Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Братья Михаил и Федор Достоевские 11
1. История создания журнала «Время» 11
2. М.М. Достоевский - создатель и редактор «Времени». Бухгалтерия журнала 13
3. Ф.М. Достоевский - ведущий сотрудник «Времени». Объявления о подписке на журнал 20
4. Достоевский-идеолог. Почвенничество 24
5. Достоевский-полемист 31
6. «Роль арбитра» как особая форма ведения полемики 40
Глава II. Аполлон Александрович Григорьев 45
1. Аполлон Григорьев. История сотрудничества со «Временем» 45
2 Григорьев - свой, но случайный человек во «Времени» 51
3 Григорьев и братья Достоевские 54
4 Григорьев - литературный критик «Времени» 57
Глава III. Николай Николаевич Страхов 72
1. Н. Косица - полемическая маска Н.Н. Страхова 73
2 Н.Н. Страхов как литературный критик «Времени» 95
3 Страхов как автор «статей ученого содержания» 108
Глава IV. Критическое обозрение 113
1 Критическое обозрение в журнале «Время». Общая характеристика 113
2. Михаил Иванович Владиславлев. Дебютант, ставший ведущим сотрудником 115
3. Михаил Федорович де Пуле: конфликт сотрудника и редакции 128
4. Петр Алексеевич Бибиков: перспективный критик 135
5 Петр Петрович Сокальский: несостоявшийся музыкальный критик «Времени» 143
6. Михаил Васильевич Родевич: разочарование в молодом поколении 149
7. Иван Григорьевич Долгомостьев: близкий друг редакции 154
8. Дмитрий Федорович Щеглов: радикальный критик во «Времени» 160
9 Николай Петрович Барсов: историк и переводчик 163
10. Дмитрий Иванович Маслов: неизвестный автор статьи о Державине 167
11. Василий Петрович Попов: идеологически верные, но малооплачиваемые тексты 169
Глава V. Литературный отдел и статьи ученого содержания 176
1. Литературный отдел. Общая характеристика 176
2. Поэзия во «Времени» 177
3 Драматургия во «Времени» 184
4 Беллетристика во «Времени» 187
5. Переводные статьи 195
6. Статьи «ученого содержания» 197
5 «Казанское землячество» во «Времени» 202
Глава VI. Фельетон 211
1. Отдел «Фельетон»: общая характеристика 211
2. Фельетоны в №№ 1 и 2 за 1861 г 212
3. Фельетоны в №№ 4 и 5 за 1861 г 215
4 П.А. Кусков и фельетонная мистификация 219
Глава VII. Атрибуция анонимных текстов 222
Заключение 248
Библиография 252
Периодические издания 252
Архивы 252
Источники 253
Исследования 255
Приложение I. Роспись журнала «Время» 1861-1863 гг 264
Приложение II. Политические обозрения во «Времени» 305
- Ф.М. Достоевский - ведущий сотрудник «Времени». Объявления о подписке на журнал
- Н. Косица - полемическая маска Н.Н. Страхова
- Николай Петрович Барсов: историк и переводчик
- Атрибуция анонимных текстов
Ф.М. Достоевский - ведущий сотрудник «Времени». Объявления о подписке на журнал
Исследователи не раз уже писали о том, что почвенничество зародилось задолго до появления журнала Достоевских. Исследователи традиционно указывают, что впервые о «почве» в метафорическом смысле заговорили еще славянофилы в сороковые годы . «Мы похожи на растения, обнажившие от почвы свои корни»19, — писал в 1847 г. К. Аксаков. В 1854 г. о «почве» заговорил Ап. Григорьев . В этом же духе высказывался журнал «Светоч». Но именно возвращение Ф.М. из ссылки сделало возможным появление почвенничества как полноценного направления. Именно «иллюзия» (по мнению В.Я. Кирпотина) того, что он нашел новое слово, вывел новую идею, и «объясняет стремление Достоевского основать собственный журнал» [Кирпотин 1966, 25]. Достоевскому нужно было издание, где бы он сам был себе хозяином, свободным от редакторских понуканий и чужой идейной политики. Это касалось не только публицистики, но и художественных произведений. В.Я. Кирпотин говорит о том, что в шестидесятые годы Достоевскому как никогда важен был контекст, в котором могли оказаться его тексты. Не нашедши в московской и петербургской журналистике приемлемого для себя обрамления, он окончательно уверился в необходимости создать собственное издание. «Каков бы он ни был, Достоевский хотел быть самим собой» [там же].
