Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Теоретико-методологические аспекты исследования региона как социальной системы 28
1. Понятие "регион" в контексте социологии управления 28
2. Регион как социальная система 47
3. Социальная идентификация понятий «развитие» и «изменение» в российском регионе 64
4. Методологические подходы к определению социальных показателей 83
Глава II. Субкатегории социальных изменений в общественных настроениях 98
1. Социальное самочувствие как индикатор жизнедеятельности социальных субъектов 98
2. Количественные и качественные переменные динамики социальных настроений в регионе 129
3. Образ жизни как субкатегория социальных изменений 151
Глава III. Социальная ситуация в регионе: основные тенденции 176
1. Тенденции изменений в социальной сфере региона 176
2. Субкатегории региональных изменений в оценке экспертов 201
3. Стереотипы восприятия власти населением региона 224
4. Роль СМИ в формировании социальных настроений населения региона 251
Заключение 271
Список литературы 283
- Понятие "регион" в контексте социологии управления
- Социальная идентификация понятий «развитие» и «изменение» в российском регионе
- Количественные и качественные переменные динамики социальных настроений в регионе
- Роль СМИ в формировании социальных настроений населения региона
Понятие "регион" в контексте социологии управления
Россия представляет собой некую микромодель, в которой воспроизведены основные проблемы современного мира: островки постиндустриализма (региональные центры модернизации) соседствуют с индустриально развитыми районами, перемежаются с огромными пространствами малорентабельного сельскохозяйственного производства; на значительных территориях взаимодействуют христианская и мусульманская культуры, сталкиваются интересы Севера и Юга, Запада и Востока, Центра и региональной периферии.
До последних десятилетий понятия "регион" и "регионализм" в нашей стране практически не применялись. Это свидетельствует не столько об отсутствии традиций регионалистики в России, сколько о недостаточном развитии методов комплексного междисциплинарного подхода, в результате которого в Западной Европе и США эта субдисциплина приобрела статус самостоятельного научного направления с присущими ему предметом, методами, системой знаний. Интерес отечественной академической науки к проблемам регионализма проявился во второй половине 1980-х годов в связи с попытками обоснования новых подходов, альтернативных формационному, к исследованию общественно-исторического процесса. Речь идет, в частности, о цивилизованном подходе, в рамках которого особое внимание уделяется изучению регионального деления мира, а также исторических, пространственно-географических и этнокультурных условий генезиса и развития регионов как особых социальных систем.
В 1990-е годы Россия пережила процесс регионализации социокультурного, экономического и административно-политического пространства страны. На базе индустриального в своей основе единого народнохозяйственного комплекса и однородного (гомогенного) государственно-правового пространства возникли восемьдесят девять субъектов федерации, каждый из которых получил в свое ведение большую часть экономических объектов, расположенных на его территории, и сформировал собственную политическую и правовую систему. Несомненным позитивным следствием прошедшей регионализации Российской Федерации стало то, что её субъекты научились жить самостоятельно, породили новую волну социальных проектов, а также новую систему управленческих практик.
Однако созданные в результате освоения индустриального, территориально-географического и социально-политического наследства Советского Союза новые регионы России сформировались как административно-интегрированные сообщества, главными действующими субъектами которых стали региональные органы власти, а главной управленческой практикой - администрирование. Если в индустриальную эпоху, таким образом организованные государственно-(административно)-территориальные сообщества еще могли быть конкурентоспособными, то уже в середине 1990-х годов явственно обозначились пределы их роста. В глобализирующемся мире, совершающем переход от индустриальной экономики к постиндустриальной и от административной интеграции к социокультурной, российские регионы оказались неконкурентоспособными. Началось "свертывание" пространства "административных" регионов России.
Вместе с тем, в России в конце 1990-х годов развернулось строительство новых "культурно-экономических" регионов. Последние формируются как сообщества, основанные на пространственной локализации определенных видов экономической деятельности, центром которой является управление финансами и собственностью, разработка новых технологий и продуктов, а также создание необходимой для этого информационно-коммуникативной инфраструктуры и сферы социально-культурных услуг. Эти сообщества ориентированы на переход к постиндустриальной экономике и культурной интеграции.
