Содержание к диссертации
Введение
Глава I. «"Бог не воскреснет"?: архетип «Ницше» в художественно-философских исканиях русских модернистов» 24
Глава II. «От «сверхчеловека» к «сверхчеловеку»: архетип «Ницше» в реалистической прозе» 102
Заключение 154
Список литературы 161
- «"Бог не воскреснет"?: архетип «Ницше» в художественно-философских исканиях русских модернистов»
- «От «сверхчеловека» к «сверхчеловеку»: архетип «Ницше» в реалистической прозе»
Введение к работе
Актуальность темы исследования. На пороге XXI века Россия внезапно столкнулась с проблемой переосмысления прочно вошедших в нашу жизнь стереотипов. Всё чаще у нас возникает потребность «переоценки ценностей», изживших себя, не отвечающих более требованиям «исторической минуты» (Вл. Соловьёв) и нуждающихся в условиях общественно-политических, культурно-эстетических, социальных и других изменений в тщательном пересмотре. В той или иной степени это касается всех сфер человеческой жизни и, прежде всего, идеологии, философии, искусства, литературы, как основных «инструментов» формирования либо преобразования общественного сознания. Особое значение подобное преобразование обретает в пограничной ситуации перехода от одной временной эпохи к другой.
Рубеж веков, так или иначе, всегда является этапом подведения итогов, характеризуется возникновением сомнений в полезности (а нередко и безвредности) накопленного предыдущими поколениями жизненного опыта (религиозного, литературного, этического, революционного и др.), наконец, становится своеобразной точкой отсчёта в формировании значимых целей, с одной стороны, кажущихся новаторскими, с другой - представляющих собой лишь логическое продолжение уже кем-то давно поставленных.
Более того, рубежу столетий, как правило, сопутствуют чувство надвигающейся опасности и предощущение грядущих катаклизмов. Поэтому особую роль нередко начинает играть мистико-пророческая тематика. Интерес представляют в данном случае конец XIX - начало XX веков, отметившиеся в истории России (и не только России) как период кризисных, упадочных явлений в философии, эстетике, искусстве и литературе (прежде всего, в их нереалистических течениях), но в то же время как этап поиска путей самосовершенствования, новых жизненных идеалов. Это позволяет предположить, что духовная жизнь в такие кризисные эпохи легко подвержена притяжению новых по форме, не вписывающихся в привычные рамки философских идей, нередко вступающих в очевидное противоречие с укоренившимися нравственными, этическими, эстетическими догмами.
Так, литературно-философская жизнь России конца XIX- начала XX вв. ощутила на себе существенное влияние со стороны целой плеяды западноевропейских мыслителей, начиная от Канта и кончая Дарвиным. Идеалистическая философия первого и материалистическая теория эволюции последнего стали своеобразным «началом» и «концом» мировой философской системы, в разных «нишах» которой «нашли» своё место философские изыскания многих отечественных и зарубежных мыслителей. Однако XIX век дал немало имён тех, кто в силу различных причин несколько отстоял от общей философской системы. Одним из тех в этом ряду, кто явился фигурой поистине неоднозначной и поэтому ещё более притягательной для русского восприятия, был немецкий философ, теоретик, «философствующий эссеист», «лирик познания» Фридрих Ницше (Свасьян К. К.).
По существу, философия Ницше и её влияние на русскую литературную мысль стали объектом литературоведческого интереса в России сравнительно недавно, лишь около двух десятилетий назад, т.е. с началом коренных преобразований. Несомненно, что интерес, испытываемый в постсоветской России к Ницше - мыслителю и художнику, во многом определяется теми же причинами и мотивами, что и в предшествующую переходную эпоху конца XIX - начала XX вв.: потребностью в пересмотре ценностей, восприимчивостью к броским, ярким идеям, возможностью заново оценить дореволюционный литературный опыт по проблеме «ницшеанства». И здесь возникает необходимость определить, с чем имеет дело современное литературоведение: с непосредственным ли отражением ницшевской проблематики в русской литературе конца XIX- начала XX вв., или с неким набором определённых опосредованных положений его же учения.
История вопроса. Наследие Ницше давало немало поводов для возникновения легенд, способствовавших превращению идей немецкого мыслителя в некий ассоциативный ряд и абсолютизации отдельных сторон его учения. Чаще всего в русской литературе такой абсолютизации была подвержена ниц-шевская критика христианской морали и тесно связанная с ней идея «сверхчеловека», переступившего «по ту сторону добра и зла». В силу своей духовной близости нигилистически настроенной русской общественной мысли (рубеж веков почти всегда предполагает определённую тягу к отрицанию всего и вся) философские идеи Ницше нашли своих почитателей в лице многих её представителей.
Пронигилистский характер ницшевской философии в сочетании с пророческой тематикой давали Н. Бердяеву возможность оценить её как «сильное демоническое поветрие» и «самое сильное западное влияние на русский ренессанс». «Современный демонизм в существе своём», - считает Бердяев, - «серьёзное явление, от которого нельзя отмахнуться старыми идеями, которого не преодолеешь проповедью постылых добродетелей». ] Далее Бердяев констатирует, что такой демонизм «превращается в поверхностную моду».2 «Поверхностность» этой «моды» выразилась в том, что увлечение идеями, а часто и слогом немецкого философа (ведь популярность Ницше во многом объясняется особенностями его художественного стиля) сразу же приняло характер если не прямо избирательный, то, во всяком случае, «отмеченный своеобразным вычитыванием» 3 в его сочинениях того, над чем работала в то время русская философская и литературная мысль.
Избирательность русского восприятия каких бы то ни было идей подчёркивал в своё время Л. Шестов: «Слушатели...чутко и жадно подмечали и вылавливали из слов учителей «своё», знакомое, понятное - и об остальном нисколько не заботились». 4 В связи с этим вполне объяснимым нам представляется тот факт, что многогранное учение Ницше привлекало 1 Бердяев Н. А. Великий инквизитор // О великом инквизиторе: Достоевский и после дующие. - М., 1992. - С. 236. 2 Там же. С. 236. 3 Данилевский Р. Ю. Русский образ Ницше // На рубеже XIX и XX веков. Сборник науч ных трудов. - Л., 1991.-С. 38.