На страницах «Времени» Достоевский существовал в двух ипостасях. Во-первых, он был писателем для широкой публики, автором «Униженных и оскорбленных» и «Записок из Мертвого дома». Под художественными текстами он смело ставил свою подпись. Во-вторых, он был публицистом, идеологом и полемистом. Такого рода статьи печатались во «Времени» анонимно. В своей работе мы бы хотели подробно рассмотреть только Достоевского-публициста. Значение Достоевского-писателя в жизни журнала состояло прежде всего в том, что его произведения давали подписку, привлекали не только читателей, но и новых авторов, особенно из молодых, соблазнившихся возможностью поработать с известным писателем. Но в целом художественное творчество Достоевского в данный период — предмет отдельного исследования21.
Первым и наиболее авторитетным источником для атрибуции публицистических текстов писателя был список, составленный А.Г. Достоевской и Страховым после смерти писателя. Всего в этом списке 15 статей из «Времени», не считая объявлений о подписке. Но исследователям он все равно казался неполным, поэтому уже несколько раз его расширяли, причем убедительно .
В.А. Туниманов при работе над собраниями сочинений писателя и B.C. Нечаева в монографии о журнале; Г. Хетсо [Хетсо 1986] и группа ученых из Петрозаводского университета [Проблема Помимо больших и самостоятельных текстов Достоевскому могли принадлежать несколько заметок в составе раздела «Наши домашние дела». Более того, в первые месяцы издания журнала Достоевский активно редактировал тексты других авторов, чаще всего приписывая к чужим текстам вступление или заключение от редакции, о чем, например, вспоминает Страхов23. Также на страницах «Времени» появилось несколько статей молодых сотрудников, написанных «в духе» Достоевского, да так убедительно и характерно, что журналы-соперники действительно приняли их за тексты известного писателя. Скорее всего, эти мистификации создавались под руководством самого Достоевского.
В первую очередь, нам бы хотелось поговорить именно об известных статьях. Первым программным текстом Ф.М. Достоевского для «Времени» стало объявление об издании журнала. Оно на месяц отстало от обычно публиковавшихся в сентябре объявлений других толстых журналов. «Объявление» вполне соответствует публицистической стилистике Достоевского, основанной на нагромождении идейных формул- огромном количестве афористических высказываний. В.А. Туниманов разделил «Объявление на 1861 год» на две части. Первая— это социально-философская программа журнала, где Достоевский дает небольшой исторический очерк жизни русского народа от петровской реформы, которая разделила его, до современности, когда появились все предпосылки для воссоединения. Вторая часть — это литературная программа журнала, которая, по мнению Туниманова, была «значительно острее и ярче» и потому вызвала «темпераментную реакцию в журнальных кругах». Мы же считаем, что обе части написаны в одном духе. Просто литературная программа— отказ от преклонения перед авторитетами, констатация измельчания критики и победы «грошового скептицизма» — оказалась ближе грамматического инварианта 2001] применяли к текстам «Времени» лингвостатистический подход.
Следующее «Объявление» появилось вовремя, в сентябре 1861 г. Достоевский в нем сознавался, что за первый год работы журнал не успел сказать все, что хотел, но извиняет себя и своих соратников тем, что они хотя бы смогли заинтересовать публику и доказать ей свою верность заявленным идеям. Литературная программа остается прежней. Достоевский ставит в заслугу своему журналу любовь к литературе и борьбу за нее:
«К нам почти всё привилось извне, всё досталось нам даром, начиная с науки до самых обыденных жизненных форм; литература же досталась нам собственным трудом, выжилась собственною жизнью нашей. Оттого-то мы и ценим и любим ее. Оттого-то и надеемся на нее».