Новые "культурно-экономические" регионы не покрывают всю карту страны как единое гомогенное пространство, вытесняющее все другие притязания на присвоение этого же пространства. Контуры разных экономических регионов пересекаются, образуют причудливые "узоры" новой политической, социальной, экономической и культурной географии.
Ясно, что новые экономические регионы будут развиваться за счет "свертывания" прежнего административного пространства старых административных регионов, деконструируя его и высвобождая тем самым элементы и энергию для создания нового. Но столь же ясно, что пострадают сообщества, не влившиеся в новые экономические регионы. Часть регионов фактически признали поражение в этой конкуренции и отказались от дальнейшей борьбы. Они пребывают в сильнейшей депрессии: население, ведущее индустриальный образ жизни и не находящее применения своим силам в новых обстоятельствах, деградирует. Таким образом, новые регионы являются "лоскутными" по отношению к общему пространству России. Расширение их пространства требует освоения населением новых социальных технологий и типов деятельности, получения нового профессионального образования и в том числе освоения новых техник государственного управления.
Российское государство в состоянии и обязано сделать новую регионализацию страны управляемой и продуктивной.
Если попытаться охарактеризовать процесс пространственного развития России в последнее десятилетие, то суть его может быть выражена понятием "регионализация". В стране нарастает правовое, государственно-административное, социальное, культурное и экономическое своеобразие отдельных территорий. Прежняя регионализация целенаправленно задавалась государством и опиралась на стратегию и практику размещения производственных сил, вырабатываемую Советом по размещению производительных сил при Госплане СССР. Формировавшиеся при этом регионы являлись частью единого народнохозяйственного комплекса, их границы, как правило, совпадали с государственно-административными. При этом однородная система государственного управления, единая правовая система делали существование этих регионов комплиментарным друг по отношению к другу. Регионы не вступали в прямую экономическую и политическую конкуренцию между собой. Более того, в силу своей народнохозяйственной специализации они выступали в виде взаимодополняющих звеньев единых технологических и социально-культурных цепочек. Главными принципами государственной региональной политики советского государства были комплексность социально-экономического развития (цель - самодостаточность регионов, страны, социалистического содружества) и выравнивание его уровня в различных регионах.
После распада СССР постсоветское пространство было заново переструктурировано. Оно больше уже не представляло гомогенную площадку индустриализации, на которой производственные силы располагались комплексно и равномерно, с учетом специализации каждого региона в рамках единого народнохозяйственного комплекса. Фактически, в последнее десятилетие XX века произошла новая регионализация России. Причем эта регионализация была, по сути дела, административно-политической. Её основным инициатором выступили органы власти субъектов федерации, ставшие своего рода "каркасными структурами", вокруг которых сформировались территориально замкнутые сообщества. Именно они получили в руки социальный инструмент для "сборки" из территориальных сегментов раннее единого народнохозяйственного комплекса самостоятельных государственных единиц, получивших статус субъектов федерации.
Среди этих инструментов в первую очередь необходимо выделить приватизацию. Предприятия были приватизированы таким образом, что большая часть акций, к тому же дисперсно-рассеянных, оказалась на руках у членов трудовых коллективов. Последние, будучи в силу разного рода причин лишенными социальной мобильности, оказались в полной юрисдикции административных органов, контролирующих соответствующие территории проживания. Базой для административно-политической регионализации стала государственная реформа, в результате которой, с одной стороны, края, области, автономные образования получили государственно-правовую самостоятельность как субъекты федерации, с другой - стало возможным участие высших должностных лиц субъектов федерации в работе общефедерального парламента и оформление их в виде очень мощной группы давления на федеральную власть.
Итак, за последнее десятилетие страна пережила своеобразную административную регионализацию. Органы власти субъектов федерации постепенно "стянули" на себя экономический, административно-политический и культурно-символический капитал, что в конечном итоге позволило в границах зоны своей юрисдикции создать своеобразные административно-интегрированные сообщества. Причем количество их легко поддается исчислению - восемьдесят девять "административных" регионов.
