Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. Проблема реальности исторического прошлого в феноменологической философии. экспликация экзистенциально-онтологического смысла проблемы исторического прошлого 19
1. Феноменологический анализ временности. Прошлое как момент (измерение) феноменологической временности. Основные философские подходы к решению проблемы прошлого: Гуссерль, Хайдеггер, Сартр 20
1.1. Феноменология временности Э. Гуссерля. Основные идеи «Лекций по феноменологии внутреннего сознания временности». Взаимопроизводность трёх моментов временности. Различение первичной и вторичной памяти - ключ к исходному пониманию и решению проблемы реальности исторического прошлого. Нерешённость проблемы «объективного времени» 22
1.2. Экзистенциальная аналитика временности Dasein М. Хайдеггера. Временность Dasein и внутривременность неприсутствиеразмерного сущего. Собственная и несобственная временность. «Бывшествование» как «аналог» «первичной памяти» у Гуссерля. Решение Хайдеггером проблемы соотношения «исходной временности» и «объективного времени» 35
1.3. Феноменология временности Сартра. Трактовка бытия прошлого как в-себе-бытия. Производность такой трактовки от исходного понимания прошлого, полученного из интерпретации концепций Гуссерля и Хайдеггера
2. Проблема историчности исторического сущего в фундаментальной онтологии. Экзистенциально-онтологическое обоснование историографии (исторического познания ) 60
2.1. История как момент бытия-в-мире. Различение понятий «история» и «историческое прошлое» (историческое сущее) 63
2.2. Собственная и несобственная историчность сущего как самостоятельная онтологическая проблема. Связь проблемы собственной-несобственной историчности с проблемой собственной несобственной временности 68
2.3. Исходно-онтологическое понимания связи истории и историографии, связи историчности и историографичности. Трактовка историографии как воспоминания-воспроизведения «удержанного в памяти» 78
2.4. Набросок теории «собственной» историографии. Трактовка истории не как истории «развивающегося во времени объекта», но как «истории практики». Обращение к идеям М. Фуко и П. Вена. Их критическое переосмысление 84
3. Историческое и внеисторическое прошлое. Проблема дифференциации 93
3.1. Проблема, с которой сталкивается фундаментальная онтология Хайдеггера в ходе различения «истории» и «природы». Р. Достал о неразрешимости этой проблемы в контексте фундаментальной онтологии. Постановка и решение этой проблемы в работах А. М. Анисова 95
3.2. Обоснование выявленной Хайдеггером корреляция между «модусами временности» и «бытийными регионами сущего» или «сферами» путём введения понятий «исторического прошлого» и «внеисторического прошлого» и интерпретации соотношения этих понятий. Иллюстрация предложенного решения проблемы соотношения «исторического» и «внеисторического» путём сопоставления «предметных областей» и «горизонтов» историографии и геологии. Критика интерпретации соотношения историографии и геологии, предложенной А. М. Анисовым.
104
ГЛАВА 2. Новое понимание реальности исторического прошлого в современной историософии и проблема природы исторического знания, его возможности, структуры и критериев 118
1. «Вызов постмодернизма» и проблема исторического знания как знания об историческом прошлом 120
1.1 . «Вызов постмодернизма» как общефилософская проблема. Вызов постмодернизма как проблематизация общезначимого социального познания. Обоснование необходимости «онтологического» ответа на «вызов постмодернизма» 120
1.2. Историческое познание и «вызов постмодернизма». Критика классического историзма и основанной на нём модели исторического познания в лингвистической историософии. Постановка под вопрос реальности исторического прошлого 134
2. «Нарративная историософия» о сущности и структуре исторического познания и знания 154
2.1. Ключевые положение нарративной историософии. X. Уайт и Ф. Анкерсмит. Проблема соотношения исторической реальности и исторического нарратива и её решение в нарративной историософии. Неспособность нарративной историософии обосновать возможность исторического познания и знания 154
2.2. Концепция исторического (ностальгического) опыта Ф. Анкерсмита как попытка обоснования возможности исторического познания. Неудача этой попытки 167
2.3. Концепция истории как «исторического опыта» В. Н. Сырова. Синтез герменевтической и нарративной философии истории. Неспособность этой концепции окончательно преодолеть «субъективизм» в
историческом познании. Недостаточность этой концепции 178
2.4. Возвращение к принципам нарративной историософии. Попытка «онтологического» прочтения основных понятий нарративной историософии - «исторического нарратива», «нарративной субстанции», «единичного нарративного высказывания». Обоснование возможности исторического познания и знания в рамках онтологической интерпретации нарративной историософии 193
3. Проблема критериев оценки исторических нарративов в «нарративной историософии» 204
3.1. Проблема критериев оценки исторических нарративов в нарративной историографии. Неспособность нарративной историографии дать приемлемый ответ на вопрос о критерии оценки исторических нарративов. Связь проблемы правил написания нарративов с проблемой критериев их оценки 206
3.2. Возобновление вопроса об исторической истине. Связь проблемы исторической истины с проблемой природы единичного нарративного высказывания. Аспекты истинности нарративного высказывания 216
Заключение 235
Библиографический список
- Феноменология временности Э. Гуссерля. Основные идеи «Лекций по феноменологии внутреннего сознания временности». Взаимопроизводность трёх моментов временности. Различение первичной и вторичной памяти - ключ к исходному пониманию и решению проблемы реальности исторического прошлого. Нерешённость проблемы «объективного времени»
- История как момент бытия-в-мире. Различение понятий «история» и «историческое прошлое» (историческое сущее)
- . «Вызов постмодернизма» как общефилософская проблема. Вызов постмодернизма как проблематизация общезначимого социального познания. Обоснование необходимости «онтологического» ответа на «вызов постмодернизма»
- Возвращение к принципам нарративной историософии. Попытка «онтологического» прочтения основных понятий нарративной историософии - «исторического нарратива», «нарративной субстанции», «единичного нарративного высказывания». Обоснование возможности исторического познания и знания в рамках онтологической интерпретации нарративной историософии
Введение к работе
Актуальность темы исследования
Актуальность обращения к онтологическому аспекту проблемы реальности исторического прошлого обусловлена ситуацией, сложившейся в исторической науке и философии истории. Споры о предмете исторической науки и её месте среди других научных дисциплин ведутся уже давно, однако, только с возникновением постмодернисткого направления в философии начинает проблематизироваться само понятие исторической реальности. Как следствие этого, ставится под вопрос не только научный статус историографии, но и сама возможность исторического познания. Постмодернистская историософия не только ставит перед историческим познанием новые проблемы, но и открывает перед ним новые перспективы.
