Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. ПОСТМОДЕРНИСТСКАЯ АРХИТЕКТУРА В КУЛЬТУРНОМ КОНТЕКСТЕ 1970-80-х
1.1. Культурный контекст 1970-80-х: осознание нестабильности мира 20
1.2. Архитектурный постмодернизм: основания теоретической концепции 46
1.3. Освоение нестандартной стратегии формообразования. Понятие «игрового диалога» 54
1.4. Сюжеты нестабильности в постмодернистской архитектуре. Дестабилизация целостных систем 72
Выводы 79
ГЛАВА 2. ФИЛОСОФСКИЕ И СТИЛЕВЫЕ ИСТОКИ КОНЦЕПЦИИ ФОРМООБРАЗОВАНИЯ В ДЕКОНСТРУКТИВИСТСКОЙ АРХИТЕКТУРЕ
2.1. Культурный контекст 1980-х: освоение нестабильного мира 80
2.2. Формирование теоретической концепции деконструктивистской архитектуры 89
2.3. Нестандартная стратегия формообразования. Деконструкция «текстового» объекта 96
2.4. Тема нестабильности в архитектуре деконструктивизма. Гротесковые приемы декомпозиции целостности 112
Выводы 126
ГЛАВА 3. НЕЛИНЕЙНАЯ АРХИТЕКТУРА И НОВАЯ НАУКА: ОТНОШЕНИЯ РЕЗОНАНСА
3.1. Культурный контекст 1990-х:
новая формула нестабильности 129
3.2. Осмысление нелинейной парадигмы в архитектуре: теория «складки» - моделирование новой целостности 135
3.3. Путь к компьютерному формообразованию. Нестабильность как способ существования архитектурной формы 163
3.4. Морфология нелинейности: символическая «подвижность» архитектурной формы 178
Выводы 198
ГЛАВА 4. ПОИСК ОНТОЛОГИЧЕСКИХ ОСНОВАНИИ АРХИТЕКТУРЫ, ГЕНЕРИРУЕМОЙ КОМПЬЮТЕРОМ
4.1. Инновационное мышление в условиях дигитальной революции 201
4.2. Компьютерные техники и изменение представлений об объекте проектирования 204
4.3.Радикальное расширение парадигмы сложности в архитектуре. Форма «блоб» 209
4.4.Философский ракурс техники генетического алгоритма 226
4.5.Консолидирующая роль синергетического движения 249
Выводы 255
ГЛАВА 5. ВЛИЯНИЕ ХУДОЖЕСТВЕННОГО И ФИЛОСОФСКОГО ОПЫТА НЕОАВАНГАРДА НА СОСТОЯНИЕ АРХИТЕКТУРЫ В ПЕРЕХОДНУЮ ЭПОХУ
5.1. Поляризация тенденций в архитектуре 257
5.2. Множество «языков» архитектуры и уникальность авторского почерка 274
5.3. Согласование ритмов развития в архитектуре 276
Выводы 278
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 279
БИБЛИОГРАФИЯ 284
ПРИЛОЖЕНИЯ 303
- Культурный контекст 1970-80-х: осознание нестабильности мира
- Культурный контекст 1980-х: освоение нестабильного мира
- Путь к компьютерному формообразованию. Нестабильность как способ существования архитектурной формы
Введение к работе
Актуальность исследования. Появление новых течений в архитектуре последних трех десятилетий объясняется не только внутренними причинами -кризисом модернизма и желанием предъявить миру альтернативу его доктрине, но и особым сцеплением событий и идей, решительно повлиявшим на состояние умов, на интеллектуальный климат общества.
Рождение постиндустриального общества, и главное - прорыв информационных технологий 1960-70-х в науку и практически во все сферы деятельности, привел к переменам в интеллектуальной сфере, к появлению альтернативных основ мышления в естествознании, биологии, философии, искусстве, к изменению картины мира.
Возникает ощущение нестабильности как перманентного состояния мира. За термином «постмодернистская чувствительность», родившимся позже, скрывается напряженное прислушивание к якобы потерявшему прежнюю стройность миру. За ним стоит принятие тезиса о хаотичности мира, из чего следуют все философские сомнения, подталкивающие к пристальному изучению многовековой культурной традиции мышления, сопрягавшей смысл исключительно с порядком.
