Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Особенности восприятия Востока Д.С. Мережковским С.17
1. Основные тенденции восприятия Востока в традиции русской литературы и философской мысли С. 17
2. Восток в восприятии Д.С. Мережковского С.54
Глава 2. Восток в художественном мире Д.С. Мережковского С.88
1. Художественное воплощение символа Востока в романе Д.С. Мережковского «Рождение богов (Тутанкамон на Крите)» С.88
2. Художественное воплощение символа Востока в романе Д.С. Мережковского «Мессия» С. 128
Заключение С. 160
Библиография С. 167
- Основные тенденции восприятия Востока в традиции русской литературы и философской мысли
- Восток в восприятии Д.С. Мережковского
- Художественное воплощение символа Востока в романе Д.С. Мережковского «Рождение богов (Тутанкамон на Крите)»
- Художественное воплощение символа Востока в романе Д.С. Мережковского «Мессия»
Введение к работе
Настоящее диссертационное исследование посвящено важной проблеме осмысления Востока в традиции русской литературы и философской мысли. В аспекте этой проблемы рассматриваются три фундаментальных произведения Д.С. Мережковского (1865 — 1941) эмигрантского периода творчества: его последние романы «Рождение богов (Тутанкамон на Крите)» (1925), «Мессия» (1928), которые составляют дилогию, и художественно-философский трактат «Тайна Трех. Египет и Вавилон» (1925).
Эти произведения сближаются, прежде всего, «восточной» тематикой. Цикл из двух указанных романов А.В. Лавров называет «египетским» (88), а Л.А. Колобаева - «восточным» (75.С.5). Данные определения позволяют рассматривать эти романы под углом проблемы «Восток в художественном мире Д.С. Мережковского», что, в свою очередь, открывает перспективу продуктивного сопоставления дилогии с книгой «Тайна Трех. Египет и Вавилон», предметом изображения которой является Восток.
Первые рецензии на произведения Д.С. Мережковского «восточной» тематики появляются в эмигрантских публицистических изданиях. Выход в свет художественно-философского трактата «Тайна Трех. Египет и Вавилон» и романов «египетской» дилогии сопровождается отзывами Т. Таманина (180), Г. Раевского (153), Г. Адамовича (4), И. Демидова (57), М. Цетлина (198,199,200) и других критиков и писателей. Авторы эмигрантских рецензий не затрагивают вопросы поэтики. Их работы интересны, прежде всего, тем, что раскрывают актуальность, злободневность новых произведений Д.С. Мережковского.
Особо следует выделить, на наш взгляд, рецензии И. Демидова и Г. Адамовича. Художественно-философский трактат «Тайна Трех. Египет и Вавилон» И. Демидов называет «дерзновенным» произведением: «Дерзновенность «Тайны Трех» заключается в том, что книга, во-первых, избирает «пророческий» путь, а, во-вторых, идет путем «внецерковным»»
4 (57.C.482). Действительно, при изучении творческого наследия Д.С. Мережковского всегда необходимо помнить о еретическом с точки зрения Православия характере многих его идей, об их «дерзновенности». В первую очередь, это касается двух моментов учения писателя: рассуждений о Святом Духе как о женском лице Троицы и уверенности в том, что христианство в будущем уступит место более совершенной (по его мнению) религии. Заметим, И. Демидов в своей рецензии, являясь православным, истинно верующим человеком, ограничивается констатацией «внецерковного» пути Д.С. Мережковского и при этом не стремится доказывать, что его собственная жизненная позиция лучше и правильней заблуждений писателя. Напротив, в отзыве И. Демидова можно увидеть уважительное отношение автора к Д.С. Мережковскому: «Религиозным исканиям Д.С. Мережковский отдал почти всю свою литературную жизнь. Этих исканий можно совершенно не понимать, с ними можно не соглашаться, бороться, но никогда не надо забывать, что за ними - десятилетия думы и труда» (57.С.483). Такая позиция позволяет дать адекватную интерпретацию религиозно-философской концепции писателя и, соответственно, - выявить особенности художественного мира его произведений.
Критика системы взглядов Д.С. Мережковского с точки зрения Православия в начале XX века осуществляется в работах Е.Г. Лундберга (95), И.А. Ильина (71). Традицию подобного критического подхода в 90-е годы XX века продолжает профессор филологии и богословия М.М. Дунаев (60,61). Вопрос «Мережковский и Православие» подробно и глубоко исследуется в трудах этих мыслителей, поэтому его дальнейшая разработка не представляется нам необходимой. Обращение к данному вопросу стало бы излишним повторением сформулированных Е. Лундбергом, И.А. Ильиным, М.М. Дунаевым тезисов.
В настоящее время литературоведчески актуальным, по нашему мнению, может считаться такой анализ творческого наследия Д.С. Мережковского, который исходит в своих предпосылках из особенностей
5 мировидения писателя. Тем самым открывается возможность расширить представление о поэтике его произведений и уточнить суть его религиозно-философской концепции. На основании такой методологии строится рецензия Г. Адамовича на роман Д.С. Мережковского «Мессия». Г. Адамович подчеркивает: исторические построения писателя «остались неизменны», и новое произведение только по-новому их «иллюстрирует». Данная «иллюстрация» называется «акварельной», «малонатуралистичной» и «прозрачной». Но автор рецензии видит в этом результат сознательных творческих усилий писателя. Г. Адамович обращает внимание на особый подход Д.С. Мережковского к художественному осмыслению истории, согласно которому, в процессе исторического развития изменяется «бытовой фон, но непрерывно длится единое действие, или лучше даже с большой буквы: Действие» (4.С.109). В связи с этим говорится: Д.С. Мережковского трудно упрекнуть в отсутствии художественности, «настолько у него «прозрачность» сознательна» (4.С.109).
В современном отечественном и зарубежном литературоведении продолжается изучение художественно-философского трактата «Тайна Трех. Египет и Вавилон» и романов «восточной» дилогии. Однако эти произведения не становятся объектом отдельного специального научного рассмотрения, но исследуются в круге других проблем.
