Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Типология сюжета и композиционные особенности произведений о Чечне второй половины 1990—2000 гг 22
1. Фактор адресата в структуре повествования 24
2. Способы обозначения повествователя. «Точка зрения» и жанровый аспект 33
3. Сюжетные особенности и основные типы сюжета в рассказе «Ну, ты, мать, даешь», «Готический замок» А. Карасева, повести «Алхан-Юрт», «Взлетка» А. Бабченко, романе «Патологии» 3. Прилепина 57
Глава 2. Типология героев в художественных произведениях о Чеченской войне 1990-2000-х годов 84
1. Типы героев в рассказах о Чечне: герой-саморазрушитель, герой-сумасшедший («Сантуций», «Игорь», «Готический замок», «Мечта», «Неожиданный 87
2. Тип героя в повестях: герой-фаталист, герой-бунтарь, герой-обычный солдат («Алхан-Юрт» (2002), «Взлетка» (2005) Бабченко А.) 96
3. Герой-ребенок в романе «Патологии» 3. Прилепина 105
4. Тип героя в автобиографической повести Садулаева А. «Одна ласточка еще не делает весны»: документалист, сказитель, пророк 111
5. Герой-боец-одиночка в романе Е. Даниленко «Дикополь» 118
Глава 3. Родовые тенденции. Аспекты художественного метода 128
1. Проза и поэзия. Соотношение эпоса и лирики в военных текстах 130
2. Место современной прозы о Чеченской войне в литературном процессе. Фэнтези как «компенсаторный» жанр для текстов военной тематики 138
3. Неонатурализм в современной военной прозе 149
4. Неореалистические тенденции в военной прозе второй половины 1990-ых-2000гг 154
Заключение: 166
Библиография 172
- Фактор адресата в структуре повествования
- Способы обозначения повествователя. «Точка зрения» и жанровый аспект
- Типы героев в рассказах о Чечне: герой-саморазрушитель, герой-сумасшедший («Сантуций», «Игорь», «Готический замок», «Мечта», «Неожиданный
- Проза и поэзия. Соотношение эпоса и лирики в военных текстах
Введение к работе
Данная работа посвящена рассмотрению молодой военной прозы о Чечне второй половины 1990 - начала 2000-х годов. Предметом диссертационного исследования является молодая военная проза о Чечне 1990-2000-х годов. Выбранный хронологический период отражает ситуацию, в военной литературе, созданной молодым поколением. авторов, военнослужащих, побывавших на войне журналистов и участников.
Предметом исследования является проза «военных» писателей. Подчеркнем верность следующего замечания: «<...> у молодого писателя, не несущего в себе «собственной» военной памяти и тем не менее пишущего о тех днях, событиях, людях, свои, не менее сложные проблемы. Прежде всего - литературщина»1.
Целью настоящего исследования является выявление и систематизация основных тенденций военной прозы- о Чечне второй половины 1990-2000-х годов.
Задачи:
Постановка проблемы разграничения текстов художественных и нехудожественных. Отсюда1 следует вопрос о формировании жанровой системы текстов о войне как отдельно существующем феномене современной литературы;
Обозначение типологии сюжета и героев современной военной прозы;
Рассмотрение вопроса, о "художественном методе и литературной традиции, в рамках которых существуют произведения о войне4 современных авторов.
Тексты военной тематики, посвященные Чеченской войне, до
Алексиевич Св. В поисках вечного человека // Мемуары на сломе эпох. Вопросы литературы. 2000. Январь-февраль. С. 33.
настоящего момента не были подвергнуты историко-литературному и литературоведческому анализу, в чем заключается новизна исследования. Объектом исследования стали следующие группы текстов:
Публикации в «толстых» литературных журналах (такие авторы, как А. Карасев2, Е. Даниленко3, А. Бабченко4, Г. Садулаев5, 3. Прилепин6, И: Анпилогов).
«Электронная» литература. «Электронные» тексты представляют собой разнообразный материал, не подвергнутый серьезному рецензированию специальных органов печати. В данном случае наибольший пласт произведений о Чечне обнаруживается-на одном из крупных порталов * . Приблизительное'^количество произведений о Чечне на этом сайте около-400 с постоянным пополнением «виртуальных» страниц.
Александр Карасев родился в 1971 г. в Краснодаре, окончил исторический и юридический факультеты Кубанского государственного университета. Работал слесарем, машинистом насосных установок, охранником. Служил в армии. Ветеран боевых действий в Чечне. С 2003 года постоянный автор толстых литературных журналов. В 2008 году книга Александра Карасёва «Чеченские рассказы» стала «Открытием года» Бунинской премии. Живёт в Санкт-Петербурге (прим. автора).
3 Евгений Даниленко родился в 1959 году. Служил в армии, учился во ВГИКе (мастерская M.M. Хуциева).
Работал водителем, охранником, горняком. Автор книг: "Меченосец", "Осенний каннибализм", "Место под
солнцем", "Бой быков" и др., вышедших в издательствах "Мангазея", "Медиа-Рум". Рассказы печатались в
альманахе "Иртыш", живет в Омске (прим. автора).
4 Аркадий1 Бабченко родился в 1977 г. в Москве. Окончил Современный гуманитарный университет.
Журналист, прозаик, издатель журнала "Искусство войны. Творчество ветеранов последних войн", работает
в "Новой газете". Лауреат премии "Дебют", премии журнала "Новый міф" (2006, 2008), премии английского
ПЕН-центра. Живет в Москве. Одна из последних,повестей «Дизелятник» опубликована в журнале «Новый
мир» №7 в 2008 г. В 2009 году в первом номере вышел цикл рассказов «Маленькая.победоносная война»
(прим. автора).
Герман Садулаев родился в 1973 году в селе Шали Чечено-Ингушской АССР. Отец—Умарали Алиевич, чеченец. Мать — Вера Павловна, терская казачка. В 1989 году поехал в Ленинград поступать в университет с направлением на факультет журналистики от областной молодежной газеты, где публиковал очерки. В последний момент изменил решение и поступил на юридический факультет. Живет и работает в Санкт-Петербурге. В 2006 году вышла книга «Я - Чеченец», сборник повестей, куда вошла повесть, анализируемая в диссертации «Одна ласточка еще не делает весны», первая публикация данного автора в №12 журнала «Знамя» в 2005 г. Также в 2008 году вышел роман «Таблетка», выпущенный издательством Ad Marginem, об офисном работнике и его фантастических приключениях (прим. автора).
Захар Прилепин родился в семье учителя и медсестры. Трудовую деятельность начал в 16 лет. Закончил филологический факультет Нижегородского государственного университета. Служил командиром отделения в ОМОНе, принимал участие в боевых действиях в Чечне в 1996 и 1999 годах. Первые произведения были опубликованы в 2003 году в газете «День литературы». Произведения Прилепина печатались в разных газетах в том числе и в «Литературной газете», «Лимонке», а также в журналах «Север», «Дружба народов», «Роман-газета», «Новый мир». Участвовал в семинаре молодых писателей Москва — Переделкино (февраль 2004 года) и в IV,' V, VI Форумах молодых писателей России в Москве. В настоящее время работает главным редактором регионального отделения «Агентство политических новостей — Нижний Новгород». В 2006 году вышел роман «Грех», а в 2008 г. сборник рассказов «Ботинки, полные горячей водкой. Пацанские рассказы»(прим. автора).
Среди них можно перечислить следующих авторов: К.А. Алексеев, О.В. Бабаков, А.В. Берт, Д. Бутов, А. Воронин, A.M. Дышев, В.А. Загорулько, А.В. Загорцев, A.M. Зарипов, A.M. Казаков, В.И. Лисовой, И. Мариукин, В.Н. Миронов, О.В. Омельченко, М.А. Савельев, В .В. Серков, Н.А. Стародымов, А.Суконкин, Ю.В. Трофимов, Р.Н. Фарукшин, А. Хмурый, СБ. Штинов, С.А. Щербаков, П.В: Яковенко и др.
