"Новая Аркадия" Ф. Сидни в контексте культуры рубежа XVI - ХVII вв. Мусвик Виктория Александровна

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Пасторальный роман и проблема реальности: "Аркадия" в контексте пасторальной традиции 46-104

1.1. "Новая Аркадия": пастораль или антипастораль? , 46-78

1.2. " Новая Аркадия" в контексте традиции пасторального аллегоризма и позднеренессансного символизма 78- 102

Вывод 102-104

Глава 2. История, современность и вымысел: проблема анахронизма и правдоподобия в "Новой Аракдии" 105-186

2.1. Проблема исторического знания и анахронизма в "Новой Аркадии" 105-145

2.2. Литературная теория и практика XVI века: правдивое или правдоподобное? 146-185

Вывод 185-186

Глава 3. Импресы и "говорящие картины": слово или изображение? Елизаветинские представления о связи словесного и зрительного образов 187-252

3.1. Ренессансная импреса в "Новой Аркадии" в контексте проблемы реальности 187-202

3.2. Роль визуальных образов в "Новой Аркадии" в контексте представлений о связи слова и изображения 202-229

3.3. Представление о родстве поэзии и живописи в елизаветинской культуре. "Слово, выведенное в зрительность" в контексте традиционалистской и позднеренессансной культуры 229-250

Вывод 250-252

Заключение 253-261

Библиография

• Новая Аркадия" в контексте традиции пасторального аллегоризма и позднеренессансного символизма
• Литературная теория и практика XVI века: правдивое или правдоподобное?
• Роль визуальных образов в "Новой Аркадии" в контексте представлений о связи слова и изображения
• Представление о родстве поэзии и живописи в елизаветинской культуре. "Слово, выведенное в зрительность" в контексте традиционалистской и позднеренессансной культуры

Введение к работе

"Итак, перед тобой [...] это создание праздного ума, которое, боюсь, подобно паутине, более пригодно для того, чтобы его смахнули со стены, чем для каких-либо иных целей. Со своей стороны, по правде говоря, я вполне мог бы (подобно тому, как это делали с нежеланными детьми жестокосердные отцы в Древней Греции) бросить в пустыни забвения этого ребенка, отцом которого я признаю себя с большой неохотой",- писал Сидни в письме к сестре, опубликованном в первом издании "Новой Аркадии" в 1590 году¹. Время парадоксальным образом и подтвердило, и опровергло суровый приговор, вынесенный автором своей книге. В XVII в. "Аркадия" пользовалась огромной популярностью, многократно переиздавалась, была переведена на все крупнейшие европейские языки, вдохновила два продолжения и бесчисленные подражания², стала объектом критических исследований. Шекспир и Спенсер использовали сюжет "Аркадии" в "Короле Лире" и "Королеве фей", Гревиль и Гарви пытались решить вопрос о жанре и целях романа³, читатели романа увидели в нем историю о неразделенной любви и верной дружбе. Согласно легенде, Карл I читал молитву Памелы на эшафоте⁴. Однако уже к концу XVII в. популярность "Аркадии" пошла на убыль, а ко второй четверти XVIII в. роман перестал переиздаваться⁵ и был почти забыт. Хотя несомненно прослеживаются следы влияния романа на творчество Филдинга и Ричардсона (недаром одну из главных героинь последнего зовут Памелой), Скотта и Лэмба, в XVIII-XIX вв. "Аркадия" часто становилась объектом критики. Так, Уолпол в 17 68 году назвал ¹ NA, 57. Перевод мой. ² Evans М. Introduction// Sidney P. The Countesse of Pembroke's Arcadia/ Ed. with. introd. and notes by M.Evans.- Hammondsworth (Midd'x), 1977, p.9. ³ Stump D.V. Introduction// Stump D.V., Dees J.S., Hunter C.S. Sir Philip Sidney: An Annotated Bibliography of Texts and Criticism (1554-1984).- N.Y.; Oxford: G. K. Hall, Maxwell Macmillan International, 1994, p. 5. ⁴ Evans M. Idem, p. 9. ⁵ В течение второй половины XVIII века издавались только наиболее "сентиментальные" отрывки из романа. "Аркадию" "скучнейшим, удручающим, педантичным пасторальным романом, одолеть который не хватит терпения даже впервые влюбившейся юной деве"⁶, а Хэзлитт в 1820 писал о романе как об "одном из величайших памятников интеллектуальной глупости", который пылится на полках библиотек, свидетельствуя о том, что его автор был "одним из самых талантливых людей и худших писателей елизаветинской эпохи"⁷. Возрождение интереса к рыцарству в XIX в., деятельность антикваров- любителей, открытие Б. Добеллом в 1907 году ранней редакции романа (так называемой "Старой Аркадии") стали причиной возникновения нового интереса исследователей к "Аркадии". Однако и в XX в. Вирджиния Вульф, отметившая в числе положительных черт романа красоту места действия, величественность сюжета, сочетание романтики и реализма, поэзии и психологии и назвавшая "Аркадию" "сверкающим глобусом" ("luminous globe"), в котором можно найти зачатки почти всех тенденций дальнейшего развития английской прозы⁸, называла "Аркадию" (дважды в одной статье) одной из тех полузабытых книг, место которой на самых дальних полках библиотек⁹, а Т.е. Элиот заклеймил роман как "памятник невыносимой скуке"¹⁰. В наше время многие могли бы повторить слова Вульф и Элиота: с точки зрения современного читателя, в романе слишком много риторики и монологов, ничем не мотивированных отступлений от главного сюжета, бесплодного морализаторства и философских рассуждений; он слишком "скучен" и "непонятен" для нашей культуры. Хотя "Аркадия" входит в английскую школьную программу, вряд ли кто-то из наших ⁶ См. Walpole Н. A Catalogue of the Royal and Noble Authors of England, With Lists of Their Works.- England: Strawsberry Hill, 1758.- V. 1, p. 163-168. ⁷ Cm. Hazlitt W. Lectures Chiefly on the Dramatic Literature of the Age of Elizabeth.- L.: Stodart & Steuart, 1820, p. 265-278. ⁸ Woolf V. The Countess of Pembroke's Arcadia// Woolf V. The Common Reader. Second Series.- L.: Leonard and Virgiinia Woolf, Hogarth Press, 1935, p. 43, 49. ⁹ Idem, p. 40, 50. ¹⁰ Eliot T.S. Apology for the Countess of Pembroke// The Use of Poetry and the Use of Criticism: Studies in the Relation of Criticism to Poetry in England.- L.: Faber & Faber, 1987, p. 51. современников, за исключением исследователей елизаветинской литературы и культуры, способен читать ее "для удовольствия" или ради занимательного сюжета. Текст романа "мертв" для многих- в том смысле, что мы способны анализировать его как критики и литературоведы (и ежегодно выходящие в мире десятки работ, посвященных "Аркадии", являются подтверждением современного исследовательского "бума"¹¹), но не способны читать его как "живое" литературное произведение.

Именно эта мысль стала отправной точкой, первоначальным импульсом нашей работы. Мы задались вопросом о том, почему некоторые эпизоды и мотивы романа являются столь "скучными" для современного читателя и постепенно, в процессе анализа пришли к выводу о том, что именно эти элементы (по большей части) составляют основу позднеренессансой культуры- они в основном чужды нашей собственной культуре и поэтому воспринимаются как "ненужные". Самым "скучным" нам кажется именно то, что столь нравились большинству первых читателей Сидни: "эпичность", стремление к героизации прошлого и современности, желание "развлекая, наставлять" свою аудиторию, "риторизм", "пасторальность", "эмблемность", "аллегоризм", внимание к "визуальности" и т.д. Сидни, которого многие исследователи называют "самым типичным елизаветинцем"¹², слишком типичен для своей культуры, а его роман слишком в ней укоренен, чтобы быть до конца понятым человеком "современной", постпросвещенческой культуры. В этом русле нужно трактовать и упреки Хэзлитта в том, что стиль романа чересчур "искусствен" и "риторичен", что ¹¹ В англоязычной критике Сидни является одним из самых исследуемых авторов елизаветинской эпохи. Достаточно сказать, что библиография Стампа-Диза-Хантера, включающая как издания текстов самого Сидни, так и все работы о Сидни, насчитывает 2845 наименований.- См. Stump D.V., Dees J.S., Hunter C.S. Sir Philip Sidney: An Annotated Bibliography of Texts and Criticism (1554- 1984).- N.Y.; Oxford: G. K. Hall, Maxwell Macmillan International, 1994. ¹² Boas F.S. Sir Philip Sidney, Representative Elizabethan. His Life and Writings.- L. : Staple Press, 1955. См. также Hamilton A.S. Sir Philip Sidney. A Study of His Life and Works.- Cambridge: C.U.P., 1977 и др. логика, перенесенная в литературу, уродует поэзию, и приведенные выше мнения Уолпола, Вульф и Элиота. Но представляется, что именно своими "искусственными", "непонятными", "чуждыми" чертами роман особенно привлекателен для исследователя елизаветинской литературы и культуры: поняв (или хотя бы попытавшись понять) те элементы, которые вызывают отторжение у современного читателя, мы перейдем на новый уровень понимания позднеренессансной куль туры.

Таким образом, общее направление исследования задано уже в заглавии диссертации: основной задачей данной работы является анализ особенностей, основных черт поэтики "Аркадии" как художественного произведения, вписанного в контекст как творческой биографии самого Сидни и литературной традиции, так и особенностей елизаветинской и европейской культурной и интеллектуальной жизни второй половины XVI в. Подобный подход продиктован стремлением решить две взаимосвязанные задачи: проанализировать особенности поэтики конкретного текста и объяснить их через особенности позднеренессансного взгляда на мир, рассмотреть некоторые малоисследованные (особенно в отечественной науке) черты того неповторимого интеллектуального "климата", "атмосферы", которые столь трудно определить, но которые составляют основу английской и общеевропейской позднеренессансной культуры. Необходимо отметить, что мы стремились идти от частного к общему, от текста к культуре, а не наоборот. Так, после прочтения романа, нами были выделены три комплекса проблем, которые, на наш взгляд, отражают связь текста с культурой эпохи и которые являются наиболее "проблемными", "непонятными" с современной точки зрения: вопрос о следовании Сидни пасторальной традиции, проблему отражения "исторических деталей" в романе и проблему связи "слова" и "изображения"; эти проблемы и легли в основу трех глав данной диссертации. В этой связи однако возникают два важных взаимосвязанных вопроса, которые необходимо прояснить прежде, чем перейти к основной части работы: что является предметом нашего исследования и какими методами оно должно вестись.

С одной стороны, любое обращение к тексту "Аркадии" невольно ставит так называемую "проблему трех "Аркадий". Как известно, текст романа существует в виде трех версий, так называемых "Старой Аркадии" (Old Arcadia), "Новой Аркадии"(New Arcadia) и "Аркадии", изданной посмертно и составленной из двух первых версий (Complete Arcadia). "Старая Аркадия" представляет собой раннюю, законченную версию романа, не публиковавшуюся при жизни автора в виде отдельной . книги, но получившую распространение в виде большого количества рукописных вариантов¹³. Однако практически сразу же после окончания работы над первым вариантом романа, Сидни, очевидно, не удовлетворенный результатами своей работы, начал его переработку- процесс, продолжавшийся в течение долгого времени, но так и не завершенный (повествование обрывается на середине предложения). Сидни успел полностью переработать две (из пяти) книги романа, частично- третью, добавив тринадцать новых эпизодов и изменив большую часть текста- так что в итоге, в "незаконченном" виде второй вариант романа оказался на 50 000 слов длиннее, чем его первая версия¹⁴. Первые две версии отличаются друг от друга не только объемом, но фактически являются отдельными произведениями, разными по сюжету, повествовательной манере и даже жанровым характеристикам. После смерти Сидни перед его друзьями встал вопрос о том, какой вариант романа должен быть опубликован- вопрос, на который было найдено два ответа. В 1590 году друг и первый биограф Сидни, Фулк Гревиль решил напечатать второй, незаконченный вариант романа. Так появилась так называемая "Новая Аркадия"¹⁵. Однако в 1593 году было опубликовано новое издание "Аркадии", в котором к трем переработанным частям были добавлены четвертая и пятая книги "Старой Аркадии" (сама "Старая Аркадия" была забыта на несколько

Как отмечает К. Данкан-Джонс, в данный момент известно 9 рукописных вариантов "Старой Аркадии".- Duncan-Jones К. Introduction// Sir Philip Sidney. The Countess of Pembroke's Arcadia (the Old Arcadia).- Oxford, New York.: O.U.P., 1990, p. VIII. ¹⁴ "These major alternations [...] were often done painstaikingly sentence by sentence, making the unfinished New Arcadia longer by 50,000 words than the finished Old Arcadia.".- The Cambridge Guide to Literature in English/ Ed. I. Osby.- Cambridge: C.U.P., 1996, p. 31. ¹⁵ The Covntesse of Pembrokes Arcadia, Written By Sir Philippe Sidnei,- London. Printed for William Ponsonbie. Anno domini, 1590. веков и опубликована только в начале XX в.)¹⁶. Текст последних книг был доработан сестрой Сидни, графиней Мэри Пэмбрук, которая отчасти попыталась снять противоречия между двумя вариантами. В пятом издании романа 1621 года сэр Уилльям Александр добавил небольшой отрывок, связавший между собой конечный эпизод "Новой Аркадии" и эпизоды, взятые из ранней редакции романа¹⁷.

