Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Уральская тема в творчестве В.Г. Короленко рубежа XIX - XX вв 19
ГЛАВА 2. Функции фольклорных жанров, образов и мотивов в уральских очерках писателя 63
Уральская казачья песня 63
Предания 88
Социально-утопические легенды 110
Слухи и толки 133
Народное красноречие 145
ГЛАВА 3. Изобразительно-выразительные средства и приемы народной поэзии Приуралья в поэтике очерков «У казаков» 156
Заключение 182
Примечания 193
Библиографический список 217
Введение к работе
В последнее десятилетие одной из приоритетных задач российского литературоведения стало принципиально новое, глубокое и объективное прочтение классического литературного наследия, свободное от заидеологизированности и опирающееся на современные достижения филологической науки. В этой связи особый интерес представляет творчество В.Г. Короленко.
Среди крупнейших русских писателей-классиков последней трети XIX -начала XX века, внесших вклад в познание русского национального своеобразия, имя В.Г. Короленко выделяется особо, несмотря на соседство великих современников, стяжавших всемирную славу. Созданная им художественная вселенная огромна и уникальна, поскольку включает в себя бытие необъятной многонациональной страны, являясь по существу летописью духовной истории народа. Ответственная роль Летописца и Просветителя стала возможной для него в силу личной скромности и интеллигентности и в то же время неподкупной честности и непреклонности в борьбе с любой несправедливостью. Современники в один голос провозгласили Владимира Галактионовича «нравственным гением», «праведником», «без которого не стоит здание литературы и общественности».1 Образ Короленко примирял даже литературных соперников: Максим Горький назвал своего учителя и наставника «идеальным образом русского писателя»,2 а в отзыве резковатого и скептичного Ивана Бунина нашлись теплые, сердечные эпитеты в адрес собрата по перу.3
Интерес к творчеству прозаика со стороны отечественного литературоведения отчетливо обозначился еще при его жизни и, с периодами некоторого спада и усиления, продолжает существовать до сих пор. За эти годы появилась целая плеяда известных короленковедов: А.Б. Дерман, Ф.Д. Батюшков, Н.Д. Шаховская, Т.А. Богданович, Я.Е.Донской , Г.А. Бялый , Н.М. Фортунатов и др. Но при всем тематическом многообразии работ остается немало открытых вопросов и неисследованных аспектов. Внимательному и вдумчивому прочтению короленковского наследия препятствовали тенденциозные методологические предпосылки, прочно закрепившие в сознании литературоведов и фольклористов образ писателя-революционера, народника, ограниченного кругом насущных социальных проблем. Этим объясняется и тот факт, что в девяностые годы прошлого века творчество В.Г. Короленко выпало из ряда актуальнейших литературоведческих проблем как якобы широко и всесторонне изученное, что глубоко ошибочно.
Данное исследование посвящено одному из наименее освещенных периодов творчества писателя (его временные рамки охватывают конец XIX- начало XX века), когда в связи с поисками материалов о Крестьянской войне 1773-1775 гг. под предводительством Е.И. Пугачева, необходимых для задуманного исторического романа, он обращается к фольклору, истории и культуре уральских казаков.
Объектом изучения стала проблема использования идейных и изобразительно-выразительных богатств устного казачьего творчества Приуралья в художественной системе В.Г. Короленко.
Материалом исследования послужили очерки «У казаков» и «Пугачевская легенда на Урале», а также черновые наброски к незаконченному роману «Набеглый царь».
Предметом исследовательского интереса являются фольклорные жанры, околофольклорные явления, элементы духовной и бытовой казачьей культуры, нашедшие место в уральских очерках.
Актуальность нашего исследования определяется в первую очередь недостаточной изученностью проблемы «Короленко и фольклор уральских казаков». Работы, посвященные «уральскому» периоду, носят, как правило, краеведческий характер, либо содержат ряд общих замечаний, определяющих его место в литературном наследии прозаика. При этом учеными до сих пор не дана объективная оценка идейно-эстетических достоинств очерков о Приуралье, в то время как, по признанию выдающихся современников писателя, Л.Н. Толстого и А.П. Чехова, они являются лучшими страницами его очерковой прозы.4 Причину следует искать в негативном отношении советского государства к казачеству вообще ив особенности к уральскому, в котором резче других проявились оппозиционные настроения и упорное противостояние официальной власти.
К тому же произведения о быте, культуре и истории провинциального города стереотипно относились учеными к разряду литературы «местного значения», что в данном случае не соответствует истине.
В действительности уральская тема довольно мощно прозвучала в русской литературе благодаря обращению к ней выдающихся художников слова -А.С.Пушкина, В.И.Даля, Л.Н.Толстого, и на протяжении двух столетий приковывала к себе внимание поэтов и писателей. По установившейся традиции она освещалась в двух аспектах: "пугачевском" (историческом) и этнографическом. Однако для Короленко разыскания редких источников, проливающих свет на истоки пугачевщины, явились прологом к широкому художественному изучению культурных особенностей, социального устройства, яркой и самобытной народной поэзии приурального края.
Актуальность данного исследования и вместе с тем сложность стоящей перед нами задачи заключается еще и в том, что сам уральский фольклор почти не изучен, хотя он привлекал внимание известных этнографов, фольклористов, писателей и воспринимался как неотъемлемая часть общерусской народной культуры. Подтверждением тому служат публикации М.И. Иванина, М. Михайлова, П.И. Небольсина и др. Благодаря им произведения устного казачьего творчества с середины XIX столетия проникают на страницы таких авторитетных журналов, как «Маяк», «Морской сборник», «Отечественные записки», «Библиотека для чтения», «Москвитянин».5 Широкий резонанс вызывали и сборники местных собирателей, выходившие в Петербурге и Москве. Так, в рецензии на книгу И.И. Железнова «Уральцы. Очерки быта уральских казаков», увидевшую свет в 1859 году, Н.А. Добролюбов писал, что она имеет «двойной интерес: статистико-этнографический и исторический».6 Такой же подход прослеживается и у многих современных ученых. Б.Н. Путилов, к примеру, считает: «Проблемы истории казачьего фольклора было бы неверно и ограниченно трактовать в плане областническом». В самом деле, уральский фольклор вобрал в себя лучшее из созданного поэтическим гением народа и адаптировал в местных условиях полиэтничности, порожденных соседством Европы и Азии. Поэтому в фольклорной картине мира уральских казаков мы найдем удивительно органичное, а порой причудливое сочетание европейского и восточного менталитета. В.Г.Короленко обратил на это особое внимание при воссоздании "уральской версии" русского национального характера и отметил в качестве специфически местной черты атмосферу свободы духовных поисков, царившую на Урале и не утратившую своей силы, даже под натиском цивилизации. Восстанавливая сложный процесс эволюции общинного сознания и трансформации казачьего характера, происходивший под воздействием исторических событий, писатель исходил из собственных наблюдений над фольклором, возникшим на Урале в разные годы. Это делает необходимым использование в нашей работе устно-поэтических текстов, включенных в широко известные собрания уральского фольклора XIX века (И.И.Железнова8, Н.Г.Мякушина9, А.В. и В.Ф.Железновых10), а также в современные издания.11
Наконец, анализ фольклоризма очерков «У казаков» и «Пугачевская легенда на Урале» позволяет сделать обобщающие выводы об использовании писателем устной народной поэзии в целом, без чего невозможно сформулировать концепцию индивидуального творческого метода, увидеть за «типовой общностью» «яркую самобытность в обращении ... к фольклору» , определить вклад В.Г.Короленко в развитие русской реалистической прозы конца XIX - начала XX века.
