Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА ПЕРВАЯ. Богопознание М.Ю.Лермонтова как процесс становления личности
1. Исповедальные мотивы и проблема «внутреннего» человека в поэзии М.Ю.Лермонтова 31
2. Путь к духовному созерцанию в поэтическом космосе М.Ю.Лермонтова 51
3. К проблеме боговидения в творчестве М.Ю.Лермонтова 78
ГЛАВА ВТОРАЯ. Символика космогенеза в поэтическом мире М.Ю.Лермонтова
1. К вопросу о своеобразии лермонтовского символизма ...91
2. Символический ландшафт в свете религиозных воззрений М.Ю.Лермонтова 108
3. Эсхатологические мотивы и символика Царства в творчестве М.Ю.Лермонтова 126
Заключение 160
Библиография 163
- Исповедальные мотивы и проблема «внутреннего» человека в поэзии М.Ю.Лермонтова
- К проблеме боговидения в творчестве М.Ю.Лермонтова
- К вопросу о своеобразии лермонтовского символизма
- Эсхатологические мотивы и символика Царства в творчестве М.Ю.Лермонтова
Введение к работе
Существующее лермонтоведение знает много подходов к изучению творчества поэта, но на данном этапе одним из ведущих является путь осмысления творчества М.Ю.Лермонтова в традициях христианской культуры (см. работы Афанасьева В.В., Журавиной Л.В., Москвина Г.В., Моторина А.В., Щеблыкина И.В.). Современное отечественное литературоведение в лице Воропаева В.А, Дунаева М.М., Касаткиной В.Н., Котельникова В.А., Розадеевой М.А., Сквозникова В.Д., Сохрякова Ю.И. и других исследователей отличается вниманием к духовности человека, взглядом на него не как на самоценность, но как на образ Божий.
Актуальность работы обусловлена необходимостью
изучения творческого наследия Лермонтова во всем богатстве
составляющих его духовно-культурных смыслов, осознания его как
феномена, порожденного религиозно-художественной жизнью
нации. На рубеже тысячелетий узловые проблемы лермонтовского
творчества - исторический путь России, идея державы,
индивидуальности религиозного выбора человека и ответственности за него, борьбы добра и зла как основного содержимого исторического процесса - для культурного сознания приобретают особенную актуальность. На сегодняшний день не существует ни одного научного труда, полностью посвященного избранной теме, в литературоведческих исследованиях встречаются лишь отдельные вариации поставленных здесь проблем.
Религиозно-эстетическое мировидение русских писателей лишь недавно стало предметом серьезных научных исследований. В области гуманитарного познания стремление изучать
художественный текст через призму синтеза религии, философии, эстетики относится к числу ведущих.
Предметом исследования в диссертации является своеобразие религиозно-эстетического мировидения Лермонтова.
Объект исследования - это поэтическое творчество Лермонтова, рассматриваемое в контексте религиозно-философской, эстетической традиции, представленной деятельностью художников, близких Лермонтову по мировосприятию. Не претендуя на исчерпывающий анализ религиозно-эстетического мировидения Лермонтова, диссертация решает ряд проблем, позволяющих с новых позиций и на более глубокой основе (включающей в себя как достижения лермонтоведвния, так и религиозно-философскую, эстетическую мысль) уточнить характер религиозно-эстетического мировидения Лермонтова. Такой подход вполне закономерен, особенно по отношению к литературе русской, где русская философская проблематика «достигает своей вершины» (Н.А.Бердяев).
Научная новизна работы связана с проблемой интерпретации творческого наследия Лермонтова, с расширением контекста лермонтовских произведений в области библейской, а также святоотеческой, философской и художественной мысли. Плотная укорененность религиозно-эстетического сознания поэта в текстах Священного Писания позволяет выявить всю полноту их взаимодействия с художественными произведениями. Практически не исследованными до сих пор оставались место и роль текстов Священного Писания и Предания в духовно-культурном сознании поэта. Между тем библейский текст, святоотеческие его интерпретации были литературной средой, в которой создавались образы лермонтовской поэзии. Внимание к христианству,
неоднократное заимствование тем, идей, образов, безусловно, роднит М.Ю.Лермонтова с такими современниками, как А.С.Пушкин и Ф.И.Тютчев, и является знаком их принадлежности к единой романтической культуре. А прробразовательность Ветхого Завета у по отношению к Новому, интерпретированная Святыми Отцами, делает его особенно привлекательным для эстетики романтизма с ее основной идеей двоемирия. Толкование символических образов лермонтовской поэзии в контексте религиозно-эстетических исканий эпохи позволяет глубже осознать феномен русского романтизма.
Методологическая основа работы носит характер герменевтический. Этот универсальный метод в области гуманитарных наук оказывается актуальным в современном мире, обратившемся к еинтезу достигнутого человеческим познанием. Анализ поэтического наследия Лермонтова проводится согласно общенаучным принципам системности, конкретности и историзма, преломленным призмой герменевтической методологии.
В традиции античной классической и библейской герменевтики в диссертации особое внимание уделено мысли, что один и тот же текст, с его укорененностью в бесконечности Абсолюта, может иметь несколько смыслов, которые, являясь в символе, наслаиваются друг на друга. Теория герменевтики имела место и в начале XIX века. Именно тогда работал основатель современного герменевтического подхода в литературоведении Ф.Д.Э.Шявйермахер, который говорил о понимании художника в его личностной заданное. Целостность понимания, по Ф.Д.Э.Шлейермахеру, достигается постижением внутренней логики творящего субъекта. И святоотеческая (Климент Александрийский, Григорий Нисский и др.), и «новая» герменевтика подчиняет свои исследования ведущей идее, что реализуется во
всем текстовом материале творящего субъекта. Д.Е.Максимов советовал извлекать взгляды М.Ю.Лермонтова «не только из его прямых высказываний (в прозе и стихах), но также - и даже в первую очередь, - из его художественной системы»1.
На современном этапе развития литературоведения обострилось внимание к диалогичное художественного текста. Л.В.Чернец отмечает, что «литературоведческий резонанс в особенности получила теория высказывания, разработанная М.М.Бахтиным».2 Согласно М.М.Бахтину, «произведение - звено в цепи речевого общения; как и реплика диалога, оно связано с другими произведениями-высказываниями: и с теми, на которые оно отвечает, и с теми, которые на него отвечают...»3 Интерпретация текста в высокой степени определяется тем «интонационно-ценностным контекстом», что составляет родную почву произведения, и тем, в котором оно понимается. Перспектива анализа лермонтовских произведений в религиозно-эстетическом аспекте обусловлена как самой обстановкой первой трети XIX века, так и современным настроением обостренности духовных проблем.
Лермонтовские тексты целесообразно рассматривать на широком культурном фоне, что образует романтический стиль в плане эстетическом, «русская идея» как ведущая идеология и тексты Священного Писания и Предания на уровне онтологическом, так как абсолютное служит для Лермонтова «окончательной и верной меркой» (Ю.И.Айхенвальд).
Г.П.Флоровский выделял следующие итоги так называемого «дореформенного» периода в России. Это, во-первых, «живое
'Максимов Д.Е. Об изучении мировоззрения н творческой системы Лермонтова. Л., 1964. С. 10,
5 Чернец Л.8. «Как слово наше отзовется...» М, 1995. Сб.
1 Бахтин ММ. Проблема речевых жанров / Бахтин М.М. Эстетика словесною творчества. М,
1996. С 268.
чувство Божественного Откровения... или иначе сказать, интуиция
священной истории», второй итог - связан с тем, что «в тогдашней
философской традиции смыкаются органически философское
умозрение и свидетельство Откровения». И третий - «пробуждение
исторического чувства».1 Эти моменты и предстают в диссертации
преломленными в творческих интуициях Лермонтова,
художественный текст которого, имея исторический смысл в его
художественной совершенности, не может не иметь смысла
духовного, ибо, сославшись на «Христианскую доктрину»
Блаженного Августина, можно говорить о некоторой
безапелляционной доли соотнесенности этих смыслов.