Ключевые положения новой постмодернистской историософии были сформулированы в статье Р. Барта «Дискурс истории». Стоит заметить, что Барт только наметил направление, в котором должна двигаться новая философия истории и проблемы, которые она должна решать. Подробную разработку принципов новой философии и анализ стоящей перед ней проблем осуществил голландский философ Франклин Рудольф Анкерсмит в своих книгах «Нарративная логика», «История и тропология: взлет и падение метафоры» и «Возвышенный исторический опыт».
Современная постмодернистская философия истории пытается пересмотреть два ключевых для классической историософии утверждения - о чётком разделении исторического и историографического и о своеобразном «приоритете» научного исторического сознания по отношению к «вненаучному».
Заметим, что понятие «историческая реальность» не только является ключевым для всякой философии истории, это понятие конститутивно для научной историографии, точнее для «научности» научной историографии. Отказывая историческому прошлому в «реальности» и заменяя понятие «исторической реальности» понятием «эффекта реальности», постмодернизм отказывает историографии в научном статусе. Но традиционная историософия, будучи с самого начала «теорией исторического процесса» или «методологией исторического познания» не может ответить на этот «вызов постмодернизма». Она не может этого сделать в силу следующего обстоятельства: заранее уже поняв историю как «исторический процесс», как «процесс эволюции во времени», традиционная историософия может ставить и обсуждать проблемы о «смысле истории», о «стадиях исторического процесса», о «факторах исторического развития», о «роли ценностей в историческом познании», о «роли личности в истории» и т.д., но она не может поставить и решить основной историософский вопрос - о реальности исторического прошлого, так как всякий раз уже исходит из какого-то понимания этой реальности.
Это обстоятельство побуждает некоторых исследователей вообще отказаться от обсуждения проблемы реальности исторического прошлого, а саму проблему признать «псевдопроблемой». Так, В. И. Пржиленский пишет:
«Не все ли равно, является ли реальность самостоятельной сущностью, безразличной к человеческому миру, его стремлениям и интересам, или она представляет собой «дело рук человеческих»?»
Проблема реальности исторического прошлого, сформулированная в контексте обозначенной Пржиленским альтернативы — «самостоятельная сущность» или «дело рук человеческих» - действительно не имеет смысла и представляет собой, скорее, псевдопроблему. Но при внимательном рассмотрении может оказаться, что то, что обозначают термином «историческая реальность», «реальность исторического прошлого» не есть ни «самостоятельная сущность», ни «дело рук человеческих».
Ситуация, сложившаяся в современной исторической науке, характеризуется утратой чётких представлений о границах и соотношении трёх дисциплин, изучающих историю, историческое: историографии, методологии исторического познания и философии истории. В современной философской литературе философия истории либо отождествляется с методологией исторического познания, либо включает в себя методологию историю как свою составную часть. Под «философией истории» понимают, как правило, две вещи: а) «теорию исторического процесса»; б) теорию (методологию) исторического познания. Такое понимание находим, в частности, в статье В.П. Филатова «История, историософия и методология истории»2. В предельно упрощённом и схематизированном виде теория исторического процесса, которую Филатов называет «историософией», показывает, какие стадии проходит человечество в своём развитии; теория (методология) исторического познания показывает, что должен делать историограф, чтобы достичь исторической истины. Такое же понимание историософии находим и в статье А. И. Филюшкина. «По нашему мнению, -пишет А.И. Филюшкин, - в рамках современной философии истории можно выделить две основные отрасли, каждая из которых специализируется на определенном круге вопросов и потому имеет собственную предметную территорию и определенный теоретико-методологический инструментарий. Такими крупными отраслями истории философии мы считаем историческую эпистемологию и историософию (другие названия - историческая онтология, субстанциональная философия истории)»3. Понимание историософии как теории исторического процесса и методологии исторического познания
Пржиленский В. И. Спор о реальности и методология исторического познания // Historia - magistra vitae. / Межвузовский сборник научных трудов, посвященный 60-летию профессора А. А. Аникеева. - Пятигорск: изд-воПГЛУ,2002.С21.
2 См.: Филатов В.П. История, историософия и методология истории // Наука глазами гуманитария. - М.: Прогресс - Традиция, 2005.
Филюшкин А. И. Произошла ли методологическая революция в современной российской исторической науке? // Историческая наука и методология истории в России XX века: к 140-летию со дня рождения академика А. С. Лаппо-Данилевского. Отв. ред. А. В. Малинов. СПб., Изд-во «Северная звезда», 2003. С. 40.
находим и в работах А. И. Виноградова, В. С. Шмакова, А. А. Алфёрова, О. Ф. Русаковой и др. авторов .
Понимание философии истории как теории исторического процесса и методологии исторического познания, которое можно условно назвать классическим или модернистским, оказывается неспособным ответить на вызов, который бросает современной исторической науке так называемая постмодернистская (или нарративная) философия истории, решить вопрос о том, как возможно научное историческое познание в «ситуации постмодерна».
Чтобы выявить специфику исторического познания и исторического знания, установить соотношение и границы трёх дисциплин, изучающих историю, историческое, понять, как возможно «историческая наука» в «ситуации постмодерна», необходимо принципиально новое понимание самой философии истории, её предмета, её задач и её метода. Это новое понимание должно начинаться с признания истории в качестве исходного конститутивного момента бытия человека в мире. На это указывает и В. П. Филатов в конце своей статьи, говоря о «необходимости учета онтологических оснований исторического понимания»5.
