Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. Герой-юродивый и особенности его воплощения с позиции авторской «вненаходимости» 22
1.1. Герой-юродивый в творчестве Л.Н. Толстого 22
1.2. Юродство у Г.И. Успенского 60
ГЛАВА II. Изображение юродства как категории «смехового мира» 79
2.1. Герой-юродивый Н.С. Лескова в свете категории «праведниче-ства» («Шерамур») 79
2.2. Функционирование феномена юродства в сатире М.Е. Салтыкова-Щедрина («Губернские очерки», «История одного города») 101
ГЛАВА III. «Странный» герой Ф.М. Достоевского и юродство . 132
3.1. Формирование отдельных черт «юродствующего сознания» в творчестве раннего Достоевского («Бедные люди») 138
3.2. Герой-юродивый в романе «Идиот» 155
3.3. Юродство и письменное слово 169
Заключение 176
Список использованной литературы 182
- Герой-юродивый в творчестве Л.Н. Толстого
- Юродство у Г.И. Успенского
- Герой-юродивый Н.С. Лескова в свете категории «праведниче-ства» («Шерамур»)
- Формирование отдельных черт «юродствующего сознания» в творчестве раннего Достоевского («Бедные люди»)
Введение к работе
В конце XX - начале XXI в. в России актуализируется идея сохранения национальной самобытности, наблюдается тенденция возвращения к национальным традициям. В силу этого возрождается интерес к феномену юродства.
Юродство — древняя форма подвижничества, существовавшая в России в XV-XVII вв.1. Несмотря на то, что корни этого явления византийские, оно является исключительно русским феноменом, не свойственным, как утвер-ждают исследователи, больше ни одной культуре . Церковные реформы времен раскола привели к его угасанию как религиозного феномена, но на протяжении нескольких веков юродство продолжает существовать как культурное явление. Юродство как способ религиозного подвижничества в своей «канонической» форме массово почти не встречается с конца XVII в., так как в таком виде оно было не востребовано светской культурой. Но сама идея юродства прочно укрепилась в русской культуре как отражение национально-исторических особенностей этой «странной страны». В настоящее время юродство как отличительная черта национального характера, воплощающая русскую странность, осознается и в России, и на Западе. Об этом свидетельствует большое количество исследовательских работ, обращенных к феномену юродства4.
См. об этом: Лихачев Д.С., Панченко A.M., Понырко Н.В. Смех в древней Руси. М., 1984; Федотов Г.П. Святые древней Руси. Ростов-на-Дону, 1999; Ковалевский И. Подвиг юродства. М., 2000.
2 Лихачев Д.С., Панченко A.M., Понырко Н.В. Указ. соч. С. 75; Федотов Г.П. Указ.
соч. С. 255.
3 Лихачев Д.С., Панченко A.M., Понырко Н.В. Указ. соч. С. 150-153.
4 Басинский П. Уроды и юроды //Дружба народов. 1999. №4; Гладких Н.В. Даниил
Хармс, шутовство и юродство // Проблемы литературных жанров: Тез. Докл. X междунар.
научн. конф. Томск, 2001; Есаулов И.А. Юродство и шутовство в русской литературе //
Литературное обозрение. 1998. №3; Ковалев A. I'd like to move it Дело Бренера II
. ru/art/brener/kovalyov.htm; Медведев С. СССР: Деконструкция текста.
Хрестоматия нового российского самосознания // medved.htm; Heller D., Volkova E. The holy fool in russian and american culture: a dialogue II
Вестник МГУ. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2001. №1 и др.
В русской культуре XX — нач. XXI вв. наблюдается особый интерес к древнерусскому феномену юродства, которое как формула протеста и духовного спасения воспринимается уже не как архаичное явление. Современные исследователи склонны видеть черты юродства у авторов начала XX в. в создании текстов и в особом, «знаковом» поведении А. Ремизова5, Вел. Хлебникова6, М. Волошина7, Д. Хармса8. Юродивым «в пределах культуры» И. Ильин назвал В. Розанова — художника «со своим значительным, но юродивым видением, с самобытным, но юродивым литературным словом»9.
Особое звучание юродство получает в советской и постсоветской культуре. «Значительных юродивых в XX веке оказалось едва ли не больше, чем в XIX. В юродивые уходили епископы, как это сделал, например, отец Варнава (Беляев), автор капитальнейшего труда "Основы искусства святости". Оттенок юродства, несомненно, виден и в <...> поведении многих советских писателей (Шаламов, Глазков, Пастернак)»10. И.А. Есаулов считает, что «некоторые пассажи из научных, академических работ А.Ф. Лосева имеют отчетливо выраженный юродивый характер»11. Едва ли не каждый исследователь, пишущий о В. Ерофееве и о его поэме «Москва-Петушки», упоминает о юродстве12.
5 Доценко С. Апокрифические мотивы в повести A.M. Ремизова // Славянские чте
ния. Вып. I. Даугавпилс, 2000; Доценко С. Был ли A.M. Ремизов символистом? // Русский
символизм в зеркале XX столетия. Итоги проблемы изучения: Мат-лы междунар. науч.
конф. СПб., 2000.
6 Лихачев Д.С., Панченко A.M., Понырко Н.В. Указ. соч. С. 98.
7 Есаулов И.А. Юродство и шутовство в русской литературе // Литературное обо
зрение. 1998. №3.
8 Гладких Н.В. Даниил Хармс, шутовство и юродство // Проблемы литературных
жанров: Тезисы докл. X междунар. научн. конф. Томск, 2001.
9 Ильин И. О тьме и просветлении. Книга художественной критики: Бунин. Реми
зов. Шмелев. М., 1991.
10 Басинский П. Юроды и уроды // Дружба народов. 1999. №4.
11 Есаулов И.А. Указ. Соч. С. 109.
12 Липовецкий М.Н. Русский постмодернизм: Очерки исторической поэтики. Ека
теринбург, 1997; Эпштейн М. После карнавала или вечный Веничка // Ерофеев В. Оставь
те мою душу в покое. М., 1997; Мотеюнайте И.В. Вен. Ерофеев и юродство: заметки к те
ме // Литературный текст: проблемы и методы исследования: Материалы Третьей между
народной конференции. Тверь, 2000 и др.
Нередко понятие «юродство» звучит в современной публицистике при оценке поведения современных политиков. А. Ковалев трактует как юродство эпатажное поведение художника А. Бренера и реакцию на него официальной власти13. Современные исследователи обращаются к концепции юродства и при объяснении особенностей русского постмодернизма, определяя его как своеобразное культурное юродство14.
Появляются в конце XX в. и собственно герои-юродивые в художественных произведениях (Александр Люлин, стихотворение «Юродивый» 5, где воссоздан канонический образ подвижника, сохранены противоречия, поругание, внешние атрибуты его облика; Вениамин Яковлев, «Записки юродивого»16, в которых юродство реализуется не только в образе героя, но и в построении текста. В повести Б. Евсеева «Юрод»17 главный герой Серов пробует встать на путь юродства, автор представляет истинный подвиг юродивого, его поступки и мотивы их совершения реализуют смысл юродства Христа ради. Но такой подход к изображению юродства единичен).
