Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Просторечная лексика в социолингвистическом и лексикографическом аспектах 14
1.1. Социолингвистика как направление языкознания. Общетеоретические проблемы 14
1.2. Просторечие как социолингвистическое явление 32
1.3. Просторечие и сопредельные подсистемы русского языка: соотношение и взаимодействие на лексическом уровне 47
1.4. Просторечие как объект лексикографического описания 64
Выводы 79
Глава II. Проявление просторечности в лексеме на разных уровнях системы, современного русского языка 82
2.1. Формальная и функционально-стилистическая просторечность 82
2.1.1. Фонетический облик просторечных единиц 82
2.1.2. Морфология просторечия 99
2.1.3. Характеристика просторечного словообразования 125
2.2. Семантические особенности просторечных единиц 150
Выводы 169
Заключение 171
Список условных сокращений лексикографических источников 176
Список использованной литературы 177
Алфавитный указатель просторечных единиц 196
- Просторечие как социолингвистическое явление
- Просторечие как объект лексикографического описания
- Морфология просторечия
- Семантические особенности просторечных единиц
Введение к работе
Актуальность настоящей работы связана с социолингвистическим направлением в исследовании просторечия в русском языке и обусловлена необходимостью разработки и описания комплексного подхода при обнаружении просторечных лексических единиц, а также определении критериев просторечности, т. е. признаков, указывающих на просторечный статус той или иной единицы.
Важным аспектом изучения просторечия является исследование так называемого городского просторечия – одной из основных частей языка города. В целом в последнее время уже собран достаточно обширный материал, содержащий описания просторечия таких городов, как г. Москва [Капанадзе 1984; Земская, Китайгородская 1984], г. Элиста [Санджи-Гаряева 1984; 1988], г. Омск [Юнаковская 1994], г. Воронеж [Запрягаева 2004], г. Красноярск [Бебриш 2005] и других. В нашей работе рассматриваются просторечные явления в речи жителей г. Тамбова.
Материалом исследования послужили записи живой речи жителей г. Тамбова, в том числе записи звучащей речи с экрана тамбовского телевидения, результаты анкетирования, данные словарей, а также данные «Национального корпуса русского языка» [http://www.ruscorpora.ru].
Объект исследования – просторечная лексика как подсистема современного русского языка, в которой лексема рассматривается как основная единица.
Предмет изучения – фонетические, морфологические, словообразовательные, лексико-семантические, лексикографические и социолингвистические особенности просторечной лексики.
Цель исследования – представить комплексное описание просторечной лексики в системе современного русского языка.
В соответствии с поставленной целью решаются следующие задачи:
1) определить понятие современного просторечия, его социолингви-стические признаки;
2) рассмотреть проблему соотношения и взаимодействия просторечия и сопредельных подсистем современного русского языка на лексическом уровне;
3) исследовать проблему функционально-стилистической квалифика-ции просторечной лексики в современных словарях;
4) описать особенности проявления просторечности на разных уровнях системы современного русского языка;
5) разграничить просторечные лексемы, их формы, лексико-семантические варианты и омонимы;
6) проанализировать особенности функционирования просторечных лексических единиц в речи жителей г. Тамбова в сравнении с просторечием других регионов.
Поставленные задачи обусловливают выбор основных методов исследования: в работе применялись функциональный, сравнительно-сопоставительный, описательно-аналитический, контекстуально-ситуатив-ный методы, а также наблюдение, анкетирование и др.
Основные положения, выносимые на защиту:
1. В настоящее время социальная база просторечия расширяется: его носителями могут быть люди, обладающие разными социальными и возрастными характеристиками. На этом основании современное просторечие определяется как часть разговорной речи, которая имеет свои границы, устанавливаемые на нормативной основе.
2. Лексический состав современного просторечия, имеющего разные источники происхождения, неоднороден: он включает слои разговорно-просторечной, диалектно-просторечной и жаргонно-просторечной лексики, отличающейся неоднозначной функционально-стилистической квалификацией.
3. Лексические единицы, в которых просторечность проявляется односторонне: формально на фонетическом, морфологическом либо словообразовательном уровнях, в определенных значениях на семантическом уровне, – как правило, относятся не к просторечным словам, а к просторечным формам нейтральных лексем или к просторечным лексико-семантическим вариантам многозначных слов.
4. В современной живой речи выделяются сильные и слабые сигналы просторечности. Сильные сигналы просторечности, представляющие собой очевидные нарушения языковых норм, характеризуют речь малообразованных людей. Слабые сигналы просторечности, в отличие от сильных сигналов, малозаметны; они часто встречаются в речи не только малообразованных людей, но и в речи носителей литературного языка.