Такое понимание истории впервые нашло отражение в работах М. Хайдеггера. Проблема истории и историчности была поставлена Хайдеггером в контексте фундаментальной онтологии как экзистенциальной аналитики Dasein. Сама проблема историчности, таким образом, приобрела экзистенциально-онтологический смысл. Понимание проблемы истории и историчности как проблемы экзистенциально-онтологической должно предшествовать «историософии» в традиционном её понимании. Ответить на вопрос о том, как возможна историческая наука в «ситуации постмодерна» можно только в контексте экзистенциально-онтологического понимания истории, в контексте понимании истории как момента и структуры бытия-в-мире. Сказанное делает необходимым экспликацию экзистенциально-онтологического смысла проблемы реальности исторического прошлого.
Степень разработанности проблемы.
Литература, посвященная проблемам философии истории в её различном понимании огромна. Диссертационное исследование опиралось, прежде всего, на те результаты, которые были получены при изучении исторической действительности в её онтологических аспектах и те исследования, которые обсуждают проблемы исторического познания в так называемой «ситуации постмодерна».
Различные варианты феноменологического (онтологического) анализа временности представлены в работах Э. Гуссерля, М. Хайдеггера, Ж.-П. Сартра, М. Мерло-Понти, Фр.-В. фон Херрманна, П. Рикёра, П. Прехтля, Р.
Подробный анализ различных моделей соотношения исторической науки и философии истории даёт В.Н. Сыров (Сыров В. Н. Введение в философию истории: своеобразие исторической мысли. M.: Водолей Publishers, 2006).
Филатов В. П. История, историософия и методология истории. С. 500.
Ингардена, Р. Достала, В. И. Молчанова, О. А. Краевской, А. Ахутина, А. Г. Чернякова и др. Время (временность) трактуется по-разному, но всех перечисленных авторов объединяет понимание человеческого бытия как сущностным (а не случайным) образом временного, конституированного временем.
Связь времени и истории, временности и историчности затрагиваются или анализируется у М. Хайдеггера, Г.-Г. Гадамера, П. Рикёра, Ю. В. Перова, Н. Б. Иванова, Б. В. Маркова, В. А. Конева, С. В. Соловьёвой, М. В. Губиной, К. П. Шевцова, В. Н. Сырова, Д. Ю. Дорофеева, Т. В. Пашковской, Н. В. Гриценко, С. А. Ковальчука, А. А. Андреевой. Разграничение понятий «временность» и «историчность», «время» и «история» имеет принципиальное значение для онтологии и философии истории. В контексте феноменологической онтологии эта проблема была впервые сформулирована и проанализирована М. Хайдеггером.
Проблема различения исторического и внеисторического получает осмысление в работах М. Хайдеггера, Г.-Г. Гадамера, А. М. Анисова. Проблема различения исторического и внеисторического остаётся практически неизученной в философии истории. Можно ли вообще различать «историческое сущее» и «внеисторическое сущее»? На каком основании можно различать историческое и внеисторическое? Какие последствия влечёт для исторической науки это различение? Вот только некоторые аспекты указанной проблемы.
Проблема возможности научного исторического познания в «ситуации постмодерна» обсуждается в работах П. Вена, X. Уайта, Ф. Анкерсмита, В. С. Тимонина, В. Н. Сырова, И. Л. Зубовой, М. П. Яценко, И. А. Веселовской, О. В. Сарповой, Е. А. Рузанкиной и др. Заметим, что проблема исторического познания в «ситуации постмодерна» сохраняет свою актуальность только в том случае, если за историографией сохраняется её научный статус. Поэтому в работах перечисленных авторов нас будут интересовать попытки, во-первых, «обогатить» историческое познание теми возможностями, которые открывает перед ним постмодернистская историософия, во-вторых, сохранить при этом за историческим познанием его научный статус.
Интерпретации, прояснению и критике ключевых идей основоположников нарративной философии истории (М. Фуко, Р. Барта, П. Вена, X. Уайта, Ф. Анкерсмита) посвящены работы О.В. Гавришиной, Г. И. Зверевой, М. А. Кукарцевой, А. Олейникова, В. И. Стрелкова, В. Н. Сырова, Е. В. Пастуховой и др. Работы крупнейших представителей нарративной философии истории (П. Вена, X. Уайта и, особенно, Ф. Анкерсмита) получили достаточно подробное освещение в статьях современных российских философов. Однако, вопрос о том, возможно ли совместить презумпции постмодернисткой историософии с научным статусом исторического познания остаётся открытым. Отрицательный ответ на этот вопрос, как будто сам собой напрашивающийся, является непродуктивным и не может нас удовлетворить.
Проблемы исторической истины (в её связи с «нарративизацией» исторического познания) и критериев оценки исторических нарративов рассматриваются в работах Р. Барта, X. Уайта, Ф.-Р. Анкерсмита, П. Вена, О. Г. Эксле, В. Н. Сырова, А. В. Тищенко, Е. В. Колодинской, В. И. Стрелкова, А. И. Веселовской, И. Л. Зубовой. Сама по себе проблема исторической истины является традиционной, однако нас интересует возможность истинного исторического знания именно в «ситуации постмодерна». Поставленная в таком ракурсе, проблема исторической истины получает неоднозначное решение в современной историософии. Сразу нужно заметить, что проблема исторической истины имеет смысл и может продуктивно обсуждаться только в том случае, если за историографией сохраняется её научный статус.
Объектом диссертационного исследования является реальность исторического прошлого как целостный и нередуцируемый феномен, история как момент и структура человеческого бытия.
Предметом исследования является историческое познание как один из модусов, в котором осуществляется первоначальное (онтологическое) понимание человеком своей сущностной историчности. Как осуществляется это первоначальное понимание истории, исторического прошлого, как соотносится это понимание с научным историческим познанием и, наконец, как возможно само историческое познание в условиях «девальвации» ключевых модернистских историософских концептов? - таковы основные вопросы диссертационного исследования.
Цель и задачи исследования.
Целью исследования является экспликация экзистенциально-онтологического смысла проблемы реальности исторического прошлого. Данная цель предполагает онтологическую интерпретацию ключевых историософских концептов. Постановка вопроса о реальности исторического прошлого в контексте онтологии открывает горизонт, в котором оказывается возможным продуктивно обсуждать проблему научного исторического познания в «ситуации постмодерна».