Религиозность же Лермонтова несомненна и довольно самобытна; она «проявляется не в аскетической отвлеченности духа, а в настойчивом самоопределении к миру как единому целому»2 при осознаваемой его дуалистичности, связанной с идеей существования в видимом невидимого (что с наибольшей выразительностью изложено в «Граде Божьем» Аврелия Августина). Согласно В.В.Зеньковскому, «личность питается тем, что надлично, надэмпирично, трансцендентно... личность не может проявить себя без внешнего мира, а внешний мир не может без личности войти в движение космоса в истории».3 А.Э.Еремеевым было замечено, что русская культура влечется к «цельности обретения бытия не только на уровне философском, научном, художественном, но и на уровне осмысления всей жизни с ее внекультурной бытийственностью».4 Этим и следует обосновать то положение, что на материале
1 флоровский Г. П Пути русского богословия. Париж. 1983. С.105,
" Штерн М С. философско-художественное своеобразие русской прозы XIX века. Дисс. на
соиск. уч ст. к. филол. и. Омск, 1987. С,22.
1 Зеньковский В.В Принципы христианской антропологии / Русское Зарубежье в гад
тысячелетий Крещеная Руси М„ 1991 С.ЗЗ.
4 Еремеев А.Э Русская философская проза (1820-lg30-e гг) Томск, 1989 С. 134.
творчества Лермонтова можно говорить о таких «бытийственных» проблемах как богопознание и символика космогенеза.
Понимание символа в данной работе близится к его восприятию в библейской экзегезе, хотя и в некоторых современных работах по теории герменевтики оно наследуется. Например, Поль Рикер мыслит под символом «всякую структуру значения, где один смысл, - прямой, первичный, буквальный, означает одновременно и другой смысл, косвенный, вторичный, иносказательный, который может быть понят лишь через первый».1 В соответствии с этим, интерпретация - это «работа мышления, которая состоит в расшифровке смысла, стоящего за очевидным смыслом, в раскрытии уровней значения, заключенных в буквальном значении».2 Традиционно еще с работ В.Г.Белинского, В.О. Ключевского, ПАВисковатого и других доброжелательных исследователей лермонтовского творчества оно осмысливалось как плод русского национального мироощущения, преломленного призмой опыта начала девятнадцатого столетия. Неотъемлемым же признаком этой эпохи явилась рефлексия, которая, включенная в религиозно-философской контекст, дает возможность понимания сущего. Рефлексия, являясь связью между пониманием образа и самопониманием, позволяет «реинтегрировать семантику в онтологию» (Поль Рикер), допускает многоплановость текста, возможность как буквального, так и философского, духовного его понимания.
Уже В.Г.Белинский, самый талантливый интерпретатор
произведений Лермонтова среди современников, прямо не говоря о
религиозности Лермонтова, почувствовал его
1 Поль Рикер. Конфликт интерпретаций Очерки о герменевтике. М., 1995. С. 18, * Там же.
религиозности Лермонтова, почувствовал efe
центростремительность по отношению к некоему Абсолюту. Он называет Печорина «таинственным лицом», повесть о котором лишь намекает на что-то, не являя его в аспекте личностном».1 Только лишь буквальное восприятие лермонтовских текстов приводило исследователей к мнению о поэте, как о личности, эстетизирующей зло (СА.Бурачок). Положительный взгляд на творчество Лермонтова можно увидеть только у тех авторов, что воспринимали его творчество в разомкнутое в культуру, «почвеннические» и также «славянофильские» трактовки Лермонтова вполне допустимы.
В.О.Ключевский, П.А.Висковатов заметили тяготение поэта к «исконному» и «народному», что ослабляло его «байронизм». В.О.Ключевский отправной точкой считал общее настроение творчества Лермонтова (светлую грусть), которое не может лгать, П.А.Висковатов обращается к биографии, где опять же проявляется некая раскрытость в культуру, в частности, это касается общения Лермонтова со славянофилами. К проблеме религиозно-эстетического мировидения Лермонтова в дореволюционной литературоведческой мысли обращались также Н.Т.Дашкевич, И.И.Замотин, НАКотляревский, Я.Н.Ктитарев, П.Г.Перцов, А.К.Победоносцев, П.Н.Сакулин, Л.П.Семенов, С.Н. Сыромятников, С.В.Шувалов. В их работах, в основном, говорится о примирительных тонах поэзии Лермонтова, и внимание акцентируется на «Песне про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» (1837), «Ангеле» (1831), «Споре» (1841) и иных текстах подобного содержания. Как правило
1 Белинский В.Г. Герой нашего времени. Сочинение М.Лермошова / Собр. Соч. в 9-ти гг. Т.З М. 1978. С.84.
авторы работают с буквальным смыслом произведений и видят в них примирительную позицию Лермонтова по отношению к миру и Творцу. Так, например, С.В.Шувалов, статья которого опубликована в своего рода итоговом сборнике «Венок Лермонтову» (1914), пишет о том, что «религия была для Лермонтова чем-то непосредственно данным, отражающим его духовную сущность».1
Особое место в осмыслении творчества Лермонтова занимает религиозно-философская эстетика начала XX века. Кроме полемически заостренной статьи В.С.Соловьева, Лермонтов оценивается религиозной мыслью этой эпохи как автор, особенно отвечающий духу времени и являющийся предтечей современных настроений в литературной жизни. Д.С.Мережковский, В.В.Розанов, А.Белый, Вяч.Иванов, представляя различные концепции творчества Лермонтова, сходятся в том, что мироощущение Лермонтова окрашено «опытом вечности» и ему присущ особый тип высокой любви. Но рассуждая о понимании любви в духовном мире Лермонтова, каждый автор идет к своему личному идеалу. Д.С.Мережковский пишет о «неземной любви к земле» у Лермонтова, его концепция творчества поэта смыкается с теоретизированием о Третьем Завете и богочеловечестве. В.В.Розанов возводит художественные образы Лермонтова к египетской культуре с ее обостренным чувством продолжения рода, любви половой. А.Белый и Вяч.Иванов говорят о преломлении в творчестве Лермонтова темы Вечной Женственности, Софии-Премудрости. В статье «О теургии» А.Белый размышляет: «Боязнь
' Шувалов СВ. Религия Лермонтова / Венок Лермонтову М.-Пг., 1914. С 162,
и сознание, что каждая земная любовь преходяща, вместе с исканием в любимом существе отблеска Вечности, освобождаемого памятью из-под оков случайного и преходящего - все это сочетает у Лермонтова искание вечной любви с исканием любви у Вечности. Отсюда еще один шаг - и любимое существо становится лишь бездонным символом, окном, в какое заглядывает какая-то Вечная, лучезарная подруга».1 Однако критик приходит к выводу, что Лермонтов так и не смог сбросить пелену с глаз своих, и остался на границе неопределенности добра и зла. Довольно примечательны и высказывания А.Белого по поводу образа Вечной Жены у Лермонтова. В духе символизма он говорит, что Лермонтов не «до конца осознал взаимодействие между реальным созданием мечты «с глазами, полными лазурного огня» и его символом, которым становится любимое существо».2 Но в этом «непонимании» и своеобразная защита Лермонтова, который при всех его идеальных настроениях по отношению к земле, не перешел грани, что отделяет «еретизм» символизма от русского национального самосознания.
Вяч. Иванов в своих изысканиях делает вывод, что «расколотая и измученная душа Лермонтова страстно жаждала -никогда их не достигая - гармонии, единства, цельности».3 Здесь можно возразить, но не в этом суть, так как само направление движения подразумевает состояние. Душа после смерти действует по инерции, по тому руслу, падения или совершенствования, по которому шла и в жизни. А как помним, последней книгой, например, которую читал Лермонтов, было «Добротолюбие» на церковнославянском языке, подаренное князем В.Ф.Одоевским.
' Белый А. Священные цвета / А.Белый. Символизм как миропонимание М„ 1994. С 207
2 Там же.
3 Иванов Вяч. Лермонтов / Наука и религия. 1996. №3. С.62
Чтение Святых Отцов, безусловно, оказало сильное влияние на духовный настрой поэта. Да и поздние тексты Лермонтова (например, «Ветка Палестины» (1837), «Молитва» («Я, матерь Божия, ныне с молитвою...») (1837), «Молитва» (В минуту жизни трудную...») (1839), «Ребенку» (1840) и др.) говорят скорее о его православном умонастроении.