5. Тамбовскому просторечию свойственны такие черты разговорной речи, как упрощение групп согласных, образование лексем путем стяжения или усечения, устойчивые черты общерусского просторечия, заключающиеся в выравнивании основ при спряжении глаголов, в употреблении нелитературных повелительных форм некоторых глаголов, существительных в ином, чем в литературном языке, роде, а также диалектные южнорусские черты, проявляющиеся на фонетическом и морфологическом уровнях языковой системы: фрикативный [], яканье, неразличение безударных окончаний глаголов I и II спряжения в 3-ем лице мн. ч., смягчение конечного согласного глаголов. Тамбовское просторечие связано с южнорусским диалектным влиянием.
Научная новизна работы заключается в том, что в ней представлен механизм по обнаружению, описанию и разграничению просторечных лексем, их форм, лексико-семантических вариантов и омонимов. Впервые в работе приводится сравнение функционально-стилистической квалификации просторечных лексем в словарях с различными принципами составления помет, которое позволяет определить место той или иной просторечной лексемы в системе современного русского языка. Кроме того, в аспекте рассмотрения особенностей функционирования городского просторечия исследован малоизученный до этого материал – просторечные явления в речи жителей г. Тамбова.
Теоретическая значимость определяется важностью для современной лингвистики исследований, связанных с изучением и комплексным описанием просторечных лексических единиц, в том числе особенностей их функционирования, что способствует уточнению представления о размытости границ подсистем современного русского языка, о характере взаимодействия просторечных и разговорных, жаргонных, диалектных лексем.
Практическая значимость. Полученные результаты могут быть использованы в практике преподавания современного русского языка в курсах лекций по лексикологии, стилистике, культуре речи, а также в разработке спецкурсов и спецсеминаров по соответствующей проблематике. Материалы работы могут найти применение в лексикографии.
Апробация результатов исследования. Положения диссертации представлены в семи публикациях, из них 2 – в издании из списка ВАК Министерства образования и науки РФ («Вестнике Тамбовского университета»).
Основные научные идеи нашли отражение в выступлениях на научных конференциях в Тамбове, Мичуринске, Пензе, Кирове.
Структура работы. Работа состоит из Введения, двух глав, Заключения, Списка условных сокращений лексикографических источников, Списка использованной литературы, включающего 246 наименований, а также Алфавитного указателя, представляющего собой перечень просторечных лексических единиц, встречающихся в тексте диссертации (более 800 единиц). Объем работы 204 листа машинописи.
Просторечие как социолингвистическое явление
Просторечие — наиболее своеобразная подсистема современного русского языка. В современных условиях просторечие приобретает «некоторые специфические черты, которые в совокупности с чертами, унаследованными от прошлых состояний этой коммуникативной подсистемы, составляют достаточно своеобразную картину» [Крысин 1991: 51].
Как нам представляется, своеобразие просторечия заключается в его неоднородности, обусловленной особенностями генезиса и дальнейшего развития этого явления. По определению А.Н. Еремина, современное просторечие — это «общегородская субстандартная речь, имеющая в основе диалектную базу в XIX - начале XX в.; общий субстандарт, который начал складываться примерно с 70-х гг. XX в., имеющий в основе жаргон и арго (выделено нами. - М.Х.)» [Еремин 2001: 7]. Заметим, что источником современного просторечия служит также сама речевая стихия, разговорная речь, в которой возникают экспрессивные стилистически сниженные, окказиональные и ненормативные лексические единицы и значения, например, лексическая единица колдыбаситъ, зафиксированная в контексте «Люблю колдыбасшпь» в значении окказионального характера «придумывать что-либо необычное», но не представленная в этом значении в современных словарях.
Разные источники происхождения просторечия в указанные периоды развития русского языка объясняют выделение некоторыми лингвистами «старого, или ядра, просторечия» и «нового, или молодого, просторечия» [Князькова 1974; Земская, Китайгородская 1984; Крысин 1989].
В соответствии с делением просторечия на два временных пласта Л.П. Крысин различает два круга носителей современного просторечия: просторечие-1 и просторечие-2 [Крысин 1989; 1991; 2007].
Носителями просторечия-1 являются горожане пожилого возраста, имеющие низкий образовательный и культурный уровень; среди носителей просторечия-2 преобладают представители среднего и молодого поколений, также не имеющие достаточного образования и характеризующиеся относительно низким культурным уровнем [Крысин 1989: 56]. Л.П. Крысин отмечает, что «делаются попытки выделить среди носителей просторечия две возрастные группы, различающиеся по набору используемых ими просторечных средств: до 60 лет и старше» [Крысин 2007: 20]. Возрастная дифференциация носителей просторечия дополняется различиями по полу: владеющие просторечием-1 - это преимущественно пожилые женщины, а среди пользующихся просторечием-2 значительную (если не преобладающую) часть составляют мужчины [Крысин 1989: 56].
