Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретико-методологические аспекты социально-философского исследования преступности 18
1. 1. Социальные предпосылки преступности в современном обществе: тенденции детерминации 19
1. 2. Социально-философское осмысление специфики преступности в современном мире 43
Глава 2. Социальное пространство Северного Кавказа: криминогенные факторы в политической и экономической сфере 67
2.1. Криминогенный потенциал российской политики на Северном Кавказе: социально-философские аспекты 68
2.2. «Внутренний колониализм» экономической политики на Северном Кавказе как фактор роста преступности 87
Глава 3. Социокультурные факторы преступности на Северном Кавказе 111
3.1. Криминогенный потенциал традиционной культуры северокавказских этносов 112
3.2. Фактор религиозного экстремизма в криминализации социального пространства на Северном Кавказе 129
Заключение 153
Литература 158
- Социально-философское осмысление специфики преступности в современном мире
- Криминогенный потенциал российской политики на Северном Кавказе: социально-философские аспекты
- «Внутренний колониализм» экономической политики на Северном Кавказе как фактор роста преступности
- Фактор религиозного экстремизма в криминализации социального пространства на Северном Кавказе
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Трансформационные процессы в социальной жизни современного мира оказывают значительное влияние на общее состояние социального и правового порядка в подавляющем большинстве стран, детерминируя в том числе и распространение социально негативных явлений, таких как преступность. В Российской Федерации, переживающей период ощутимых социальных преобразований, проблема преступности стоит особенно остро, что актуализирует необходимость обращения к исследованию социальных детерминант роста и распространения преступности на территории российского государства.
Учитывая многонациональный состав населения Российской Федерации, значительные социально-экономические и социокультурные различия между отдельными регионами страны, следует отметить, что каждый регион России обладает собственной уникальной спецификой, в том числе и в плане состояния преступности. Северный Кавказ, занимающий стратегическое в геополитическом плане положение, является одним из наиболее проблемных регионов России как по причине сложности национального и конфессионального состава населения, так и вследствие относительно непродолжительного времени пребывания в составе единого российского государства.
Во многом рост преступности в регионе детерминирован и специфическими особенностями менталитета, традиций и обычаев многочисленных этнических групп, проживающих в регионе, что актуализирует философский анализ мировоззренческой подоплеки преступного поведения выходцев из республик Северного Кавказа. Наконец, в течение двух последних десятилетий мощным криминогенным фактором на Северном Кавказе остается наличие террористического подполья, социальные причины появления которого вполне совпадают и с детерминантами роста преступности в республиках Северного Кавказа.
Между тем криминогенная ситуация на Северном Кавказе представляет собой существенную угрозу для национальных интересов российского государства (а шире – национальной безопасности), поскольку влияет на дестабилизацию политической, экономической, социальной и культурной обстановки. Потребность в борьбе с преступностью в этом стратегически важном для России регионе актуализирует вопрос о выявлении социальных корней преступности в северокавказских республиках, которые могут заключаться в специфике роли и места данного региона в общей социально-политической системе России.
Актуальность социально-философского анализа детерминант преступности в северокавказском регионе объясняется тем, что без философского осмысления социальных предпосылок криминализации северокавказских обществ не представляется возможной выработка единой государственной стратегии по профилактике и противодействию преступности в регионе.
Степень научной разработанности темы исследования. Выявление социальной и социокультурной детерминации преступности на Северном Кавказе требует от исследователя обращения к обширному сегменту социально-философской литературы и исследований в рамках других социально-гуманитарных дисциплин (социологии, политологии, криминологии, культурологии).
В первую очередь следует обратиться к работам классиков мировой философской мысли, посвященным проблематике социального феномена преступности, детерминации преступности. Философами Нового времени было обращено внимание на антропологические аспекты преступности, связанные с личностью человека как такового. Проблемы преступности не оставляли без внимания представители немецкой классической философии Г.В.Ф. Гегель, Л. Фейербах. Наибольший интерес представляют работы таких философов, как И. Бентам, Г.В.Ф. Гегель, Ж.-Ж. Руссо, Л. Фейербах, М. Штирнер. В частности, И. Бентам рассматривал преступление как акт свободной воли личности в случае, если преступление совершается «злонамеренно». Л. Фейербах делал акцент на эмоциональных факторах, влияющих на совершение человеком преступлений.
В XIX–XX вв. в научной мысли сформировались социологический (Э. Дюркгейм, Ф. Теннис), антропологический (Ч. Ломброзо), криминологический (Г. Тард, Э. Ферри) подходы. В 1960–70-е гг. проблемы социальной обусловленности преступности были подняты американскими и европейскими исследователями, принадлежащими к течению так называемой «левой» или «радикальной» криминологии и склонявшимися к выведению преступности из специфики самих капиталистических отношений. Социальная философия Франкфуртской школы (Г. Маркузе, Э. Фромм) также внесла значительный вклад в выявление детерминант социально-деструктивного поведения в современном социуме.