В сидневедении вопрос о том, каким образом следует рассматривать версии "Аркадии", не решен до сих пор. Одни критики склоняются к необходимости исследовать их в качестве независимых друг от друга текстов, другие говорят о них как о едином произведении, объединенном общей проблематикой и героями; при этом выбор того или иного варианта романа часто сопровождается определенного рода "оценочностью". Таким образом, как указывает У.Р.Дэвис, "у нас нет "цельного" текста, который мог бы удовлетворить историка литературы, но имеется только первый набросок, отрывочный и незаконченный второй вариант и неловкая попытка их объединения"¹⁸. Совершенно очевидно, что существование "параллельных" текстов ставит перед литературоведом ряд проблем. Во-первых, осложняется проблема выделения четких жанровых критериев для пасторального романа, ибо обе версии "Аркадии" по-разному используют предыдущую жанровую традицию. Во-вторых, возникает вопрос об "открытом конце" обоих вариантов романа, так как непонятно, что стало причиной отказа Сидни от полного пересмотра первого варианта романа. Замысел "Старой Аркадии" был воплощен Сидни до конца, однако здесь возникает иная проблема- роман заканчивается приемом deus ex machina, который фактически делает разрешение конфликта проблематичным, ибо многие вопросы так и не получают однозначной авторской оценки. Некоторые исследователи связывают ¹⁶ The Covntesse of Pembrokes Arcadia. Written by Sir Philip Sidney Knight. Now Since the First Edition Augmented and Ended.- London. Printed for William Ponsonbie. Anno domini. 1593. ¹⁷ Подробнее о видоизменениях, внесенных в издание 15 93 года см. Rowe K.Th. The Countess of Pembroke's Editorship of the Arcadia//PMLA.- 1939.- V.37.- P. 122-138; Godshalk W.L. Sidney's Revision of the Arcadia. Books III-V// PQ.- 1964.- V.43.- P. 171-184. ¹⁸ Davis W.R. A Map of Arcadia: Sidney's Romance and It's Tradition// Sidney's Arcadia.- New Haven & L.: Yale U.P., 1965, p. 4. обе проблемы, ставя вопрос о том, почему конфликт романа принципиально нерешаем и о так называемом "несоответствии" выбранной Сидни повествовательной "формы" "содержанию" романа. В-третьих, постоянное желание Сидни пересматривать и переделывать "Аркадию" невольно заставляет исследователя обратиться к биографии самого Сидни, так называемой "легенде о Сидни" и поставить вопрос о самоидентификации автора в елизаветинскую эпоху. В любом случае, выбор нами для исследования "Новой Аркадии" был сделан не с точки зрения "оценки" того или иного варианта, но диктовался необходимостью ограничения материала по степени присутствия интересующих нас проблем (например, тема рыцарства занимает в "Новой Аркадии" значительно более важное место, чем в "Старой")¹⁹.

С другой стороны, так как предметом данного исследования является проблема включенности текста в культуру эпохи, перед ¹⁹ Необходимо отметить, что выбор "Новой Аркадии" в качестве объекта исследования невольно поставил перед нами и проблему цитации текста. В российских библиотеках, к сожалению, академические издания "Старой"(Sidney P. The Countess of Pembroke's Arcadia. (The Old Arcadia)/ Ed. J. Robertson.- Oxford: Clarendon Press, 1973.) и "Новой Аркадии" (Sidney P. The Countess of Pembroke's Arcadia: the New Arcadia/ Ed.V. Skretkowicz.- Oxford : Clarendon Press; N.Y.: Oxford U.P., 1987.) недоступны. Часть нашей работы, выполненнная в Лондонском университете, проводилась именно с использованием этих изданий, часть, выполненная в Москве- с указанным изданием 1590 г. (имеющимся в Музее Книги РГБ) и с/с Сидни, изданном А. Феллератом (Sidney P. The Complete Works of Sir Philip Sidney.- Cambridge: Cambridge U.P., 1922-1926.- In 4 vols.; "Новая Аркадия"- V. 1, 1922 & 2, 1922; "Старая Аркадия"- V. 4, 1926). Однако неожиданное закрытие фондов РГБ на неопределенный срок сделало издание Феллерата недоступным. Нами было принято решение использовать для цитации версию "Аркадии" 15 93 г. под ред. М. Эванса (Sidney P. The Countess of Pembroke's Arcadia/ Ed. M. Evans.- Harmondsworth: Penguin Books, 1977), сверенную по изданию "Новой Аркадии" 1590 г. Для цитации "Старой Аркадии" мы использовали издание под ред. К. Данкан-Джонс (Sidney P. The Countess of Pembroke's Arcadia (The Old Arcadia).-Oxford., N.Y.: Oxford U.P., 1990 [1985]). При цитировании "Новой Аркадии" указывается часть, глава и страница (напр., NA, III, 5, 167), "Старой"- часть и страница (напр., ОА, I, 56). нами неизбежно встает вопрос о том, что же собственно подразумевается под понятием "елизаветинская культура", возникает проблема изучения ее как особой историко-культурной целостности²⁰. Здесь мы бы наметили четыре взаимосвязанных аспекта проблемы: проблему "национального своеобразия" рассматриваемой культуры, вопрос об особой связи "локальных" культур позднего Ренессанса с другими национальными европейскими культурами, вопрос о "ренессансности" рассматриваемой культуры, и, наконец, проблему феномена "переходности" культуры "позднего Ренессанса"²¹.

Необходимость изучения Возрождения как особого "способа мышления", "мироощущения" уже давно не вызывает сомнений. В частности, актуальность подобных исследований с точки зрения современной культуры обосновывает в недавно вышедшей монографии В.В. Бибихин: "Ренессанс в последние годы едва ли не чаще оказывается темой историко-культурных, чем специальных исследований. Это лишний раз свидетельствует о его продолжающейся актуальности [...] Ренессанс присутствует в современном сознании не только в виде расхожей, историко-культурной тематики (гуманизм, индивидуализм, возрождение античности...) ", но и в виде "внедрившегося" в современное мировосприятие начала, зачастую "непонятного и неосознанного"²². В отечественном литературоведении и культурологии существует ряд

Отметим несколько важных работ по "картине мира" елизаветинской эпохи, оказавших влияние на наше понимание этой культуры: Einstein L. The Italian Renaissance in England.- N.Y.: Columbia U.P., 1902; Roston M. Renaissance Perspectives in Literature and Visual Arts.- Princeton, Oxford: Princeton U.P., 1989 [1987]; Rowse L.A. The Elizabethan Renaissance: the Cultural Achievements .-N.Y.: Charles Scribner's Sons, 1972; Tillyard E.M.W. The Elizabethan World Picture.-L.: Penguin Books, 1963.[1943]; Tuve R. Elizabethan and Metaphysical Imagery.- Chicago; Illinois: U. of Chicago P., 1947. ²¹ Сразу же отметим, что в данной работе мы рассматриваем феномен собственно "ученой", "интеллектуальной" культуры позднего Ренессанса; вопрос об особенностях "популярной", "низовой" культуры не входит в число затрагиваемых проблем. ²² Бибихин В.В. Новый Ренессанс- М. : Прогресс-традиция, Наука, 1998, с. 242. работ, выдвигающих концепции Ренессанса как культурологической целостности²³. Однако большинство этих исследований, за редким исключением, посвящено итальянской ренессансной культуре. Такая ситуация вполне объяснима: ведь именно в Италии Ренессанс возник и нашел свое наиболее полное воплощение. Поэтому исследование национальных вариантов ренессансной культуры, так называемого "Северного Возрождения", культуры "позднего Ренессанса" невозможно без знания их общей основы, итальянского Ренессанса. Однако представляется, что за последние десятилетия в отечественных литературоведении, историографии, культурологии многие аспекты итальянского Возрождения получили достаточное освещение, и потому пришло время обратиться к более подробному исследованию иных европейских "ренессансов". Однако здесь возникает вопрос о том, "ренессансны" ли другие европейские культуры рассматриваемой эпохи и насколько включена в Ренессанс культура XVI в.

Совершенно очевидно, что так называемое "английское Возрождение"- явление, глубоко укорененное в собственно английской традиции, в контексте которой мы и должны рассматривать некоторые его черты (например, проблему "поколений" английского гуманизма, вопрос об особом, настороженно-восхищенном взгляде на итальянскую традицию или об ощущении преемственности между "средневековым", "своим" прошлым и английским настоящим). Однако- как и в случае с другими "локальными" ренессансными культурами- необходимо отметить и особую включенность английской гуманистической культуры в общеевропейские культурные процессы- включенность, отличную и от единого средневекового пространства "наднациональной", "ученой" культуры и от более позднего, современного нам феномена общеевропейского сознания. Вопрос о том, можно ли применить определение "ренессансный" к культурам Северного Возрождения,

В частности, следует упомянуть имена А.Н. Веселовского, А.Ф. Лосева, Л. М. Баткина, B.C. Библера, В.В. Бибихина, Б.Г. Кузнецова, Э.Ю. Соловьева (исследовавшего историю Реформации); из зарубежных исследователей после Я. Буркхардта- прежде всего Э.Гарена, Э. Кассирера, П.О. Кристеллера, Э. Панофского; Э.М.Тиллиарда, А. Лавджоя, С. Гринблатта и др. является одним из самых дискуссионных в современной науке²⁴ (как, собственно, и сам термин "Северное Возрождение"²⁵). При любом решении вопроса, для елизаветинской эпохи²⁶ эта проблема осложняется тем, что перед нами культура второй половины XVI в., отличающаяся не только от итальянского Ренессанса, но и от более раннего "этапа развития" собственно английской культуры Возрождения- и в то же время имееющая общие черты с другими национальными культурами эпохи. "Интернационализм" позднеренессансной гуманистической культуры общеизвестен²⁷, но что именно объединяет ее в единое целое? Иными словами, объясняется ли эта целостность неким общим феноменом "ренессансности" или же перед нами культура, уже во многом противопоставленная "классическому" итальянскому Ренессансу? ²⁴ Он осложняется также существующей в англо-американской науке тенденцией однозначно определять указанную эпоху как "английский Ренессанс". Ср. мнение А.Н. Горбунова о том, что термин "елизаветинская эпоха" для английской культуры в целом соответствует более общему термину "Высокое Возрождение". - См.об этом подробнее Горбунов А.Н. Джон Донн и английская поэзия XVI-XVII веков.- М. : Изд- во Московского Университета, 1993. ²⁵ А.Н. Немилов отмечает, что "понятие "Северное Возрождение", как и термин "гуманизм" в его историческом значении, употребляется зачастую очень неодинаково учеными разной ориентации": так, он может обозначать только страны к Северу от Альп (Францию, Германию, Нидерланды, но не Балакны, Англию, Скандинавию), а может, в расширенной трактовке, включать и Англию, Чехию, Польшу.- Немилов А.Н. Специфика гуманизма Северного Возрождения// Типология и периодизация культуры Возрождения.- М.: Наука, 1978, с. 39. ²⁶ В целом, термин "английское Возрождение" шире термина "елизаветинская эпоха" (относящегося в основном к эпохе правления Елизаветы I, т.е. к 1558-1603 гг.), однако в ряде работ по английскому Ренессансу установилась традиция использовать их как синонимы. ²⁷ В этой связи показательна деятельность самого Сидни, бывшего частью английской культурной и политической жизни (он фактически входил в одну из политических группировок, бывшую одновременно- и это весьма показательно для рассматриваемой эпохи- гуманистическим кружком) и связанного в то же время с гуманистами Парижа, Вены, Праги, Бреслау, Страсбурга, Венеции и т.д.

Можно ли вообще считать елизаветинскую эпоху собственно ренессансным явлением- или же мы имеем дело с некой "переходной" эпохой, "сплавившей" чистый ренессансный стиль с некими "инородными" элементами, стиль "переведенный, переосмысленный, доведенный до крайних и неожиданных следствий"²⁸?

Вопрос о "переходности" Ренессанса²⁹, вообще необычайно сложный, становится особенно важным для рассматриваемой эпохи. Феномен одновременной включенности Возрождения в культуру традиционализма³⁰, "исключительности" ренессансной культуры в

Баткин Л.М. Итальянское Возрождение: проблемы и люди.-М.: Изд-во РГГУ, 1995, с. 40. Ср. "Разве существенно, видеть ли в итальянском и Северном Возрождении местные варианты одного типа культуры или два разных типа (хотя и не чуждых, взаимодействовавших, в конце концов слившихся? [...] Все же без преувеличения можно утверждать, что истолкование сути и границ Возрождения способно повлиять на понимание трудностей и перспектив современного социально-культурного развития. [...] Проблема Возрождения- действительно одна из самых драматических проблем исторического сознания конца XX века".- Idem, с. 40-41. ²⁹ Интересно отметить, что острый интерес современной науки к переходным эпохам, к "точкам разрыва", к "прерывности, точкам излома, нарушения привычного хода вещей" (Фуко М. Археология знания.- Киев: Ника-центр, 1996, с. 12), очевидно, связан с актуальностью этих понятий для культуры постмодернизма- точно так же, как и внимание к "визуальности", "зрелищности" ренессансной культуры, по-видимому, связано с ролью зрительных образов в современной культуре, а внимание к методам исследования истории ранних "антикваров" (о них речь пойдет во второй главе нашей работы) связано с возвратом современной науки к исследованию "уникального" (документа, манускрипта, текста и т.п.) в противовес "стереотипному". Фактически речь опять идет об особойактуальности эпохи Возрождения для современной "переходной", "осколочной" культуры- вопрос, которому посвятил известное исследование А. Хаузер (Hauser A. La Modernite du seizieme siecle.- P.: Seuil, 1956). ³⁰ См. об этом в частности интересную полемическую статью Г.К. Косикова "Средние века и Ренессанс. Теоретические проблемы" в кн. Методологические проблемы филологических наук/ Отв.ред. И.В.Волков.- М: Изд-во Московского университета, 1987.- С. 222-52. С некоторыми положениями этой статьи мы не согласны, однако затронутые вопросы представляются очень важными. европейской культурной истории и Возрождения как начального "этапа" культуры Нового времени, когда была разрушена старая "риторическая" культура, на наш взгляд, делает оправданными два "взаимоуничтожающих" (по выражению М.Л. Андреева) подхода к культуре Возрождения: условно говоря, "массовый" и "интеллектуализирующий". Сторонники первого понимают Возрождение как высшую фазу средневековья, сторонники второго- как универсальный культурный переворот³¹, но в целом все зависит от точки зрения исследователя, от того, какой именно аспект культуры Возрождения выдвигается им на первый план. Для культуры второй половины XVI в.- первой половины XVII в. вопрос о "переходности" приобретает особую остроту, ибо она воплотила, как мы увидим далее, многие тенденции традиционалистской культуры в весьма "наглядной" форме и одновременно стала знаком и залогом возникновения культуры "современности". Кроме того, в эту эпоху постепенно шло крушение не только "средневековой", "традиционалистской", "риторической" культуры, но и постепенный отход от "ценностей" Возрождения³². Рубеж XVI- XVII вв. является особым временем, парадоксальным образом соединившим в едином диалоге, хрупком равновесии несоединимые (с современной точки зрения) понятия, тенденции и системы, как бы доводящим до предела, до крайней точки тенденцию "ренессансного диалогизма"³³. ³¹ См. об этом подробнее Андреев М.Л. Культура Возрождения// История мировой культуры. Наследие Запада. Античность. Средневековье. Возрождение: Курс лекций.- Под. ред. С.Д. Серебряного- М. : РГГУ, 1998, с. 326-331. ³² Ср. мнение М.Л. Андреева: "Его [Возрождения как явления мировой культуры] специфику составляет совмещение двух противоположных по направленности импульсов: традионалистского [...] и инновационного [...] Понимание нормативности как по преимуществу стилевой поставило центр культуры Возрождения риторику, а всем культурным языкам сообщило отчетливую эстетическую окрашенность. Постренессансная европейская культура восприняла художественные достижения Возрождения, но отправной точкой ее дальнейшего развития стало разрушение ренессансного эстетического синкретизма."- Андреев М.Л. Idem, с. 406. ³³ Ср. следующее замечание Л.М. Баткина: "Ренессансный индивид впервые сталкивал внутри себя разные культурные позиции, не становясь

Должны ли мы в данном случае говорить о новой культурной эпохе или же о "зрелом", "позднем" Ренессансе? Здесь же неизбежно возникает и вопрос о маньеризме как о "стиле и идейной, культурологической подоснове" культуры XVI-XVII вв.³⁴- термин, который одни исследователи (например, А.Н. Горбунов) вообще не склонны применять к позднеренессансной культуре, другие употребляют синонимично с термином "Ренессанс"³⁵, третьи же настаивают на доминантном положении этого понятия по отношению к культуре конца XVI-начала XVII вв. Как отмечает Л. И Тананаева, "вниз" от барокко начинается теоретическая разноголосица и путаница установочных суждений"³⁶.