Вяч.Иванов, рассуждая о романтизме Лермонтов, делал вывод, что «его внутренний человек больше романтического стихотворца. А немая печаль печальнее слышимых вздохов».1 Подобное вполне закономерно, ибо романтизм понятие стилевое. Человека же нельзя ограничить стилем, нельзя ограничить видимым, ибо как образ Божий он имеет бытие больше самого себя. В этом смысле он есть существо символическое, которое может существовать как в реальности зримой, так и невидимой, но объективной. Только взятая за основу «истина Христова» может дать реальное представление об истинном лице автора. Христианство «не может иметь, - по словам Г.П.Федотова, - своего окончательного стиля, но облекается в культурный стиль эпохи, в свою очередь определяемой им».2 И в качестве искушения должна преодолеть личность красоту стиля, не прельститься ею, ломая ее буквальность, увидеть в ней указание на Высшее Благо. И в этом смысле эстетика романтизма оказывается, на наш взгляд, приемлемой для Лермонтова. В символике стиля необходимо «угадать и раскрыть» символы, «адекватные вечной истине». Г.П.Федотов полагал, что для того, «чтобы победить культуру, нужно знать ее. А зная ее, нельзя хоть немного не любить ее. Как не может миссионер не любить души народа, которому оно
' Там же. С 32-33
2 Федотов Г П. О стиле в проповеди/Федотов Г П. Собр. соч.: В 12 т. М., 1998. Т.2 С.32
проповедует».' Лермонтов преодолевает в себе романтический индивидуализм, чтобы стать личностью перед лицом Бога. Но началом личностного самосознания является вычленение из безличного космоса. Однако бывали моменты, когда стиль спускался до просто романтической манеры, и тогда автор «обладал» определенными чертами демонизма. Вяч. Иванов писал о Лермонтове, что его «утес часто посещали духи зла, но они сейчас же исчезали, как только поэт призывал имя Пресвятой Девы». Тогда на помощь ему слетал Архистратиг небесного воинства, который «был верным рыцарем Марии».2 Михаил Архангел - покровитель рода Арсеньевых, это ангел-хранитель Лермонтова, который не позволял грешно-личному кипению Лермонтова перейти на уровень онтологический.
О факте смешения исследователями лермонтовского творчества психологии поэта с его онтологией писал Ю.ИАйхенвальд: «нет никаких оснований делать переход от ревнивых настроений Лермонтова, от его психологии, к философии, к метафизическому отталкиванию христианства», - пишет исследователь в ответ на обвинение Д.С.Мережковского, что зачеркнув в посвящении к «Демону» фамилию Бахметьева и переправив ее на девичью фамилию своей возлюбленной, Лермонтов тем самым «зачеркнул» «христианский брак», «испытал омерзение к «христианскому браку».3 Ю.ИАйхенвальд полагает, что в работе Д.С.Мережковского о Лермонтове «художник растворился в критике», и произошло дело «разрушения эстетики», когда автор размышляет не о человеке, а о человечестве,
1 Там же
2 Иванов Вяч. Указ соч С.63,
5 Айхенвальд Ю.И Мережковский о Лермонтове / Айхенвальд Ю.И Силуэты русских писателей М, 1094. С. 106
объясняет «всю земную жизнь вообще».1 Но, думается, Ю.ИАихенвальд излишне безапелляционен в случае с Д.С.Мережковским, который улавливает главный мотив лермонтовской поэзии - выбор конечной судьбы, проблему богоборчества переходящего к богосынству. Эстетика же Лермонтова как поэта-романтика просто остается вне поля зрения Д.С.Мережковского, который видел в Лермонтове лишь предтечу символизма, как, впрочем, и А. Белый и Вяч. Иванов.
Специально эстетикой Лермонтова занимался И.Ф.Анненский. Как Д.С.Мережковский сравнил Лермонтова с ночным светилом, а Пушкина с дневным светилом «нашей поэзии», так И.Ф.Анненский противопоставил концепцию красоты Пушкина и Лермонтова. Если для Пушкина, в мнении исследователя, красота «что-то самодовлеющее и лучезарно-равнодушное к людям», то для Лермонтова красота «являлась прежде всего вызовом». Сами символы, которыми пользуется Лермонтов, по И.Ф.Анненскому, можно назвать «тревожными, и почти всегда в них таится угроза и вызов сильному или хотя бы только отважному врагу. Парус зовет бурю, Казбек фозит человеку, Мцыри борется с барсом».2 Однако И.Ф.Анненский говорит лишь об эстетике имманентной, исходя из которой нельзя говорить об онтологическом уровне бытия поэта. Но исследователь такую попытку предпринимает, делая вывод, что красота для Лермонтова «одно из осложнений жизни, одна из помех для свободной души». Так можно рассуждать лишь ограничивая человека рамками внешнего, не признавая в нем дискурсивного начала по отношению к Абсолюту и культуре в ее
'Там-же. С. 107
2 Анненский И Ф. Символы красоты у русских писателей / Аиненский И.ф Избранное. Л.,
1998. C.S31.
духовной надстройке. Творчество Лермонтова требует внимания эстетики, которая, выражаясь словами Г.В.Ф.Гегеля, рассматривает текст с точки зрения «длящейся в читательском восприятии» его жизни.
Весьма ценными представляются и некоторые замечания
(ХА.Флоренского касательно текстов Лермонтова, эти
высказывания не носят характера систематического, но органично живут в концепции искусства, созданной П.А.Флоренским. Он пишет об иконе, которая «всегда сознается как некоторый факт божественной действительности», в основе ее «непременно лежит подлинное восприятие потустороннего, подлинный духовный опыт».' ПАФлоренский говорит о том, что стихотворение «Я, Матерь Божия, ныне с молитвою...» есть явление опыта исцеления души «прикосновением через икону к духовному миру», пример «чудотворения от иконы».2 И Д.С.Мережковский отмечал, что лермонтовский путь богопознания напрямую связан с образом Божьей Матери. А.Белый и Вяч.Иванов также рассуждали о явлении в творческом мире Лермонтова образа Вечной Женственности, через узрение которой только и мог поэт обрести истинный смысл бытия.
Примечательно, что русская эмиграция отнеслась к Лермонтову по-доброму, сочувственно, его «демонизм» воспринимая как искушение «ангелической души». В.Н.Ильин назвал Лермонтова «трагическим духовидцем», в который «сквозь злость и каприз... просвечивает ребенок и ангел». «Он капризничал, - по-родственному пишет В.Н.Ильин, - в ответ на гримасы жизни, которые искажали райские лики ангелов и опошляли их небесную
' Флоренский ПА Иконостас/Флоренский П.А. Имена. М., 1998. С.373. 2 Там же. С.
гармонию».1 Б.К.Зайцев в статье о Лермонтове, замечая, что «демоны» не молятся», объяснял любовь России к Лермонтову: «Никак не байронизм вызывал поклонение, а почуянный в глубине «ангел», зароненный небесный звук»2. Б.К.Зайцев не находил у Лермонтова ни совершенства формы, в той степени, как у Пушкина, ни тютчевской философичности, но видел 8 его поэзии «религиозный «угль»», который «пламенеет везде, даже под ядом и под демонизмом»3. И.С.Лукаш отмечал тяготение простого народа к лучшим религиозно-просветленным текстам Лермонтов: «Самое простое, почти детское, услышал в Лермонтове народ: молитву, его «гений святыни»; и «только в явлении Лермонтова, -проникновенно говорит И.С.Лукаш, - такое совершенное проникновение народа в гений поэта»4. К.В.Мочульский в книге «Великие русские писатели XIX века» рассуждал, что в душе Лермонтова «живет видение потерянного рая, чувство вины и томление по иному, просветленному миру. Его романтическое мироощущение основано на чувстве грехопадения и стремлении к «небесной отчизне»»5. К.В.Мочульский говорит о «вещем зрении» поэта, напоминающем человеку о Царствии Божием. Лермонтов, обладающий этим «вещем зрением» в высочайшей мере, мучительно томится в плену земного града в ожидании прихода Града Небесного.
Советское литературоведение также оставило нам образцы, по возможности, объективной и не замкнутой оценки Лермонтова. Так, например, ЕАМаймин в книге «О русском романтизме», не выводя
1 Ильин В.Н. Печаль души младой (М Ю.Лермонтов)/фаталист. Зарубежная Россия н
Лермонтов. М, 1999. с.ЗО.