6 внимание современников философа лишь в немногих философских, этических и эстетических аспектах. Так, Шестов отмечает, что «привыкший к моралистическим перспективам, современный ум во всём, что говорил Ницше, искал лишь <курсив мой. Ю. С> следов нового моралистического учения».5
Такая избирательность, в свою очередь, стала одной из причин того, почему стоящая на этапе переосмысления накопленного опыта русская общественная мысль рубежа веков естественным образом откликнулась на имморалистическую по своей сути философию Ницше. Особо привлекательной для художников Серебряного века, возжаждавших «переоценки ценностей», стала ницшевская идея «сверхчеловека», ступившего за грань традиционной морали.
Разные по стилям и направлениям художники искали (и находили) в ницшевском герое черты, которые сами так страстно желали видеть в своих персонажах. Многие из образов «новых людей» в российской беллетристике рубежа веков напрямую восходили к ницшевскому «сверхчеловеку»: револю-ционеры-«интеллигенты» А. Белого, босяки-маргиналы М. Горького, «конквистадоры» Н. Гумилёва, герои А. Куприна.
В то же время включение Ницше в круг проблем, волновавших русское общество на рубеже веков, отнюдь не означало единодушного принятия основных положений его учения. Напротив, он стал предметом самой бурной полемики. В нём видели и «близкого брата» (А. Белый), и раздражающего модного философа, который «цинически заушает все принципы, на которых опирается установленный общественный порядок» (Ф. И. Булгаков). Причины столь неоднозначных отзывов лежали не только в различном отношении тех или иных литературно-общественных кругов к Ницше, но и в самом учении философа, полном противоречий и парадоксов. Так, с одной стороны, его 4 Шестов Л. Достоевский и Ницше (философия трагедии). - СПб., 1903. - С. 227. 5 Там же. - С. 226. 6 См.: соответственно: Белый А. Луг зелёный: Книга статей. М., 1910. - С. 87; Булгаков Ф. Из общественной и литературной хроники Запада // Вестник иностранной литературы. -1893. -№5.-С208,212. философия констатирует глубочайший кризис человечества, упадок, декаданс духа, культуры, ценностей и в этом смысле является философией пессимистической. С другой же, Ницше отнюдь не был склонен к тому, чтобы оправдывать минорные умонастроения. Он писал, что хочет научить людей не страданию, а смеху и весёлости. О своей книге «Весёлая наука» Ницше говорил, что она есть «благодарность выздоравливающего», «весёлость после долгого воздержания и бессилия, ликование возвращающейся силы, пробудившейся веры в завтра и послезавтра, внезапного чувства и предчувствия будущего...»
Несмотря на то, что сам факт «приятия» Ницше в России рубежа XIX-XX вв. вряд ли можно оспорить, до сих пор остаётся не вполне ясным: почему тленно сочинения Ницше так притягивали русскую читающую публику с начала 1890-х годов, что именно делало его «властителем дум» целого поколения европейских писателей 8, что находили в нём «родного» русские мыслители и художники. И, напротив, что привносили они своего, национально-русского в понимание Ницше, его облик, в интерпретацию его произведений, образов и идей - в контексте русской культуры рубежа веков.
Безусловно, бунтарский по сути своей характер ницшеанского учения, провозгласившего процесс «переоценки ценностей», не мог не затронуть самые глубокие струны «русской души». И это при том, что уже в начале 1880-х Россия пережила «бум» бунтарских народнических умонастроений. Казалось бы, как раз очевидное «родство» Ницше с предыдущими бунтарями могло привести к тому, что его труды не привлекли бы особого внимания, будучи оценены как нечто знакомое, испробованное и оказавшееся тупиковым, ошибочным. Действительно, именно таким и было первоначальное суждение о 7 Ницше Ф. Весёлая наука //Ницше Ф. Человеческое, слишком человеческое; Веселая наука; Злая мудрость: Сборник. - Мн., 1997. - С. 321-600. - С. 492. 89Розанов В. Уединённое. Пг., 1916. -С. 19. «Властителем дум» называл Ницше и Вяч. Иванов (Иванов Вяч. Ницше и Дионис // Весы. - 1904. - №5. - С. 19).
Ницше многих интеллектуалов старшего поколения, среди которых философ Н. Я. Грот, литератор Ф. И. Булгаков. 9
Противоречивость данного факта налицо. Но бунтарство Ницше выразилось не только в провокационном характере отдельных положений его учения («Бог умер», «всё позволено» и т. п.), но и, что не менее значительно, в отказе от старых форм художественного мышления. Нам представляется, что влияние Ницше на русскую литературу рубежа веков обусловлено, в том числе, и потребностью в обновлении художественной системы, эстетических концепций. Русский модернизм, проложивший дорогу в этом направлении, воспринял Ницше с его «переоценкой ценностей» и своеобразием эстетических образов как «крёстного отца» европейского модернизма. ]0
Но, модернистское по своей сути, мировосприятие Ницше не обязательно предполагает такую же, нередко нарочито затруднённую, «модернистскую» форму. И здесь очевидным становится один из наиболее противоречивых моментов в философии базельского мыслителя. Сама литературная форма, в которую Ницше облекал свои «модернистские» идеи, яркий афористичный стиль, лаконичность, опора на известные моменты библейского текста - всё это, скорее, было ориентировано на «простого» читателя. Но А. Михайлов убеждён, что «от ницшевских афоризмов рукой подать до декадентской утончённости конца века». и Ницше и сам прекрасно знал о своём «декадентстве» (это слово, написанное по-французски, много раз встречается в его текстах).
Подобное противоречие между формой и содержанием зачастую вело при интерпретации его идей к возникновению «голой схемы, 9 См.: соответственно: Грот Н. Нравственные идеалы нашего времени. Фридрих Ницше и Лев Толстой // Вопросы философии и психологии. - 1893. - Кн.1 (16). - С. 129-154; Бул гаков Ф. Из общественной и литературной хроники Запада// Вестник иностранной лите ратуры. - 1893. -№5. -С. 212. 10 Словарь литературоведческих терминов. М., 1974. - С. 65. 11 Михайлов А.В. Предисловие к публикации: Ф. Ницше. По ту сторону добра и зла. Пре людия к философии будущего // Вопросы философии. - 1989. - №5. - С. 114. 12 Впрочем, Ницше довольно успешно решал это противоречие. опирающейся на отдельные, вырванные из контекста афоризмы». Подобная схема, упрощённая уже самим автором-интерпретатором, нередко доводится героем-упростителем до вульгарного обывательского уровня. В итоге перед читателем возникает некая сильно трансформированная система идей, лишь смутно напоминающая оригинал, но претендующая на непредвзятость и точность истолкования. Так, Назанский из «Поединка» А. Куприна достаточно вольно излагает ницшевскую идею «сверхчеловека» как идею «самообожествления» во имя достижения «грядущей богоподобной жизни», где «равные...по духу люди» преодолеют свое несовершенство с помощью «божественной любви» к самим себе. 14 Хотя Куприн при этом ни разу не упоминает имя Ницше, невольно возникают спонтанные ассоциации, основанные на использовании автором некоторых фрагментов ницшевской архетипики - «жалость к ближнему», «переоценка», «раб», «Я» и т. п.
