Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Происхождение праславянских корней *gl?d-, *mot-, *vid-, *zbr -.24
Глава 2. Лексические гнёзда с общеславянскими корнями *gl?d-, *mot-, *vid-,*zbr- в древнерусском языке 35
Глава 3. Лексические гнёзда с общеславянскими корнями *gl?d-, *mot-,*vid-, *zbr- в русском языке XV - XVII вв 95
Глава 4. Лексические гнёзда с общеславянскими корнями *gl?d-, *mot-,*vid-, *гы- в русском языке XVIII - XIX вв 136
Глава 5. Лексические гнёзда с общеславянскими корнями *gl?d-, *mot-,*vid-, *гы- в современном русском литературном языке 180
Заключение 224
Список использованной литературы 228
Список источников фактического материала 247
- Происхождение праславянских корней *gl?d-, *mot-, *vid-, *zbr
- Лексические гнёзда с общеславянскими корнями *gl?d-, *mot-, *vid-,*zbr- в древнерусском языке
- Лексические гнёзда с общеславянскими корнями *gl?d-, *mot-,*vid-, *zbr- в русском языке XV - XVII вв
Введение к работе
Семантикоцентризм - одна из важнейших характеристик современной лингвистической парадигмы [Попова 2002: 69]. И этимология как лингвистическая дисциплина не составляет исключения.
Исследователи неоднократно указывали на ограниченность традиционного этимологического анализа, при котором выявление жёстких фонетических соответствий признавалось решающим фактором сближения слов: «В нем недостаёт историко-семантического компонента, благодаря которому можно было бы с уверенностью говорить не только о формальной, но и о семантической истории слова» [Берестенев 2001: 26].
Еще в 1895 году М.М. Покровским была высказана мысль о том, что «слова со сходным значением проходят сходную семасиологическую историю» [Покровский 1959: 80]. И хотя на сегодняшний день вопрос о системном характере семантических изменений не является дискуссионным, семантические реконструкции не отличаются той строгостью и доказательностью, которые характерны для реконструкций фонетических и словообразовательных. Поэтому, по мнению ведущих этимологов, одной из важнейших задач этимологического анализа на современном этапе является «установление определённых закономерностей соотношения значений в языке, т.е. установление лексико-семантических универсалий» [Брунова 2002: 68].1
Приоритет семантики, естественно, не означает, что другие аспекты этимологического исследования должны быть оставлены без внимания. Исследователи указывают на то, что методика современного этимологического анализа предполагает комплексный подход к истории слова во всем его многообразии: звуковая оболочка, словообразовательная структура, значение, а также культурная и когнитивные парадигмы,
1 О значимости выявления регулярных семантических переходов смотрите также: Варбот 1986, 1992, Гак 1995, Галинова 2000, Зубкова 2000, Климов 1985, Литвинов 1986, Меркулова 1988, Русаков 1981, Топоров 1994, Трубачёв 1988 и др.
4 определяющие развитие внутренней формы слова [Брунова 2002, Жакова 2002, Маковский 1995 и др.].
С учетом всего вышесказанного, представляется актуальным проследить семантическую историю слов, связанных генетической общностью корней, находящихся между собой в синонимических отношениях.1 По замечанию А.А. Калашникова, «данные синонимических гнёзд обладают высокой степенью надёжности для построения на их основе моделей ... семантических переходов» [Калашников 1993: 1].
Выбор общеславянских корней *gld-, *mot-, *vid-, *гы- обусловлен частным исследовательским интересом к семантическому полю зрительного восприятия /ЗВ/. Работы последних лет свидетельствуют об интересе ученых к данной лексике, что вполне закономерно, поскольку ЗВ является одним из важнейших актов психической деятельности человека и в силу этого получает широкое выражение в языке.
Внимание ученых привлекали следующие проблемы:
состав и структура семантического поля ЗВ в современном русском языке [Васильев 2003, Падучева 2001];
семантические процессы в лексико-семантической группе глаголов ЗВ [Кретов, Лукьянова 1984];
компонентная структура значений древнерусских ядерных глаголов ЗВ и роль префиксов в процессах модуляционных и деривационных изменений [Шептухина 2001];
- исторические изменения в синонимическом ряду древнерусских
ядерных глаголов ЗВ [Клименко 1983];
- закономерности семантического развития лексики со значением ЗВ (на
примере ядерных глаголов) [Алексеенко 1997];
- роль перцептивной лексики в формировании когнитивного
метафорического поля [Балашова 1999].
О синонимии исследуемых корней можно говорить, начиная с праславянского периода.
Можно выделить и ряд других направлений исследования: типологическое [Моисеева 1998, Санданжиева 2002], сопоставительное [Рябинина 2001, Косаренко 2000], концептуальное [Гумерова 2000, Урысон 1998, Яковлева 1994].
Научная новизна данной работы определяется тем, что впервые была предпринята попытка диахронического исследования ядерных глаголов ЗВ в их системных связях с однокоренными словами - как тех, которые осознаются на синхронном уровне, так и тех, которые прослеживаются лишь в этимологической перспективе.
Высокая гнездовая организованность русской лексики неоднократно подчеркивалась исследователями. «Русское слово живет в родственном окружении, семейно, - пишет А.Н. Тихонов, - и познать его до конца невозможно без глубокого изучения его родственных связей и отношений» [Тихонов 1996: 75].
Всестороннее исследование гнёзд однокоренных слов продиктовано практической необходимостью - созданием самых различных словарей гнездового типа: толковых - общих и аспектуальных (синонимических, антонимических, омонимических, терминологических, двуязычных) [Тихонов 1996, 2001], толково-словообразовательных [Ширшов 1991, 1996; Кузьмина 1998], исторических [Пятаева 1995], этимологических, в том числе имеющих целью реконструкцию праславянского лексического фонда [Варбот 1993]. Преимущество гнездового расположения слов перед полексемным, думается, не требует доказательств.
Существуют различные определения для обозначения совокупности слов, объединенных тождеством корня. Наряду с традиционно выделяемыми лексическим, морфемным, словообразовательным, этимологическим гнездами появились и сравнительно новые понятия, например: лексико-словообразовательное, или толково-словообразовательное [Ширшов 1991], морфологическое [Казак 1997], фразеологическое [Власова 1997] гнезда.
Такое множество терминологических образований обусловлено многоуровневым характером слова как элемента гнезда.
Для нашей работы важно остановиться на анализе таких понятий, как лексическое, словообразовательное и этимологическое гнезда /ЛГ, СГ, ЭГ/.
Если термины ЭГ и СГ разведены в дериватологии достаточно давно на том основании, что ЭГ включает все генетически связанные слова, а СГ -лишь те, связь которых ощущается на уровне того или иного синхронного среза, то понятия СГ и ЛГ стали различаться только в последнее время.
Одним из первых, кто затронул проблему разграничения ЛГ и СГ, был Е.Л. Гинзбург.