«В социальном отношении совокупность носителей просторечия-2 чрезвычайно разнородна и текуча во времени: здесь и выходцы из сельской местности, приехавшие в город на учебу или на работу и осевшие в городе; и уроженцы небольших городов, находящихся в тесном диалектном окружении; и жители крупных городов, не имеющие среднего образования и занятые физическим трудом; носителей просторечия-2 немало среди представителей таких профессий, как продавцы, грузчики, портные, парикмахеры, официанты, железнодорожные проводники, сапожники, уборщицы» [Крысин 2007: 20].
В каждом временном пласте просторечия выделяются свои особенности. Так, в области лексики и лексической семантики просторечия-1 характерным является наличие довольно значительного числа слов, преимущественно для обозначения обиходно-бытовых реалий и действий, отсутствующих в литературном языке, - типа серчать, пущай, черед («очередь»), акурат («точно»), шибко, намедни, харчи, давеча, многие из которых исторически являются диалектизмами. В отличие от просторечия-1, к просторечию-2 в основном относятся лексемы жаргонного и арготического происхождения: бабки («деньги»), беспредел («действия, далеко выходящие за рамки допустимого»), возникать («высказывать свое мнение, когда о нем никто не спрашивает») [Крысин 1989; Шалина 2005].
Отмечено, что просторечие-2, по сравнению с просторечием-1, представляет собой подсистему менее яркую и менее определенную по набору типичных для нее языковых черт. В значительной мере это объясняется тем, что просторечие-2 как своеобразная разновидность городской речи относительно молодо.
Вместе с тем наблюдения подтверждают, что с коммуникативной точки зрения более живо, активно именно просторечие-2, просторечие-1 постепенно сходит на нет [Крысин 2007: 20]. Так, Н.Н. Бебриш, исследуя речь носителей просторечия-1, которые большую часть жизни прожили в Красноярске, относятся к старшему поколению, не имеют образования или имеют начальное образование, отмечает «гораздо меньше черт просторечия- 1, чем указано в лингвистической литературе; выявленные просторечные элементы встречаются в речи не всех информантов, что свидетельствует об исчезновении определенных черт просторечия-1 и характерной особенности просторечия — факультативности употребления» [Бебриш 2005: 51, 53].
Кроме того, практика показывает, что между просторечием-1 и просторечием-2 нет четких границ. С одной стороны, и в речи представителей старшего поколения встречается просторечная лексика жаргонного происхождения, характерная для просторечия-2, например, крутой («впечатляющий, модный»), круто («здорово»): - Есть депутаты / которые могут себе позволить более крутые телефоны / с космической связью (депутат Государственной Думы, мужчина, 60-65 лет, Тамб. ТВ. «Тамбовская квартира». 26.03.08); — Заслуженный артист России! Это круто (ведущая, 50-55 лет, Тамб. ТВ. «Тамбовская квартира». 20.04.09).
С другой стороны, отдельные черты просторечия-1 выявляются не только в речи представителей старшего поколения, но и в речи младшего и среднего поколений жителей г. Тамбова. Так, об употреблении представителями молодого поколения просторечных лексем, которые характерны прежде всего для носителей просторечия-1, позволяют говорить данные анкетирования, проведенного среди студентов. По результатам анкетирования, в речи студентов встречаются такие простонародные единицы, как больно («очень»), видать (вместо видно), не впервой, ужасть («ужас»), вертаться («возвращаться»), небось («вероятно»), авось, взаправду («действительно»), шибко («сильно, очень»), харчи («еда»), серчать («сердиться») и др. Причем некоторые студенты приводили контексты, в которых они употребляют те или иные простонародные единицы: - Больно надо; — Больно ты умная; Взаправду было; - Видать / опоздаем; — Не впервой / прорвемся; - Небось / себе сделал и др. Для сравнения заметим: напротив таких простонародных единиц, как будя («хватит, достаточно»), вдругорядь («в другой раз»), студенты, как правило, указывали, что не употребляют их в своей речи.
Таким образом, вопреки существующей точке зрения, согласно которой диалектно-просторечные элементы свойственны только людям пожилого возраста, преимущественно малообразованным, выходцам из сельской местности, языковой материал свидетельствует о довольно значительном распространении данных элементов среди представителей молодого поколения, живущих в г. Тамбове (см. также данные о диалектно просторечных элементах фонетического уровня в речи молодого поколения 2.1.1. настоящей работы). На наличие диалектно-просторечных элементов в речи молодых людей указывают также исследователи языкового облика других городов, например, г. Красноярска, г. Омска [Бебриш 2005: 53; Гуц 1995: 150]. Наличие диалектно-просторечных элементов в речи молодого поколения можно объяснить тем, что просторечие в городе «получает постоянную «подпитку» за счет диалектно-просторечных черт, имеющихся в речи пожилых людей, переезжающих на постоянное жительство в город из районов края. Особенности речи взрослых перенимают дети, а современная школа, к сожалению, не всегда способна противостоять многообразной внелитературной стихии» [Бебриш 2005: 53].