Социально-философский анализ детерминации преступности в современном мире требует обращения к постмодернистской философии, рассматривающей остроактуальные вопросы трансформации власти и наказания, массовизации сознания, дегуманизации и атомизации социального пространства. В этом контексте необходимо отметить исследования Ж. Бодрийяра, Ж. Делеза, М. Фуко. Актуальная проблематика массовой миграции населения в условиях глобализации и связанных с ней социальных проблем, включая рост преступности, рассматривается в работах С. Жижека, А. Негри и М. Хардта.
Обращение к тематике влияния колониалистского дискурса на преступность в северокавказском регионе требует обращения к работам теоретиков ориентализма и колониализма в современной социальной философии Э. Саида, Хоми Баба, концепции «внутреннего колониализма» М. Хетчера. Большой интерес представляет работа чеченского философа А. Авторханова «Империя Кремля», посвященная анализу политики России на Кавказе.
Среди отечественной философской литературы, посвященной проблеме преступности и преступного поведения, следует выделить работы современных исследователей В.Л. Бачинина, А.П. Дубнова и В.А. Дубовцева, В.В. Лунеева, Э.А. Позднякова. В частности, в работах В.В. Лунеева дается философское осмысление проблемы преступности в современном российском обществе. Следует отметить ряд диссертационных исследований, посвященных социально-философским аспектам преступности. Прежде всего это работы Д.С. Бабичева, А.С. Зайналабидова, Д.С. Райдугина, Б.Б. Токарева и др.
Изучение социальных причин преступности в северокавказском регионе требует повышенного внимания к политическим и социально-экономическим проблемам Северного Кавказа. По данной тематике существует достаточно обширный пласт литературы, среди которого наибольший интерес для настоящего исследования представляют работы, посвященные анализу таких важных проблем северокавказских обществ, как трайбализм и коррупция в политических элитах, теневизация экономики, криминализация правоохранительной системы. Данные вопросы рассматривались в исследованиях таких авторов, как Х.В. Дзуцев, Г. Дерлугьян, М.Д. Розин, М. Садаев, С.Я. Сущий, Ж.Т. Тощенко и др. В частности, Х.В. Дзуцев рассматривает социально-экономические проблемы ряда республик Северного Кавказа, в том числе Дагестана, Северной Осетии – Алании, Чеченской Республики, криминогенную ситуацию в регионе. Б.Б. Токаревым рассматривается проблема социально-философских оснований коррупции. Л.В. Комарова обращает внимание на проблемы модернизации периферийных территорий России.
Для понимания социальных корней преступности в северокавказском регионе особое значение имеет исследование социокультурной специфики образа жизни и мировоззрения кавказских этносов. Данному вопросу посвящены многочисленные работы отечественных и зарубежных исследователей, в том числе таких авторов, как Н.Г. Джалабадзе, У.Т. Сайгитов, Р. Ханаху, Х.М. Хашаев, Н. Хизанашвили, С.Т. Эванба и др..
Изучая проблему преступности в северокавказском регионе, нельзя обойти стороной экстремизм и религиозный фундаментализм, оказывающие крайне значительное влияние на криминогенную ситуацию в регионе. Проблемам экстремизма, межнациональных и религиозных конфликтов и противоречий на Северном Кавказе посвящено значительное количество научных исследований, среди которых мы можем выделить работы таких авторов, как Л.В. Батиев, В.Н. Давыдов, А.Г. Исмаилов, А.А. Курбанмагомедов, М.Е. Попов, К.М. Ханбабаев.
Необходимо также отметить целый ряд защищенных в последние годы диссертационных исследований, посвященных проблеме преступности на Северном Кавказе и связанным с данной тематикой вопросам. Это работы И.В. Анжирова, Ю.Ю. Бышевского, О.В. Новиковой, О.М. Тупалиева, М.А. Шибаевой и других исследователей.
Однако, анализируя перечисленные выше исследования, следует отметить, что существует потребность в социально-философском обобщении существующего фактологического материала, в первую очередь в направлении выявления влияния на распространение преступности в северокавказском регионе специфики российской политики на Кавказе и восприятия кавказцев в массовом сознании россиян. Криминогенный потенциал колониальной политики России на Кавказе практически не исследован в отечественной социальной философии, что предполагает необходимость обращения к данной теме в настоящем исследовании и объясняет его актуальность для российской философской науки.
Объект исследования – преступность на Северном Кавказе в условиях современной России.
Предмет исследования – социальные факторы распространения преступности на Северном Кавказе.
Гипотеза исследования. Распространение преступности в северокавказском регионе является следствием совокупности социальных и социокультурных факторов, сложившихся вследствие специфики историко-политического развития Северного Кавказа в составе российского государства. Политическая и экономическая нестабильность в регионе, в сочетании с актуализировавшимися в современную эпоху процессами ренессанса этнической идентичности, архаизацией общественного сознания являются следствием доминирования в российской политике на Кавказе колониалистского дискурса. Криминализация северокавказского общества, таким образом, является не только следствием социальных проблем, но и продуктом рефлексии населения региона над внутренней политикой российской власти, ментальным отчуждением (а порой и поляризацией) кавказского и некавказского сегментов российского социума.