В его концепции ЛГ - это «совокупность лексических единиц, общность которых по смыслу отражена в общности слов по корню» [Гинзбург 1979: 162]. СГ рассматривается им как структура ЛГ: «Каждое лексическое гнездо организовано, обладает структурой. Та часть этой структуры, которая обязана словообразовательным отношениям, в частности отношениям производности, естественно может быть названа словообразовательной структурой лексического гнезда, или словообразовательным гнездом» [там же: 162].1
Поэтому определение СГ как «совокупности слов с тождественным корнем, упорядоченной отношениями производности» [см. РГ-80 I: 134, ССРЯ I: 36, Улуханов 1977: 7], представляется автору неточным, поскольку, во-первых, «отношения производности устанавливаются между членами лексического гнезда», а, во-вторых, «словообразовательное гнездо это не совокупность слов с тождественным корнем, а структура этой совокупности, которой может обладать и другое лексическое гнездо или его часть» [там же: 162].
Проблема разграничения ЛГ и СГ получает глубокую разработку в ряде статей 90-х гг. А.Н. Тихонова.
1 Сравните также: «Как нельзя отождествлять форму и то, что имеет форму, нельзя отождествлять лексическое гнездо и его форму, в частности словообразовательную форму» [там же: 157].
Ученый указывает на многоуровневый характер гнезда однокоренных слов как единицы языка: «На лексическом (разрядка - А.Н. Тихонова) уровне оно выступает как совокупность однокоренных слов в их лексических связях и взаимоотношениях. Ср.: петь (птицы поют) и пение (пение птиц), певчий (певчие птицы), певец (соловьи - хорошие певцы), запеть (птицы запели), попеть (птицы попели - перестали), пропеть (где-то пропел петух), распеться (в саду распелись, раскричались птицы).
На словообразовательном уровне гнездо - это тоже совокупность однокоренных слов, но в их словообразовательных связях и отношениях. Ср.: петь и пение (действие по производящему глаголу; ср.: визжать -визжание, мычать - мычание и т.п.), запеть (начать действие, названное в производящем глаголе; ср.: петь — запеть, визжать — завизжать, мычать -замычать), попеть (действие, названное в производящем глаголе, совершать в течение некоторого времени; ср.: петь - попеть, визжать - повизжать, мычать- помычать) и т.п.» [Тихонов 1996: 148].
Коренное отличие СГ и ЛГ автор усматривает в том, что «в основе организации их смысловой структуры лежат разные типы мотивированности однокоренных слов» [Тихонов 1994 а: 158].
Словообразовательные и лексические мотивации вступают в оппозиции
по следующим признакам: 1) Словообразовательные мотивации характерны
только для однокоренных слов, находящихся в отношениях
словообразовательной производности, т.е. образующих
словообразовательную пару: производящее - производное. Лексические мотивации охватывают все семантически связанные однокоренные слова, независимо от того, находятся они в словообразовательных отношениях или нет;1 2) Словообразовательные мотивации всегда двуплановы - структурно-семантические и выражаются с помощью словообразовательного форманта.
1 «Даром и даровой не составляют словообразовательной пары. Каждый из них возглавляет отдельное СГ: даром - дармовой, дармовщинка, дармовщина, задаром, дармоед, дармоедка и др.; даровой -даровщина, даровщинка. Тем не менее они входят в одно ЛГ со всеми своими производными: общий для них корень дар- выражает их лексическую общность, общий для них смысловой элемент ...» [Тихонов 1994 б: 77].
8 Лексические отношения не имеют формальных средств выражения. Материальным выразителем семантической общности однокоренных слов является корень - носитель лексической семантики (в отличие от форманта, который выступает как носитель словообразовательного значения); 3) Словообразовательные мотивации однонаправлены (от производящего к производному). Лексические мотивации носят гораздо более сложный характер; 4) Словообразовательные мотивации отличаются обобщенностью. Каждая лексическая мотивация индивидуальна [Тихонов 1994 а: 148-158].
М.Н. Янценецкая, анализируя СГ и ЛГ с исходным словом борона, приходит к выводу, что лексические и словообразовательные связи одних и тех же слов могут существенно отличаться: «В лексическом гнезде денотативное, вещественное тождество глаголов боронить и бороновать приводит к возникновению взаимных и двойных мотивационных связей, что и составляет специфику лексического гнезда по сравнению со словообразовательным» [Янценецкая 1984: 15].
И.А. Ширшов также исходит из необходимости различать СГ и ЛГ: «Словообразовательное гнездо ... ориентировано на выявление формально-семантических отношений, то есть отношений производности. Оно, в свою очередь, опирается на гнездо лексическое, в котором однокоренные слова изучаются на семантическом уровне и описаны в толковых словарях» [Ширшов 1996: 50]'.
Итак, в данной работе мы будем оперировать термином ЛГ как более соответствующим историко-семантической направленности нашего исследования. При этом под ЛГ вслед за А.Н. Тихоновым будем понимать «совокупность однокоренных слов в их лексических отношениях, организованных на базе лексико-семантических вариантов» [Тихонов 1996: 76].
Сравните также: «Если в основу описания кладется семантический аспект, в центре внимания оказывается лексическое значение, представленное как мотивированное словом (словами) того же гнезда, то такое гнездо называется лексическим» [Ширшов 1991: 9].
При анализе отношений внутри ЛГ в центре внимания оказывается анализ полисемии, развившейся в производном слове как единице лексической системы, что крайне важно для объяснения такого явления как распад гнезда.1
Гнездо, как правило, обладает очень сложной семантической структурой, особенно в случае полисемии исходного слова и разветвленной сети производных. Для обозначения совокупности слов, объединенных на базе того или иного идентифицирующего значения, используется термин лексико-семантический вариант гнезда /ЛСВГ/. Связующими элементами между ЛСВГ являются многозначные слова, в которых выражается сразу несколько значений. По нашему мнению, можно говорить как о доминанте гнезда в целом, так и о доминанте ЛСВГ, в качестве которой потенциально может выступать любой член гнезда. Так, древнерусский глагол прозьрЪти в значении «проникнуть взглядом сквозь что-л.» находится в формально-семантических отношениях с глаголом зьрЪти, а в значении «предвидеть» выступает в качестве доминанты самостоятельного ЛСВГ (ср.: прозьрЪние, прозиратель, прозорливый и др.).
В ходе описания лексических гнезд возникают трудности относительно определения их синхронных границ. При гнездовании слов мы придерживаемся принципа, выдвинутого А.И. Моисеевым: «Не разъединять то, что можно разъединить, а объединять всё, что может быть объединено» [Моисеев 1989: 124-125]. При определении границ синхронного гнезда нами признается решающим фактор соотносительности значений. При этом принимается во внимание тот факт, что между полной мотивированностью и утратой внутренней формы может существовать ряд переходных явлений.