Лингвисты подчеркивают, что современное просторечие не может рассматриваться исключительно как речь малообразованных людей, как отклонение только от языковой нормы [Химик 2000: 201; Крысин 199-1: 46].
«Широкий» подход к понятию просторечия позволяет исследователям говорить о двух типах просторечия (литературном и внелитературном): «Существует не одно, а два просторечия: 1) просторечие как стилистическое средство литературного языка; 2) просторечие как речь лиц, недостаточно овладевших литературным языком. При этом их материальный состав во многом совпадает» [Филин 1973: 7].
Просторечие как объект лексикографического описания
При изучении неоднородного состава и «зыбких» границ просторечной лексики целесообразным представляется обращение к проблеме лексикографического описания просторечия.
«Сопоставляя функционально-стилистические квалификации одних и тех же однотипных в структурно-семантическом отношении слов в разных словарях современного русского языка, мы неизбежно сталкиваемся с противоречиями и разнобоем в этих квалификациях, с нечеткостью критериев разграничения лексики разных стилистических пластов» [Балахонова 1982: 104]. Очевидно, что функционально-стилистическая квалификация просторечной лексики, активно взаимодействующей с различными подсистемами языка (арго, жаргонами, диалектами, разговорной речью) и имеющей самые неточные и размытые границы, - это одна из серьезных проблем современной лексикографии.
Лингвисты считают, что при стилистической квалификации слов лексикографы, как правило, руководствуются: 1) традицией, устанавливаемой наиболее авторитетными словарями; 2) собственной интуицией; 3) наличием у слова формальных показателей его возможной стилистической отмеченности [Емельянова 2002: 71]. По словам Л.И. Балахоновой, лексикографы практически ориентируются: 1) на показания других словарей (предшествующих и современных), 2) на литературные тексты, иллюстрирующие реальное употребление слова и подтверждающие правильность лексикографической маркировки и 3) на собственное языковое восприятие, «чувство литературной нормы» [Балахонова 1982: 104].
Вместе с тем практика составления словарей показывает, что отмечаемый исследователями интуитивный принцип стилистической квалификации лексики не может обеспечить единства и последовательности словарных помет [Скляревская 1988: 151; Лю Юн 2002]. «Субъективизм стилистических оценок неизбежен. Он мотивирован, с одной стороны, изменчивостью во времени норм и границ кодифицированного словоупотребления, вызывающей существование дублирующих, вариантных, переходных словоформ, не всегда укладывающихся в жесткие рамки принятых классификаций и допускающих разную нормативно стилистическую оценку, с другой стороны, - отсутствием научно обоснованных критериев для отнесения некоторых разрядов слов к той или иной нормативно-стилистической категории» [Балахонова 1982: 104].
Исследователи некодифицированной речи обращают особое внимание на смешение помет «просторечное» и «разговорное», которое объясняется объективными трудностями при определении степени сниженности, грубоватости [Филин 1979: 20]. Н.Г. Скляревская и И.Н. Шмелева отмечают, что указанные пометы «означают разную степень сниженности в пределах лексики, функционально связанной с некодифицированной формой литературного языка и входящей в словарный состав кодифицированного литературного языка на правах специализировавшегося стилистического средства. Граница между «более» и «менее» сниженным неотчетлива и текуча, в этом одна из причин сбивчивого и непоследовательного практического применения помет разг. и просторен.» [Скляревская, Шмелева, 1974: 91]. А.Н. Еремин, выделяя в качестве «объективного» основания для отнесения лексем к просторечию «наличие в их семантике экспрессии грубости, категоричности оценки кого-либо, чего-либо», также отмечает, что «такое основание не может быть строгим. Поэтому иногда наблюдаются колебания в выборе той или иной пометы в разных словарях» [Еремин 1998: 23].
Отмечены случаи, когда лингвисты, исследуя подачу разговорной и просторечной лексики в словарях, не соглашаются с квалификацией некоторых лексем. Так, А.Н. Еремин, рассматривая достаточно продуктивный в просторечии вид переноса «название лица по болезни как метафору», обращает внимание на то, «что MAC, БАС такие переносы квалифицируют как разговорные, с чем согласиться полностью нельзя». Имеются в виду такие лексемы, как дебил, психопат. Ср.: БАС Дебіт 2. Разг. О тупом, несообразительном человеке. МАС Психопат // Разг. Психически неуравновешенный человек; псих [Еремин 1998: 20].
Кроме того, весьма часто расходится и стилистическая оценка просторечных слов диалектного происхождения. В БАС, такие, например, слова, как вдругорядь, завсегда, ихний, кажись, кучерявый, незнамо, окромя, опосля и т. д., отнесены к просторечию, а в МАС — к областной лексике (или просторечной и областной одновременно). Расхождения и противоречия в том или ином словаре, как отмечает Л.И. Балахонова, «свидетельствуют о реальной сложности разграничения языковых фактов, находящихся на стыке внелитературного просторечия и лексики говоров» [Балахонова 1982: 108].