Так, американский ученый Б.Г. Розенталь, автор монографии «Мережковский и серебряный век: развитие революционного менталитета» (1975) (229), выявляет в произведениях «восточной» тематики «следы» влияния философии Ф. Ницше на творчество Д.С. Мережковского. Характерной чертой книги «Тайна Трех. Египет и Вавилон» называется «отчаянное спекулирование» на оккультных учениях и мифах, которое сопоставляется с крайней версией «ницшевского скептицизма» в отношении традиционной истории. А ритуальные танцы в дилогии писателя сближаются с дифирамбами Диониса и любовью к танцам у Заратустры. Исследователь пишет: «Погруженность Мережковского в мифы не может быть объяснена
только влиянием Ницше, но именно это влияние направило его мысль в сторону мифологии» (159.С.133).
Чешский исследователь М. Задражилова проводит сопоставление на пространственном уровне. Подчеркивается «крестообразная» структура пространства прозаических сочинений Д.С. Мережковского и типичное для нее размещение отдельных пластов действительности по двум основным осям — вертикали и горизонтали. Делается следующее замечание: «Роль вертикали существенным образом повышается в основанной на древнейших мифах «Тайне Трех» и сюжетно более традиционной дилогии «Рождение богов. Тутанкамон на Крите» и «Мессия», построенных на восхождении человеческого сознания, обусловленного мистическим опытом, к истинному Богу. Одновременно феноменальный мир, мир явлений, расположенный по горизонтали, теряет по сравнению с первой трилогией свою красочность, умаляется во имя сюжетов мистериальных» (66.С.28-29). По мнению М. Задражиловой, художественно-философская работа писателя, посвященная Востоку, предваряет взаимосвязанные романы «Мессия» и «Рождение богов».
Российский профессор М.М. Дунаев указывает на тематическую общность первых произведений Д.С. Мережковского эмигрантского периода творчества; по его мнению, в этих прозаических сочинениях писатель не создает ничего оригинального (61.С.418). Как отмечает Н. Гончарова, роман «Рождение богов» и книга «Тайна Трех. Египет и Вавилон» сближаются тем, что в художественно-философском трактате Д.С. Мережковский декларирует «те идеи, которые в художественной форме воплощены в романе» (50.С.48).
По верному замечанию А.В. Лаврова, первое десятилетие жизни Д.С. Мережковского в эмиграции проходит под знаком пристального интереса к древнейшей истории и культуре, который был стимулирован «стремлением выявить в их первоисточнике метафизические начала, обусловившие возникновение христианства и указующие на его эсхатологический смысл» (88.С.8). О книге «Тайна Трех. Египет и Вавилон» исследователь говорит как
7 о философско-историческом комментарии по отношению к египетской дилогии (88.С.8).
Приведенные рассуждения исследователей по поводу произведений Д.С. Мережковского «восточной» тематики, на наш взгляд, только намечают перспективу дальнейшего научного анализа первых эмигрантских работ писателя.
Вообще к началу XXI века в литературоведении сложился богатый опыт исследования творчества Д.С. Мережковского, свидетельством чему является большое количество отечественных и зарубежных научных работ. В конце XX века в нашей стране осуществляется переиздание опубликованных в дореволюционной России сочинений писателя (109,116,117). Обширная и плодотворная работа А.Н. Николюкина и О.А. Коростелева способствует выходу в свет его художественно-философских и публицистических произведений эмигрантского периода творчества. В Петербургском издании И. Лимбаха в 2000 году публикуется «восточная» дилогия Мережковского. Все изданные в период конца XX — начала XXI веков произведения писателя сопровождаются интересными статьями видных ученых: О.Н. Михайлова (130), З.Г. Минц (124), А.Н. Николюкина (136), О.А. Коростелева (80), А.В. Лаврова (88), В.Н. Жукова (65). Эти работы характеризует глубина предлагаемой аргументации и убедительность выводов. А.Н. Николюкин является также автором биографических статей о Д.С. Мережковском, включенных в справочник «Писатели русского зарубежья (1918 - 1940)» (138) и в «Литературную энциклопедию русского зарубежья (1918 - 1940)» (137). Под редакцией А.Н. Николюкина выходит сборник критических работ «Д.С. Мережковский: pro et contra» (СПб., 2001).
Показательно, что разные аспекты творчества писателя все чаще получают освещение на научных конференциях. В марте 1991 года в Институте мировой литературы РАН проходит международная конференция, посвященная его жизни и творчеству. По ее итогам издается первая на его родине коллективная монография о Мережковском: «Д.С. Мережковский.
8 Мысль и слово» (М., 1999). На П-й и Ш-й Международных конференциях «Русское литературоведение в новом тысячелетии» в МГОПУ им. М.А Шолохова (Москва, 2002,2003) с докладами по различным вопросам творчества Д.С. Мережковского выступают Л.Н. Флорова, Я.В. Сарычев, В.В. Шабаршина и автор настоящей работы.
За период конца XX - начала XXI веков в нашей стране защищается несколько кандидатских диссертаций, в которых затрагивается ряд важных проблем творчества писателя. В основном предметом исследования диссертационных работ становятся доэмигрантские произведения. Исключение составляют две диссертации: В.В. Полонского (148) и Н.А. Никулиной (142). Работа В.В. Полонского посвящена изучению своеобразия биографического жанра в творчестве Д.С. Мережковского. Н.А. Никулина исследует мотивную структуру романа-эссе «Иисус Неизвестный».
Что касается тематики диссертаций, наиболее изученным следует считать вопрос об особенностях художественной интерпретации истории в произведениях писателя. Данный вопрос рассматривается в работах О.Ю. Круглова (85), Л.Н. Флоровой (191), Т.В. Воронцовой (37), А.В. Петрова (146). Своеобразие литературно-критических произведений Д.С. Мережковского раскрывается в диссертациях A.M. Ваховской (35), Ю.Р. Кричевской (84), Е.Г. Кабаковой (73), В.В. Шабаршиной (206). A.M. Ваховская привлекает к исследованию не только теоретическое (по вопросам искусства), но и художественное, научно-публицистическое творчество писателя 1890-х - середины 1900-х годов; на основании такого обширного материала прослеживается становление и художественное воплощение культуры в прозе Д.С. Мережковского указанного периода. Диссертация А.В. Челкасова (203) посвящена изучению неомифологизма в творчестве писателя 1890 - 1910-х годов. Традиция понимания произведений символистов как «текстов-мифов» занимает должное место в современном литературоведении, продолжая и развивая ряд высказанных З.Г. Минц идей и положений (122,125). Анализ произведений Д.С. Мережковского в контексте
9 художественных исканий других писателей и поэтов XX века осуществляется в работах Л.З. Полещук (147), И.В. Гречаник (51) и киевского исследователя М.В. Мосиенко (133).