Возможно, что такие слова о литературе были рассчитаны, между прочим, и на то, чтобы привлечь внимание Ап. Григорьева, как раз тогда прервавшего сотрудничество со «Временем».
Третье «Объявление» «Времени», напечатанное в сентябрьской книжке за 1862 г., качественно и по размеру отличалось от предыдущих. Оно было почти в два раза больше, а написано Достоевским, согласно воспоминаниям Страхова, сразу после возвращения из первой заграничной поездки — в приподнятом и боевом состоянии духа. Получился резко полемический текст. В других журналах поднялась волна негодования, посыпались упреки24. Отвечая на них, Достоевский писал, что ругать друг друга в период подписки — обычное дело для петербургских и московских изданий. Хотя, по сути, он занимался тем же самым, обрушившись на своих оппонентов и «недоброжелателей». «Время» вполне подключилось к «жизненному циклу» столичной журналистики.
Недоброжелатели «Времени» нашлись в каждом лагере, в каждом издании. «Крикуны» (Антонович) и «теоретики» (в первую очередь, Катков и его «Русский поняли наконец, насколько «Время» далеко от западничества; славянофилы почувствовали, что у журнала Достоевских другой взгляд на народ и народность25. Литературная программа в осеннем объявлении 1862 года под давлением теоретических и полемических нужд сжалась до небольшого пассажа про то, что «Время» сохраняет нейтралитет по отношению ко всем возможным авторитетам и «стоит за литературу и искусство».
Н. Косица - полемическая маска Н.Н. Страхова
Если первые две ипостаси Страхова более-менее изучены, то Н. Косица никогда не становился объектом самостоятельного исследования. В дореволюционный период самым важным в наследии Страхова представлялись его философские идеи. Равнодушие к Косице советских литературоведов можно объяснить идеологическими причинами: врагами «Современника» нельзя было заниматься всерьез. Сейчас исследователи тоже в основном описывают Страхова как критика и философа, оставляя его литературную маску в стороне. Статьи Косицы до сих пор не переизданы.
Собственно текстов Н. Косицы во «Времени» одиннадцать109. Еще два традиционно приписываются этой литературной маске Страхова110. Впервые она появилась в журнале в апреле 1861 г.: статья «Нечто о петербургской литературе» была подписана инициалами «Н.К.»111. Дальше статей становилось все больше, появлялись они часто, Косица обсуждал всё новые темы. Постепенно «разрастался» и страховский псевдоним. В июньской книжке корреспондент «Времени» уже подписывался как «Н. Ко.». В августе был сделан шаг назад, обратно к «Н.К.». Но в сентябре под статьей «Об индюшках и Гегеле» значилось «Н. Кос». В ноябре это был уже «Н. Коси.». В январском номере за 1862 г.— «Н. Косиц.». Полная фамилия, «Косица», а вернее, «Н. Косица», стояла под статьей «Нечто об опальном журнале» (1862, №5). Последнее письмо Косицы опубликовано в февральском номере за 1863 г. Инициал «Н.» так и не был раскрыт. Судя по реакции других журналов, вся петербургская журналистика была в курсе того, кто на самом деле пишет под псевдонимом «Косица». Например, «Современник» и «Гудок» советовали Н. Страхову прекратить свое знакомство с Н. Косицей, явно намекая, что Страхов и Косица один и тот же человек112. Псевдоним был раскрыт самим Страховым в «Воспоминаниях о Федоре Михайловиче Достоевском» в 1880-е гг.— он писал, что выдумал себе это имя с оглядкой на одну из литературных масок Пушкина, Феофилакта Косичкина113.
Таким образом, Страхов затеял своеобразную игру с читателями и литературными соперниками. Он привлекал внимание к своей маске, раскрывая ее постепенно. Так же постепенно становились понятными степень и природа враждебного отношения Косицы к «петербургской литературе». Довольно долго, почти весь 1861 год, журналисты игнорировали выпады Косицы, скорее всего, потому, что тогда он не сразу смог возбудить негодование противников— не смог задеть Чернышевского своими статьями. Но когда он переключился на более обидчивого Антоновича — началась реакция.