В основном в литературе XX в. юродство не имеет четкой связи со своей исторической формой, бытовавшей в XV-XVII в., а частично и до XIX в., и осмысляется как некая мифологема, сугубо русский способ духовного спасения и достижения истины.
На наш взгляд, русская литература второй половины XIX в. явилась звеном, позволяющим осознать типологическую общность древнерусского подвижничества и юродства как культурного феномена XX в. В творчестве Л.Н. Толстого, Ф.М. Достоевского и других писателях-классиков во многом осуществился переход от героя-юродивого, по преимуществу сохранившего
Ковалев A. I'd like to move it Дело Бренера .
14 Медведев С. СССР: деконструкция текста (к 77-летию советского дискурса) // ; Липовецкий М.Н. Русский постмодернизм: Очерки исторической поэтики. Екатеринбург, 1997.
5 Люлин А. Юродивый // Православный Санкт-Петербург. 2001. №3.
16 Яковлев В. Записки юродивого. Люберцы, 1999.
17 Евсеев Б. Юрод: повесть // Постскриптум. 1998. №2.
юродскую религиозную и общественную функции, к юродству как выражению национальной психологии и особой поведенческой модели.
В литературе XIX в. юродство как социально-культурный и психологический феномен становится явлением особенно распространенным. Как считает Б.И. Бурсов, с ним можно встретиться у каждого большого русского художника18. Последовательное обращение писателей к юродству свидетельствует об особой роли этого феномена в русской литературе и культуре второй половины XIX в. Это обусловлено большим интересом к духовным основам православия, его переосмыслением и значительной трансформацией. Актуализация юродства именно в этот период, на наш взгляд, связана и со сложившимся общественно-историческим состоянием России, ее «переходностью» и обострением споров о пути ее развития.
В литературе второй половины XIX в. юродство представлено прежде всего героями-юродивыми. Их изображали А.Н. Островский, Л.Н. Толстой, И.С. Тургенев, Н.С. Лесков, Ф.М. Достоевский, М.Е. Салтыков-Щедрин, Г.И. Успенский и др. Появляется в этот период и более широкое использование категории юродства: оно порой становится определяющим в «биографическом мифе» автора или проникает из персонажной сферы в структуру текста, обусловливая его поэтику.
В современном литературоведении наблюдается новый всплеск интереса к литературе второй половины XIX в., ее переоценка, исследование ранее не затрагивавшихся вопросов. В последние годы появилось большое количество работ о Л.Н. Толстом, Ф.М. Достоевском, Н.С. Лескове, М.Е. Салтыкове-Щедрине. В то же время в 90-е гг. XX в. в отечественном литературоведении обнаружился особый интерес к изучению связи русской литературы с христианскими традициями, к нравственно-религиозной проблематике художественных произведений. В.Г. Одиноков подчеркивает необходимость изучения русской литературы XIX в. при определении духовного потенциала русской культуры, отмечая, что несмотря на сложность сочетания в литера-
18 Бурсов Б.И. Личность Достоевского. М, 1979. С. 132.
туре этого периода религиозно-этических элементов с элементами светской культуры, «в своих произведениях авторы учитывали общий вектор духовной жизни нации и формировали в соответствии с ним и эстетику, и поэтическую систему»19.
Взгляд исследователей на произведения русской литературы существенно изменился, что связано с усилением интереса к роли традиционных духовных основ православия. Подходы к этому вопросу оказываются далеко не однозначными. Решая, по мнению И.А. Есаулова, одну из важнейших задач литературоведения, изучая роль «христианского подтекста в русской литературе», ряд ученых считают, что русская литература прочно связана с православным христианством, «пропитана» им. Другие исследователи разводят религиозные понятия русской литературы и собственно христианства, рассматривая их даже как антитезу. A.M. Любомудров объясняет полярность точек зрения относительно связи христианства и русской литературы терминологической расплывчатостью20. Расширение границ в понимании категорий христианства, рассмотрение их с эстетических, морально-нравственных позиций размывает их подлинное значение21.
Эта полемика должна быть учтена и при обращении к нашей теме, так как юродство, несмотря на изменения его в рамках культуры нового времени, все же в основе своей явление религиозное, и православная церковь до синодальных времен признавала подвиг юродства, хотя отношения его с официальной церковью были очень сложными. Тем не менее, юродство существует прежде всего в рамках христианских понятий, в основе юродского подвига лежат христианские ценности.
19 Одиноков В.Г. Литература и духовная культура. Новосибирск, 2002. С. 124.
20 В своей статье «О православии и церковности в русской литературе» он стремит
ся дать точное определение таким понятиям, как «христианский», «религиозный», «пра
вославный», «церковный». См.: Любомудров A.M. О православии и церковности в худо
жественной литературе // Русская литература. 2001. №1.
21 Так, М.М. Дунаев говорит о подобных ошибках в работах такого авторитетного
исследователя, как И.А. Есаулов, считая ошибочным рассмотрение стихийной роевой
жизни в «Войне и мире» Л. Толстого с точки зрения соборности, сформулированной пре-
В работах, посвященных исследованию феномена юродства в литературных произведениях XIX—XX вв., наблюдается размытость и неточность понятийного аппарата. Однако понятие «юродство», на наш взгляд, требует расширенного понимания относительно литературы «нового времени». Юродство угасло как форма религиозного подвижничества еще в XVII в., но оно возрождается в русской литературе и культуре во многом как категория культурологическая и психологическая.
Вторая половина XIX в. в русской литературе отмечена поиском положительного героя. Проблемы героя времени, праведничества, народных идеалов оказались в центре внимания многих деятелей литературы и искусства. С.Н. Носов намечает линию трансформации героя в русской литературе XIX в.: «Реальному положительному герою русской литературы часто были свойственны черты мучительного самоанализа, сомнений, в конечном счете, черты "гамлетизма". Таковы Онегин, Печорин, герценовский Бельтов. Однако уже в середине, а более зримо во второй половине XIX в., в русской литературе замечается движение к образам идеального человека с истинно дон-кихотовской верой в торжество добра и правды. Это прежде всего князь Мышкин... Даже Лев Толстой, для которого гамлетовский самоанализ оставался первостепенен, приводит своих любимых героев - Пьера Безухова, Левина - к положительным идеалам, к активному и целенаправленному действию, заставляя их победить в себе мучительные сомнения и ужас перед "низ-кой" действительностью» . Попытка охарактеризовать особый тип героев, приходящий на смену романтическому типу, предпринята С.А. Мартьяно-вой . Для романтического персонажа были характерны «душевный разлад», «уединение», «отчаяние». Новый тип героя отличается «внутренней свободой» и «верностью евангельской истине» (хотя последнюю характеристику
жде всего в православии. См.: Дунаев М.М. Православие и русская литература. В 6 ч. Ч. IV. М., 2002.