Примечательным является тот факт, что творчество писателя привлекает не только ученых-филологов, но и философов, культурологов, искусствоведов. По философии защищаются диссертации Н.В. Анненковой (11), С.Н. Белой (19), СП. Бельчевичена (24), И.К. Москвиной (134), О.В. Пчелиной (152), Н.А. Царевой (196), по искусствоведению - И.Н. Муравьевой (135), по культурологии - И.Л. Анастасьевой (7).
Таким образом, с одной стороны, следует констатировать достаточно высокую степень изученности произведений Д.С. Мережковского доэмигрантского периода творчества в отечественной науке начала XXI века. С другой стороны, исследование прозаических произведений писателя, написанных в эмиграции, может считаться перспективным направлением научного поиска.
Объектом нашей диссертационной работы являются последние романы Д.С. Мережковского «Рождение богов (Тутанкамон на Крите)» (1925), «Мессия» (1928) и его художественно-философский трактат «Тайна Трех. Египет и Вавилон» (1925). Восток в этих произведениях становится предметом пристального внимания и многопланового художественного осмысления.
О.Н. Михайлов называет Д.С. Мережковского «пленником культуры», при этом произведения писателя характеризуются следующим образом: «Это некий перенасыщенный культурный раствор, из которого выпадают кристаллы великолепных образов, рожденных, однако, вторичным знанием, а не цельным инстинктом жизни» (130.С.10). Мы учитываем данное замечание О.Н. Михайлова. В нашем исследовании показано, что Восток Д.С. Мережковский рассматривал в культурологическом и символическом аспектах.
10 Актуальность работы обусловлена тем, что как в отечественном, так и в зарубежном литературоведении уделялось недостаточно внимания произведениям Д.С. Мережковского «восточной» тематики. Проблема художественного воплощения символа Востока в произведениях писателя не затрагивалась совсем.
Символизм писателя, который рассматривается в настоящей работе и как художественный метод, и как особое мировидение, логически подводит к постановке следующей цели: исследовать, осмыслить роль символа Востока в художественном мире произведений Д.С. Мережковского эмигрантского периода творчества.
Необходимо отметить, что само понятие «художественный мир» в отношении произведений Д.С. Мережковского следует употреблять условно. Художественный мир - это мир героя, который «входит в кругозор героя и (или) представляет его окружение» (182.С.177). С точки зрения героя изображенный мир реален; от нашей реальности художественный мир отличается особой системностью: пространство и время, история и психология подчиняются в нем особым, внутренним законам, которые устанавливаются автором. В произведениях Д.С. Мережковского, по словам Г.А. Адамовича, «человек целиком отсутствует» (4.С.110). К.И. Чуковский, рассуждая о господстве идей и цитат в прозаических сочинениях писателя, говорит о том, что Д.С. Мережковский «рассматривает человека сквозь наслоение созданных человеком вещей — религии, языка, литературы, искусства» (205.С.146). Как подчеркивает З.Г. Минц, главным героем в трилогии «Христос и Антихрист» является идея, а ее становление -сюжетной «пружиной» книги (123.С.227). В работах Л.А. Колобаевой (76), Л.Н. Флоровой (191) отсутствие оригинальных характеров объясняется тем, что Д.С. Мережковский создает «тип героя-символа» (191.С.75). Все приведенные наблюдения отечественных исследователей, демонстрирующие особое качество центральной, исходной «точки» художественного мира -героя, учитываются в нашей работе. В связи с символическим характером
героя в отношении действующих лиц последних романов писателя употребляются термины «персонаж» и «главный персонаж».
Другая особенность заключается в том, что Д.С. Мережковский создает художественный мир для внелитературных целей. На данный факт обратили внимание еще его современники. Так, В.Я. Брюсов пишет о том, что Д.С. Мережковский по природе своей «учитель, пророк, деятель, и только в силу какого-то органического недостатка принужден довольствоваться лишь одной формой деятельности — словом писателя» (ЗО.С.ЗОО). А. Белый, указывая на проявление совокупности всех сторон дарования писателя в каждой из его книг, утверждает, что Д.С. Мережковский является не только художником: «Я не хочу сказать, что он больше художника. Еще менее хочу я сказать, что он меньше. Для уяснения его деятельности приходится придумывать какую-то форму творчества, не проявившуюся в нашу эпоху» (21.С.265). Согласно А. Белому, писатель «как будто лучше знает неведомый нам язык. Но мы этого языка не знаем. Мережковский пытается привести свой язык к нашим понятиям, путается, смешивает слова. Но культурные люди стараются не замечать акцент иностранца» (21.С.265). В современных исследованиях тоже затрагивается данный аспект творчества Д.С. Мережковского. По мнению Я.В. Сарычева, писатель создавал свои художественные произведения, чтобы вести «читателя-неофита» по пути духовного восхождения (163.С. 172). «Нелитературность» его прозаических сочинений также рассматривается А.В. Астаховым (12.С.85-87): исследователь относит их (наряду с романами В.Я. Брюсова, Г. Мейринка, Г. Гессе) к внутрижанровой форме «концептуального романа философского синтеза». Синтез художественного начала и философского материала называется при этом жанровой доминантой. Подчеркивается, что данный синтез определяет архитектонику произведений и связан с «практическим» аспектом, который выходит за рамки литературы как вида искусства. Как считает А.В. Астахов, «практический» аспект «имеет непосредственное отношение не к сфере высокого искусства, а к области науки, философии или
12 практической религиозной деятельности» (12.С.87). «Нелитературность» романов Д.С. Мережковского позволяет говорить о необходимости глубокого изучения философской стороны его наследия, поэтому в настоящей работе уделяется внимание учению писателя о «Тайне Трех».