Цель диссертационного исследования – провести социально-философский анализ детерминант преступности на Северном Кавказе в условиях современного общества.
Для достижения поставленной цели потребуется решение следующих задач исследования:
– охарактеризовать преступность как социальный феномен и факторы ее детерминации в условиях глобальных социальных процессов современности;
– раскрыть социально-философские аспекты преступности в современном мире;
– обосновать детерминированность преступности в северокавказском регионе специфическими особенностями российской политики на Северном Кавказе;
– исследовать социально-экономические факторы криминализации северокавказского социума в контексте сложившихся социально-политических и социокультурных условий на Северном Кавказе;
– проанализировать криминогенный потенциал социокультурного комплекса северокавказских этносов;
– определить влияние религиозной радикализации северокавказских обществ на распространение преступности в регионе.
Теоретико-методологическая основа настоящего диссертационного исследования представлена работами отечественных и зарубежных авторов, посвященных социальному феномену преступности и выявлению основных факторов, влияющих на распространение и уровень преступности.
Определяя социальные и социокультурные детерминанты преступности в северокавказском регионе, автор опирался на концепции колониализма и ориентализма Э. Саида, Хоми Баба, М. Хетчера, концепцию «внутреннего колониализма» Б.Б. Родомана, работы философов-постмодернистов Ж. Бодрийяра, Ж. Делеза, М. Фуко. С. Жижека. Использовались работы таких современных российских философов, как А. Авторханов, А.П. Дубнов, А.В. Дубовцев, А.С. Зайналабидов, М.Е. Попов, М.Б. Рамазанов, Р. Ханаху и др.
Также автором привлекались материалы о состоянии преступности в северокавказском регионе Министерства внутренних дел Российской Федерации, тексты публикаций и интервью общественных и политических деятелей, сотрудников правоохранительных органов, материалы федеральной и региональной периодической печати.
Автором применялись метод системного анализа, сравнительно-исторический и структурно-функциональный методы исследования поставленной проблемы.
В процессе диссертационного исследования нами были получены результаты, содержащие следующие элементы научной новизны:
– установлены основные социальные факторы преступности в условиях глобальных социальных трансформаций современного мира;
– выявлены основные специфические тенденции динамики преступности в современном мире в условиях изменяющихся практик власти, характеристик социального пространства современности;
– в контексте современных концепций колониализма проанализировано влияние на рост преступности на Северном Кавказе российской политики в регионе господствующего в ней колониалистского дискурса;
– рассмотрены социально-экономические факторы детерминации преступности на Северном Кавказе в контексте российской политики «внутреннего колониализма», архаизации экономического поведения северокавказских этносов;
– выявлен криминогенный потенциал социокультурного комплекса традиций и обычаев северокавказских этнических групп в условиях ренессанса этнической идентичности и утверждения дискурса «инаковости» в отношениях кавказского и некавказского населения России;
– определено детерминирующее влияние на распространение преступности в северокавказском регионе религиозного экстремизма, указано на формирование тенденции симбиоза религиозного экстремизма и организованной преступности в регионе.
Положения, выносимые на защиту:
1. Преступность как социальный феномен является отражением происходящих в социальном пространстве процессов. Специфика преступности в современном мире определяется взаимосвязанными процессами деформации правовой культуры и правосознания вследствие маргинализации целых сегментов социального пространства, релятивизации аксиологической системы социума. В глобальном масштабе данные процессы, в совокупности с социально-экономическими проблемами, сопровождаются ростом насилия в социуме, проникающей криминализацией социальной среды и распространением криминального типа сознания и мышления, криминализацией системы ценностно-мировоззренческих установок и стереотипов поведения вследствие нигилизации правового сознания.
2. В обществе постмодерна преступность видоизменяется, что подтверждается следующими тенденциями: вайолентизацией социального пространства современных мегаполисов вследствие дегуманизации общества, урбанизации и массовой миграции; формированием «преступности социальных гетто», которой присущи такие свойства, как ювенальность, этничность, луддитско-разрушительная направленность; транснационализацией преступности; политизацией преступности вследствие смыкания криминального мира и политического экстремизма различной направленности.
3. Социально-философский анализ российской политики на Кавказе в рамках современных концепций колониализма (ориентализма) позволяет определить ее как колониальную, детерминированную превалированием колониалистского дискурса в идеологии и политической практике России в отношении периферийных территорий. Криминализация социального пространства на Северном Кавказе и рост преступности в регионе являются следствием колониальной ориентации российской политики. Особенности российской политики на Кавказе обусловливают консервацию социальной системы, коррупцию, непотизм в северокавказских республиках, утверждение стереотипной модели восприятия северокавказцев некавказским сегментом российского социума, что влечет за собой криминальное поведение как реакцию на колониалистский дискурс «инаковости».
