде. Кроме того, их принадлежность к социально-гуманитарному дискурсу не позволяет им - большей частью нейтральным общеязыковым единицам - бытовать отдельно от соответствующих маркеров типа "социальный, культурный, социокультурный, институциональный" и т.п. Наш тезис состоит в том, что в неизбежно "снижающем" конкретно-социологическом теоретизировании, каковым выступают исследования тендера и тем более тендера в языке, детальное различение между приведенными терминами факультативно. В качестве обобщающего определения вполне может послужить, например, дефиниция получившего наибольшее распространение в лингвистической гендерологии "концепта":
Все это означает идею, эйдос пола - идеальное отражение и прототип, в соответствии с которым существуют эмпирические объекты. Социологический сциентифици-рующий выход из платонических рассуждений заключатся в признании несуществующим в интерсубъективной объективности того, что не интернализовано. Для того что бы правила работали, нужно, чтобы их знали . Тогда, "созданные как объективный набор указателей, концепции тендера структурируют восприятие и конкретную и символическую организацию социальной жизни" [Скотт, 2001:160]. Вокруг этих идеальных образований выстраиваются - идеальные же - рецепты действования - роли и контексты (фреймы), в которых эти роли должны актуализироваться. Впрочем, предполагается, что последние вполне выводимы из первых, поэтому, институт предстает еще и как пучок взаимосвязанных ролей - образцов действования. Это хорошо иллюстрирует приведенная в предыдущей главе на страницах 86-87 цитата из Бергера и Лукмана. То, что в повседневности наблюдается, казалось бы, хаотично в разных частях социального пространства-времени, на уровне регулирующего эйдоса предстает как монолитное и структурированное образование, существующее вне времени. Уровень институциональных единиц принято связывать с уровнем действия (объяснять регулятивность первого по отношению ко второму) с привлечением понятия ожиданий. Кроме того, институциональный образец, будучи интернализованным, побуждает и самого деятеля стремиться к отождествлению с ним, так, по словам Парсонса, «благодаря интернали-зации стандарта, конформность приобретает для "Эго" личностную, экспрессивную и/или инструментальную значимость» [цит. по: Миллс, 2001:39]. Этот второй тезис является функционалистским решением обозначенной - гораздо позднее - Р.Коннеллом проблемы: "Но почему санкции осуществляются другой стороной? Это нельзя объяснить ее ролевыми ожиданиями: если так, то ролевая теория сводится к бесконечной регрессии" [Коннелл, 2000:261].
Немаловажно то, что хотя решающим в определении института, является именно идеальный аспект, он часто мыслится в актуализирующем ключе - как комплекс регулятивных ориентиров, наполненный социальной материей. Основанием для такого перехода от правил к осуществляемой по ним бесконечной игре выступает упоминавшееся в предыдущей главе всеприсутствие, а значит, всеактуализированность института.