Гипотезой настоящего исследования является предположение о том, что эзотерическая основа системы взглядов писателя, получившая выражение в его учении о «Тайне Трех», объясняет своеобразие художественного мира Д.С. Мережковского, определяет особенности восприятия Востока и способы его художественного отображения. Поэтому предметом исследования становится символ Востока, раскрываемый через призму эзотерического учения о «Тайне Трех», и его художественное воплощение в последних романах писателя - «Рождение богов (Тутанкамон на Крите)» и «Мессия», а также - в художественно-философском трактате «Тайна Трех. Египет и Вавилон».
Основная цель и гипотеза определяют следующие конкретные задачи работы:
- выявить основные тенденции восприятия Востока, характерные для
традиции русской литературы и философской мысли, и показать, что они
также проявляются в творчестве Д.С. Мережковского;
прояснить смысл учения Д.С. Мережковского о «Тайне Трех», которое преломляется во всех его художественных, художественно-философских, публицистических, литературно-критических произведениях, а, следовательно, — имеет непосредственное отношение к особенностям его понимания Востока;
определить основные значения символа Востока, учитывая особый характер системы взглядов Д.С. Мережковского, и проследить, как в произведениях эмигрантского периода творчества данный символ распадается, согласно постулируемому писателем принципу «сознательного раздвоения» (Я.В. Сарычев) и его стремлению увидеть в «противоречивом-несогласуемом»
13 «противоположное-согласное» (определения Д.С. Мережковского), на два символа — Египта и Вавилона;
установить, какие принципы организации текста используются Д.С. Мережковским при художественном воплощении символа Востока;
раскрыть структурообразующую роль символа Востока в «египетской» (А.В. Лавров) дилогии Д.С. Мережковского.
Теоретической и методологической основой диссертационной работы послужили труды по теории литературы (Ю.М. Лотмана, М.М. Бахтина, Б.А. Успенского, Е.М. Мелетинского), по философии, где затрагивается проблема эзотеризма (Р. Генона, В. Шмакова), по истории религии (А.В. Меня, М. Элиаде), по истории русской философии (В.В. Зеньковского, Н.О. Лосского), по востоковедению и компаративистике (Н.И. Конрада, Е.П. Челышева, М.П. Алексеева, С.С. Аверинцева, Б.М. Данцига, В. Шубарта и др.). Источником в области символизма и поэтики Д.С. Мережковского стали концепции З.Г. Минц, Л.А. Колобаевой, Л.Н. Флоровой, М. Задражиловой и др. Для достижения поставленной цели и решения конкретных задач были рассмотрены как отзывы начала XX века о Д.С. Мережковском и его произведениях (В.В. Розанова, Н.А. Бердяева, Б.П. Вышеславцева и др.), так и мнения современных ученых (А.Н. Николюкина, О.А. Коростелева, О.Н. Михайлова, А.В. Лаврова и др.). При этом учитывались жесткая критика и неприятие творчества Д.С. Мережковского, которые прослеживаются в ряде исследований (И.А. Ильина, В.П. Буренина, М.М. Дунаева).
Гипотеза настоящей работы была выдвинута, в первую очередь, с опорой на концепцию Я.В. Сарычева, выраженную в книге «Религия Дмитрия Мережковского: «Неохристианская» доктрина и ее художественное воплощение» (Липецк, 2001). Я.В. Сарычев называет Д.С. Мережковского создателем оригинального еретического вероучения — «религии Третьего Завета» - и подчеркивает, что творчество писателя необходимо исследовать «на базе методологии, наиболее адекватно интерпретирующей данную творческую систему» (163 .С. 11). Следует признать плодотворной попытку
14 исследователя рассмотреть прозаические сочинения писателя как гностические тексты, в которых могут быть выявлены «эзотерическое ядро» и «экзотерические слои» (163.С.107).
Цель и конкретные задачи определили методику исследования как историко-литературную и философскую. В работе используются историко-литературный метод, методы сравнительно-типологического анализа, эстетически-функционального анализа, метод целостного анализа текста, учитывающий единство формы и содержания художественного произведения, элементы контекстуального анализа.
Научная новизна и теоретическая значимость исследования заключается в том, что здесь на материале творчества Д.С. Мережковского
исследовано его многоплановое понимание Востока, которое, с одной стороны, соответствует тенденциям восприятия Востока в сфере русской философской и художественной мысли, с другой стороны - имеет свои характерные особенности;
сделана попытка определения основных значений символа Востока, которые рассматриваются через призму учения Д.С. Мережковского о «Тайне Трех»;
установлены способы художественного воплощения символа Востока в творчестве писателя;
раскрыта структурообразующая роль символа Востока в «египетской» дилогии Д.С. Мережковского.
Практическая значимость работы состоит в том, что материал диссертации может быть использован при чтении общих и специальных курсов лекций по истории литературы русского зарубежья, по истории русской философии, по мировой художественной культуре. Отдельные положения диссертации могут быть полезны на занятиях по теории литературы при изучении своеобразия художественного мира прозаических произведений первой половины XX века. Содержащиеся в настоящем исследовании факты и выводы могут применяться при изучении:
- творчества Д.С. Мережковского,
- тенденций восприятия Востока в традиции русской литературы и
философской мысли,
поэтики символизма,
особенностей древневосточных культур,
философской проблемы эзотерического знания.
Основные положения, выносимые на защиту:
Интерес Д.С. Мережковского к Востоку развивается в русле огромного интереса к Востоку, сложившегося в сфере отечественной культуры. Восточное и западное начала писатель рассматривает в символическом плане.
Главная особенность восприятия Востока Д.С. Мережковским заключается в том, что писатель интерпретирует восточное мировидение, древневосточные ритуалы и таинства с точки зрения своего эзотерического учения о «Тайне Трех».