4. Социально-экономические проблемы Северного Кавказа, способствующие криминализации северокавказских обществ, являются следствием политики «внутреннего колониализма», ориентированного на эксплуатацию территорий периферии метрополией, без стремления к реальной экономической модернизации периферийных регионов. Теневая экономика и коррупция в этом контексте являются способом сохранения лояльности населения и правящих элит периферийных территорий. Теневизация экономики северокавказских республик на фоне массовой безработицы, неудовлетворительного уровня доходов обусловливает вовлечение населения в криминальные и полукриминальные схемы деятельности, архаизацию экономического поведения северокавказского населения (возвращение к криминальным формам экономического поведения – «присваивающей модели»).
5. Социокультурный комплекс традиций и обычаев этнических групп Северного Кавказа обладает определенным криминогенным потенциалом, который активизируется в условиях ренессанса этнической и конфессиональной идентичности как реакции на ассимиляционные процессы. Возрождение традиций становится защитным механизмом в чуждом этнокультурном окружении. В рамках дискурса «инаковости» культивация криминогенных традиций обусловлена стремлением к сохранению национальных отличий, поддержанию образа «кавказца», сложившегося в общественном сознании российского населения. Также архаизация форм социального поведения на Северном Кавказе поддерживается господствующей колониалистской линией российской власти, заинтересованной в поддержании «инаковости» Кавказа как особой в социальном отношении территории государства.
6. Религиозный экстремизм, проявляющийся в северокавказском регионе в форме исламского радикализма, являет собой реакцию социально депривированной части северокавказского населения на существующие политико-экономические проблемы и тесно связан с общей криминализацией ситуации на Северном Кавказе. Усвоение экстремистской идеологии частью населения Северного Кавказа способствует нигилизации восприятия российского государства и норм права, морально-этическому оправданию совершения преступлений в отношении государства и лояльного государству населения. Для социального порядка на Северном Кавказе взаимодействие криминального мира и религиозно-экстремистских организаций представляет особую опасность, поскольку оно способствует вайолентизации социального бытия в регионе и утверждению «антиценностей», противостоящих российской правовой культуре.
Научно-теоретическая и практическая значимость исследования заключается в социально-философском осмыслении детерминации преступности в северокавказском регионе Российской Федерации в контексте специфики российской политики на Северном Кавказе. Предпринимается социально-философский анализ криминогенной ситуации на Северном Кавказе в контексте современных концепций колониализма и ориентализма, с помощью которых вскрываются механизмы влияния колониализма как стратегии власти на криминальное поведение северокавказских этносов.
Практическая значимость настоящей работы заключается в том, что она может быть использована в своей профессиональной деятельности сотрудниками правоохранительных структур, органов государственной безопасности, власти и управления, активистами и руководителями общественных и политических организаций.
Материалы настоящего исследования могут быть использованы при разработке и преподавании учебных и методических курсов по социальной философии, регионоведению, криминологии, политологии, этносоциологии.
Апробация работы. Основные положения диссертации изложены в научных статьях и других публикациях автора. Также основные результаты диссертационного исследования обсуждались на кафедре философии и политологии Краснодарского государственного университета культуры и искусств.
Структура и объем диссертации. Работа состоит из введения, трех глав по два параграфа в каждой, заключения, списка литературы из 270 наименований на русском и иностранных языках.
Социально-философское осмысление специфики преступности в современном мире
Социальный феномен преступности долгое время находится в сфере исследовательского интереса философов, социологов, криминологов и представителей других социально-гуманитарных дисциплин. Вопросы, которыми задаются исследователи, рассматривая различные аспекты феномена преступности, варьируют от изучения морально психологических особенностей личности преступника, субъективных факторов, побуждающих к совершению преступлений, до выявления социально-экономических и социокультурных причин, лежащих в основе роста преступности и распространения криминальных ценностей в обществе в определенные периоды его исторического развития.
На протяжении двух последних столетий сформировалось значительное количество концепций преступности, которые акцентируют внимание на различных сторонах преступности как социального феномена, в том числе обращаясь и к влиянию социальной и экономической ситуации в стране, классовой и национальной принадлежности, пола и возраста на преступное поведение личности. В данном параграфе имеет смысл более подробно рассмотреть основные концепции, объясняющие феномен преступности, и дать им оценку, исходя из потребностей современного социума.