2 Зайцев Б.К. О Лермонтове / Там же. С.76.
3 Там же. С.74.
4Ив.Лукаш. По небу полуночи... /Там же С.79-
5 К.Мочульский. Лермонтов (Из книги «Великие русские писатели XIX века») / Там же. С.96.
творчество Лермонтова в лакуну религиозного, пишет о таких проявлениях Абсолюта в поэтическом мире Лермонтова, как Добро и Красота, об их взаимопроникновении. Сближая Лермонтова с Тютчевым, ЕА.Маймин полагает, что «в сфере возвышенного и трагического... стираются грани между положительным и отрицательным»1. ЕА.Маймин говорит о романтическом отрицании Лермонтова как особой логике, иллюстрируя это словами Некрасова о другом великом поэте: «Он проповедует любовь враждебным словом отрицанья». Но, к сожалению, в силу особенностей времени создания работы, должного развития эта тема у исследователя не получает, она сводится к проблеме диалектики добра и зла в эмпирии «последекабристской эпохи». Хотя ЕАМаймин и рассуждает о философском характере многих лермонтовских текстов в тесной взаимосвязи «с особенностями его лирического героя», с личностным аспектом Лермонтова, который, преодолев индивидуализм, утверждает себя в качестве личности с проблемами общезначимыми.
Наиболее веским вкладом в исследование религиозно-эстетических взглядов Лермонтова в советский период явились отдельные публикации в «Литературном наследстве» и статьи «Библейские мотивы», «Богоборческие мотивы», «Небо и земля», «Символ», «Смерть», «Судьба», «Религиозные мотивы», «Этический идеал» в Лермонтовской энциклопедии. В.Ф.Асмус в статье «Круг идей Лермонтова» пишет о глубине «эстетической
1 МанмииЕ.А О русском романтизме М., 1975. С. 128.
рефлексии» поэта. Однако В.Ф.Асмус понимает эстетику в этой статье только как науку и, делая ряд ценных наблюдений, приходит к выводу, что «нескольких поразительных по точности и глубине суждений об искусстве, оставшихся от Лермонтова, разумеется, недостаточно, чтобы с правом говорить об эстетическом мировоззрении поэта».1 Опосредованно В.Ф.Асмус обращается и к религиозном миру Лермонтова, рассуждая о соотношении слова и дела в его поэзии: «не мысль, не познание, не разум отвергает Лермонтов, но мысль, оторванную от действия, познание, не оплодотворяющее жизнь, разум, разобщенный с волей».2 Таким образом, В.Ф.Асмус актуализирует проблему цельности, которая есть категория онтологическая. Статьи Лермонтовской энциклопедии весьма содержательны, собран хороший фактический материал, кроме описательного характера они имеют выход и в теоретический аспект лермонтоведения. Так, например, в статье «Религиозные мотивы» К.А.Кедров отмечает характерную именно для Лермонтова «интимность» в отношении к Богу, свойственную в русской традиции именно ему: «у В.А.Жуковского, А.С.Пушкина, Ф.И.Тютчева этой непосредственной близости в обращении к Богу, как ««соучастнику» личной судьбы», нет. К.А.Кедров размышляет и над ландшафтом поэтического мира Лермонтова: «Гора, вода и земля пустыни - три древнейших символа вселенной на древнерусской иконе: гора - вдохновенное горнее парение, пустыня - уединение от мирской суеты, вода - углубление в свой духовный мир».1 Но как видим, факт онтологии заменен психологией. Весьма ценным моментом представляется статья И.Б.Роднянской «Библейские мотивы», где собран значительный фактический
1 Асмус Ф. Круг идей Лермонтова / Литературное наследство. Т. 43. С. 128. Там же. С.78.
1«
материал: автор обнаруживает в текстах Лермонтова внимательное чтение Ветхого и Нового Заветов.
Представляется интересной и работа И.Б.Роднянской «Демон ускользающий», где автор ставит проблему синкретичное лермонтовского восприятия: «Лермонтов в символической концепции сюжета не мог и не хотел отделить «Небесное» как этически ценное от «небесного» как горделиво превознесенного над миром, а землю как натуральное и неиспорченное - от «земного» как греховного или безыдеального, и, наконец, от земного как человеческого».2 Позиция И.Б.Роднянской гуманистична, отсюда такое восприятие. Для нее художественная реальность - это идеальная действительность, которая иной идеальной реальности не подразумевает. Однако в работе И.Б.Роднянской можно увидеть существенное выражение закономерности лермонтовского мышления, которое живет именно в онтологии христианства, постигающего полноту личности в цельности душевно-телесной, в наличии которой камень преткновения между античным и христианским миросозерцанием. В Апостольских Посланиях говорится: «Не хотим совлечься, но облечься, чтобы смертное поглощено было жизнью» (2 Кор.5,4). Апостол испрашивает искупления тела (Рим.8,23). Антропология же античности, веря в бессмертие души, не допускает истинного телесного воскресения. Образ мира Лермонтова эволюционирует от платоновской идеи «предсуществования» душ (см. например, стихотворение «Ангел»), акцентированной в христианстве Оригеном, до идеи полноты личности догматического христианства. Лермонтовское мышление в
1 Кедров К.А. Религиозные мотивы / Лермонтовская энциклопедия. М, 1980, С.464.
1 Родиянская И.Б. Демон ускользающий / И.Б.Родиянская. Художник в поисках истины. М„
1989. С.260.
этом аспекте смыкается со взлядами Августина, через все творчество которого, по словам Е.Н.Трубецкого, проходит «искание такой вселенной, которая бы преодолевала контраст временной действительности, ее дурную двойственность - в единстве всеобщего мира и покоя».1
Интересно замечание И.Б.Роднянской о замыслах важнейших поэм Лермонтова - «Демона» (1829-1839) и «Мцыри» (1839). По ее мнению, «Мцыри» начинается с образа, «Демон» - с сюжета. И такая посылка весьма важна, она позволяет говорить о мышлении Лермонтова как мышлении христианском: не так важен побег послушника из монастыря, как сам образ души, ищущей истины, не так важен образ Демона, как момент искушения души падшим духом.
Определенный этап в развитии проблемы религиозно-эстетического мировидения Лермонтова связан с именем С.В.Ломинадзе. Несмотря на то, что С.В.Ломинадзе говорит о присутствии Творца в поэтическом мире Лермонтова только как художественном образе, его работы не безынтересны. С.В.Ломинадзе особенно выделяет в творческом пути Лермонтова 1837 год, который значим не только тем, что поэт заявил о себе всей России, но оказывается «годом внутреннего оформления и «завязывания» некоторых важнейших проблемных узлов его творчества». Таким образом, исследователь рассматривает этот период в качестве «смотровой площадки», с которой «лермонтовский поэтический мир в его существенных аспектах далеко виден и в направлении прошлого, и в направлении
' Цит по: Флоровский Г Метафизические предпосылки утопизма / Вопросы философии. №9. 1990, С 88.
будущего».1 «Но для самого поэта «небесность» редкого счастливого «часа» так же безусловно реальна, как его неотступное житейское «беспокойство».2 Исследователь пишет, что счастье для Лермонтова состоит в отсутствии тревоги, говорит о небесном происхождении «земного счастья» в творчестве Лермонтова.
Ценными представляются исследования И.П.Щеблыкина в области религиозно-эстетических исканий поэта. 6 статье «Поэт пророчества и преодоления» Лермонтов представлен как человек, сумевший распорядиться даром Божиим в «соответствии с Высшим предначертанием, «во славу человека и России, показав силу и необходимость человеческого порыва, осененного божественным духом Красоты и Истины». И.П.Щеблыкин полагает, что никто «в поэзии не сказал с такой же силою, как Лермонтов, о том, что источник всех человеческих бед состоит в попрании Истины и Блага». 3 По мнению И.П.Щеблыкина, Лермонтов «хотел, чтобы обновился человек, чтобы вечная борьба священного с порочным, которая происходит в душе каждого из нас и определяет нить человеческой жизни, завершилась если не победой, то хотя бы перевесом священного».4 Такая установка одного из ведущих современных лермонтоведов весьма важна. В последнее время, ввиду обострившейся проблемы власти в России, стали появляться работы, хотя и несколько отрывочные, на тему «Лермонтов и Самодержавие». Так С.Н.Азбелев в статье «Как относился Лермонтов к русской монархии», анализируя тексты Лермонтова, приходит к выводу, что «критики монархического строя в России поэзия Лермонтова не содержит. Позитивное же отношение
1 Ломинадзе С.Н. Диалог с небом. 1837/Классики и современники. М. С.258.