Особая проблема - гнездование сложных слов. По нашему мнению, формальный подход, при котором слово автоматически включается в состав
1 Сравните замечание Н.В. Бугорской о том, что термин СГ не удовлетворяет задачам исторического исследования, поскольку «сужает рамки объекта, исключая из его состава семантические дериваты и словопроизводство на их основе» [Бугорская 1995: 12].
10 того или иного гнезда по первому или по второму компоненту, допустим лишь в том случае, если обе части сложения равноценны.
Мы разделяем точку зрения Е.Л. Гинзбурга, который предлагает при гнездовании композитов учитывать гипонимические отношения между словами, то есть относить сложные слова, обозначающие видовые понятия, к тем же ЛГ, что и простые слова, представляющие родовые понятия. [Гинзбург 1979: 177]. Так, мы исключили из состава гнезда с доминантой видеть глагол видоизменять и производные от него образования, причислив его (на основании родо-видовых отношений с глаголом изменять) к ЛГ с доминантой менять.1
Вопрос о границах синхронного гнезда приобретает ещё более сложный характер, когда мы вторгаемся в историческую плоскость.
При выявлении состава современного гнезда опорой исследователю, помимо прочих источников, служит собственный языковой опыт. Что же касается предшествующих эпох языкового развития, то здесь учёный в своих предположениях вынужден исходить, главным образом, из данных письменных памятников. Однако это оказывается не всегда достаточным, чтобы решить судьбу слова.
Например, вплоть до XIX века ядро семантической структуры слова позоръ составляли два значения: «зрелище» и «постыдное для кого-либо положение, вызывающее презрение, стыд, позор» [СлРЯ XI - XVII вв. 16: 122]. Последнее значение - результат семантической деривации. Оно восходит к обычаю выставлять на позор (т.е. обозрение) преступников. На протяжении ряда веков наблюдается высокая деривационная активность обоих значений - как на межсловном, так и на внутрисловном уровне. Возникают вопросы: «До каких пор рассматривать эти значения как лексико-семантические варианты, а значит, фиксировать их в составе гнезда с вершиной зьрЪти?», «С какого момента можно говорить о расщеплении семантической структуры слова и распаде гнезда?». Мы можем только
1 Иной подход встречаем в словарях В.И. Даля и А.Н. Тихонова.
11 косвенно судить, насколько отчетливо языковым сознанием предшествующих эпох ощущалась связь значений. Утрата ощущения основания переноса влечет за собой разрыв семантических, а следовательно, и формальных связей.
Спорен вопрос о гнездовом соотношении слов зьрЪти и зеркало и ряда других лексем.
В каждом отдельном случае установление границ синхронного гнезда требует глубокого анализа письменных источников, а также учета данных экстралингвистического характера.
В силу отсутствия письменных памятников о гнездовом измерении праславянской лексики можно говорить лишь на гипотетическом уровне. Так, можно предположить, что к моменту распада праславянского единства глаголы *navideti, *obideti, *zavideti выделились из состава гнезда с вершиной *videti и образовали самостоятельные гнёзда. Однако этот процесс мог произойти и гораздо раньше. Таким образом, некоторая доля субъективности в историко-этимологическом исследовании неизбежна.
Вследствие утраты семантической и структурной обусловленности членов ЛГ происходит его превращение в этимологическое гнездо.1
Изучение в историческом аспекте слов, объединённых этимологическим родством, началось сравнительно недавно. Теоретические проблемы реконструкции состава ЭГ получили глубокую разработку в трудах Ж.Ж. Варбот [1967, 1984, 1993]. В работах Т.Г. Аркадьевой [1990, 1998] основное внимание уделяется исследованию гнезд этимонимов в современном русском языке, выявлению лингвистических предпосылок разрыва генетических связей, классификации этимонимов в зависимости от механизма утраты ими внутренней формы. Эволюция звукового состава русских корневых слов освещается в монографии А.Н. Трегубова [1996]. Изучению ЭГ в диахронии с учетом всех основных изменений (фонетических, морфологических,
1 Ср. генетически родственные образования: ЗАРИТЬСЯ, ЗАРЯ, ЗАЗОР, ЗЕРКАЛО, ЗРЕТЬ, ЗРЯ, озорничать, ПОДОЗРЕВАТЬ, ПОЗОР, ПРЕЗИРАТЬ, ПРЕЗРЕТЬ, УЗОР И др.
12 семантических), происходящих в корневой группе на протяжении её исторического развития, посвящены работы Л.А. Балясниковой [1974], Н.И. Батожок [1979], Г.А. Богатовой [1978], Д.Т. Джуммановой [1993], Е.А. Зубковой [2000], В.В. Митина [2000], М.В. Пименовой [1999], Н.В. Пятаевой [1995], Л.В. Соколовской [1996], А.С. Тумановой [1994], О.В. Юдиной [2000] и других авторов.
Т.Г. Аркадьева предлагает рассматривать слова, пережившие деэтимологизацию, как особую лексическую микросистему со своими типологическими характеристиками и называть их этимонимами [Аркадьева 1990 6:4].
Гнездо этимонимов образует «этимолого-семантическое поле» [Аркадьева 1990 б: 49]. «Его признаки, - отмечает Аркадьева, -фокусируются в едином семантическом ядре, которое исторически являлось стержневой семой, а в процессе развития этого поля становится этимоном» [там же]. Под этимоном автор понимает «внутреннюю форму (при межсловной мотивированности) или компонент переноса слова (при внутрисловной мотивированности), определяющие значение слова в период его возникновения» [Аркадьева 1990 а: 110].
Именно восстановлением первоначального мотивировочного признака определяется глубина семантической реконструкции. При этом, по замечанию Г.И. Берестенева, «реконструированный семантический прототип должен быть реально засвидетельствован в семантике одного из производных соответствующего корня» [Берестенев 2001: 28].
В работах Т.Г. Аркадьевой решается вопрос и о границах ЭГ. Автор выводит за пределы гнезда этимонимов следующие группы слов: 1) «слова -одиночки ..., не имеющие родственных по происхождению слов в русском языке»; 2) «немотивированные в современном русском языке слова, внутренняя форма которых вскрывается на основе структурно-семантического соотношения с родственными словами, бытовавшими в древний период» (ср.: рус. зеница и др.-рус. зЪти «раскрывать глаза,
13 глядеть»; рус. прачка и др.-рус. прати «стирать, колотить» и т.д.); 3) «заимствованные слова, изменившие значение в русском языке по сравнению со значением в языке - источнике» (ср.: дом и дама) [Аркадьева 1998: 184-190].
Действительно, вряд ли имеет смысл говорить об ЭГ с общеславянскими корнями *gled- и *mot-, поскольку в данном случае ЭГ фактически совпадает с ЛГ по всем временным срезам.
Второе замечание также не вызывает возражений, так как состав ЭГ реконструируется относительно определенной эпохи языкового развития, и было бы ошибочно смешивать факты разных синхронных срезов.