Начиная с 1960-70-х, западный человек не только испытывает экзистенциальную тоску по порядку, но и осознанно учится жить в перманентно нестабильном мире. Проблема нестабильности мира в равной мере предстала перед искусством, философией и наукой. Потребовалась опора на интуитивное творческое начало в каждой из этих сфер. И каждая из них попыталась дать ответ вызову времени.
Значительная часть гуманитариев в 1970-80-х ориентировалась на философию постструктурализма, заявившую о неспособности классического мышления выразить открывшуюся алогичную сущность мира и рассматривающую мир как «текст», а в 1980-е - на философию
постмодернизма, в которой мир-«текст» открыт для бесчисленного числа интерпретаций и представлен как хаотическое смешение множества равноправных смыслов.
Идее нестабильности отвечают появившиеся в науке новые концепции. Многочисленные открытия явлений самоорганизации в 1970-80-е годы, подтвержденные обобщающей математической теорией нелинейных динамик, и составили к концу 1980-х основания новой научной модели мира, в которой нестабильность встроена в процесс эволюции мира и оценивается как его главная движущая сила. С этого момента в науке и философии нестабильное хаотическое состояние системы рассматривается как созидательный феномен, способствующий накоплению большого разнообразия возможностей развития этой системы, т.е. предоставляющий некое «поле выбора» для ее дальнейшего развития.
К 1990-м годам отношение части общества к пугающей идее нестабильности, хаотичности пересматривается. Нестабильность принимается как необходимое звено эволюции и остается ключевым понятием в характеристике эпохи.
На протяжении последней трети XX века в различных сферах знания наблюдалась тенденция построения различных эвристических моделей, тяготеющих к идее нестабильности. Нестабильность становится предметом интереса архитекторов. Неупорядоченность окружающего мира фиксируется сознанием, в силу чего возникает потребность ее как-то отразить, художественно освоить. Архитектор вовлечен в постоянный поиск «трудного порядка». Идеи Джейн Джекобе об организованной сложности города, идеи трудного целого, разнообразия, противоречий Роберта Вентури, сложности, многокодовости объекта архитектуры Паоло Портогези и Чарлза Дженкса рождались не только как реакция на усталость от норм модернистской стерильности, но из понимания многозначности жизненного опыта современного человека. Они возникали практически одновременно с
6 философскими теориями «игры различий», научными теориями Хаоса, Сложности, Катастроф. Сами философы видят архитекторов как первооткрывателей идей сложности в современном искусстве. И это неудивительно: три сферы творческого познания мира - искусство, философия, наука - всегда резонировали друг с другом.
Теоретические концепции архитектурного неоавангарда со стороны могут показаться экстравагантными, но они не случайны, они реальный факт современной архитектурной действительности, мотивированы ситуацией и ориентированы на новую модель реальности. На повороте 1970-х архитектор-новатор строит некую эвристическую модель нестабильности и пытается теоретически обосновать и ввести новые принципы и приемы мышления непосредственно в архитектурное формообразование, благодаря чему неоавангардное движение 1970-90-х видится как новый шаг в развитии архитектурной мысли.
В силу потребности обновления интеллектуального аппарата архитектуры новая альтернатива заслуживает пристального внимания.
Актуальность исследования определяется значимостью прояснения смысла современных инновационных поисков, развивающих нестандартные стратегии и методы формообразования в архитектуре.
Изучение особенностей формирования радикально новых течений в
конце XX века предполагает внимание к феномену разрыва с
предшествующими архитектурными направлениями, усиленному
одновременным появлением новых философских доктрин, и предложением новой научной картины мира. Одновременно требуется особая сосредоточенность на феномене художественного освоения новейших мировоззренческих идей.