Подобная практика, часто встречающаяся в процессе усвоения любых идей, ориентирована чаще всего на их упрощение не в смысле адаптации, целью которой является сделать идею понятной читателям, не имеющим специальной подготовки, но в смысле «уплощения», что ведёт порой к частичной или полной дискредитации идеи.
Эти и другие «маленькие» погрешности в истолковании, которые «позволяли» себе многие русские «почитатели» Ницше, вели в конечном счёте к восприятию его исключительно как проповедника индивидуализма, антихриста и имморалиста. Здесь, по видимому, и следует искать исторические корни появления легенды о Ницше как о безусловном идеологе германского нацизма, что, естественно, сформировало его враждебный советской идеологии образ.
Но, как подчёркивает Михайлов, «ни расистом, ни германским националистом Ницше не был, государство вообще (не говоря уже о тоталитарном) считал «холодным чудовищем», а его «сверхчеловек» 13 Данилевский Р. Ю. - С. 52. значительно чаще предстаёт как преодолевающий собственные страдания художник, чем как повелитель человеческого рода». 15 Самое точное определение воли к власти у самого Ницше - «самопреодоление» (Selbstuberwindung), а не стремление к господству, чинам, почестям и прочим следствиям подчинения одних людей другим.
Но, увы, неоднозначная сама по себе мысль философа была настолько благодатной почвой для разного рода толкований и так много раз была перетолкована, что невольно создаётся впечатление существования некой странной «школы Ницше», из стен которой партиями «выходили» разного рода «ницшеанцы». Ярлыки, наклеенные на самого Ницше его многочисленными последователями рубежа веков, на много лет сделали его учение закрытой темой для отечественного литературоведения и отечественной философии. 16
Иными словами, «русская» судьба сочинений немецкого философа, поэта, теоретика, была и всё ещё остаётся тёмной, а проблема «ницшеанства» в России, несмотря на рост интереса к данной теме, нерешённой. Вокруг его книг продолжаются споры, и, хотя на сегодняшний день существует большое количество литературы о Ницше, существуют и самые различные, подчас взаимоисключающие мнения о нём и его влиянии на русскую литературную мысль конца XIX- начала XX вв.
Множество печатных изданий, посвященных Ницше и русской интерпретации его философии, не дают, тем не менее, исчерпывающей объективной картины по данному вопросу. Тот факт, что восприятие русскими литераторами философии и эстетики Ницше долгое время относилось к числу «нетронутых» явлений в нашем литературоведении, имеет, впрочем, и свою положи- 14 Куприн А. И. Поединок. - М., 1984. - 245 с. - С 243,244. 15 Михайлов А. В. Предисловие к публикации. - С.112. 16 Здесь мы сталкиваемся с явлением «исторической аберрации, когда принятое на веру тенденциозное истолкование идей и даже намеренная фальсификация взглядов мыслителя мешают непредвзятому подходу к изучению его наследия». (Р. Ю. Данилевский) 17 Хотя на наш взгляд, корректнее говорить не столько о влиянии Ницше, сколько о по буждении мыслить, тематизации тех или иных вопросов, ведь вопросы - это та сторона сочинений Ницше, которая наиболее стимулирует читателя.
11 тельную сторону - Ницше не «зачитан». Эта нетронутость позволяет обнаружить новые черты русского ницшеанства, ведь и собственно творчество Ницше изучено не до конца, не говоря уже о проблемах восприятия немецкого мыслителя русской читающей публикой переходной эпохи.
В то же время нельзя сказать, что тема эта никогда не разрабатывалась. Так, в 1890-е годы, немецкого философа не столько широко читали, сколько говорили о нём в печати. Как подчеркивает Р. Ю. Данилевский, «возражали ему и его же пропагандировали, как правило, одни и те же авторы». 18 В.П. Преображенским был сделан первый русский разбор ницшевской философии в московском журнале «Вопросы философии и психологии». В статье говорилось о значительности явления, обоснованности ницшевской критики общества, литературном таланте и «живой подвижности» мысли Ницше - «художника-мыслителя». ] Эта художественная составляющая таланта Ницше позволила позднее русским символистам, а затем и Горькому, вписать его творчество в контекст своих поисков художественного преображения.
На статью Преображенского отозвался Л. М. Лопатин в том же издании. Точка зрения Лопатина относительно ницшевской философии была двойственной: «Нам всем представляется, что каким бы мир ни был, .. .законы правды и добра...навсегда останутся при нас как наша вечная, неотъемлемая соб- ственность». Далее Лопатин указывает на иллюзорность человеческих представлений и отмечает значимость Ницше как разрушителя этих иллюзий: «...такие писатели, как Ницше, разрушают эту иллюзию, - этим они, несомненно, содействуют жизненной и твёрдой постановке основных проблем философии». 21 Вскоре тему подхватил Н. К. Михайловский, наметив в своей статье едва ли не все основные пункты, вокруг которых станет затем вести 18 Данилевский Р. Ю. - С. 29. 19 Преображенский В.П. Фридрих Ницше: Критика морали альтруизма // Вопросы фило софии и психологии. 1892. Кн. 15. С. 115-119,148. 20 Лопатин Л. М. Больная искренность // Вопросы философии и психологии. 1893. Кн. 1(16). С. 110-111,114. 21 Там же. -С. 114. полемику русская критика. «В сочинениях его, - писал Михайловский о Ницше, - рядом со строго логическим и тонким анализом можно встретить странные, почти невероятные скачки мысли и даже просто очевидный вздор, точно так же как рядом с блестящими художественными страницами - бес-сильное, пухлое многословие с неприятно вычурными оборотами речи». Статья Михайловского явилась по существу первым критическим разбором сочинений Ницше, попыткой его объективного истолкования.