Разножанровый состав «электронного» творчества позволяет выявить* основные тенденции в «потоке» чеченской военной литературы, например то, что предпочтительной формой художественной «речи» становится'проза. Ряд авторов публиковался в печатных изданиях. Например, роман «Патологии» 3. Прилепина, прежде появившийся как «электронный» текст, был опубликован издательством Ad Marginem в 2004 г., рукопись романа была отослана журналу «Север» в 2002 г.; от портала некоторое времяназад работало издательство Artofwar, прльзователь портала* при желании мог заказать произведения некоторых авторов*через Интернет-магазин. Однако* печатное издание, публиковавшее ранее отдельных авторов, с 2006 іг. стало выпускать альманах «Искусство войны», которое является для авторов настоящего портала новым проектом: За период 2006-2007 гг. было^ выпущено четыре альманаха, в котором размещаются тексты различной-военной тематики не только о чеченской войне, но и о военных событиях в, Югославии, Афганистане, Таджикистане и др. В' диссертационном исследовании большая часть электронной литературы имеет ссылюг на виртуальные источники публикаций, что дает возможность учесть масштаб подобной литературы в несколько сот единиц наименований. Отметим, что печатные издания, как правило, выходят по личному заказу, связь, с заказчиком осуществляется через Интернет.
Позволим себе сделать небольшое отступление и привести основное содержание статьи В. Каганского «Вопросы о пространстве маргинальности» (НЛО, 1999), с целью более точной характеристики места электронной литературы о Чеченской войне в современном литературном
#
процессе и ее особенностей.
С точки зрения В. Каганского, понятие маргинальное предполагает не только осознание субъектом, существующего в пределах определенной границы, своей чужеродности областям и географическим локациям с определенным сформированным типом мировоззрения и образа жизни в социуме, данной общности, но и существование этого субъекта внутри этой общности как аутсайдера или «лишнего человека», что является вторым значением маргинальное. Маргинальна область не только пограничная, но и область, которая только начинает отделяться от базовой, сложившейся и однажды определенной.
Иными словами, если включить в рассмотрение аспект не только
пространственный, но и временной, то маргинал может жить в двух
временных измерениях: ">л
Этап осознания самоизоляции от среды: Рефлексия представляет собой способ маргинального существования - выделение из некой общности на основании избыточного количества субъектов в социальной группе; необходимость расширения границ подразумевает отпадение отдельных единиц от целого. Либо выделение 'данного субъекта из группы происходит по причине наличия фактора отчужденности от любой формы социальной коммуникации, когда носитель отличного от базовой группы мировоззрения без фактора извне становится аутсайдером и сохраняет этот статус в любой области, в том числе и пограничной, существующей между определенными исторически сложившимися границами.
Этап образования межграничной общности на основании общих признаков выделения из немаргинальных сред: Межграничная область подвижна и несамостоятельна. Она зависит от того, что происходит за ее границами и существует как временная форма объединения «выпавших» субъектов. Отличительный признак этой среды в ее непостоянстве и нацеленности на последующее поглощение новым ареалом обитания. В сущности, это область потенциального производства новых границ или их
смещений, трансформаций для того, чтобы пересечь маргинальную границу и влиться, в городскую или сельскую среду, стать, центром; либо создать новое сообщество, социальную группу,, которая; будет функционировать* замкнуто и в конечном счете, окажется вновь на этапе 1, где будут выделяться;уже другие маргинальные среды или периферийные области. ,
Если применять понятие маргинальности в рассмотренном качестве: к литературе о Чечне, TOj разумеется; при обозначенном пространстве, как печатном, так и виртуальном военная литература маргинальна, ибо существует в виртуальных границах, в переходной области; функционирования литературы.
Авторы? произведений о войне: как- часть, социума? тоже: занимают маргинальную позицию; так; какчсо своимг военным опытом- не находят соответствующей социальной поддержки, не осознают себя: частью? гражданского общества. Однако; они существуют внутри; его границ,, ш виртуальная, форма объединения* устанавливает иную; географию; чем города на карте. Публикации произведений в Интернете: не * требуют указания на-местожительство авторамтип той среды,,в которошэтот субъект чувствует себя маргиналом. Поэтому многие авторы не определяют себя, как; жителей тех или иных областей, что при разговоре о маргинальности вовсе не требуется; Локализовать текст и идентифицировать эту маргинальную группу в географическом отношении^ невозможно в-» силу универсальной формы маргинального существования, которую нашли данные субъекты в; пространстве Интернета. Коммуникационная среда, определяющая себя через отношение к Чеченской войне и антиправительственные настроения -то; что является сплачивающей идеей-основанием, для формирования данной общности. Следовательно;, маргинальная* литература: остается-неизвестной широкому кругу читателей. В> сущности,, она: может быть названа «потаенной; литературой»7, а, виртуальная форма ее существования? маргинальной областью; в которой тип сообщества — военные писатели —
7 Кузьмин Д.В. Литературный процесс в Интернете и проблема потенности // Потаенная литература:
Исследования и материалы. Вып. 2. Иваново, 2000. С. 258 -.262.
чувствует себя наиболее автономно и независимо.
Актуальность работы'состоит в том, что военные произведения о Чечне представляют интерес для фиксирования текущего состояния литературного процесса, указывают на особые, отличные от литературы, постмодернизма, мировоззрение и стиль. Например: 1. Наличие единоличного автора текста, который является носителем одной точки зрения; 2. Отсутствие отсылок к чужим цитатам, интертекстуальности; 3. Отсутствие соблюдаемого постмодернистами постулата о- неизбежности пародийного модуса повествования как единственно возможной экзистенциальной позиции серьезного художника; также не обнаруживается деконструкция, позволяющая понять фиктивный характер языкового сознания или же эклектизм, когда закрепляется бездумное потребительское отношение к искусству8.
На злободневность «чеченской» темы и публицистики указывает главный редактор журнала «Вайнах» М. Ахмадов; отмечая недостаток работ по анализу подобной художественной' литературы, он пишет: «В. своих публикациях в нашем журнале историки, этнографы, философы, психологи пытаются ответить на вечные для чеченцев вопросы: почему чеченский народ вынужден периодически (раз в 50 лет) переживать социально-культурную катастрофу? В чем кроются причины? Они внутри самого народа или вовне? Или и там, и- тут? Как отражаются регулярные экстремальные ситуации на психологии, нравственности народа? Какие уроки необходимо извлечь из случившегося? Что должно явиться духовным приоритетом для народа ("национальная идея") на данном этапе? Каковы были эти приоритеты в прошлом?.. Иногда встречаются вдумчивые, аналитические статьи отдельных авторов, но, к нашему сожалению, многие публикации носят журналистский, описательный характер, другие представляют собой научные статьи, необходимые их авторам для защиты диссертаций. Однако острая проблематика ни в коем случае не должна стать
Основные положения постмодернизма заимствованы из книги И.П. Ильина «Постмодернизм от истоков до конца столетия: Эволюция научного мифа». М.: Интрада, 1998. 227 с. (прим. автора)
самоцелью издания. Главное в литературном журнале все же не социально-политическая проза, а художественно-содержательные произведения»?.