Вопрос о статусе заимствованных слов спорен, на наш взгляд. Сами заимствования неоднородны в своей массе. В отношении исследуемого материала речь идет о гнездах с доминантами, с одной стороны, глянец, с другой - видео, виза, визажист, визит, визуальный, которые несомненно обнаруживают общий генетический источник с исконными словами глядеть и видеть, а в последнем случае - и семантическую связь.
В данной работе мы придерживаемся мнения Т.Г. Аркадьевой, поскольку включение вышеуказанных слов и их производных в состав гнезд с корнями *gl?d- и *vid- на определенном этапе развития языка выглядело бы достаточно искусственно на фоне последовательного анализа исконной лексики. Хотя мы не отрицаем и широкого толкования ЭГ, при котором (в определённых исследовательских целях) в него включаются не только заимствования, но и генетически родственные лексемы других языков (в последнем случае речь идет о межъязыковом ЭГ).
Любое семантическое изменение должно осмысляться с позиции двух основных критериев: механизма и причин.
Большинство языковедов признает системный характер изменения лексического значения. Со времен Г. Пауля к числу наиболее важных семантических закономерностей относят следующие процессы: расширение и сужение значения (позор «позорное зрелище» > «стыд, срам; бесчестье» и
14 зритель «тот, кто смотрит на что-л.» > «тот, кто смотрит сценическое представление»), метафорический (др.-рус. възракъ «лицо» > «лицевая сторона здания») и метонимический (заря «время появления утренней или вечерней зари» > «сигнал, подаваемый к утренней или вечерней проверке») переносы.
Выделяют и другие (менее частотные) типы семантических изменений. Так, Л. Блумфилд ещё в тридцатые годы прошлого века говорил о девяти типах, среди которых, помимо вышеуказанных, приводятся также синекдоха, гипербола (переход от более сильного значения к более слабому), литота (переход от более слабого значения к более сильному), ухудшение и улучшение значения [Блумфилд 1968: 466-468].
Поскольку типы семантических изменений изучены достаточно глубоко [Арутюнова 1999, Гак 1998, Николаева 1998, Скляревская 1993, Тараненко 1989, Шмелёв 1973 и др.], мы остановимся здесь подробнее на другой проблеме - анализе конкретных причин, определивших развитие лексики с исследуемыми корнями. При этом мы придерживаемся деления факторов языковых изменений на экстралингвистические - «обусловленные объективной природой отображаемой в мысли и языке реальности», концептуальные - «обусловленные закономерностями отображения объективного мира сознанием человека» и собственно языковые -«обусловленные закономерностями, действующими в человеческом языке» [Рузин 1996: 39].
I. Поскольку в значениях слов находят отражение связи и отношения между предметами или явлениями объективной действительности, учет экстралингвистических факторов помогает глубже понять природу лексико-семантических взаимосвязей. Естественно, мы далеки от того, чтобы проводить прямые параллели между языком и окружающим миром, но и не учитывать онтологической природы объектов исследования было бы неверным.
Забегая вперёд, отметим следующее: основное направление семантической эволюции исследуемых корней можно обозначить как движение от зрительного восприятия к психическому восприятию в целом (если понимать под последним всю совокупность психической деятельности человека: мысли, оценки, чувства, желания, волевые импульсы и т.д.). Наши выводы во многом совпадают с наблюдениями других лингвистов, сделанными на синхронном материале1, а также коррелируют с мнениями психологов: «Сенсорно-перцептивные процессы, будучи отражением объективной действительности и регуляторами деятельности, относятся, видимо, к коренным феноменам жизнедеятельности, связанным с глубокими слоями целостной структуры человеческого развития личности» [Ананьев 1977: 46]; «... Какие бы психические явления мы ни рассматривали, они неизбежно обнаруживают свой чувственный источник» [Леонтьев 1982: 32].
Вопросы теории восприятия получают глубокое освещение в работах как отечественных, так и зарубежных психологов [Ананьев 1977, Величковский, Зинченко, Лурия 1973, Грегори 1970, Леонтьев 1982, Логвиненко 1987, Лурия 1975, Найссер 1981, Рубинштейн 1998].
Не вдаваясь в психофизиологические тонкости протекания процесса восприятия, остановимся на тех моментах, которые непосредственно важны для интерпретации языковых фактов.
Под восприятием в современной науке понимается отражение в сознании человека целостных комплексов свойств предметов и явлений объективного мира при их непосредственном воздействии в данный момент на органы чувств. В отличие от ощущений, в процессах восприятия формируется образ целостного предмета посредством отражения всей совокупности его свойств. Однако образ восприятия не сводится к простой сумме ощущений, хотя и включает их в свой состав.
1 Так, по указанию Ю.Д. Апресяна, «определённые телесные системы сближаются с определенными духовными системами, так что каждая телесная система отражается, дублируется, копируется в парной к ней духовной системе, и наоборот» [Апресян 1995: 50]. Сравните также мнение Н.Д. Арутюновой: «Поскольку внутренний мир человека моделируется по образцу внешнего, материального мира, основным источником «психической» лексики является лексика «физическая», используемая во вторичных, метафорических смыслах» [Арутюнова 1976: 95].
Восприятие - сложный целостный процесс, а то и целенаправленная деятельность1.
Это утверждение означает следующее:
1. Даже взятое в своем чувственном составе восприятие представляет
собой нечто большее, чем элементарный набор ощущений. В процессе
восприятия происходит взаимодействие ощущений разных модальностей.
Общеизвестно, что на первом этапе познания зрительные, осязательные,
слуховые, вкусовые и обонятельные ощущения, являющиеся элементарным
результатом воздействия объективного мира на органы чувств, отражают
нерасчленённые электромагнитные колебания, механические и тепловые
свойства предметов, звуковые колебания и вибрации, химические свойства
вещей. Физиологический синкретизм служит объективной основой
нерасчлененности мировосприятия, характерной для ранних .ступеней
развития человеческого сознания. В языке, в частности на лексическом
уровне, это проявляется в семантическом синкретизме (ср.: др.-рус. видЪти
«наблюдать что-либо, воспринимая зрительно и на слух» [СлРЯ XI - XVII вв.
2: 174]); краснояр. обзирать «обнюхивать, принюхиваться» [СРНГ 22: 54].
2. В акте восприятия проявляется взаимодействие сенсорной и
мыслительной деятельности индивида. «Можно ли сказать, что мы видим
дом, или шалаш, или стог сена, - пишет Н.Д. Арутюнова, - если мы видим
вдали темное пятно, но не знаем, что это? Отрицательный ответ на этот
вопрос убеждает, что видение предполагает таксономию предмета, его
идентификацию как члена класса (широкого или узкого) или как индивида»
[Арутюнова 1999: 419].