3. Первые прозаические сочинения Д.С. Мережковского, написанные в
эмиграции, сближаются не только «восточной» тематикой, но и
структурообразующей ролью символа Востока, который распадается
согласно постулируемому писателем принципу «сознательного раздвоения»
на два символа - Египта и Вавилона. Египет и Вавилон становятся в
художественном мире произведений Д.С. Мережковского символами
благодаря тому, что система отношений между ними, устанавливаемая по
шкале «сходства-различия», сохраняется.
4. При воплощении символа Востока писатель использует особые
принципы организации текста. Он создает специфическими
художественными средствами «лабиринт» («Тайна Трех. Египет и Вавилон»,
«Рождение богов») и сложную «крестообразную» структуру («Мессия»).
Апробация работы. Результаты исследования были изложены на I Международной научной конференции «Русское литературоведение в новом тысячелетии» (Москва, 2002); на II Международной научной конференции
«Русское литературоведение в новом тысячелетии» (Москва, 2003); на III Международной научной конференции «Русское литературоведение в новом тысячелетии» (Москва, 2004); на VII Международной научной конференции молодых ученых (Киев, 2004). Отдельные положения работы обсуждались на VII Межвузовской конференции «Русская и зарубежная литература: история, современность, взаимосвязи» (Москва, 2001), на III Международной литературоведческой конференции «Русская, белорусская и мировая литература: история, современность, взаимосвязи» (Новополоцк, 2004).
По материалам исследования в различных сборниках научных трудов опубликованы 6 статей, еще 1 статья находится в печати.
Структура диссертации. Работа состоит из введения, двух глав, заключения и библиографии, включающей в себя 229 источников. В первом параграфе первой главы выявляются три основные тенденции восприятия Востока в традиции русской литературы и философской мысли, и доказывается, что они также получают отображение в творчестве Д.С. Мережковского. Второй параграф этой главы раскрывает особенности восприятия Востока Д.С. Мережковским. Здесь уделяется внимание эзотерическому учению писателя о «Тайне Трех» и на материале художественно-философского трактата «Тайна Трех. Египет и Вавилон» предпринимается попытка определения основных значений символа Востока. Во второй главе исследования прослеживается структурообразующая роль символа Востока в «египетской» дилогии Д.С. Мережковского и устанавливается, какие принципы организации текста используются Д.С. Мережковским при художественном воплощении данного символа. Предметом исследования первого параграфа становится роман «Рождение богов (Тутанкамон на Крите)»; а второго параграфа - роман «Мессия». В заключении подводятся итоги работы.
Основные тенденции восприятия Востока в традиции русской литературы и философской мысли
Дихотомии Восток - Запад в сфере русской мысли всегда уделялось большое внимание, что объясняется географическим и геополитическим положением России и ее взаимосвязью как с западной, так и с восточной культурами. Прежде чем попытаться выявить основные тенденции восприятия Востока в традиции русской литературы и философской мысли, следует рассмотреть многоплановое смысловое наполнение понятий «Восток» и «Запад». Тема, объект и предмет настоящей диссертационной работы обуславливают ограничить сферу научного поиска в указанном направлении взглядами ученых XX века. Проблема оппозиции Восток -Запад получила широкое освещение в отечественных и зарубежных исследованиях XX века, но рассматривается она с разных сторон.
«Восток» и «Запад», по словам Н.И. Конрада, даже с точки зрения истории и географии являются весьма ненадежными понятиями: «В лучшем случае они обозначают некоторые группы народов, но и то с различным у разных народов и притом меняющимся содержанием. Так, например, у китайцев древности и средневековья существовало свое представление о «Западе», и этим «Западом» были для них тогда те районы Азиатского континента, которые впоследствии у нас получили наименования «Восточный Туркестан» и «Средняя Азия»; для китайцев новейшего времени «Запад» - Европа и Америка» (77.С.452). Асимметрия географического пространства и его связь с общей картиной мира, согласно Ю.М. Лотману, «приводит к тому, что оно и в современном сознании остается областью семиотического моделирования» (93.С.303). Отсюда делается вывод о метафорическом характере понятий «Запад» и «Восток», возникновение которого обусловила та легкость, с какой география «превращается в символику» (93.С.303). Французский мыслитель XX века Р. Генон, напротив, говорит об изначальном существовании символической географии, которую он называет «священной» или «традиционной». Смысл этой науки закрылся для западного человека, так как, по мнению Р. Генона, изменился сам способ видения реальности и «плотность психофизиологической конструкции». Данное изменение в работе «Царство количества и знамения времени» (1945) характеризуется следующим образом: « ... существует географический символизм, и именно символическая ценность вещей придает им глубокое значение, потому что через это устанавливается их соответствие с реальностями высшего порядка; но чтобы действительно установить это соответствие, надо быть способным тем или иным образом воспринимать в самих вещах отражение их реальностей. ... но что современному западному человеку до того, если в каком-то месте находится «дверь на небеса», а в другом «пасть ада», раз «плотность» его «психофизиологической» конструкции такова, что ни в том, ни в другом случае он не может испытать ничего особенного? Для него эти вещи буквально не существуют, что вовсе не означает, что они действительно перестали существовать ... » (43.С. 142). Р. Генон противопоставляет цивилизации Востока, оставшиеся стоять на «традиционных» позициях, «антитрадиционной» цивилизации Запада. В книге «Кризис современного мира» (1927) французский мыслитель пишет: « ... до тех пор, пока на Западе существовали традиционные цивилизации, для противостояния Востока и Запада не было оснований. Противостояние имеет место лишь в случае современного Запада, поскольку речь идет, скорее, о противоположности двух типов сознания, нежели двух более или менее определенных географических реальностей» (40.С.28).