Заявленная цель предполагает решение следующих задач:
рассмотрение различных стратегий феноменологического описания временности и основных подходов к решению проблемы прошлого (Гуссерль, Хайдеггер, Сартр);
интерпретация концепции историчности М. Хайдеггера и экзистенциально-онтологическое обоснование возможности историографии (исторического познания);
экспликация проблемы исторического и внеисторического прошлого;
выявление онтологического смысла постмодернистской критики основных концептов модернистской историософии;
интерпретация основных идей постмодернистской (нарративной) философии истории (Уайт, Анкерсмит) и выявление проблем, с которыми сталкивается нарративная историософия;
постановка вопроса о критериях оценки исторических нарративов, выявление связи этого вопроса с вопросом об исторической истине.
Методология исследования.
Методологической основой является экзистенциальная аналитика человеческого бытия, разработанная и осуществлённая М. Хайдеггером в рамках его проекта фундаментальной онтологии. Суть предложенного Хайдеггером метода заключается в том, что проблемы и концепты традиционной модернистской онтологии в контексте фундаментальной онтологии не отрицаются, но получают более глубокое - экзистенциально-онтологическое - основание. Продуктивность такой стратегии в историософии обусловлена тем, что, с одной стороны, невозможно далее оставаться в границах традиционной историософии и того эпистемологического горизонта, который она предполагает, с другой стороны, невозможно отказаться, как это предлагают некоторые постмодернистские авторы, от самой идеи научного исторического познания. Экзистенциальная аналитика человеческого бытия позволяет придать историческому познанию «человеческую размерность», ответив тем самым на вызов постмодернизма.
Новизна исследования
Проблема реальности исторического прошлого осмыслена в терминах онтологии, понятой как экзистенциальная аналитика человеческого бытия. Онтологический ракурс рассмотрения позволил решать проблемы, принципиально ускользающие из поля зрения традиционной модернистской историософии (проблему соотношения истории и времени, историчности и временности, проблему взаимосвязи истории и человеческого бытия И Др.).
Выявлена связь проблемы реальности исторического прошлого с проблемой исходных онтологических структур экзистенции (понимание человеком истории, исторической реальности укоренено в самом человеческом существовании).
Показана и обоснована необходимость онтологического ответа на вызов постмодернистской (нарративной) историософии, которая ставит под сомнение возможность научного исторического познания.
Рассмотрены основные концепции дифференциации исторического и внеисторического прошлого (традиционная концепция, различающая «мир природы» и «мир культуры», концепция М. Хайдеггера, концепция A.M. Анисова), по-новому поставлена проблема различения исторического и внеисторического (в его основании лежит дифференциация «событийного» и «процессуального» сущего).
Дано онтологическое прочтение основных понятий нарративной историософии («исторический нарратив», «нарративная субстанция», «нарративное высказывание»).
По-новому поставлена проблема критериев оценки исторических нарративов, проблема «исторической истины» (предложен синтез трёх
основных концепций истины, учитывающий сущностную специфику исторического знания).
Основные положения, выносимые на защиту.
Реальность исторического прошлого не может быть сведена к прошлому просто наличествующих вещей и не может быть понята по аналогии с этим прошлым, а может быть понята только как прошлое человеческого существования. Экзистенциальная аналитика бытия-в-мире эксплицирует способ бытия прошлого, показывая, что история исходно онтологически есть конститутивный момент бытия-в-мире; человек с самого начала экзистирует исторически. В качестве момента бытия-в-мире история есть удержание-в-памяти-бывшего; это удержание-в-памяти совершается либо в собственном модусе (в модусе возобновления), либо в несобственном (в модусе забывания).
Историография есть производный модус бытия-в-мире; в качестве такового «историческое познание» само совершается либо в собственном, либо в несобственном модусе; собственность (несобственность) историографии имеет своё основание в собственности (несобственности) бытия-историографа-к-своему-предмету, которое, в свою очередь, укоренено в собственности (несобственности) бытия-в-мире.
Исходный и собственный предмет историографии - это «уже сбывшееся» человеческое сущее, понятое из какой-то его бытийной возможности.
Сущностное отличие предметной области историографии от предметной области естественнонаучных дисциплин, также изучающих прошлое (например, исторической геологии), заключается в том, что историческое сущее, с которым имеет дело историография изначально сущностным образом событийно, тогда как сущее как объект изучения исторической геологии не событийно, но процессуально, в этом (и только в этом) смысле оно внеисторично;
В основании постмодернистской, постструктуралистской критики эпистемологической историософии лежит отрицание нововременного (модернистского) постулата о «прозрачности» текста по отношению к реальности; само это отрицание ведомо «замыслом» придать историческому познанию «человеческую размерность», которой оно было лишено в эпистемологической историософии; в центре внимания нарративной историософии находится проблема соотношения исторической реальности, понятой в духе фундаментальной онтологии, то есть из её всякий раз уже имеющей место истолкованности, и «исторического нарратива». «Лингвистический поворот» в историописании, таким образом, есть следствие предпринятого в фундаментальной онтологии переосмысления природы исторического.
Историческое познание с самого начала имеет нарративную природу. Историческое познание с самого начала есть создание-исторических-нарративов, историописание. Нарративная природа обусловливает структуру исторического познания. Историческое познание с самого начала
и в одно и то же время есть описание исторического прошлого и выражение «нарративной субстанции». Каждое высказывание, входящее в исторический нарратив, выполняет двойственную функцию: описывает какой-то фрагмент прошлого и выражает нарративную субстанцию.
Теоретическая значимость исследования заключается в том, что оно подводит философскую базу под научное осмысление истории, рассматривает проблему кризиса исторической науки в «ситуации постмодерна» в онтологической плоскости. Диссертация содержит ряд новых продуктивных интерпретаций некоторых ключевых философских текстов XX века.
Практическая значимость. Результаты проделанной работы могут быть использованы в преподавании философских дисциплин (философия истории, социальная философия, онтология), в разработке специальных курсов по истории общества и культуры.
Апробация исследования.
Основные положения диссертации изложены в опубликованных и принятых к печати работах (статьях), в ряде докладов, сообщений, сделанных на заседании кафедры философии гуманитарных факультетов СамГУ и вузовских научных конференциях. Некоторые положения работы были использованы в учебных курсах по социальной философии на юридическом и историческом факультетах СамГУ.