2 Там же.
1 Щеблыкин И.П. Поэт пророчества и преодоления / Лермонтов. Пенза, 1999. Вып. 5 С.7. 4 Там же. Сб.
выражено достаточно ясно».1 В качестве обоснования своих слов СНАзбелев не только цитирует тексты Лермонтова, но приводит свидетельства документальные о том, что «Лермонтов не равнодушен к славе и чести своего государя», поэт называет императора «Богом данным заступником всех угнетенных».2
Новаторской представляется статья О.П.Ильинского «Основные образно-смысловые закономерности поэмы Лермонтова «Мцыри»», где автор ставит вопрос о воздействии религиозного сознания поэта на построение художественного образа. В качестве новаторства статьи следует отметить введение темы имперской идеи в анализ поэмы. Автор замечает: «Лермонтов просто хочет сказать, что для него Кавказ немыслим вне образа Империи. И, что, может быть, именно Кавказ является центральной темой поэмы, а вовсе не история Мцыри как таковая <...> устами Мцыри говорит Кавказ».3 Однако работа носит вводный характер и имеет целью лишь наметить предпосылки для дальнейшего изучения «художественной психологии и круга философских идей Лермонтова». Должного развития тема Империи в работе не получает, автор не связывает ее с идеей Царства в его онтологическом понимании, актуализируясь более на описании образно-тематического уровня поэмы.
Проблему Царства в творческой системе Лермонтова ставит и В.М.Маркович. Интерес Д.С.Мережковского к Лермонтову ученый объясняет тем, что философ увидел в мире Лермонтова аллюзию своей идеи Третьего Завета, идею «новой вочеловеченной церкви», «Царства Божия на земле». «В эту концепцию и был включен миф о
1 Азбелев С.Н. Как относился Лермонтов к русской монархии / Русская речь. 1997. №2 С7
2 Там же. С.9.
3 Ильинский О.П. Основные образно-смысловые закономерности поэмы Лермонтова
«Мцыри» / Русское возрождение. М. 1996. № 2-3. С. 200.
Лермонтове»,1 - пишет В.М.Маркович, не обращаясь, к сожалению, к анализу эстетико-религиозной системы самого Лермонтова.
Среди современных исследований религиозности Лермонтова определенное место занимает докторская диссертация Л.В.Журавиной «Философско-религиозная проблематика в русской литературе 1830-1840ГГ.: Пушкин, Лермонтов, Гоголь». Но в главе о Лермонтове автор, делая некоторые, довольно интересные выходы, не задается целью показать цельную картину религиозно-эстетического мировидения Лермонтова в ее образности. Весьма интересным представляются параллели творчества Лермонтова и манеры Феофана Грека, письмо обоих отмечается контрастностью, четкостью линий, интенсивностью цвета, связанной с напряженной духовностью, как отмечает исследовательница. И, действительно, в основном эстетика у Лермонтова именно такова, хотя можно найти точки сближения и с «московской» школой иконописи, стоило бы взять «примирительные» тексты Лермонтова, такие, как «Когда волнуется желтеющая нива...», «Я, Матерь Божия, ныне с молитвою...» и другие той же тональности. Но сам момент сопоставления предполагает причины, позволяет говорить о положительной духовности поэта, о его внутреннем интересе к богословию. В основе богомыслия иконы положена идея Бога как Света (в большей степени реализуется в «рублевской» школе иконописи) и Огня (в большей степени выражено в манере Феофана Грека), что именно в теории исихазма святителя Григория Паламы, связанной с учением об Иисусовой молитве и Фаворском свете, нашло свою активную интерпретацию. Об этот моменте Л.В.Журавина не рассуждает, но сам интерес к теме заслуживает
' Маркович В.М. Миф о Лермонтове на рубеже XIX-XX вв. / Имя - Сюжет - Миф. СПб., 1996 С. 136.
внимания. Еще в 1913г. СА.Андреевский говорил, что индивидуальность Лермонтова «всегда нам будет казаться загадочною, пока мы не заглянем в «святая святых» поэта, в ту потаенную глубину, где горел его священный огонь».1 Л.В.Журавина весьма уместно сопоставляет Лермонтова с творчеством Аврелия Августина, который вычленял рефлексию как первую ступень богопознания. К сожалению, этот аспект в диссертации (и в монографии) отрывочен, проблеме самопознания Лермонтова внимания уделено немного, связь «деятельного» ума поэта с практикой Иисусовой молитвы не прослеживается, автор только намечает источники положительной рефлексии (кроме Аврелия Августина вводится имя Ф.Шеллинга, который, впрочем, высказывания отца западной патристики и цитирует).
Одна из последних работ диссертация О.П.Евчук «Этико-философская содержательность эстетического идеала М.Ю.Лермонтова». Здесь анализу подвергаются две поэмы: «Измаил-Бей» и «Демон», каждой отводится по главе. Основная проблема, которую решает автор, связана с проявлением демонизма в творчестве Лермонтова, что, по мнению О.П.Евчук, становится «проклятьем эпохи», «источником «отравительной рефлексии». Диссертантка поднимает тему личностного становления Лермонтова, которое непосредственно связано с аспектом «тайны христианства» и состоит в проблеме «целостного самоопределения личности в ее противопоставленности «демоническому», индивидуалистическому». Отдельные мысли диссертации заслуживают внимания, хотя полноты анализа религиозно-эстетического мира Лермонтова работа не содержит, исследовательница не ставит проблему специфики лермонтовского
' Андреевский С.А. Литературные очерки СПб.. 1913 С.196.
мышления, без которого момент личности поэта значительно теряется. Опускается и лежащая на поверхности в «Измаил-Бее» идея православной государственности, и такой важный лейтмотив творчества поэта как символ Креста, что является центром, в котором сходятся энергетические лучи этой поэмы.
Творчеству Лермонтова посвятил главу и М.М.Дунаев в своем исследовании «Православие и русская литература». Работу отличает утвердительный пафос православных основ русской классической литературы, особенно это касается первой половины XIX века. Но при общей положительной оценке данного труда, глава о Лермонтове представляется спорной. А в своей диссертации в виде научного доклада «Православные основы русской литературы XIX века» М.М.Дунаев, определяя творчество Лермонтова как «эстетические фантазии», которые влекут к себе «приверженцев поэтического слова», отмечает резкость, контрастность творчества поэта и пишет об особом «напряженном пространстве» внутри «противозначных полюсов», что «не успокаивает душу, но способно лишь сильнее взорвать боль, страдание, муку, терзание страстей».1 Но вопрос в том, несло ли искусство такую функцию в веке девятнадцатом? Так Н.И.Надеждин полагал, что корабль христианства для эпохи разбит, а искусство - это остатки от кораблекрушения, на которых нельзя спастись, но можно умереть со взглядом устремленным в небо. Г.П.Федотов в статье «Борьба за искусство» характеризует его как «земную сестру религии», которая в основу свою положила проблематику религии в аспекте взаимоотношения человека и Бога. Развивая мысль Г.П.Федотова, можно говорить, что искусство и религия - это Марфа и Мария
' Дунаев М.М. Православные основы русской литературы XIX века. Диссертация в форме научного доклада на соиск. уч. ст. д. ф. н.. М., 1999. С. 13.
русской жизни. Тогда как Мария поглощена созерцанием, избрав себе «благую часть», Марфа исполняет и ее труд, дабы приготовить дом к принятию Господа. Но милость Божия действует и на нее, пусть и в иной степени.