Состояние вопроса и проблема исследования. Проблема рождения инноваций в архитектуре встроена в многослойную проблемную сферу формообразования. В начале XX века эволюция мышления архитектора и
художника усилила внимание архитектурной теории к особенностям механизма создания авторских и вообще программируемых инноваций. В Баухаузе и ВХУТЕМАСе это, как правило, была рефлексия архитекторов и теоретиков, стоящих у истоков того или иного течения, т.е. не описательный искусствоведческий подход, характерный для формальной школы, а попытка проникнуть в лабораторию формообразования, раскрыть метод создания новой формы.
Теоретическая разработка авторского по сути метода формообразования Ле Корбюзье в рамках идеологии «современного движения» генетически была связана с философским мировоззрением, уходящим корнями к картезианству. Встраиваясь в миф «машинного века», она одновременно вобрала в себя рационалистические идеи В.Гропиуса, отклонявшего экстаз и хаос ради самоконтроля и порядка. Нормативная поэтика «современного движения» обнаружила стремление к универсальному идеалу, и в этом смысле тяготела к классичности.
Систематизированное научное изучение механизма рождения новых концепций и методов формообразования в отечественном архитектуроведении не прерывалось и продолжается по сей день, главным образом в многочисленных публикациях и фундаментальных работах С.О.Хан-Магомедова, посвященных авангардным течениям начала XX века -супрематизму и конструктивизму. Им введено понятие «стилеобразующего ядра» концепции формообразования, отражающее представление о феномене внутреннего опыта художника, не тождественного традиционной динамике формирования стиля.
Проблематика становления «стиля эпохи», его связь с изменением стиля мышления рассмотрена в работе А.И.Каплуна (1985), в котором феномен художественного познания действительности в период пересмотра представлений о мире оценивается как внутреннее открытие, противостоящее
последующей умозрительности, но и то и другое оценено как необходимая основа формообразования.
К концу XX века, на фоне многоликости архитектуры особенно заметно перенесение внимания от проблемы образования стиля как некоей устойчивой тотальности к проблемам рождения формы, мировоззренческим и образным предпосылкам ее появления. Исследование А.Г.Раппапорта (1990), посвященное архитектурной форме, ее морфологическим, символическим, феноменологическим аспектам, расширило горизонт профессиональной проблематики формообразования.
Особое место занимает исследование И.А.Азизян (2002), в котором автор обнаруживает присутствие диалогического типа мышления в изобразительном искусстве и архитектуре авангарда 1910-1920-х, соотнося его с такими приемами формообразования, усиливающими энергию произведения, как диссонанс и контрапункт, а также с характерным сопряжением и взаимным влиянием различных искусств.
Отечественные исследования западного неоавангарда последней трети XX века уделяют внимание фактологии, профессиональной проблематике, анализу культурного контекста, изменению характера формообразования.
А.В.Иконников постоянно прослеживал появление новых течений в архитектуре, их трансформацию. В монументальной монографии «Архитектура XX века. Утопии и реальность» (2002) он уделил большое внимание моменту разрыва с модернизмом, поиску альтернатив. Постмодернизм и деконструктивизм оцениваются им двояко, и как высокий интеллектуальный взлет, и как не вполне удачный опыт создания формы. Нелинейная архитектура, ориентированная на новейшие компьютерные техники формообразования, выходящие за пределы евклидовой геометрии, не дифференцирована на общем фоне архитектуры, обращенной к компьютерным технологиям. Связь неоавангардных концепций (постмодернизма, деконструктивизма) с современной философией отмечена, но специально не исследована.
А.В.Рябушин и А.Н.Шукурова в книге «Творческие противоречия в архитектуре Запада» (1985) на богатом фактическом материале представили картину изменения интересов архитектора - отказ от рациональности модернизма, поиск новой выразительности. Основное внимание уделено конфронтации двух творческих позиций, проявившейся в период 1950-80-х, «современного движения», ориентированного на «порядок» и новой позиции, меняющей ценностной смысл понятия «хаос». Новый поворот в архитектуре оценивается как выражение культурной политики и идеологии, в частности волны «нового консерватизма» и почти одновременного взлета радикализма «нового левого толка». Вопросы стратегии формообразования рассматриваются на примере проектных концепций.