Структура работы.
Структура работы соответствует логике решения поставленных задач и включает «Введение», две главы, которые делятся на 6 параграфов и 17 подпараграфов, заключение и список использованной литературы, включающий 178 наименований. Общий объём диссертации - 258 с.
Феноменология временности Э. Гуссерля. Основные идеи «Лекций по феноменологии внутреннего сознания временности». Взаимопроизводность трёх моментов временности. Различение первичной и вторичной памяти - ключ к исходному пониманию и решению проблемы реальности исторического прошлого. Нерешённость проблемы «объективного времени»
Анализ времени и временности у Гуссерля — это анализ «внутреннего сознания времени». Время, с которым имеет дело феноменология, должно как-то осознаваться нами. Вот это осознание у Гуссерля и называется «внутренним сознанием времени».
Феноменологический анализ временности или «внутреннего сознания времени» начинается у Гуссерля с «исключения» так называемого» «объективного времени».
Гуссерль настаивает на «полном исключении» «каких бы то ни было допущений, установлений и убеждений относительно объективного времени (всех трансцендирующих предположений о существующем)»: «В объективном отношении каждое переживание, как и каждое реальное бытие и момент бытия, может иметь свое место в одном единственном объективном времени, следовательно, и переживание восприятия времени и само представление времени. Возможно, что для кого-то интересно определить объективное время какого-либо переживания, в том числе переживания, конституирующего время. Было бы, по-видимому, также интересно исследовать, как время, которое в сознании времени положено как объективное, соотносится с действительным объективным временем, и соответствуют ли оценки временных интервалов объективно действительным временным интервалам, или как они отклоняются от них. Но это не задачи феноменологии. Так же как действительная вещь, действительный мир не есть феноменологическое данное, так же и время мира, реальное время, время природы в смысле естествознания, а так же психологии как естественной науки о душевном [не есть феноменологическое данное]» .
Это очень важный фрагмент. Сказано: феноменология не занимается «объективным временем». Означает ли это, что «объективное время» не представляет для феноменологии Гуссерля проблемы? Попробуем прояснить это на таком примере: я слушаю какую-то мелодию. Сама мелодия - это некий временной объект, то есть временность с самого начала принадлежит её существу. Что в данном случае является временем этой мелодии? Для феноменологии мелодия - это некий временной феномен, воспринимаемый, сознаваемый мной. В качестве феномена мелодия конституируется в моём сознании. В качестве феномена мелодия есть в моём восприятии, сознавании, переживании.
Но что значит высказывание «в качестве феномена мелодия конституируется в моём сознании»? Что это утверждение даёт нам для понимания временности этой воспринимаемой мелодии. Здесь нужно сказать: мелодия с самого начала конституируется в моём сознании именно как временной феномен, она конституируется в своей временност.
Основной вклад Гуссерля в «онтологию временности» заключается в пересмотре традиционного представления о времени как непрерывной череды «теперь», в которой настоящее следует за прошлым, а будущее - за настоящим. Анализ временности Гуссерля - это анализ данности сознанию объектов, которые Гуссерль называет временными. Примером такого временного объекта выступает звучащая мелодия. В качестве временного, темпорального объекта мелодия конституируется в сознании, которое Гуссерль называет темпорально-конститутивным сознанием.
Что же представляет собой временность временного объекта по Гуссерлю? Р. Достал так отвечает на этот вопрос: «В противоположность... одномерному представлению о времени Гуссерль предлагает трехмерное. Настоящее,
Там же. С. 9. согласно ему, есть не лишенная измерений точка мгновенного теперь, -правильнее будет сказать, что настоящее имеет "толщину" в той мере, в какой внутри настоящего мы находим и прошлое и будущее, то есть все три измерения времени. Любой настоящий момент, согласно Гуссерлю, содержит в себе т.н. аспекты "ретенции" и "протенции". Иными словами, каждый момент есть то, что он есть, благодаря тому, что он удерживает от прошлого (ретенция) и что предвосхищает в будущем (протенция). Каждый настоящий момент несет в себе эти два аспекта, существенные для его бытия как такого, каков он есть как настоящий. Грубо говоря, эти аспекты суть части настоящего. Прошлое удерживается как прошлое в настоящем, а будущее предвосхищается как будущее в настоящем»69. Этот фрагмент, на наш взгляд, в целом верно отражает основную идею феноменологии временности Гуссерля. Но здесь необходимы уточнения и дополнения.
Сознание-конституирование временного объекта начинается, по Гуссерлю, с «Теперь-схватывания», «первичного впечатления» или «импрессионального сознания». Для прояснения отношения между «первичным впечатлением», в котором нам дано «настоящее» временного объекта и «ретенцией», которая открывает нам временной объект в качестве «только что бывшего», Гуссерль использует следующую метафору: «Теперь-схватывание есть как бы ядро кометного хвоста ретенции, к которому отнесены предыдущие Теперь-точки движения»70. Рассматривая пример с мелодией, Гуссерль замечает, что «ретенциальный тон не есть настоящий, но именно "первично вспомненный" в Теперь: он не наличествует реально (reell) в ретенциальном сознании. Тональный момент, который принадлежит этому сознанию, не может быть реально (reell) наличествующим другим тоном, а так же очень слабым, качественно равным тоном (как отзвук)» . В этом фрагменте ретенция характеризуется как первичное воспоминание, первичная память.
Трактовка Гуссерлем ретенции как первичной памяти, которая всякий раз сопутствует всякому «актуальному восприятию», всякому «первичному впечатлению» представляется нам важным в свете трактовки проблемы исторического прошлого как проблемы онтологической (феноменологической).