22 Носов С.Н. Нравственный идеал в русской литературе второй половины XIX в. // Литература в школе. 1986. №4. С. 10.
Мартьянова С.А. Персонажи русской классики и христианская антропология // Русская литература XIX века и христианство. М., 1997. С. 26.
следует принимать с оговоркой, поскольку персонажам Толстого и Лескова, отнесенным исследовательницей ко второму разряду, не всегда можно дать такую характеристику, имея в виду традиционное церковное толкование). Многие литературоведы для объяснения возникшего нового типа героя обращаются к категории праведничества. Так, например, Г.А. Бялый24, рассматривая праведничество как особое явление художественного творчества, сопоставляет персонажей Толстого, Достоевского и Чехова. Проявляет инте-рее к праведничесту и С.Н. Носов , осмысляя это явление на более широком литературном материале. Наиболее подробно этот вопрос обсуждался исследователями применительно к творчеству Лескова (В.Е. Хализев, О. Майорова, А.А. Горелов)26. Поиску положительного героя Л. Толстого посвящена работа А. Тарасова и др.
Так или иначе литературоведы, исследовавшие и творчество отдельных авторов, и литературный период в целом, обращали внимание на особенности воплощения праведничества в формирующемся типе героя. Большому числу положительных героев произведений второй половины XIX в. присущи деятельно-религиозные черты. Однако исследователи говорят о своеобразии героев-праведников и о противопоставлении их русским подвижникам, прославляемым церковью28. Так, А.Г. Гродецкая выделяет особый тип героя у Л. Толстого29, А. Тарасов вводит термин «авторский праведник» и говорит о существовании индивидуальной концепции праведничества у каждого писателя, например, у Л. Толстого, Лескова30. В.Е. Хализев рассматривает пер-
24 Бялый Г.А. «В овраге» и «Власть тьмы» // Чехов и Лев Толстой. М., 1980. С. 211.
25 Носов С.Н. Нравственный идеал в русской литературе второй половины XIX в. //
Литература в школе. 1986. №4.
Хализев В., Майорова О. Лесковская концепция праведничества // В мире Лескова. М., 1983; Хализев. В.Е. «Герои времени» и праведничество в освещении русских писателей // Русская литература XIX века и христианство. М., 1997; Горелов А.А. Н.С. Лесков и народная культура Л., 1988.
27 Тарасов А.Б. Что есть истина? Праведники Льва Толстого. М., 2001.
28 Хализев В., Майорова О. Указ. соч.; Гродецкая А.Г. Ответы предания: жития свя
тых в духовном поиске Льва Толстого. СПб., 2000; Тарасов А.Б. Указ. соч. и др.
9 Гродецкая А.Г. Ответы предания: жития святых в духовном поиске Льва Толстого. СПб., 2000.
30 Тарасов А.Б. Указ. соч.
сонаж, которому свойственны твердость духа, чувство чести, долга, жертвенность и т.д. Этот тип исследователь разделяет еще на две группы: собственно праведников и обыкновенных людей, «небезгрешных и далеких от совершенства, поведение и сознание которых ориентировано на евангельские заповеди»31. Невозможность выделить однородный праведнический тип героя, на наш взгляд, связана с тем, что многие «идеальные герои» русской литературы не ориентированы на христианское учение в официальном, церковном виде, они прежде всего исповедуют форму святости в миру, реализуя ее в служении ближнему. Из всех типов христианского подвижничества именно юродство выявляет черты личности, ее протест, своеобразие облика и поведения, противоречие между видимым и сущностным.
Юродство как культурологическая и религиозно-философская проблема привлекает внимание многих исследователей, но в большинстве случаев рассматриваются лишь отдельные персонажи писателей, основное внимание в этом аспекте уделяется творчеству Ф.М. Достоевского. Но даже относительно произведений этого писателя, дающих большой материал для изучения данной темы, в исследовательской литературе не выработан единый подход. В целом же юродство как явление типологическое, характерное для литературы этого периода и воплотившееся в творчестве многих писателей, не рассматривалось. Толкование самого понятия «юродство» в отечественном литературоведении далеко не однозначно.
Встречается в современных работах и полное нивелирование сущности юродства. Так, В.И. Холкин использует термин «блаженный», что в древне-; русской традиции синонимично «юродивому», при объяснении особенностей ; образа Обломова. Более того, в этой связи он сближает его с князем Мышки-ным, который был задуман как юродивый. Основания для такого определения и сближения, на наш взгляд, выбраны слишком субъективно. Нельзя сво- дить юродство к одному принципу, притом не соответствующему феномену юродства: «Роман Гончарова - это прежде иного, книга о странном, раздра-
31 Хализев. В.Е. Указ. соч. С. 112.
жающем непохожестью, непривычном и блаженном... Обломов, отстаивающий свой обычай чувств, свой лад жизни и свой устав мысли; Обломов, избегающий, сторонящийся навязываемых "во благо" наставлений, советов и напутствий, что обступают или теснят, стремясь, вразумив, изменить его — немного ленивца и мечтательного лежебоку, — Обломов этот и такой сродни и ближе Дон Кихоту, князю Мышкину, <...> нежели Адуеву и Райскому» . Стремление уйти от мира, отгородиться от него, чтобы сохранить духовные ценности и совершенствовать их в себе, - путь многих подвижников, добровольно уходящих в пустыню, но никак не юродивого.
Е. Волкова, размышляя о юродстве как психологической черте русской ментальносте, точно определяет само понятие в древнерусской традиции и формулирует его отличие от других форм христианской святости, использованных в построении странного положительного героя не только в России, но и на Западе, как добровольный отказ от здравомыслия в его мирском значении, без какого бы то ни было шанса исправить это положение в глазах людей33. Но понятие юродства в культурном пространстве литературы нового времени так и остается до конца неопределенным. К юродству в прозе Достоевского обращались Р. Белнеп, Б.И. Бурсов, Р.Я. Клейман, Л. Сараскина, Л. Шевченко, но вопрос о значимости этого феномена в творчестве писателя не решен.
В.В. Иванов, автор диссертации, посвященной изучению юродства у Достоевского, делает большой шаг вперед в его определении в области анализа литературы. Исследователь рассматривает юродство как культурный феномен, который существенно изменился под влиянием исторической эпохи по сравнению с древнерусской формой подвижничества. Юродство со свойственными ему особыми пространственными и временными характеристиками, с нарушением общих законов бытия, по мнению В.В. Иванова, переходит
Холкин В.И. Русский человек Обломов // Русская литература. 2000. №2. С. 26. 33 Heller D., Volkova Е. The holy fool in russian and american culture: a dialogue II Bec-тинк МГУ. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2001. №1.
в область сознания. Применительно к героям литературы В.В. Иванов предлагает использовать термин «юродивый герой»34. Подобная ситуация «обмирщения» древнерусского подвижничества свойственна не только творчеству Достоевского, эта черта всей русской культуры второй половины XIX в.