А.В.Рябушин в монографии «Новые горизонты архитектурного творчества» (1985) в широкой панораме зарубежной архитектуры посвящает несколько глав известным архитекторам-постмодернистам. В монографии «Архитекторы рубежа тысячелетий» (2005) представлен ряд портретов «звездных» архитекторов, в том числе имеющих непосредственное отношение к неоавангардным экспериментам последних трех десятилетий XX века. Своеобразный подход - реконструкция новейших явлений в формообразовании на основе анализа проектных концепций отдельных авторов - представляет большую ценность для понимания происходящих на наших глазах перемен.
В.Л.Хайт - один из первых отечественных специалистов, обративших пристальное внимание на зарождение и развитие постмодернизма. Он рассматривал постмодернистский поворот в широком спектре социальных, политических, культурных проблем и оценивал его как решительное расширение прежних границ допустимого и возможного в архитектуре, как раскрепощение профессионального мышления, в частности в сфере формообразования, и обогащение палитры современного зодчества .
1 Точка зрения В.Л.Хайта прослеживается по ряду его статей, большинство которых включено в его книгу «Об архитектуре, ее истории и проблемах» (2003).
Вклад в продвижение темы новой нелинейной (дигитальной) архитектурной формы внесен статьями В.А.Юзбашева, Г.И.Ревзина. В диссертационной работе Э.В.Даниловой исследована генетическая связь деконструктивизма 1980-х с архитектурным авангардом 1920-х. Сложное сочетание множества течений в современной архитектуре исследовалось Г.В.Есауловым, их связь с философией прагматизма - Г.А.Птичниковой.
На Западе активно рассматривались неоавангардные течения периода 1970-2000. Первой и главной опорой такого рода исследований являются труды Чарлза Дженкса"". В работах Дженкса генетическая связь формообразования постмодернизма и деконструктивизма фиксируется, но не получает достаточного объяснения, скорее делается акцент на их различии (в его широко известных сравнительных таблицах). Им подробно рассмотрен первый этап нелинейного эксперимента, указаны возможные истоки осмысления нелинейного формообразования, которые он связывает с логикой, лежащей в основе современных теорий сложности, хаоса, катастроф. Связь теоретических объяснений нелинейной архитектуры с опытом теоретизирования и формообразования постмодернизма и деконструктивизма не рассматривалась, не анализировалась .
В изучение особенностей культуры постмодернизма большой вклад внесли искусствоведы, литературоведы и критики - И.П.Ильин, В.А.Подорога, М.Я.Ямпольский, Н.Б.Маньковская, западные критики М.Уигли, Э.Видлер, Х.Фостер. Большое значение для понимания поворотов инновационной мысли имеют труды П.Эйзенмана, Г.Линна, Дж.Кипниса, С.Квинтера, С.Аллена, Б.Чуми, Л.Спайбрука, М.Новака, С.Переллы, С.Бэлмонда, Э.Зенгелиса.
2 Jencks Ch. Language of Post-Modern Architecture. L. 1977; Jencks Ch. What is Post-Modernism? - L. 1986; Jencks
Ch. Post-Modernism. The New Classicism in Art and Architecture. - L. 1987; Jencks Ch. The Architecture of the
Jumping Universe. L. 1995; Jencks Ch. The "New Moderns. From Late to Neo-Modernism. - L., 1990; Jencks Ch. The
New Paradigm in Architecture. The Language of Post-Modernism. New Haven; L., 2002
3 Наибольшее теоретическое обоснование на Западе получил постмодернизм, что объясняется вниманием к
феномену разрыва с модернизмом, желанием проникнуть в смысл нарождающихся явлений (Р.Вентури,
Ч.Дженкс, Р.Стерн, Д.Порфириос, А.Пападакис, А.Росси).
Раскрытие темы потребовало привлечение некоторых работ
современных философов (Ж.Деррида, Р.Барта, Ж.Делёза, П.Вирилио, Б.Массуми). Актуальные для нашей работы онтологические аспекты, соприкасающиеся с профессиональной философией архитектуры, затронуты в трудах Ж.Делёза (онтология становления), М.Р.Савченко (архитектурная онтология).