Целью работы является определение роли и места фольклорных жанров и элементов народной культуры в структуре художественного повествования очерков В.Г. Короленко «У казаков» и «Пугачевская легенда на Урале».
В ходе научного исследования выдвинута следующая гипотеза: использование В.Г. Короленко фольклора уральских казаков несет на себе печать высочайшего мастерства и играет ведущую роль в формировании индивидуального авторского стиля очеркиста.
В соответствии с целью и гипотезой определены задачи исследования:
- выявить причины обращения писателя к народной культуре Приуралья, специфику его собирательской деятельности и способы художественной обработки материала.
- Проследить историю создания очерков и их судьбу в русской критике и истории литературы, установить место данного произведения в творческом наследии В.Г. Короленко.
- Определить функции следующих фольклорных жанров, околофольклорных явлений и этнографических элементов в художественной системе очерков: исторические и лирические песни, предания и легенды, устные рассказы, слухи и толки, народное красноречие, а также особенности бытового и социального жизнеустройства уральских казаков, их обычаев и традиций, что является важным источником для понимания народного казачьего характера и менталитета.
-Рассмотреть идейную, композиционную и художественную роль пейзажа в очерках «У казаков», соотнести средства и приемы народной поэзии с его поэтикой.
Методологической базой решения поставленной проблемы явились труды по фольклористике и литературоведению П.С.Выходцева, Н.И.Савушкиной, Д.Н.Медриша, Т.М. Акимовой, В.К. Архангельской, С.Г.Лазутина, А.А.Горелова, Л.И. Емельянова, В.Я. Проппа, Б.Н. Путилова, Г.А. Вялого и других ученых, а также сборники «Русская литература и фольклор», подготовленные Пушкинским домом.
Рассмотрим основные общетеоретические аспекты, определяющие современную методологию исследований фольклоризма художественного произведения.
История культурных и творческих взаимодействий литературы и фольклора носит довольно сложный характер и до сих пор является далеко не полностью изученной сферой как фольклористики, так и литературоведения, «...подавляющее большинство исследований,- писал в связи с этим П.С. Выходцев,- ограничивается, как правило, изучением лишь отдельных фольклорных элементов в творчестве того или иного писателя.., установлением фактов "перекличек" в произведениях народного творчества и того или иного художника-профессионала и т.п. Наиболее же сложные и важные вопросы в изучении роли устной народной поэзии оказались мало или вовсе неосвещенными». Хотя в дальнейшем и предпринимались попытки подобного рода исследований,14 они не дали целостного и исчерпывающего представления о данном предмете. Большинство ученых советского периода в качестве методологических предпосылок использовали работы В.ИЛенина, а также классиков революционно-демократической критической мысли России, что излишне "политизировало" теорию, ограничивало возможности "прочтения" художественного текста. Тем не менее, именно советские литературоведческая и фольклористическая школы разработали основные принципы в исследовании фольклорно-литературных и литературно-фольклорных взаимовлияний, пришли к осознанию значимости и масштабности данной проблемы. Н.И. Савушкина, например, справедливо выделяет ее в «целое исследовательское направление».15 Это обусловлено, по мнению Т.А. Новичковой, «общей тенденцией» «рассматривать любые проявления творческих возможностей человека в контексте его духовной культуры в целом».16 Статус направления требует особенно тщательной разработки методологического аспекта, что нашло свое отражение в многочисленных теоретических трудах, начавших появляться еще в 70-80-е гг. прошлого века. Однако в вопросах методологии среди фольклористов и литературоведов нет единства. Так, Д.Н.Медриш выдвигает в качестве основного метода сравнительно-типологический или системно-типологический, довольно уязвимый с точки зрения других исследователей.17 Нельзя, к примеру, не согласиться с С.Г.Лазутиным, что в некоторых конкретных случаях такая система дает сбой.18 Но, думается, не менее уязвим и предлагаемый ученым-оппонентом сравнительно-генетический метод, если оперировать им произвольно. Интересна, на наш взгляд, идея С.Г.Лазутина об отслеживании судьбы фольклорного произведения в новой художественной среде, «литературной иносистеме».19 Однако этот метод ближе фольклористическому анализу, так как концентрирует все внимание на фольклорном тексте.
Наиболее системно и исчерпывающе круг первоочередных вопросов, связанных с разрешением данной проблемы при исследовании творчества конкретного писателя или поэта, сформулировал Д.Н.Медриш.20 Поставленные ученым вопросы представляют собой этапы исследовательского процесса. Они охватывают как специфические моменты литературно-фольклорных связей (жанры, сюжетные элементы, мотивы, поэтический язык), так и аспекты внелитературного характера (биографический, исторический и др.).
Такой же широкий и многоаспектный взгляд на проблему «литература и фольклор» отмечается и в работах других ученых. Н.И.Савушкина в качестве первоочередной задачи выдвигает «...изучение конкретных, исторически и эстетически детерминированных форм обращения литературы к фольклору, изучение закономерностей и типов фольклоризма».21 А С.Г.Лазутин указывает как на положительную черту на синтез историко-литературного и фольклористического анализа,22 первым опытом которого стали сборники «Русская литература и фольклор», подготовленные Пушкинским домом.23 Расширяется и само понятие фольклоризма до «явления этнокультурного или социально-этнографического».24 В свете этого приобретает особенно важное значение идея Д.Н.Медриша, согласно которой литература и фольклор рассматриваются как словесное искусство в целом - «поэтическая метасистема».25 При таком подходе задействуется вся совокупность описанных выше проблем и аспектов в рамках системного анализа, подразумевающего рассмотрение жанрово-стилевого единства в целом. Это позволяет представить себе произведение как систему в ее динамике, ощутить «пульсацию взаимосвязей и взаимодействий, вне которой нельзя понять ...природу каждого из слагаемых системы». Наконец, «природа самого таланта», определяющая «оригинальность метода художника», выявляется наиболее полно.27
Сложный комплексный подход к изучению фольклорно-литературных связей, принятый в современной науке, требует применения разнообразных методов научного исследования. В процессе анализа проблемы «Короленко и фольклор уральских казаков» мы использовали теоретический, исторический, биографический, сравнительно-типологический методы, что позволило рассмотреть ее всесторонне, установить связь фольклорных заимствований с авторским замыслом, проследить развитие важнейших образов и мотивов, трансформацию средств и приемов устной поэзии в повествовательной структуре путевого очерка.
Научная новизна диссертации состоит в том, что прослежены и охарактеризованы взаимосвязи фольклора уральских казаков с творчеством В.Г.Короленко, установлена их роль в определении художественных достоинств уральских произведений. Сделана попытка нового, более глубокого прочтения той части короленковского наследия, которая долгие годы оставалась в тени. В то же время анализ фольклоризма «У казаков» и «Пугачевской легенды на Урале» позволил дать оценку самому казачьему фольклору Приуралья, до сегодняшнего дня почти не изученному.
В связи с этим основные положения и выводы исследования могут быть использованы в монографиях и учебных пособиях по истории русской литературы рубежа XIX - XX веков, в лекционных курсах по фольклору, на спецкурсах и спецсеминарах, чем определяется его практическая значимость.