Помимо вышеуказанных работ Л.М. Баткина и А.Н. Немилова критериям определения "ренессансности" той или иной культуры, а также специфике Северного Возрождения посвящено большое количество работ как отечественных, так и зарубежных исследователей. Ограничения, накладываемые требованиями к объему диссертационной работы, не позволяют нам подробно остановиться на всех известных нам исследованиях, поэтому представлется целесообразным отметить ряд работ, оказавших непосредственное влияние на становление нашей концепции Северного Возрождения. В монографии М.Т. Петрова "Проблема Возрождения в советской науке. Спорные вопросы региональных ренессансов"³⁷ полностью ни на одну из них и становясь тем самым их творцом, вырабатывая при этом самого себя, свою собственную индивидуальность, субектность". - Баткин Л.М. Idem, с. 208. См. об этом также весь раздел "Диалог" в указанном сочинении Л.М. Баткина (Idem, с. 151-208) . ³⁴ Тананаева Л.И. Рудольфинцы. Пражский художественный центр на рубеже XVI- XVII веков.- М.: Наука, 1996, с. 6. ³⁵ Ср. "The hybrid arts [...]- which on both sides of the Channel are listed under the renaissance or mannerism".- Van Dorsten J. The Radical Arts. First Decade of an Elizabethan Renaissance.- Leiden: At the University press; L.: Oxford U.P., 1970, p. 40. ³⁶ Тананаева Л.И. Некоторые концепции маньеризма и изучение искусства Восточной Европы конца XVII и XVIII веков// Советское искусствознание.- 1987.- Вып. 22, с. 123. ³⁷ Петров М.Т. Проблема Возрождения в советской науке. Спорные предлагается "взгляд на Ренессанс сквозь призму глобальной, всемирной проблематики"(с. 5) и ставится вопрос о том, целесообразно ли применение термина "Возрождение" по отношению к неитальянской и неевропейской культурам. Итогом работы становится ряд критериев, которые, как полагает автор, определяют специфику итальянского Ренессанса и должны применяться при решении вопроса о "ренессансности" других эпох. К числу таких критериев Петров относит: "Возрождение как расцвет культуры", "Возрождение как переворот в культуре", "Возрождение как переходная эпоха", Возрождение как обращение к древности (с. 151-170). Данные критерии отнюдь не бесспорны- но, как отмечает автор монографии, "любое исследование, посвященное рассмотрению такой проблемы, как Возрождение, просто не может не быть дискуссионным"(с. 4). Специфике Северного Возрождения (на материале искусства Восточной Европы) посвящен также посвящен ряд работ Л. И. Тананаевой³⁸, выделяющей ряд важных особенностей культуры второй половины XVI- начала XVII вв. Из работ зарубежных исследователей отметим ставшую классической монографию О. Бенеша "Искусство Северного Возрождения. Его связь с современными духовными и интеллектуальными движениями" , отметившего, что Северное Возрождение- это, безусловно понятие не столько географическое, сколько историко-культурное и художественное. Специфика Северного вопросы региональных ренессансов. - Л.: Наука, 1989.

Тананаева Л.И. Некоторые концепции маньеризма и изучение искусства Восточной Европы конца XVII и XVIII веков// Советское искусствознание.-1987.- Вып. 22.- С 123-167; Тананаева Л.И. Рудольфинцы. Пражский художественный центр на рубеже XVI- XVII веков.- М.: Наука, 1996.

В первой из указанных статей дается также один из самых полных обзоров работ зарубежных исследователей по проблемам Северного Возрождения и маньеризма. ³⁹ Бенеш О. Искусство Северного Возрождения. Его связь с современнными духовными и интеллектуальными движениями.- М.: Искусство, 1973 [1945].

Возрождения для Бенеша во многом сводится к усложненному интеллектуализму и развитию научной мысли на рубеже XVI- XVII вв. Важными в данном контексте представляются также работы Р. Д. В. Эванса "Рудольф II и его мир"⁴⁰,рассмотревшего специфику Северного Возрождения на примере пражского гуманистического движения, рудольфинской культуры (и одновременно отметившего ее интернациональность) и недавно вышедшее исследование М. Ростона "Ренессансные черты в литературе и изобразительном искусстве"⁴¹, посвященное "ренессансности" английского Возрождения⁴².

Стилистическим аспектам изучения позднего Ренессанса и маньеризма также посвящен ряд важных исследований. В частности, к проблеме Ренессанса как стиля обращается Р. И. Хлодовский в статье "О ренессансе, маньеризме и конце эпохи Возрождения в литературе Западной Европы"⁴³. Автор статьи подходит к проблеме с точки зрения вопроса об "историческом стиле", предлагая различать представление о Ренессансе как о "классическом стиле литературы Италии"(с. 121) и более широкое понятие "(литература) эпохи Возрождения". Понятие стиля как "сложного, многогранного, комплексного понятия", "некого определенного соотношения искусства и действительности" затрагивается в статье Б. Р. Виппера⁴⁴. Из других работ отечественных исследователей, посвященных проблеме разграничения понятий "Ренессанс"/ "маньеризм"/ "барокко" ⁴⁰ Evans R.J.W. Rudolph II and His World.- L.: Thames and Hudson, 1997 [1973]. ⁴¹ Roston M. Renaissance Perspectives in Literature and Visual Arts.- Princeton, Oxford: Princeton U.P., 1989 [1987]. ⁴² Более подробно на работах Тананаевой, Эванса и Ростона мы остановимся в 1 главе и "Заключении". ⁴³ Хлодовский Р.И. О ренессансе, маньеризме и конце эпохи Возрождения в литературе Западной Европы// Типология и периодизация культуры Возрождения.- М.: Наука, 1978.- С. 120-139. ⁴⁴ Виппер Б.Р. Введение// Ренессанс. Барокко. Классицизм. Проблема стиля в западноевропейском искусстве XV- XVII веков/ Отв. необходимо отметить статьи А.А. Аникста, А.Т. Парфенова,

А. А. Смирнова и К. А. Чекалова⁴⁵. Из работ зарубежных ученых следует прежде всего указать известные исследования М. Дворжака, Э. Баттисти, В.Фридлендера, А.

Хаузера и Д. Шермана⁴⁶.

Наша работа не абсолютизирует ни один из отмеченных подходов к изучению ренессанснои (позднеренессанснои) культуры.

С одной стороны, уточнение дискуссионных литературных/культурных понятий ("Ренессанс", "маньеризм", "стиль", "культурная эпистема", "ментальность", "культурный переворот" и т.п.) не входит в число приоритетных задач нашей работы⁴⁷. Такого рода ред. Б.Р. Виппер и Т.Н. Привалова.- М.: Наука, 1966.- С. 5-11. ⁴⁵ Аникст А.А. Ренессанс, маньеризм и барокко в литературе и театре Западной Европы// Ренессанс. Барокко. Классицизм: Сб науч. статей.- Отв. ред. Б.Р. Виппер и Т.Н. Привалова.- М. : Наука, 1966.- С. 178-244;

Парфенов А. Т. К проблеме маньеризма в английской драматургии эпохи Возрождения// Известия АН СССР. Литература и язык, 1982.- Т. 41.- N5.- С. 442-453;

Смирнов А.А. Шекспир, ренессанс и барокко// Из истории западноевропейской литературы.- М.; Л.: ГИХЛ, 1965.- С. 181-206;

Чекалов К.А. Черты маньеризма в романе О. Д'Юрфе "Астрея"// Вестник МГУ. Сер.9. Филология, 1985.- N1.- С.26-32. ⁴⁶ Дворжак М. История итальянского искусства в эпоху Возрождения. Курс лекций/ Пер. И.Е. Бабанова.- т.2. XVI столетие.- М., 1978; Battisti Е. L'Antirinascimento.- Milan: Feltrinelli, 1962; Battisti E. Sfortune del Mannerismo//Rinascimento e Barocco.- 1960.-P. 216-37 и др. работы данного автора; Friedlaender W. Mannerism and Antimannersim in Italian Painting.- N.Y.: Columbia U.P., 1957; Hauser A. Mannerism. The Crisis of the Renaissance and the Origin of Modern Art.- L.: Routledge and Kegan Paul, 1965; Shearman J. Maniera As an Aesthetic Ideal// The Renaissance and Mannerism, Studies in Western Art.- 1963.- V. II.- P. 200-211; Shearman J. Mannerism.- L., Harmondsworth: Penguin Books, 1967. ⁴⁷ Отвечая на некоторые замечания, высказанные в процессе обсуждения нашей работы, мы должны пояснить, почему мы сознательно практически не употребляем термин "маньеризм" применительно к английской культуре, но предпочитаем ограничиться употреблением исследование потребовало бы опоры на гораздо больший (по объему) материал, чем единичный литературный текст, пусть и написанный "типичным представителем" своего времени, сопоставляемый с другими текстами эпохи и рассматриваемый в контексте иных культурных явлений. Для нас важнее через конкретный текст, через особенности его поэтики понять культурные механизмы эпохи, дать тексту возможность "заговорить", попытаться прояснить его "темные" места, по возможности не "вчитывая" в него заранее заданные установки. С другой стороны, наша работа не является и монографическим анализом "формальных" характеристик "Новой Аркадии". Наша задача- совмещение "микроанализа" конкретного текста и "макроанализа" культурной и интеллектуальной среды эпохи (именно в указанной последовательности).

И вот здесь возникает второй из поставленных выше вопросов: какую методику должен избрать исследователь, руководствующийся подобного рода принципами? Этот вопрос, на наш взгляд, является центральным не только для нашей работы, для "литературоведа-практика", занятого, например, исследованием истории литературы определенной эпохи, но и для современной теории литературы и философии литературоведения. С одной стороны, плодотворность совмещения литературоведения, истории и культурологии несомненна- особенно для исследования литературы Ренессанса, рабочего термина "поздний Ренессанс". Термин "маньеризм" употребляется в разных исследованиях как минимум в четырех значениях: как стиль в узком значении слова, противопоставляемый, часто в оценочном плане, ренессансным явлениям в искусстве (см., например, упомянутую статью А.А. Аникста); как стиль, рассматриваемый на широком культурном фоне и признаваемый частью, поздним этапом развития ренессансных тенденций в искусстве и культуре (см., напр., работы Л.И. Тананаевой); как стиль, последовательно противопоставленный и Ренессансу и барокко (см., напр., указанную монографию В. Фридлендера); как вневременное явление, которое можно найти в любой эпохе (именно так этот термин употребляет, например, Э.Р. Курциус). Мы употребляем термин маньеризм во втором из указанных значений- однако думается, что не все читающие данную работу будут ориентироваться на такое понимание термина. Представляется, что употребление термина "маньеризм" без необходимого пространного пояснения внесло бы элемент неопределенности в диссертацию. эпохи, отличавшейся особым "синтетизмом", когда существовали представление о центральной роли литературного творчества, литературной теории и филологии в целом в эстетике и системе "гуманистического знания"(studia humanitatis) , особый синкретизм разных научных дисциплин (ср. также представления об "универсальном человеке", овладевшем всеми областями человеческого знания). Кроме того, такого рода совмещение разных дисциплинарных подходов находится в русле современного расширительного понимания предмета литературоведения⁴⁸- и однако представляется, что "интердисциплинарность", синкретизм научных дисциплин, практически всегда имеющий место при исследовании Ренессанса, диктуется не только и не столько современной "модой", сколько самим материалом. С другой стороны, такого рода расширительность таит в себе определенную опасность "утраты литературоведением собственного предмета"⁴⁹. Многие современные методики исследования текстов, от постструктурализма до нового историзма, зачастую используют литературное произведение лишь как определенного рода "инструмент" для доказательства правоты той или иной теории - "в общем русле той тенденции современного научного мышления, которая сделала изящную словесность испытательным полигоном для разного рода концепций философского, культурологического, социологического и даже естественнонаучного характера"⁵⁰. Показателен в этой связи уже упомянутый "новый историзм"/"новая историческая наука" (New Historicism) и родственный ему "культурный материализм" (Cultural Materialism)⁵¹- два популярных, особенно среди исследователей ⁴⁸ Как указывает И.П. Ильин, в настоящее время "литературоведение [...] перестает быть только наукой о литературе и превращается в своеобразный способ современного философского мышления".- Ильин И. П. Постструктурализм// Современное зарубежное литературоведение.- М.: Интрада, 1996, с. 108. ⁴⁹ Косиков Г.К. От структурализма к постструктурализму (проблемы методологии). Монография.- М.: Издательство "Рудомино", 1998, с. 62. ⁵⁰ Ильин И.П. Idem, с. 108. ⁵¹ Начало направлению "нового историзма" было положено в работах Стивена Гринблатта и Джонатана Голдберга (см. особенно Greenblatt S. J. Renaissance Self-Fashioning From More to Shakespeare.- Chicago & L. : The U. of Chicago P., 1980). Движение, отчасти продолжающее английского Возрождения, направления современной англоамериканской истории, филологии и культурологии, рассматривающих литературное произведение лишь в качестве "инструмента" для изучения "реальности" в ее социальных и идеологических аспектах. Между тем такой подход игнорирует литературный текст как особого рода целостность, работающую по особым законам- и, к сожалению, именно он демонстрирует отсутствие сильной литературоведческой базы, очевидное во многих работах современных англо-американских исследователей литературных текстов. Впрочем, возникновение "нового историзма" вполне объяснимо- он появился в противовес ранее популярной методологии "новой критики", наоборот выдвигавшей на первый план эстетические и формальные аспекты традиции марксистского литературоведения и историографии, возникло на волне отрицания англо-американской "новой критики" и деконструктивизма. В качестве основного объекта для своих исследований "новые историки" избрали английский Ренессанс. Более того, сам термин "Ренессанс" (особенно по отношению к культуре Северного Возрождения) в последнее время сдает свои позиции как слишком "элитарный", ориентированный на изучение культуры лишь одного из "слоев" общества, "обращенный в прошлое" и не улавливающий связи с современностью, уступая место более "политически корректному" термину "Early Modern culture/epoch". О споре сторонников старой и новой терминологии свидетельствует недавняя смена термина "Renaissance" на "Early Modern" в названии американского журнала "Journal of Medieval and Early Modern Studies". Проблеме "ренессансной" терминологии был посвящены отдельные выпуски следующих двух журналов: Discoveries. The South-Central Renaissance Conference News and Notes.- 1998.- V. 16.- N1. и American Historical Review.-1998.- V. 103.- N. 1. См. также следующую статью Marcus L. Renaissance/Early Modern Studies//Redrawing the Boundaries: The Transformation of English and American Literary Studies/ Ed. S. Greenblatt and G. Gunn.- N.Y.: Modern Language Association of America, 1992.- P. 41-63.