На текущий момент нет монографий, посвященных литературе о Чечне указанного периода, однако имеется ряд публикаций, которые можно подразделить на две группы:
1. Литературно-критические статьи (их меньше всего опубликовано). Главной темой статей является анализ проблематики отдельных произведений, в- частности,, романа 3: Прилепина «Патологии», рассказов А. Карасева, повестей А. Бабченко10. Авторы уделяют внимание тематике, средствам создания образа1, главных героев; ключевым! мотивам, однако не- проводят системного анализа признаков* военной прозы, часто' отмечая! внелитературную значимость- подобных произведений. Критики указывают на новизну и. актуальность темы о Чеченской войне, однако часто упрекают писателей за- малый вклад в развитие этого- направления художественной прозы. По нашему наблюдению электронная, литература полностью исключена из рассмотрения критиков. Также в эту группу можно^ отнести статью «Круглый стол. Мемуары на сломе эпох», опубликованную в журнале «Вопросы, литературы» (2000, №1), в которой ставится* вопрос о жанре мемуарной литературы, опричинах ее возрастающей популярности и о роли мемуаров.в передаче мыслей и чувств человека, пережившего войну. В то же самое время все участники дискуссии приходят к выводу о неустойчивости границ между мемуарами и литературой, о близости мемуаров художественной литературе, о необходимости проведения дальнейшего анализа современной' ситуации, сложившейся вокруг мемуарной литературы, что дублирует вопросы, поставленные нами при изучении военной прозы о Чечне. Отдельным проблемам текстов о Чечне посвящены также статьи В. Пустовой, А. Рудалева, Е. Дубина, Ві Дегоева,
Ахмадов М. Литературные журналы - реальность и перспектива // Дружба народов.2007. №4. С. 186.
Пустовал В. Человек с ружьем: смертник, бунтарь, писатель // Новый мир. 2005. №5. С. 152 - 173; Рудалев А. Обыкновенная война. Проза о Чеченской кампании // Москва. 2006. №4. С. 200-210.
Бондаренко В., С. Белякова, М. Аджарова и др. Примечательно, что авторы не ведут дискуссий и не вступают в яростную полемику. Причина заключается в слабой изученности военной темы и собственно литературы о Чечне.
2. Публицистика. В эту рубрику попадают все материалы, относящиеся к освещению войны как социально-исторического явления, авторы статей выказывают недовольство современной политикой; общественно-политическая тематика статей дает представление о том, что Чеченская война - нерешенная и наболевшая проблема для общества и государства; также затрагивается проблема мирового терроризма и религиозных движений. Иногда в качестве исторических документов авторы статей используют произведения о Чеченской войне. Например, Г. Зверева в статье «Работа для мужчин? Чеченская война в массовом кино в России»11 приводит отрывок из романа В. Миронова «Я был на этой войне» (1995) как источник достоверных сведений о трагичности переживаний участника войны, что противопоставлено массовой продукции произведений о Чечне, когда «<., .> производители популярной литературы, коммерческого кино и телесериалов в большинстве своем предпочитают высказываться в.пользу Войны, отказываясь от потенциальных возможностей массовой культуры продуцировать позитивную поликультурную дидактику и содействовать созданию толерантных моральных установок в обществе, где бытуют и укрепляются ксенофобия и шовинизм»12. Среди авторов "- публицистов выделяются: А. Политковская М. Мамулашвили, С. Есин, Суровцев Ю., П. Вайль, Я. Гордин, Д. Урнов, Гусейнов В., С. Маркедонов, М. Фейгин, А. Латынина, Ф. Балаховская, И.Смирнов, Л. Гудков, М. Рощин, А. Черкасов, В. Малахов, Б. Руденко, Монахов В. и др.
Зверева Г. Работа для мужчин? Чеченская война в массовом кино в России. Неприкосновенный запас.
2002. №6. russ.ru/nz/2002/6/7ver html
12 _ Там же.
/ .111.1
Среди диссертаций, посвященных военной литературе, защищенных после 1999 года, следует отметить работу В.И. Шульженко «Кавказ в русской прозе второй половины XX века: проблематика, типология персонажей, художественная образность» (2001).
По замечанию современных исследователей, «сегодняшние авторы "военной" прозы максимально деидеологизируют битвы», сосредотачивают свое внимание на изображении человека войны, а войну рассматривают как «махину античеловеческого»13. Проводится мысль о том, что современная военная проза продолжает традицию изображения войны у В. Некрасова в повести «В окопах Сталинграда» (1946): «Некрасов разворачивает динамику войны в наибольшем отдалении от развития личности главного героя. Война у него не очеловечена, не одушевлена романтическим восприятием какого-нибудь юноши, мечтающего о геройстве во славу страны, или мудростью советского командира из старого фильма. Война в изображении Некрасова обытовлена, бестолкова, нескончаема»14. Отечественная литература о второй мировой войне ставит проблемы близкие иностранным военным писателям того времени. Определение «потерянное поколение», данное Г. Стайн, в свете рассматриваемых общих черт литературы Отечественной и Чеченской войн, отчасти может быть применимо и к писателям 1990-ых-2000 гг.
При сопоставлении «военных» писателей «потерянного поколения» с поколением современных писателей, пишущих о Чеченской войне выявляется как ряд общих признаков, так и своя специфика: 1. «Война предстает в произведениях "П.п.15" либо как непосредственная данность с обилием отталкивающих подробностей, либо как назойливое напоминание, бередящее психику и мешающее переходу к мирной жизни»16. В современных текстах о войне доминирует мысль о противоестественности войны и невозможности начать' мирную жизнь, получив болезненный
13 Пустовал В. Человек с ружьем: смертник, бунтарь, писатель. С. 153.
14 Там же. С. 152.
«П.п.» - сокр. потерянное поколение(прим. автора).
Мулярчик А.С. Потерянное поколение // Литературная энциклопедия терминов и понятий под ред.
Николюкина А.Н. М., 2001. С. 772. iak,
военный опыт; 2. «"Потерянные" не просто внимают натуралистически воспроизведенным ужасам войны и пестуют воспоминания о ней (Барбюс А. Огонь, 1916); Селин Л. Ф. Путешествие на край ночи, 1922), но вводят полученный опыт в более широкое русло человеческих переживаний, окрашенных своего рода романтизированной горечью»17. Действительно, в современной прозе о войне авторы адресуются к миру чувству, переживаний более, чем к миру мыслей, идей. Вместе с тем назвать эти переживания «окрашенными романтизированной горечью» нельзя. Интенсивность переживания тероя современной-военной прозы не является отличительным признаком его мировосприятия. Также пестуемые героями книг «потерянного поколения» высшие ценности такие, как «искренняя1 любовь» и «преданная дружба»-,4 не образуют системы^ нравственно-этических координат для героев военной прозы.
Также следует оговорить, что молодые писатели пишут иначе, чем «зрелые», «профессиональные» авторы: Например, в> романе А. Проханова «Чеченский блюз»19 сюжет двулинейный: одна линия — традиционная в-, произведениях о Чечне молодых прозаиков — взятие Грозного и удержание линии обороны, которые превращаются в героическое сопротивление превосходящему по силе и числу противнику; и нетрадиционная — интриги крупных капиталистов, заинтересованных в добыче нефти на Кавказе и продумывающие заговор против силовиков, чтобы захватить власть- в стране. Провал молниеносной войны в Чечне выгоден банкирам, так как начало войны и ее затяжной характер дискредитируют правительство, которое в случае неудачи отстранит неугодных людей из оборонного министерства и, возможно, со временем освободит место участникам банковского заговора. Эта сюжетная линия слабо проявлена в произведениях молодых авторов. Молодые военные писатели не стремятся занять позицию наблюдателя за целой страной. Их внимание сосредоточено
17 Там же.
is ^ с;
Там же.
[9 Проханов А. Чеченский блюз. М.: Амфора, 2002. 314 с.
на изображении внутреннего мира отдельного человека на войне; психологическое раскрытие главного героя- для них первостепенно, анализ политической ситуации сводится к спору о патриотизме и трагическому осмыслению своей ненужности государству.