Традиция философского рассмотрения проблем преступности и преступного поведения личности восходит к работам философов эпохи Просвещения. Ж.-Ж. Руссо, в частности, видел социальные корни преступлений в несправедливости общественного устройства, произволе власти и собственников57 (позднее данный подход ляжет в основу социально-философской традиции, которой придерживаются представители социалистических тенденций). На социальную природу преступности указывали и другие философы Просвещения (П. Гольбах, Вольтер), но в целом все они сходились во мнении, что основной причиной преступного поведения личности является «злонравие», которое может являться следствием неудовлетворительных условий жизни или же отсутствия заботы государства о надлежащем воспитании граждан58, то есть факторы социально-политического и социально-экономического характера рассматривались как определяющие в формировании преступного поведения индивидов. И. Бентам рассматривал совершение преступления как акт свободной воли человека, при этом идеальный преступник, размышляя о том, совершать, или не совершать, преступление, фактически совершает рациональный выбор, взвешивая все аргументы «за» и «против» намечаемого преступления59. С аналогичных позиций выступал и П.А. Фейербах, который писал: «сила желания совершить поступок прекращается тем, что после дела его неминуемо последует зло, гораздо большее той неприятности, какая от неудовлетворенного побуждения произойти может»60. Соответственно, неотвратимость наказания предупреждает совершение преступником преступления. В немецкой классической философии проблему преступности и преступления рассматривали И. Кант, Г.В.Ф. Гегель, Л. Фейербах. В частности, Г.В.Ф. Гегель видел основу преступления в самой человеческой природе, «злой» по определению. Но им утверждалось и то, что преступление становится возможным благодаря существованию права как его отрицания61. Право и преступность соединены друг с другом как отрицательное и положительное62. Утверждение позитивистской парадигмы в европейской социальной философии способствовало возникновению и популяризации антропологического подхода к анализу преступного поведения, в основе которого находится утверждение приоритетности влияния на личность преступника биологических факторов – происхождения, наследственности, принадлежности к той или иной расовой или этнической группе. Наиболее известна среди концепций антропологического подхода теория итальянского ученого Чезаре Ломброзо, обращавшего первостепенное внимание на внешность преступника. По мнению Ч. Ломброзо, преступное поведение личности обусловлено исключительно врожденными факторами; преступников и склонных к преступным действиям индивидов отличают внешние данные, сходные с внешними данными первобытных людей и человекообразных обезьян63.
Таким образом, мы видим, что антропологический подход утверждает детерминированность преступного поведения личности биологическими факторами, наследственностью индивидов. Но это предполагает и изначальное разделение людей на «нормальных» и потенциальных преступников, исходя лишь из фактора наследственности и внешних данных каждого конкретного индивида. Разумеется, что в современных условиях ошибочность данного подхода очевидна, чем и объясняется постепенная потеря позиций ломброзианской концепцией преступного поведения и выход на приоритетное место тех концепций, которые утверждали социальную обусловленность преступного поведения личности (по крайней мере, ключевую роль социальных факторов в его формировании). Достаточно глубокий социально-философский анализ преступности как социального феномена дается Э. Дюркгеймом – основоположником социологического подхода. По мнению Э. Дюркгейма, преступления совершаются абсолютно во всех обществах, он считал такое положение дел абсолютно естественным и закономерным. При этом Э. Дюркгейм уточнял, что любое социальное явление нельзя рассматривать всегда под одним углом и трактовать однозначно либо как нормальное, либо как патологическое. Оценка социального феномена может осуществляться лишь с точки зрения конкретного общества и его реалий. Наличие преступности, по Э. Дюркгейму, неизбежно. Э. Дюркгейм даже считал преступность признаком здорового социума. Он был уверен, что для поддержания общественного равновесия важно существование определенного уровня преступности, которая была свойственна даже для отсталых народов, находящихся на уровне развития, близком к первобытному64. Э. Дюркгейм ввел в научный обиход понятие аномии. Этим термином он характеризовал неблагополучное, разложившееся общество, которому свойственны общий упадок и кризис ценностной системы, а также морально-нравственных ориентиров. Идеалы и цели, провозглашенные в таком обществе, вступают в жесткое противоречие с социальной реальностью65. Граждане перестают воспринимать привычные общественные нормы в качестве ориентиров для своего поведения, поскольку эти нормы не соответствуют жизненным реалиям или противоречат друг другу. Такое состояние общественного сознания характерно для периодов социальной нестабильности, трансформаций и радикальных реформ. В такое время привычные и ставшие уже традиционными нормы утрачивают свою актуальность и не поддерживаются большей частью общества, а новые еще слишком мало закреплены в сознании людей, чтобы служить общественным ориентиром. Именно в подобные периоды учащаются случаи девиантного поведения граждан66. О социальной аномии как причине преступного поведения индивидов писал и Р. Мертон. Исследователь обращал внимание на тот факт, что в современном обществе целые социальные группы оказываются исключенными из активной конкурентной борьбы за социальные блага и успех, при том что достижение этих благ рассматривается господствующей в обществе идеологией и системой ценностей как основная цель жизни каждого индивида67.
Криминогенный потенциал российской политики на Северном Кавказе: социально-философские аспекты
Северный Кавказ вошел в состав Российского государства относительно поздно. Окончательное включение северокавказских территорий в состав России произошло лишь в конце XIX в. и сопровождалось длительной Кавказской войной. Лишь в результате полувекового вооруженного противостояния российскому государству удалось присоединить земли северокавказских народов. В результате в составе России оказалась крайне сложная по своему этноконфессиональному составу, обособленная в социокультурном и социально-экономическом отношении территория, которая с трудом вписывалась в общий контекст исторического развития российского социума. Одна из важнейших особенностей Северного Кавказа – его этническое и конфессиональное своеобразие. Регион существенно отличается от остальной России полиэтничностью населения. Только коренное население северокавказских республик представлено пятью языковыми группами – нахско-дагестанскими, адыго-абхазскими, тюркскими, иранскими, славянскими народами. На территории региона проживают верующие мусульмане-сунниты, мусульмане-шииты, православные, иудеи, представители других религий. Традиционные для России конфессии накладываются на разнообразные пережитки местных верований, с которыми тесно переплетаются традиции и обычаи северокавказских народов96.