СП. Рубинштейн указывает на то, что процесс восприятия может осуществляться на различных уровнях: «Если на низших уровнях он протекает как бы «стихийно», «самотёком», независимо от сознательного регулирования, то в высших своих формах, связанных с развитием мышления, восприятие превращается в сознательно регулируемую деятельность наблюдения. Восприятие, поднявшееся до уровня сознательного наблюдения, является волевым актом» [Рубинштейн 1998: 239]. По словам Н.Д. Арутюновой, «человек видит то, что хочет видеть, и вовсе не видит того, чего не хочет замечать» [Арутюнова 1999: 415]. В этой связи примечательно, что сема «обращать / не обращать внимания» часто выступает в качестве компонента переноса значения (ср.: др.-рус. озьрЪти «почувствовать омерзение, презрение» < «смотреть мимо / не смотреть» через промежуточное звено - «не обращать внимания» [СлРЯ XI - XVII вв. 12: 313]).
Восприятие следует рассматривать как интеллектуальный процесс, связанный с активным поиском признаков, необходимых для формирования чувственного образа и принятия решений о его предметной отнесённости.
По указанию Р.С. Немова, восприятию сопутствуют следующие ментальные операции: «1) первичное выделение комплекса стимулов из потока информации и принятие решений о том, что они относятся к одному и тому же определенному объекту; 2) поиск в памяти аналогичного или близкого по составу ощущений комплекса признаков, сравнение с которым воспринятого позволяет судить о том, что это за объект; 3) отнесённость воспринятого объекта к определенной категории с последующим поиском дополнительных признаков, подтверждающих или опровергающих правильность принятого гипотетического решения; 4) окончательный вывод о том, что это за объект с приписыванием ему не воспринятых свойств, характерных для объектов одного с ним класса» [Немов 2000: 166].
3. Содержание восприятия зависит не только от внешних раздражителей, но и от самого воспринимающего субъекта. В восприятии всегда в той или иной мере сказывается весь человек, его отношение к объекту восприятия, потребности, интересы, оценки, стремления, желания, чувства.
По словам СП. Рубинштейна, «отображая объективную действительность, восприятие делает это не пассивно, не мертвенно-зеркально, потому что в нем одновременно преломляется вся психическая жизнь конкретной личности воспринимающего» [Рубинштейн 1998: 228].
Таким образом, вышеуказанный семантический сдвиг имеет под собой реальную почву: все психические явления в конечном счете базируются на чувственных данных восприятий и, наоборот, в самом акте восприятия отражается вся многообразная жизнь личности.
II. Среди концептуальных факторов семантических изменений пристального внимания заслуживает изучение особенностей древней
18 ментальности. В основе архаического восприятия мира лежит не научное познание, а мифопоэтическая традиция.
Глаз - важная для языческого мира мифологема, сквозь призму которой проступают скрытые механизмы семасиологических преобразований.
В системе амбивалентного мифического мышления зрение, как и его отсутствие, могло приобретать и положительное, и отрицательное значение.
В основе ряда семантических переходов лежат древнейшие представления об изоморфном строении Вселенной и человека. В антропоморфной модели мира орган зрения соотносится с природным источником световой энергии и, подобно последнему, способен излучать как добро, так и зло.1 Так, по свидетельству А.Н. Афанасьева, «восходящее поутру солнце уподоблялось раскрытому глазу, а сверкающая молниями туча олицетворялась в образе богатыря с необыкновенно зоркими и все пожигающими глазами» [Афанасьев 2: 391].
Представления о магической силе глаза, смертоносном взгляде нашли широкое отражение в мифах народов мира. Среди наиболее известных примеров можно назвать горгон в греческой мифологии, на славянской почве - Вия, чей губительный взгляд скрыт под огромными веками и ресницами, Василиска, зооморфное существо, убивающее взглядом или дыханием, и ряд других персонажей.
Мифологические представления о губительной силе взгляда трансформировались в народную веру в существование дурного глаза. Вряд ли можно объяснить изменения в семантической структуре древнерусского глагола завидЪти (первоначально - «увидеть издали», впоследствии -«завидовать» [СлРЯ XI - XVII вв. 5: 150]), не принимая во внимание всего вышесказанного (ср. также север, видычий «дурноглазый, чей глаз портит» [СРНГ 4: 276] костром, обизор [СРНГ 22: 61-62], пек., твер. перегляд [СРНГ 26: 65], север, призор [СРНГ 31: 89] «действие дурного глаза, порча»).
1 Подробнее о связи значений зрения и света см. Глава 1.
Если зрение ассоциируется со светом, то слепота, соответственно, соотносится с тьмой. В мифологическом сознании свет и тьма воспринимались как две враждебные силы, находящиеся в постоянной борьбе. Поэтому данные понятия с самого момента своего возникновения несли оценочную (по шкале добро - зло) нагрузку [см. об этом Григорьева 2001]. Злые силы связывались с тьмой, а значит, невидимостью или слепотой. Сравните представления о слепоте персонажей, относящихся к загробному миру. Так, Баба-Яга - хозяйка мира мёртвых - слепа, и благодаря этому живые могут избежать смерти при встрече с ней. Само греческое название загробного царства Ai5ijs означает «безвидный, невидимый; ужасный» [Цейтлин 1994: 90].
С другой стороны, слепота - символ мудрости (физическая ущербность компенсируется за счет развития «духовного зрения»).
Примечательно то, что в языке значение «видеть, смотреть» часто соотносится с понятием позора, ненависти (ср.: и.-е. *yejd- «видеть», но и.-е. *od- «ненавидеть»; и.-е. *derk «видеть», но др.-инд. droach «зло»; гот. sainvan «видеть», но др.-англ. sacu «грех»; авест. kas «смотреть», но валлийск. kas «ненависть»; латышек, skatit «смотреть», но и.-е. *kad «зло» и т.п. [Маковский 1997: 75]). М.М. Маковский объясняет связь значений влиянием запрета на подсматривание. Как отмечает автор, подсматривание расценивалось древними как «мотив обнаружения хтонической природы бога», то есть как действие, нарушающее табу, что могло привести к проникновению в мироздание разрушительных стихий [там же].
Глаза издревле почитались вместилищем души. Интересен в этом отношении древнеегипетский обряд отверзания очей - важная часть погребального ритуала, имеющая целью оживление статуи, считавшейся воплощением человека. Сделать глаза статуе означало вернуть в нее душу [см.Матье 1958].
Язык глубоко подметил способность глаз выражать внутреннее состояние человека. Фразеосочетания буравить глазами, косить глазами,
20 метать искры (молнии) глазами, ласкать глазами, округлить глаза, пожирать глазами, сиять глазами и т.п. передают различные эмоциональные переживания человека: ненависть, подозрение, зависть, гнев, любовь, удивление, любопытство, радость.
III. Нельзя недооценивать и собственно лингвистические факторы языковых изменений. Традиционно выделяют фонетические (комбинаторные изменения звуков), морфологические (переразложение или опрощение основы слова) и семантические факторы [Аркадьева 1990, Житников 2001, Ольшанский 1990 и др.].