Американский ученый румынского происхождения М. Элиаде при анализе оппозиции Востока и Запада применяет ту же методологию. Он доказывает, что кризис религиозного сознания, желание найти в собственном существовании трансисторический смысл приводят к новому взгляду на миф как на жизненно и конкретно ощущаемую творимую действительность и способствуют тому, что взоры западного человека XX столетия обращаются на Восток, где в течение многих веков было сформировано восприятие «священного» в качестве «преображенной реальности», а жизнь осмысливалась в природной цельности и космическом Всеединстве. Стремление Востока преодолеть рамки мирского человеческого существования М. Элиаде называет подлинным творчеством, ибо в данном случае «речь идет о том, чтобы создать нового человека, причем создать его как сверхчеловека, человека - бога, такого, какого никогда не представлял себе возможным создать человек исторический» (220.С.121). Скорее всего, именно эта идея создания «нового человека» в наибольшей степени волновала европейца начала прошлого столетия и способствовала устремлению к постижению восточной мудрости, ведь тогда повсеместно ощущалось, что «Бог умер» и что человек, действительно, по словам Ф. Ницше, есть «переход и гибель», канат над пропастью, натянутый между животным и сверхчеловеком (143.С.9).
Восток в восприятии Д.С. Мережковского
Восток становится предметом изображения в книге Д.С. Мережковского «Тайна Трех. Египет и Вавилон» (1925). Эта книга и написанные позже «Тайна Запада. Атлантида - Европа» (1930), «Иисус Неизвестный» (1932-1934) составляют трилогию под общим названием «Тайна Трех». Непосредственная работа над первым произведением трилогии началась в 1921 году; в 1923 году в эмигрантских журналах публикуются отдельные главы: «Египет - Озирис» (Окно, №1-2) и «Тайная мудрость Востока» (Современные записки, №15-17).
В начале произведения Д.С. Мережковский заявляет, что пишет, прежде всего, для себя, а затем — «для тех немногих, кто, может быть, меня прочтет» (120.С.6). Приводятся слова Гераклита Темного: «многие плохи, немногие хороши». Мотив избранности «немногих», способных воспринять истинный (по мнению писателя) смысл сказанного в книге позволяет предположить наличие экзотерического, буквального, и эзотерического уровней произведения. Возможность такого подхода к творчеству Мережковского в целом обосновывает Я.В. Сарычев. Он подчеркивает особое отношение писателя к художественному слову и его понимание литературы в качестве символической матрицы «реального человеческого религиозного действия» (163 .С. 86). При этом произведения Д. С. Мережковского определяются как гностические тексты, в которых выделяются эзотерическое ядро и экзотерические слои, расположенные в иерархической последовательности и соподчиненности. Исследователь отмечает, что эзотерические смыслы просматриваются на всех «срезах» произведений, а «экзотерическими слоями опосредствуется прямое «касание» метафизических сущностей, создается некий защитный экран, позволяющий постепенно приобщаться религиозной «тайне» и исключающий для «непосвященного» возможность мгновенного «сгорания» в ее «испепеляющих» лучах» (163.С. 108).
На экзотерическом уровне книги «Тайна Трех. Египет и Вавилон» выявляются три подуровня. Первый из них представляет собой повествование о древних культурах Востока и его таинствах. Египетское искусство Д.С. Мережковский называет «самым религиозным из всех искусств» (120.С.62). Он раскрывает его иероглифический и магический характер на примере изображений умерших в надгробной стенописи и ваянии, где сходство с изображаемым должно быть самым точным, но не внешним, а внутренним, где бесчисленное повторение образов создает вечное ощущение новизны. В пирамидном зодчестве писатель видит такое величие и такую простоту, как в созданиях природы. Гранитные глыбы, из которых строили пирамиды, сравниваются им с совершенством «даже не кристалла, а живой ткани органической» (120.С.66). По словам Мережковского, в искусстве Египта на всем мерцает нездешний, таинственный луч «того света», когда все воспринимается «сквозь смерть; этот мир сквозь тот» (120.С.58). В книге рассматриваются египетская космогония, традиция поклонения животным, принципы мумификации мертвых; дается интерпретация «божественных кровосмешений», празднества «памилий». Основное внимание во второй части произведения уделяется таинствам Осириса, его смерти и воскрешению.
Говоря о Вавилоне, сравнивая его культуру с египетской, Д.С. Мережковский использует принцип «троичного анантиизма», взятый им из философии Гераклита о согласии противоположностей. Во-первых, отмечаются моменты сходства как во плоти, в истории, так и в духе, в религии. Например, подчеркивается связь между вавилонским и египетским искусствами в общем смысле зиккурата и пирамиды. Таммуз сопоставляется с Осирисом: каждый из них «воистину Бог и человек воистину: родился, жил и умер, как человек» (120.С.185). Оба бога сближаются в своем воскрешении силой любви; приводится также ряд общих для них имен - Великая Жертва, Добрый Пастырь, Росток, Младенец. Во-вторых, Д.С. Мережковский обращает внимание читателя на различия двух восточных культур. Взор
Вавилона, возлюбившего страдание, притягивает «ужасная» составляющая бытия; Египту непонятна воля к ужасу. Отсутствие сходства прослеживается в отношении к греху: «Ни греха, ни покаяния не знает Египет; Вавилон познал грех и покаялся. Египет стоит, Вавилон падает ниц перед Богом. Сухи очи Египта, не плакали; очи Вавилона влажны от слез; первый заплакал он сам и плакать научил других, постиг блаженство слез» (120.С.153). Упоминается пространственное различие двух древних государств: замкнутая Нильская долина противоположна открытой всем племенам и народам равнине Сеннара. Далее, по выражению Д. С. Мережковского, Египет «забыл» невидимость, невыносимость Божьего лица, а Вавилон «помнит», ощущает трансцендентность Бога. Существует разница и в восприятии дьявола, которого Египет «почти не видит», а Вавилон -«подлинно чувствует» и сказочно изображает.