Поскольку своеобразие фольклоризма литературного произведения в значительной степени определялось временным контекстом, главнейшим методологическим принципом стал историзм? Именно он позволил определить объем фольклорных заимствований, их направление и характер.29 Поэтому возникает необходимость обрисовать в общих чертах эпоху, когда сложился и достиг расцвета талант В.Г.Короленко-очеркиста.
Вторая половина ХГХ-го столетия не случайно виделась ученым «особой эпохой развития»30 в литературе. И дело не только в активной подготовке к революции, как принято было считать в советском литературоведении. Исторический и литературный процессы всегда многомерны и не могут быть исчерпаны каким-либо одним явлением или ведущей закономерностью. Безусловно, революционно-демократическое движение в России в этот период занимало важное место как в общественной жизни, так и в сознании современников, однако всецело заполнить собой эпоху оно не могло. «Русь народная была воистину многоликой», - пишет А.А.Горелов, что объясняется, по его мнению, «неравномерностью развития разметнувшейся на огромные пространства державы, где уживались различные экономические уклады, житейски-бытовые, культурные традиции, создававшие нетождественность человеческих судеб и специфичность конфликтов. ... Но углубление в характеристику данного уклада жизни означало постижение своеобычных проявлений национального характера». Для решения столь масштабных задач больше подходили жанры нравоописательного и социального романа, повести, этнографического очерка. Отсюда столь бурный расцвет реалистической прозы. Важной тенденцией в развитии всей западноевропейской и русской литературы было распространение идей философии позитивизма. Правда, в отличие от западноевропейской, русская литература восприняла позитивизм больше формально, как один из необходимых принципов художественного отображения действительности, не подменяя творческого акта механическим копированием. За фактом и явлением старались увидеть, раскрыть важную закономерность. Отсюда «масштабность проблематики», «стремление постичь характер всемирно-исторического развития».33 Русский художник-реалист привык мыслить широко, воспринимая своего героя, свой культурный космос лишь как важное звено в историко-культурном движении человечества. Эта специфически русская особенность мышления коренилась в осознании «...бесконечных возможностей национальной жизни, открытости исторического процесса, заставляла находить живую душу под прозой быта с ее враждебностью человеку».34 Под ее влиянием исподволь складывалась идея евразийства, наметившаяся еще в исторической пушкинской прозе и получившая дальнейшее развитие у Л.Н. Толстого, А.П. Чехова, В.Г. Короленко. Русская культура и, в частности, литература взяла на себя миссию проводника культур малых (особенно бесписьменных) народов, населявших империю, следовательно, должна была решать проблему народного характера, менталитета с учетом мельчайших аспектов многонационального целого.
Влияние позитивизма выразилось в буйном расцвете очерковой литературы. Характеризуя жанр этнографического романа 60-х годов, Л.М.Лотман по этому поводу замечает: «...освещение всех сторон современной социальной жизни пронизывалось в это время публицистической мыслью, а нередко и научным обобщением фактов. Именно эта позиция писателя-исследователя общественного быта, наблюдателя, для которого изучение действительности и борьба за улучшение ее неразделимы, предопределяла слияние очерков 60-х годов в циклы, превращение их в детали огромного эпического полотна».35 Художественной целью таких циклов был, по мнению М.С. Горячкиной, «широкий охват действительности в ее движении». Для нас важны два замечания Л.М.Лотман: о позиции писателя-исследователя и писателя-гражданина, так как они восходят к идее об особой общественной миссии русской литературы второй половины XIX века.
Интерес к народной культуре со стороны интеллигенции, начиная с 60-х годов, приобретает во многом чисто практический, утилитарный характер, связанный с движением народничества, выдвинувшим в качестве главной задачи просвещение народных масс. Сложность решения такой задачи объяснялась «закрытостью» мира русского крестьянства и тем более казачества, чужеродностью дворянской и народной культур. Теоретики народничества выработали программу, некоторые элементы которой надолго закрепились в творческой практике русских писателей. Это в первую очередь тщательное изучение жизнеустройства, образа мыслей, духовных потребностей народа и создание специальной просветительской литературы, оказавшейся для многих первым шагом в большую литературу. Этнографизм и бытописательство при этом уступали место подлинной художественности, а практика взаимодействия с народной культурой становилась важнейшим действенным элементом творческой лаборатории.
Вера в народные силы, нравственный критерий народного блага составляли неизменный пафос русской литературы XIX века, ее неиссякаемый оптимизм, воспринимаемый как смысл писательства вообще. Для литераторов «фольклор был преимущественно хранилищем национально-народного отношения к политической истории, ее этической оценки и одновременно хранилищем идеала человеческой личности, противостоящей деспотизму».37 Вместе с тем «глубинные национальные традиции» создавали «внутреннее единство...национальной литературы, единство разнообразных ее стилей...»
Весь этот комплекс проблем эпохи должен учитываться при анализе фолыслорно-литературных взаимодействий в творчестве любого писателя данного исторического периода.
Рассмотрим подробнее степень изученности литературно-фольклорных взаимовлияний в прозе В.Г. Короленко.
Проблеме использования В.Г. Короленко художественных арсеналов народной поэзии ученые уделяли достаточно пристальное внимание, особенно в первой половине ХХ-го века. Обзор основных работ позволяет утверждать, что в советском короленковедении сложилось устойчивое исследуемое пространство, круг тщательно освещаемых тем, так или иначе связанных с увлечением писателя идеями революционного народничества. Социальный и революционно-демократический аспекты делались (зачастую искусственно) краеугольным камнем анализа, заслоняя собственно литературоведческие и фольклористические. Фольклоризм короленковской прозы изучался чаще всего локально, внутри отдельных творческих периодов: «Короленко и якутская ссылка» (Н.К. Пиксанов, З.И. Власова),39 «Короленко и Якутия» (Б.М. Белявская),40 фольклор в сибирских (И.Г. Парилов, А.С. Малютина)41 и волжских (В.К. Архангельская)42 рассказах. Были попытки охватить и более широкий круг вопросов, представить проблему в целом.43
Одной из главных первоочередных задач при исследовании влияния устного народного творчества на отдельное произведение или творчество писателя является выяснение вопроса, «сводится ли это влияние к более или менее отчетливо выраженному фольклоризму, то есть прямому или косвенному (но в любом случае осознанному и целенаправленному) использованию в литературе отдельных фольклорных образов, сюжетов, поэтических средств и т.д.»44 Для этого необходимо определить жизненные источники воздействия фольклора на мировоззрение автора произведения, установить причины включения его в творческую систему. В своей работе о фольклоризме творчества В.Г. Короленко З.И. Власова выделяет несколько этапов такого влияния, прослеживает эволюцию во взаимоотношениях писателя с фольклором на протяжении всей его сознательной жизни.45