В период с 1894 по 1898 годы в журналах («Новый журнал иностранной литературы», «Вестник иностранной литературы» и др.) публикуются разрозненные переводы из Ницше. Окончанием стадии первого знакомства можно, очевидно, считать появление обобщающих монографий о Ницше (переводных) А. Риля и А. Лихтенберже. 24 После выхода в свет перевода «Так говорил Зара-тустра» (1898, Ю. Антоновский) наблюдается всплеск интереса к творчеству Ницше, прежде всего в кругах интеллектуальной элиты. И когда в 1899 году одновременно вышло несколько переводов из Ницше, у критиков были все основания констатировать тот факт, что «к некоторому несчастью для себя Ницше делается, кажется, очень популярным в России». 25 «Несчастие» этой моды и незавидную судьбу своих сочинений предугадал и сам Ф.Ницше: «Я знаю свой жребий. Когда-нибудь с моим именем будет связываться воспоминание о чём-то чудовищном - о кризисе, какого никогда не было на земле, о самой глубокой коллизии совести, о решении, принятом против всего, во что до сих пор верили, чего требовали, что считали священным...» 26 Подобное опасение было, как показала история, небеспочвенным. Мысли о «близости» Ницше к русскому кругу проблем и возможности его 22 См.: Михайловский Н. К. Литература и жизнь // Русское богатство. 1894. - №11 - С. 111-128; №12-С. 84-110. 23 Там же. -№11.-С. 112. 24 См.: Риль А. Фридрих Нитцше как художник и мыслитель / Пер. с нем. 3. Венгеровой. - СПб., 1898; Лихтенберже А. Философия Ницше. - СПб., 1901. 25 Преображенский В. П. Обзор книг // Вопросы философии и психологии. - М., 1899. - Кн. 46 (1), янв.- февр. - С.48. индивидуального «прочитывания» высказывались многими русскими современниками философа.
Одним из первых о сопричастности немецкого мыслителя к русской культуре заговорил Д. Мережковский, отмечая в статье «Пушкин» «небывалое, безобразное противоречие двух начал в лице безумного язычника Ф. Ницше и, может быть, не менее безумного галилеянина Льва Толстого».27
Серьёзность воздействия Ницше на формирование художественного мировоззрения рубежа веков подчеркивал и А. Белый, будучи убежденным в том, что «великий индивидуалист Ницше является для целой группы символистов... переходом к христианству». Более того, «без Ницше», - считает Белый, - «не возникла бы ... проповедь неохристианства». 28 Это кажется парадоксальным, ведь сам Ницше был очевидным антихристианином. Хотя один из первых публицистов модернизма Аким Волынский объяснял смысл учения Ницше не как бунт против христианского Бога, а, напротив, как приближение к божеству через отрешение индивида от собственной ограниченности.29 Не принимая ницшевского положения о том, что христианство есть религия сострадания, русский символизм в то же время находит для себя отправной пункт во второй его части, где говорится о созерцательном, бездейственном характере христианства. Так, А. Белый указывает на противоречивость ницшевской критики: «Ницше провозглашает действие: отказ от созерцания и утверждение воли к действу он проповедует; между тем проповедь его прямо
Ницше Ф. Ессе Homo // Ницше Ф. По ту сторону добра и зла; Казус Вагнер; Антихрист; Ессе Homo: Сборник. - Мн., 1997. С. 375-468. - С. 460. 27 Мережковский Д. С. Пушкин // Мережковский Д. С. В тихом омуте. Статьи и исследования разных лет. - М., 1991. - С. 146-212. - С. 203. 28 Белый А. Настоящее и будущее русской литературы // Белый А. Символизм как миропонимание. -М.: Республика, 1994. - С. 346-361. - С. 357. 29 Волынский А. Аполлон и Дионис // Северный вестник. - 1896. - №11. - С. 240. «Ницше ставит не только ряд этических вопросов, - писал он в «Северном вестнике», - но и вопрос религиозный, который всегда будет первенствовать над всеми прочими интересами человека как самое широкое обобщение его духовных потребностей и стремлений». вытекает из развившегося созерцания». В созерцании Белый видит «...средство по-иному взглянуть на мир, чтобы иначе к нему вернуться».31
Ницшевская критика исторического христианства была, таким образом, истолкована русскими символистами как указание на возможность бесконечного творческого действия в самом христианстве. Это стало осуществимым путём выстраивания собственного индивидуального христианства, где каждый мог раствориться в Боге и стать в итоге неким подобием Христа. Совершенно очевидно, что Ницше не был для русских символистов тем, кто отвергал христианство как миропонимание, кто призывал на борьбу с ним и провозглашал рождение нового антихристианского мировоззрения (несмотря на явно провокационное название одного из самых известных и запоминающихся его сочинений - «Антихрист»). Напротив, Белый приходит к выводу, что «путь, на который нас призывает Ницше, есть «вечный» путь, который мы позабыли: путь, которым шёл Христос...». 32 Однако Белый с сожалением вынужден констатировать, что «мы уже предали его путь: в хорошо известные закоулки совести свернули мы, гибельные для детей наших».
Трагедию подобного предательства чётко осознавал и выдающийся русский философ Л. Шестов, обозначив его как «философию трагедии», происходящей на обломках «философии обыденности» как в Европе, так и в России. Многие русские мыслители рубежа веков (Мережковский, Бердяев, Шестов) неоднократно указывали на созвучие (и не только созвучие) ницше-ского мироощущения метафизическому бунту героев Ф. Достоевского. Так, согласно Л. Шестову, герои Ницше и Достоевского - это перед лицом комфортно живущих в «верхних этажах» общества и культуры «люди подполья». Что касается Достоевского, то для русской культуры он и сам - «человек подполья», «оставленный», отважившийся «вести двоякую борьбу»: во-первых, с 30 Белый А. Кризис сознания и Генрик Ибсен // Белый А. Символизм как миропонимание. -С. 213. 31 Там же. С. 213. 32 Белый А. Фридрих Ницше // Символизм как миропонимание. - С. 177-195. - С. 195. 33 Там же.-С. 191. «необходимостью» как механизмом безоговорочного подчинения человека власти идеалов, во-вторых, «со своими ближними», которых действие этого механизма сделало «рабами морали». (Л. Шестов)
Постепенно такое слияние героя и автора превратилось в «логотип», ярлык «Достоевский». Появление Ницше с остро поставленной похожей проблематикой делает возможным и его превращение в некий «символ» восстания против власти «идеалов». Величие духа, гуманизм этих мыслителей Л. Шестов видит уже только в том, что они, униженные и оскорблённые, отверженные, презираемые заявляют о себе, о своей трагедии, о безысходности своих мыслей и судеб с огромной, дотоле незнакомой силой. Шестов показал бунт подпольного человека Достоевского и ницшевский протест против ограничивающего характера «идеалов» как неслыханное по смелости и радикальности низложение «философии обыденности». Д. С. Мережковский, вдохновляемый идеей христианства Третьего Завета, в котором «верность небу» соединилась бы с «верностью земле», также отмечает параллели в концепциях бытия Достоевского и Ницше. Как справедливо отмечает Т. С. Кузубова, «Д. С. Мережковский первым в России отметил почти дословное совпадение у Достоевского и Ницше, глазами, которых сам дух времени говорит об одном и том же, на разных концах мира».34
Иными словами, проблеме «Достоевский и Ницше» посвящены многие научные работы, как дооктябрьского, так и постсоветского литературоведения. Однако относительно полная картина наблюдается лишь там, где разговор идет о бунтарских созвучиях. Причем, обнаруживая все новые и новые точки соприкосновения в исканиях двух художников, исследователи незаметно для себя уподобляют одного другому. И вот уже рядом с «Достоевским» как неким литературным знаком многим видится и знак «Ницше».