Среди внешних отличительных черт текстов Косицы, помимо устойчивого и удлинняющегося псевдонима, нужно назвать обязательный подзаголовок. «Письмо к редактору "Времени"» (в статьях «Нечто о петербургской литературе» и «Еще о петербургской литературе»), «Письмо к редактору» (в статье «Нечто об опальном журнале») и «Письмо в редакцию "Времени"» — для всех остальных восьми текстов. Если же говорить о тематике и внутренних отличительных чертах— то это внимание к «Русскому слову», «Искре», «Современнику» и «Свистку». Косица много писал о «свисте» — особой манере литературного поведения, которая появилась в журналистике именно благодаря «Свистку», о том, что, хотя русская литература и в самом деле страдает от обилия устаревших авторитетов, нигилисты, по сути, всего лишь хотят занять место тех, кого они ниспровергают... Противостояние Косицы и молодой демократической печати и его неудачный для Косицы исход подробно описаны самим Страховым в «Воспоминаниях о Федоре Михайловиче Достоевском»: «"Время" не отличилось никаким походом на авторитеты ... Во мне было постоянно какое-то органическое нерасположение к нигилизму ... с 1855 года, когда он стал заметно высказываться, я смотрел с большим негодованием на его проявления в литературе. Уже в 1859 и 1860 году я делал попытки возразить против нелепостей, которые так явно и развязно высказывались; но редакторы двух изданий, куда я обращался114, люди хорошо знакомые, решительно отказались печатать мои статьи и сказали, чтобы и вперед я об этом не думал. Я понял тогда, какой большой авторитет имеют органы этого направления, и очень опасался, что такая же участь меня постигнет и во «Времени». Поэтому для меня было большою радостью, когда моя статья «Еще о петербургской литературе», разумеется, благодаря лишь Федору Михайловичу, была принята («Время» 1861 г., июнь); тогда я стал писать в этом роде чуть не в каждой книжке журнала ... Неизбежной частью этой задачи была полемика»115.
Слово «нигилизм» в лексиконе Страхова-Косицы появилось только в январе 1863 года как результат рефлексии над романом Тургенева «Отцы и дети».
С первых писем Косица начал рассказывать читателю свою вымышленную биографию: он якобы живет в Петербурге, «живо помнит в литературе последние 16 лет»11 . Это пишется в 1861 г. Значит, литература, петербургская в частности, стала интересовать Косицу где-то в 1845-ом. Между прочим, именно в 1845 г. Страхов переехал в Петербург из Костромы и поступил в Петербургский университет, то есть получил все возможности для того, чтобы заинтересоваться современным литературным процессом. Можно предположить, что биография вымышленного персонажа повторяет биографию своего создателя, а значит, и возраст у Косицы такой же, как и у Страхова, — 32-33 года. Ни с кем из литераторов на момент начала сотрудничества с журналом Достоевских Косица не знаком, но он очень много читает. С идеями журнала он вполне согласен. Со временем Косица, постоянный автор журнала, станет уже рекомендоваться читателю как человек, близкий к редакции: в примечаниях к статье «Нечто об опальном журнале» он назван «наш сотрудник», а в статье «Тяжелое бремя»
Косица сообщает о личном знакомстве с Н.Н. Страховым и рассказывает о недавнем визите к последнему.
Письма-статьи Косицы чаще всего небольшие, не дотягивают до печатного листа. Все они написаны легко, шутливо, с большим количеством острых каламбуров— что делало Косицу одним из ведущих полемистов «Времени». Именно Косицу, а не Страхова, потому что тот как критик в 1860-е отличался строгостью и серьезностью стиля. Можно сказать, что Страхов стремился создать на страницах «Времени» самостоятельного персонажа, который, напоминая своего создателя чертами биографии и, конечно, идеологически, все-таки заметно отличался бы от него стилем, темами, интонацией своих текстов.