Возможность серьезного и основательного изучения реализации феномена юродства в литературе появилась после выхода в свет нескольких авторитетных работ, исследующих древнерусскую культуру, и в частности, юродство. Ему посвящены главы в книгах Д.С. Лихачева, A.M. Панченко, Н.В. Понырко «Смех в древней Руси» и Г. Федотова «Святые древней Руси»35. На основе древнерусской житийной литературы, устных легенд, документов того времени в названных исследованиях описаны основные принципы юродства, высказаны предположения о действительном характере его бытования. Житийная литература изображала юродивого в соответствии с традиционными формами описания христианской святости, из которых он выпадал по условиям подвига. В результате этого реальный образ юродства был очень далек от его житийного портрета. Авторы основных работ о феномене юродства делают акцент на том, что подлинные его черты были восстановлены по большей части на основе летописных рассказов и устных преданий, в которых парадоксальный подвиг не был идеализирован, как в житийном каноне. Значимой для изучения юродства является и работа И. Ковалевского «Подвиг юродства», однако в ней подвижничество представлено с позиции православной церкви36.
Попытки объяснения феномена юродства предпринимались и ранее, например, в работе И.У. Будовница «Юродивые Древней Руси» (1964), но, как отмечает A.M. Панченко, неверное его толкование (рассмотрение всех юродивых как душевнобольных), полное отрицание социального протеста, утверждение неспособности к сколько-нибудь разумному действию, извра-
34 Иванов В.В. Достоевский и народная культура (юродство, скоморошество, бала
ган): Автореф. дис.... канд. филол. наук. Л., 1990. С. 1.
35 Лихачев Д.С, Панченко A.M., Понырко Н.В. Указ. соч.; Федотов Г.П. Указ. соч.
36 Ковалевский И. Подвиг юродства. М., 2000.
щало и сводило на нет весь смысл подвига . Схожий взгляд на юродство можно встретить и в исследованиях 1970-х гг., так, например, известный «щедриновед» С. Макашин определяет юродивых как «лишенных разума, психологии и норм поведения здорового человека»38. В трактовке юродства эти исследователи не различают природное юродство и юродство Христа ради.
Использование понятия юродства в XIX в. выходит за рамки литературных образов. С его помощью интерпретировались особенности личностной позиции великих русских писателей. Так, П. Бартенев, первый биограф А.С. Пушкина, как «продуманное юродство» объясняет странность в поведении поэта, который «и не стремился сознательно приноровить свою частную жизнь к идеалам собственного творчества. Он будто бы умышленно прикидывался буйным развратником»39.
Д. Мережковский, который сам по себе является фигурой противоречивой, с помощью понятия юродства объясняет особенности личности и творчества таких писателей, как Л. Толстой, Достоевский, Г. Успенский40. С одной стороны, термины «юродство», «юродивый» используются Мережковским в значении, не вполне совпадающем с традиционными понятиями, сформированными древнерусской культурой. Обращаясь к основным характеристикам юродства - таким, как противоречивость, двойственность, протест против существующего мира, самоистязание, безумие, и, обуславливая ими обозначение своих героев как юродивых, он по-разному их соединяет. Противоречивость, парадоксальность юродства Мережковский рассматривает как черту характера, позволяющую совместить несовместимое: юродство Л. Толстого складывается из соединения в одной личности покорности, са-
Лихачев Д.С., Панченко A.M., Понырко Н.В. Указ. соч.; Федотов Г.П. Указ. соч. С. 117-118.
38Салтыков-Щедрин М.Е. Собр. соч.: В 20 т. Т. 2. М., 1965. С. 536.
39 Цит. По кн.: Бурсов Б. Личность Достоевского. М., 1979. С. 132.
40 Мережковский Д.С. Л. Толстой и Достоевский. Великие спутники. М., 1995; Ме
режковский Д. Иваныч и Глеб [О жизни и творчестве Глеба Успенского] // Мережковский
Д. Акрополь: Избр. лит.-крит. статьи. М., 1991. С. 227-246.
моистязания, самопоругания и возвеличивания, утверждения гипертрофированного «я», Г. Успенского - безбожного материализма и христианского подвижничества и вечного сомнения и в том, и в другом. В болезни Г. Успенского Мережковский также видит черты юродства и называет ее болезнью всей интеллигенции, а следовательно, юродство для писателя и мыслителя начала XX в. становится отличительной чертой русской просвещенной личности вообще. Не чужда она и самому Мережковскому. По его мнению, юродство необходимо русской культуре, чтобы объединить полярности категорий национальной жизни: духовное подвижничество и атеистически-социальный настрой. Забота о таком объединении определяет особенности и лесковского праведнического героя, и христоподобного героя Достоевского. Но, с другой стороны, связь этих явлений с действительным юродством Христа ради для Мережковского не утрачивается, их основа остается единой. Так, в статье о Глебе Успенском «Иваныч и Глеб» в судьбе писателя он видит отражение его героя - юродивого Парамона.
Даже исследователь древнерусского юродства A.M. Панченко считает возможным в качестве примера реализации юродского подвига указать на личность Л. Толстого. Однако, на наш взгляд, формы юродства, бытующие в литературе конца XIX в., нуждаются в серьезных оговорках41.
Одним из вариантов использования и выражения юродства можно рассматривать реализующееся в рамках культуры безумие. Категория юродства представляет безумие как особую личностную позицию. В понимании юродства с этой точки зрения важное место занимает работа Ю.М. Лотмана, где он рассматривает сумасшествие как способ поведения. На наш взгляд, сумасшествие в этом плане напрямую связано с идеей юродства, так как мнимое безумие является основной чертой образа юродивого. Отличительной особенностью сумасшедшего Ю.М. Лотман считает отрицание нормативности. Поведение и дурака, и умного предсказуемо, сумасшедший же получает дополнительную свободу в нарушении запретов, что придает его действиям непредсказуемость, которая оказывается весьма эффективной в остроконфликтных ситуациях, что позволяет сумасшедшему и юродивому занимать ведущее место в определенные (смутные) моменты развития общества.
По мнению Ю.М. Лотмана, в литературе эпизоды сумасшествия реализуются как поведение, обладающее сверхчеловеческой осмысленностью и одновременно требующее сверхчеловеческих деяний, как некий труднодостижимый идеал. На наш взгляд, сумасшествие как способ поведения, о котором говорит Ю.М. Лотман, соотносится с идеей юродства как национальной чертой (Лотман Ю.М. Дурак и сумасшедший // Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М., 1992).
Для русской культуры не только в XIX, но и в XX в., будь то исследовательские работы или художественное творчество, свойственно использование понятия «юродство» как характеристики, позволяющей соединить несовместимые, противоречивые начала, отражающие особенности русской нации.
В литературе второй половины XIX в. юродство приобретает свои формы воплощения. В этот период оно сохранилось как архетип в национальной культурной памяти, а также в остаточных проявлениях на уровне демократической культуры. Еще в средневековье в канонической форме подвига были заложены основные, изначально противоречивые, элементы юродства, позднее закрепившиеся в культуре как составляющие его архетипа. После XVI века юродство, утратившее покровительство государства и церкви, выполняет функции, выходящие за рамки канона, и приобретает иные культурные смыслы.