Как справедливо отмечает Т.Г. Аркадьева, «лингвистические факторы обычно предстают в совокупности, дополняя друг друга, усиливая и закрепляя действенность изменений, касающихся той или иной стороны слова- звуковой, структурной, семантической» [Аркадьева 1990 б:.4]. Так, в древнерусском языке слово обидЪти < o.-c.*obvideti «обойти взглядом» претерпело и семантические, и морфологические (опрощение основы ob+videti), и фонетические (*bv > b вследствие упрощения групп согласных) изменения.
Помимо вышеуказанных факторов, В.Ф. Житников отмечает также генетическую изолированность, когда слово, лишенное опоры на однокоренные слова, исчезнувшие из языка, подвергается переосмыслению, и влияние «народной этимологии».
Сравните пинежское пузыряне «зрители свадебного обряда»-переосмысленное позоряне (от др.-рус. позирати «смотреть», позоръ «зрелище»). В этом слове — налицо ложная связь со словом пузырь, обусловленная генетической изоляцией слова позоряне [пример взят из: Житников 2001: 14].
В качестве специфической особенности исследуемой лексики важно отметить следующий факт. Огромную роль в процессе семантической деривации играет значение приставки: направление взгляда задаёт направление семантического сдвига (ср. прямо противоположное развитие
21 значений: др.-рус. прЪзьрЪти «отнестись с презрением, пренебречь,
отвергнуть» < «смотреть через кого-, что-л.» и призьрЪти «давать приют, оказать помощь, милосердие» < «держать в поле зрения»).
Принимая во внимание всё вышесказанное, уточним специфику данной работы.
Объект изучения лежит на пересечении ряда лингвистических дисциплин. Поэтому актуальность исследования обусловлена следующими задачами: 1) этимологии - необходимостью установления состава ЭГ; 2) исторической семасиологии - выявлением общих закономерностей семантических изменений; 3) исторической лексикологии - рассмотрением различных лексических групп в их исторической динамике с целью накопления материалов для обобщающего труда по истории русской лексики; 4) лексикографии - созданием гнездовых толковых словарей русского языка (современных и исторических).
Решение всех этих задач невозможно без обращения к анализу конкретного материала.
Объектом исследования являются этимолого-лексические гнезда с о.-с. корнями *gled-, *mot-, *vid-, *гы-.
Источниками фактического материала послужили словари различных типов, основные из которых - этимологические, исторические и толковые.
Цель данной работы - проследить пути семантической эволюции гнезд с о.-с. корнями *gl?d-, *mot-, *vid-, *zbr- и установить закономерности в их развитии.
Цель исследования предопределила следующие задачи:
- выявить значения данных корней в и.-е. языке и обосновать изменения,
произошедшие в корневой семантике в древнейший период;
- установить синхронные границы и состав этимолого-лексических
гнёзд с исследуемыми корнями по отношению к следующим историческим
срезам: 1) древнерусский язык (XI - XIV вв.), 2) старорусский язык (XV -
22 XVII вв.), 3) русский язык XVIII - XIX вв., 4) современный русский литературный язык;
идентифицировать члены ЛГ с точки зрения их принадлежности к тому или иному семантическому полю;
разработать модели семантических сдвигов;
выявить механизм и причины деэтимологизации слов;
- дать статистическую характеристику исследуемого материала.
Методы исследования. История развития лексики прослеживается с
помощью сравнительно-исторического метода.
Реконструкция состава ЭГ осуществляется методом сплошной выборки материала из словарей с предварительным моделированием фонетической словообразовательной и семантической структуры входящих в гнездо слов.1
Синхронные границы и состав ЛГ определяются с помощью метода компонентного анализа лексических значений слов.
Семантическая идентификация членов гнезда и разработка моделей семантических сдвигов /МСС/ осуществляется в опоре на классификацию предикатной лексики Л.М. Васильева, включающую предикаты со значением бытия, отношения, оценки, количества, свойства, состояния, пространственной ориентации, движения, акциональности [Васильев 1: 3].
Теоретическая значимость диссертации состоит в разработке оригинальной методики гнездового семантического анализа и в установлении ряда закономерностей семантических изменений.
Практическая ценность работы связана с возможностью применения её результатов: в лексикографии - при составлении толковых словарей гнездового типа (современных и исторических), а также словарей, отражающих наиболее типичные случаи семантических переходов; в учебном процессе - при разработке спецкурсов по проблемам этимологии, исторической лексикологии и семасиологии.
Методика языкового моделирования подробно описана Н.В. Галиновой [2000].
Структура работы. Диссертация состоит из настоящего введения, пяти глав, заключения и библиографии. В первой главе рассматривается происхождение исследуемых корней, обосновывается механизм и причины изменения исходных значений. Последующие четыре главы содержат характеристику семантического развития гнезд с исследуемыми корнями в русском языке XI - XIV вв., XV - XVII вв., XVIII - XIX вв. и XX в. В заключении излагаются результаты проведенного исследования.
Апробация работы. Основные положения работы отражены в 5 публикациях. Результаты исследования докладывались на межвузовских семинарах аспирантов и соискателей при БашГУ (май 2001, 2002), а также на межвузовской научной конференции «Система языка в статике и динамике» (Уфа, 2003). Диссертация была обсуждена на заседании кафедры общего и сравнительно-исторического языкознания (апрель 2005).
На защиту выносятся следующие положения:
1. Эволюция исследуемого материала предстает как закономерный процесс, протекающий в определенных направлениях, связанных с реализацией тех или иных возможностей, изначально заложенных в семантике корней.
2. Основное направление семантической производности лексики с
исследуемыми корнями можно охарактеризовать как движение от ЗВ к
другим видам психической деятельности: ментальной, чувственной, волевой
и т.д.).
3. Уже в древнерусском языке сложилось достаточно богатое
метафорическое поле психической сферы, регулярно пополняющееся за счет
лексики с исходным значением ЗВ.
4. История синонимического ряда ядерных глаголов ЗВ - это история
его постепенного распада вследствие архаизации глагола зреть и четкого
распределения основных семантических функций между глаголами видеть,
глядеть, смотреть.
Происхождение праславянских корней *gl?d-, *mot-, *vid-, *zbr
Прежде чем приступить к анализу значений исследуемых корней, необходимо сделать одно важное замечание.
Как справедливо отмечает Ж. Ж. Варбот, одним из приоритетных направлений современной лексикографии является создание гнездового праславянского словаря [Варбот 1993].
В полной мере осознавая значимость реконструкции лексического состава ЭГ в праславянском языке, в данной работе мы намеренно не ставим перед собой такого рода задачи. Это решение принято нами в силу объективных причин.