В противопоставлении двух восточных культур интересен один момент. Писатель, сравнивая историю Потопа в «Гильгамеше» и в Бытии, обращает внимание на такую деталь: в Библии трагедия завершается голубиным воркованием, «идиллией», а в вавилонском эпосе - карканьем ворона. Делается следующий вывод: «Наступит ли конец и второго мира так же, как первого, этого не знает Бытие или не хочет знать, а Вавилон знает. Об этом-то конце зловещий ворон и каркает» (120.С.159). В Египте же подчеркивается установка на «апокатастазис» (возобновление мира), соответственно которому окончательное воскресение становится невозможным - предпринимается только бесконечное к нему усилие. По Мережковскому, бессилие Египта заключается в том, что он не знает, «нужен ли вообще конец». Однако, в «Асклепии», Священной книге Гермеса Трисмегиста, есть глава «Апокалипсис». В ней идет речь о будущем: наступлении «старости мира», разрыве богов и людей, полном упадке добра. Грядущий хаос, согласно данному египетскому тексту, исправится по воле высшего Бога: «Он утопит мир в потопе, или уничтожит его огнем, или разрушит его войнами и вернет миру его первозданную красоту, дабы мир еще казался достойным восхищения и обожания, похвал и благословений, дабы он еще славил Бога, Который сотворил и воссоздал такое прекрасное творение» (45.С.117). Как видим, египтянам была известна идея конца мироздания. Заметим, Д.С. Мережковский знал об этом: глава, в которой он рассуждает об «ужасе дурной бесконечности» в египетской традиции, начинается так: «Конец Египта - конец мира, по Гермесу» (120.С.121). Перед нами - пример характерной для творчества писателя двойственности его «рационализма». Подобные противоречия экзотерических «слоев» произведений Мережковского снимаются (и становятся объяснимыми) на эзотерическом уровне.
Художественное воплощение символа Востока в романе Д.С. Мережковского «Рождение богов (Тутанкамон на Крите)»
Как было показано во введении, отечественные и зарубежные ученые, не делают произведения Д.С. Мережковского «восточной» тематики объектом отдельного специального научного рассмотрения, но исследуют их в кругу других проблем. Значение приведенных наблюдений и замечаний Б.Г. Розенталя, А.В. Лаврова и других литературоведов заключается в том, что они раскрывают идейно-тематическую общность «египетской» дилогии и художественно-философского трактата «Тайна Трех. Египет и Вавилон». С целью развития данного постулата и расширения представлений о поэтике первых эмигрантских работ писателя необходимым и литературоведчески актуальным нам представляется анализ этих произведений с точки зрения особенностей их структурного построения, которые неразрывно связаны с символизмом Д.С. Мережковского.
Символизация прослеживается на различных структурных уровнях прозаических сочинений Д.С. Мережковского. Например, персонажи его романов определяются Л.А. Колобаевой как «характеры-символы» (76.С.9). Символичность, условность исторических фигур Д.С. Мережковского является причиной отсутствия психологического анализа в его произведениях. Л.Н. Флорова подчеркивает: «Писатель не рисует живых людей, оригинальных характеров; но он вводит особый тип героя-символа, не наделенного практически никакой индивидуальной психологией. Символ заключает в себе метафизический вселенский смысл, но не несет при этом почти никакой личностно-психологической нагрузки» (191.С.75). Принципы пространственной организации романов Д.С. Мережковского М. Задражилова рассматривает как конструирование «символически насыщенного пейзажа» (66.С.24). Часто значимым символом становится художественная деталь, что мы попытались показать в своей статье «Символ молнии в романе Д.С. Мережковского «Воскресшие боги. Леонардо да Винчи»» (87.С.99). Особенностью дилогии Д.С. Мережковского является, по нашему мнению, структурообразующая роль символа Востока, который как раз и создает преемственную связь с книгой «Тайна Трех. Египет и Вавилон». Методологической основой для доказательства этого предположения станет точка зрения Ю.М. Лотмана, представляющая символ как своеобразный «текстовой ген», глубинное кодирующее устройство (93.С.220-239). В данном случае придается особое значение не обнаружению множества значений символов, но — выявлению «кристаллической решетки» их взаимных связей, создающих особый художественный мир поэта или писателя. «Индивидуальность художника проявляется не только в создании новых окказиональных символов (в символическом прочтении несимволического), но и в актуализации порой весьма архаических образов символического характера. Однако наиболее значима система отношений, которую поэт устанавливает между основополагающими образами-символами», - пишет Ю.М. Лотман (93.С.225). Предметом исследования первого параграфа под углом сформулированной выше проблемы станет роман Д.С. Мережковского «Рождение богов (Тутанкамон на Крите)».
Местом действия романа является Крит. В восприятии двух персонажей — вавилонского купца Таммузадада и египетского посла Тутанкамона - данный локус предстает как чужбина, «чужое место», то есть «антимир», «антипространство» (по терминологии Ю.М. Лотмана), населенное «чудовищами, инфернальными силами или людьми, которые с ними связаны» (93.С.266). По этой причине событие, человек, детали пейзажа часто появляются в романе Д.С. Мережковского в своей «чудовищной» или «чудесной» ипостаси. Таммузадад видит в своей любимой одновременно соблазнительно-прекрасного беса Лилит и богиню Иштар (в обоих случаях делается акцент на андрогинной природе). Что это не метафора, не сравнение, а видение особой стороны бытия, показывает страх персонажа по отношению к жрице Дио и желание вопросить ее: «Кто ты?». Перед Тутанкамоном раскрывается «текучая», неопределенная сущность владыки Крита, проявляющаяся в титуле царя-царицы, в облике чудовища с головой быка и человека-чудовища, в сочетании его поклонения Великой Матери и убийства собственной матери, в личине мертвеца на челе умного, хитрого, всезнающего властелина. Хотя в данном случае также подчеркивается страх персонажа, связанный с пребыванием в «антимире» и соприкосновении с «изнанкой» бытия, указывается на его периодическое подавление и преодоление во время аудиенции.
Следует отметить разную реакцию Тутанкамона и Таммузадада на одно и то же событие или феномен. Так, по поводу обрядов во время дней Адунова плача купец, с нескрываемым раздражением, высказывается: «Проклятое царство проклятой Лилит!». Тутанкамон же только удивляется: «Чудаки! ... . Так вопят, как будто и вправду случилась беда» (115.С.311). На играх быков, когда разговор заходит о странном облике плясунов и плясуний - «не разберешь, кто мужчина, кто женщина» - разное отношение персонажей к данному вопросу отражается через их смех: Таму усмехнулся «своей тяжелой, точно каменной усмешкой», а Тутанкамон «тихонько рассмеялся» (115.С.295).