Для авторов актуален сам момент воспроизведения пережитой ситуации, воспоминание оказывается сильнее по своим функциям «искусственного» организатора повествования (вымышленные события, придуманная фабула с четкой кульминацией и развязкой). Так, совершенно несопоставимыми оказываются рассказ «Кавказский пленный» Вл. Маканина (1994), предчувствовавшего будущий военный конфликт, но придумавшего ситуацию с чувственным влечением героя Рубахина к прекрасному пленному чеченцу, и ситуациями пленения в рассказах о Чечне молодых авторов: герои без промедления убивают «чехов» при попытке к бегству (рассказы А. Бабченко); тема красоты, побеждающей войну, не затронута ни одним из писателей. Примечательно, что в* 2008 году выпущенный В. Маканиным роман «Асан»20, был жестко раскритикован. А. Бабченко, участником боевых действий, писателем и редактором альманаха «Искусство Войны», утверждавшим' в своей статье «Фэнтези о войне на тему "Чечня"», что «война страшна не тем, что там отрывает руки-ноги. Она страшна тем, что там отрывает душу. Налет цивилизации очень тонок, и способность чувствовать красоту (навык под огнем абсолютно бесполезный) уходит первой и возвращается одной из последних спустя года»21. Также писатель добавляет: «Погибшие люди - не тесто для выпекания литературных пирожков», этой фразой намечая симптоматичную границу между военнослужащим и гражданским писателем.
Основные положения, выносимые на защиту:
* Герои* военной прозы второй половины 1990-2000х гг. сосредоточены на проблеме сохранения личностного начала, целостности
У!П_
Маканин Вл. Асан. М.: Эксмо, 2008.480 с.
Бабченко А. «Фэнтези о войне на тему "Чечня"» //
сознания. Решение вопросов экзистенциальных оказывается важнее моральных.
В произведениях о войне описание, лирические отступления являются-доминирующей составляющей повествования.
В избираемой авторами жанровой системе доминируют жанры автобиографической прозы: мемуарно-автобиографическая повесть («Одна ласточка еще не делает весны» Г. Садулаева»), лирическая повесть («Алхан-Юрт» Бабченко А., документальный роман («Патологии» 3. Прилепина), очерк, репортаж (рассказы А. Карасева, например, «Мечта»).
В нехудожественных жанрах выявляется встречная- тенденция-литературы исключительно мемуарного4 или дневникового характера обращаться' к художественным приемам; что приближает ее к художественной прозе («Уроки армии и войны или хроника чеченских будней. Из дневника солдата-срочника» И. Анпилогова).
Все произведения о войне подчинены- центральному сюжету о смерти, который состоит преимущественно из трех сюжетных ситуаций: а) участие в боевых действиях; б) наблюдение за ходом военных действий; в) возвращение в мирную жизнь
В ситуации участия в боевых действиях фигурирует герой-философствующий бунтарь, либо герой-фаталист, слепо следующий «онтологической» необходимости воевать, либо боец-одиночка, совершающий «непарадные» подвиги ради собственного спасения, а не только из-за соображений воинской чести.
В ситуации наблюдения за ходом военных действий возникает тип
сказителя, рассматривающего военные события как часть национальной
мифологии, либо обычный солдат, зависимый от социальных
обстоятельств, заложник государственной политики, т.е. социально
детерминированный герой. wk-
В ситуации возвращения с войны герои либо сходят с ума - герои-сумасшедшие, либо разрушают себя - саморазрушители (ни одна из
традиционных романтических категорий двоемирия - детства, любви, идеального мира небесного — не предотвращает распада личности), либо возникает тип «документалиста», восстанавливающего картины пережитого часто с введением натуралистических описаний смерти.
Объединяющим для всех типов героев психологическим типом героя является «уставший р г б в н о к». В сюжете о смерти главным героем является взрослый-ребенок.
Типы взаимодействия между автором и читателем различаются в текстах художественных и нехудожественных. В роли имплицитного читателя' выступает аудитория, которая нуждается в грамотном информировании о' происходящих военных исторических событиях. Как только автор ставит перед собой публицистическую задачу, текст превращается в репортаж, в нехудожественный, где коммуникация с читателем является ожидаемым и необходимым условием его создания.
В художественных текстах читатель рассматривается- автором как враждебная социальная единица - гражданское население, которое никогда8 не принимало участия в боевых действиях, отсюда не может воспринять передаваемый опыт как через литературу, так и через любую другую форму социальной коммуникации. Либо читатель - это аудитория обывателей, которая уже привыкла к определенному восприятию войны через сюжеты массовой литературы и образы масс медиа. Формой* «борьбы» с читателем обоих типов становятся риторические обращения, метатекст; или иронические описания смерти, карикатуры на «официальных» масс-медиа героев - спецназовцев.
В современной военной литературе в содержательном плане отсутствует идея патриотизма, патриотического подъема. Официальный патриотизм, который востребоваш в-массовой литературе, противопоставлен патриотизму «личному», выраженному в чувстве любви к «малой» родине'. семье, друзьям, соратникам.
Литература фэнтези выполняет «компенсаторные» функции по
'Ml'
отношению к военной литературе, она является романтизированной, авантюрной и героической. В военной прозе отсутствует положительный герощ так как нет четко обозначенного образа врага или зла, она не романтизирована, не вымышлена, отличается автобиографичностью. Как следствие вторым центральным сюжетом военной литературы становится сюжет о памяти: когда рассказчик- воспроизводит различные воспоминания, объединенные темой войны, любви и детства, а главным героем становится ребенок, лишенный каких-либо черт героев эпоса, что, напротив, характерно для системы персонажей фэнтези.
Литература о Чеченской войне продолжает, с одной стороны, как традиции модернистские, так и неореализма. В частности, использована характерная для неореализма бергсоновская модель построения времени (впоследствии сформулированная! Э.Гуссерлем как феноменологическая): оно субъективно, и действие развертывается в непосредственном восприятии момента, выхваченного из памяти рассказчика.
С другой стороны, произведения о Чечне наследуют традиции реализма. В них обнаруживается 11 фактографичность, натуралистические элементы, делается акцент ; на воспроизведении объективной-действительности. Однако вместе с тем, эти произведения отличаются документальным характером и приближаются к нехудожественной прозе, что дает основание для выделения документального реализма максимально приближенного не только в содержательном, но и в жанровом отношении к жизненному потоку.
Методика и исследования: предполагает анализ, учитывающий историко-литературный, типологический, структурный аспекты изучения-художественных и нехудожественных текстов в соответствии с поставленной задачей.
Методологический подход: к исследованию типологии сюжетов, героев, жанрово-родовой специфики, художественного метода, специфики авторского голоса, читательского восприятия, представлен в трудах У.К.
Абишевой, С.С. Аверинцева, Р. Барта, М.М Бахтина, С.Н. Бройтмана, А.Н; Веселовского, Е.М. Мелетинского, В.В1 Виноградова., Г.Л. Нефагиной, Б.А. Успенского, В.Е. Хализева, И.С. Скоропановой, М.Н. Эпштейна, и др.
Структура* работы. Диссертация состоит из трех глав, каждая из которых подразделяется на параграфы, введения, заключения и библиографии.
Первая глава «Типология сюжета и композиционные особенности* произведений о Чечне второй половины 1990-2000 гг.» посвящена рассмотрению произведений художественной и нехудожественной прозы с целью особенности сюжетного повествования современных военных текстов. Параграф первый «Фактор адресата в структуре повествования» рассматривает взаимоотношения-между автором текста и реципиентом исходя из представления об «идеальном» читателе в художественном тексте; тип этого взаимоотношения принципиально иной в текстах нехудожественных. Использованы положения рецептивной эстетики для выявления типовой «коммуникации»» между автором и его- адресатом. В' параграфе втором «Способы обозначения повествователя. Точка зрения^ и жанровый аспект» анализируются пересечения «полей» художественной и, нехудожественной прозы. Точка зрения в повествовании обуславливает наличие «смешанных» жанров, где художественная проза тяготеет к документальной, и наоборот, документальная проза содержит в себе признаки художественной. Третий параграф «Сюэюетные особенности и основные типы сюжета в рассказе («Ну, ты, мать, даешь», «Готический замок» А. Карасева), повести ( «Алхан-Юрт», «Взлетка» А. Бабченко, романе ( «Патологии» 3. Прилепина) рассматривает содержательный и формальный аспекты сюжетосложения в произведениях различных повествовательных форм. Устанавливается- типологическое сходство .с лирической структурой, выделяются функции лирических и сюжетных мотивов. В конце главы приводится таблица с суммированными признаками сюжета и композиции в военных текстах второй половины 1990-2000 гг.