Интерес В.Г. Короленко к миру народной поэзии уходит корнями в детские годы прозаика. Народная культура была одним из элементов его домашнего воспитания. И хотя знакомство с ней носило до определенного времени стихийный характер, первые впечатления от фольклора оказались столь сильны, что даже спустя многие годы в творчестве зрелого Короленко неожиданно проявляли себя, становясь сюжетной основой рассказов и очерков, отражаясь в тех или иных образах, взглядах на мир, природу, тайны бытия. Весьма показательна в этом смысле запись из дневника В.Г. Короленко, где писатель рисует цепочку собственных ассоциаций, толчком к возникновению которой послужил лягушачий концерт. В памяти сразу всплывает «старая нянина сказка» и «голос несчастной царевны, прекрасной, как сияние майского дня, превращенной злым колдуном в самое отвратительное из животных с холодной кожей, с зелеными глазами навыкате...»46 Для нас важно, что поток авторского сознания "выбирает" из массы потенциальных ассоциативных образов именно "фольклорные". О том, что эта особенность мировосприятия писателя не простая случайность, не частный факт, говорят многочисленные примеры из его произведений. Приведем некоторые из них. В очерке «Ночью», передавая особенности детского воображения, Короленко показывает тайну рождения поэтического образа в фантазии мальчика Васи. Звуки ночного мира, доносящиеся из-за окна спальни, преображаются в привычные и хорошо знакомые ему шелест листов бумаги, шорох сыплющегося в бочку зерна. Только воображение усиливает их при помощи гиперболизации. Ярким примером может служить и образное мышление слепого Петра Попельского («Слепой музыкант»). И в том и в другом случае В.Г. Короленко использует личный опыт ассоциативного мышления, опирается на близкие и понятные ему связи. В качестве своеобразной стилевой черты сохраняется эта особенность мировосприятия и в поздний период творчества, в частности, в очерках «У казаков»: олицетворение отдельных природных образов (реки Урал, степи, дороги), параллелизм стихийных и социальных процессов, включение пейзажа в авторские размышления, построенные по ассоциативному принципу. Именно благодаря раннему "неумственному" знакомству с поэтическим творчеством народа писателю до конца жизни удалось сохранить свежий и непосредственный взгляд на мир, сберечь себя от разочарований и уныния, овладевших многими из его собратьев по перу (Гаршиным, Успенским, Михайловским). Рассуждая о назначении литературы, В.Г. Короленко подчеркивает, что писатель должен сберечь в себе «восприимчивость к свету солнца и дня»,47 показать «свет наряду с тенью», так как «это соседство отнимет у тени ее мрак и угнетающий душу характер».48 Раннее знакомство с миром народной поэзии - верная тому гарантия. Кроме того, глубинная, подсознательная связь с фольклором отвечала и еще одной важной потребности писателя-исследователя, первооткрывателя малоизвестных сторон бытовой, общественной и духовной жизни людей. Речь идет о неослабевающем интересе В.Г. Короленко к тайнам бытия и духа, к труднообъяснимым явлениям действительности. Здесь также многовековые художественно обобщенные наблюдения нередко подсказывают то или иное решение. На эту особенность фольклора обращал внимание и В.Я. Пропп: «Мы понемногу начинаем сознавать, что разгадка многих и очень разнообразных явлений духовной культуры кроется в фольклоре».49
Началом осознанного отношения к «мистической поэзии ужаса» В.Г. Короленко обязан отцу, Галактиону Афанасьевичу, сумевшему сберечь в сыне красоту поэтического мировосприятия и оградить от воздействия народных предрассудков и суеверий. Вообще отец сыграл большую роль в формировании мировоззрения будущего писателя. Картина мира, сформировавшаяся у мальчика под его влиянием, была до некоторой степени идеалистичной, но заложенная в ней удивительная гармония со всем сущим, поразительная нравственная чистота и высота наложили на личность В.Г. Короленко неизгладимый отпечаток. «Устойчивое равновесие совести, когда все в мире и общественных отношениях кажется раз и навсегда данным и неподвижным, - писал Б.Аверин,- это основное чувство, которое окрашивало раннее детство писателя».50 Равновесие это поддерживалось гармонией личных отношений родителей, социальных -родственницы-помещицы с крестьянами, религиозным фатализмом отца.
Увлечение устным народным творчеством нашло свое продолжение в гимназические годы. Большую роль в этом сыграл учитель словесности В.В. Авдиев, влюбленный в украинский фольклор и устраивавший у себя на дому вечера пения, в которых участвовал и Короленко. Из пассивного слушателя, "созерцателя" он превращается в активного и вдумчивого исполнителя, старающегося постичь глубину и пластичность народно-поэтических образов, передать оттенки мысли и чувства. Этот момент очень важен, так как он - первый шаг к внутреннему" творчеству, к анализу формы и содержания исполняемого произведения. В «Истории моего современника» писатель вспомнит о впечатлениях этого времени. Но они нашли отражение и в других произведениях.
Например, в «Слепом музыканте», описывая образы, возникающие в воображении слепого Петра Попельского, В.Г. Короленко приводит подобный ассоциативный ряд. Тогда же начинает действовать и еще один фактор, формирующий взгляды будущего писателя на фольклор. Это художественная литература (преимущественно поэзия), отражающая демократические взгляды передовых современников и, конечно, социально заостренная. Отсюда предпочтение тех народных песен, где рисуется тяжелая доля бедняка.
Поворотным моментом в духовной биографии писателя стали 70-е годы, когда он всерьез увлекся идеями революционного народничества. «Революционные настроения студенчества начиная с 1860-х годов усиливаются и охватывают все более широкие круги молодежи, - писала З.И. Власова. - Необходимость революционной пропаганды среди крестьянства и связанная с этой задачей подготовка "хождения в народ" представлялись достойной жизненной целью». Практика просветительской работы в народной среде потребовала специальной подготовки. Народник должен был тщательно изучить законы жизни деревенского мира, образ его мыслей, самою "русскую душу", в противном случае интеллигент-горожанин не мог даже и мечтать об активной преобразовательной деятельности. Все это стало мощным толчком к увеличению числа фольклористов и этнографов из народнической среды. На связь истории русской фольклористики с народничеством и политической ссылкой указывает А.П. Разумова.5 По словам З.И. Власовой, «...занятия фольклором и этнографией политические ссыльные рассматривали как единственно возможную форму участия в общественно-политической борьбе. ... Они связывали свою деятельность с передовыми общественными проблемами эпохи».53 Политические ссылки оказались весьма благоприятны для формирования творческой лаборатории будущего писателя. Высланный летом 1879 года в город Глазов, В.Г. Короленко тщательно фиксирует разнообразные впечатления и наблюдения в записной книжке. Глубокая приверженность идее и упорство в достижении цели способствовали накоплению яркого и богатого жизненного материала. «В ссылку Короленко ехал с сознанием необходимости сближения с народом, - писал А.К. Котов, - отвлеченные представления о котором должны были быть проверены - как это ему казалось действительностью, трезвой и истинной. Полный энергии и молодой силы, он даже ссылку готов был рассматривать под углом зрения практического изучения жизни народа». Целый ряд интересных наблюдений над заметками этой поры находим мы у ученых, исследовавших записные книжки писателя. Все они характеризуют В.Г. Короленко как талантливого и вдумчивого художника и исследователя. Нельзя не согласиться с выводом З.И. Власовой о том, что записные книжки 1879 года «...открывают серию социально-бытовых очерков в его творчестве, насыщенных той "социальной этнографией", которую одобрял Чернышевский в статьях «Современника»/ Ценно и замечание короленковеда о "стихийности", спонтанности творческого процесса у автора заметок: жизненные обстоятельства побуждают ссыльного студента пропускать увиденное и услышанное через себя. Стараясь удержать в памяти ценный материал, Короленко невольно создавал в воображении условный художественный мир. Ссылка, таким образом, стала для него первой литературной школой.
Интерес к фольклору, как и к народной культуре в целом, у начинающего литератора исчерпывался социальным аспектом, что объяснялось зависимостью от народнической идеологии. Красота и богатство устной поэзии оставались еще вне поля его зрения. Однако «проблески народной даровитости» побудили В.Г\ Короленко взяться за перо. Первые литературные опыты ссыльного народника носили скорее практический, нежели художественный характер и открыто ориентировались на традиции Успенского и Златовратского. Это были очерки «Ненастоящий город» (о городе Глазове, где он отбывал ссылку), «В Березовских Починках» и повесть «Полоса».