Важно однако, что хотя рассмотрение культуры Возрождения в свете дальнейшего развития европейского общества представляется весьма интересным и хотя культура других социальных групп ренессансного общества, безусловно, заслуживает внимания, литературовед чаще всего все же изучает именно "элитарные" произведения, созданные писателями-гуманистами. литературного произведения⁵². Конечно, некоторые рассуждения сторонников "чистого" литературоведения легко опровержимы- и однако понятна та озабоченность, которую у многих исследователей вызывает распространение "исторических" методик исследования в литературоведении, сторонники которых зачастую не бережно "вопрошают" исследуемый текст, но используют его как полигон для доказательства различного рода "готовых" концепций.

Как показывает анализ статей и монографий последнего десятилетия, вопрос о методологии междисциплинарных исследований текстов эпохи Возрождения является краеугольным камнем и наиболее дискуссионной проблемой работ о Ренессансе- и речь идет уже не просто о расплывчатости терминологии, стилистической разноголосице или об установлении четких хронологических границ эпохи Возрождения, но о самих основах существования ренессансных исследований. Подтверждением актуальности проблемы является недавний, двадцать пятый (юбилейный) выпуск журнала "English Literary Renaissance" (далее ELR), в котором виднейшие исследователи английского Ренессанса, А.С. Гамильтон, Л. Джардин, А. Паттерсон, А. Л. Прескотт и др., высказывают свое мнение о современном состоянии исследований ренессансной литературы (показательно при этом, что этот "литературоведческий" журнал в последнее время все чаще становится местом публикации историко-социологических исследований). В статье "Возрождение научного интереса к английскому литературному Возрождению"⁵³, посвященной английскому Возрождению конца XVI в., один из самых авторитетных исследователей ⁵² Появление самой "новой критики" произошло в противовес школам второй половины XIX века (позитивизм, культурно-историческая школа и др.), которые пытались применить к искусству методы естественных наук. Сама история литературоведения последних двух столетий строится как постоянный спор между указанными двумя подходами- и свою задачу мы видим в том, чтобы попытаться совместить две методологии, не абсолютизируя ни одну из них.- Подробнее о смене "исследовательских парадигм" в литературоведении см. в указанной работе Г.К. Косикова. ⁵³ Hamilton А. С. The Renaissance of the Study of the English Lterary Renaissance// ELR.- 1995.- V.25.- N 3.- P. 372-388. английского Возрождения А. С. Гамильтон обращается к проблемам методологии ренессансных исследований. Как указывает Гамильтон, начиная с 1980х гг., в науке произошло возрождение интереса к европейскому Возрождению, в том числе в его английском варианте. В какой-то степени это возрождение стало "двойным"- одновременно произошел всплеск интереса к исторически ориентированным исследованиям английской науки начала XX в. Автор статьи цитирует слова известного последователя "новой исторической науки", Л. Монтроуза, писавшего о том, что "исследования английской ренессансной литературы в последнее время характеризуются возобновлением интереса к вопросам "истории"⁵⁵. Более того, именно "новому историзму" мы во многом обязаны возникновением современного представления об актуальности исследований художественной литературы и культуры Ренессанса. Однако, как указывает Гамильтон, возрождение интереса к исторической методологии в английском литературоведении, ставшее реакцией на формализм и новую критику, произошло засчет "переключения интереса с художественной формы на содержание- то есть с искусства использования писателем слова на сами слова с точки зрения отражения в них реалий исторической эпохи". Произошла подмена исследований конкретных особенностей литературного произведения общим исследованием культурных реалий, отразившихся- а точнее "заложенных, вкрапленных" (embedded)- в тексте. Историк культуры отныне "не уделяет особого внимания характерным особенностям художественного текста и литературной традиции"- а ведь, по иронии судьбы, ⁵⁴ При этом следует отметить, что Ренессанс оказался весьма благодатным материалом для применения "исторических" методик: как уже отмечалось, "новй историзм" возник именно среди ученых, изучающих литературу эпохи Возрождения. Мы видим здесь еще одно доказательство созвучия эпох: именно в эпоху Возрождения, как будет видно из дальнейшего исследования (см. главу 2), были заложены основы современной исторической науки, фактически появилось представление об истории в современном смысле этого слова. ⁵⁵ Montrose L. Renaissance Literary Studies and the Subject of History// ELR, 1986.- V.16,- N 1, p.5. английские художественные тексты конца XVI в. "характеризуются прежде всего именно усложненностью и "искусственностью" формы" (с.372). Кроме того, произошедший не так давно переход от использования термина "Ренессанс" к термину "раннее Новое время" (Early Modern epoch⁵⁶) , по мнению исследователя, создает опасный прецедент трактовки далекой исторической эпохи в современных культурных категориях. В качестве примера Гамильтон приводит изменение терминологии ренессансных исследований со времен Холодной войны, когда преобладали слова "конфликт", "борьба", "напряженность" и др., к посткоммунистической эпохе, когда в исследованиях сторонников "новой исторической науки" все большее место начинают занимать слова "переход", "слом", "присвоение" и т.п. Исследователь приходит к выводу, что прорыв, выход на новый этап в исследовании литературы английского Возрождения невозможен без соединения современных "исторических" методик исследования с вниманием к собственно литературоведческим аспектам художественных текстов.

Помещенная в этом же номере журнала статья Л. Джардин "Трудности истолкования Ренессанса"⁵⁷ поражает несходством понимания проблемы. Л.Джардин является активной сторонницей "новой исторической науки" и современных историко-социологических методик. Исследовательница рассматривает влияние вышеупомянутой "программной" для сторонников "новой исторической науки" книги Стивена Гринблатта "Ренессансное самосозидание", фактически заложившей основы "нового историзма"⁵⁸, на современных исследователей литературы Возрождения. Джардин указывает, что, несмотря на новаторскую методику Гринблатта, в его монографии ⁵⁶ Этому термину, на наш взгляд, пока нет аналога в отечественной науке, так как термин "Новое время" не соответсвует хронологической и культурной наполненности рассматриваемого английского термина, а термин "раннее Новое время" все еще звучит довольно экзотично. ⁵⁷ Jardine L. Strains of Renaissance Reading// ELR.- 1995.- V.25.- N 3.- P. 289- 306. ⁵⁸ Проблемам "новой исторической науки" посвящен отдельный выпуск традиционное литературоведение все еще шло бок о бок с новой методологией. Однако к настоящему времени собственно литературоведческие исследования ренессанснои литературы и работы, ведущиеся в традиции "новой исторической науки" (особенно тендерные, деконструктивистские исследования, а также работы последователей идей Фуко о принуждении и насилии), все больше расходятся. В отличие от Гамильтона, Джардин не видит в этом тревожных симптомов. Статья А. Паттерсон "Неужели вы до сих пор читаете Спенсера?"⁵⁹, продолжая спор о необходимости взаимодействия литературоведения и истории, говорит о неправильности отмеченного Джардин разделения. Как и Гамильтон, Паттерсон указывает на то, что дискуссия о терминах "Ренессанс" и "раннее Новое время" является не узко терминологическим спором, но отражает разность методологических установок исследователей. Сторонники первого термина, представители "старой школы" исследований Ренессанса делают акцент на изучении итальянской культуры, истории искусства и интеллектуальной истории, неоплатонизма, на преемственности классической и ренессанснои традиций; сторонники второго термина- на исследовании английского Возрождения, социально-политических проблем, становления в эпоху Возрождения современной культуры. Если первые зачастую являются романтиками и сторонниками "чистого искусства", то вторые- скептиками, эмпириками и прагматиками. Второй подход также отражает переключение внимания с собственно литературоведческой проблематики на проблемы истории, социологии, политики. Но несмотря на то, что предпосылки и фокус исследований Ренессанса столь сильно изменились за последние два десятилетия, в науке так и не выработана новая методология прочтения текста с учетом исторических аналогий. Полемизируя с Джардин, Паттерсон отмечает, что необходимо создание новой методики, которая смогла бы "впустить" наше знание "о тексте" в процесс анализа и журнала ELR.- См. ELR.- 1986.- V. 16,- N6. ⁵⁹ Patterson A. Still Reading Spenser After All These Years?-ELR.- 1995.- V. 25.-N 3.- P. 432-444. объяснения этого текста, соперничая и дополняя, но не отменяя анализа формальных сторон самого литературного произведения.

Итак, старая аристотелевская коллизия "поэт"/"историк", которая, как будет видно из нашей работы (см. 2 главу), была столь важной для современников Сидни, не утратила своей актуальности и для современного литературоведения, одной из самых актуальных задач которого (по крайней мере на материале литературы эпохи Возрождения) становится поиск некого плодотворного "третьего пути"⁶⁰. Попыткой решения этого вопроса стало возникновение нового направления в современных междисциплинарных исследованиях, так называемой "интеллектуальной истории" (в ее "европейском" понимании⁶¹)- ⁶⁰ Необходимо отметить, что эта проблема, хотя и в несколько другом аспекте, актуальна и для отечественного литературоведения- и не только в свете выработки "третьего пути" между "формализмом" и "вульгарным социологизмом". Большинство работ по литературе средневековья и Возрождения (и других эпох), которые считаются лучшими в отечественной науке и которые первыми даются для освоения студентам-литературоведам (исследования Л.М. Баткина, А.Я. Гуревича, С.С. Аверинцева, Ю.М. Лотмана и др.) фактически пересекают границы дисциплин, совмещают бережный анализ формальных сторон текста с прекрасным знанием "затекстовых" реалиий. Ср. следующее замечание С.С. Аверинцева: "Вопрос о поэтике ранневизантийской литературы- двуединый вопрос. Один аспект проблемы- история и человек; второй ее аспект- человек и слово. Литературное слово должно быть соотнесено с историей, с социальными и политическими реалиями истории, но соотнесено не иначе, как через человека. [...] Человеческое содержание может найти в литературном слове не только прямой, но и косвенный, парадоксальный выход. [...] Последствия каждой из этих [ранневизантийских] предпосылок должны быть прослежены до самых конкретных частностей жанровой формы и сцепления слов".- Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы.- М.: Coda, 1997, с. 7-8. ⁶¹ В Америке, как отмечает А. Пэгден, термин "интеллектуальная история" зачастую наполняется иным, прямо противоположным содержанием: "In the United States today, Intellectual History is a term that describes a generally Marxist, sometimes Freudian, increasingly post-structuralist understanding of the ordering of the political consciousness of the past hundred years or so".- Pagden A. направления, которое, опирается на опыт духовно-исторической школы, герменевтики Шлеермахера и Дильтея, истории идей Лавджоя, Боаса и Скиннера, истории ментальностей школы Анналов, постструктурализма (в том числе и археологию знания Фуко)⁶². Часто отмечаемая критиками направления размытость термина "интеллектуальная история", эклектизм этой дисциплины, отсутствие единой методологии во многом объясняется ее принципиальной установкой на "междисциплинарность и интегральность"⁶³, стремление объединить различные науки (историю, литературоведение, искусствознание, философию, социологию и т.д. ) в рамках единой дисциплины- или, точнее говоря, исследовательской установки⁶⁵. Иными словами, интеллектуальная история стремится преодолеть расколотость современного гуманитарного знания. Идеальным объектом исследования для интеллектуальной истории является документ, текст (в широком смысле термина)- причем взятый в аспекте своей "единственности", "уникальности"- который, по выражению Д. Р. The Rise and Decline of Intellectual History// Intellectual News . -1996.- N 1, p. 14. ⁶² Подробное рассмотрение сходства и различий, существующих между терминами "интеллектуальная история", "культурология", "история идей", "история ментальностей" и пр. не входит в число основных задач нашей работы. ⁶³ Репина Л. П. Что такое интеллектуальная история?// Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории/ Под ред. Л.П. Репиной и В.И. Уколовой.- 1999.- N 1, с. 6. ⁶⁴ Точнее говоря, различные виды "исторического" знания: историю литературы, историю искусства, историю философии, историю научных учений и т.д. ⁶⁵ Ср. замечание Б. Келли: "In terms of hermeneutics intellectual history is not really a discipline but rather a point of view".- Kelley D.R. Prolegomena to the Study of Intellectual History// Intellectual News,- 1996.- N 1, p. 14. Вторит ему Э. Тортароло: "I would rather pick up Kelley's descriptive definition of intellectual history as comprising a range of approaches to the text, which intellectual historians analyse with all possible techniques and asking all possible questions".- Tortarolo E. Intellectual History and Historiography// Intellectual News.- 1996.- N 1, p. 17-18.

Келли, после потери историей "невинности"⁶⁶ остается единственным доступным для исследования источником, конкретным выражением исторических "идей". В то же время этот текст рассматривается в аспекте своего взаимодействия с другими текстами эпохи, в неком едином интеллектуальном и культурном пространстве-интеллектуальная история становится "способом, или способами рассмотрения человеческого прошлого в его целостности"⁶⁷. При таком подходе идеальной "исследовательской единицей" является не только работа одного ученого, но труд целого коллектива исследователей, причем не столько в рамках "административного", сколько в рамках "духовного" единства: каждый исследователь работает в рамках своей области, дисциплины, интересов к тому или иному аспекту человеческого прошлого, но из пересечения работ, перекрещения дисциплин, из постоянного обмена идеями рождается особый синтез. Конечно, подобный обмен в той или иной форме лежит в основе деятельности любого научного сообщества-но, пожалуй, только интеллектуальная история превращает его в сознательную установку.