Получившая распространение в словарях двойная помета «просторен, и обл.», по убеждению Л.И. Балахоновой, «лишена смысла, поскольку каждый из ее компонентов с точки зрения стилистического кодекса общенародного языка взаимно исключает другой. С позиций общенародной нормы слово (значение), при котором стоит подобная помета, либо только просторечное, т. е. общенародное, либо только диалектное, т. е. территориально ограниченное (независимо от широты его ареала на территории говоров, независимо от того, является ли оно единицей всего массива диалектной речи или имеет узколокальную прикрепленность)» [там же]. Как нам представляется, двойная помета «просторен, и обл.», например, эюалитъся («жаловаться») (просторен, обл.) в «Толковом словаре русского языка» под редакцией Д.Н. Ушакова, имеет право на существование: ее можно рассматривать как помету, указывающую на «переходные» явления диалектно-просторечного характера.
Следует отметить, что в структуре современного русского языка наиболее подвижной становится жаргонно-просторечная граница. Как уже подчеркивалось в 1.3. настоящей работы, жаргонные лексемы, получая распространение, становясь «популярными», проникают в состав просторечия. Поскольку любой словарь в целом неизбежно отстает в фиксации существующего состояния языкового материала [Емельянова 2002: 71], многие жаргонные лексемы, получившие распространение, все еще фиксируются как жаргонные. Таким образом, в сопровождении лексем пометами «просторечное» и «жаргонное» в современных словарях также наблюдаются расхождения.
Очевидно, проблема лексикографического описания просторечия заключается в том, что традиционная помета «просторечное» охватывает очень широкий и пестрый по составу круг слов, в который входит несколько разрядов, не равнозначных по экспрессивности, степени удаленности от нормы, употребительности, социальной соотносительности.
Лингвисты подчеркивают, что пометой «просторечное» квалифицируют несхожие и даже иногда контрастные в стилистическом отношении слова. Например, в «Толковом словаре русского языка» под редакцией Д.Н. Ушакова помета «просторечное» указывает как на лексику, которая стоит на границе литературного употребления, так и на лексику, которая выводится за границы литературного языка и носит запретительный характер [Лю Юн 2002: 87]. Это касается, например, таких лексем, как маета («хлопотливое занятие»), жевать («есть»), с одной стороны, и жрать («есть»), мазануть («ударить»), с другой.
Г.Н. Скляревская отмечает, что словарная помета «просторечное» охватывает по крайней мере пять разнохарактерных лексических разрядов: 1) лексика, нейтральная в разговорной речи (кондукторша, курьерша, горловик и др.); 2) экспрессивная разговорная лексика (заморыш, барахлить «работать с перебоями», липовый «поддельный», объедала, здоровяга и др.); 3) «внелитературное» просторечие (теперича, откудова, трафить, хужеть и др.); 4) лексика профессиональной речи (накладка, отснять, досол и др.); 5) жаргонизмы (кол «единица», сдуть / скатать «списать», кореш «друг» и др.) [Скляревская 1973: 70; 1988: 152].
Поскольку состав просторечной лексики весьма разнообразен, во многих словарях помета «просторечное» уточняется дополнительными определениями прост, груб., прост, устар., прост, обл., однако, по убеждению некоторых лингвистов, это не является кардинальным решением проблемы просторечия и не снимает неточности в его квалификационной характеристике [Лю Юн 2002: 87]. Исследователи указывают на то, что помета «просторечное» является слишком обобщенной и должна быть критически пересмотрена [Емельянова 2002: 72].
Морфология просторечия
Морфологически просторечные лексические единицы представляют собой единицы, которые отличаются от литературных грамматическими характеристиками: родом, числом, типом склонения, спряжением и др. При этом лексические значения литературных и просторечных единиц совпадают. Как правило, морфологически просторечные единицы отличаются от литературных формальными показателями, например, окончанием: яблоки (м. р.) (вм. яблоко (ср. р.)).
Вместе с тем, говоря о формальной просторечности в лексеме, следует указать на отличие морфологической просторечности от фонетической. Сравним два различных вида формальной просторечности в лексемах:
1) рельса — существительное, в котором просторечность проявляется на морфологическом уровне, поскольку, в отличие от литературного эквивалента релъсП (м. р.), оно употребляется в форме женского рода; формально морфологическая просторечность выражена окончанием -а (вместо нулевого окончания);
2) здеся - наречие, в котором просторечность проявляется на фонетическом уровне, поскольку формальные изменения не связаны с изменением каких-либо грамматических характеристик; формант -я (точнее [а]), отличающий просторечную форму здеся [зд эс а] от литературной здесь [зд эс ], является не окончанием, а фонетическим элементом.