М.М.Дунаев упрекает Лермонтова в том, что в его творчестве «под соблазнительной заимствованной оболочкой в русское сознание проникли протестантские сотериологические представления, а также богоборческие настроения, возникшие под влиянием психологической реакции на протестантизм».1 Но ценность лермонтовского творчества и в том тоже, что поэт в своем страдательном земном странствии преодолевает это общеэпохальное влияние Запада. Поэт наследует традиции и западноевропейского романтизма также, но пишет не в его манере, а реализуя свою свободу, что является проявлением образа Божия в человеческом существе, создает свой дышащий русским национальным мировосприятием неповторимый поэтический стиль, являющийся критерием онтологической ценности текстов. Кроме того, Лермонтов своей конфессии не изменял, в таинствах православной церкви участвовал, восточных отцов Церкви читал и почитал, с иконами письма православного Николая Чудотворца и Михаила Архангела не расставался, молился перед «образом, полным сияния» Божией Матери, принимал участие в паломничествах к святыням православным. И подобных примеров 1можно привести немало. Так, в 1987 году Л.И.Бройтман в статье «Новые сведения о последнем приезде Лермонтова в Петербург 1841 года» опубликовал материалы о том, что в исповедальной книге Пантелеймоновской церкви в Петербурге под номером 368
1 Там же.
значится имя Лермонтова. Это было на Страстной седмице Великого поста. М.М.Дунаев полагает, что «из соприкосновения со многими лермонтовскими персонажами» можно вынести «опыт безблагодатного состояния души». Несомненно, такой опыт некоторые тексты дают, но чувства безысходности лучшие лермонтовские тексты не оставляют (это касается особенно тех, что Лермонтов предназначал для печати). И.А.Ильин предлагал рассматривать талант не через его «лично-грешное кипение», а с точки зрения вечности, идеала, к которому стремился автор. В.Н.Касаткина, анализируя поэму Лермонтова «Демон», говорит о заостренности внимания поэта на «опасности» речей Демона, которого поэт рассматривает как злую силу, способную погубить душу Тамары. Исследовательница пишет и об образе Ангела в поэме, которого нельзя переводить во второй план, ибо он находится в центре борьбы героини со страстями, являясь ее хранителем. Внимание акцентируется и на положительном финале поэмы, когда для души Тамары открываются двери Царства Небесного.
М.М.Дунаев в случае с Лермонтовым строит анализ на буквальности текста, что методологически не кажется адекватным художественной системе поэта. Так, ПАФлоренский писал о том, что «поэт настаивает именно на звуке слова, как могущественно действующего, не на значении - «темном иль ничтожном», говорит, что не в смысле «этих речей, а в звуке их действенность, полная 1глубокого содержания, внутренне благообразного».1 По замечанию современного исследователя С.Ф.Васильева, Лермонтов «намечает уничтожение исходных предметных символов, что идентично
! Флоренский ПА Ономотодаксия / Флоренский П.А. Имена. С.23 5.
растворению художественного творчества в субстрате религиозной программы».1 Но статья С.В.Васильева «Лирика Лермонтова: текст и интертекст» не содержит анализа религиозной системы Лермонтова, в ней даются лишь некоторые, весьма интересные, наблюдения над функционированием церковной поэтики в его лирике.
Работая с лермонтовскими текстами, нельзя не учитывать специфику слова поэта, в которой оказывается важным не столько семантико-стилистическая окрашенность, сколько «само движение речи», что позволяет ломать «логику здравого смысла», механизм «ограничения сознания». Таким образом, Лермонтов достигает цели истинного художника, которая, по словам исследователя грузинской гимнографии П.Ш.Метревели, состоит в «восприятии бытия с точки зрения прекрасного и превращение его в сверхэстетичекую действительность»,2 которая по сути своей богоцентрична.
О христоцентричности творчества Лермонтова пишет современный исследователь А.В.Моторин, анализируя поэму Лермонтова «Мцыри», он сравнивает героя, три дня пребывающего в горах, и на четвертый возвращающегося в истинный дом -монастырь, с пророком Ионой, три года томившимся во чреве кита, с евангельским Лазарем, воскресшим на четвертый день, и соответственно, с самим Христом. В основу своей концепции А.В.Моторин берет девиз рода Лермонтовых - «Жребий мой -Иисус»3 и доказывает, что Михаил Лермонтов путь своего рода
1 Васильеве В. Лирика Лермонтова текст и иктертекст / Rus. Lit. Amsterdam, 1995. Vol.38.
№2. P. 34.
2 Метревели ПІП. К функции художественного слова в ранней грузинской агиографии. Авт.
лисе, насоиск. уч ст. к ф. н. Тбилиси, 1998. С 29
3 Моторин А.В. Жребий Лермонтова / Христианство н русская литература.Сб.З. С. 157
реализовывает, его заданность совпадает с данностью. Однако трактовка АВМоторина не имеет характера всеобъемлющего, ярус эстетический и идеологический он снимает как проблему, так что о постановке вопроса цельности личности Лермонтова говорить нельзя. Об анализе личности Лермонтова в ее целостности задумывается В.В.Зеньковский, который основную проблему Лермонтова видит в трагедии «романтического персонализма», которая приковывала его к «земному бытию». И выход из этого мирочувствия «один - через красоту».1 Но В.В.Зеньковский практически не работает с поэтической тканью, что, впрочем, и не являлось его задачей, так что его вывод можно рассматривать как отправную точку интерпретации. Для русского национального мироощущения в принципе характерно восприятие идеи в ее красоте. Недаром в народном предании закрепилась история о том, что послы Владимира Святого были поражены красотой византийского богослужения, что и послужило одним из важнейших факторов в защиту принятия именно греческого вероисповедания. Е.Н.Трубецкой, назвав русскую икону «умозрением в красках», тонко прочувствовал это свойство русского народа. Национальная русская мысль имеет характер преимущественно религиозно-эстетический, не претендуя при этом на строгую системность.
Целью диссертационной работы является осмысление религиозно-эстетического мировидения М.Ю.Лермонтова, что связано с определением личностного места его поэтического наследия в идеальном космосе человеческого бытия.
Цель определяет и задачи исследования:
1 Зеньковекий ВВ. философские мотивы в русской помни. Глава IV. М.Ю.Лермонтов / ВРСХД J* 57. Париж, I960. С.
выявить особенности функционирования идеи богопознания в творчестве Лермонтова;
исследовать проблему становления личности Лермонтова;
проанализировать символику космогенеза в поэтическом мире Лермонтова;
рассмотреть специфику использования Священного Писания в лермонтовской поэзии;
5) дополнить комментарии творчества Лермонтова в
области романтической эстетики.
Практическое значение работы определяется тем, что
основные положения диссертации могут быть использованы для
дальнейшего изучения специфики русского религиозно-
философского и художественного мышления, романтического .типа творчества. Работа может иметь значение в практике вузовского преподавания теории литературы, русской литературы XIX века, а также при проведении спецкурсов и спецсеминаров, близких тематике диссертации.
Исповедальные мотивы и проблема «внутреннего» человека в поэзии М.Ю.Лермонтова
В своей замечательной книге «Пути русского богословия» Г.В.Флоровский назвал время 30-40-ых годов «философским воспитанием духа», началом «пробуждения русской мысли». И с наибольшей силой выразителем эпохи, «впервые на себя взглянувшей» (Ф.М.Достоевский), становится творчество Лермонтова, все проникнутое философской рефлексией, которую Г.П.Флоровский характеризует как «сплав дерзости и отчаяния, безочарования и большой пытливости», «отравительный состав» «экзальтации и сомнения», и замечает, что она «становится неодолимой страстью» поколения1. И.В.Киреевский полагал, что «уже при первом рождении нашей литературы мы в самой поэзии искали преимущественно философии»2. Но в то же время эпоха философствующая была отмечена озабоченностью религиозной. По наблюдению П.Н.Сакулина, «в массе своей русская интеллигенция 30-х гг. была религиозна»3. И НАБердяев замечал: славянофилы были убеждены, что «русская философия должна быть продолжением святоотеческой»4.
В литературной жизни 30-х годов XIX века, как отмечает В.Н.Касаткина, «активно выдвигали задачу самопознания не только в целях нравственного совершенствования личности, но и прикосновения к абсолютным началам бытия»1. Исследовательница находит постановку этой проблемы в творчестве ВАЖуковского, Ф.Н.Глинки, ЕАБаратынского и других авторов, что публиковались, например, в издаваемом М.А.Максимовичем альманахе «Денница», и видит в этой поэзии истоки лермонтовского чувства.