Народная культура становится объектом серьезного изучения в период якутской ссылки. В.Г. Короленко уже четко намечает пути использования собранного материала: научное описание края и включение элементов фольклора в художественные произведения. О последнем можно судить по рассказам и очеркам сибирского цикла («Ат-Даван», «Песня», «Артисты» и др.). Сибирский период переломный в мировоззрении писателя. Собственный опыт и богатство жизненных впечатлений, по большей части трагичных, привели его к отказу от идей народничества, расширив творческие горизонты прозаика. Это позволило З.И.
Власовой утверждать, что «Короленко вернулся из Сибири вполне сложившимся и зрелым писателем».5
Дальнейшие творческие взаимодействия Короленко с устным народным творчеством не претерпевали принципиальных изменений, но шли по пути углубления внутренних связей, превращения в единое гармоничное целое. Подтверждение тому - произведения нижегородского периода, метко названного Максимом Горьким «эпохой Короленко», а также рассказы и особенно очерковые циклы, написанные на рубеже XIX - XX веков, в атмосфере общекультурного кризиса, охватившего всю Россию. Пожалуй, именно народные начала в духовности писателя спасли его тогда от серьезных заблуждений, придали творениям мастера художественную силу и ту нравственную высоту, что делает произведения искусства по-настоящему правдивыми и ценными.
Фольклоризм короленковской прозы, по единодушному мнению исследователей, явление сложное, многофункциональное. Писатель активно вводит в тексты рассказов и очерков практически все известные фольклорные жанры как поэтические, так и прозаические. Но способ их включения и особенности функционирования в повествовательной структуре - вопрос непростой. В.Г.Короленко избегает "вульгарного" использования устного народного творчества, подходя к народной культуре как к неиссякаемому источнику мудрости, красоты, нравственного идеала. Оттого связи его с фольклором тонки, порой едва уловимы и требуют непременно тщательного всестороннего анализа, знакомства с записными книжками и дневниками, метко названными СВ. Короленко «общественной летописью» 7, с обширным эпистолярным наследием. А.К. Котов по этому поводу писал: «Вслед за чеховскими записными книжками записные книжки Короленко становятся в ряд учебных книг молодого писателя. Они знакомят с творчеством писателя с внутренней стороны, что не менее интересно и поучительно, чем знакомство с отдельным законченным произведением».
Затронем и еще один важный для нашего исследования общетеоретический аспект - жанровую и композиционную специфику «У казаков» и «Пугачевской легенды на Урале».
Уральские произведения В.Г. Короленко неоднородны по жанровому составу: «У казаков» - путевые очерки, «Пугачевская легенда на Урале» - очерк исторический. В силу сложившихся обстоятельств они были опубликованы в разное время, и воспринимаются теперь самостоятельно. Несмотря на это смысловая связь между ними не утратилась. Многие сюжетные линии, мотивы и образы в них пересекаются, что объясняется первоначальным авторским замыслом, согласно которому «Пугачевская легенда на Урале» должна была стать главой «У казаков». Поэтому мы в процессе анализа рассматривали их как единое целое (метаструктуру).
Цикл «У казаков» в композиционном плане сложнее и богаче «Пугачевской легенды на Урале». Он состоит из тринадцати очерков, объединенных общей идеей, системой сквозных тем, образом автора, художественным временем и пространством, а также характером самого фольклоризма. Мощным объединяющим началом является и установка В.Г. Короленко на «эскизность» очерков - предтечи большого исторического романа из времен Е.И. Пугачева. Образ казачьего атамана - центр притяжения разнообразнейшего материала о Приуралье, так что в метаструктуру органично входят и наброски из «Набеглого царя», разбросанные по записным книжкам и письмам.
Особо оговорим источники цитирования текстов. Все использованные в работе произведения В.Г. Короленко, за исключением «У казаков», приводятся по изданию: В.Г. Короленко. Собр. соч.: В 10т.-М.:ГИХЛ,1953-56.
Очерки «У казаков» цитируются по прижизненному изданию автора: В.Г. Короленко. Поли. собр. соч.: В 9т.-Т.6.-С.-Пг.: Изд-во А.Ф. Маркса,1914.
Это вызвано тем, что цикл в десятитомное собрание не вошел, а очерк «Пугачевская легенда на Урале», опубликованный лишь после смерти автора, отсутствует в издании 1914 года.
Для удобства цитирования названных источников мы в дальнейшем будем указывать в тексте диссертации том и страницу десятитомника, а цитаты по изданию 1914 года сопровождать аббревиатурой УК.
Рассмотренный выше круг общетеоретических, историко-литературных и узкоспециальных вопросов и проблем, связанных с изучением фольклоризма коро-ленковской прозы, позволяет сформулировать основные положения, выносимые на защиту:
1 .Монографическое исследование проблемы использования В.Г. Короленко фольклора уральских казаков позволяет сделать обобщающие выводы о специфике фольклоризма его произведений в целом, о влиянии фольклора на формирование индивидуального авторского стиля.
2.Использование комплексной методики в процессе изучения уральских очерков В.Г. Короленко, включающей в себя теоретический, исторический, биографический, сравнительно-типологический и другие методы, дает возможность получить достоверные результаты, объективно и всесторонне проанализировать и оценить художественное явление.
3.Детальное рассмотрение функций отдельных фольклорных жанров, образов и мотивов казачьего фольклора, а также элементов бытовой и духовной культуры общинников откроет пути к более глубокому пониманию самого уральского фольклора, на сегодняшний день довольно слабо изученного.
4.0черки «У казаков» и «Пугачевская легенда на Урале» являются новым словом в процессе осмысления и воссоздания русской литературой рубежа веков национального характера россиянина, его исторических и культурных истоков, его судьбы в эпоху социальных катаклизмов.
5.Уральские очерки В.Г. Короленко - итог в развитии русской очеркистики XIX столетия, заметная веха в истории русской реалистической литературы.
В связи с необходимостью рассмотрения многочисленных теоретических, историко-литературных, биографических и фольклористических аспектов в диссертации выделяется три главы:
1 глава «УРАЛЬСКАЯ ТЕМА В ТВОРЧЕСТВЕ В.Г.КОРОЛЕНКО РУБЕЖА XIX-XX ВВ.».