Однако если по факту духовного родства героев Достоевского и Ницше авторы работ более или менее единодушны, то вопрос о трансформации идей
16 Ницше в художественной прозе рубежа веков до сих пор остаётся открытым. В предлагаемом исследовании автор попытался проанализировать некоторые важные моменты, вызывающие неоднозначную оценку влияния Ницше и его философско-эстетических воззрений на формирование и становление мировосприятия русских авторов соответствующего периода. Одним из показательных примеров одностороннего подхода к изучению многоаспектной проблемы стала проблема: Горький и Ницше.
Вопрос об отношении Горького к Ницше до сих пор остаётся одной из загадок современного литературоведения. Не секрет, что усилиями многих советских исследователей Горького и Ницше развели бесконечно далеко друг от друга, разместили, как врагов, на противоположных полюсах человеческой мысли: одного, Горького, с его революционным «призывом гордым к свободе, свету!» навечно «поставили в наш красный угол», другого, Ницше, «предвозвестника грозы», «аморального певца жестокости и насилия», - «в чёрный, для всяческих мракобесов». Такая точка зрения становится объяснимой, если вернуться к истокам формирования статуса Ницше в России. Ведь именно дореволюционное «ницшеанство» (в том числе, а, может быть, и, прежде всего, М. Горького) наложило на самого Ницше печать негативного к нему отношения.
Русская дооктябрьская критика в лице таких известных литературоведов, как Н. Михайловский, М. Неведомский, Е. Соловьёв-Андреевич, В. Короленко и др. широко обсуждала вопрос о ницшеанстве молодого Горького, находя в его творчестве выразительные параллели с идеями базельского философа, в то время как у советских историков литературы возобладало стремление «закрыть», снять проблему ницшевского влияния на молодого Горького по существу. Такого рода подход содержится, например, в книге Н. Крутиковой, 34 Кузубова Т.. Метафизические миры Достоевского и Ницше. Екатеринбург, 2001. - С. 10. 35 Колобаева Л. Горький и Ницше // Вопросы литературы. - Октябрь 1990. - С. 162-173. - С. 162. где об этом есть специальная глава. И в этом есть определённая доля иронии. Горький, способствовавший, пожалуй, более чем кто-либо, формированию «ницшеанства» как символа, оказывается в итоге непричастным к фальсификации. Более того, сам факт ницшеанства молодого Горького объявляется мифом.
Показательно, что таким неразработанным вопросом, как история отношения к Ницше в России, начинают интересоваться зарубежные авторы. Более того, основные работы, посвященные восприятию философии Ницше в России, в том числе и проблеме: Горький - Ницше, были выполнены за пределами Советского Союза. К ним относятся: Ранний очерк М. Силард, библиография Р. Д. Дэвиса, диссертационные работы А. М. Лэйн, Э. Клюс и др. В конце 90-х годов появляется ещё одна работа Э. Клюс «Ницше в России (Революция морального сознания)».
Что касается отечественного литературоведения, советские критики, если и затрагивали этот вопрос, то обычно заявляли, что освоение идей Ницше в России не слишком выходило за рамки мимолётного, хотя и сильного увлечения. Соответственно и исследования, посвященные этому вопросу, носили эпизодический характер и публиковались лишь в форме отдельных статей в отечественных журналах. Это исследования А. Г. Соколова, М. Л. Мирзы-Авакяна, С. С. Аверинцева, Б. В. Михайловского, Н. Е. Крутиковой. Пере- 36 Крутикова Н. Е. В начале века. Горький и символисты. - Киев, 1978 (см. главу "У исто ков мифа"). 37 L. Szilard - Mihalne. Nitzsche in Russland II Deutsche Studien № 12, 1974; R. D. Davies. Nitzsche in Russia, 1892-1917: A Preliminary Bibliography II Germano Slavica. № 2, 1976; № 3, 1977; A. M. Lane. Nitzsche in Russian Thought, 1890-1917. Ph. D. dissertation, University of Wisconsin, 1976; E. W. Clowes. A Philosophy «For All and None» : The Early Reception of Friedrich Niztsche's Thought in Russian Literature, 1892-1912. Ph. D. dissertation, Yale Uni versity, 1981. 38E.W. Clowes. The Revolution of Moral Consciousness: Nitzsche in Russian literature, 1890-1914. Northern IllinoisUniversity Press, 1988.
А. Г. Соколов. История русской литературы конца XIX- начала XX века. - М., 1979; М. Л. Мирза-Авакян. Ф. Ницше и русский модернизм // Вестник ереванского университета. -Т.З. 1972; С. С. Аверинцев. Поэзия Вячеслава Иванова// Вопросы литературы. - №8, 1975; Б.В. Михайловский. Творчество М. Горького и мировая литература. - М., 1965; Н. Е. Крутикова. В начале века: Горький и символисты. - Киев, 1978. численные авторы аргументировали свою позицию тем, что знакомство с философией Ницше почти не отразилось на сложившемся мировоззрении большинства так называемых «ницшеанских» писателей: А. Белого, Вяч. Иванова, М. Горького и др.