Итак, ретенциальное - это первично вспомненное. Ретенциальный тон - это первично вспомненный тон. У Гуссерля имеется и ещё одна характеристика, которая на наш взгляд очень точно передаёт смысл этого понятия: ретенция — это «удержание в памяти»72. Только что услышанное, только что воспринятое удерэюивается в памяти, ретенциально удерэюивается в памяти. Р. Ингарден во «Введении в феноменологию Эдмунда Гуссерля» использует для прояснения смысла ретенциального сознания, термин, который, быть может, даже более удачен, чем «удержание-в-памяти»: «Если сейчас я что-то воспринимаю, то схваченное в данный момент перекрывает собой размах моего восприятия. Гуссерль говорит, что схваченное сейчас "было только что". Но хотя оно "только что прошло", оно все же как-то еще сохраняет свою живость, несмотря на то, что оно уже не "сейчас" в строгом смысле. И вот это удерэюание-в-актуалъности только что истекшего Гуссерль, возможно, вслед за Брентано, называет "ретенцией"»73. Только что воспринятый предмет удерживается в памяти, удерживается в актуальности и это удержание-в-памяти, удержание-в-актуальности только-что-воспринятого74 всякий раз сопутствует всякому «первичному впечатлению».
История как момент бытия-в-мире. Различение понятий «история» и «историческое прошлое» (историческое сущее)
В предыдущем параграфе, интерпретируя историософскую концепции Фуко-Вена как набросок теории собственной историографии (историографии, имеющей в своей основе собственное бытие-к-своему-предмету, основанное на собственном бытии-в-мире), мы столкнулись с проблемой придания ей «научного» статуса. Проблема формулировалась так: как возможна «собственная научная историография»? Эта проблема в ходе предшествующего рассмотрения не была решена. Отчасти это связано с размытостью и неопределённостью самого термина «научность историографии»203. Но чтобы обсуждать проблему «научности» историографии, исторического познания, необходимо прежде выяснить, в чём отличие «историографической тематизации» от «собственно научной тематизации» и есть ли такое отличие вообще? Иными словами, как для научного, так и для историографического рассмотрения сущее (предмет познания) всякий раз заранее уже «разомкнуто». Оно предстаёт учёному и историографу в своей уже-заранее-разомкнутости. Причём сущее разомкнуто всякий раз в каком-то определённом модусе204. Но раз так, то нужно спросить, чем отличается модус собственно научного размыкания сущего от того, который имеет место в историографии? Иными словами, мы возвращаемся к вопросу о предмете историографии, но теперь нам необходимо выяснить, чем предмет историографии отличается от предмета научного познания и имеет ли место вообще нечто напоминающее такое различие?
Ответ на поставленный вопрос, на первый взгляд, кажется самоочевидным: историография имеет дело с «миром культуры»206, с «миром человека», с «миром социальным», тогда как историческая геология имеет дело с каким-то фрагментом «мира природы». Но, во-первых, само по себе такое различение указанной проблемы не решает, а только несколько видоизменяет её формулировку, а во-вторых, коль скоро мы начинаем выстраивать некую «иерархию слоев бытия» , мы неизбежно возвращаемся к традиционной метафизике и утрачиваем эксплицированное в экзистенциальной аналитики исходное понимания бытия присутствиеразмерного сущего как бытия-в-мире. Таким образом, проблема соотношения предмета историографии и предмета исторической геологии приобретает ещё один аспект — как соотносится нечто напоминающее «мир человека» и «мир природы», каково исходно онтологическое соотношение этих «миров»?
В данном параграфе мы подробно остановимся на философской концепции времени и истории, предложенной А. М. Анисовым . Концепция А. М. Анисова носит «метафизический» (в терминологии М. Хайдеггера характер), но в ней поднимаются проблемы те же самые проблемы, которые мы теперь обсуждаем, правда, как мы увидим в дальнейшем, сама постановка этих проблем не позволяет автору предложить исходное их решение.
Рассматривая в первом параграфе этой главы интерпретацию Р. Досталом экзистенциальной аналитики временности М. Хайдеггера, мы отметили, что эта интерпретация сталкивается с неразрешимой проблемой. Трактуя «историю» и «природу» «самостоятельные бытийные регионы сущего», он вынужден признать неудачу хайдеггеровского философского проекта, в центре которого стоит вопрос о смысле бытия вообще: «Содержательно... попытка (Хайдеггера - И.Д.) создать единое понятие бытия сделалась невыполнимо трудна из-за огромного различия между присутствием и наличным. ...Из-за методологического первенства присутствия трудно помыслить наличное независимым от него, хотя эта независимость требуется онтологически, если не методологически» .
Говоря это, Р. Достал не замечает, как вводит в фундаментальную онтологию М. Хайдеггера изначально чуждую ей проблематику «субъект-объекта»210. Точнее, он пытается понять хайдеггеровское различение между «природой» и «историей» из горизонта традиционной «субъект-объектной» философии. Р. Достал заметно упрощает проблематику «Бытия и времени», не замечая того, что у Хайдеггера речь идёт не просто о двух регионах сущего, один из которых (Dasein) «имеет историю», а второй («природа») истории не имеет. Речь идёт о том, как нужно понимать изначальную историчность с тем, чтобы нечто напоминающее «природу» как «сущее, не имеющее истории» было возможно.
Посмотрим, как решается проблема соотношения «мира природы» и «мира человека» и связанная с ней проблема соотношения предмета историографии и предмета исторической геологии в концепции А. М. Анисова. Для начала посмотрим, как решается в концепции А. М. Анисова проблема времени.
В статье «Феномен времени» Анисов проясняет суть своего понимания «времени» и «временности». Он начинает с того, что принимает следующее утверждение «без дальнейшего обсуждения»: «Время и пространство будем считать феноменами объективными. Иными словами, время и пространство полагаются существующими и в отсутствие познающего субъекта». Тем самым, по словам самого автора, «за скобками остается Кант, экзистенциализм, вопросы психологии времени и многое что еще»211.
. «Вызов постмодернизма» как общефилософская проблема. Вызов постмодернизма как проблематизация общезначимого социального познания. Обоснование необходимости «онтологического» ответа на «вызов постмодернизма»
Автор стремится показать, что «поскольку язык предлагает множество путей конструирования объекта и закрепления его в образе или понятии, историки располагают выбором модальностей преображения [figuration"!, которые они могут использовать, чтобы строить сюжеты серии событий как выявляющие те или иные смыслы». Но «в самом языке нет критериев, позволяющих различать "правильное" (буквальное) и "неправильное" (фигуративное) использование языка. Слова, грамматика и синтаксис любого языка не подчиняются ясному правилу, позволяющему различить денотативное и коннотативное измерения данного высказывания»305.