Важной вехой в становлении интеллектуальной истории стало создание в 1994 г. Международного общества

Имеется в виду крушение в XX веке веры в существование "единственного" прошлого, которое можно "реконструировать". См. об этом, напр., Berkhofer R. F. The Challenge of Poetics to (Normal) Historical Practice// Poetics Today.- 1988.- V. 9.- N 2.- P. 435-452; Megill A. Grand Narrative and the Discipline of History// A New Philosophy of History/ Ed. F. Ankersmit and H. Kellner.- Chicago: U. Of Chicago P., 1995.- P. 151-73, 263-71 и др. ⁶⁷ Kelley D.R. Idem, p. 13. ⁶⁸ Недаром одной из форм работы интеллектуального историка становится не только написание работы или участие в неком научном мероприятии (семинаре, конференции) , но и неформальный обмен идеями и мнениями, открытость вопросам и стремление постоянно задавать вопросы специалистам смежных дисциплин. Интересно, что особым феноменом становится общение в едином "поле" Интернета (часто воспринимающееся как знак определенной "несерьезности" и "ненаучности" в России, но давно уже ставшее одним из важных средств обмена информацией западных исследователей)- возможно, мы присутствуем при начале новой научной революции, связанной с увеличением степени открытости научного мира. интеллектуальной истории (ISIH), которое с 1996 г. стало издавать новый журнал "Intellectuaa News. Review of the Intellectual Society for Intellectual History". Первый номер журнала включает ряд статей, посвященных именно методологии нового научного направления (в целом необходимо отметить, что в силу вышеуказанных причин интеллектуальная история является одной из тех дисциплин, которая столь хороша на практике- ср. огромное количество исследований, сделанных в рамках разных гуманитарных наук, в название которых входит ключевая фраза "интеллектуальная история",-но основу которой трудно определить в теории). Программной является перепечатанная из "Journal of the History of Ideas" статья Д. Келли "Введение в методологию интеллектуальной истории"⁶⁹, некоторые положения которой уже рассмотрены нами в предыдущем абзаце. Отмечая, что в XX в. интеллектуальная история возникла и получила признание, Келли тем не менее указывает, что она все еще занимает "аномальное положение" среди других гуманитарных наук: с одной стороны, она является одним из направлений истории, с другой- выходит за ее границы и ставит ряд вопросов, не ставившихся в рамках "традиционной истории" (с. 13) . Говоря о междисциплинарном характере интеллектуальной истории и о том, что сфера ее интересов (философия, литература, язык, искусство, наука и т.д.) пересекается с объектом исследования других наук, каждая со своими методологическими и исследовательскими установками, Келли пытается определить методологию собственно интеллектуальной истории, говоря, что "задача и долг интеллектуального историка заключается в изучении тех областей человеческого прошлого, от которых сохранились расшифровываемые следы (знаки), как правило письменные или изобразительные, и в дальнейшем объяснении их при помощи современного языка" (с.13-14). Соглашаясь с Келли, Э.Тортароло в статье "Интеллектуальная история и ⁶⁹ Kelley D.R. Prolegomena to the Study of Intellectual History// Intellectual News.- 1996.- N 1.- P. 13- 14. историография"⁷⁰, отмечает, что термин "интеллектуальная история" слишком расплывчат и что зачастую "трудно установить некую общую основу в виде единой методологии или всеми признаваемого набора исходных положений об исторической реальности, ее структуре и отношениях между прошлым и историком"(с. 17). Исследователь отмечает, что "если знание о прошлом возможно, то только в форме эстетического интуитивного "схватывания" значения сохранившихся фрагментов или же в форме анализа текстов разной природы, смысл которых мы должны понять в собственном культурном контексте". Интеллектуальный историк, таким образом, прежде всего заинтересован в "установлении отношений между текстом и миром внетекстового опыта"(с. 18). Э. Пагден в статье "Взлет и падение интеллектуальной истории"⁷¹, рассматривая историю возникновения дисциплины, отмечает, что основной задачей интеллектуальной истории является дальнейшая разработка собственной методологии, отличной от истории идей, ментальностеи, истории философии Гегеля и последователей и современной истории политической мысли. Пагден говорит, что интеллектуальная история сможет "работать" только в том случае, если появится некое "поле", "форум", на котором "традиционалисты" смогут говорить с "модернистами", историки науки- с историками искусства и т.д. (с. 15). Другие статьи сборника рассматривают связь интеллектуальной истории с литературоведением, историей искусства, историей философии, историей науки, историей книги, историей музыки и другими дисциплинами- авторы статей, являясь "узкими" специалистами в рамках своей дисциплины, в то же время считают себя интеллектуальными историками. Мы далеки от того, чтобы абсолютизировать и эту исследовательскую методику (которая, кроме того, говорит о принципиальной нежелательности абсолютизации какой бы то ни было ⁷⁰ Tortarolo Е. Intelletcual History and Historiography// Intellectual News.- 1996.- N 1.- P. 17-18. ⁷¹ Padgen A. The Rise and Decline of Intellectual History// Intellectual News.- 1996.- N 1.- P. 14- 15. методики). Интеллектуальная история во многом является продуктом постмодернизма, беря от него отмеченные выше положительные и отрицательные черты. Однако безусловно, отмеченные черты этого нового направления, во многом, кстати, сближающие его с некоторыми установками ренессансных гуманистов (возврат к "studia humanitatis", возникновение новой "республики ученых", стремление к диалогу, сосуществованию и примирению антагонистических направлений и т.д.) делает его важным подспорьем для исследователя Ренессанса. Кроме того, для литературоведа важно, что данное "историческое" направление не требует отказа от собственно литературоведческих методик анализа текста, а наоборот стремится свести воедино как можно большее число возможных исследовательских методик. Здесь мы видим возможность выхода на некий принципиально иной уровень научного синтеза, чем тот, который существует в рамках "только" литературоведения⁷².

Таким образом, все вышесказанное лишь доказывает необходимость создания исследований, рассматривающих елизаветинскую эпоху как культурологическую "ренессансную" целостность, анализируемую сквозь призму конкретных текстов, авторов, жанровых моделей, общей литературной ситуации. Такой подход дает возможность понять, как в данной культуре, литературе функционировал литературный текст, каковы были представления о роли автора или месте определенного жанра в системе жанров эпохи, и одновременно исследовать роль литературной и культурной традиции, историко-культурного окружения при создании конкретного произведения. Таким образом, в основе данной работы лежит стремление объединить литературоведение, историю, антропологию и культурологию, выработать такую "синтезирующую" методику, которая дала бы ⁷² Ср. замечание Г. К. Косикова "Для того, чтобы смог осуществиться подлинный синтез гуманитарных наук в целях изучения литературы, одна из этих наук неизбежно должна взять на себя роль синтезирукщего начала. Это значит, что она должна, не посягая на автономность других гуманитарных дисциплин в их собственной сфере, уметь интегрировать их в себе, подчинять их результаты своим собственным целям и задачам, своей методологии".- Косиков Г.К. Idem, с. 73. возможность исследовать культурологические основы Ренессанса, не нарушая при этом целостности конкретного произведения⁷³.

От определения методологии исследования и обзора работ общего характера представляется целесообразным перейти к описанию исследований, более непосредственно связанных с проблематикой и тематикой диссертации. Мы не можем, к сожалению, подробно остановиться на публикациях по каждому разделу работы. В связи с этим мы даем во "Введении" только обзор "программных" работ последних лет по "Аркадии" и творчеству Ф. Сидни (важные работы по проблемам пасторалеведения, истории, теории литературы, проблеме визуальности и др. будут в той или иной степени затронуты нами в основной части работы).

Как уже указывалось выше, существующая на Западе литература по творчеству Сидни весьма обширна. Кроме того, исчерпывающий обзор работ по "Аркадии", изданных до 1988 года- как зарубежных, так и отечественных (в основном отдельных упоминаний Сидни в работах по истории английской литературы и разного рода учебниках и энциклопедиях)- дан в приложении к диссертации Л.Р. Никифоровой "Проблема жанровой природы "Старой" и "Новой Аркадии"⁷⁴. В связи с этим представляется целесообразным подробно ⁷³ Ср. следующее замечание Г.К. Косикова: "Несомненно одно: литературный объект был и будет оставаться объектом исследования для самых различных наук в той мере, в какой в нем проявляются интересующие эти науки закономерности. Но онтологический статус этих закономерностей внутри литературы всегда будет определяться предметом самой литературы [...] Поэтому, хотя каждая гуманитарная наука, обращаясь к литературе как к объекту исследования, несравненно больше способствует познанию той или иной "грани" произведения [...], все же в конечном счете путь к адекватному пониманию литературы лежит не через размежевание, а через синтез всех частных результатов".- Косиков Г.К. Idem, с. 72. ⁷⁴ Никифорова Л.Р. Приложение// Никифорова Л.Р. Проблема жанровой природы "Старой" и "Новой Аркадии"/ Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук.- М., 1988.- Днепропетровск, 1988. рассмотреть только работы о Сидни, вышедшие в последнее десятилетие или не упомянутые Л. Р. Никифоровой, ограничившись лишь небольшим обзором истории исследования "Аркадии".

Попытка критической оценки романа началась еще в конце XVI- начале XVII вв. -в основном в связи с проблемой определения жанра романа (Д. Хоскинс, Д. Харингтон, Д. Путтенхэм, Ф. Гревиль и др.) и его "героических", моральных характеристик (Ф. Гревиль, А. Фраунс, Г. Гарви и др.)⁷⁵. Однако уже ко второй половине XVII в. и вплоть до конца XIX в."Аркадия" была практически забыта критикой и вызывала лишь отдельные замечания негативного характера: так, одним из первых стал критиковать Сидни Б. Джонсон, упрекнувший Сидни в несоблюдении принципа "декорума"⁷⁶, а Д. Мильтон обвинил Сидни в том, что тот написал "бесполезное и суетное" произведение⁷⁷. Интерес к "Аркадии" появился вновь лишь во второй половине XIX-началу XX вв., когда было опубликовано два полных издания "Аркадии" (издание Соммера было факсимильным переизданием "Новой Аркадии")⁷⁸ и стали появляться первые литературоведческие исследования романа (см. работы У.Грега, Д.Аткинса, Э.Гринлоу и др.⁷⁹) , в основном ⁷⁵ Подробнее об этих оценках см. уже упомянутую работу Л. Р. Никифоровой (ос. с. 14-15), а также Stump D.V. Introduction, p. 1-11. ⁷⁶ "[...] his censure of the English poets was this, that Sidney did not keep a Decorum in making every one speak as well as himself".- Appendix 1. Contemporary Notes and Records. Ben Jonson's Conversations With William Drummond of Hawthornden// Jonson B. Ben Jonson.- In 7 vols./ Ed. C.H. Herford & A. Simpson.- Oxford: Clarendon Press, 1925.- Vol.1. The Man and His Work, p. 56, 132. ⁷⁷ Milton J. Eikonoklastes// The Works of John Milton/ Ed. F.A. Patterson et al.- N.Y.: Columbia U.P., 1932.- Vol. 5, p. 85-86. Cp. также уже упомянутые отзывы Уолполла, Хэзлитта и др. ⁷⁸ Sidney P. The Countess of Pembroke's Arcadia/ Ed. Friswell H.- L.: Sampson, Low, Son & Marston, 1867; Sidney P. The Countess of Pembroke's Arcadia/Ed. Sommer H. 0.-L.: Kegan Paul, Trench, Trubner & Co, 1891. ⁷⁹ Greg W.W. Pastoral Poetry and Pastoral Drama.- L.: A.H. Bullen, 1906; помещавшие роман в контекст литературной и культурной ситуации конца XVI в. "Открытие" "Новой Аркадии" также вызвало полемику о "чистоте жанра" и "превосходстве" той или иной версии романа (см. работы Р.Зандворта, М.Праца, Ф. Боаса, Э.Диппл, К. Мирика, Ф.Маренко, и др.⁸⁰) . Только с возникновением "новой критики" начали появляться многочисленные работы, посвященные детальному исследованию собственно поэтики "Старой" и "Новой Аркадии". Следует отметить в первую очередь исследования У.Р. Дэвиса, Р.А. Лэнхема, Д. Кальстоуна, Д. С. Лаури, А.С. Гамильтона, Р. МакКоя и др⁸¹. Atkins J.W.H. Elizabethan Prose Fiction// Cambridge History of English Literature.- Ed. by A.W. Ward & A.R. Waller.- N.Y.: Putnam, 1909.- V. Ill; Greenlaw E. A. Sidney' s Arcadia as an Example of Elizabethan Allegory// Sir Philip Sidney: Essential Articles for the Study of Sir Philip Sidney/ Ed. A. F. Kinney.- Hamden (Conn.) : Archon Books, 1986 [1913].- P. 271-286. ⁸⁰ Zandvoort R.W. Sidney's Arcadia: A Comparison Between Two Versions.- Amsterdam: N.V. Sweets & Zeutlinger, 1926; Praz M. Sidney's Original Arcadia// Mercury.- 1927.- V. XV.-N.89.- P.507-514 Boas F.S. Sir Philip Sidney, Representative Elizabethan: His Life and Writings.- L.: Staple Press, 1955; Dipple E. Harmony and Pastoral in the Old Arcadia// ELH.- 1968.-V.35.- P. 309-328; Dipple E. Unjust Justice in the Old Arcadia// SEL.- 1970.- V.10.- P.83-101; Dipple E. Metamorphoses in Sidney's Arcadias// PQ.- 1971.- V. 50.- P. 47-62; Myrick K.O. Sir Philip Sidney as a Literary Craftsman.- Lincoln: U. of Nebraska P., 1965; Marenco F. Arcadia Puritana: L'Uso della Tradizione nella Prima Arcadia di Sir Philip Sidney.- Bari: Adriatica Editrice, 1968. ⁸¹ Davis W.R. A Map of Arcadia: Sidney's Romance and it's Tradition// Sidney's Arcadia.- New Haven & L.: Yale U.P., 1965.- P.l- 17 9; Lanham R. A. The Old Arcadia// Sidney's Arcadia.- New Haven & London: Yale U.P., 1965.- P.180-410; Kalstone D. Sidney's Poetry: Context and Interpreatations.-

Событием в зарубежном сидневедении последних лет явилась опубликованная в 1996 г. книга английского историка и литературоведа, профессора Сассекского университета Б. Уордена "Голос добродетели: "Аркадия" Сидни и политика елизаветинской Англии" , которая стала предметом оживленной полемики среди крупнейших исследователей творчества Сидни. Монография Уордена представляет интерес не только с точки зрения исследования самой "Аркадии", но и в контексте вышеуказанных споров о подходе к изучению проблем ренессансной культуры и путях развития современного литературоведения. Монография посвящена отражению в "Аркадии" политических реалий времени ее создания. По мнению автора монографии, понимание "Аркадии" во многом зависит от того, насколько современный читатель способен "расшифровать" политические аллюзии и намеки, присутствующие в тексте романа. При этом, по мнению Уордена, политический "пласт" гораздо легче поддается дешифровке в "Старой", чем в "Новой Аркадии", где аллюзии тоньше и сложнее. Таким образом, свою основную задачу исследователь видит в том, чтобы "установить связь между "Аркадией" и политическими убеждениями Сидни и его друзей, а также рассмотреть тот особый язык, на котором эти убеждения выражались" (с. XX). Основой анализа текста романа становится для Уордена стремление сочетать методы профессионального историка и литературоведа в рамках одной работы. Как отмечает Уорден, литературоведческие исследования "Аркадии" нередко грешат неточностью и бездоказательностью, а исследования историков, особенно специалистов, занимающихся политической историей Англии, наоборот слишком узко специальны, излишне детализированы и отличаются отсутствием общих выводов. Cambridge, Mass.: Harvard U.P., 1965; Lawry J. С. Sidney's Two Arcadias: Pattern and Proceedings.-Ithaca; N.Y.: Cornel U.P., 1972; Hamilton A.C. Sir Philip Sidney. A Study of His Life and Works.-Cambridge: CUP, 1977; Mc Coy R. Sir Philip Sidney: Rebellion in Arcadia.- New Brunswick; New Jersey: Rutgers U.P., 1979. ⁸² Worden B. The Sound of Virtue: Sidney's "Arcadia" and Elizabethan Politics.- New Haven & L.: Yale U. P., 1996.