Мы не ставим перед собой задачу рассмотреть сложнейшее явление юродства во всей полноте и не предполагаем в рамках данной работы проследить его эволюцию от древнерусской литературы к произведениям XIX в. В нашем исследовании мы обращаемся к юродству как к сложившемуся в национальном самосознании архетипу в том виде, в каком он представлен в трудах Д.С. Лихачева, A.M. Панченко, Г.П. Федотова, опиравшихся при его изучении как на материалы древнерусской литературы, так и на устные легенды, предания и традицию.
Поэтому мы считаем необходимым оговорить наиболее важные составляющие архетипа юродства, которые, на наш взгляд, позволяют выявлять его структурные признаки в литературе второй половины XIX в.
1. Юродство, в первую очередь, — странность, нестандартность, парадоксальность, особое «этикетное» поведение с оппозиционной функцией. В XIX в. оно часто лишалось своей сакральной сути, оставались лишь внешние формы его проявления. Однако все же оно всегда осознавалось в рамках на-
циональнои традиции как отрицание существующего греховного мира и как поиск мира иного.
Зрелищность юродства, выражающаяся как в пассивных формах (аскезе, физических страданиях, самоистязании, самоуничижении, внешней узнаваемости), так и в активных (эпатажное поведение, разрушающее общественные и моральные нормы, рамки приличия).
Личина безумия, позволяющая занимать юродивому особую позицию мнимого безумца среди мнимых мудрецов, которая определяла принципы вседозволенности и его неприкосновенности.
Разделение жизни юродивого на «дневную», направленную вовне, где присутствует мнимое безумие, глумление над людьми, осуществляется юродский спектакль, всегда имеющих дидактическую направленность, и «ночную», внутреннюю, недоступную окружающим, где проявляется морально-нравственное содержание подвига.
Отверженность юродивого, действия которого непонятны большинству «зрителей», за что он и вынужден терпеть унижения, гонения, поношения (на которые нередко сам провоцирует окружающих).
Пророческий дар, как следствие духовной чистоты и близости к Богу.
Размытые границы между тремя видами бытования юродства: истинным «Христа ради», сознательно избираемой позицией отречения от своего «я» во имя спасения других; природным, подлинным безумием, убожеством, которому народное сознание приписывало божественную избранность и наделяло медиальной природой; и лжеюродством, шарлатанством, в котором аморальные и безнравственные поступки были лишены сакрального содержания, физические лишения были лишь «игрой». В литературе до «Жития протопопа Аввакума» внутренняя сторона юродства никогда не изображалась, а следовательно, не демонстрировались мотивы тех или иных поступков, поэтому в культуре для воплощения юродства было достаточно внешних признаков.
В нашей работе мы стремимся дать обоснованные подтверждения выдвигаемому нами тезису о том, что юродство для русской литературы второй половины XIX в. становится способом воплощения особенностей национального героя и построения духовно-нравственного идеала. Именно поэтому особое внимание мы уделяем образам, в которых с той или иной степенью трансформации представлено юродство добровольное, Христа ради, отражающее всю содержательную глубину древнерусского подвига.
Но, безусловно, этим аспектом проявления юродства в литературе не ограничиваются. Определяя юродство как особенную и отличительную черту русского характера, следует говорить о разноплановых возможностях его проявления.
Материалом нашего исследования становятся эпические произведения русской литературы второй половины XIX в., в которых появляются либо герой, обозначенный автором как «юродивый», либо условие, принцип существования, напрямую соотносимые с юродством.
Объектом исследования являются произведения русской литературы: Л.Н. Толстого (повесть «Детство», поздние произведения писателя), Г.И. Успенского (рассказ «Парамон юродивый»), Н.С. Лескова (повесть «Шера-мур»), М.Е. Салтыкова-Щедрина («Губернские очерки», «История одного города»), Ф.М. Достоевского (романы «Бедные люди», «Идиот»).
В качестве предмета работы рассматривается юродство как национальный культурный феномен, сохранивший многие сущностные элементы древнерусского подвижничества, но бытующий в контексте эпохи второй половины XIX в. и приобретающий особые черты.
Целью исследования является определение значения категории юродства, а также изучение путей ее трансформации в литературе второй половины XIX в.
Для достижения данной цели нам необходимо решить следующие задачи:
На основе работ исследователей древнерусской культуры и литературы определить основные составляющие понятия «юродство».
Выделить в произведениях русской литературы второй половины XIX в. образы героев, обозначенных автором как «юродивые» или имеющих в своей структуре ярко выраженные установки юродства.
Определить роль героев-юродивых в отдельных произведениях и творчестве автора в целом.
Проследить связь интереса к юродству с особенностями личности писателей, рассмотреть факты биографии с точки зрения юродствующего поведения.
Представить типологию героев русской литературы второй половины XIX в., в образах которых использована модель поведения юродства.
Проследить эволюцию юродства в этот историко-литературный период.
Определить значение феномена юродства в формировании национального типа героя в русской литературе второй половины XIX в.
В соответствии с задачами мы формулируем следующие положения, выносимые на защиту.
Юродство в русской литературе второй половины XIX в. становится фактом национальной самоидентификации автора и героя.
Элементы юродства, с одной стороны, присущи положительному типу героя и нередко служат основой для формирования идеального образа, с другой — выявляют абсурд русского существования.
Юродство в культуре второй половины XIX в. по преимуществу уже не воспринимается как форма только религиозного подвижничества. Поскольку границы понятия расширились, оно во многом десакрализуется и выступает как психологическая категория, обозначающая странность.
Юродство не только воплощается в структуре текста, но во многом определяет авторскую поведенческую модель и является его формой протеста против бездуховности общества и рабского положения народа.
В произведениях литературы второй половины XIX в. герои-юродивые занимают периферийное место. В творчестве большинства писателей это эпизодические образы, но в то же время они появляются в программных произведениях и во многом выражают авторскую концепцию национального мира.
Наиболее широко феномен юродства отразился в творчестве Ф.М. Достоевского. Многообразие его типов юродивых предстает в значительно трансформированном виде, воплощаясь в «юродствующем сознании» (определение В.В. Иванова).
В начале рассматриваемого нами периода для русской литературы более характерно изображение сохраняющего основные черты религиозного подвига персонажа, к концу XIX в. границы юродства размываются: с одной стороны, менее значимой становится религиозная основа подвига, с другой — юродство нередко изображается как изжившая себя реалия национального бытия, деградировавшая в природное юродство или шарлатанство.
Научная новизна диссертационного исследования обусловлена тем, что в работе впервые юродство изучается в рамках целого литературного периода на основе анализа произведений Л.Н. Толстого, Г.И. Успенского, Н.С. Лескова, М.Е. Салтыкова-Щедрина и Ф.М. Достоевского. В работе представлена типология героев-юродивых, описан механизм функционирования элементов юродства в художественном тексте, прослеживается эволюция и дальнейшая трансформация юродства в рамках данного историко-литературного периода.