Во второй главе «Типология героев' в* художественных произведениях о чеченской войне 1990-2000-х годов» приведена классификация героев «военных» произведений рассматриваемого периода. В основе типологии лежит принцип выделения главных героев; типов рассказчиков, так как система персонажей не сформирована и не является, составной частью сюжета. Каждый тип героя представлен в отдельном параграфе. Особенностью типологии является то; что мы опираемся на отдельных авторов, которые выделяются на общем фоне яркостью художественных образов и могут быть подвергнуты процедуре классификации. Ряд авторов расширяется за счет схожих тенденций, изображения «военного» человека-у авторов «второго» ряда (электронная литература), однако выделенные типы индивидуализированы и являются* часто личным открытием в творчестве избранного «журнального» писателя. Таким образом, в первом параграфе «Типы героев в рассказах о Чечне: герой-саморазрушителъ, герой-сумасшедший ("Сантуций", "Игорь", "Готический замок", "Мечта", "Неожиданный поворот" и др. Карасева А.)» в творчестве одного автора выделяется два типа героев в соответствии с типом сюжетной ситуации возвращения с войны. Во втором параграфе «Тип героя в повестях: герой-фаталист, герой-бунтарь, герой-обычный солдат ("Алхан-Юрт" (2002), "Взлетка"'(2005)Бабченко А.)» герой оказывается в ситуации столкновения со смертью, или в конфликте, который раскрывается в одних произведениях как метафизический; война — это неподвластная человеку стихия, воплощение хаоса, отсюда развивается конфликт внутренний, а не внешний, или же«конфликт со смертью перерастает во. внешний конфликт, и в результате интроспективный взгляд героя, меняется, в сторону объективного, смерть является как бытовым событием, так и социальным злом. Следовательно, типы «герой-фаталист» и- «герой-бунтарь» относятся к тому герою; который участвует во внутреннем конфликте, а тип «обычный солдат» формируется в рамках внешнего конфликта, когда герой социализируется, а война показана как феномен
общественный.
Третий параграф «Герой-ребенок в романе "Патологии" 3. Прилепина: герой-ребенок» посвящен рассмотрению типа героя в романе 3. Прилепина, который, по нашему мнению, является носителем нового типа мироощущения на войне. Детство воспринимается как категория спасительная, а мотивы детского неведения, инфантильности, беззаботности и беспомощности становятся ключевыми для раскрытия образа героя в романе данного автора.
В четвертом параграфе «Тип героя в автобиографической повести Садулаева А. "Одна ласточка еще не делает весны»: герой-документалист, герой-сказитель, герой-ребенок-пророк"» автор обращается к трем типам описания действительности. В зависимости от того, является ли повествование о событиях мифологизированным, или документальным (исторической справкой), или фактом личной биографии, соответственно меняется и тип рассказчика. Ребенок-пророк появляется сначала в «биографическом» материале, рассказчик в раннем детстве предчувствовал и предсказал войну. Однако детство выступает как единственно возможная форма существования для рассказчика на протяжении всего повествования. Отношения с родиной предстают как отношения между «мальчиком» и «мамой», позиция эмигранта превращает героя в «вечного» ребенка-сироту, разлученного с матерью-родиной.
Пятый параграф «Герой-боец-одиночка в романе Е. Даниленко "Дикополь"» посвящен выявлению- типа героя, пародирующего героев массовой литературы в жанре боевика. Отдельно рассматривается используемый автором прием иронии. В конце главы сделаны выводы о том, что концептуальным героем всех произведений о чеченской войне, который не зависит от типа сюжетной ситуации, а представляется типом психологическим, является тип уставшего ребенка. Сделанные выводы обобщены в итоговой таблице, включая все рассмотренные выше произведения и типологию героев.
Третья глава «Родовые тенденции. Аспекты художественного
метода» состоит из четырех параграфов. В первом параграфе «Проза и поэзия. Соотношение эпоса и лирики в военных текстах» рассмотрен вопрос о соотношении эпоса и лирики в литературе о Великой Отечественной войне, делается вывод о лирическом характере современной прозы о Чечне и преобладании прозаических текстов над поэтическими.
Второй параграф «Место современной прозы о Чеченской войне в литературном процессе. Фэнтези как "компенсаторный" жанр для текстов военной тематики» посвящен рассмотрению произведений о Чеченской войне при сопоставлении с массовой литературой, где при общности сюжетных ситуаций «срабатывают» разные принципы сюжетосложения и формируются совершенно различные типологии героев. Параграфы третий «Неонатурализм в современной военной прозе» и четвертый «Неореалистические тенденции в «чеченской» военной прозе второй половины 1990-ых — 2000 гг.» нацелены на решение вопроса о художественном методе при анализе современных произведений о Чеченской войне. Приводится сопоставительная таблица, в которой отражены результаты сравнительного анализа двух методов применительно к чеченской прозе. Выявляется две тенденции в современной военной литературе. Первая тенденция неореалистическая, с характерным для неореализма типом мировоззрения (бергсоновская модель времени). С другой стороны, существует ряд текстов, которые близки реализму; они отличаются жанровыми особенностями, сближающими художественную прозу с документальной, что дает основание для введения термина «документального» реализма, позволяющего разграничить произведения, где автору вменяется «идея "имманентного" авторства, т.е. возможности и необходимости читательской "Ип исследовательской реконструкции "организующей художественной воли" из состава и структуры созданной ею эстетической реальности (классический реализм)»22, и те произведения,
Прохоров Е. И. Автор //Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2001. С. 17.
когда мы имеем дело с «концепцией гения (предромантизм и романтизм), уподобляющей личность автора - в единстве биографической и эстетической ипостаси - Богу-творцу, где произведение — одна из возможных (потенциально бесконечных реализаций индивидуальной творческой силы)» 23, в которых реконструкция из реальности невозможна. Только, разумеется, автор не носитель романтического мировоззрения и проза не романтизирована, что составляет ее специфику и указывает на новый тип литературы.
Практическая значимость диссертации определяется возможностью использования ее содержания и результатов в процессе формирования целостного представления о современной прозе о Чечне. Материалы исследования могут быть использованы для подготовки лекций по истории русской литературы XX-XXI века, а также спецкурсов и спецсеминаров, посвященных рассмотрению военной прозы о Чечне второй половины 1990— 2000-х годов как феномена современного литературного процесса, а также изучению ее основных тенденций и типологических особенностей.
В Заключении подводятся итоги, формулируются выводы.
Апробация работы
По теме работы были сделаны публикации, проведены семинарские занятия.
Там же.
Фактор адресата в структуре повествования
Н.А. Николина в книге «Поэтика русской автобиографической прозы»-отмечает, что «"я" повествователя расслаивается на "я" описывающего субъекта и "я" - объект описания»27. Верен ли принцип такого расслоения авторского «я» в прозе о войне? Например, С. Алексиевич в статье «В1 поисках вечного человека» несколько расширяет .функции рассказчика: «Собственно воспоминания — это портрет души-. Мне нужен двойной портрет: человек в своем времени и вечный человек. Человек войны, человек эпохи Сталина .. . как раз этого вечного человека мало в нашей документальной литературе» . С. Алексиевич формулирует принцип рассмотрения героя ВОЙНЫ с точки зрения постороннего наблюдателя. В данном случае к таким произведениям, в ТОМІ числе «У войны не женское лицо» (1985), применима характеристика ля как объект описания», однако она несколько усложнена авторскими импликациями. В чем они заключаются, можно увидеть в той же статье чуть дальше. «Мне нужен факт, работающий как знак, ищу рассказчиков обычных (по судьбе), так как мошгерой — маленький человек, но необычный или скорее неординарный в эмоциональном плане, с которым происходит сотворчество; Мне нужна размышляющая душа»29. Автор выступает в роли селекционера, собирателя, летописца, он не заостряет внимание на собственном внутреннем опыте, а отсылает читателя к чужому переживанию. Вместе с тем, процесс выбора фактов осуществляется в сотворчестве, ибо наблюдатель и собиратель не просто фиксатор событий, а сотворец, таким образом, автор выступает и как «я», описывающее себя как объект, и он же вводит рассказчиков, выступающих как субъекты своего «я».