С началом перестройки Ницше вновь вошёл в русло культурной жизни России. Его произведения были переизданы и заново переведены. Появился ряд работ русских исследователей: Л. 3. Немировской, В. В. Дудкина, И. Т. Войцкой. 40 Были переведены и основные западные работы, посвященные Ницше - К. Ясперса, Ж. Делеза, Г. Гессе, М. Хайдеггера. 4I
Большой вклад в развитие темы русского ницшеанства внесли современные отечественные исследователи: К. А. Свасьян, И. В. Кондаков, Ю. В. Корж, Р. Ю. Данилевский, М. Ю. Коренева, П. В. Басинский, Л. А. Колобаева, А. В. Михайлов, Т. С. Кузубова и др. К. А. Свасьяну принадлежит ряд публикаций, затрагивающих особенности ницшевского стиля и проблему интерпретации его наследия. Исследования И. В. Кондакова и Ю. В. Корж позволяют оценить степень влияния Ницше на представителей русской культуры Серебряного века, а также определить роль Вл. Соловьёва в осмыслении ницшев-ских концепций «сверхчеловека» и «антихристианства» русскими символистами. Работа Р. Ю. Данилевского посвящена начальному этапу восприятия Ницше в России, а М. Ю. Коренева анализирует ницшеанство одного из крупнейших деятелей русского декаданса Д. С. Мережковского, имя которого в советские годы, так же как и имя Ницше, находилось в нашем литературоведении под запретом. 42 П. В. Басинский и Л. А. Колобаева поднимают вопрос о 40 См.: соответственно: «Толстой и Ницше: проблемы культуры» Л. 3. Немировской (1992); «Достоевский - Ницше: проблемы человека» В. В. Дудкина (1994); «Фридрих Ницше и русская религиозная философия» И. Т. Войцкой (1996). 41 См.: Ясперс К. Ницше и христианство. - М: Медиум, 1994; Делез Ж. Ницше. - СПб., Axioma, 1997; Гессе Г. Фауст и Заратустра// Метафизические исследования. - СПб., 1997; Хайдеггер М. Европейский нигилизм // Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и вы ступления. - М.: Республика, 1993; Хайдеггер М. Слова Ницше «Бог мёртв» // Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет. - М.: Гнозис, 1993. 42 См.: соответственно: Свасьян К. А. Фридрих Ницше: Мученик познания // Ницше Ф. Соч.: В 2 т. - Т. 1. - С. 5-46; Свасьян К. А. Примечания // Ницше Ф. Соч.: В 2 т. - Т. 1. - непростом характере отношения к Ницше и его философии одного из ведущих русских пролетарских писателей - М. Горького. А. В. Михайлов, как и К. А Свасьян, затрагивает проблемы художественных особенностей философии Ф. Ницше и связанной с этим неоднозначности её интерпретации. В диссертационной работе Т. С. Кузубовой анализируются творческие параллели в метафизических мирах Фр. Ницше и Ф. Достоевского.
Перечисленные работы имеют большое практическое значение для понимания особенностей восприятия Ницше в России. Однако говорить о создании исчерпывающей объективной картины ещё рано. До сих пор не дано сколько-нибудь удовлетворительного объяснения особенностей использования ницшевской системы архетипов и специфики её трансформации в русской литературе конца XIX - начала XX веков. К философии Ф. Ницше, отличающейся своеобразной афористичной манерой повествования, как нельзя более применимо понятие «архетипа», как изначально заданного образа, взятого в совокупности своих «внеморалъпых» характеристик. В своём исследовании мы ориентируемся на следующее определение понятия «архетипа»: архетип дословно означает «начальный образ», прообраз, идея. 43 Применительно к философии Ницше, это конкретизированные и персонифицированные художественные образы «господина», «раба», «философа», «аскетического священника», «последнего человека», «высшего человека» или «сверхчеловека» и др., взятые в совокупности их «внеморальных» характеристик и проходящие красной чертой через всё его творчество, а также обобщённые понятия «красоты», «воли к власти», «воли к Ничто», «свободной смерти», «смерти Бога», «пере-
С. 769-827; Т. 2. - С. 770-809; Кондаков И. В., Корж Ю. В. Фридрих Ницше в русской культуре Серебряного века // Общественные науки и современность. - 2000. - №6. - С. 176-186; Р. Ю. Данилевский. Русский образ Фридриха Ницше (предистория и начало существования) // На рубеже XIX-XX веков. Сборник научных трудов / Отв. ред. Ю. Д. Левин. - Л.: Наука, 1991. - С. 5-43; М. Ю. Коренева. Д. С. Мережковский и немецкая культура ( Ницше и Гёте: Притяжение и отталкивание) // На рубеже XIX-XX веков. Сборник научных трудов / Отв. ред. Ю. Д. Левин. - Л.: Наука, 1991. - С. 44-76. 43 Архетип // Философский энциклопедический словарь. - М., 1983. - С. 39. оценки ценностей», «дарящей добродетели», «amor fati», «превращения духа» и т. п.
Учитывая значительный интерес к Ницше в литературных и философских кругах России рубежа XIX-XX вв., уместно будет предположить, что яркая в художественном плане архетипика Ницше не могла не вызвать к жизни всевозможные похожие образы-персонажи в творчестве русских писателей рубежа веков, как литературные соответствия ницшевским прообразам. Таких соответствий немало: «аскетический священник» Ницше и «благодетель» В. Соловьёва, «раб» Ницше и «мелкий бес» Ф. Сологуба, «слабый человек» М. Горького, «сверхчеловек» Ницше и «сверхчеловек» В. Соловьёва, «сверхчеловек-поэт» А. Белого, «человек-бог» А. Куприна, «Иисус» Ницше и «галилеянин» Мережковского, «философ» Ницше и «странствующий мудрец» Лука Горького, Заратустра Ницше и Максим Мережковского и г. д.)
Безусловно, речь в данном случае не идёт о полном соответствии. Так, «сверхчеловек» Соловьёва не может быть идентифицирован со «сверхчеловеком» Ницше уже только потому, что изначально в нём заложено стремление к совершенно иной цели - преодолению смерти, в то время как ницшевский «сверхчеловек» есть человек «прёодолённый». Однако сам факт семантического созвучия позволяет говорить о феномене русской литературной архетипи-ки Ницше, ставшей основой возникновения и становления русского архетипа «Ницше», как совокупности художественных образов и понятий, сформировавшихся в результате творческого слияния «ницшевской» и «ницшеанской» архетипических систем, и одной из основополагающих идей в формировании художественного мировоззрения в русской литературе конца XIX - начала XX веков.
Проблематика исследования, выносимая на защиту. Недостаточная разработанность темы русского «ницшеанства» вообще и существенные пробелы в вопросе реконструкции русского архетипа Ницше в частности, делают возможной следующую постановку проблемы исследования: выявление спе- кулятивного характера использования ницшевской архетипики в формировании соответствующих «ницшеанских» литературно-эстетических образов в русской литературе рубежа XIX-XX вв. как предпосылки дальнейшего осознанного превращения Ницше и его философии в архетип «Ницше».