Основными источниками реконструкции праславянского лексического фонда служат, главным образом, материалы следующих словарей: «Этимологический словарь славянских языков (праславянский лексический фонд)» под редакцией О.Н. Трубачёва1 и «Slownik praslowianski» под редакцией Ф. Славского . Обращение к этим словарям позволяет восстановить лишь лексемы, восходящие к о.-с. корню gld-, а также префиксальные дериваты на bez-, do-, na-, ne-, o-, оЬъ- ( obi-, obo-) и некоторые композиты, в то время как основная масса слов, по нашим предположениям, приходится на последующие буквы латинского алфавита. Единичные лексемы, извлеченные из этимологических словарей отдельных славянских языков, кардинальным образом ситуации не меняют.
Таким образом, реконструкция неизбежно носила бы фрагментарный характер, а следовательно не давала бы адекватного представления о реальном составе гнезд в праславянский период.
На сегодняшний день вышло в свет 29 томов этого словаря. Последний том включает слова на ob-.
2 По объективным причинам нам удалось ознакомиться только с первыми четырьмя выпусками этого словаря. Вместе с тем, попытка самостоятельного восстановления праславянского лексического пласта, предполагающая колоссальную работу по сплошному просмотру всех доступных словарей славянских языков - как современных (в том числе диалектных), так и исторических - могла бы стать, на наш взгляд, предметом исследования отдельной диссертации. Что же касается нашей работы, то мы свою основную задачу усматриваем прежде всего в том, чтобы показать эволюцию лексики не как сумму случайных сдвигов, а как закономерный процесс, протекающий в определенных направлениях, связанных с реализацией тех или иных возможностей, изначально заложенных в семантике корня.
1. Среди интересующих нас корней только корень vid-, представленный в праславянском языке глаголом videti, был изначально связан со значением ЗВ.
Этимологические словари возводят о.-с. корень vid- : viz - (z d dj), рефлексы которого представлены во всех славянских языках (ср.: укр. видати (ся) «видаться»; блр. відаць «быть видным, виднеться»; болг. вйждам; с.-х. вйдети; словен. videti; чеш. videti; словац. vidiet ; польск. widziec; в.-луж. widzec; н.-луж. wizes «видеть»), к и.-е. yejd-: yoid- с синкретичным значением «видеть; знать» (ср.: др.-прус. waist «знать»; гот. witan «смотреть за кем-л., наблюдать», «знать»; др.-в.-нем. (gi)wizzen (совр. нем. wissen) «знать»; латин. video «вижу», «замечаю», «нахожу»; греч. i5os «вид», (Г)ої5а «знаю»; др.-инд. vindati, vindate «находит», «открывает», «существует», veda «знание», «веды» и др. [Черных I: 150; см. также: БЕР II: 145-146; Преображенский I: 82-82; Фасмер I: 312; Machek 565-566; Miklosich 390-391, Skok III: 586-587 и др.].
Более глубинную реконструкцию семантики и.-е. корня предпринимает Зеебольд (излагается по: Топорова 1994: 131). По мнению автора, первичным для и.-е. yeid- было значение «находить». Корень yeid- в этом значении соотносится с и.-е. уеэ «преследовать» (-d- выступает как детерминатив в значении «окончание действия (предельность)»). Таким образом, для и.-е. цек1- Зеебольд предлагает следующую семантическую реконструкцию: «я нашёл (в результате преследования)» «я знаю» с последующим развитием «нашел» «увидел».
Лексические гнёзда с общеславянскими корнями *gl?d-, *mot-, *vid-,*zbr- в древнерусском языке
В древнерусском языке (впрочем, как и в последующие периоды языкового развития) процесс ЗВ мог осмысляться в нескольких направлениях: как способность и как действие (нецеленаправленное и целенаправленное). Семантика нецеленаправленного зрения чаще всего реализовалась в синтактических конструкциях типа «глагол ЗВ + кого-, что-л.», а целенаправленного - «глагол ЗВ + на кого-, что-л.». Впрочем, объект восприятия мог выражаться и другими падежными формами, например: Очи
См.: Филин Ф.П. Истоки и судьбы русского литературного языка. - М., 1981. 2 В.В. Виноградов говорит о двух типах древнерусского литературного языка: книжно-славянском и литературно обработанном народном типе [Виноградов 1958]. позрьцати по ней [СлРЯ XI-XVII вв. 16: 117]1; Л игуменъ чтеть евангелие... а дьяконь по немь молвить... въ другое евангелие зря [СДРЯ 3: 434]"; Начать молитися зьря къ иконЪ господъни [СДРЯ 3: 434] и т.д.
Глагол ЗЬРЪТИ обладал разветвлённой семантической структурой. Наряду с другими ядерными глаголами ЗВ ЗЬРЪТИ служил для обозначения нецеленаправленного и целенаправленного зрения: «видеть, воспринимать зрением кого-, что-л.»: По чьто тужиши зьря святыихъ въ печальнЪ э/ситии (Изб. Св., 1076г. [СДРЯ 3: 433]), «смотреть, направлять взгляд на кого-, что-л.»: И игедъ папа въ церковь, нача зрЪти по всЪмъ человЪкомъ мужа сего (Чуд. Н., XII в. [там же]). Кроме того, употребляясь в значении «выглядеть, казаться», глагол ЗЬРЪТИ мог указывать на пассивное состояние субъекта действия: ОдЪжя чьрмьна зьряще (Толк. лит. Герм., XII в. [СлРЯ XI-XVII вв. 6: 65]).
Периферию смыслового поля глагола образует сеть переносных значений, при анализе которых особенно важно учитывать контекст (опираться на смысл всего предложения, а иногда и на контекст в широком понимании этого слова, учитывать синтаксические связи).
Употребляясь в сочетании с абстрактным существительным в функции объекта действия, глагол ЗЬРЪТИ передавал значение «обращать внимание»: Мнози бо лукавий истины невЪдуще вЪрують клеветникомъ на слова ихъ зряще (Пчела, к. XIV в. [СДРЯ 3: 433]). - МСС: «обращать взгляд» «обращать внимание».
Использование этого слова в текстах рекомендательного характера способствовало развитию значения «надеяться, полагаться на кого-л.» (при этом в функции объекта употребляются одушевлённые существительные или местоимения ): На воину вышедъ не лЪнитеся, не зрите на воеводы (( Поуч.
Основными источниками реконструкции лексического состава гнёзд в данный период послужили материалы «Словаря древнерусского языка (XI-XIV вв.)» [СДРЯ] и «Словаря русского языка XI-XVII вв.» [СлРЯ XI-XVII вв.]. При описании дериватов с префиксом у- и некоторых других слов привлекались данные «Словаря древнерусского языка» И.И. Срезневского [Срезн.].