Практически все художественное наследие Лермонтова сродни дневниковым записям и звучит как исповедь. Его творчество и называли «исповедью интеллигента» 30-х гг. XIX века. Исповедальная тематика находила воплощение в разрабатываемых Лермонтовым жанрах молитвы, лирического дневника, философского монолога, любовного послания, романтической поэмы. Исповедальный пафос поэзии Лермонтова определен не только литературной, в большей степени романтической традицией, но и укорененностью поэта в практике христианской церкви. Крещеный в церкви Трех Святителей у Красных ворот, имевший крестной любящую и религиозную бабушку ЕААрсеньеву, потерявший в детстве мать М.М.Лермонтову, смерть которой усилила религиозные настроения самого окружающего пространства ребенка, что естественно, ибо в близости смерти «аура религиозного, мистического становится особенно сильна» (Полина Вайль), Лермонтов с самого детства мыслил категориями христианского, православного мира и, естественно, в практике церкви участвовал. Регулярные исповеди (что являлось не только бытом, но и бытием русской помещичьей усадьбы) в храме Марии Египетской, ставшем усыпальницей М.М.Лопухиной, определили и ведущую идею его поэзии - исповедь. Прп. Мария Египетская -образец покаяния, ее память совершается в пятую неделю поста. Лермонтов не мог не знать ее житие, естественно, бывал на службах, где оно читалось. Местом исповеди и очищения преподобной явилась египетская пустыня. И образ-символ пустыни как место духовных исканий и борений героя, является одним из ведущих в поэтическом космосе Лермонтова. И, например, первоначальным местом действия поэмы «Демон» и являлся один из египетских монастырей, лишь затем поэт выбирает монастырь в горах Грузии. Там же развертывается действие и другого лермонтовского шедевра «Мцыри».
Поэмы «Демон» и «Мцыри» - две стороны одной мысли. И в том, и в другом тексте изображена схватка человеческой души с темными, стихийно-плотскими силами. Тяга к исповеди у Лермонтова велика как ни у какого другого поэта. Ю.Фельзен замечал, что Лермонтов всегда нес с собой тяжесть «какой-то непрерывной творческой готовности и необходимости всуе немедленно выразить и передать»1. Ю.Фельзен рассуждал о писательском подвиге Лермонтова, о том, что к возможности найти созвучные своему состоянию слова поэт пришел «самым трудным, вероятно, единственным путем - через неоднократные попытки частичной и полной исповеди...»2. Исповедь лермонтовских героев далеко не всегда и даже, наверное, никогда не связана с их видимым покаянием. Но необходимость покаяния в исповеди Лермонтов сознает. Так, в стихотворение «Покаяние»(1829) девица, пришедшая «исповедать грех сердечный», не получает прощение как раз из-за отсутствия покаяния. У Лермонтова момент покаяния не оказывается прямо и буквально выраженным, но он реализуется в образной его системе. Недаром А.В.Моторин полагал, что «Мцыри» - «исповедь христианина» , подвижники удалялись в пустыню не только для выполнения заповедей, но и чтобы сразиться с дьяволом, «не для спокойного мирного, созерцательного существования. А на страшный бой с князем мира сего».2 Для Лермонтова именно творчество было такое сражение с князем тьмы. Творчество Лермонтова - результат его рефлексирующей личности. Недаром В.В.Перемиловский, выпустивший в 1941 году юбилейную книгу «Лермонтов», сопоставляя Печорина с Иоганнесом - героем книги Серена Киркегора «Или - или» (вышла в 1843 году), говорил, что «и там, и здесь мы имеем дело с так называемой рефлексией». Но Киркегор дает этому не художественное, а философское выражение и усматривает в «рефлективном воззрении» непосредственный результат «эстетического мировоззрения».3
К проблеме боговидения в творчестве М.Ю.Лермонтова
Момент узрения Бога в этом тексте как ведущий воспринимается и за счет особой рифмовки четвертого катрена. Ритмические периоды первых трех катренов, представляющих собой придаточные времени, имеют перекрестную рифмовку (AbAb CdCd EfEf ). Четвертая строфа, синтаксически представляющая собой главное предложение, имеет кольцевую рифмовку (GhhG), что акцентирует особо два последних стиха, нарушающие привычный ритм. В Нагорной проповеди Иисус Христос говорит «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф. 6, 8). В беседе «О молитве и чистоте сердца» святой Григорий Палама пишет: «Когда единичный ум бывает тройственным, тогда он соединяется с Богоначальною Тройческою единицей. Бывает же единичный ум тройственным, пребывая в единым в возвращении к себе самому и в восхождении чрез себя к Богу».1 И.И.Семаева полагает, что «это круговое движение ума означает, что человек совершает прорыв из себя навстречу Богу, и этот прорыв не интеллектуальный, не следствие земной мудрости, а в этом «выходе» из себя человек участвует во всей целостности, восстановленной трудами ума и сердца. С.Л.Франк называет это - «путь умственного кружения вокруг безусловно непостижимого»».2 Начинается «кружение» с ощущения непостижимости Бога в мире, с духовного витания «над всеми противоположностями» (С.Л.Франк). В стихотворении «Парус» Лермонтов и реализует идею выхода, в частности, из цветовых противоположностей мира.3 И.И.Семаева утверждает, что «из этого чувства «инаковости» рождается противоположное ощущение глубочайшего внутреннего сходства с Божеством. Это сходство между символом и тем, что он символизирует, просвечивание непостижимого в конкретном облике всех явлений и сторон бытия. Чувство инородности рождает ощущение присутствия Божества во всем, таинственного сходства с ним всего. Все сущее оказывается символом Божества...».1
В стихотворении «Когда волнуется желтеющая нива...» перед нами вариант стихии, в которой нет смерти (сопоставление бескрайних степей с бесконечным пространством моря вполне традиционно), более того, которая есть сама жизнь. Выражаясь словами Новалиса, это картина, когда «земля впитала небеса». Стихотворение «Когда волнуется желтеющая нива...» явно перекликается2 с гимном Новалиса «Где Ты, целитель всех миров?..» (1800). Это может быть сходство как типологическое, так и генетическое, ведь еще П.В.Вестенгоф вспоминал о том, что Лермонтов говорил в университете профессору П.В.Победоносцеву, что пользуется книгами из своей собственной библиотеки, «содержащей все, вновь выходящее», в том числе и «на иностранных языках». Новалис дает такую картину:
Разумеется, текст Лермонтова глубоко оригинален, и образный строй русского его стихотворения несколько иной, но переклички довольно прозрачны. Здесь и «студеный ключ», и хрупкая зелень, и утренняя роса, важен и момент вневременной (у Лермонтова) и внепространственной (у Новалиса) всеобъемлемости природы, и относительно сходная установка: Новалис видит в творении Творца, Лермонтов, постигая красоту творения, в «небесах» видит Бога. Новалису видится в «каждом предмете подвиг Его», приносящего «вечную жертву». У Лермонтова эта идея дается в образном строе стихотворения. А.Р.Небольсин пишет об эстетико-символическом восприятии Евхаристии: «Значение золота и позолоты связано с Евхаристией. Евхаристия предполагает гамму красок. Честная кровь Господня - багровая, а виноград - серовато-лиловый. Тело Господне - это освященный хлеб, его вторичный цвет золотого зерна тоже серовато-лиловый, особенно стебель, поэтому поле и отливает пурпурной волной».2 В лермонтовском тексте также на этой цветовой гамме держится образный строй стихотворения. Серовато -лиловый - это тон, который сродни малиновому, который также имеет общее и с пурпурным (для его получения, также, как для лилового, нужны красный и синий цвета, только в несколько иной пропорции), «серебристый ландыш» усиливает сродство гаммы. Лермонтов и прямо говорит о спеющей ниве хлебов. Указанный колорит для поэта весьма актуальна на протяжении всего творчества, («зари румяный полусвет» («Сосед» (1831)), «Под ним струя светлей лазури, // Над ним луч солнца золотой...» («Парус»(1832», «Смотреть на сини волны, // На запад золотой» («Тростник»(1832)), «янтарный виноград» («Желанье»(1832)) и многие другие тексты). Однако лермонтовские образы не являют, как у Новалиса, присутствие Спасителя, а указывают на Него.