Цель и задачи исследования. Целью предлагаемого исследования является анализ особенностей бытия ницшевских архетипов в системе художественных образов русской литературы переходной эпохи (1890-1910 гг.) и реконструкция архетипа «Ницше» с учётом результатов проведённого анализа.
Достижение указанной цели предполагает решение следующих задач: путём сопоставительного анализа выявить систему «ницшевских» архетипов в творчестве К. Случевского, Д. Мережковского, В. Соловьёва, А. Белого, М. Горького, Л. Андреева, А. Куприна и указать соответствующие им «ницшеанские» образы в отдельных произведениях названных авторов; используя полученные данные, определить типологические и генетические схождения ницшевской архетипики с системой «ницшеанских» архетипов; опираясь на результаты анализа, дифференцировать факторы, играющие системообразующую роль: романтическая традиция, прямое / опосредованное влияние творчества Ницше, народнические воззрения и т. п.; исходя из полученных результатов, выявить причины трансформации архетипики Ницше в архетип «Ницше»; определить место архетипа «Ницше» в русской литературе исследуемого периода.
Методологические основы исследования. Сформулированные задачи предполагают использование сравнительно-исторического подхода для выявления параллелей в системах «ницшевских» и «ницшеанских» архетипов, как литературной базы для возникновения и реконструкции архетипа «Ницше». При этом автор неизбежно проводит ретроспективный анализ вхождения философии Ницше в русскую культуру с учётом факторов, обусловивших это вхождение: романтическая традиция, литературный опыт нравственного бунта, народнические воззрения и т. п.
Метод анализа, используемый автором, позволяет проследить процесс реконструкции архетипа «Ницше» в пределах двух литературных направлений - символизма и реализма - с учётом специфики художественных систем этих направлений.
В соответствии с поставленными задачами был осуществлён отбор следующих литературных материалов для исследования: поэзия и роман Д. Мережковского «Смерть Богов (Юлиан Отступник)», цикл стихотворений «Мефистофель» и апокрифическое предание «Элоа» К. Случевского, критические заметки и «Три разговора...» Вл. Соловьёва, поэзия и публицистика А. Белого, ранние рассказы и критические статьи М. Горького, «Рассказ о Сергее Петровиче» Л. Андреева и повесть «Поединок» А. Куприна.
Научная новизна данной диссертации определяется следующим: впервые обоснована специфика творческого преобразования Д. Мережковским отдельных элементов ницшевской архетипики («воля к смерти», «воля к Ничто», «красота», «amor fati» и др.); впервые проводится сопоставительный анализ художественной прозы Вл. Соловьёва (на примере «Трёх разговоров...») как опыта худоэюественного переосмысления русским писателем отдельных положений учения Ницше (архетип «сверхчеловека»); выявляются модель и этапы трансформации ницшевского архетипа «превращения духа» в «Рассказе о Сергее Петровиче» Л. Андреева; рассмотрены противоречивость и неоднозначность отношения Горького к «философии будущего» Ницше, в связи с чем уточняется характер горь-ковского «ницшеанства», как явления спекулятивного использования и намеренной фальсификации ницшевской архетипики;
5) впервые в ходе исследования доказывается и анализируется факт осознанного превращения ницшевской архетипики сначала в систему «ницшеанских» архетипов, а затем и в архетип «Ницше».
Практическая значимость исследования. Результаты диссертационного исследования могут составить основу для последующей разработки темы «ницшеанских» художественных образов в русской литературе конца XIX -начала XX веков, быть использованы при чтении историко-литературных курсов соответствующей тематики студентам филологических факультетов вузов, а также в качестве учебного пособия для расширения и углубления представлений о русской литературе эпохи Серебряного века.
Апробация работы. Основные положения исследования были апробированы на научно-практическом семинаре «Нравственно-философские искания русской литературы XX века» (кафедра новейшей русской литературы, МаГУ, 2000-2002.), а также на межвузовских научных конференциях 2001-2002 гг. (МаГУ). Содержание диссертации отражено в 4 публикациях автора.
Структура исследования. Диссертационное исследование состоит из Введения, двух глав и Заключения, дополнено списком использованной литературы, включающим 124 наименования. Общий объём работы 160 страниц.
«"Бог не воскреснет"?: архетип «Ницше» в художественно-философских исканиях русских модернистов»
Духовный кризис, наметившийся в русской литературно-общественной жизни ещё в 1860-х годах и охвативший несколькими десятилетиями позднее умы ведущих представителей русской литературной мысли, проявил себя, прежде всего и, пожалуй, в наиболее яркой форме в творчестве зачинателей и основоположников русского символизма, таких, как К.К. Случевский, Д. С. Мережковский, А. Белый и других. Отмеченные крайней противоречивостью и заострённые до предела в трудах Достоевского, Толстого, Ницше и ряда других выдающихся отечественных и зарубежных мыслителей проблемы «переоценки ценностей», «опотустороненности» добра и зла, напряжённых исканий «третьей истины», как своеобразного примирения язычества и христианства, тела и духа, земли и неба нашли своё в чём-то опосредованное, в чём-то принципиально новое отражение в религиозных поисках нового поколения русских мыслителей рубежа XIX - начала XX веков.
Религиозный вопрос, так или иначе, всегда остро стоящий на повестке дня русской общественной мысли, приобретает всё более важное значение в условиях назревших внутрироссийских общественных проблем (разочарование в народнической традиции, утрата былой веры в непогрешимость русской православной церкви, общая необходимость в некоей модернизации христианства). И, конечно, не последнюю роль в данном процессе переосмысления исторической роли христианства играли многочисленные неорелигиозные западные течения.
Одним из таких наиболее сильных и неоднозначных влияний исследуемого периода, послужившим если не отправной точкой, то, по крайней мере, неким толчком, катализатором переоценки христианского наследия явилось учение базельского философа Фридриха Ницше. Если говорить о символистах, то именно они, как никто другой, подхватили и развили «христианскую», а, точнее, «антихристианскую» составляющую ницшеанского учения, выдав её за христианскую. По ряду причин кажется невероятным, что идеи Ницше могли послужить катализатором обновления христианской мифопоэзии. Сам философ был общепризнанным врагом всего «христианского». Объектом его нападок было многое, касающееся христианских обрядов, морали и веры.