Для полноты картины следует отметить тесное соприкосновение теоретической мысли неоавангарда на рубеже веков с исследованиями, инициированными технической сферой компьютерного моделирования, осваивающей представления современной математики и биологии. В этой области наметилось несколько линий поиска, в частности, развитие компьютерной грамматики формы (У.Митчел, Дж. Фрейзер, И.Г.Лежава, М.В.Шубенков, К.С.Чу, Х.Лалвани, Ц.Содду), исследование феномена порогового перехода в процессе самоорганизации формы (М.Вайнсток, М.Хенсел, А.Менгес), опирающееся на труды математиков и философов (Ф.Хейлиген, Дж. Х.Холланд, С.Джонсон).
Проблематика нестабильности, закрепленная в культуре 1970-80-х постструктуралистской «текстовой» моделью, а к концу 80-х научным сценарием самоорганизации, лишь отмечалась в отдельных исследованиях, но роль, которую она играла в профессиональном мышлении архитектора-неоавангардиста конца XX века, не выявлялась. Более того, связь неоавангардных теоретических оснований формообразования с современными философией и наукой не получила достаточного научного объяснения. И в западных, и в отечественных исследованиях предлагаемый неоавангардом нестандартный «механизм» формообразования, в его тесной связи с философско-мировоззренческой основой, специально не рассматривался. Не только у нас, но и на Западе обобщающего исследования, раскрывающего философско-мировоззренческие корни западного неоавангарда трех последних десятилетий, не проводилось.
Возможно, поэтому до сих пор отношение к начинаниям неоавангарда неоднозначно. А такие новейшие черты архитектуры перелома тысячелетий как очевидное снижение рационального начала в формообразовании, тяготение к эстетике авангарда 1920-х, утверждение «многоголосия» как принципа (а, возможно, нормы) существования архитектуры, усиление значимости «авторского языка», эффект «перекрестного опыления» соседствующих в одном культурном поле стилистик воспринимаются как данность. Они не осознаны как результат усилий современных экспериментаторов -постмодернистов, деконструктивистов, первооткрывателей нелинейных методов создания архитектурной формы.
Между тем в ситуации резких разрывов с устоявшимися тенденциями архитектура обращается к самой себе, задавая общефилософские вопросы, сверяя новое мироощущение с новейшими идеями философии и науки.
Ключевым понятием диссертации является понятие нестабильности, введенное нами в целях определения перемены умонастроения архитектора-неавангардиста, произошедшей в середине 1970-х и продолжающейся по сей день. Оно, как уже отмечено, отражает и состояние культуры, и эмоциональное переживание перемен, и попытку противопоставить рациональному порядку, сложившемуся в теории и стратегии формообразования, иной сложный порядок. Но главное, фиксируя ориентацию архитектора на идею нестабильности, мы подчеркиваем изменение взгляда на онтологические категории «порядка» и «хаоса», всегда присутствующие в сознании архитектора. Нестабильность - не хаос, она не отменяет упорядоченности, но идет рядом с хаотичностью. Обе категории как бы уравниваются в правах. Нестабильность предполагает поиск иного «порядка», сложного, многозначного.
Исследовательская попытка уяснить этот трудноуловимый переход и его связь с философскими и научными схемами трактовки нестабильности помогает понять, как происходит изобретение новых способов
формообразования, и что объясняет теоретик в своих концепциях, какие метафоры становятся определяющими в создании новых образов архитектуры, что объединяет авангардный поиск 1970-1990-х.
Проблема данного исследования, таким образом, заключается в воспроизведении логики движения теоретической мысли неоавангардистов 1970-90-х, направленной на осмысление ключевой для рассматриваемого периода идеи нестабильности в теоретических концепциях, на проверку и утверждение этой идеи в неканонических стратегиях формообразования, в соответствующих типах выразительности архитектуры.
Цель работы - представить исследовательскую и экспериментальную сущность инновационных архитектурных течений 1970-90-х как целостное историческое явление, внутренне связанное сквозной идеей нестабильности.