Невозможность чисто «буквалистского» «использования языка», по мысли X. Уайта, «проявилась в неудавшейся попытке профессиональных историков нашего времени сделать из исторических исследований науку»306. Так называемое «возвращение к повествованию», имеющее место в современной историографии, свидетельствует, по мысли философа, о «признании историками того, что для достижения собственно историологического [historiological] понимания исторического феномена требуется писать скорее "литературно", чем "научно". Это означает возвращение к метафоре, фигурации и построению сюжета, отказ от буквальности, концептуализации и доказательства как компонентов собственно историографического дискурса» . Таким образом, книга X. Уайта «Метаистория» даёт начало новому направлению в историософии - так называемой «нарративной» философии истории308. Текст историка, историографический текст начинает трактоваться как исторический нарратив. В центре внимания оказывается структура самого исторического нарратива. X. Уайт отмечает принципиальную неустранимость из языка историографии так называемой «метафорической» составляющей. Подробнее о соотношении «буквальной» и «метафорической» составляющих высказываний в историческом нарративе мы будем говорить в следующем параграфе. По словам другого представителя нарративной историософии Ф. Анкерсмита, «лингвистический поворот недвусмысленно объявляет о себе в философии Уайта, когда он сравнивает историческое прошлое с текстом. Так же, как и текст, прошлое обладает значением, которое мы пытаемся обнаружить, требует интерпретации и состоит из лексических, грамматических, синтаксических и семантических элементов. Следовательно, то, что, в сущности, делает историк, есть перевод текста прошлого в нарративный текст историка» . Такая интерпретация работы историка весьма характерна для постмодернизма, мы ещё неоднократно будем останавливаться на ней. Пока
Анализ основных идей X. Уайта можно найти в монографии М. А. Кукарцевой «Современная философия истории США» (Кукарцева М.А. Современная философия истории США. Иваново: Иван. гос. ун-т, 1998). Давая общую характеристику «постструктуралистскому» подходу X. Уайта, М. А. Кукарцева пишет: «Можно согласиться с теми исследователями, которые считают, что такой подход возрождает в историографии и в философии истории релятивизм и методологический скептицизм. Уайта мало интересуют традиционные темы и проблемы философии истории - направление истории, ее смысл, цель, свобода и необходимость в истории. Уайт рассматривает только эпистемологию философии истории, т. е. то, как строится познание истории и что является определяющим в этом познании. Для него философия истории есть история в координатах тропологического мышления» (Кукарцева М.А. Современная философия истории США...). 309 Анкерсмит Ф. Р. История и тропология: взлет и падение метафоры / Пер. с англ. М. Кукарцева, Е. Коломоец, В. Катаева. М.: Прогресс-Традиция, 2003. С. 162. 142 же заметим, что в нарративной историософии X. Уайта не только не разрешается, но даже, по сути, и не ставится проблема критериев, на основании которых мы можем предпочесть один исторический нарратив другому
Остановимся теперь более подробно на критике Ф. Анкер Смитом классического историзма.
Традиционная историография, по мысли Анкерсмита, «основана на том, что можно было назвать двойным постулатом прозрачности. Во-первых, исторический текст считается «прозрачным» в отношении базовой, в данном случае исторической, реальности, в которой текст фактически появляется в первый раз. Затем исторический текст рассматривается как «прозрачный» в отношении суждения историка о релевантной части прошлого, или, другими словами, в отношении историографических намерений, с которыми историк написал текст. Согласно первому постулату прозрачности, текст предлагает нам взгляд «сквозь текст» прошлой реальности; согласно второму, текст — полностью адекватное средство выражения историографических представлений или намерений историка»311.
Иными словами, предмет исторического познания, как трактует его классический историзм ранкеанского типа (а именно такой историзм и имеет в виду Анкерсмит, говоря о «двойном постулате прозрачности»), - это объективная историческая реальность, то, что прежде было, то, чего теперь уже нет. В историческом тексте как в зеркале отражается эта объективная историческая реальность. В то же время в историческом тексте адекватно отражается замысел самого историографа - объективно представить саму историческую реальность, «то, что на самом деле было». Исторический текст адекватно отражает как саму историческую реальность, так и замысел историографа адекватно отразить историческую реальность... Впрочем, имеется ли здесь эта «двойственность»?
Вот что пишет по этому поводу сам Анкерсмит: «Существуют любопытные "двойственные" отношения между этими двумя постулатами прозрачности: с одной стороны, они оппозиционны друг к другу, а с другой — предполагают друг друга. Они оппозиционны, потому что прозрачность авторского намерения уничтожает свободное представление о прошлом и наоборот. Они предполагают друг друга, потому что... прозрачность текста в отношении прошлого обусловлена авторской интенцией, «позволяющей говорить самому прошлому... Парадоксы этой двойной связи могут быть решены только в том случае, если будет возможной полная идентификация реальности прошлого и интенции автора»3 2.
Что имеет в виду Анкерсмит, когда говорит, что два постулата прозрачности исторического текста (прозрачность в отношении самой исторической реальности и прозрачность в отношении интенции познающего эту реальность историографа) предполагают друг друга? Имеется в виду вот что: историческая реальность — это всегда констатируемая-историографом-историческая-реалъностъ, историческая реальность существует (разумеется, в модусе отсутствия, а не в модусе наличия) только для историографа, который нацелен на «объективную констатацию исторической реальности». Вопросы о том, как возможна сама констатация объективной исторической реальности и о чём такая констатация свидетельствует, традиционной историософией не поднимаются. Оба постулата прозрачности, по мысли Анкерсмита, «сформировали матрицу, в пределах которой могла развиваться традиционная историография»3 3.