Методологическую основу исследования составили следующие литературоведческие методы анализа: структурно-семиотический, мифологический и типологический.
Структурно-семиотический метод, разработанный в трудах Ю.М. Лот-мана, Б.А. Успенского, В.Н. Топорова, В.В. Иванова и др., необходим нам, с одной стороны, для осознания юродства как системы, каждый элемент которой обладает функциональной и семантической значимостью, с другой стороны, для рассмотрения бытования элементов этой системы в другой историко-литературный период. Как сложноорганизованная система могут быть представлены и литературное произведение, и факты экстралитературного порядка (личность писателя, культурный эпохальный текст), в которых следует выявить элементы юродства.
Необходимым для нашей работы оказался мифологический анализ, который разрабатывался учеными в разных аспектах (Э.Б. Тайлор, Д.Д. Фрезер, А.Н. Веселовский, Е.М. Мелетинский, О.М. Фрейденберг).
Теоретическая значимость определяется возможностью применения типологического анализа к явлению, воплощенному в рамках одной национальной культурной традиции, но принадлежащему разным эпохам.
Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы, включающего 218 источников.
В первой главе мы обращаемся к творчеству Л. Толстого и Г. Успенского, в произведениях которых появляются герои-юродивые, наиболее близкие к традиционным представлениям о юродстве. Писателями избрана сходная манера повествования, предполагающая наличие динамической дистанции между автором и героем и многоракурсность изображения (с точки зрения ребенка и взрослого).
Во второй главе мы рассматриваем героев-юродивых в произведениях Лескова и Салтыкова-Щедрина, на примере которых можно наблюдать, как в литературной традиции смеховое начало древнерусского юродства модифицируется в сатирический пафос.
В третьей главе мы обращаемся к произведениям Ф.М. Достоевского, в которых юродство представлено как психологическая характеристика героя, воплощенная как элемент саморефлексии героя и способ понимания им мира.
Практическая ценность результатов исследования заключается в том, что они могут быть использованы при дальнейшем изучении феномена юродства в литературе, а также в практике вузовского преподавания - в курсах истории русской литературы второй половины XIX в., в спецкурсах и спецсеминарах.
Апробация работы. Работа обсуждалась на заседании кафедры русской и зарубежной литературы Алтайского государственного университета, прошла апробацию на третьей и пятой межрегиональных научно-практических конференциях «Творчество Ф.М. Достоевского: проблемы, жанры, интерпретации» (Новокузнецк 1999, 2001 гг.).
Герой-юродивый в творчестве Л.Н. Толстого
Интерес к творчеству и личности Л.Н. Толстого в свете проблемы юродства связан с двумя особенностями. Во-первых, общеизвестный факт биографии писателя - приход к юродству в 1870-е годы как спасительному пути и идеалу. Это событие в жизни Толстого имеет большое значение при определении роли юродства в литературе второй половины XIX в. Некоторые исследователи даже склонны напрямую соотносить последний период жизни Толстого с каноническим юродством42. На наш взгляд, такое сопоставление кажется спорным потому, что юродство к этому времени претерпело значительные изменения и не являлось уже больше способом подвижничества и противостояния государственным институтам, каким оно было в древней Руси43. Но тем не менее противоречия личности и позиция Толстого 1870-х гг., связанные с юродством, не были преодолены писателем до конца жизни. Во-вторых, в творчестве Толстого появляется и собственно герой-юродивый. Он присутствует уже в первом произведении писателя, повести «Детство», и вновь заявляет о себе в последний период творчества. Учитывая отмеченную исследователями лейтмотивность творчества Толстого, мы акцентируем внимание на том факте, что интерес писателя к юродству реализовался уже в самом начале его творческого пути, в первой повести «трилогии тревожных исканий». Юродство предстает здесь как эпизодическое явление, но воплощение его в повести не случайно.
Для русской литературы второй половины XIX в. характерно внимание к образу святого как к типу высшего развития личности. Этот интерес свойственен и для Толстого. А.Г. Гродецкая отмечает особое отношение Толстого к традиционному выражению святости44. Анализируя жития святых, привлекавшие внимание писателя, исследовательница подчеркивает, что его интересовали именно те сюжеты, которые противостояли официальному, сложившемуся образу святости. А.Г. Гродецкая считает, что Толстой не принял ни типа, ни стиля традиционной святости и что характер благочестивого героя отсутствует в его художественных произведениях. Эту особенность творчества писателя она связывает с традиционным для русской литературы XIX в. интересом к образу святого грешника, раскаявшегося разбойника. Архетипы юродивого и раскаявшегося грешника во многом соприкасаются. Интерес Толстого к «кающемуся грешнику» или «обращающемуся праведнику» отмечает также Е.В. Николаева45. Для нас этот образ интересен тем, что в нем сочетаются те же категории греха и праведности, между которыми балансирует юродивый. Две крайности духовного состояния человека совмещены для юродивого, который провакативными поступками стремится найти среди грешников праведника; в раскаявшихся грешниках они проявляются последовательно, воплощая процесс духовного прозрения, который юродивый должен вызывать в людях.
Нам интересно следующее наблюдение: «По его [Толстого. — К.Я.] убеждению, заблуждение, грех, чувство отчаяния и вины не отдаляют, а приближают к познанию и обретению нравственной истины. "Воскресение" человека происходит исключительно по инициативе греха»46. Эта позиция отражает основную установку юродства: заставить через созерцание нарушающих общественные нормы поступков приблизиться к духовным истинам. Точка зрения А.Г. Гродецкой основана на осмыслении всего наследия Толстого, но, учитывая лейтмотивный характер его творчества, можно рассматривать образ юродивого, появляющийся уже в раннем произведении, как значимый уже на первом этапе формирования позиции писателя.
Юродивый «Детства» — герой внешний, один из тех персонажей, которые оказали влияние на Николеньку Иртеньева, автопсихологического героя повести. Но роль юродивого не периферийна. Исследователи считают его одним из трех персонажей, наделенных чертами праведности (maman, Наталья Савишна), формирующих личность главного героя.
Следует упомянуть еще об одном наблюдении биографов. В воспоминаниях, написанных Толстым в 1900-1908 гг., содержатся интересные факты, которые исследователь А. Тарасов называет «основными сведениями о праведниках времен детства Толстого» [курсив наш. - К.Я.]. Интересно, что в этом отрывке воспоминаний речь идет только о юродивых: «По словам Толстого, в 1830-х гг. в их доме останавливалось много юродивых, высоких своим смирением и незлобием... Поражала детскую душу Толстого и глубокая, искренняя и простая молитва "не юродивого, а дурочка", помощника садовника Акима, говорившего с Богом как с живым лицом». Отметим, что выделенный из общей массы юродивых Аким назван дурачком, т.е. речь идет о природном юродстве, сохранившемся в XIX в., а не о полноценной форме
религиозно-социального подвижничества. Но эти образы из воспоминаний писателя содержат черты, присущие юродивому в повести «Детство». Уже в ранние годы категория праведности для писателя соединялась с юродством. Толстого всегда привлекала свойственная лишь юродивым непосредственная близость к Богу, не скованная церковными догмами и правилами.