Обычно в литературе, посвященной региональному развитию России, понятия "территория", "регион" и "региональная система" употребляются как тождественные с явным преобладанием в содержании "административной составляющей": "Территорией мы называем, - пишут сотрудники Института системного анализа РАН В.Н. Лексин и А.Н. Швецов, - определенную часть социального (в первую очередь, населения), природного (в том числе природно-ресурсного и экологического), экономического, инфраструктурного, культурно-исторического и, наконец, собственно пространственного потенциала государства, которая находится в юрисдикции субфедеральных или местных (муниципальных) органов власти" . Термин "административных" здесь употребляется в условном, смысле, т.е. централизованно управляемых, выступающих как особое дисциплинарное пространство, границы которого, в том числе и границы деятельности в нем субъектов, задаются в первую очередь органами государственного управления.
Социальная идентификация понятий «развитие» и «изменение» в российском регионе
Исследуя изменения, происходящие на региональном уровне, необходимо методологически определить, что следует понимать под региональными изменениями, в чем социологический смысл реформ, которые происходят в российском обществе и находят своё специфическое, особенное на уровне данного региона.
Исходя из основной идеи теории систем Толкотта Парсонса, комплексное целое состоит из множества элементов, которые объединены различными взаимосвязями. Подобное обобщение применимо к разным уровням человеческого общества. На макроуровне в качестве системы может рассматривается глобальное общество (человечество), на среднем (мезоуровне) - национальные государства и региональные политические союзы, на микроуровне - локальные объединения, ассоциации, фирмы, компании и так далее.1 Концепция социальных изменений включает в себя следующее положение: отличия должны касаться различных временных моментов и состояний одной и той же системы. Применительно к формулировке данной темы целесообразно сделать акцент не на понятии "развитие", которое культивировалось в наше стране многие годы в общественных науках, а на понятии "изменение".
Каждая система, и социальная не исключение, переживает в ходе развития жизненные циклы и этапы: патеентная, вееалентная, коммутантная, экспле-рентная, леталентная. А изменения обуславливаются типами поведения систем: реакция, адаптация, самоорганизация, самонастройка - в зависимости от силы воздействия внешней среды и возможностей внутренней среды системы. Иными словами, изменения - это функция развития. Поэтому не развитие, а изменения характеризуют переходный период и переходное состояние, которое переживает наша страна. Эти изменения не несут в себе ни положительного, ни отрицательного смысла. Понятие "социальные изменения" охватывает широкий круг социальных перемен безотносительно к их направленности. В социологическом смысле изменение социальных систем, социальной стратификации, социальных общностей, социальных процессов, институтов, организаций, их взаимодействие - является предметом научного знания.
Для исследования региона или региональной единицы как в нашем конкретном случает, подверженной социальным изменениям, необходимо разработать и уточнить концептуальные переменные, которые требуют эмпирического подтверждения. Если структурировать модель системы как инструмента познания на первичные компоненты и единицы, то изменения в системе могут выделяться:
Каждый из указанных блоков схемы может рассматриваться самостоятельным показателем в исследовании по проблеме развития региона. Так, например, изменения в составе могут операционализироваться с учетом миграции населения области. По данным Госкомстата России Волгоградского областного комитета государственной статистики на 1998 год число прибывших - 15858 человек, в пределах области 6371, число выбывших составило 1236 человек, в пределах области - 5896 человек. Сальдо миграции составило 3622 человека, что свидетельствует о достаточно интенсивном процессе изменения в составе населения.
Изменения в отношениях подсистем это, прежде всего, непрекращающейся, вялотекущий конфликт между, например, муниципальной и областной властями.
Соответственно, социальные изменения могут происходить и рассматриваться на разных уровнях, и для социолога важно определить достаточно полную систему показателей, единиц измерения, шкалы, оценки валидности и точности. Анализ любых статистических данных, к сожалению, во многом ограничен тем, что они регистрируют, но не объясняют причины и результаты происходящих социальных изменений.
Отдельно следует подчеркивать, что само понятие "развитие" не всегда оправдано без учета сложных (зачастую противоположных по своим векторам) процессов, которые переживает общество в целом и регион в частности. В самом деле, с одной стороны, можно утверждать, что область переживает глубокий системный кризис, связанный с деградацией прежней советской системы. С другой стороны, что она находится в состоянии зарождения новой общественной системы с признаками демократии и рыночной экономики. С третьей, специфика функционирования области обусловлена территориально-этническими факторами ментальности, которые накладывают свой отпечаток на структуру социальных изменений и социальное пространство. Поэтому так важно определиться с возможной информационной базой исследования, которая на любом уровне абстракции была бы способна наиболее полно отобразить структуру социального пространства.