В целом, книга Уордена весьма интересна для исследователя "Аркадии"- как в своей фактической части (описание исторических реалий, в которых создавалась первая версия романа, деятельности группы так называемых "радикальных протестантов" и кружка Сидни), так и с точки зрения конкретного лингво-стилистического анализ лексики романа, являющегося одной из из наиболее интересных и сильных сторон монографии. На конкретных примерах Уорден показывает, что существуют определенные "языковые аналогии" между описанием политических событий в "Старой Аркадии" и лексикой, используемой в письмах и трактатах "радикальных протестантов" для оценки современной им международной политической ситуации. Так, в 4 главе монографии автор анализирует метафорику сна в политическом лексиконе единомышленников Сидни и в "Старой Аркадии". Например, друг и наставник Сидни Ю. Ланге, для которого слово "сон" является синонимом столь презираемых им понятий "праздность" и "бездействие", часто использует метафору сна в своей переписке с Сидни при анализе как европейской политической ситуации(с. 65), так и поведения самого автора "Аркадии"⁸³. В 7 главе Уорден вновь возвращается к теме сна и бездействия, указывая, что, по мнению "радикальных протестантов", опасность политического кризиса возникла во многом благодаря "инертности", "неуверенности" и "слабости" ("timidity", "inertia", "weakness") королевы, которой необходимы в данной ситуации "сила" и "твердость" ("strength", "resolution"). Данные слова являются ключевыми в политико-философской теории "радикальных протестантов" и самого Сидни (с. 115-123).

Необходимо отметить, что, несмотря на интересный текстовой анализ и обилие фактического материала, книга Уордена грешит все теми же недостатками многих работ по английскому Ренессансу современного англо-американского литературоведения: излишней прямолинейностью в применении исторических методов исследования

См. The Correspondence of Sir Philip Sidney and Hubert Languet, Now First Collected and Translated from the Latin with Notes and a Memoir of Sidney by Steuart A. Pears.- L. : William Pickering, 1845. Следует отметить, что, как и большинство гуманистов эпохи, Сидни и Ланге вели переписку на латыни. в литературоведении, отсутствием стремления прийти на основе рассматриваемого материала к некому целостному синтезу⁸⁴ (свидетельством чего становится отсутствие раздела "Выводы" в книге). Декларируя свою "приверженность" как истории, так и литературоведению, Уорден фактически не учитывает собственно "художественных" сторон текста, в основном занимаясь поиском однозначных политических параллелей в "Аркадии". Конечно, попытка Б. Уордена найти в "Аркадии" Сидни прямые аналогии тех или иных исторических событий и политических взглядов автора вписываются в рамки существующей традиции использования литературных текстов исследователями-нефилологами. Литературные памятники, наряду с произведениями живописи и археологическими находками, официальными документами и предметами быта, являются теми документами, на основании которых становится возможным реконструировать жизнь далеких эпох- поэтому довольно часто историки, социологи, философы рассматривали и рассматривают литературные тексты не в их художественной данности, но в качестве исходного материала. И в самом литературоведении популярными остаются так называемые "объяснительные" методы, пытающиеся найти в художественном тексте следы исторической действительности. Иное дело, что Уорден не признает себя только историком, он пытается найти некий "третий путь", который объединил бы историческую науку и литературоведение. Такой подход требует особого внимания не только к тому, что Уорден называет "контекстом" или к лингвистическому анализу текста, но и к его художественным особенностям. Именно при такой постановке вопроса становится очевидной отсутствие в его исследованиях сильной литературоведческой базы, частным случаем которого стал, например, тот факт, что Уорден, уделяя особое внимание объяснению терминов "республиканизм" и "радикальные протестанты", в то же время принимает как устоявшиеся и не

Так, английские ученые в данный момент активно занимаются палеографией, исследованиями редких манускриптов и книг- но детальность проработки материала часто не приводит к созданию целостной теории, более общим выводам, наличие которых, на наш вгляд, является одним из важнейших критериев актуальности научного исследования. требующие объяснений одни из наиболее спорных литературоведческих терминов ("аллегория", "аналогия" и т.д.). В целом, исторические методы и литературоведение не соединяются в работе Уордена в единое, органичное целое.

Книга Уордена, как уже отмечалось, вызвала среди ведущих исследователей творчества Сидни оживленную полемику, развернувшуюся на страницах ряда академических журналов, в том числе авторитетных журналов "Renaissance Quarterly" и "Sidney Journal". Наибольший интерес представляет опубликованное в "Sidney Journal" обсуждение монографии Уордена на 33 Международном Конгрессе исследователей-медиевистов (Мичиганский университет, 8 мая 1998 г.)⁸⁵, в котором принимали участие историк Роберт Стиллман, автор книги "Поэтическая справедливость Сидни: "Старая Аркадия", ее эклоги и ренессансные пасторальные традиции"⁸⁶, литературоведы Виктор Скреткович, редактор академического издания "Новой Аркадии" и Роджер Куин, исследователь поэзии и европейских контактов Сидни. Участники обсуждения не только выдвигали возражения по частным вопросам, затронутым в книге, но и поставили под сомнение сам метод Уордена. Наиболее серьезные возражения выдвинул Р. Стиллман, отметивший в своем выступлении "Об аллегориях и аллигаторах"(с. 42-44), что уорденовский поиск прямых аналогий между реалиями английской политики и событиями "Старой Аркадии" слишком зависит от индивидуальных пристрастий исследователя романа, а для аналогий Уордена невозможно обнаружить какую-либо внутреннюю логику организации, единый принцип их поиска- тем самым, в конечном итоге, исследователь не задает принципа, на основании которого будет делаться "различие между тем, что имел в виду Сидни и тем, что, как мы знаем, Сидни мог бы иметь в виду, ⁸⁵ A Discussion of Blair Worden's "The Sound of Virtue: Philip Sidney's Arcadia and Elizabethan Politics".- Sponsored by "Sidney Journal".- Held at the 33^rd International Congress on Medieval Studies, Western Michigan University, May, 8, 1998// SJ.- 1998.- V. 16.- N 1.- P. 36-56. ⁸⁶ Stillman R.E. Sidney's Poetic Justice. The "Old Arcadia", its eclogues and Renaissance Pastoral Traditions.- Lewisburg: Bucknell U.P.; L. & Toronto: Associated U.P., 1986. потому что он принадлежал к определенному политическому кругу"(с.43). Причину этого Стиллман видит в ошибке изначальной посылки книги Уордена. Уорденовский поиск прямых аналогий в "СА" противоречит представлениям Сидни о сущности поэтического творчества, цель которого(в отличие от работ историков) - не воссоздавать реальные "прототипы" героев и событий, но давать представление о "типах"⁸⁷.

Другим ярким событием в современном сидневедении стала публикация в том же 1996 году книги профессора Лондонского университета Г. Вудхойзена "Сэр Филип Сидни и рукописная традиция в 1558-1640 гг."⁸⁸ Эта книга сделана в русле популярного в данный момент на Западе направления, так называемой "истории книги", однако она представляет особый интерес для любого исследователя романа, так как фактически говорит об адресате сидневских текстов. Как отмечает Вудхойзен, его книга- это "книга о рукописях; о мужчинах и женщинах, которые писали, читали, покупали, дарили и получали их", а также книга "обо всех тех, для кого рукопись была важной и прибыльной частью их жизни": авторах, переписчиках, издателях, ученых, библиотекарях, коллекционерах и т.п.(с.І). Подобный подход к исследованию текстов Сидни необычайно важен, ибо позволяет учесть обычно не рассматриваемый аспект распространения и циркулирования его текстов, что, в конечном итоге, выводит нас к вопросу о первых читателях "Аркадии" (без учета проблемы рукописи в целом создается неверное представление об аудитории Сидни). Необходимо отметить, что функционирование текста в XVI в. весьма отличалось от современного, так как текст существовал одновременно в виде рукописи (манускрипта) и опубликованной (напечатанной) книги. Более того, как отмечает Вудхойзен, в эту эпоху не существовало четкой границы, отделявшей культуру манускрипта (опиравшуюся на средневековую традицию рукописного функционирования текста) и культуру напечатанной книги (возникшую после изобретения книгопечатания). Постепенно последняя вытеснила первую- однако в

Подробнее это положение поэтической теории Сидни рассматривается нами во 2 главе. ⁸⁸ Woudhoysen H.R. Sir Philip Sidney And the Circulation of Manuscripts. 1558-1640.- Oxford: Clarendon Press, 1996. рассматриваемую эпоху обе существовали практически на равных позициях⁸⁹.

Среди опубликованных за последние пятнадцать лет работ представляется важным отметить также две новые биографии Ф. Сидни, написанные К. Данкан-Джонс ("Сэр Филип Сидни: поэт-придворный")⁹⁰ и А. Стюартом ("Сэр Филип Сидни: двойная жизнь")⁹¹, каждая из которых рассматривает жизнь Сидни в культурном и интеллектуальном контексте эпохи, затрагивая столь популярный в данный момент вопрос о связях Сидни с европейскими гуманистами. Обзор недавних статей по "Аркадии" Сидни представляется целесообразным начать с последних публикаций в "Sidney Journal"- журнале, в котором анализируются различные аспекты творчества Сидни и который стал форумом для общения сидневедов (недаром один из разделов журнала носит название "Симпозиум" и посвящен публикации различного рода дискуссий между исследователями творчества Сидни). Э. Порджес-Уотсон в статье "Фольклор в "Аркадии": рассказ Мопсы"⁹² исследует принципы взаимодействия двух пластов в романе ("высокого" и "низкого", "литературного" и "фольклорного"). Т.Л. Стейнберг в статье "Трагически-комически-исторически-пасторальная "Аркадия" сэра Ф. Сидни"⁹³ вновь обращается к анализу жанра и различий, существующих между "Старой" и "Новой Аркадией"- впрочем, статья сильно уступает "классическим" работам по этой теме и диссертации Л.Р. Никифоровой. Проблема "двух "Аркадий", а также

Этот аспект проблемы также смыкается с вопросом о взаимопритяжении и отталкивании устного и письменного слова, а также-отчасти- с вопросом о взаимодействии словесной и изобразительной традиций. Эти проблемы будут затронуты в 3 главе нашей работы. ⁹⁰ Duncan-Jones К. Sir Philip Sidney: Courtier Poet.- New Haven, L.: O.U.P., 1991. ⁹¹ Stewart A. Sir Philip Sidney: A Double Life.- L. : Chatto & Windus, 2000. ⁹² Porges-Watson E. Folklore in Arcadia: Mopsa's Tale cut, re-cut and set// SJ.- 1999.- V. 16.- N 2.- P. 3-15. ⁹³ Steinberg T. Sir Philip Sidney's Tragical-Comical-Historical- Pastoral Acradia// SJ.- 1998.- V. 16.- N 1.- P. 25-35. неясного конца романа затрагивается и в статье К. Сауп⁹⁴. Публикация одной из самых авторитетных английских исследовательниц творчества Сидни К. Данкан-Джонс посвящена рассмотрению использованию Шекспиром различных эпизодов и мотивов произведений Сидни⁹⁵, а опубликованная в том же номере статья С.Ф. Кинни посвящена одному из малоизученных продолжений романа, опубликованному в 1651 году⁹⁶. Модные тендерные исследования романа представлены в журнале статьями Э. Поржджес-Уотсон и Д. Бернарда⁹⁷. Наконец, три статьи затрагивают более частные проблемы, также актуальные для нашей работы. Статьи А. Хэтфилда "Сидневский взгляд на историю в "Защите Поэзии" и "Рассуждение о политике" Джеффри Фентона" и А. Миллера "Геродот в "Аркадии"⁹⁸ посвящены различным аспектам исторической концепции Сидни. Статья Д. Уоркентин "Библиотека семьи Сидни"⁹⁹ знакомит читателей с новыми находками в библиотеке Пенсхерста. Мы не можем, к сожалению, дать обзор всех статей последнего времени, посвященных Сидни и имеющих непосредственное отношение к теме диссертации, но представляется важным отметить, что за последние пятнадцать лет вышло несколько сборников статей, объединивших самые интересные и важные публикации по творчеству ⁹⁴ Saupe К. Trial, Error and Revision in Sidney's "Arcadia"// SJ.- 1993.- V. 12.- N 2.- P. 22-29. ⁹⁵ Duncan-Jones K. Liquid Prisoners: Shakespeare's Re-writings of Sidney// SJ.- 1997.- V. 15.- N 2.-P. 3-20. ⁹⁶ Kinney C.F. Endgames: Gender, Genre and Closure in Anna Weamy's Continuation of Sir Philip Sidney's Arcadia// SJ.- 1997.- V. 15.- N 2.- P. 48-60. ⁹⁷ Porges-Watson E. Narrative Psychomachia: Rescue and Self- Mastery in Arcadia// SJ.- 1997.- V. 15.- N 2.- P. 21-36; Bernard J. Metanarative and Desire in the New Arcadia//SJ. - 1996.- V. 14.- N 2.- P. 33-42. ⁹⁸ Hatfield A. Sidney's Comments on History in Ал Apology for Poetry and Geoffrey Fenton's Tragicall Discourses// SJ.- 1997.- V. 15.- P. 48-51; Miller P.A. Herodotus in Arcadia// SJ.- 1987.- V. 8.- N 2.- P. 3-9. ⁹⁹ Warkentin G. The Library of the Sidney Family// SJ.- 1997.- V. 15.- N 1.- P. 3-18.