Появление на страницах «Времени» Косицы можно считать реализацией изначального замысла редакции — создать литературную маску для постоянного полемиста. Еще в №1 за 1861 г. была напечатана статья «Письмо постороннего критика в редакцию журнала "Время"», автором которой был Ф.М. Достоевский: он первым попытался создать образ «постороннего критика», солидного литератора, не являющегося сотрудником журнала, но сочувствующего редакции. Биографически у этих двух персонажей («постороннего критика» Достоевского и Косицы) мало общего — «посторонний» старше и живет в провинции. Цели у них тоже разные — «посторонний критик» не ограничивает свои интересы только молодой радикальной печатью. Но функцию на страницах «Времени» он и Косица выполняют одну и ту же — занимают позицию стороннего единомышленника.
Статью «Нечто о петербургской литературе», дебют Косицы, можно назвать прологом к его большому исследованию молодой петербургской журналистики. Вообще, складывается впечатление, что он не придумывал каждую статью в отдельности, откликаясь на тот или иной повод, поданный «Современником» или «Русским словом». Письма Косицы читаются как цельный цикл статей, связи между которыми как будто были продуманы заранее, еще до появления самого первого текста. В первом письме разъясняется, почему петербургская литература для автора главная тема: в Петербурге литература развивается снизу (а не питается ученостью из Университета, как в Москве), без намека на преклонение хоть перед чем-то (а в Москве появились в свое время славянофильство и западничество — преклонение перед прошлым и перед европейской культурой), и в то же время она простая (в Москве — высокомерная и напыщенная) и дерзкая (в Москве — серьезная). Главная отличительная черта петербургской литературы — это ее самостоятельность. В конце письма Косица выводит архетипический образ молодого петербургского литератора:
«Представьте— полнейшее отрицание авторитетов; слабое, даже ничтожное развитие эстетического вкуса; некоторое отвращение к стихам, как к чему-то очень приторному; пламенное желание общественной пользы; желание стать во главе, на виднейшем и главнейшем месте в нашем движении вперед; очень малая начитанность; полнейшая уверенность в достоинстве собственной логики и в непогрешимости самобытных, хотя весьма немногих собственных убеждений; неопределенное, но постоянное недовольство всем и всеми; инстинктивное уклонение от общества и пребывание в узких кружках; причисление себя к избранным и весьма немногим; полнейшее незнание действительности; мизантропический взгляд на людей, скорая вера во все дурное; воззрение на жизнь более аскетическое или стоическое, чем современное» .
Николай Петрович Барсов: историк и переводчик
Николай Петрович Барсов (1839- 1889)- молодой переводчик и ученый, закончивший в 1861 г. филологический факультет Петербургского университета, но больше интересовавшийся вопросами истории, скорее всего, познакомился с Достоевскими в литературном кружке при издательстве Н.Л. Тиблена, как и Бибиков. Дебют обоих авторов во «Времени» состоялся примерно в одно время -в ноябре-декабре 1861 г.; вероятно, и их знакомство с редакторами нового журнала состоялось также практически одновременно.
Как и у Бибикова, у Барсова завязались неплохие отношения в редакционном кружке, в частности с Ф.М.Достоевским. Весной 1862г. Барсов уехал в Австрию корреспондентом от «Санкт-Петербургских ведомостей» изучать народные училища в славянских (русинских и лужицких) землях. В феврале он договорился с Ф.М. Достоевским, который как раз собирался в заграничную поездку, встретиться в Австрии и вместе съездить в Моравию, Богемию, Саксонию и Галицию, которые историку нужно было посетить. Состоялась ли их встреча- неизвестно. Есть только письмо от 23 марта 1862 г., где Барсов напоминает Достоевскому об их совместных планах и интересуется судьбой своей статьи, о которой мы скажем ниже.
В марте 1862 г. Барсов начал переговоры с братьями Достоевскими о возможности напечатать текст «об одном случае в русской галицкой литературе, в котором рельефно сказались все тенденции народной партии и обстоятельства, в которые она поставлена» , просил уточнить, нужна ли Достоевским такая статья, объясняя, что в случае отказа собирается отдать ее Н.Л. Тиблену. Во «Времени» о русинском вопросе была опубликована только «Заметка на одну газетную статью» (1862, №9); можно предположить, что это именно тот текст, о котором Барсов писал Достоевскому. У Тиблена в 1863 г. была напечатана книга Барсова «Школы на Волыни и Подолии».