Подобная сложность кажущаяся и неизбежна при обращении к современным текстам военной тематики, ибо опыт войны передается непосредственно через автора, субъекта военных действий, или через посредство сторонних наблюдателей, которые привносят свидетельства, углубляют содержательный пласт за счет «чужой» речи (здесь уместно упомянуть о другой работе Св. Алексиевич «Цинковые мальчики»30, об ужасах афганской войны). Учитывая последние выводы, высказанные об эволюции автобиографических жанров, можно объединить эти две разновидности в разговоре о военной прозе и привести слова Е. Гречаной: «Мы полагаем, что если автобиография что и отражает, то, прежде всего, усилия автора по созданию собственного образа и собственной версии своей жизни».
Следовательно, военные тексты подразделяются на две категории. С одной стороны, мы имеем дело с репортажными текстами, авторы этих текстов - летописцы, хроникеры, или собиратели фактов, историй, документов. Так, в качестве примера можно привести дневниковую прозу Св. Алексиевич «У войны не женское лицо», выходящую за рамки указанного нами исторического периода, но важную для нас, так как это одно из первых произведений, в котором представлен женский взгляд на Отечественную войну32 (1985), а также П. Вайля «Беспокоящий огонь»33 (1995), А. Политковской «Вторая чеченская»34 (2002), Мамулашвили Н. «Моя чеченская война. 94 дня в -плену»35 (2006), И. Анпилогова «Уроки армии и войны или хроника чеченских будней. Из дневника солдата-срочника»36 (2002). Названные авторы занимают активную позицию по отношению к вставным элементам текста, рассказчикам и вольны вносить собственные корректировки, поправки, комментарии, осуществлять редактуру событийного ряда, и выражать свой субъективный взгляд, оставаясь при этом наблюдателями.
С другой стороны, тексты собственно авторские, субъективные, в которых повествование ведется от первого лица, герои которых - участники боевых действий; рассказчик выступает художественным двойником автора. Здесь уместно сослаться на работу Успенского Б.А., который ввел в научный оборот понятие синхронной точки зрения рассказчика. Он говорит о «позиции непосредственного наблюдателя, который незримо присутствует в описываемой сцене и как бы ведет синхронный репортаж с места событий»37. Отметим данную «точку зрения» повествователя в ряде произведений, таких, как «Одна ласточка еще не делает весны» Г. Садулаева38 (2005), «Патологии» 3. Прилепина39 (2002), «Щенки и псы войны» С. Щербакова40 (2005), «Алхан-Юрт» (2002)41, «Взлетка»42 (2005) А. Бабченко, некоторые рассказы А. Карасева43 («Сантуций», «Готический замок», 2004) и др. В данном -случае репортажность уступает место монологичности, так как в репортаже главное - донести фактографическое описание ужасов войны, вызвать читательскую реакцию, репортаж диалогичен, его задача направить слово на определенный рецептивный опыт слушателя.
Таким образом, у репортажа как медиального жанра, безусловно, есть коммуникативная функция, в то время как исповедально-дневниковые повествования от первого лица представляют собой интровертную прозу; оно направлено на себя, герой, как правило, потерял связь с социумом, он оторван от национальных корней, он антикоммуникативен; письмо — это продукт мысли человека, получившего психологическую травму, поэтому документальная основа подобных произведений может быть трактована как терапевтическая попытка «заговорить» свое настоящее, текст выступает как форма излечивания душевных и физических ран. Возможно, уместно соотнести такой тип авторской речи с внутренней речью, типологию которой рассматривается Выготским Л.С. в работе 1934г. «Мышление и речь». Выготский впервые обозначил феномен порождения мысли как внутреннюю речь, нацеленную на противостояние акту воспроизведения мысли как таковой, то есть спору мысли, не участвующей в актуализации за счет языковых средств, и мысли, которая приобретает семантическую и грамматическую оформленность. Именно на стыке двух состояний мысли и рождается «внутренняя речь».
Например, в рассказе Попова К. «Зиндан»44 герой задает себе риторические вопросы, однако читатель выключается из возможных «виртуальных» собеседников. Герой погружен в свою документальную реальность, и его вопросы, учитывая общий тон безнадежности и неизбежности происходящего, на наш взгляд, являются не просто приемом, но и психологической формулой самоуспокоения, самоконтроля, когда сознание военного человека продолжает жить в пределах нормы несмотря на окружающий абсурд бытия: «Неужели для опознания простой истины: "чужой войны не бывает", — нужно дождаться прихода бородатых мужиков с повязками и автоматами к тебе домой? Или того, чтобы соседний дом взлетел на воздух?.. Чудны дела твои, Господи...
Способы обозначения повествователя. «Точка зрения» и жанровый аспект
Термин нарративной? топологии; предполагающий способы обозначения повествователя; был введен впервые немецким исследователем О. Людвигом в конце XIX века. Существует несколько систем разновидностей повествовательных форм, тщательно1 разработанных учеными разных стран П. Лаббоком59, Н.Фридманом60, который продолжил концепцию «точки зрения», заложенной Лаббоком, Э: Лайбфридом61, В. Фюгером62, разработавшим двенадцатичленную классификацию нарративных типов. Мы же опираемся на традиционную классификацию «точек зрения» Б;А. Успенского, рассматривающего произведение в пяти планах: пространственном, идеологическом, временном, языковом и перцептивном.
В предыдущем параграфе мы упоминали о доминирующей форме первого лица единственного числа для большинства повествований о войне, однако необходимо расширить и углубить разговор о функции различных типов повествований в военной" прозе последних лет. На напг взгляд, жанровая структура произведения усложняется за счет полифункциональности используемых в нем местоимений. Также нам важно показать, насколько авторское «я» управляет повествованием и синхронное, непосредственное восприятие господствует на протяжении всего текста, порождая жанровые трансформации. Именно с этой целью анализируется ряд произведений, в которых с наибольшей четкостью прослеживаются проблемные жанровые взаимодействия и пересечения» «полей» художественной и нехудожественной прозы. Рассмотрим следующие произведения: И. Анпи логов. «Уроки армии и войны или Хроника чеченских будней. Из дневника солдата-срочника» (2002); С. Щербаков. «Щенки и псы войны» (цикл рассказов) (2004); В. Миронов. «Я был на этой войне. Чечня-95» (2004); Е. Даниленко. «Дикополь» (2002) . Г. Садулаев. «Одна ласточка еще не делает весны» (2005).
Обратимся к сопряженной с понятием «точка зрения» проблеме источника повествования, формально — к проблеме выбора личных местоимений. Как мы уже заметили, одно и то же местоимение отражает отношение «писатель — читатель». Обобщающую функцию выполняет личное местоимение первого лица множественного числа, маркируя дистанцию между повествователем и читателем.