Отметим, что большинство морфологически просторечных единиц связано с нарушением морфологических норм языка, т. е. правил использования морфологических форм разных частей речи. В связи с этим возникает вопрос: «Все ли отклонения от кодифицированных морфологических норм языка представляют собой просторечные формы?».
Рассмотрим следующий пример. С точки зрения современного русского языка нормативной считается форма существительного ед. ч., ж. р. тапка, например: — Где моя тапка? Однако в современной речи распространено употребление этого существительного в форме ед. ч., м. р. тапок. Пример из современного кинофильма «Питер FM» (2006): - Я не могу так бежать. У меня тапок порвался (актер В. Машков).
Для многих носителей литературного языка нормативная форма существительного тапка (ж. р.) представляется неправильной, «неестественной». Это подтверждает результат «эксперимента», проведенного среди студентов: абсолютно все студенты исправили нормативную форму тапка {моя тапка) на форму тапок (мой тапок) , многие студенты не скрывали своего удивления, когда узнавали, что нормой считается форма женского рода тапка.
Наблюдения показывают, что не все отклонения от кодифицированной нормы языка можно рассматривать как сигналы просторечности, т. е. такие сигналы, по которым определяется малообразованный носитель языка. Вероятно, рассмотренный нами пример распространения ненормативной формы тапок относится к проблеме нормы и узуса, когда под влиянием узуса может измениться норма, но, как известно, это изменение происходит постепенно.
К просторечным формам относятся «очевидные» нарушения морфологических норм. Однако «очевидность» в данном случае понятие относительное. Так, родовая отнесенность лексем мозоль, тюль может вызывать вопросы даже у некоторых носителей литературного языка. Однако исключение людей, в речи которых встретились, например, формы большой мозоль, м. р. (вм. большая мозоль, ж. р.), красивая тюль, ж. р. (вм. красивый тюль, м. р.), из состава носителей литературного языка вряд ли возможно.
В связи с этим при рассмотрении морфологически просторечных единиц целесообразным представляется выделение сильных и слабых сигналов просторечности. Сильные сигналы просторечности в лексеме на морфологическом уровне - это формы, которые характеризуют речь, прежде всего, так называемых «полных просторечников», т. е., действительно, малообразованных людей, например, польт (вм. пальто), а в речи образованных людей эти формы, употребленные без определенных коммуникативных установок, становятся «компрометаторами».
Ярким примером того, как одна только форма, относящаяся к сильным сигналам просторечности, может стать «компрометатором», служит следующий случай, описанный К.И. Чуковским в книге «Живой как жизнь»: «Какая-то «дама с собачкой», одетая нарядно и со вкусом, хотела показать своим новым знакомым, какой у нее дрессированный пудель, и крикнула ему повелительно: - Ляжь!
Одного этого ляжь оказалось достаточно, чтобы для меня обозначился низкий уровень ее духовной культуры, и в моих глазах она сразу утратила обаяние изящества, миловидности, молодости». Писатель отмечает, что «в этом ляжь (вместо ляг) - отпечаток такой темной среды, что человек, претендующий на причастность к культуре, сразу обнаружит свое самозванство, едва только произнесет это слово» (К.И. Чуковский. Живой как жизнь).
Слабые сигналы просторечное - это формы, которые встречаются в речи не только «полных просторечников», но и в речи образованных людей (даже без определенной коммуникативной установки на шутливое подражание речи малообразованных людей), например, красивая тюль (вм. красивый тюль). Основное отличие слабых сигналов просторечное от сильных заключается в том, что их не все замечают или не все уверены, какая форма считается нормативной. Некоторые слабые сигналы простречноети находятся на границе между просторечием и узусом, т. е. распространенным употреблением в разговорной речи той или иной формы, отличающейся от кодифицированной.
При разграничении некоторых сильных и слабых сигналов просторечное на морфологическом уровне недостаточно опираться только на собственные наблюдения и интуицию. Более точное и «объективное» разграничение в ряде спорных случаев можно провести с помощью экспериментального задания среди носителей литературного языка: предложить разделить формы слов на 2 группы: 1) нормативные формы и 2) формы, нарушающие языковую норму. Сильные сигналы просторечное будут обнаружены большинством участников эксперимента, а слабые сигналы просторечное вызовут вопросы.
Так, по результатам проведенного нами эксперимента, к сильным сигналам просторечное относятся, например, формы кислый яблок (вм. кислое яблоко), черная полыпо (вм. черное пальто), ихний (вм. их) и т. п., а к слабым - большой мозоль (вм. большая мозоль), красивый туфель (вм. красивая туфля) и др.
Проанализируем сильные и слабые сигналы просторечности в формах существительных, прилагательных, числительных, местоимений, глаголов на материале живой речи жителей г. Тамбова и современных художественных произведений.