Развитие и изменение в семантическом значении не являются одно-порядковыми категориями. Однако само родовое понятие "социальное изменение" шире, чем часто употребляемое понятие "развитие". Социальные изменения бывают прогрессивными и регрессивными, революционными и эволюционными. В системе социологических наук существует специализированная область - социология изменений, сложившаяся в конце 50-х годов XX века. Так еще в 1957 году вышла книга П. Беккера и А. Боскова «Современная социологическая теория», в которой специальная глава, написанная А. Восковым, была посвящена изучению социальных изменений.1 В 1987 Конгресс Международной социологической ассоциации был полностью посвящен проблеме социальных изменений. И, наконец, в 1993 году П. Штомпка издал монографию «Социология социальных изменений», в которой он обосновывает новую парадигму в социологическом анализе социальной реальности, "общество (группа, организация и т.д.) стало рассматриваться не как жесткая, "твердая" система, а, скорее, как "мягкое" поле взаимоотношений. Социальная реальность предстает межиндивидуальной (межличностной) реальностью, в которой существует сеть связей, привязанностей, зависимостей, обменов, отношений личной преданно-сти" . И далее, "когда помимо количественных наблюдается и базовые качественные изменения, тогда мы можем говорить скорее о трансформации, нежели о репродукции"3.
Исходным пунктом изучения социальных изменений является фиксация их особенностей, специфики и основных характеристик в определенных временных рамках социума. Анализ современных социально-экономических реалий в развитии региона диктует необходимость обратиться к реалиям социальных изменений в брежневское 20-летие. Такой ретроспективный экскурс дает, на наш взгляд, возможность компаративного анализа социальных изменений.
Первая особенность - малое число и медленные темпы реальных перемен в общественной жизни. Большинство из них "поглощалось" механизмом торможения. Его действие выражалось в том, что осуществление изменений в различных сферах (политике, экономике, культуре, науке и др.) наталкивалось на множество ограничений - запретов. Эти ограничения имели свою "социальную подкладку" - наличие ряда групп в системе управления, заинтересованных в сохранении сложившихся социально-экономических отношений.
Вторая важная особенность - отторжение системой управления инициатив "снизу" и проведение изменений в основном "сверху". Однако они не были результатом реализации направленной стратегии совершенствования общества, так как многие значимые изменения (например, ухудшение среды жизнедеятельности, обострение экологической проблемы) явились скорее побочным следствием большого числа изолированных решений, принимаемых ведомственными органами. В итоге процесс развития в известной мере носил не планомерный, а стихийный характер.
Третьей особенностью происходивших перемен был в основном их количественный характер. Почти не возникало качественно новых социальных явлений: мало внедрялось в практику принципиально новых технологий, форм организации и оплаты труда, организации досуга и др.
Количественные и качественные переменные динамики социальных настроений в регионе
Исследование динамики социальных показателей в регионе невозможно без сопоставления данных мониторинговых исследований. По мнению Э. Шелдан, главная функция социальных показателей состоит в измерении социальных изменений. Показатели следует брать в виде "временных серий", которые дают возможность сравнивать определенные периоды и выводить долгосрочные тенденции.
В нашей стране общество переживает процесс запаздывающей модернизации со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями: ростом цен и невыплатой заработной платы, имущественным расслоением общества на фоне высокого уровня преступности и безработицы, локальными войнами, высоким уровнем психоэмоционального стресса.
Используя терминологию теории модернизации в социальной структуре Волгоградского региона как территориальной системы, можно выделить две полярные группы - "традиционалистов" и "модернистов". При этом "традиционалисты" ориентированы на сохранение традиционных для сообщества ценностей и устоявшихся отношений, а сторонники модернизации поддерживают изменения в старых общественных связях и утверждение новых систем ценностей и норм поведения. Первую группу отличает консерватизм, коллективистское сознание, для второй характерна индивидуалистическая мораль, отрицание традиции и приверженность комплексу либеральных ценностей.