В связи с тем, что для этих двух персонажей Крит является «чужим местом», перед ними открывается возможность пересечь запретную границу и оказаться в опасном для других пространстве: на Диктейской горе во время радения жриц. Такая возможность закреплена в повествовании еще за пастухом Гингром и обусловлена, в данном случае, его стремлением к одиночным пляскам во славу Адуна, то есть следованию элементам радений. Разговор Туты и Таму по дороге к поляне, с одной стороны, раскрывает их готовность быть растерзанными, принятие ситуации, а, с другой стороны, демонстрирует разный эмоциональный настрой персонажей: « ...
Художественное воплощение символа Востока в романе Д.С. Мережковского «Мессия»
Во введении была приведена точка зрения М. Задражиловой на «символизированное» пространство «восточной» дилогии Д.С. Мережковского, которое рассматривается как «крестообразная» структура. С горизонтальной осью исследователь связывает «мирские, земные, нравоописательные сцены, воспроизводящие тщетность человеческого бытия, суету сует» (66.С.28). К вертикали относится то, что «устремлено ввысь, к иному пространству, пространству спасения, воскресения, эсхатологических надежд, что содержит в себе долю вечности или стремления к ней» (66.С.283). При этом согласно М. Задражиловой, горизонтальная ось проходит у подножия креста, а спасительный Голгофский крест становится высшей точкой пространства художественного мира Д.С. Мережковского. По нашему мнению, точку зрения исследователя можно уточнить, согласившись с основным постулатом рассуждений по поводу важной роли символа креста в пространстве произведений писателя. Как было показано в первой главе нашего исследования, в системе взглядов Д.С. Мережковского крест является многозначным символом, что позволяет говорить о его более сложной структуре, чем простое соединение вертикальной и горизонтальной осей.
Слова Иисуса Христа «Если не обратитесь, не войдете в Царство Небесное» (Мт.18,3) Д.С. Мережковский интерпретирует как призыв к «перевертыванию», «опрокидыванию», то есть полной перемене всех своих мыслей, чувств, воли, что, по его словам, может открыть возможность выхода из «этого» мира трех измерений и проникновения в «тот» мир, где «все наоборот»: «Только «перевернувшись», «опрокинувшись», только «вниз головой», к ужасу всех как будто твердо на ногах стоящих, «здравомыслящих», можно войти, влететь, упасть, из этого мира в тот, из царства человеческого в царство Божье, из печали земной в блаженство небесное» (106.С.262). Если царство Божие называется «опрокинутым», «перевернутым» миром по сравнению с эмпирической действительностью, то рычагом, опрокидывающим область человеческого бытия, становится Крест (106.С.576). В книге «Иисус Неизвестный» данное определение имеет двойной смысл: во-первых, оно относится к единственному в истории факту преодоления смерти - распятию и воскресению Иисуса Христа; во-вторых -связывается с пониманием креста как единства взаимодополняющих начал. Неслучайно писатель делает акцент на том, что Христос был распят не на «безглавом», в виде греческой буквы «тау», а на «перекрещенном», «возглавленном» кресте: только такое пересечение горизонтальной и вертикальной линий позволяет соединить указанные два значения в одном символе. Д.С. Мережковский пишет: «Истинный Крест - «перекрещенный». «Скрещивается все», - что это значит понял бы, может быть тот, кто сказал: «противоположное - согласное» .. . » (106.С.575).
Для Д.С. Мережковского в отношении символа Креста важным является не только скрещивание линий, но также — пересечение горизонтальной и вертикальной плоскостей. Это можно утверждать на основании того, что в книге «Иисус Неизвестный» данный символ представлен в динамике. При описании казни показан переход креста из горизонтального положения - «Смертника, раздев донага, клали на спину, и четыре палача держали его за руки и за ноги, чтобы не бился, а пятый, вгоняя молотком длинные «крестные гвозди», masmera min haselub, в мякоть ладони сначала правой руки, а потом - левой, прибивал их к обоим концам патибула» (106.С.580) - в вертикальное: «С помощью веревок и лестницы или особого рода вил, furcilla, подымали перекладину, патибул, вместе с пригвожденным к ней на заранее вбитый в землю столб ... » (106.С.581). Далее, когда Д.С. Мережковский рассуждает об аналогии символов древних культур, он создает образ двух крестов, вертикального и горизонтального, которые расположены в перпендикулярных друг другу плоскостях. Вертикаль — это крест на Голгофе, а горизонталь - его «откинутая назад, до начала времен» тень, которая движется так, что «по ней можно узнать, что произойдет на кресте» (106.С.583). Одновременно в «геометрии» Д.С. Мережковского указывается на совпадение плоскостей, проявляющееся в повсеместном распространении символа креста и предчувствиях пришествия истинного Спасителя в древности: «Точность, почти геометрическая, с какою откинутая назад, до начала времен, движущаяся тень Креста совпадает с тем, что происходит на Кресте, - вот «удивительное - ужасное» в этих возможных пророчествах или случаях. Здесь уже сама история, как бы не вмещаясь в себе, переплескивается в мистерию» (106.С.583). Совпадение горизонтального креста («тени») с вертикальным (Голгофским крестом) становится возможным при «смещении» горизонтальной плоскости вверх. Вот почему в повествовании о чуде в Кане Галилейской, сопоставляемом писателем с Дионисовыми таинствами, вводится геометрический символ высшей точки, имеющий значение места пересечения двух «плоскостей»: « ... в Дионисовых таинствах достигнута, может быть, высшая, и ко Христу ближайшая, точка в дохристианском человечестве» (106.С.238); « ... надо человеку «выйти из себя», чтобы «войти в Бога; душу свою «потерять», «погубить», чтобы «найти», «спасти». В этой-то высшей точке и прикасается тень к телу, Дионис - ко Христу» (106.С.239). Через этот же геометрический символ раскрывается факт воскресения Иисуса Христа из мертвых: «Только один-единственный раз, в одной-единственной точке пространства и времени — в этом пустом гробу, в этот миг восхода солнечного - рушилась стена, и люди могли заглянуть в то, что за нею» (106.С.609-610).