Юродство у Г.И. Успенского
Еще один вариант литературной интерпретации юродства мы встречаем в рассказе Глеба Успенского «Парамон юродивый» (1877).
Юродство как явление, символизирующее особенность и силу русского национального сознания, в то же время олицетворяющее идею заступничества и возможность достижения правды как на духовном уровне, так и на социальном, не могло не привлечь внимание писателя, которого волновали проблемы разрушения национальной культурной основы России, деградации общества, утраты духовности.
Юродивый в творчестве Успенского, как и у многих писателей этого периода, эпизодический образ, но тем не менее исследователи, рассуждая о творческой позиции и особенностях личности автора «Власти земли», нередко обращаются к понятию юродства вообще и к образу Парамона в частности, говоря, с одной стороны, о социологической направленности произведений писателя, стремлении к достижению правды, разрушении духовной омертвелости, с другой — о психической неуравновешенности личности самого Успенского и о наступившем вследствие его болезни раздвоении на грешника и праведника. Как указывают ученые, изучавшие биографию писа-теля , Успенский вступал в противоборство не только с церковной идеологией и обрядностью, развенчивал антигуманистические принципы церковной морали, что свойственно русской культуре второй половины XIX в. с характерным для этого времени кризисом веры, но выступал против воззрений и Толстого, и Достоевского, имевших собственные религиозно-философские теории. Таким образом, можно говорить, что для Успенского характерна позиция противостояния, на которой основывается юродство.
Д. Мережковский, обозначая особенности русской культуры второй половины XIX в. через категорию юродства, рассматривал в рамках этого явления личности ведущих писателей эпохи (Толстого, Достоевского). В статье «Глеб и Иванович» он связывает с юродством и личность Успенского .
Успенский, как и другие писатели второй половины XIX в., обращается к юродству при формировании национального типа героя. Юродивый у Успенского тоже становится своего рода символом судьбы России, но не тем положительным типом, идеальной формой духовного поиска, какой он стал у Толстого.
Успенский в течение всего своего творческого пути пытался найти опору для прекращения процесса разрушения русской жизни. Решению этой. проблемы посвящен центральный в его творчестве цикл очерков «Власть земли». С одной стороны, Успенский находит главную формулу, «тайну» крестьянства — «власть земли», которую он считает панацеей от разрушения русской деревни. Но, с другой стороны, Успенский называет существующий порядок жизни крестьян «зоологическим», наблюдает даже в образе «истинного крестьянина» Ивана Ермолаевича признаки моральной и нравственной низости и стремится найти ту силу, которая могла бы взять на себя обязанность освободить крестьянство от «зоологической правды» его существования и приобщить его к «божеской правде». В заключительном очерке сборника Успенский делает вывод о том, что интеллигенции, которая, по его мысли, должна была, с одной стороны, вывести крестьянство из «дремучего» состояния, а во-вторых, защитить от «хищника», т.е. от напора капиталистаеских отношении, в России нет
Как показывают исследователи, Успенский в поисках положительного типа героя обращался к изучению патриархальных форм русской жизни, сектантских движений, народной публицистики и фольклора140. В рамках русского культурного пространства было бы оправданно в этом поиске обращение к юродству, так как на протяжении многих веков юродивый олицетворял идею спасения и протеста. Способ существования юродивых служил укором плотскому, бездуховному миру, «молчаливым протест против ... погрязшей в грехе жизни»141. Юродство было не только пассивным протестом и обличением, но и формой общественного заступничества. В новое время представление о юродивых-обличителях стало одним из стереотипов русской культуры, который утвердился и в искусстве, и в науке. В.О. Ключевский так формулирует его: «Духовная нищета в лице юродивого являлась ходячей мирской совестью, "лицевым" в живом образе обличением людских страстей и пороков и пользовалась в обществе большими правами, полной свободой слова. Сильные мира сего, вельможи и цари, сам Грозный терпеливо выслушивали смелые, насмешливые или бранчивые речи блаженного уличного бродяги, не смея дотронуться до него пальцем»142. Такое значение юродства, воплощенное в образе Гриши, мы встречаем у Толстого. Следует отметить, что формально рассказ Успенского о юродивом схож с главой из трилогии Толстого. Особое положение юродивого, стоящего вне каких-либо общественных связей, свободного от внешних воздействий, могло привлечь внимание писателя для выражения отстаиваемых им демократических взглядов.
Успенский во «Власти земли» указывает на ряд положительных образов русской истории, которых называет «народными угодниками». Основные черты этого характера в целом оказываются близки к концепции юродства в нравственно-религиозных (не зрелищных) позициях: угодники «не забирались в "дебрь", не прятались в пещерах и лесах, думая лишь о личном спасении, самосовершенствовании и личной святости, а жили среди народа, являлись "мирскими работниками"»143. Пребывание в миру, среди людей — обязательное условие для юродства.
Герой-юродивый Н.С. Лескова в свете категории «праведниче-ства» («Шерамур»)
Обращение к Н.С. Лескову при рассмотрении юродства обусловлено рядом особенностей его эстетической и жизненной позиции. Он относится к числу тех больших художников русской литературы, в жизни и творчестве которых, на наш взгляд, явно прослеживаются следы юродства.
Творчество Лескова вызывало противоречивые оценки еще у современников. С одной стороны, Лескова традиционно считают писателем ортодоксальным, отстаивающим веру и христианские идеи. С другой стороны, многие исследователи говорят о религиозных сомнениях писателя, которые он стремился в каждом произведении вновь преодолеть и заново отыскать христианский идеал.
Общая направленность произведений Лескова, обнажающая вопросы веры, истинной праведности в отдельных образах и текстах в целом, дает основания рассматривать творчество писателя в аспекте воплощения юродства.
Одним из главных вопросов в творчестве Лескова является поиск положительного героя. И в этом поиске Лесков стоит на той же позиции, что и многие писатели русской литературы: его положительный герой — праведник, стремящийся к религиозно-нравственному идеалу, но не совпадающий с традиционным представлением о святости, подвижник, но «неофициального толка». Для творчества Лескова характерен тип «странного» праведника, «не связанного с церковностью и не отвечающего канонам»
Нередко исследователи, характеризуя особенности лесковского героя, апеллируют к понятиям юродивость, юродство (например, А.А. Горелов), но сам автор не считает своих героев юродствующими. Его герой в первую очередь - праведник. Герой Лескова странен, и его странность складывается из элементов, которые в совокупности позволяют, на наш взгляд, говорить и о близости лесковского героя концепции юродства. По мнению А.А. Горелова, именно в юродивости Лесков видел силу, неистребимость наивно-христианской морали, носителями которой являются почти все его герои.