2 глава «ФУНКЦИИ ФОЛЬКЛОРНЫХ ЖАНРОВ, ОБРАЗОВ И МОТИВОВ В УРАЛЬСКИХ ОЧЕРКАХ ПИСАТЕЛЯ»
3 глава «ИЗОБРАЗИТЕЛЬНО-ВЫРАЗИТЕЛЬНЫЕ СРЕДСТВА И ПРИЕМЫ НАРОДНОЙ ПОЭЗИИ ПРИУРАЛЬЯ В ПОЭТИКЕ ОЧЕРКОВ «У КАЗАКОВ», а также ВВЕДЕНИЕ И ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
Уральская казачья песня
Народная песня как объект творческих интересов, открывающий путь к познанию народной психологии и эстетики, прочно вошла в круг используемых В.Г. Короленко фольклорных жанров. Это обусловлено, с одной стороны, личными вкусами, с другой - установившимися в русской литературе традициями, благодаря которым песня всегда выделялась среди других жанров устного народного творчества. Причина такого предпочтения в том, что она заключала в себе большие художественные потенциалы и, обладая общим для лирической поэзии свойством выражения «безобразного и бесформенного чувства, составляющего внутреннюю сущность человеческой природы»,1 привлекала внимание поэтов и писателей. Кроме того, по верному наблюдению Т.М. Акимовой, «в русской литературе заметно тяготение к некоему обновлению и обогащению путем слияния с народной поэзией». Этим объясняется, в частности, активное использование песен в реалистической прозе второй половины XIX века. На самые распространенные случаи подобного использования указывает Н.И. Кравцов. Писатели «вводили ее [песню - Ф.С.] в повествование как элемент народного быта, употребляли ее для характеристики персонажей».3 Само собой разумеется, что эти общие тенденции, отмеченные исследователем, обогатились в творческой практике выдающихся мастеров целым рядом ярких художественных находок. Поэтому рассматривать данную проблему следует с учетом полифункционального характера народной песни в структуре художественного текста. Как уже говорилось выше, на обращение к народной песне, той или иной ее жанровой разновидности, большое, порой определяющее влияние оказывали личные пристрастия, особенности воспитания и образа жизни. В связи с этим необходимо учитывать при анализе и "биографический" аспект.
В развитии художественных вкусов Короленко-писателя фольклорная песня сыграла важную роль, обострив в нем природный талант психолога и живописца. Рано вошедшая в духовный мир и ставшая активным элементом творческой лаборатории (еще до того, как Короленко осознал себя писателем), она никогда не исчезала из поля зрения прозаика. Уже первые литературные опыты свидетельствуют,. каким фольклорным жанрам отдавал предпочтение молодой автор. Значителен и тот факт, что В.Г. Короленко использует разные источники для знакомства с песней. Это и широко известные сборники русского фольклора (П.В. Киреевского, П.В. Шейна, В.И. Даля, И.И.Железнова и др.), и новые журнальные публикации, и собственные "живые" записи. Особенно высоко начинает ценить писатель красоту и духовную мощь народной песни в якутской ссылке.4 Подтверждением служит тот факт, что он выбирает в лирике якутов наиболее редкие и высокохудожественные образцы, а его дневниковые записи, кроме самих текстов, содержат интересные наблюдения над характером исполнения и исполнителями.5 Такой подход качественно меняет и способы включения данного жанра в художественный текст. Песня не просто вводится в произведение в виде отрывка или целиком («фабульный уровень цитирования», по терминологии Д.Н. Медриша),6 она становится предметом изображения. Автор тщательно моделирует ситуацию, в которой исполнялось произведение, отмечает реакцию зрителей, включает звучание песни в симфонию звуков окружающего мира. Таким образом, песня в художественном мире короленковской прозы начинает играть «важную идейно-выразительную роль».7 Роль эта с течением времени усложняется, заимствованные элементы песенной образности все больше сливаются с авторскими. Поэтому зрелый период творчества В.Г. Короленко отмечен целым рядом образцов высокого мастерства в использовании народной лирики, и очерки «У казаков» занимают среди них видное место.
К уральской казачьей песне и, шире, к пугачевскому фольклору Короленко обращается в 90-е годы Х1Х-го века в связи с идеей создания романа «Набеглый царь». Однако повстанческий фольклор интересовал его еще со студенческих лет, так что по печатным источникам он знал немало исторических песен. Во всяком случае, фигуры грозных атаманов - Болотникова, Разина, Пугачева - то и дело встречаются в рассказах и очерках, в дневниковых размышлениях. В разные периоды творчества разинско-пугачевская тематика представала новыми гранями, что диктовалось духовными запросами времени. Не удивительно поэтому, что, в конце концов, она стала неизбежно превращаться в символику, в некий эталон народного богатырства, силы духа и справедливости, постоянно проверявшийся в процессе сложных духовных исканий писателя динамично меняющейся действительностью. Этим и объясняется тот факт, что "повстанческая" тема ожила в творческом воображении Короленко именно в последнее десятилетие уходящего века под влиянием бурных исторических событий эпохи. «В свете этой темы, -пишет Г.А. Бялый, - откладывались и формировались его впечатления в Румынии (1897) и на Урале (1900)».8 Как видим, исследователь так же подчеркивает определяющий, стержневой; характер темы, через которую пропускается жизненный материал. Здесь, конечно, не имеет места ситуация раннего творчества, когда в реальности буквально предвосхищалось воображаемое. И все же Короленко настойчиво ищет в реалиях современности отголоски былых трагедий и "золотого века", превращая саму жизнь в творческую лабораторию. Окончательно освободившись от былой народнической тенденциозности с ее излишним тяготением к социальному аспекту фольклоризма и этнографизма, писатель ставит главной задачей глубокое и всестороннее изучение законов бытия, опираясь на свойственный ему оптимизм, веру в светлое, позитивное начало в человеке. В этом большую помощь оказывает народная песня.
В художественной структуре очерков «У казаков» песня занимает одно из ключевых мест и, пожалуй, является самым сложным элементом фольклоризма произведения. Сложность заключается в том, что автор включает те или иные устно-поэтические детали в ткань художественного текста с большой осторожностью, предпочитая мотив, образ, музыкальный строй, настроение или даже «дух» народной поэзии целому произведению или отрывку.9 К последнему он прибегает как к крайнему средству и лишь тогда, когда песня становится "героиней" эпизода, и возникает необходимость привести ее целиком.
Предания
В данном разделе нашей диссертации мы рассмотрим топонимические и исторические предания, использованные В.Г. Короленко в очерках «У казаков» и «Пугачевская легенда на Урале», а также произведения устной несказочной прозы, занимающие пограничное положение (речь идет о рассказах, которые в силу своей значимости для уральцев приобрели широкую распространенность и символический смысл).
Общепринятого определения предания как жанра в науке о фольклоре пока нет. Это объясняется в первую очередь недостаточной степенью изученности данного вида устного народного творчества, отсутствием четких характерных признаков в поэтике, существованием пограничных жанров. Тем не менее, вариантов определения существует довольно много. Так, В.Н. Морохин относит к преданиям «...сюжетные устно-поэтические эпические повествования в прозе, которые, с известной долей вымысла и смешением фактов и событий, рассказывают о давно минувших, но реальных делах и исторических лицах или объясняют происхождение географических и топонимических названий».4 С.Н. Азбелев придает решающее значение характеру отражения действительности, что позволяет проще разграничивать предания, легенды и сказки.44 Более развернуто и описательно характеристика жанра приводится в работах В.П. Кругляшовой, А.И. Лазарева, В.К. Соколовой.45 Особый интерес представляет статья В.П. Аникина «Художественное творчество в жанрах несказочной прозы (к общей постановке проблемы)»46, где четко формулируется само существо стоящей перед фольклористикой общетеоретической задачи. Ученый обосновывает целесообразность выделения исторических и топонимических преданий, определяет художественную специфику каждого. Для нас большое значение имеет замечание В.П. Аникина о том, что «изучение преданий вводит в область исследования мировоззрения, пристрастий, социальных оценок самых разных слоев народа», 7 поскольку эта особенность данного жанра устной народной прозы интуитивно осознавалась и В.Г. Короленко, что подтверждает цель поездки в Уральск, сформулированная в «Пугачевской легенде на Урале». Именно предания, по наблюдениям писателя, обладают способностью запечатлевать и сохранять "живые черты" эпохи и знаменитых в народе исторических лиц.