Если судить по информации из приходно-расходного журнала, труд Барсова во «Времени» ценили невысоко. 2 декабря 1861г. он получил 115 руб. за 43 страницы перевода Гервинуса - то есть примерно по 2 руб. 70 коп. за страницу. 14 июня 1862 г. во второй книге оставлена запись: «Для передачи Барсову 50 рублей». Скорее всего, это был гонорар за статью о Бокле , занимавшую 22 страницы и оплаченную по еще более низкой ставке (2 руб. 30 коп.).
B.C. Нечаева, говоря о Барсове, больше внимания уделила его первой статье, о второй сказав немного. Мы бы хотели восстановить баланс и уделить больше внимания самостоятельному тексту, а не переводному. Общее у них одно - внимание критика и переводчика привлекли авторы, которые были приверженцами «новых идей» в истории. В Гервинусе хорошо то, что «в каждой почти строке его говорит социальное чувство», а Бокль пытается усовершенствовать метод исторического исследования, уподобить эту науку более точным и объективным, например, естествознанию, а также расширить свое исследование за счет привлечения данных других наук: в том числе математики, физики, естествознания, экономики и т.д. Безусловно, Барсов сравнивает двух ученых, с чьими текстами ему довелось работать. Но, в отличие от Чернышевского, который также переводил Гервинуса и писал обзоры его работ, автор «Времени» не противопоставляет двух ученых, а просто сравнивает их, находя у них общее, в частности, в том, что оба они не боятся новизны. Бокль превосходит Гервинуса, предлагая совершенно новый подход к изучению истории отдельного народа. Во-первых, он пытается быть максимально точным и строгим, чтобы устранить главный изъян всех исторических трудов- их ангажированность. То, как пишет историк и какие он дает оценки, обычно определяется обществом, к которому он принадлежит. Такие труды благожелательно воспринимаются современниками, но не выдерживают проверку временем. Бокль пытается исправить ситуацию, добавив своему исследованию объективности за счет привлечения сведений из области других наук.
Бокль говорит, что историк должен быть и каменщиком, и архитектором одновременно, отвечая за все этапы строительства здания. Барсов это определение повторяет. Интересно, что другой автор «Времени» М.И. Владиславлев сравнивал труд историка с работой ювелира, который должен заниматься отбором, отделяя то, что достойно внимания, от того, что недостойно. За этими двумя эффектными образами стоят разные концепции. Барсов, вслед за Боклем, выступает за, может быть, и громоздкие, но объективные исторические работы, в которых сам историк виден разве что как энциклопедист, собравший, подготовивший и скомпоновавший материал так, чтобы читателю было удобнее с ним познакомиться. А вот по мысли Владиславлева, историк, наоборот, должен давать выжимку фактов, чтобы читателю было проще понять мысль автора. По сути, это хороший пример того, что у журнала и редакции не было единой позиции по этому вопросу: каждый автор был волен высказывать свое собственное мнение, а редакция все это принимала и пропускала.
Судя по письму Барсова к Ф.М. Достоевскому от 28 марта 1862 г., где он говорил про «народную партию», важный для «Времени» вопрос «народности» был близок и ему. В его статье о Бокле есть несколько пассажей о народности, которые могут показаться повторением некоторых идей Ф.М. Достоевского, хотя тут вряд ли тут можно говорить о редакторском вмешательстве:
«Мы далеки от народа; мы отделены от него своей историей, своим личным развитием, своим чисто теоретическим образованием, мы связаны с народом весьма слабыми нитями, но и эти нити так немногочисленны, такого недавнего происхождения, не было еще времени окрепнуть, войти в кровь и плоть образованного класса»229.
Это очень похоже на некоторые идеи, высказанные в «Книжности и грамотности» Достоевского. Вполне в духе «Времени» и требование, чтобы историк уяснил себе настроения народа (в широком смысле) в ту эпоху, которую он описывает, и передал этот дух в своем исследовании. Барсов призывает изучать «ход народной жизни» и признает демократию (как государственный строй) «существенным производителем» истории. Поэтому Барсову так нравится Бокль, который пишет историю английского народа.