Две названные группы различаются по социальному составу, половозрастной структуре, образовательному и имущественному уровням, а также по территориальному расселению. Так, "традиционалистский" электорат проживает преимущественно в сельской местности и малых городах области, значительную его долю составляют люди среднего и старшего возраста, занятые в основном в производственном секторе, невысоким уровнем дохода и образования. Все эти характеристики широко известны и не раз отмечались исследователями.
Надо отметить, что четких границ между социальными группами "традиционной" и "модернистской" направленности нет. А тем более, применительно к маргинальной особенности населения города Волгограда. Скорее можно говорить о преобладании одного или другого поведенческого типа в различных группах. Кроме того, надо иметь в виду, что в сознании отдельного человека за последние десять переломных лет перемешаны как традиционные, так и модернистские установки и ценности. В этом смысле данная схема, как и любая умозрительная конструкция является упрощенным отражением действительности.
Существует, близкий к выше отмеченному, еще один подход в объяснении изменений в массовом сознании, в системе социальных представлений и настроении россиян. Общество "реального социализма", его институциональную, культурную и социально-психологическую специфику принято определять в качестве коллективистских. В современном политическом и культурном дискурсе обществоведы противопоставляют "индивидуалистические" (западные) и "коллективистские" (социалистические или вообще "восточные") общества. На наш взгляд, это противопоставление обладает статусом квазиаксиоматической истины. Не случайно в новейшей научной литературе расхожее противопоставление коллективизма и индивидуализма как базовых характеристик социальных и культурных систем подвергается серьезной критике. Так, например, известный американский социолог Ф. Фукуяма высказал тезис, заслуживающий внимания: "Ни индивидуализм, ни коллективизм в отдельности, но взаимодействие этих двух противоположных ориентации привело к... развитию демократии и экономическому прогрессу в Соединенных Штатах" .
Исследование социальных настроений и представлений, как образов событий, возникающих на основе их припоминания или воображения представителей местного регионального сообщества, является весьма продуктивным в контексте анализа факторов социума, которые прошли значительную трансформацию за последние десять лет.
В советском обществе коллективизм всегда составлял одну из официальных идеологий и являлся средством легитимизации и осуществления тоталитарной власти. Но его культурное и социально-психологическое значения в различные периоды советской истории были неодинаковыми. В годы "строительства социализма" коллективистские ценности, требовавшие подчинения интересов личности интересам класса, коллектива, общества, сияющему коммунистическому будущему, выступали в качестве реального феномена массовой психологии. Их питали вера в коммунистическую утопию, пафос строительства новой жизни, атмосфера "мобилизационного общества". Однако в послевоенные десятилетия, особенно в годы застоя, ситуация кардинально изменилась.
Индустриализация, урбанизация, рост социальной мобильности, индивидуализация потребления, повышение образовательного уровня населения разрушали (как и повсюду в мире) устойчивые связи между индивидами внутри традиционных (локальных или профессиональных) социальных групп и сред, составлявших социальную и психологическую базу коллективистских, или общинных (коммунистических) норм культуры и поведения. С переходом "реального социализма" в фазу стагнации и возрастающей дискредитацией коммунистической утопии коллективистская идеология утратила свои массовые корни.
Формально социалистический коллективизм все еще оставался официальной идеологемой, навязываемой сохранившей свои идеократические претензии властью, институциональной нормой отношений между людьми. Но как и другие официальные ценности, он приобрел прежде всего показной характер: homo sovieticus скорее демонстрировал свою коллективистскую ориентацию (главным образом в ситуациях, когда находился под институциональным контролем), нежели ощущал её личностной ценностью. Коллективизм утратил присущую ему в "героические времена" социалистического строительства мобилизационную и мотивирующую силу. Но это не означало, что он вообще перестал играть сколько-нибудь значимую роль в массовой и индивидуальной психологии.