РОССИЙСКАЯ 41

Сидни¹⁰⁰. " ЧГІЇКЖШ

Что касается отечественных работ, то ситуация, отмеченная в диссертации J1.P. Никифоровой в 198 8 году¹⁰¹, к сожалению, сохранилась и по сей день. За исключением диссертации самой Никифоровой, а также ряда более ранних публикаций Л.И. Володарской¹⁰² и Н. Н. Орловской¹⁰³ за последние годы не выходило отдельных исследований творчества Ф. Сидни. Диссертация Л. Р. Никифоровой ("Проблема жанровой природы "Старой" и "Новой Аркадии") была первой в отечественном литературоведении работой, в которой исследовались "Старая" и "Новая Аркадия". Диссертация посвящена различным аспектам жанрового определения двух вариантов романа. Исследовательница рассмотрела жанровые новации ¹⁰⁰ Sir Philip Sidney and the Interpretation of Renaissance Culture: The Poet In His Time and In Ours: A Collection of Critical and Scholarly Essays/ Ed. G.F. Waller, M.D. Moore.- L., Sydney: Croom Helm; Totowa (N.J.): Barnes and Noble Books, 1984; Sir Philip Sidney: Essential Articles for the Study of Sir Philip Sidney/ Ed. A. F. Kinney.- Hamden (Conn.): Archon Books, 1986; Sir Philip Sidney: 1586 and the Creation of a Legend/ Ed. J. Van Dorsten, D. Baker-Smith, A.F. Kinney A. F.- Leiden: Brill, 1986; Sidney in Retrospect: Selections from English Literary Renaissance/ Ed. A. F. Kinney. - Amherst: U. of Massachusetts P., 1988; Sir Philip Sidney's Achievements/ Ed. M. Allen, D. Baker-Smith D., A.F. Kinney, M. Sullivan.- N.Y.: AMS, 1990. ¹⁰¹ "Творчество Сидни-романиста [...]- одна из лакун современного отечественного романоведения".- Никифорова Л.Р. Проблема жанровой природы "Старой" и "Новой Аркадии" Ф.Сидни, с. 3. ¹⁰² Володарская Л.И. Поэтическое новаторство Филипа Сидни (1554- 158 6). Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук.- М., 1984; Володарская Л. И. Первый английский цикл сонетов и его автор// Сидни Ф. Астрофил и Стелла. Защита Поэзии.- М.: Наука, 1982.- С 257-291; Володарская Л.И. Первая английская поэтика// Сидни Ф. Астрофил и Стелла. Защита Поэзии.- М. : Наука, 1982.- С. 292-304. ¹⁰³ Орловская Н.Н. Материалы о Грузии в некоторых зарубежных источниках XVI-XIX вв.: Тема Иберии в романе Ф. Сидни "Аркадия"// Орловская Н.Н. Вопросы литературных связей Грузии с Западом.- Тбилиси: Из-во Тбилисского Университета, 1986.- С.7- 28.

Сидни, сопоставив их с жанровыми модификациями ренессансного пасторального и рыцарского романов (поэм), жанровыми типами романа английского Возрождения. К вопросу о жанровой природе различных типов английского романа также обращается в своей диссертации "Основные жанровые особенности модификации английского романа последней трети XVI века" Л. П. Привалова¹⁰⁴, одна из глав которой посвящена определению жанра "Аркадии" Сидни. В диссертации Л. П. Володарской "Поэтическое новаторство Филипа Сидни" и ее статье "Первый английский цикл сонетов и его автор" рассматриваются особенности поэзии Сидни и использования им сонетной формы, устанавливается связь цикла сонетов "Астрофил и Стелла" с некоторыми отдельными положениями "Защиты Поэзии". В ее публикации "Первая английская поэтика" анализируются некоторые черты поэтической теории Сидни. К сожалению, многие важные черты "Защиты Поэзии" (в частности, вопросы о мимесисе и правдоподобии, о разграничении поэзии и истории и т.д.) не были затронуты исследовательницей. Более полным с этой точки зрения является "Комментарий" В. Т. Олейника к русскому переводу "Защиты Поэзии"¹⁰⁵. Некоторые аспекты поэзии Сидни затрагиваются также в недавно опубликованной монографии А.Н. Горбунова "Джонн Донн и английская поэзия XVI-XVII веков"¹⁰⁶.

Структура диссертации обусловлена ее методологией и проблематикой, однако некоторые композиционные особенности работы связаны с уточнением замысла и метододики анализа в процессе исследования. На начальном этапе в основе работы лежал интерес к проблемам реальности и двоемирия в пасторальном

Привалова Л.П. Основные жанровые модификации английского романа последней трети XVI века. Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук - М., 1988. ¹⁰⁵ Олейник В.Т. Комментарий к английскому разделу// Литературные манифесты западноевропейских классицистов/ Под ред. Н.П. Козловой.- М.: Изд-во Московского Университета, 1980, с. 530-543. ¹⁰⁶ Горбунов А.Н. Джонн Донн и английская поэзия XVI-XVII веков. - М.: Изд-во МГУ, 1993. романе- мы шли, скорее, от теории (известных работ по пасторали П.Альперса, Ф.Кермода, Х.Купер, П. Маринелли, А. Фаулера, У. Эмпсона, и др.; В.Н. Ганина, Е.П. Зыковой, Н.Т. Пахсарьян, И.О. Шайтанова, и др.¹⁰⁷) к разбору текста Сидни. Однако очень скоро выяснилась непродуктивность подобного подхода: следовало, скорее, "расспрашивать" сам текст, чем искать в нем подтверждение известных положений пасторальной критики. Кроме того, существенно расширился и круг рассматриваемых тем: на определенном этапе исследования стало очевидным, что проблема отражения и преломления "реальности" в романе связана не только с его "пасторальностью", но и с эстетическими и философскими представлениями Сидни, его концепцией поэзии и истории, так называемой "визуальной эпистемологией" и т.д. Указанные особенности нашего исследования не могли не повлиять на структуру данной работы- однако в ряде мест мы сознательно не стали сглаживать некоторые "шероховатости" (что, возможно, наиболее очевидно в первой главе, с которой мы начали писать данное исследование), попытавшись, однако, привести все к общему "знаменателю". Таким образом, диссертация состоит из "Введения", в котором определяются цели и методология исследования, трех глав основной части, "Заключения" и "Бибилиографии". Внутренней логикой работы продиктовано деление каждой главы на несколько пунктов, а также наличие небольших предварительных выводов в конце каждой главы, которые дали возможность четче связать главы между собой и которые мы не стали повторять в "Заключении".

Первая глава работы "Пасторальный роман и проблема реальности: "Аркадия" в контексте пасторальной традиции" посвящена различным аспектам пасторальной традиции и ее преломлению у Сидни. В п.1.1 "Новая Аркадия": пастораль или антипастораль?" подробно анализируются "отступления" Сидни от существовавшей до него пасторальной традиции и объясняются возможные причины обращения автора "Аркадии" к жанру пасторального романа (несмотря на его очевидную установку на отрицание обычных пасторальных ценностей). Полученные выводы сделали необходимым более подробное рассмотрение пасторальной ¹⁰⁷ См. раздел библиографии "Исследования пасторальной традиции". традиции в контексте позднеренессансных представлений о символе и о паре понятий "поэзия/история". Первый из указанных аспектов затрагивается в п. 1.2. "Новая Аркадия" в контексте традиции пасторального аллегоризма и позднеренессансного символизма", последний- во второй главе работы, озаглавленной "История, современность и вымысел: проблема анахронизма и правдоподобия в "Новой Аракдии". В п. 2.1. "Проблема исторического знания и анахронизма в "Новой Аркадии" мы обращаемся к вопросу о связи в романе изображения вымышленного мира с изображением исторических и современных реалий (древнегреческой и английской действительности) в контексте вопроса об исторических знаниях и об анахронизме в ренессансной- и особенно позднеренессансной-культуре. Парадоксальное сочетание в романе точности "исторических" деталей и условности и несоответствия историческим реалиям общего фона привели нас к необходимости рассмотрения проблемы в контексте позднеренессансных представлений о жизне- и правдоподобии (п.2.2. "Литературная теория и практика XVI в.: правдивое или правдоподобное?"). Затронутый в этом пункте исследования вопрос о типическом и морально правдоподобном поставил проблему так называемых "моральных примеров" и "говорящих картин", что вывело работу к проблеме словесной и визуальной образности в елизаветинской культуре и культуре XVI в. в целом. Этот вопрос рассматривается в третьей главе работы "Импресы и "говорящие картины": слово или изображение? Елизаветинские представления о связи словесного и зрительного образов ". В п. 3.1. ("Ренессансная импреса в "Новой Аркадии" в контексте проблемы реальности") мы обращаемся к рассмотрению частного случая указанной связи словесного и изобразительного планов в "Новой Аркадии"- изображению так называемых импрес, в п. 3.2. ("Роль визуальных образов в "Новой Аркадии" в контексте представлений о связи слова и изображения") рассматриваем другие образы романа, вписывающиеся в указанный контекст, а в п.3.3.( "Представления о родстве поэзии и живописи в елизаветинской культуре. "Слово, выведенное в зрительность" в контексте традиционалистской и позднеренессансной культуры") анализируем основу позденеренессансных представлений о "говорящих картинах" и родстве поэзии и живописи. Наконец, в "Заключении" мы подводим итог проделанной работе и намечаем пути дальнейшего исследования указанного круга проблем- как на материале "Аркадии" Сидни, так и в контексте литературы и культуры XVI в. в целом.

Нам хотелось бы выразить благодарность всем тем, кто проявлял участие и интерес к нашей диссертации во время ее написания: в первую очередь, научному руководителю М.А.Абрамовой за постоянное внимание, советы и поддержку; преподавателям кафедры Истории зарубежной литературы А.Н. Горбунову, Г.К. Косикову, Н.Т. Пахсарьян, Д.Л. Чавчанидзе, читавшим отдельные главы и готовый текст диссертации и вносившим немало важных замечаний на разных этапах ее создания; Р.Куину, оказавшему как профессиональную, так и моральную поддержку; директору Института Варбурга (Лондонский университет) Н. Манну и всем сотрудникам института, особенно Д. Б. Трэппу, Ч. Хоупу, Э. МакГрат, М. Райану и Р. Дуитсу, отвечавшим на возникавшие у нас вопросы (часть диссертации была написана с использованием выделенного институтом гранта Ф. Саксла); сотрудникам Центра интеллектуальной истории, семинары которого на последнем этапе исследования оказались столь важными для нашей работы над диссертацией- и особенно Л.П. Репиной; А.Б. и О.А. Мусвик, Д. А. Иванову, Е.Э. Гущиной, В. Скретковичу, Р. Стиллману, М. Бату, Л. Человски, Т. Стринг, С. Гонсалес-Кастрехон, Т. Меганк, и др.

Новая Аркадия" в контексте традиции пасторального аллегоризма и позднеренессансного символизма

Традиционное представление о том, что в пасторали говорится нечто большее, чем лежит на поверхности, что определенный тайный смысл спрятан под покровом "пастушьих одежд" привело в первую очередь к возникновению трактовки пасторали как аллегории. Пасторальный "локус" с его изначальной абстрактностью и условностью, ориентированностью на двоемирие и присутствие "двух планов" явился прекрасным материалом для аллегорического понимания пасторали. Аллегорическая трактовка в течение долгого времени была главной возможностью понимания связи между вымыслом и реальностью в пасторальном произведении. Со времен Сервия Аркадия Вергилия стала восприниматься не иначе как аллегория райского сада, Золотого века, мира до грехопадения и т.д. Подобное аллегорическое толкование сущности пасторальной традиции лежит в основе и некоторых современных работ по пасторали и "Аркадии" Сидни- например, Б. Снелл трактует Аркадию как "ландшафт души"192, В. Дэвис прочитывает "Аркадию" Сидни как движение по ступеням неоплатонической лестницы193, а А. Синфильд воспринимает "Аркадию" как отражение доктрины англиканской церкви194. В уже упоминавшейся монографии о "Старой Аркадии Б. Уорден (опираясь на известную работу Э. Гринлоу "Аркадия" Сидни как пример елизаветинской аллегории"195) , попытался последовательно доказать, что первый вариант романа Сидни был задуман как всеохватывающая аллегория елизаветинской политической ситуации, написанная во время кризиса 1577-1581 гг. Характерно, что Уорден идет от аллегорического прочтения пасторали, о которой, как он отмечает, еще со времен Вергилия сложилось мнение как о жанре, скрывающем под покровом пастушьих одежд важнейшие проблемы человеческого общества, и которая потому явилась идеальной формой для политической аллегории, критически оценивающей современную действительность. Ученый также рассматривает аллегорическую трактовку пасторали в "Зашите Поэзии" Сидни и указывает на текстуальные переклички поэтического трактата, говорящего том, что "бедная свирель" может "поведать о бедах народа"196, и "Старой Аркадии", а также на то, что возможность аллегорического прочтения заложена и в "Новой Аркадии". Хотя трактовка Уордена грешит излишней прямолинейностью, она опирается на все ту же аллегорическую трактовку пасторали, столь распространенную в средневековье и Возрождении. Для Путтенхема, например, пасторальные пастухи- это нечто большее, чем простые пастухи и цель пасторали состоит не в изображении простых и грубых сельских нравов, но в наполнении таких изображений морально-аллегорическим, дидактическим смыслом197. Очевидно, само наше убеждение в том, что пастораль-это всегда "что-то еще" и что существует некий "пасторальный код", отчасти опирается на это же представление. В ренессансной критике трактовка пасторали как аллегории была очень популярной-и связано это было не только с традицией, заложенной Сервием, но и отчасти с общим представлением о роли и функциях поэзии, а также с попыткой защиты и оправдания художественного вымысла198. Согласно популярному в английской критике мнению, цель Поэзии1 состоит в том, чтобы в прекрасной форме показывать горькие истины или, если использовать традиционные метафоры, поэзия есть нечто вроде сахарной оболочки, покрывающей горькую пилюлю, сладкого покрова, скрывающего порцию лечебного ревеня200.