В.Г. Короленко, безусловно, понимал, что предания не документы, не фотографическая карточка времени. Однако опыт его собирательской работы показывал, что даже ценные архивные материалы далеко не всегда позволяли объективно восстановить картину того или иного события, тем более, если оно значительно удалено во времени. История со следствием по делу пугачевцев -красноречивое тому подтверждение. Предание же, в противовес официальному документу, никогда не изменяло правде художественной, что по большому счету было для Короленко важнее.
Еще одна существенная черта предания в «особой интенсивности идейно-эмоционального воздействия». То есть, будучи предельно краткими в изложении событий, они тем самым активизируют воображение слушателя, давая ему возможность дорисовать подробности самому. Эта черта преданий использовалась писателем двояко и сыграла важную роль в поэтике уральских очерков в целом.
Начнем анализ функций устной несказочной прозы уральских казаков в повествовательной ткани короленковских очерков с топонимических преданий.
К топонимическому фольклору Приуралья В.Г.Короленко обращается в силу ряда причин. Во-первых, ономастическое пространство края привлекало внимание писателя в связи с работой над историческим романом. Прозаики, обращавшиеся к изображению крупных событий прошлого, стремились непременно попасть на «место действия», ощутить его ауру и разбудить таким образом творческое воображение. Эта практика повелась еще с Вальтера Скотта и стала впоследствии важнейшим элементом писательской лаборатории, своеобразным гарантом правдивости и реалистической полноты воссоздаваемой эпохи. Действительно, «красноречивые свидетели прошлого, географические названья занимают почетное место среди самых драгоценных исторических памятников, как живое эхо отдаленных времен».49
Во-вторых, жанровая специфика путевого очерка делала необходимым тщательное моделирование художественного пространства. Причем материалом для этого должны были послужить реальные впечатления автора от увиденного и услышанного во время путешествия. Очерковое наследие В.Г. Короленко свидетельствует о неизменно внимательном изучении и умелом использовании прозаиком ресурсов российского ономастического континуума. Топонимика как таковая и связанные с ней топонимические предания в контексте путевого очерка представляли собой как объект познавательного интереса, так и собственно изобразительно-выразительное средство. При этом сами потенциалы данного материала реализовывались в различной степени: от использования сугубо этнографического аспекта (воспроизведение местного колорита) до включения его в решение сложных авторских задач. Последнее становилось возможным ввиду того, что «...пространственное распределение топонимов позволяет им быть представителями и хранителями значительной культурной информации».50
Топонимические предания тесно связаны с местом, памятником (мемориалом), вследствие чего являются средством художественного "обживання" того географического пространства, где обитает человек. С течением времени оно превращается, по меткому выражению Л.С. Шептаева, в «музей под открытым небом».51 Как и любой край, богатый историческими событиями, Приуралье хранило немало топонимических преданий: прошлое прочно закрепилось в названиях мест и урочищ, самого городка. Порой предание хранило в себе память о чьей-то злосчастной судьбе, напоминало о диковатом, но по-богатырски размашистом казачьем характере. В.Г.Короленко увидел в них существенное дополнение к собственным размышлениям, отметив важную особенность: казаки хорошо знают топонимические предания и с удовольствием их рассказывают. Значит, уральцы ощущают родину не абстрактно, а буквально физически, через памятные события ее истории. Очеркисту удалось собрать довольно много топонимических преданий. И хотя его прежде всего интересовал фольклор о Пугачевском восстании, все произведения данного жанра нашли достойное место в уральском очерковом цикле.
Социально-утопические легенды
Особое место в творчестве В.Г.Короленко занимают социально-утопические легенды, отразившие сложную и противоречивую духовную жизнь народа.
Легенда, наряду с преданием, - наиболее спорный термин в фольклористике. Сложность определения ее как жанра осознавалась еще А.Н. Веселовским. Она заключается, по мнению СВ. Селивановой, в том, что «легенда не только включает в себя черты различных жанров, но продолжает свободно развиваться на каждой новой ступени эволюции». Уже в общем толковании этого латинского по происхождению слова, какое мы находим у Владимира Даля, подчеркивается тесная связь фольклорного и христианского начал : «священное предание, поверье о событии, относящемся до церкви, веры, четия, четья, вообще, предание о чудесном событии».77 Само собой разумеется, что в терминологическом смысле данное определение нельзя считать достаточным. И все-таки, самая главная черта явления Далем подмечена верно. Это подтверждается исследованиями видных советских фольклористов: В.Я. Проппа, В.П. Аникина, В.Н. Морохина и др.78 Так, В.П. Аникин пишет: «В главном свойстве этого жанра - утверждение морально-этических норм христианства или идей, возникших под влиянием воодушевленного отношения к вере, хотя и понимаемой на житейски-обыденный, мирской и даже совсем не церковный манер».79 Последнее замечание ученого особенно важно, так как углубляет понимание жанра, затрагивая вопрос идейной вариативности, специфичности толкования библейского сюжета, что необходимо учитывать применительно к нашему исследованию. Однако мы в рабочем порядке будем больше опираться на определение К.В. Чистова, применяющего термин легенда «в приложении к устным народным рассказам социально-утопического характера, повествующим о событиях или явлениях, которые воспринимались исполнителями как продолжающиеся в современности». При этом мы будем придерживаться того же семантического объема термина, что и К.В. Чистов, относя к нему народные представления социально-утопического характера, слухи и толки, мемораты и фабулаты
Социально-утопические идеи, порой в виде отдельных элементов, иногда более цельно, проникали в разные фольклорные жанры. Исследователи нередко отмечали факты такого проникновения и их частные идейно-художественные функции. Однако проблема народного социального утопизма глобальна, и ее решение требует совместной работы фольклористов, этнографов, социологов, историков, психологов и др. специалистов.83 Сложность и многомерность явления определяется его общечеловеческим масштабом и непреходящим значением. «Уже на самой ранней заре греческой общественности, пишет В.П. Волгин,- мы встречаем одно представление, которому суждено было играть вполне большую роль в истории общественной мысли. Это - представление о счастливом детстве человечества, о Золотом веке, с которого начинается его история».84
Социальный утопизм в основе своей соприкасается с понятием идеала, без существования которого нет и человеческой личности, нет движения вперед, то есть прогресса и частного, конкретного лица, и человеческого общества в целом. В этом смысле идеал есть высшая цель, далекий ориентир, рождающий перспективу и стремление. По большому счету без него невозможна подлинно человеческая жизнь. Еще одна важная сторона идеала - его недосягаемость в реальных условиях. Это не просто досадная, но необходимая характеристика данного явления. В противном случае (то есть при условии реальной досягаемости) он утрачивает свою основную функцию и теряет всякий смысл. Таким образом, социальная утопия есть в высшем смысле положительный идеал, воплощенный в конкретном сюжете, образе, теме или мотиве. Идеал этот у человечества всегда одинаков и заключается в стремлении максимально усовершенствовать земную жизнь, сделать ее удобной и справедливой. Здесь социальная утопия вступает в противоречие с еще одним зыбким понятием - счастьем. Его неподчиняемость строгим общим закономерностям и сугубо индивидуальный характер, которые сегодня понимаются очень отчетливо, осознавались далеко не всегда. Поэтому возможность «коллективного счастья» вполне признавалась не только народным, «коллективным» сознанием, но и интеллигентским, индивидуалистическим.