Возвращение к принципам нарративной историософии. Попытка «онтологического» прочтения основных понятий нарративной историософии - «исторического нарратива», «нарративной субстанции», «единичного нарративного высказывания». Обоснование возможности исторического познания и знания в рамках онтологической интерпретации нарративной историософии
Прежде чем приступить к обсуждению проблемы истины в историческом познании, необходимо ответить на вопрос, что вообще объединяет различные исторические нарративы! На каком основании мы можем сопоставлять различные исторические нарративы друг с другом? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно вспомнить о «двойственной» (лучше - «двуединой») природе всякого исторического нарратива: он в одно и то же время есть описание исторического прошлого и выражение, индивидуализация нарративной субстанции. Эту двойственность нельзя понимать в том смысле, что исторический нарратив описывает прошлое и в добавок к этому ещё и выражает какую-то нарративную субстанцию. Эти две «функции» нарратива взаимопроизводны и соотносительны.
Классический историзм решал этот вопрос так: мы можем сопоставлять различные нарративы друг с другом на том основании, что в них по-разному описывается один и тот же предмет — историческое прошлое, какой-то фрагмент прошлого. Такой ответ предполагает (объективную) структурированность самого прошлого.
Для нарративной историософии такой ответ является неприемлемым, так как нарративная историософия отрицает объективную структурированность самого прошлого, а, следовательно, не имеет права ссылаться на «общий предмет» описания, изучения. Исторический нарратив упорядочивает, структурирует прошлое, которое само по себе не имеет никакой структуры. Это упорядочивание совершается посредством выбора историографом определённой интриги, определённого сюжета. Историограф в этом случае изучает не «историю административного аппарата в Древнем Риме», но, например, «историю практик принуждения»456.
Можно было бы предположить, что объединяющим для различных исторических нарративов будет «общий сюжет». Хотя такое предположение не вполне корректно. Можно ли сказать, что два исторических романа457, посвященных императору Нерону, имеют «общий сюжет»? Едва ли, так как «сюжет» - это, прежде всего, характеристика вот этого конкретного произведения. Мы приходим с выводу: в контексте понимания исторической репрезентации по аналогии с репрезентацией художественной, невозможно показать, на каком основании сравниваются, сопоставляются различные исторические нарративы. Остаётся только предположить, то если прошлое, само по себе не имеющее структуры, структурируется в нарративе, а в основе такого структурирования лежит выбор сюжета, который в каждом историческом нарративе свой, то различные исторические нарративы вообще написаны «о разном» и могут сравниваться друг с другом только в том смысле, в каком сравниваются друг с другом различные исторические романы .
Коль скоро мы хотим понять, как возможно общезначимое, достоверное историческое знание, удерживая при этом базовые презумпции постмодернизма, оба варианта решения проблемы для нас неприемлемы.
Посмотрим на эту проблему внимательнее. Исторический нарратив есть выражение-индивидуализация какой-то нарративной субстанции459. От этого тезиса мы и будем отталкиваться в ходе решения поставленной проблемы.
Если один историк пишет нарратив, нарративная субстанция которого формулируется как «Преступник номер один», а другой историограф пишет нарратив, нарративная субстанция которого формулируется как «Великий сын немецкого народа», то нельзя сказать, что они в своих нарративах просто по-разному «описывают» одну и ту же историческую личность (Адольфа Гитлера), одно и то Dice историческое событие. Нельзя также сказать, что в их нарративах речь идёт о разных личностях, о разных событиях.
Но тогда возникает резонный вопрос: как вообще можно соотнести, сравнить два нарратива «об Адольфе Гитлере», как можно из двух нарративов «об Адольфе Гитлере» выбрать «лучший»?
Прежде чем ответить на этот вопрос, нужно понять, о чём же он всё-таки спрашивает. Строго говоря, никакой нарратив не является нарративом-о, никакой нарратив не может быть соотнесён с чем-то, что не есть нарратив, что вне, помимо нарратива, что имеет вненарративную природу. Отсюда следует, что мы вообще не можем сравнивать, сопоставлять два нарратива на том основании, что это нарративы «об одном и том же». Здесь напрашивается такое решение: если эти нарративы не говорят об одном предмете, значит, они говорят о разных предметах, значит, их вообще нельзя сравнивать, потому что они с самого начала говорят «о разном». В таком решении опять-таки не учитывается, что нарратив — это не нарратив «о чём-то»460. Но если нарратив - это не «нарратив о чём-то», если у нарратива «нет своего предмета», как нет своего предмета, например, у исторического романа, не должны ли мы вообще отказаться сравнивать, сопоставлять нарративы и выбирать из них «лучший»? сначала сформулировали метафору («Сталин был волком»), а потом из совокупности высказываний и фактов, описывающих деятельность Сталина, выбрали те, которые соответствуют этой метафоре, конкретизируют ее\ Эта метафора («Сталин был волком») всякий раз как бы сопровождает нас в нашем изучении деятельности Сталина. Всякий раз, когда мы устанавливаем некий факт, относящийся к деятельности Сталина или формулируем какое-то конкретное (буквальное) высказывание, эта метафора, задающая, определяющая нашу точку зрения, уже с нами. (См.: Анкерсмит, Ф.-Р. Нарративная логика. Семантический анализ языка историков. Перевод с англ. О. Гаврншиной, А. Олейникова. Под науч. ред. Л. Б. Макеевой. — М.: Идея—Пресс, 2003. — С. 311-312).
Из утверждения, что нарратив — это не нарратив-о-чём-то вовсе не следует, что нарратив — это нарратив-«ни-о-чём», что это фантазия историографа.
Но если мы не хотим свести исторические нарративы к просто художественным текстам, нам нужно ответить на вопрос: на каком же основании мы можем сопоставлять исторические нарративы, что является условием возможности такого сопоставления?
В контексте нашего рассмотрения ответ на этот вопрос формулируется так: условием возможности сопоставления нарративов является нарративная субстанция, которую они выражают-индивидуализируют. Мы можем сравнивать нарративы постольку, поскольку они выражают-индивидуализируют одну нарративную субстанцию. Иными словами, мы можем сравнивать исторические нарративы постольку, поскольку в их основании лежит одна и та же базовая метафора. Сейчас мы не говорим о конкретных критериях сравнения. Но очевидно, что из двух нарративов, выражающих-индивидуализирующих одну и ту же нарративную субстанцию следует предпочесть тот, который лучше справляется со своей ролью выразителя нарративной субстанции.