Сосредоточившись преимущественно на «смертельной» враждебности христианства «всем основным инстинктам»45 человека и направив острие своей безжалостной критики христианской веры именно на её «жертвопри-ношенческий» характер, Ницше утверждает: «Христианство...есть жестокость к себе и другим, ненависть к инакомыслящим, воля к преследованию». 6 Однако он не может не признавать величие этого самого совершенного «искусства свято лгать»47 и одновременно не прийти к выводу о том, что «.. .все великие вещи гибнут сами по себе, через некий акт самоупразд ДО нения: так требует этого закон жизни». Жизнь, возведённая самим Ницше в ранг закона (а в жизнеутверждающей силе его философии сомневаться не приходится), выставляет своё первое и основное требование: « Так именно должно теперь погибнуть и христианство...- мы стоим на пороге этого события». 49
Кризис всей христианской морали, предощущение гибели закостеневших догматов христианского учения, религиозное ницшевское «Нет» историческому христианству, доведшему себя до абсурдного аскетизма, - всё это стало означать для русского символизма в лице его мистически настроенных представителей в корне новый взгляд на привычную проблему.
Безусловно, позитивная основа для религиозных исканий имелась у символистов значительно ближе, в родной для них русской традиции. Среди писателей предыдущего периода были великие религиозные мыслители. Соловьёв, Достоевский и Толстой являли собой впечатляющие примеры новых форм религиозного сознания, которые возникли на рубеже веков. Так, Достоевский первым в русской литературе устами Ивана Карамазова возвестил о том, что настало время переосмысления казавшихся незыблемыми христианских основ, Толстой на собственном примере осуществил идею возвращения духа к земле, Соловьёв уже одним своим ликом напоминал какого-нибудь канонизированного святого, не говоря уже о его великих заслугах в модернизации современного ему христианства. Но никто из них не выразил свои претензии вере Христовой в столь резкой и столь субъективной форме, как Ницше. Поэтому вполне объясним тот факт, что Ницше с его антихристианской «переоценкой ценностей» и, по меньшей мере, нехристианской идеей «сверхчеловека» пришёлся в качестве объекта филологических и философских нападок как нельзя кстати.
Собственно, Соловьёв и Толстой были одними из тех, кто оспаривал философию Ницше, в какой-то степени способствуя наложению на неё клейма вульгарного аморализма, который и стал сутью массового ницшеанства. Так, Толстой, первоначально уловив «разумное зерно» в ницшевской теории «сверхчеловека» в том, что «приятнее и разумнее составить сообщество Ubermensch eB и быть одним из них, чем той толпой, которая должна служить подмостками для этих Ubermensch eB» , несколько лет спустя много резче бичует декаденство Ницше, «дико восхваляемый эгоизм, доводящий как у Ницше и его последователей, до мании величия».
«От «сверхчеловека» к «сверхчеловеку»: архетип «Ницше» в реалистической прозе»
«Только человек сопротивляется направлению гравитации: ему постоянно хочется падать -вверх». «Ежели воздаяние загробное состоит... в том, что ушедшие видят здешние плоды своих дел, то Иван Карамазов и Ницше, глядя на порождённых ими, несметно кишащих сверх-человечков, должны испытывать поистине адские муки - как бы потопление в зловонном болоте».2 Суждение Д. Мережковского, взятое нами в качестве эпиграфа, характеризует, на наш взгляд, не столько степень влияния ницшевской идеи «сверхчеловека» самой по себе , сколько степень неудовольствия Мережковского по поводу целого потока различных толкований данной идеи, порой приобретающей в них если не вульгаризованный, то, по меньшей мере, сильно искажённый вид. Мережковский, создавший, по мнению современников, свой литературный образ в духе «ницшеанства», и сам во многом способствовал обрусению идеи о «сверхчеловеке».
У русских читателей, бесспорно, сформировалось особое представление о «ницшеанской» литературной личности, характер которой восходит корнями не только к Заратустре, но и сродни таким литературным героям, как лермонтовский Печорин и человек «из подполья» Ф. Достоевского. Ницше, с его проповедью свободы личности от традиционной христианской морали, как нельзя более удачно «вписался» в излюбленный русский литературный архетип морального бунтаря: и по стилю, и по направленности мыслей.
Действительно, ницшевскую критику общепринятых ценностей не раз сравнивали с русской традицией нравственного бунта, причём настолько часто, что поневоле возникает вопрос, а оказывал ли Ницше влияние вообще? Иной раз казалось, что его идеи - это просто замаскированные переложения аналогичных русских идей. Так, например, в очерке «Лермонтов» (1899) Соловьёв писал: «Я вижу в Лермонтове прямого родоначальника того духовного настроения и того направления чувств и мыслей, а отчасти и действий, которые для краткости можно назвать «ницшеанством» - по имени писателя, всех отчётливее и громче выразившего это настроение, всех ярче обозначившего это направление». Итак, Лермонтов, по словам Соловьёва, - ницшеанец до Ницше, один из предвестников ницшеанских идей и умонастроений. Как справедливо полагает С. Носов, ницшеанство не есть некое откровение, одному лишь Ницше доступное, а скорее старое европейское веяние, смутный «комок идей», к которому обращались многие из поэтов и пророков.
Л. Шестов в свою очередь, объединяя Ницше и Достоевского под общим именем апологетов «философии трагедии», указывает на то, что «сочинения Достоевского и Ницше заключают в себе не ответ, а вопрос». 213 Вообще, вопросы - это та сторона сочинений Ницше, которая наиболее возбуждает мысль читателя. Порой они выстраиваются в целую логическую цепочку: «Почему? Зачем? Благодаря чему? Куда? Где? Как?» и т. д. Все они напрямую обращены к личности, так же как и пресловутое ницшевское отрицание абсолютной ценности добра и зла, познать которую каждому надлежит самостоятельно. Вопросный характер философии Ницше, безусловно, сближал его с особенностями русского мышления, строившегося на ставших хрестоматийными вопросах «кто виноват?», «что делать?» и т. п., и в этом смысле Ницше занял своё особое место в ряду близких русскому духу мыслителей.
Интерес представляет в данном случае вопрос о том, как могла философия, предназначенная для ограниченного круга посвященных, повлиять на устои широкого читательского круга. Э. Клюс объясняет это тем, что одной из характерных особенностей русского чтения в девятнадцатом веке была наивная тенденция перенесения литературного опыта непосредственно на общественную практику. Такая общая модель восприятия литературы выявляет стремление реализовать прочитанное.