К вопросу о своеобразии лермонтовского символизма
Художественный текст представляет собой сложный, неисчерпаемый в своей обозримости символ. Поэтика текста, его структура, разнообразие лексических и синтаксических средств, система организации пространства, времени, символически выражают то, что поэт чувствовал интуитивно, познавал силой своего духовного таланта. П.А.Флоренский писал, что поэт может «ухватить» во вселенной идею и дать ее нам в виде символа, тем самым приобщив нас к «вершинам бытия», таким образом, художественный текст - это претворение незримого в зримое. Лермонтов творит в романтическом стиле, используя систему романтической организации художественного текста. Однако романтический стиль - лишь знак процессов, происходящих в душе человека, который, как образ Божий, не может ограничиться только внешним, явление лишь часть вещи, которая заключена, по словам И.Канта, «в себе», явление вещи еще не есть вещь. Сам поэтический мир Лермонтова «характеризуется символически расширенным горизонтом». И.Б.Роднянская отмечает, что у него «наличный мир никогда не остается равен самому себе, он в каждой точке соотнесен с мысленно созерцаемым идеалом»11. Человек есть существо высшего порядка, имеющий Небесную Родину, и рамками литературного направления не исчерпывается, оно лишь может служить символом его внутреннего мира, который имеет множество толкований. По удачному замечанию С.Л.Франка, «человек есть существо, укорененное в сверхчеловеческой почве»1.
Символизм лермонтовского мышления реализуется, как пишет А.А.Смирнов, в «атмосфере невысказанное», творчество Лермонтова подразумевает символ, который покоится на двух важнейших философских предпосылках: «на идентичности природных и духовных явлений, «общающихся» на одном «языке», и на прямой аналогии между человеком и космосом»2.
П.Я.Чаадаев в своих философских размышлениях особое место отводил человеческому слову, возводя его к Слову Божественному. Он писал: «В день создания человека Бог беседовал с ним, и человек слушал и понимал, - таково истинное происхождение разума»3. Утратив с грехопадением живую связь с Богом, человек не забыл Его Слова. И, общаясь с себе подобными, передает это слово в поколениях, благодаря чему «связь человека с Богом не обрывается». Чаадаев полагал, что «без общения с другими созданиями мы бы мирно щипали травку».
В человеческом сознании, не замутненном негативным опытом цивилизации, дать имя означает дать возможность к бытию. Адам был носителем Господнего зова, когда нарекал в раю имена животным. «Звук - это зов», - писал Ю.И.Айхенвальд, анализируя творчество Лермонтова. Поэту необходимо «найти в земном хоре свое созвучие, свою человеческую рифму; и в храме, и средь боя чутко услышать и выделить ее из всех голосов мира...»4. Ю.И.Айхенвальд связывает момент «бессмертных звуков» с проблемой «радостной переклички родственных душ», о чем свидетельствуют, например, замечательные стихи Лермонтова:
Но всякое ли слово несет в себе память Слова сакрального? Такую функцию несет Слово организованное, космического характера, так как сам Космос подразумевает некую организацию. А Бог называется Великим Художником, сотворившим Вселенную, венец которой и украшение - Человек. В греческом языке слово Творец соответствует слову Поэт.
И вопросу общения с поэтическим сакральным словом Лермонтов уделял особое внимание, вся его поэзия насыщена откровенным цитатами, центонами, как мало у кого из его современников. И это обилие «заимствований» не мешало ему быть поэтом глубоко самобытным. Особенно Лермонтова привлекал Пушкин, что не ново. Боговдохновенность его творчества он ощущал всей силой своего таланта. В основном, все пушкинские цитаты лермонтоведами были замечены. И хотелось бы остановиться на факте онтологии заимствования.
Эсхатологические мотивы и символика Царства в творчестве М.Ю.Лермонтова
Лермонтов уже в юные годы был далеко не безразличен к исторической судьбе России. В «Панораме Москвы» Лермонтов описывает все основные достопримечательности этого сердца России, перечисляя тех личностей, что имели особое значение для истории России, для него самого. Кремль Лермонтов сравнивает с алтарем, на котором «должны совершаться, и уже совершились многие жертвы, достойные Отечества...». Интересно, что с постройкой колокольни Ивана Великого, которая служит для Лермонтова некоей архимедовой точкой опоры, связан проект Бориса Годунова (Лермонтов, кстати, называет Кремль «таинственным дворцом» Годунова). Борис Годунов задумывал воздвигнуть в Кремле грандиозный Храм и назвать его «Святая Святых» по примеру Храма Царя Соломона. И на этом месте в 1600 году выросла знаменитая колокольня, где есть церковь во имя игумена Синайской горы Иоанна Лествичника. В предисловии к «Лествице» Иоанн Лествичник называется «новоявленным Моисеем», и книга его уподобляется лествице, которую «видел и Иаков, запинатель страстей, когда покоился на подвижническом ложе»,1 и образ которого лежит в основе теологических построений об иерархическом устройстве мира.
Храм Соломонов, как и просторы, описываемые Лермонтовым, не имел традиционного купола, «молящиеся стояли под открытым небом, мысленно созерцая в небесном куполе Бога».2 Истинный земной Иерусалим жил чаянием быть Иерусалимом Небесным, как и Москва жила чаянием быть Новым Иерусалимом, Третьим Римом. Выражением этой доктрины был и ансамбль Московского Кремля, для создания которого были специально приглашены итальянцы - наследники Первого Рима. Учитель Лермонтова по Московскому университету (занимался он с ним также и на дому) А.Ф.Мерзляков в одной из университетских речей провозглашал: «Да пробудятся наши бояны, парящие соколом по поднебесью, серым волком по темным дубравам. Да оживится благолепное царствование Северного Соломона - Великого Владимира!».1
Романтизм эту концепцию принимал, примеривал к своему стилю, что мы и наблюдаем в творчестве Лермонтова, который является и наследником романтической традиции, и вмещает в себе мировой опыт Церкви, что, впрочем, пытались сделать и немецкие романтики. Так Новалис весь мир понимал как святую Церковь, «величественный собор, с каменного основания которого поднимается суровое прошлое, в то время, как из купола светлое, веселое будущее спускается ему навстречу в образе золотых ангелов». Из этого восприятия затем, - как замечает В.М.Жирмунский, - выросла романтическая натурфилософия Шеллинга, «для которой природа есть бессознательная форма Духа».2 Излагая романтическую натурфилософию, В.М.Жирмунский писал: «Вся природа одушевлена; все части ее - члены одного громадного тела; все гармонично в ней связано, потому что одна душа оживляет это тело, одна жизнь проявляется во всех его движениях, во всей природе мы видим единого вечного Бога».3 Друг Лермонтова А.И.Одоевский в одной из своих элегий писал:
Но в нас порывы есть святые, И чувства жар, и мыслей свет, Высоких мыслей достоянье! В лазурь небес восходит зданье, Оно незримо... В Апостольских «Деяниях» пишется, что «Всевышний не в рукотворенных храмах живет, как говорит пророк: Небо - престол Мой, и земля - подножие ног Моих» (Деян. 7, 48-49). Лишь Давид, обретя благодать пред Богом, молил, «чтобы найти жилище Богу Иакова. Соломон же построил Ему дом» (Деян. 7, 46-47).В стихотворении «Мой дом» (1830) Лермонтов пишет:
Мой дом везде, где есть небесный свод... До самых звезд он кровлей досягает. И от одной стены к другой -Далекий путь, который измеряет, Жилец не взором, но душой. (I, 234)
О.П.Ильинский в статье о «Мцыри» говорит об имперском характере поэмы, связанном с идеей присоединения Грузии, потому в поэме и возникает образ генерала Ермолова. И именно из Египта по «Сказанию о Вавилонском Царстве» приходит на Русь «крабица сердоликовая» с царскими регалиями Навухонадосора: бармами и шапкой Мономаха. В «Сказании о князьях Владимирских» говорится и то, что из этой чаши пил сам император римский Август. Так что эти символы Царской власти связывали Россию и с Египтом, и с по: Московский вестник. 1827. С.32. Римом. Империя подразумевает единую централизованную сильную власть. В «Панораме Москвы» Лермонтов как раз на таких русских правителях и акцентирует внимание: это Петр I , Иоанн Грозный, Борис Годунов. Четвертый столп идеи Империи в отвлеченном смысле - это император Наполеон Бонапарт. Стоит обратить внимание и на строки, выпущенные в советских изданиях сочинений Лермонтова из стихотворения «Опять народные витии...», где самодержавие оценивается Лермонтовым как благо для России.