Не закрепившись во «Времени», Барсов не стал печататься в «Эпохе», скорее всего, в силу личных обстоятельств. В 1864 г. он перебрался в Виленскую губернию, где начал службу учителем истории и географии, а после занялся уже масштабными исследованиями и больше не разменивался на журнальные публикации.
Атрибуция анонимных текстов
Над атрибуцией анонимных текстов из журнала «Время» работали многие ученые: Л.П. Гроссман, занимавшийся подготовкой Собрания сочинений Достоевского в 23 тт. (Пб, 1918), О. фон Шульц в книге «Ein Dostojewskij-Fund» (Хельсинки, 1924), редакторы и комментаторы трех последующих собраний сочинений Достоевского3 . Есть стилеметрические работы Г. Хетсо «Автор статьи— Ф.М.Достоевский?» [Хетсо 1985, 207-225; Хетсо 1986] и группы ученых из Петрозаводска [Проблема грамматического инварианта 2001, 404-405].
Особенность всех этих исследований состоит в том, что предметом их был Достоевский, ученые искали во «Времени» его статьи, упоминая о других сотрудниках журнала только тогда, когда атрибуция оказывалась спорной. Всеми авторами журнала занималась только B.C. Нечаева.
В ее росписи «Времени» осталось много белых пятен. К тому же, некоторые выводы исследовательницы при дополнительной проверке информации оказываются сомнительными. В итоге, проблема авторства текстов в журнале по-прежнему заслуживает отдельного разговора.
Часть предлагаемых нами новых атрибуций основана исключительно на данных приходно-расходного журнала (подкрепленных соображениями о самом содержании атрибутируемого текста).
«Денежный аргумент» если и не является решающим, то все равно может вывести исследование на верный путь. Так, две статьи («Подводный камень» и «Физиология обыденной жизни») были изначально приписаны нами Страхову на основании гонорарных расчетов, а позднее уже в письмах литератора этому были найдены дополнительные подтверждения.
Обсуждать тексты будем в хронологическом порядке.
1. «Заключение и чудесное бегство Казаковы из венецианских темниц (пломб) (эпизод из его мемуаров)» (1861, №1, с.93-184; №2 в росписи).
По нашему мнению, автором этого перевода с итальянского был А.Н.Майков. Специфика №1 «Времени» за 1861 г. состояла в том, что в него попали только работы авторов, дружных с редакторами, тех, с кем можно было быстро договориться о предоставлении текстов.
Из всех участников первого номера только Майков знал итальянский язык, он еще в юности пробовал переводить итальянских драматургов [Седельникова 2010].
4 января 1861г. Майков получил от редакции гонорар 300 р. В №1 «Времени» за 1861 г. был его подписанный текст: «Легенда об испанской инквизиции. Поэма. Часть первая. Исповедь королевы», занимавший всего 14 страниц; Майкову платили по стандартной для «Времени» ставке 50 руб. за лист, значит, за поэму причиталось 43 руб. Остальных 256 рублей, учитывая то, что переводы во «Времени» стандартно оплачивались дешевле оригинальных текстов, вполне могло хватить, чтобы оплатить 92 страницы из дневника Казановы.
Предисловие к переводу составителями и комментаторами Полного собрания сочинений в 30 тт. было приписано Достоевскому. Возразить нам тут нечего, кроме того, что практически все предисловия (как и редакционные примечания) были маленькими и стилистически нейтральными, поэтому писать их мог и М.М. Достоевский.