Ряд просторечных существительных отличается от литературных существительных родовой отнесенностью, например, удобства, ж. р. (вм. удобство, ср. р.), черная пальто, ж. р. (вм. черное пальто, ср. р.), платья, ж. р. (вм. платье, ср. р.), дела, ж. р. (вм. дело, ср. р.), шампунъ(я), ж. р. (вм. шампунь, м. р.), фамилие, ср. р. (вм. фамилия, ж. р.), чучела, ж. р. (вм. чучело, ср. р.), огрызка, ж. р. (вм. огрызок, м. р.), кофе, ср. р. (вм. кофе, м. р.): - Там семь / а талі восемь / а какая удобства (женщина, 60-65 лет, о стоимости проезда в автобусах и маршрутных такси); - У нее черпая пальто (женщина, 55-60 лет); — Мне такая платья не нравится (женщина, 65-70 лет); - Эт большая дела (мужчина, 55-60 лет, форма дела встретилась несколько раз); - Купил какую-то шампунь невозмоэ/сную (женщина о мужчине, 45-50 лет); - А вы не покажете еще вон ту шампунь? (женщина в магазине косметики, 45-50 лет); - Моя дочь пьет шампунью (женщина, 35-40 лет); - Давайте пить кофе. Только оно [пауза] / оно или он?/очень крепкое (ведущая, хозяйка квартиры, Тамб. ТВ. «Тамбовская квартира». 15.12.08).
Примеры из современной прозы: - Как фамилия Зины? - Зинкина? — Да. - Фамилие? - Да. - Ну, Кондратьева она (Д. Донцова. Камин для снегурочки); — Фамилия? - А что фамилие, товарищ лейтенант? Семакин мое фамилие (Г.Я. Бакланов. Навеки девятнадцатилетние); - Зайцев его фамилие, - вдруг сказал Сережа ... . — А мое - Иванов (И. Грекова. На испытаниях).
Семантические особенности просторечных единиц
Семантические просторечные лексические единицы представляют собой единицы, которые совпадают с лексемами литературного языка по форме или по звучанию, но отличаются от них по своему лексическому значению (учитываются также отличия стилистического характера). Ср., например, литературную лексему уминать («укладывать, уминая») и просторечную лексическую единицу уминать («есть с аппетитом»): - Зато / с каким аппетитом своя картошечка и свои соленья уминаются! (ведущая, Тамб. ТВ. «Дача». 02.02.09).
Просторечные значения, которые отличают семантические просторечные единицы от литературных единиц, формируются различными путями.
Наблюдения показывают, что многие лексические единицы могут быть признаны просторечными в производных (вторичных) значениях, образованных от значений нейтральных лексем путем метафорических переносов.
В современном просторечии наиболее продуктивны метафорические переносы с животного на лицо, с предмета на лицо, а также с растения на лицо [о типах «антропоориентированных» переносов см. также: Еремин 1998; Коняхина 2005]. Ср., например, козел («самец домашней козы») и козел («о мужчине, вызывающем раздражение упрямством, глупостью»), собака («домашнее животное семейства псовых») и собака («о человеке»), жук («насекомое») и жук («о ловком человеке»), индюк («индейский петух») и индюк («о заносчивом человеке»); чайник («сосуд с ручкой и носиком для кипячения воды или заварки чая») и чайник («о малоопытном человеке, плохо знающем свое дело; о глупом человеке»), пила («стальная зубчатая пластина для разрезания дерева, металла и т. п.») и пила («сварливый, постоянно придирающийся к кому-либо человек»); пень («нижняя часть ствола срубленного или спиленного дерева») и пень («о глупом или бесчувственном человеке»), дерево («многолетнее растение с твердым стволом и отходящими от него ветвями, образующими крону») и дерево («о глупом, непонятливом человеке»), дуб («дерево») и дуб («о неумном или бесчувственном человеке») (здесь и далее в приведенных парах лексем выделены семантические просторечные лексические единицы): - Ну ты дерево! (ведущая, студентка, Тамб. ТВ. «Наш формат». 13.03.09); - Нет, ну ты и жук! Такую глыбу скрывал! Я попытался проследить за его реакцией. Как ни крути, Кнут был моим первым читателем и критиком (Е. Прошкин. Механика вечности); Редактор долго смеялся. — Ну и дуб! — говорил редактор. — Неужели такие бывают? — Бывают, — сказал я. - Сам видел (Гр. Горин. Почему повязка на ноге?).