Такая постановка проблемы потребовала решения ряда исследовательских задач, в число которых вошло:
исследование контекста, способствующего появлению нестандартной стратегии теоретизирования и формообразования постмодернистской архитектуры;
выявление философских и стилевых истоков деконструктивистского движения;
анализ связей архитектурной теории и новой науки, определивших подход к нелинейным опытам архитектуры и к характеру их воплощения;
определение характерных поворотов инновационного мышления на рубеже столетий, отразившихся в поиске глубинных оснований архитектуры, генерируемой компьютером;
оценка встроенности неоавангардного опыта в общий архитектурный процесс в переходную эпоху.
Объект данного исследования - теоретико-концептуальные работы архитекторов, отражающие инновационный поиск и новые подходы к формообразованию трех неоавангардных направлений архитектуры -
постмодернизма, деконструктивизма, нелинейного эксперимента и сопровождающие неоавангардный эксперимент парадигматические сдвиги, оказывающие влияние на состояние архитектурной мысли в переходную эпоху.
Научный предмет исследования - характерные трансформации в способе философствования архитектора-новатора, опосредованные сменой его мировоззренческой ориентации, отражение идеи нестабильности в теоретических концепциях и стратегии формообразования.
Гипотеза исследования. Интерес к нестабильности как явлению бытия и культуры рубежа XX-XXI веков позволил неоавангардистам уйти от жесткости модернистской схемы, поставить под сомнение саму идею безальтернативности любой стилевой парадигмы, найти нестандартные основания в построении теоретических концепций и стратегий формообразования, подготовивших переход к компьютерным методам моделирования формы.
Методология исследования. В исследовании инновационных стратегий формообразования используется авторская версия комплексного многоуровневого анализа трех течений. Рассматриваются уровни: культурного контекста (характерные философские и научные концепции); мировоззренческой ориентации архитектора; новых теоретических концепций; символизации новых смыслов; принципов и процессов формообразования; типов выразительности. Особое внимание уделяется структуре процесса формообразования и собственно поэтике4 - сюжетам, методу, технике, тактике, приемам создания архитектурной формы, их логической связанности с теоретическими концепциями. Исследование также опирается на системный подход в описании неоавангардного движения как целого при оценке взаимосвязей отдельных течений. Системный подход лежит также в основе
В работе используется термин формообразование как наиболее понятный и принятый, отражающий процесс становления и созидания формы в соответствии с установками культуры и с избранными концептуальными принципами. Однако он содержит оттенок нормативности и не отражает некоторые трудно уловимые изменения смысла и значения формы. Поэтому рядом с ним для описания новых течений используется термин поэтика, получивший в последней трети XX века ненормативный смысл и более широко отражающий способ создания архитектурного произведения.
описания характерного для неоавангарда типа мышления, тесно связанного с философскими и научными идеями времени. Теоретические концепции, лежащие в основе каждого из трех неоавангардных течений - постмодернизма, деконструктивизма, нелинейной архитектуры — исследуются по текстам западных архитекторов-экспериментаторов и теоретиков архитектуры. Выяснение их связи с философскими тенденциями и научными идеями, оказавшими заметное влияние на культурный климат и научное и художественное мировоззрение в последние три десятилетия, потребовало знакомство с текстами философов, литературоведов, а также с текстами физиков, биологов, экологов, науковедов, специально рассчитанными на аудиторию гуманитариев5.
Важным методологическим принципом исследования является оценка каждого из рассматриваемых течений как части современной системы архитектуры, с характерным для нее «многоязычием».
Научная новизна. Новизна заключается в самой постановке проблемы сквозной теоретической и методологической связанности неоавангардных течений, основанной на осмыслении идеи нестабильности, при различных подходах к ее реализации, различных проектных процедурах, различных стилистиках.
Новым является раскрытие глубинной связи теоретических концепций архитектурного неоавангарда с новейшими идеями философии и науки.
Методологическая новизна работы заключается в авторской версии многоуровневого анализа неоавангардных течений, позволившей проследить роль идеи нестабильности в формировании теоретических концепций и стратегий формообразования.