Формирование социокультурного фундамента северокавказских обществ на протяжении веков проходило совершенно обособленно от русской цивилизации. Исламизация северокавказских обществ под влиянием Османской империи, проходившая в контексте нараставшего противостояния российской экспансии в регионе, также стала одним из ключевых факторов социокультурного обособления Северного Кавказа, значительно затруднив процесс его интеграции в состав российского государства. Естественно, что сложность этнического и конфессионального состава населения региона, значимость традиций и обычаев накладывает соответствующий отпечаток и на особенности политической и правовой ситуации в северокавказских республиках. На Северном Кавказе отношение к исполнению законов всегда было довольно специфичным: приоритет отдавался тем нормам, которые испокон веков являлись традиционными для данных территорий. Иными словами, царское, советское или российское законодательство соблюдалось лишь в том случае, если оно не вступало в противоречие с так называемыми адатами – местными «кодексами поведения», а также с мусульманским правом. В противном случае создавалась лишь видимость исполнения российских законов. Между тем мусульманское духовенство современных северокавказских республик подчеркивает, что российское законодательство имеет много точек пересечения с нормами шариата и права мусульман вполне могут защищаться с помощью российских законов97.
Северокавказские общества всегда стремились жить в соответствии с нормами шариата и собственными адатами, однако в этом им препятствовали первоначально власти Российской империи, затем Советского Союза и Российской Федерации. Поскольку многие нормы шариата прямо противоречили общегосударственным законам, еще «в 1928 году в Уголовный кодекс РСФСР была введена Х глава «О преступлениях, составляющих пережитки родового быта». Ее действие ограничивалось в основном районами Северного Кавказа, где до этого существовали шариатские суды. Статьи 203–204 главы Х приравнивали отправление шариатского правосудия к тяжелым уголовным правонарушениям, за которые полагалось заключение в лагере сроком на один год»98. Лишь в 1996 г., при реформе Уголовного кодекса, были отменены данные статьи, однако вплоть до настоящего времени наблюдается определенное нежелание значительной части населения Северного Кавказа соблюдать ряд федеральных законов, в первую очередь тех, которые противоречат шариату и адатам99. Социокультурная специфика северокавказских обществ, стремление значительной части населения региона к обособлению от российского государства обусловливало и сам характер российско-кавказских отношений, которые далеко не всегда складывались мирно и часто оборачивались острыми или вялотекущими конфликтами100. С другой стороны, и российское общество на протяжении полутора столетий нахождения Северного Кавказа в составе России не демонстрирует благосклонного отношения к интеграции кавказских этносов в российский социум.
Рассматривая политическую ситуацию в северокавказских республиках, мы можем отметить, что взаимоотношения центральной российской власти и местных территорий строились фактически как отношения между метрополией и колониями. Из числа «туземцев» формировалась местная элита, которая получала образование в России, за определенные материальные дивиденды и статусы демонстрировала свою политическую лояльность центральному режиму, вне зависимости от политической окраски последнего. В то же время российская власть и российское общество в целом никогда не рассматривали Северный Кавказ как полноценный регион России, фактически воспринимая его как колонию, покорение которой сопровождалось значительными усилиями и многочисленными человеческими потерями, либо как объект научного и культурного интереса, «экзотику», но не как часть себя. Соответствующее отношение распространяется и на представителей коренных народов региона.
Можно сказать, что в отношении России и российского общества к Северному Кавказу доминирует колониалистский дискурс. Колониалистское восприятие Северного Кавказа в России мы можем сравнить с ориентализмом на Западе, о котором писал американский философ палестинского происхождения Эдвард Саид. Термином «ориентализм» Э. Саид обозначил особый подход, превалирующий в восприятии на Западе Востока и «человека Востока»101. Ориентализм, как пишет Эдвард Саид, «это западный стиль доминирования, реструктурирования и обретения авторитета над Востоком»102. Западное общество никогда не воспринимало и не воспринимает Восток в одной с собой плоскости, он для него «иной», как и Северный Кавказ для России. Его можно покорить и использовать как колонию, можно изучать как предмет исследования академических дисциплин, он даже может быть объектом удовлетворения праздного обывательского любопытства к «иному», экзотическому миру, - в любом случае, ориенталистский дискурс проникнут оппозицией «мы - они». Долгое время в философии и других социальных науках Запада преобладало именно колониалистское восприятие восточных обществ, и лишь с утверждением постмодернистской парадигмы в социально-философской мысли произошло и постепенное смещение парадигмального вектора европейского социального знания.