Социальная сфера человеческой жизни - самая уязвимая и труднее всего поддающаяся усовершенствованию сфера. Вместе с тем это главный источник человеческих бедствий и драм на протяжении всей истории от сотворения мира. Социум есть мироустройство, созданное разумом и руками человека по образу и подобию божьему. Человек изначально мыслил себя существом социальным, отразив и закрепив это еще в мифологии. С утверждением мировых религий социально-утопические идеи получают вполне конкретное содержание, всегда соотносимое (хотя бы внутренне) с общерелигиозной догматикой. Так, «избавитель» начинает в христианстве проецироваться на самого Христа, или идею явления Сына Божьего, а обетованная земля видится не просто справедливым в социальном плане мироустройством, но непременно потерянным раем, восстановленным царством божьем на земле.
Основы социального поведения закладываются в семье (микросоциуме) и реализуются затем на уровне родного села, городка, в масштабе страны и т. д. (макросоциум). Проблематика и сюжетика фольклора и литературы, так или иначе, связаны с социальной историей человечества. Однако, в отличие от литературы, социальный утопизм фольклора изучен недостаточно. «Фольклористы сравнительно хорошо знают, - пишет К.В. Чистов, - что народ осуждал, отвергал, не принимал, высмеивал, и значительно реже проникают в область народных социальных идеалов, положительных представлений, чаяний и надежд». Особенно это касается социально-утопических легенд XVII - XVIII веков, связанных с народным политическим движением и являющихся их идейным стержнем. Среди них особый интерес вызывает легенда о Петре Третьем, ставшая предпосылкой и пружиной Крестьянской войны 1773 - 1775 гг. под предводительством Емельяна Пугачева.
Слухи и толки
Среди фольклорных и околофольклорных жанров и явлений, которые использовал В.Г. Короленко в своем творчестве, не последнюю роль играли народные слухи и толки. Значение этого богатейшего фольклорно-исторического источника невозможно переоценить. Еще Н.А. Добролюбов обратил внимание на огромные информативные и художественные потенциалы данного явления устной прозы: «...сколько резких, живых, характеристических черт в этих эфемерных разговорах!., это сама жизнь с ее волнениями, страданиями, наслаждениями, разочарованиями, обманами, страстями, - во всей своей красоте и истине».ш Русская литература всегда уделяла слухам и толкам большое внимание, используя их как своего рода вселенский народный хор, где у каждого голоса какая-то своя истина и свой вымысел. На самом деле слухи и толки представляли собой живое историческое бытие народа, через них рисовалась духовная, бытовая, политическая атмосфера эпохи, они являлись выразителями духа времени. В условиях, когда печатная, да и вообще письменная информация была доступна очень узкому кругу дворянской интеллигенции, этот вид устного народного творчества являлся единственной формой передачи важнейших государственных и других сведений на огромнейших просторах Российской империи. В этом смысле В.Г.Базанов очень точно называет слухи и толки «самым оперативным видом народной публицистики, возникавшим ежедневно и повсеместно».112 Публицистичность «особого рода» фольклора, отмеченная ученым, пожалуй, та черта, благодаря которой он приобрел столь всеобъемлющий характер. Действительно, толки -хороший способ высказаться о наболевшем, по поводу проблем, затрагивающих твои интересы и интересы окружающих, и в то же время быть услышанным, почувствовать значимость собственного мнения, его созвучие с общенародным. То есть перед простым человеком открывался в высшей степени демократичный путь общения с людьми не только близкими, но и совершенно незнакомыми, случайно встреченными по дороге или на ярмарке. Об этом же пишет Б.Н. Путилов, включая слухи и толки в сферу народной вербальной культуры. Таким образом, данное околофольклорное явление, помимо всего прочего, служило единению людей, и, благодаря существованию единого всероссийского «слухового» пространства, идеи буквально "витали в воздухе". Хотя данный вид устного народного творчества был поистине «вездесущим», и у него имелись сферы наиболее яркого самовыражения. Такой сферой на российской почве стала ярмарочная площадь, кабак, который В. Г. Базанов метко называет «своеобразным клубом», со своими «говорунами» и «подстрекателями», сеющими семена вольномыслия и смуты, способствующие своими речами пробуждению самосознания личности.114
Все это определило интерес писателей-народников к данному виду фольклора, особое внимание уделяли ему литераторы, входившие в журнал «Современник».115 В творческую практику В. Г. Короленко слухи и толки входят как элемент народнической идеологической программы, и только позднее он осознает весь спектр их художественных функций. Актуальность данного вида фольклоризма для уральских очерков писателя объясняется в первую очередь их внутренней ориентацией на исторический роман о "набеглом царе". Художественная структура этого жанра требует обращения к народной публицистике с целью более точного воссоздания отдаленной эпохи во всех ее деталях и аспектах. «Неизуродованный цензурный вид» «народного автографа» позволял также с максимальной объективностью судить о том или ином историческом явлении, о знаменитых личностях прошлого. В отличие от фольклористов, историки давно использовали слухи и толки в качестве исторического источника, признавая их высокую научную ценность. Так, исследователь С.Н. Чернов указывает на существенную роль слухов в установлении настроений и взглядов отдельных лиц и общественных кругов.116 Обратившись к эпохе XVIII века, Короленко столкнулся с явлением мистификации событий Крестьянской войны 1773-75гг. и особенно образа ее вождя Е.И. Пугачева. Слухи и толки, наряду с другими фольклорными жанрами, оказывались единственной реальной возможностью объективно представить историческую картину в целом: это и воссоздание разных хронотопов русской действительности того времени (от умета Ереминой Курицы до дворца Екатерины Второй), и обрисовка мировоззрения, массовой психологии и мн. др. Обращаясь к данному околофольклорному явлению, Короленко понимал, что работать с ним нужно умело, чтобы, как и в случае с документальным материалом, не впасть уже в другую крайность. Поэтому он вырабатывает для себя некоторые правила работы с подобного рода информацией. Во-первых, он тщательно сопоставлял интересующий его мотив из слухов с другими фольклорными жанрами, особенно с преданиями и легендами, затем сверял полученные наблюдения с архивными документами и работами историков, и лишь после этого выстраивал собственную версию с учетом психологии и особенностей народного мышления.
Историческая конкретность слухов и толков, о которой говорит В.К. Архангельская, тем не менее, не исключает и некоторых общих закономерностей, резче выступающих при сравнении разных временных пластов. Такое сравнение дает возможность судить о крепости народных идеалов, об их эволюции, зарождении и угасании. Поэтому В.Г. Короленко активно включает в очерки «У казаков» современные ему слухи и толки. По ним, как по степени натяжения струн, легко определить актуальность той или иной темы для его персонажей, в них же писатель ловит и отголоски прошлого. Что касается исторической народной публицистики, то она в художественной системе уральской прозы всегда тесно связана с преданием или легендой, выступая «прекрасным идеологическим комментарием к классическому художественному фольклору».118 Кроме того, при изложении социально-утопических устных произведений она играет роль основы, на которой строится само здание легенды и одновременно обеспечивает ее жизненно необходимым материалом для существования и развития.
Слухи и толки в литературном тексте всегда полифункциональны, что обусловлено пластичностью и демократизмом их художественной природы. Так, будучи важным источником информации, они помогают в формировании сюжета, композиционной основы произведения, играют значительную роль при создании образов (как идеологического, так и чисто художественного аспектов), оказывают влияние на саму повествовательную структуру, накладывая отпечаток на образ автора.