Заметим, что в составе семантических просторечных лексических единиц выделяется группа глаголов, образованных путем метафорического переноса по модели «животное — человек» и обозначающих различные действия человека. Ср., например, каркать («о вороне: кричать, издавать звуки, похожие на «кар»») и каркать («говорить что-либо нехорошее, предвещать неудачу, предсказывать неприятности»), кукарекать («о петухе: кричать, издавая характерные звуки, похожие на «ку-ка-ре-ку»») и кукарекать («смело разговаривать, храбриться, обычно говоря глупости; ироническая образность молодого петушка»), облаять («о собаке: накинуться на кого-нибудь с лаем») и облаять («обругать кого-либо; сопоставимо с собачьим лаем»), лягаться («о копытных животных: бить, ударять ногой или обеими ногами») и лягаться («о человеке: бить ногой») и др.: — Не каркай! (из разговора); — Ай, что делается! Потонем же! — приговаривал шофер, в напряоюенном оцепенении не сводя глаз с переезда, намертво вцепившись в баранку. - Что же вы все каркаете! - осуждающе бросила Катя (В. Шерешев. Квартирантка); — Что-то ты тогда был... зеленоватый, а сейчас, гляди-ка, кукарекает (В. Шукшин. Энергичные люди); В конце концов упорство мое было вознаграждено довольно странным образом — вышел засаленный сторож в черном ватнике и страшно облаял меня с головы до ног (А. Винокуров. Туда, где нас нет...).
По замечанию В.В. Леденевой, «развитие эмоционально-оценочных сем в коннотациях, сопровождающих возникновение переносных лексикосемантических вариантов, отодвигает единицу на периферию литературного употребления (выделено нами. - М.Х.), но делает ее в то же время заметным средством создания экспрессии, динамики» [Леденева 2000: 23].
Очевидно, что некоторые семантические просторечные лексические единицы распространены в речи, а также в художественных произведениях, например, козел, каркать, а некоторые употребляются в своих вторичных значениях очень редко, например, пень, кукарекать.
Наблюдения за современной живой речью показывают, что в некоторых лексемах переносное (вторичное) значение вытесняет основное значение, в результате чего литературная лексема, образно говоря, «заражается бациллой» грубости: в сознании многих носителей русского языка «всплывает» прежде всего просторечное значение слова. Яркий пример - лексема козел, которая даже в прямом значении («самец домашней козы») иногда произносится со смущением, а также может быть встречена смехом.
Лексема жратъ («есть») носителем современного русского языка также воспринимается как просторечная или даже грубо-просторечная. Однако, по данным «Школьного этимологического словаря русского языка» Н.М. Шанского и Т.А. Бобровой (2001), первоначально жратъ было стилистически нейтральным словом со значением «есть» [с. 88].
Заметим, что в «Толковом словаре русского языка» С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой (1997) лексема жратъ по отношению к животному рассматривается как нейтральная, а по отношению к человеку - как просторечная [с. 195]. В связи с этим получается, что в высказывании «Сами такую жрать не можем / а рыбу кормим» (рыбак о дорогой подкормке для рыбы, Тамб. ТВ. «Дача». 21.11.08) жратъ - это просторечная единица, а в высказывании «Картошку сажала / так ее жук сожрал» (ведущая, Тамб. ТВ. «Дача». 06.06.08) сожрал - это не просторечная единица, а нейтральная. Вместе с тем в современной речи употребление лексемы жратъ даже по отношению к животному ограничено по причине «заражения» этой лексемы «бациллой» грубости.
В связи с этим такую лексему, как жратъ относим к просторечной лексеме, а кукарекать («смело разговаривать, храбриться, обычно говоря глупости») - к просторечному лексико-семантическому варианту [о лексикосемантических вариантах с маркировкой «просторечное» см.: Леденева 2000: 23-27].
Отметим, что в составе семантических просторечных лексических единиц особое место занимают глаголы, образованные от полнозначных нейтральных глаголов, которые в переносных значениях могут обозначать широкий круг действий, например, дернуть (неожиданно поехать, пойти куда-либо; сыграть на музыкальном инструменте; станцевать; вдохнуть табачный дым; выпить спиртного); драть (бить, наказывая; назначать слишком высокую цену; заимствовать чужое; убегать); дуть (быстро передвигаться, бежать, мчаться; пить в больших количествах); врезать (ударить; крепко выпить; плотно поесть; выругать кого-либо); жарить (быстро бежать, ехать; ловко играть на музыкальном инструменте; говорить (в том числе и на иностранном языке); пить спиртное в большом количестве); рубануть (с большим аппетитом поесть; сильно ударить; несдержанно сказать); чесать (бегло разговаривать на английском языке; убегать; быстро ехать; энергично бить; петь; играть на музыкальном инструменте; отплясывать) и другие.
В лингвистической литературе эти глаголы называют по-разному: слова-губки (Г.П. Князькова), экспрессоиды, или семантически диффузные слова (Т.С. Коготкова, Н.А. Лукьянова), диффузы (В.Д. Девкин), метафоры- экспрессивы (А.Н. Еремин), семантически опустошенные или полуопустошенные слова, размытая опустошенная лексика (Е.А. Земская), (будем условно называть их широкозначными просторечными глаголами) [о широкозначности см.: Козлова 2005: 10-14].