У Лескова появляется герой, названный автором юродивым, — Шера-мур из одноименного рассказа, последнего в цикле «Праведники». Если положительный герой наделяется чертами юродства, и именно оно становится проявлением праведности, то эта позиция должна быть близка и самому писателю. На близость Лескова своим героям указывал Д.С. Лихачев: «Чудаков он любил потому, что в известной мере отождествлял их с собой. Потому и делал своих чудаков и праведников по большей части одинокими и непонятыми» .
Во второй половине XIX в. юродство являлось уже психологической характеристикой, с ним нередко связывались особенности личности и поведенческих моделей в русской культуре этого периода: странность, непоня-тость, противостояние среде, разрушение общественных рамок, сочетание духовной, нравственной глубины с эпатажным поведением и т.п. С этой точки зрения можно говорить о близости к юродству личностной позиции Лескова, который «и в жизни, и в литературе всегда шел против течения»
Для Лескова характерна странность и непонятость, особое отношение к вере. Автору «Соборян» свойственна глубокая религиозность и постоянные сомнения, позиция писателя и сейчас вызывает споры среди исследователей. Так, А. Кретова считает, что Лесков на закате жизни становится «уверенным православным», и вступает в спор с А.Б. Румянцевым, который говорит об отходе писателя от церкви, законы которой перестали быть для него авторитетными и необходимыми
«С ранних лет жизни имел влечение к вопросам веры», - пишет Лесков Толстому за два года до смерти. В то же время в письме к Л.И. Веселитской читаем: «Клятвы разрешать, ножи благословлять; отъем через силу освящать; браки разводить, детей закрепощать, выдавать тайны, держать языческий обычай пожирания тела и крови, прощать обиды, сделанные другому; оказывать протекции у Создателя или проклинать и делать еще тысячи пошлостей и подлостей, фальсифицируя все заповеди и просьбы "повешенного на кресте праведника", — вот что я хотел бы показать людям, а не Варнавкины кости! Но это небось называется "толстовство", а то, нимало не сходное с учением Христа, есть "православие"... Я не спорю, когда его называют этим именем, но это не христианство» . Разрушающее церковные каноны предложение писателя превратить церковь в избираемый институт поражает своим радикализмом даже в эпоху распространения реформаторских идей.
Формирование отдельных черт «юродствующего сознания» в творчестве раннего Достоевского («Бедные люди»)
Долгое время в достоеведении существовала традиция рассмотрения первого романа с социологической точки зрения (В .Я. Кирпотин, А. Ковач, B.C. Нечаева, А.Б. Удодов и т.д.)294. Герой первого романа Макар Девушкин продолжает линию «маленьких людей», начатую персонажами Пушкина и Гоголя. В последние годы исследователи рассматривали это произведение в рамках сентиментальной традиции, реализации фольклорных мотивов, ми-фологического подтекста и т.п. . С точки зрения формирования отдельных черт «юродствующего сознания» этот роман внимание исследователей не привлекал. На наш взгляд, категории юродства становятся основополагающими как для существования во внешнем мире, так и для построения мира внутреннего.
Классический конфликт человека и среды Достоевский решает нетрадиционно. Герой не поглощен средой, он уходит от нее. Несмотря на то, что внешне он унижен и осмеян, внутренне его жизнь духовно богата. Этот уход, отвержение мира сближает героя с юродством, где лишь наедине с собой, в одиночестве человек проявлял свою истинную натуру.
Рассматривать образ Макара Алексеевича Девушкина с позиций юродства позволяет совмещение традиционной для героев этого типа социальной стороны изображения с глубоким внутренним миром героя, существующим как бы изолированно от внешней жизни. С одной стороны, амбиции социально приниженного героя приобретают трагикомический характер. Но, с другой — социальный аскетизм Девушкина еще резче подчеркивает его духовность. И мотив выпадения из социума становится у Достоевского особенно трагичным, так как черты юродства писатель усмотрел в образе обычного чиновника, «департаментской крысы».
Рассматривать образ Макара Девушкина с позиций юродства позволяет и один из неосуществленных замыслов Достоевского «Юродивый (Присяж-ный поверенный)» . В набросках писателя отражается образ незначительного чиновника, в котором воплощена духовность, органичность, близость к детям и детскому, с одной стороны; самоуничижение и непонимание, гонения окружающих - с другой. Образ чиновника, изображенный в наброске, и социальным положением, и духовными, и психологическими характеристиками близок к герою первого романа. И название наброска позволяет предположить, что для Достоевского подобный образ соотносим с юродством в особом авторском понимании.
Два пласта жизни юродивого, внешний зрелищный и внутренний духовный, не просто противопоставляются, их соотношение в романе гораздо сложнее. «Бедные люди» - роман эпистолярный, на первый план выходит внутренний мир героя. Неразрешимые противоречия реальной жизни Девуш-кин пытается преодолеть, выстраивая в своих письмах новый мир и себя в этом мире, где будут исправлены «ошибки», существующие в действительности.
Для юродства демонстрация внутренних сторон жизни не характерна, более того, подвиг юродивого исключал саму возможность переписки. Но в герое мы не ищем прямого отображения древнерусского подвижничества, речь идет о близости нравственно-философских позиций. И в этом плане эпистолярность играет особую роль. Объективный мир преподносится сквозь призму субъективных оценок. Все действия мотивированы самим героем. Несправедливость и зло герой преодолевает с позиций юродства, изменяя и отрицая в своих письмах довлеющие над ним в реальном мире общественные установки и рамки.
Название романа «Бедные люди» традиционно соотносят с социальным положением, с сентиментальной традицией и натуральной школой. Но его можно рассматривать и с позиций юродства. Эпитет «бедные» актуализирует тему страдания и сочувствия окружающих. Подвиг юродства построен на самопроизвольном мученичестве, физическом и духовном, а людское сострадание является его целью, оно открывает в человеке истинную натуру.
С этой позиции можно подходить и к эпиграфу романа из рассказа В.Ф. Одоевского «Живой мертвец». Тема. сказки соединяет роман с русской фольклорной традицией, частью которой является юродство. Поднимается и тема демонстрации низших сторон жизни («всю подноготную в земле вырывают»), и действия, производимого на окружающих («читаешь ... невольно задумаешься, - а там всякая дребедень и пойдет в голову»297), и негативной реакции, ею вызванной. Эти же категории характерны и для действ юродивого.
Уже имя героя несет в себе противоречия, парадоксальные сочетания, характерные для юродства. С одной стороны, в имени присутствуют элементы святости. Макарий - один из самых почитаемых на Руси святых, по словарю В. Даля, Макар - рыболов, значение, связывающее героя с Христом, «ловцом человеческих душ». Отчество героя, Алексеевич, также привносит в образ библейский мотив и тему юродства (Алексей - «божий человек»). Христианские корни можно проследить и в фамилии, сближающей героя с Иисусом Христом, сыном Девы (Девушкин - Дева). С другой стороны, имя героя имеет низовую, смеховую природу.