Иная функция «мы» как выражение определенной «точки зрения» реализована в произведении И. Анпилогова «Уроки армии и войны или Хроника чеченских будней. Из дневника солдата-срочника». Нам важна не столько повествовательная функция «мы», сколько психолингвистический аспект проблемы. Почему автор прибегает к такой форме выражения «точки зрения»? Отчего зависит выбор местоимения? Именно местоимения маркируют «формальную» художественность текста. В «дневнике солдата-срочника» автор использует первое лицо множественного числа для того, чтобы отождествить себя с народом, с юношами, попавшими на войну по случайности или глупости. По классификации Николиной в данном тексте «мы» выполняет функцию «указания на весь национальный коллектив»64. Категория «мы» типизирует изображаемую действительность, в частности военную ситуацию. В этом случае типизация - это авторская установка военного человека, чей уникальный опыт встречи со смертью пропускается через народное сознание. Однако наряду с обобщающей функцией в «мы» заключена и иная мотивировка, выбор «мы» как субъекта и одновременно объекта повествования есть форма психологической защиты автора как героя, участника военных событий,1 которая на подсознательном уровне если не приводит к дистанцированию от событий, то к снижению порога чувствительности, ослаблению остроты восприятий. Учитывая масштаб и глубину личных переживаний человека на войне, можно сказать, что повествование от лица «мы» выводит текст из ряда личных воспоминаний, автобиографических измышлений на уровень более сложный, неоднозначный в жанровом аспекте. «Мы» как точка зрения в «дневнике солдата-срочника» Анпилогова дает основание поставить вопрос о литературной и фольклорной традиции, с одной стороны, и о новом типе народного героя, с другой стороны, в нехудожественном произведении. Эпическое начало в дневниковой прозе выводит текст на уровень почти литературного произведения - сказа. Традиционно сказ понимается как специфическая установка на чужую речь или как установка на устную речь. За сказ считаем нужным принять особую форму прозаического повествования с установкой на чужую устную речь. Как отмечает Е. Скороспелова, характеризуя сказ конца 1910 — начала 1920-годов XX века: «Сказ и сказовые формы повествования явились формой внимания к "чужому" слову, "чужому" сознанию. Выйдя "на улицу", столкнувшись с "вавилонским столпотворением" речевых стилей, проза не могла пройти мимо возможности вобрать в себя языковую стихию, запечатлеть "переселение" и "смешение" языков: языка лозунга, военного приказа, народного митинга ... молитвы и революционной частушки»65. Включение фольклорных элементов в повествование Анпилогова сближает его текст со сказом, однако между автором и рассказчиком не создается дистанции, при которой автор утрирует просторечье, применяет особый синтаксис, воспринимаемые в этом случае как народная речь на фоне книжно-литературной.
Если исходить из определения сказа, сформулированного Б.А.Успенским, то «в минимальном случае в авторской речи может использоваться всего одна точка зрения. При том ... автор может пользоваться чужой речью, ведя повествование не от своего лица, а от лица какого-то фразеологически определенного рассказчика ... . Если данная точка зрения не относится к непосредственному участнику повествуемого действия, то мы имеем дело с так называемым явлением сказа в наиболее его чистой форме»66. Вместе с тем в дневнике как жанровой разновидности автобиографической прозы не может быть другого рассказчика, кроме автора, хотя употребление просторечий, обильного количества обобщенно-личных высказываний соотносятся с определением Б.Эйхенбаума (сказ — это установка на устную речь)67. Композиционное деление на главы сменяют небольшие истории, байки из солдатской жизни, но при этом сохраняются особенности дневникового повествования с датировкой событий. Анпилогов сдержан в эмоциях, его точка- зрения отражает состояния, поступки участников чеченской войны; духовный кризис, осмысляемый в ряде произведений других авторов, например в романе .
Типы героев в рассказах о Чечне: герой-саморазрушитель, герой-сумасшедший («Сантуций», «Игорь», «Готический замок», «Мечта», «Неожиданный
В рассказах А. Карасева164 дано несколько штриховых портретов героев. Рассказ «Сантуций» повествует о герое, вернувшемся с войны. Прозвище Сантуций он получил, учась на историческом факультете Краснодарского университета. Рассказ выстроен на кратких биографических справках о герое и его диалоге с рассказчиком, из которого становится очевидным его неустроенная участь: «Он командовал ротой, а теперь его жизнь прозаична, и он пьет»165. Герой войны подворовывает, работая охранником. Речевая характеристика завершается авторским комментарием к портрету: «Он смотрит на меня и говорит всегда невпопад, обычно обрывая мою фразу: - Только мы, Миха, с тобой-воевали!.. — его уставшие глаза ребенка пусты...»166.
Перед нами новый тип героя, который, аккумулировав свой» переживательный опыт, провалившись в противоестественный и страшный мир военных действий, возвращается в мирное время- не стариком из потерянного поколения, а усталым-ребенком. Герой не способен нащупать, прочную нить, связывающую его с реальностью мирного дня, чувствует себя подкидышем. Если сравнить ситуации возвращения с войны в рассказах Карасева А;. и, например, в романе Ю. Бондарева- «Тишина» (1962-1964), то обнаруживается, что у Бондареватерой - взрослый человек, испытывающий чувство неудовлетворенности от неопределенности своего положения в мирной жизни: «Я хочу, чтобы мне везло. Как везло на войне .. . Он был растерян, и не хватало ему ясности и простоты, не было того, что представлялось месяц назад в гремящем прокуренном вагоне, мчавшемся домой, чего ожидал и хотел он»167. Герой попадает в мирную жизнь неподготовленным к ее течению, но мечтающим о ясности жизненных позиций, которую ему удалось почувствовать, находясь на полях сражений. В1 рассказах Карасева образ военного человека сложен тем, что два периода жизни, военного и послевоенного, не противопоставлены друг другу как мир понятный, сохраняющий сознание героя в целостности, и мир пустой, чужой, где герой - лишний человек. Война ситуациями- смерти, убийства и страха усиливает только чувство потерянности и внутреннего распада, которое герой-переживает в мирных буднях; попыткой его остановить, на наш взгляд, является как раз авторское обращение к. детскому сознанию.
G точки зрения психоанализа, «во многих отношениях Ребенок — одна из наиболее ценных составляющих личности, так как вносит в жизнь человека то, что настоящий ребенок вносит в семейную жизнь: радость, творчество и очарование»168. По Э.Берну, роль ребенка- присуща любому сознанию и в случаях принятия решений именно «эта роль позволяет уйти от активного действия и занять позицию созерцательного ожидания, пока "взрослые разберутся". Взрослыми на войне являются командиры, приказы которых часто выполняются автоматически. Поскольку герой не осознает их объективной необходимости и правильности, выходом из тупика неправильных смыслов становится позиция ребенка-сироты. В повествовании возникает новый мотив детской бездомности, который по-новому представляет категорию детства в военной литературе.1 Например, в ситуации возвращения с войны герой О. Ермакова в «афганской» повести1 «Возвращение в Кандагар» (2004) хотя и испытывает разочарование, но не идентифицирует себя с ребенком, готов вернуться в Афганистан и продолжить воевать: «Там мы распрощались. И я поехал с другой уже колонной дальше, в полк, я возвращался, размышляя о путях мировой литературы, и не знал, радоваться мне или плакать, что и меня, песчинку, занесло на один из них.
Тогда я еще на что-то надеялся. Теперь мне все ясно. И я ничему и никому не верю, в первую очередь себе. Но вот идет человек, Никитин, ему-то я верю? Ему? Это смотря по тому, несет ли он выпить. И согласится ли он вернуться со мной в Кандагар, на одном крыле. Мы должны еще раз это увидеть, мама»169.
Герой-ребенок в «чеченской» прозе - трагический образ. Фактор детскости оказывается спасительным на период войны, но усугубляет болезненность и уязвимость сознания героя после возвращения в мирную жизнь.