2 В примерах, цитируемых по СДРЯ, графика упрощена. Последовательно передаются: ж,оу=у; -ж=ю:л,м, к =я; є, » = е; і, Ї, j = и; Чу=пс; J = кс; с, =з; 9 = ф. Слова под титлами приводятся полностью. Сокращения названий источников унифицированы по образцу сокращений, используемых в СлРЯ XI - XVII вв. Влад. Мои.) Лавр, лет., 1377 г. 1096 г.1 [СДРЯ 3: 434]). - МСС: «направить взгляд на кого-л. (букв, положить глаз)» «полагаться на кого-л. (духовно опираться)». СлРЯ XI - XVII вв. указывается оттенок этого значения - «видеть в ком-л. образец, подражать кому-л.»: Въ его волЪ быти и зрЪти на нь (Ипат. лет., 1196 г. [СлРЯ XI - XVII вв. 6: 64]). - МСС: «направить взгляд на кого-л.» «запечатлеть в сознании кого-, что-л.» «подражать кому-л.».
Употребление в позиции субъекта действия существительного, обозначающего какое-л. здание, привело к развитию значения «быть обращенным куда-л.»: Цьркъвъ же Соломонъ по средъ града создавъ на узЪ зряща, зад же на вьстокь имуща (Хрон. Г. Амарт., XIII - XIV вв. [СДРЯ 3: 434]). - МСС: «обращать взгляд / лицо куда-л.» «быть обращенным в какую-л. сторону (окнами / фасадом)».
Изменения в семантической структуре глагола происходили и в том случае, если в функции объекта использовалось существительное, называющее какой-л. город. В такого рода контекстах глагол ЗЬРЪТИ выражал значение «смотреть с завистью, зариться, стремиться завладеть чём-л.»: Братя наша ходили с Святославомъ великим князем, и билися с ними зря на Переяславлъ (Лавр, лет., 1377 г. [СДРЯ 3: 434]). - МСС: «смотреть на что-л.» «смотреть, желая получить то, что видишь» «стремиться завладеть чём-л.».
Анализ контекста позволяет выявить ещё одно значение в семантической структуре глагола - «ожидать, выжидать»: И ту приде к нима вЪсть оже Володимиръ Давидовичъ и Святославъ Олговичъ стоита въ своих ВятичЪхъ ожидаюча и зряча сто ся там учинить межю Гюргемъ Изяславомъ а к нима не идоста (Ипат. лет., 1148 г. [СлРЯ XI - XVII вв. 6: 65]). - МСС: «напрягать органы зрения» «внутренне напрягаться».
Лексические гнёзда с общеславянскими корнями *gl?d-, *mot-,*vid-, *zbr- в русском языке XV - XVII вв
Семантическая структура глагола ЗРЪТИ не претерпела существенных изменений. В старорусскую эпоху глагол ЗРЪТИ по-прежнему служит для обозначения нецеленаправленного и целенаправленного процессов ЗВ.
На данный период не зафиксированы случаи употребления этого слова в значениях «смотреть с завистью, зариться» и «выглядеть, казаться каким-л.»
С другой стороны, появление в функции объекта действия существительного в дательном падеже с предлогом къ при субъекте -абстрактном существительном способствовало развитию значения «быть направленным на что-л., иметь своей целью»: Нъсть же вреда во врачебных искусьствохъ, аще и видятся различна суща ... вся бо къ здравию зрять (Ж. Иос. Вол., 1566г. [СлРЯ XI-XVII вв. 6: 64]1). В этом значении ЗРЪТИ выступает как глагол целепостижения.
В данный период гнездо с доминантой ЗРЪТИ насчитывает 132 члена, 49 из которых унаследованы от предшествующей эпохи языкового развития: ЗРЪТИ «воспринимать зрением кого-, что-л.», «направлять взгляд на кого-, что-л. / куда-л.» // «обращать внимание», «надеяться, полагаться на кого-л.», «быть обращенным в какую-л. сторону», «ожидать, выжидать», ЗРЪТИСЯ «быть видным», ЗРАКЪ «взгляд», «вид, внешний облик» // «лицо» // «образ, подобие» // «изображение», ЗРЪНИЕ «действие по глаголу зрЪти «смотреть» , «взгляд», «способность видеть»; ЗЕРЦАТИ «смотреть», ЗЕРКАЛО, ЗЕРЦАЛО; - ВЗИРАТИ «смотреть» // «обращать внимание», ВОЗЗРЪТИ «посмотреть, взглянуть» // «обратить внимание», «увидеть», ВЗИРАНИЕ / ВОЗЗРЪНИЕ «действие по глаголу взирати / воззрЪти», ВЗОРЪ «взгляд» // «выражение глаз как отражение внутреннего состояния», «орган зрения», «вид, внешний облик» // «лицо», ВЗОРНЫЙ «заметный, привлекающий внимание», ВЗРАЧНЫИ «приятный на вид»; - ЗАЗРЪТИ «увидеть»; - НАЗИРАТИ «наблюдать, присматривать за кем-, чём-л.», НАЗИРАТЕЛЬ «наблюдатель»; - ОБЗИРАТИ «осматривать»; - ОЗИРАТИСЯ / ОЗРЪТИСЯ «оглядываться (оглянуться) назад», ОЗРАКЪ, ОЗРАЧЬ, ОЗРЕЧЬ, ОЗРИЧЬ, ОЗРОЧЬ «вид, внешность» // «лицо», «образ, подобие»; - ПОДЗИРАТИ «смотреть исподлобья в знак недоброжелательности»; - ПОЗЕРЦАТИ «осматривать, озирать кругом», ПОЗИРАТИ / ПОЗРЪТИ «смотреть (посмотреть)», ПОЗОРЪ «то, что представляется взору; зрелище», «театральное или праздничное представление», «место проведения зрелищ», ПОЗОРИЩЕ «место проведения ЗреЛИЩ», ПОЗОРОВАНИЕ «ЗрЄЛИЩЄ», ПОЗОРАТАЙ «ОЧЄВИДЄЩ свидетель», ПОЗОРИЩНЫЙ «относящийся к месту проведения зрелищ»; -ПРИЗИРАТИ / ПРИЗРЪТИ «смотреть на кого-, что-л.», «смотреть на кого-л. сочувственно, милосердно; обращать внимание на кого-л.», «приглядывать за кем-, чём-л.»; ПРИЗРАКЪ, ПРИЗРАЧИЕ «видение»; - ПРОЗИРАТИ / ПРОЗРЪТИ
1 Поскольку основным источником реконструкции состава гнезд в данный период послужили материалы «Словаря русского языка XI - XVII вв.», то далее в ссылках на словарь мы будем указывать только номер тома и страницы. «исцеляться от слепоты» // перен. «начать понимать, осознавать что-л.», «проникать взором сквозь что-л.», «провидеть», ПРОЗРЪНИЕ «действие по глаголу прозръти «исцелиться от слепоты», «дар провидения», ПРОЗОРЛИВНЫЙ «относящийся к провидению», ПРОЗОРЛИВЫЙ «способный к провидению», «относящийся к провидению»; ПРОЗРАЧНЫЙ; - СОЗИРАТИ «осматривать», СОЗИРАТИСЯ / СОЗРЪТИСЯ «осматривать друг друга», СОЗРЪТИ «посмотреть»; -УЗРЪТИ «увидеть» [см. 2.1.1.].