Советский коллективизм имел мало общего с рабочим ("пролетарским") коллективизмом в капиталистических странах, у которого он заимствовал названия. Его нормы исключали как подлинную солидарность, так и самостоятельную защиту коллективных интересов: социалистический коллектив ни в коей мере не являлся автономным социальным субъектом или актором, ибо в советском обществе независимая общественная деятельность, свободная от контроля со стороны аппарата власти, была почти невозможна. Как отмечают российские социологи, здесь не шла речь о внутренне дифференцированном сообществе, сплоченном ценностями, целями, связями органической солидарности. "Коллектив" в наших условиях - это горизонтальная структура равных в их зависимости от власти и сплоченных этими властными отношениями.
Распад прежней экономической и политической системы создал для основной массы населения России радикально новую ситуацию, характеризующуюся крайней нестабильностью и отсутствием материальных и социальных гарантий. Прежде всего, были разрушены или ослаблены патерналистские механизмы социальной защиты. Исчезли гарантированная занятость, относительная стабильность цен и уровня жизни. Испарились сбережения советских времен, многие ранее бесплатные или дешевые социальные услуги (например, организованный отдых для детей и взрослых) стали недоступными, усилилось неравенство в сферах здравоохранения, образования, распределения жилья. Возникли невиданные прежде феномены неработающих заводов, не выплачиваемой месяцами и годами заработной платы.
Особо значимые социально-психологические последствия имело отсутствие новых правил экономической и социальной жизни (либо незнание этих правил теми, кто хотел бы следовать им). Либеральные российские реформаторы не проявили желания или способности разъяснить людям свою политику, новые принципы и цели, призванные определять отныне социальное поведение. Единственным нормативным представлением о возникающем социально-экономическом порядке, которое можно было извлечь из реформаторского дискурса, был принцип конкуренции между индивидами, а наиболее одобряемым качеством гражданина - личная предприимчивость. Так, Г. Попов (пока не провозгласил себя социал-демократом) поучал рабочих, что единственный доступный им способ улучшить свое положение - пробиться в ряды предпринимателей.
Одним из важнейших факторов, определяющих социально-психологическую эволюцию постсоциалистического общества в России, является когнитивный вакуум, крайний дефицит социальной информации. Речь идет не об информации "о чем попало", которую в изобилии поставляют российские СМИ, а об информации осмысленной, позволяющей понять, что происходит в стране, ориентироваться в затрагивающих каждого россиянина процессах экономической и общественной жизни. Отсутствие такого рода знаний исключает формирование новой культуры, способной заменить распадающуюся патерналистского-"коллективистскую": общество не имеет ценностей и норм, которые могли бы лечь в её основу.
За несколько лет "невидимая рука" рынка перенесла вчерашнего советского человека из жестко организованного иерархического общества в царство беспорядка - хаотичный деинституционализированный социум, лишенный ясных и обязательных "правил игры". В сущности, этому человеку было предложено единственное правило: принцип индивидуального выживания и успеха. Данный принцип открыто провозглашали многие сторонники либеральных реформ, пропагандировали СМИ и реклама. После краха государственного патернализма, когда поддерживаемые им "коллективистские" ценности и практика перестали служить индивидам психологической и моральной опорой, индивидуализм окончательно превратился в едва ли не неизбежную жизненную стратегию.
Роль СМИ в формировании социальных настроений населения региона
Социальное самочувствие волгоградцев в значительной степени зависит от информационных потоков, которые воздействуют на их оценки, представления, суждения, уровень информационности.
Средства массовой информации, с одной стороны, являются одним из основных источников получения населением города различной политической, социальной, культурной, экономической информации. С другой стороны, они часто используются как мощное средство формирования общественного мнения, взглядов и мнений людей, их установок, ценностных ориентации, социальных позиций.
Жители города Волгограда больше всего информации получают в первую очередь из телевизионных программ, во вторую очередь - из радиопередач, и в третью очередь - из газет (данные мониторинга 1999 года).