В рассказе «Игорь» Карасев повествует о вернувшемся с войны, неудачно женившемся молодом парне, «человеке с ружьем», который переживает развод, что и является поводом для его горьких размышлений о своей неустроенной судьбе; ими герой делится с рассказчиком. В конце рассказа возникает мотив утраченной любви; романтическая любовь, по-мнению рассказчика, исчезла: «Теперь мы даже любовью занимаемся»170. В рассказе «Что говорил по этому поводу поручик артиллерии» с эпиграфом фривольного содержания из «Пиковой дамы» А.С.Пушкина: «II parait que monsieure est decidement pour les suivantes. Que voulez-vous, madame? Elles sont plus fraiches. (Вы, кажется, решительно предпочитаете камеристок. — Что делать? Они свежие.) Светский разговор. А. С. Пушкин. Пиковая дама» мотив утраченной любви обнаруживается в сюжетной ситуации заказа проституток. Сантуций, о котором уже упоминалось в первом рассказе, заказывает девушек по вызову, чтобы потратить свою заплату на так называемое развлечение. Рассказчик - действующее лицо события. Передается разговор с «сутером», описаны затравленные лица проституток, и следует неожиданное окончание разговора между Сантуцием и рассказчиком:
Проза и поэзия. Соотношение эпоса и лирики в военных текстах
Среди опубликованных произведений военной тематики последних лет явна маргинальность их жанров. В «дневнике» И. Анпилогова «Уроки армии и войны, или Хроника чеченских будней» можно наблюдать редкое чередование прозы с его стихотворениями, которые, по мнению редакторов предисловия, не отличаются сколько-нибудь серьезными достоинствами: «Того же колорита ради мы оставили в тексте и несколько стихотворений, написанных автором в Чечне, хотя собственно поэтические их достоинства и оставляют, как говорится, желать лучшего. Но зато они способны донести до читателя нечто такое, чего не донесет иной раз и самая отменная поэзия. Каждому - свое»249. В массе текстов, существующих виртуально в электронном виде, трудно отыскать поэзию, предпочтительной формой творчества становится рассказ,- повесть, роман. В современном социокультурном пространстве актуализирован прозаический текст как выразитель, умонастроений военного поколения времен двух Чеченских войн. Уточним: именно проза становится мгновенной «художественной» реакцией на историческое событие, ее авторы - современники военных действий.
В период Великой Отечественной войны, как и первой Мировой, господствующей художественной формой для фиксации военных впечатлений была стихотворная. Однако, касаясь этой темы, нельзя не отметить одной важной для нашего сопоставления детали: помимо лирических текстов во время Великой Отечественной войны создавались поэмы эпического содержания. На эту особенность указал А. Абрамов в книге «В огне великой войны» (1987): «В период войны русскими советскими поэтами было создано большое количество стихотворных произведений крупной поэтической формы. История советской литературы не знает другого такого периода, в котором за четыре года было написано столько значительных поэм, как в суровое четырехлетие Отечественной войны»250. Таким образом, одной из приоритетных поэтических форм стала поэма. Господствующей формой прозаического повествования 1990-2000-х годов становится повесть или документально-дневниковая проза. Интересно, что малые жанры, будь то поэтический или прозаический текст, не выживают или не находят себе соответствующей ниши, чтобы можно было говорить о тенденциях изображения войны. А. Абрамов объясняет этот феномен тем, что «поэты не могли удовлетвориться отдельными зарисовками, изображением отдельных эпизодов своей жизни и жизни своих современников. Их волновали явления, не всегда, посильные для лирического стихотворения, песни или баллады; история подвига, многосторонняя связь человека со временем, с развитием страны, более сложно, чем в небольшом стихотворении, раскрывающаяся судьба личности и народа или же, как писала 0. Берггольц, судьба души. Так возникла потребность в поэме»251. Поэзии, по его словам, была присуща легендарность, особое чувство эпохальности, историчности и соучастия в неком надчеловеческом коллективном действии. Отмечаемая идеологичность поэзии, например тщательно культивируемый образ защитника родины, предстает, с точки зрения другого исследователя, Духана Я. С, явлением, предсказанным советским воспитанием и вследствие этого жесткой системой координат и ценностей, которые не дают распадаться сознанию в момент столкновения с врагом. Основная проблематика первых стихов о войне: «жизнь, отчизна, советские люди, их борьба за человеческое счастье»252.
Одним из фундаментальных отличий старого и нового «текста» о войне становится автопсихологичность, авторское ощущение «легендарности», эпохальности исторического момента в литературе периода Великой Отечественной войны. Поэт — свидетель эпохального, почти космического мирового переворота, поэтому главным измерением его размышления становится поэтическая форма. Однако мотивная структура не может остаться исключительно субъективизированным бессюжетным очерком душевных впечатлений, а наполняется эпикой. Именно на основе этой особенности и выстраивается общая линия для сопоставления поэзии и прозы разных исторических периодов.
Как мы уже отмечали, форма поэмы была выбрана не случайно, она отражала историческую значимость эпохи, однако упомянутая сюжетность, элемент повествовательности не позволяют вполне говорить о чистой лирике. Автору необходимо «рассказать» пережитое, ретранслировать через систему образов и ритмов, свой опыт столкновения со смертью в р а с сказ о событии. Следует отметить, что исповедальный характер произведений носит лирика (стихотворения и поэмы), в то время как в современных военных текстах овойне можно наблюдать противоположную тенденцию: авторы предпочитают прозаические жанры, однако повествовательность в данном случае осложняется жанровой неоднородностью.
Многие произведения также носят исповедальный характер, как, например, дневник И. Анпилогова. Можно сказать, что категория нарративности разрабатывается в разной пропорции поколениями 1940-х и 1990-х-2000-х годов. Современное нежелание работать с поэтической формой связано с социально-исторической политической ситуацией, в которой Чеченская война не становится доказательством национальной доблести. Затяжной характер войны, локальность действия, которое постоянно удлиняется и распадается на однообразные эпизоды из армейской-жизни, - документальный материал, который слабо поддается! художественной обработке. Существенно препятствует проникновению в культуру «не-идеологизированное» восприятие событий. Нельзя не отметить, что власти пытаются воздействовать на умы какой-либо-субституцией национальной идеи. Однако ипостаси воспитательного момента этически и эстетически дезориентированы. Так, И. Анпилогов пишет: «Как я заметил, если раньше в армии коммунизмом долбили, то теперь - Богом. Устраивают всякие лекции, фильмы крутят соответствующие, но что интересно: упирают на православие, а куда же податься, скажем, католику или иудею? Похоже даже богов в строй поставить норовят по ранжиру»253. Идея православного воспитания напоминает уваровскую триаду «самодержавие, православие, народность», которая выглядит как архаичная культурная форма самоидентификации, не нашедшая широкой поддержки у народа, от имени которого выступает Анпилогов. Автор указывает на очередной неудачный проект властей воспитать в солдатах боевой дух: «Однако "золотоплатиновым альбомом" заставы окончательно и бесповоротно стала кассета, где молодой и печальный голос с чеченским акцентом пел об осточертевшей войне, погибших товарищах, заплеванной родине и тоске по мирной жизни. Это было нам настолько близко, что периодически возникающие в песнях «наезды на русских свиней» нас абсолютно не трогали. Мы же понимаем: пропаганда - она и в Чечне пропаганда. Вообще-то она здесь сильно буксует. Как-то комбат привез телевизор с видиком и, согнав нас в палатку, стал крутить нам трофейную пленку, где была заснята казнь "чехами" пленных. Зрелище, конечно, жуткое и многих рвало, но "ярость благородная в нас" не "вскипала как волна", так как мы прекрасно понимали, что если бы там все вдруг поменялись местами, то изображение не изменилось бы»254. Солдату ближе личное, тайное и общее сопереживание, иерархически однородное, "свой" круг, система опознавательных знаков, узнаваемость своими собратьями. Все они — носители общего трагического опыта, который замкнут в своей невыразимости и однородности. Советский «образ врага» также не всегда однозначен в своей отрицательной оценке в лейтенантской прозе, в ней уже можно обнаружить сцены, где общечеловеческое начало побеждает закодированную ненависть к врагу (например, в повести «Пастух и пастушка» наблюдается явно разрушающийся образ врага, когда советский герой и хотел бы ненавидеть, но сострадание и жалость оказываются сильнее идеологии: « ... кучами лежали убитые, изрубленные, подавленные гусеницами немцы. Попадались еще живые, изо рта их шел пар. Они хватались за ноги, ползли следом по снегу, истолченному, опятнанному кровью.