«Внутренний колониализм» экономической политики на Северном Кавказе как фактор роста преступности
Российская Федерация, являясь крупнейшим по площади государством мира, крайне неоднородна в отношении уровня социально-экономического развития своих территорий. Попытки социальной и экономической модернизации страны так и не привели к тому, чтобы регионы России вышли на хотя бы сравнимые показатели уровня развития, и сегодня российское государство включает в себя как высокоразвитые индустриальные территории, так и целые регионы, в которых фактически отсутствует современная индустриальная инфраструктура. Естественно, что диспропорции в экономическом развитии российских регионов влияют и на уровень жизни населения. Однако для российского государства проблемы социально-экономической модернизации отдельно взятых регионов всегда занимали второстепенное значение, если от них не зависело укрепление общей экономической и политической мощи страны. Б.Б. Родоман, объясняя специфику региональной политики российской власти, выдвинул концепцию «внутреннего колониализма», подчеркивая, что «Россия – военно-колониальная империя, живущая за счет безудержного расточения невозобновляемых природных и человеческих ресурсов, страна экстенсивного развития, частным случаем которого является сверхрасточительное, затратное землеприродопользование»122. Несмотря на значительные изменения во внутренней экономической и социальной политике российского государства, происходившие в 2000-е гг., общий вектор стратегии развития российской экономики остается практически тем же. Во многом именно он является одним из ключевых источников тех социальных проблем, с которыми сталкивается страна в целом и ее регионы в частности. Рассматривая в имперском ключе регионы страны как «внутренние колонии», российская власть не предпринимает существенных мер по выстраиванию экономики страны как единого организма, адекватного условиям развития современного мирового сообщества. Более того, курс на позиционирование России как «сырьевой державы» снижает реальные перспективы модернизации отечественной экономики.
Изначально концепцию «внутреннего колониализма» ввел в научный оборот В.И. Ленин, он объяснял с ее помощью специфику сложившихся в Российской империи отношений «центр – периферия», согласно которой столичные центры (Москва и Петербург) осуществляли колониальную политику в отношении российской провинции, бывшей источником столичных капиталов123. Несмотря на то что данная концепция разрабатывалась в отношении Российской империи, она вполне применима и к реалиям современного российского государства, экономика которого строится в значительной степени за счет эксплуатации богатых природных ресурсов российской провинции, прежде всего – Сибири, Урала, отчасти – Северного Кавказа. Более поздние исследователи феномена «внутреннего колониализма» обратили внимание на то, что взаимодействие «метрополии» и «периферии» в этой модели не приводит к действительной экономической и социальной модернизации периферийного региона и выход его на сопоставимый с «метрополией» уровень развития124. Исходя из этого, мы можем отметить, что анализ социально-экономического развития северокавказского региона в рамках колониалистского дискурса не лишен оснований, более того – представляет собой существенный интерес для выявления криминогенного потенциала экономической ситуации в регионе и ее детерминированности недостаточным уровнем модернизации северокавказских республик.
В настоящее время республики Северного Кавказа являются одними из наиболее бедных в экономическом отношении регионов страны, для которых – в совокупности с общим незавидным финансово-экономическим положением – характерен целый ряд других социальных проблем. Северный Кавказ долгое время являлся крайне отсталым в социально-экономическом отношении регионом страны. Нефтедобывающая промышленность, сконцентрированная на территории Чечни, рыбные промыслы Дагестана и несколько других очагов экономического благополучия в целом не сильно меняли общую картину экономической жизни региона. Лишь несколько десятилетий советской власти, в период с 1950–60-х гг. и до времени распада Советского Союза, отмечены относительным экономическим подъемом северокавказских автономных республик. Вместе с тем, во многом данная экономическая стабильность обеспечивалась за счет дотаций из центрального бюджета, а также поступлений от добычи нефти в Чечено-Ингушской АССР, функционирования определенных сфер промышленности в Дагестанской АССР. В то же время русская и русскоязычная интеллигенция, инженерно технические работники и рабочие составляли основную массу трудозанятых на предприятиях промышленности в регионе, не говоря уже о сфере культуры, науки и образования125. Французский кавказовед Ф. Лонге-Маркс отмечает, что экономические и социальные достижения северокавказских республик в советский период бесспорны и являются следствием целенаправленной государственной политики по модернизации региона126.
Фактор религиозного экстремизма в криминализации социального пространства на Северном Кавказе
Рассмотренные в предыдущем параграфе криминогенные традиции и обычаи народов Северного Кавказа в современной России получают новую жизнь и распространение, во многом благодаря деятельности деконструктивных сил, заинтересованных в дестабилизации ситуации в северокавказских республиках и в Российской Федерации в целом и видящих в распространении среди северокавказской молодежи преступных форм поведения непосредственную выгоду для реализации далекоидущих планов, угрожающих национальной безопасности российского государства. Социальные трансформации, произошедшие в 1990-е – 2000-е гг. в жизни северокавказских обществ, оказали непосредственное влияние на сам характер социальных отношений в регионе и на социокультурную сферу в частности. Это влияние особенно заметно по отношению к религии, роль которой в жизни северокавказских обществ заметно возросла. Религиозная составляющая жизни населения северокавказских республик обрела в сознании людей еще более высокую значимость, нежели прежде. Кроме того, произошла переоценка закономерности самого существования религии, ее институтов на данном этапе общественного развития187. Между тем российское государство не выработало эффективной стратегии политики в отношении религии на Северном Кавказе, о чем свидетельствует высокий уровень насилия и преступности, детерминированный в том числе и факторами религиозно-политического характера.