Аллегорическая концепция пасторали отразилась и в "Аркадии" Сидни. В основном она связана с образами принца Мусидора, переодевающегося пастухом Дорусом для того, чтобы быть рядом с принцессой Памелой, и благородного пастуха Филисида- очевидно, alter ego самого Сидни (принц или дворянин, переодетый пастухом,- несомненно дань итальяно-испанской пасторальной традиции). Мусидор создает сложную систему намеков на то, что он не реальный, а аллегорический пастух. Так, рассказывая Памеле историю жизни "принца Мусидора", т.е. фактически рассказывая о самом себе, он повествует о том, как принц, влюбившись в прекрасную принцессу, дочь короля Аркадии, переоделся пастухом. Надев пастушьи лохмотья, говорит Дорус, принц Мусидор сделал очевидным, что пастух не всегда низок и отвергнут, так как под маской пастуха может быть "сокрыто многое, достойное уважения"201.

Литературная теория и практика XVI века: правдивое или правдоподобное?

Сидневская концепция Аркадии, его стремление ввести в роман точных исторических, географических, политических, бытовых деталей и одновременно тенденция к соединению в описании Аркадии воображаемых, исторических и современных черт может быть понята только в рамках его более общей эстетической теории- и в первую очередь в контексте представлений о художественном вымысле, оппозиции правдивого и правдоподобного. Сравнение двух вариантов "Аркадии" указывает на определенное изменение и уточнение представлений Сидни о сущности художественного произведения в период переработки романа. Показательно, что именно в это время Сидни пишет трактат "Защита поэзии"395, где он доказывает ряд важных положений своей литературной теории. Хотя в нашу задачу не входит рассмотрение всех положений этой теории396, в контексте рассматриваемой оппозиции реального/нереального, проблемы отражения действительности в "Новой Аркадии" особую важность приобретают три тезиса Сидни: идея о моральной миссии поэта, представление о мимесисе как об основе литературного произведения и противопоставление поэзии и истории.

Суть аргументации Сидни можно выразить следующим образом. Стремление к "очищению ума, обогащению памяти, развитию способности суждения и представления, которое мы обычно называем знанием", движет действиями людей. Однако все люди разные: одного "покоряет восхитительная прелесть музыки", другого же больше привлекает "точность математических доказательств"397. Науки и искусства также отличаются по своим частным целям. Однако все люди имеют общую цель- они должны "познавать и с помощью познания вырвать дух из телесной темницы и возвысить его до наслаждения собственной божественной сущностью"398. Все науки и искусства также имеют единую высшую цель, "познание сущности человека в этическом и общественном отношении не только ради самого знания, но и для нравственного совершенствования людей". Итак, "конечной целью всякого земного знания является доблестный образ действия"- а следовательно, искусства, более других способствующие достижению этой цели, необходимо признать "повелителями надо всеми остальными"399. Таких искусств Сидни называет три: философия, история и поэзия. При этом, доказывает Сидни, поэзия сочетает черты философии и истории и превосходит их. От первой поэзия отличается, скорее, по форме, от второй- по содержанию. То, что философ доказывает с видом "угрюмой серьезности"400, основывая свою проповедь добродетели на абстрактном и общем и представляя ее в качестве желаемого, поэт представляет в виде живого примера, он "наставляет, услаждая"- и потому его истины более доступны человеческому разуму.

Для нас, однако, важнее последовательно проводимое Сидни противопоставление поэзии и истории. Часто приходится слышать, Философия "открывает нам и общие свойства добродетели, и отдельные ее проявления", философ "рассказывает, как добродетель перешагивает рамки личного мирка человека и способствует управлению семьей и поддержанию государства".- ЗП, с.141. отмечает автор "Защиты Поэзии", что история говорит правду, ибо она повествует о действительно происходивших событиях, а поэт лжет, потому что часто представляет события не такими, какими они были в действительности, но такими, какими он их себе представляет. Действительно, если ставить вопрос так: что лучше-правдивое или ложное описание определенного события?- ответ был бы очевиден. Однако вопрос, по мнению Сидни, надо ставить иначе: "что лучше для вашей же пользы и воспитания людей: изображать события такими, какими им следовало быть или какими они были?"401. Ответ на этот вопрос уже не столь очевиден, потому что в действительности порок не всегда бывает наказан, а добродетель не всегда торжествует. Так, Мильтиад гниет в кандалах, справедливый Фокион и несравненный Сократ приговорены к смерти как предатели, доблестный Катон вынужден совершить самоубийство402. Должны ли мы эти частные случаи ставить выше принципа добродетели? Конечно, нет- а между тем историк "простым "так было" часто заставляет случай торжествовать над самой высокой мудростью"403. Поэт же ориентируется не на "так было", а на "так должно быть", не на правдивое, а на правдоподобное- и потому в утверждении добродетели поэзия стоит неизмеримо выше истории. Эта идея, впрочем, не придумана Сидни- в своей концепции правдоподобия как основы поэзии он опирается на "Поэтику" Аристотеля, на аристотелевскую концепцию мимесиса: поэзия, говорит Сидни, "это искусство подражания, ибо таким образом Аристотель определяет ее в понятии "mimesis", т.е. "воспроизведение, подражание или живописание"; говоря метафорически, поэзия- это говорящая картина, имеющая целью наставлять и услаждать"404. В этом определении важно практически каждое слово; к тезису о "говорящей картине" мы еще обратимся в третьей главе нашей работы, пока же представляется необходимым пояснить, что именно подразумевает Сидни (и Аристотель) под понятиями "мимесис" и "правдоподобие".

Роль визуальных образов в "Новой Аркадии" в контексте представлений о связи слова и изображения

Рассмотренные нами импресы являются лишь одним из примеров (хотя и наиболее ярким) того, с какой виртуозностью Сидни использует в романе образы, рассчитанные на зрительное восприятие и сложным образом соединяющие словесный и изобразительный планы. В целом, визуальные образы в самых разных формах, от сравнений и метафор до описания костюмов, рыцарских доспехов, картин играют в "Новой Аркадии" особую роль. Два аспекта данной проблемы представляются нам особенно интересными. Во-первых, это то напряженное внимание, с которым автор (и герои) романа всматривается во внешний облик предметов и явлений, стремится дать представление об их красоте. Это стремление парадоксальным образом уживается с двумя другими идеями: идее о том, что красота является лишь вуалью, покровом скрывающим более важные внутренние качества предметов и явлений, и представление о том, что их внешняя красота и внутренняя сущность, идеи красоты и блага связаны непосредственным образом. Во-вторых, не менее интересны те сложные отношения, которые существуют в романе между словом и изображением. Словесные и зрительные образы находятся в "Новой Аркадии" в особого рода связи: они дополняют друг друга и одновременно противостоят друг другу, соединяются в некое особое единство, новый смысл. В ряде случаев "визуальное" как бы бросает вызов самой "основе" литературного произведения: автор стремится создать перед воображением читателя яркий зрительный образ посредством словесного описания, "визуализировать" слово, вывести его значение в зримость547. Рассмотрим подробнее оба вышеуказанных аспекта проблемы.

Подтверждение особого внимания Сидни к внешней красоте предметов можно найти практически на каждой странице романа. Автор постоянно любуется яркими красками, красивыми лицами и костюмами. Так, подробнейшим образом описываются костюмы рыцарей, участвующих в поединках. Эти поединки реальны, а не условны, они ведутся по принципу "честь или смерть", от победы в них зависит не только жизнь конкретного рьщаря, но и победа или поражение той или иной из воюющих сторон (осаждающих замок сторонников Базилия и обороняющих его сторонников Амфиала и Цикропеи). Тем не менее перед нами проходит череда описаний костюмов и доспехов- описаний ярких и красочных- см., напр., описания одежды Фалантуса и Амфиала548, Аргалуса549, "неправильного" костюма Дамета550, доспехов рыцаря Гробницы (несчастной Партении)551, Покинутого рыцаря (Мусидора)552, его спутников (Рыцаря-Пастуха [Рыцаря Овцы], одетого в зеленое, и его безымянного друга, одетого в молочно-белое)553 и Амфиала554. Столь же красочно уже упомянутое во 2 главе описание "шести дев" в пурпурных нарядах, посланных Цикропеей, чтобы завлечь принцесс в ее замок555. Более того, Сидни описывает в деталях не только "красивое", но и "ужасное": так, поражает своей детальностью описание сражения в третьей книге "Новой Аркадии", занимающее почти страницу и подробно перечисляющее, какие именно отрубленные части тела лежали на поле битвы556- натурализм этой и подобных сцен, на наш взгляд, далеко превосходит те сцены насилия, за которое так часто критикуют современное киноискусство. Во многих ситуациях герои романа ведут себя, словно они находятся на сцене елизаветинского театра с его условными и аффектированными (на взгляд современного зрителя) приемами- так, картинностью отличается сцена смерти несчастной Партении, один из самых печальных эпизодов романа557. Упивание Сидни внешней броскостью, зрелищностью очевидно.

Представление о родстве поэзии и живописи в елизаветинской культуре. "Слово, выведенное в зрительность" в контексте традиционалистской и позднеренессансной культуры

Представление о том, что поэзия и живопись находятся в родственных отношениях являлось одной из самых популярных и часто высказываемых идей в литературной критике и художественной теории XVI- нач. XVII вв., в том числе английской, а также было непосредственным образом связано с художественной практикой. Как отмечает Р. В. Ли, посвятивший свое известное детальное исследование судьбе горацианского топоса "ut pictura poesis" с середины XVI по середину XVIII вв., это представление долгое время было общим местом в большинстве итальянских трактатов по литературе и живописи чинквеченто (а Италии долгое время, как известно, принадлежало лидерство в области разработки эстетической теории)640. Впрочем, представление об "искусствах-сестрах", "искусствах-родственницах", как их часто называли, не было оригинальным ни для английской, ни для итальянской известен и в древнерусской поэзии. художественной теории, а представляло собой возрожденные и перетолкованные античные представления "ut pictura poesis" (поэзия как живопись) и "ut rhetorica pictura" (живопись как риторика)641. Как известно, ренессансное представление о родстве поэзии и живописи опиралось в основном на два античные текста: "О славе афинян" Плутарха и "О поэтическом искусстве" Горация. У Плутарха Симонид Ксосский говорит о том, что поэзия есть говорящая живопись, а живопись- молчащая поэзия642; Гораций отмечает "поэзия- что живопись" (перевод строки "ut pictura poesis")643. Кроме того, другие античные авторы также проводили параллель между живописью и поэзией (а также ораторским искусством) - как в плане сходства приемов, так и в плане более общих законов подражания. Так, Аристотель в "Поэтике" указывает, что поэт подражает или лучшим или худшим, "подобно тому как [поступают] живописцы"644, а Цицерон в "Ораторе" отмечает, что софист в использовании слов действует подобно художнику, подбирающему цвета645. Последнее мнение прямо указывает на "технические" (от "технэ"- делание, умение) корни живописи.

Очевидно, что появление теории родства поэзии и живописи было связано с желанием уравнять поэзию и живопись, утвердить ценность последней. Она появилась на определенном этапе развития изобразительного искусства- а именно, когда бурное развитие ренессанснои живописи потребовало ее осмысления в эстетических категориях. Как известно, в античности поэзия и живопись относились к разным сферам человеческой деятельности, они действовали по разным принципам: поэзия была связана, скорее, с пророчеством и с божественным вдохновением (исступлением), а живопись- с умением делать вещи (искусством)646. Античное разделение поэзии и живописи существовало еще в эпоху Возрождения: вплоть до XVI в. живопись занимала по отношению к поэзии более низкое положение. Важно и то, что, как уже упоминалось выше, в силу центрального положения слова в ренессанснои эстетике и философии представление о превосходстве, главной роли литературного творчества возникло еще у первых гуманистов треченто. Впервые, по всей видимости, представление о родстве поэзии и живописи появилось в трактатах Альберти647, но , его окончательное развитие произошло только в XVI - начале XVII вв. в трактатах Дольче, Ломаццо, Беллори. Первоначальная цель сознательного утверждения идеи о родстве искусств в этих трактатах была в доказательстве, что живопись равна (или даже превосходит) поэзию, потому что ей свойственна та же универсализирующая, типизирующая функция. Критики живописи доказывали, что в отличие от поэзии, подражающей либо идеям, воплощенным в прекрасных, идеальных образцах, либо непосредственно самим идеям, живопись подражает существующим несовершенным предметам648. Опираясь на Квинтилиана, говорившего о роли жеста, подкрепляющего речь оратора и иногда превосходящего ее по непосредственной возможности влиять на сердца слушателей, живопись также сопоставляли с ораторским искусством. Интересно, что в "Новой Аркадии" можно обнаружить отголоски представления о живописи как о "тэхнэ", а также презрительного отношения к живописи, представления о превосходстве поэзии над изобразительным искусством- именно в силу того, что живопись не имеет типизирующей функции, но опирается на рабское копирование несовершенной действительности.

Похожие диссертации на "Новая Аркадия" Ф. Сидни в контексте культуры рубежа XVI - ХVII вв.

Поэзия Франсиско де Кеведо в контексте испанской культуры ХVII в.Смирнова, Маргарита Борисовна

Сказочные повести П. Трэверс о Мэри Поппинс в контексте английской игровой культурыБент (Акуз), Алевтина Георгиевна

"Трагические поэмы" Агриппы д'Обинье в контексте французской культуры рубежа XVI - XVII вековФролова Алина Ивановна

Роман Ф. Сидни "Аркадия" в контексте литературного самосознания английского РенессансаЧаплин Сергей Владимирович

Стилевой феномен символистского романа в контексте культуры Серебряного векаДубова Марина Анатольевна

Францисканская литература периода "начал" в контексте культуры Средневековья (XIII в.)Самарина Марина Сергеевна

Драматургия Н. С. Гумилева в контексте культуры серебряного векаАкимова Татьяна Ивановна

Новеллистика Ленгстона Хьюза в контексте культуры Гарлемского ренессансаКнязева Лидия Владимировна

"Настоящие сказки" Л.С. Петрушевской в контексте традиционной культурыПлотникова, Екатерина Андреевна

Артур Шницлер и Зигмунд Фрейд: писатели и психологи в контексте австрийской культурыКоршунова Людмила Юрьевна