Согласно второй конторской книге, 7 янв. 1861 г. Страхов получил 206 руб. 25 коп. за 4 листа и 2 страницы, т.е. за 66 страниц. 8 января поступил в продажу №1 «Времени». За №2 журнала, вышедший из печати 11 февраля, Страхов расписывался в феврале же. Единственный текст, который в №1 доподлинно ему принадлежит, так как под ним стоят страховские имя и фамилия, — «Жители планет» — занимает всего 56 страниц. Значит, в первом номере должна была быть еще как минимум одна статья Страхова, которая занимала бы 10 страниц. В январской книжке имеются две неподписанные статьи такого объема: одна из них, «Письмо постороннего критика в редакцию нашего журнала по поводу книг г. Панаева и «Нового поэта»», помещена Г.М. Фридлендером в раздел Dubia 27 тома ПСС Достоевского и, конечно, приписана ему; вторая — рецензия на роман М. Авдеева «Подводный камень».
Б.В. Томашевский первым высказал предположение, что именно Страхов мог быть автором рецензии. Основным его аргументом были именно конторские книжки301. B.C. Нечаева версию Б.В. Томашевского категорически отвергла [Нечаева 1975, 261], также сославшись на гонорар, полученный Страховым за №1 (якобы это была именно та сумма, которая и полагалась за 56 страниц, но при этом точных расчетов предоставлено не было), и высказала предположение, что автором этого текста был М.П. Погодин, так как в библиографическом указателе «История русской литературы XIX века» статья приписана именно ему, причем без указания причин и источников.
Но ни Томашевский, ни Нечаева не упоминают про письмо Страхова брату, П.Н. Страхову, от 22-23 июня 1861 г., которое помогает легко разрешить данный вопрос. Страхов пишет: «Участвую я, главным образом, во «Времени», журнале молодом, но весьма недурном, подающем большие надежды .. . Я под забралом вел и веду полемику с господами Авдеевым, Веселовским, Панаевым, Вейнбергом, Чернышевским, Писаревым» .
К этому времени вышли 6 книжек журнала, и М. Авдеев упоминается только в двух статьях: «Подводный камень...» и «Оппозиции застоя» Ап. Григорьева. Таким образом, «вести полемику» с «господином Авдеевым» Страхов мог только в рецензии на «Подводный камень».
Нет никаких оснований для того, чтобы усомниться в списке оппонентов, который Страхов предоставляет своему брату: против К.С. Веселовского304 он высказывается в «Отчете о четвертом присуждении наград графа Уварова. СПб., 1860» (1861, №2); статья П.И. Вейнберга (псевд. Камень-Виногоров) «Русские диковинки» вызвала несколько резких замечаний «Времени», в числе которых была статья Страхова «Один поступок и несколько мнений г. Камня-Виногорова в №8 газеты "Век"» (1861, №3); о «Литературных воспоминаниях» Панаева Страхов написал 2 статьи, первая из которых появилась в мартовской книжке журнала, а Чернышевскому и Писареву досталось в статье «Еще о петербургской литературе. Письмо к редактору "Времени" по поводу двух современных статей», где Страхов разбирал их взгляды на историю и философию (1861, №6) .
3. ««Гаванъские чиновники в их домашнем быту, или Галерная гавань во всякое время дня и года (Пейзаж и жанр)» Ивана Генслера. «Библиотека для чтения». Ноябрь и декабрь I860» (1861, №2, с. 139—150; №33 в росписи).
Специалисты по Достоевскому традиционно приписывают этот текст Достоевскому, специалисты по Ап. Григорьеву же считают, что ее автором был литературный критик. Присоединяясь к мнению об авторстве Достоевского, мы можем дополнительно аргументировать его, указав на то, что в статье обсуждается роман В. Крестовского «В ожидании лучшего»: дело в том, что редакция «Времени» очень хотела получить критику на это произведение, М.М. Достоевский в письме от 24 февраля 1861 г. к М.Ф. де Пуле настоятельно просил его написать о романе, причем с «некоторой долей полемики», потому что «честная, беспристрастная и непридирчивая к пустякам полемика необходима в настоящее время критического застоя» [Фомин 1922, 510].
В начале статьи есть благодушный отзыв о рецензии А.П. Милюкова на «Обломова» — с автором рецензии были хорошо знакомы и Достоевский, и Григорьев, но положительно отреагировать на что-либо связанное с Гончаровым критик вряд ли мог, слишком была сильна его нелюбовь к этому писателю.