Северный Кавказ в плане конфессиональной ситуации представляет собой один из самых сложных регионов страны. Тем более если учитывать активизацию на территории северокавказских республик, в большинстве своем мусульманских, радикально-исламистского подполья, поддерживаемого международными исламистскими фундаменталистскими организациями из Турции, Саудовской Аравии, Иордании, Катара, Кувейта, ОАЭ, Пакистана, Малайзии и других исламских государств188. В контексте настоящего исследования данная деятельность может рассматриваться как одна из причин распространения на Северном Кавказе насильственной преступности, прикрывающейся религиозными или националистическими лозунгами.
В условиях социальной аномии наблюдается рост экстремистских настроений в обществе. Как отмечает Н. Махмадиев, «экстремизм характеризует крайнее устремление индивида в условиях социально-экономического кризиса. Религиозный экстремизм представляет собой специфическую форму отчуждения, направленную на уничтожение обыденной идентичности»189. Религиозный экстремизм на постсоветском пространстве, таким образом, имеет общие корни с ростом преступности – социальную депривацию, девальвацию ценностей и аксиологический вакуум, следовательно, и траектория развития религиозно-экстремистских организаций имеет общие черты с развитием преступности. Ж.Е. Исенгазина отмечает, что наиболее опасным явлением в современном мире является исламский экстремизм190. Именно с ним связано организованное насилие на Северном Кавказе, осуществляемое экстремистскими группировками.
Основой для религиозно-экстремистских проявлений в северокавказских республиках в первую очередь являются протестные настроения, заключающиеся в недовольстве существующим политическим строем, социальным неравенством, разногласиями, возникающими между различными конфессиональными, этническими и расовыми группами. Выше мы обращали внимание на те социально-экономические и политические факторы, которые оказывают влияние на рост преступности в северокавказском регионе, но немалую роль в криминализации северокавказских обществ, эскалации насилия в данном регионе играет и религиозный фактор. Известно, что радикальное исламистское подполье в большинстве северокавказских республик за длительный период противостояния федеральной власти теснейшим образом сомкнулось с организованной преступностью, нелегальным бизнесом и в настоящее время представляет собой одну из частей «теневого мира» Северного Кавказа191. Необходимо отметить, что националистические и экстремистские настроения на Северном Кавказе подпитываются национальными традициями и религиозными предписаниями, при этом идеологи экстремистского подполья стараются найти обоснование преступной деятельности боевиков в традиционной системе ценностей северокавказских народов, принципах шариатского права, исламе как религии и т. д. «Война против неверных» оборачивается на практике реальными уголовными преступлениями, жертвами которых становятся граждане Российской Федерации вне зависимости от их национальной или конфессиональной принадлежности, рода занятий, пола и возраста. И эти преступления в большинстве своем носят тяжкий характер, хотя совершающие их преступники прикрываются «высокими» целями защиты религии или национальной идентичности, борьбы с безнравственностью, российским колониализмом или коррумпированностью местных клановых элит.
Заместитель муфтия Кабардино-Балкарии А. Сижажев обращает внимание на «практическое отсутствие на различных уровнях воспитания и образования целенаправленных программ и методик воспитания в познании друг друга и проявлении взаимоуважения и проявлении в обществе как необходимого условия для преодоления ксенофобии, избыточной социальной напряженности, недопущения распространения экстремистского мышления и поведения; отсутствие эффективных механизмов формирования позитивных социальных ориентиров и морально-нравственных ценностей обучаемых в системе учебных (образовательных) учреждений для детей и юношества; несформированность в стране единых методических начал и дифференцированных методик воспитания антитеррористического, антиэкстремистского сознания людей, прежде всего молодого поколения»192. Таким образом, мы можем сделать вывод, что экстремисты успешно используют религиозный фанатизм определенной части населения в своих целях, в том числе для искусственного разжигания вражды между верующими различных конфессий. Экстремизм любого характера, будь то религиозный или политический, прежде всего проявляется в насильственных акциях, основанных на неприязни между сторонниками противоположных взглядов и представляющих серьезную опасность для общества. Являясь одним из механизмов для достижения власти, он получил наибольшее распространение в тех регионах, где вопросы межэтнических и межконфессиональных противоречий, криминализации общества, развития организованной преступности, стоят достаточно остро. Силовое давление на органы власти, вооруженное противостояние между представителями различных клановых структур, покушения на жизнь государственных и общественных деятелей, авторитетных в местном социуме персон стало нормой для экстремистских организаций в борьбе за симпатии населения193.