Из общедоступных местных телеканалов Муниципальное телевиденьи Волгограда (МТВ) волгоградцы смотрят чаще, чем Волгоградскую государственную теле-радио кампанию (ВГТРК):
Таким образом, в качестве основного источника информации жители города в целом называют местное телевидение, затем местное радио, и только поеле этого - местную прессу. Такая ситуация складывается по нескольким причинам. Во-первых, в отличие от газет, телевидение и радио более оперативны в передаче последних новостей. Во-вторых, как правило, телевизор и радиоприемники есть в каждом доме (даже у малоимущих, которые смогли приобрести их еще в "застойные времена"), а для покупки газеты или подписки на них в настоящее время у многих жителей нет денег. В-третьих, чтение - это активный процесс восприятия информации, который требует времени и энергии для переработки получаемой информации. В то время, как просмотр телепередач или прослушивание радиопрограмм можно совмещать с выполнением другой деятельности (отдыхом, трудом по хозяйству и т.д.). Более того, с возрастом у большинства населения ухудшается зрение, что еще больше способствует тому, что именно радио и телевидение становятся основными источниками информации. Отмеченные обстоятельства создают преимущество в качестве источников информации для телевидения и радио по сравнению с прессой. Вместе с тем, проведенное исследование показало, что жители города Волгограда больше всего доверяют не местному телевидению, а центральному (особенно каналам ОРТ, РТР, НТВ). На вопрос: какому источнику информации Вы больше всего доверяете?" ответы распределились следующим образом (сумма не равна 100%, так как можно было выбрать более одного ответа):
Центральное телевидение - 60,6%;
Местное телевидение - 20,9% ;
Центральное радио -13,4%;
Центральная пресса - 9,2%;
Местное радио - 8,1%;
Местная пресса - 4,3%о;
Никому не доверяю - 16,5%;
Беседы в семье - 9,5% ;
Разговоры на работе - 6,0%о.
Как видим, центральному телевидению доверяют более 60% волгоград-цев; рейтинг местного телевидения значительно ниже, к нему испытывает доверие лишь каждый пятый волгоградец. Это свидетельствует о том, что при наличии противоречий между информацией, полученной от местного и центрального телевидения, население города больше будет ориентироваться в своем поведении на информацию, полученную от последнего.
Корреляция степени доверия респондентов к источникам информации с возрастным показателем дала совершенно иную картину приоритетности каналов информационного воздействия. Так, каждый второй опрошенный в возрасте 18-19 лет доверяет центральному телевидению, а практически каждый третий - беседам в семье и разговорам на работе. То есть такой канал как межличностное общение для молодых респондентов стоит на втором месте, сразу после такого мощного информационного источника как центральное ТВ.
Полученной информации не доверяет достаточно представительное число респондентов в каждой возрастной группе. Это, по-видимому, также косвенно свидетельствует о разочаровании результатами реформ и обманутых ожиданиях людей.
Если определить персонифицированные предпочтения населения федеральных общественно-политических деятелей то в марте 2000 года, накануне выборов Президента России, в регионе наибольшей популярностью пользовались В. Путин (56,5%), Г. Зюганов (23,6%), Г. Явлинский (3,6%), Б. Ельцин (0,8%), М. Горбачев (0,3%), В. Черномырдин (0,7%).
Эти данные свидетельствуют о явно преувеличенной оценке населения региона как представителей "красного пояса", с одной стороны, с другой стороны, об эффективности информационно-идеологического воздействия федеральных электронных средств массовой информации, так как образ будущего Президента России формировали именно эти каналы. Не случайно, по-видимому, отмеченная респондентами большая степень доверия к центральным СМИ.
По доступности, в рейтинге, указанном опрошенными, на первое место было поставлено телевидение (93,5%), далее радио (76,4%), пресса (53,7%), Интернет (0,4%о). Причем последний показатель в оценке респондентов - это показатель "самого доступного и используемого" канала информации. Это свидетельствует не только о его малой информационной доступности, но и о бедности населения. Если в административном центре региона (опрос проводился в Волгограде выборка 1000 человек) 97,5%) отмечают, что Интернет им не доступен и не используется как канал информации, то вряд ли можно говорить о больших положительных изменениях в качестве, стиле, наконец, образе жизни, которые произошли в регионе за последние 10-15 лет.
Поскольку телевидение, радио, пресса являются частью социальной системы, инструментом распространения не только информации, но и идеологических норм и ценностей, то важно определить, каким общероссийским и местным печатным изданиям жители города Волгограда, как областного центра доверяют больше. Рейтинговое распределение печатных изданий выглядит следующим образом