5 Раскрытие сложной проблематики нелинейности требует ознакомления с концепциями известных ученых-физиков и представителей философии науки (Н.Моисеев, И.Пригожин, Г.Хакен, Г.Башляр). Необходимо принять во внимание основные идеи представителей научного движения синергетики Е.Н.Князевой, С.П.Курдгомова, Э.Ласло. В понимании сущности нелинейного поворота в архитектуре большое значение имеют концепты лидеров постнеклассической философской ветви (Ж.Делез, Ф.Гваттари), толкование современной философии отечественными исследователями (Я.И.Свирский, В.А.Подорога, А.А.Грицанов, М.А.Можейко).
Новой является и выявленная в результате исследования закономерность преемственности внешне противопоставленных, но не вытесняющих друг друга неоавангардных течений в архитектуре последних трех десятилетий.
Новой является предложенная автором трактовка нестандартной стратегии формообразования в архитектуре постмодернизма и деконструктивизма как логики «игрового диалога».
Новым представляется определение наследуемых черт стратегии формообразования в трех неоавангардных течениях: з)процессуальностъ: в постмодернизме, деконструктивизме это особая тактика, усиливающая поток ассоциаций, ведущая к порождению новых смыслов; в нелинейной архитектуре это специфика новой компьютерной техники, вырабатывающей поток образов в электронной версии; ^гетерогенность - тактика сведения разнородного: в постмодернизме - сталкивание чужеродных смыслов, в деконструктивизме -сведение к диалогу первоначального и вновь созданного смысла рассматриваемого прототипа; в нелинейной архитектуре - смешение качественно различных элементов, структур, геометрий, энергий.
Впервые неоавангардный опыт теоретизирования 1970-90-х рассмотрен как попытка реализации процессуального диалогического нелинейного типа мышления.
Границы исследования. Хронологические рамки исследования охватывают три десятилетия конца XX века - эпоху «перехода». Нет оснований считать ее завершенной и в начале нового столетия. В исследовании приняты во внимание современные тенденции в архитектуре, но при этом работа сосредоточена на изучении трех течений, по линии которых просматривается радикальный пересмотр художественной практики и теоретических позиций.
На защиту выносятся:
Положение о ключевой роли идеи нестабильности в формировании идеологии западного неоавангарда, для обоснования которого рассмотрены новые теоретические концепции и неканонические стратегии
формообразования постмодернизма, деконструктивизма, теоретические концепции нелинейной архитектуры и некоторые специфические особенности компьютерного морфогенетического формообразования, типы выразительности архитектуры всех трёх течений.
Положение о преемственности общих оснований трех стилистически различных неоавангардных течений западной архитектуры 1970-90-х, проявляющейся в сходстве логических схем теории и поэтики, в сохранении принципа диалогичности, процессуальное, гетерогенности в стратегии формообразования.
Научное предположение о специфической целостности исторического этапа неоавангардной архитектуры 1970-90-х, эксперименты которой повлияли на общий климат архитектуры переходного периода.
Теоретическое значение работы. Сложившееся в результате исследования представление о скрытых и явных особенностях формообразования в архитектуре западного неоавангарда в последние три десятилетия XX века, их обусловленность мировоззренческой ориентацией, общим состоянием мысли, критериями профессиональной культуры, должно послужить основанием понимания механизма, порождающего художественно полноценные инновации в современную эпоху. Результаты исследования могут составить раздел в теории формообразования отечественной архитектурной науки.
Апробация диссертации. Данное исследование развивалось по плану научно-исследовательских работ НИИТАГ РААСН и поначалу в рамках теории архитектурной композиции. Однако нестандартность в подходе к формообразованию современного западного авангарда потребовала глубинного исследования мировоззренческих основ новых течений, актуализации исторического аспекта описания характера и причин изменений.
Результаты исследования и основные положения диссертации опубликованы в более 30 научных работах общим объемом 67,7 п.л.
Первая апробация работы - историко-теоретическое исследование поэтики постмодернистской и деконструктивистской архитектуры - в коллективной монографии «Теория композиции как поэтика архитектуры», М.: Прогресс-Традиция, 2002, (Раздел 3). С появлением нелинейной архитектуры 1990-х тема получила новое развитие. Вторая апробация - авторская историко-теоретическая монография «От постмодернизма к нелинейной архитектуре. Архитектура в контексте современной философии и науки», М.: Прогресс-Традиция, 2004. Монография награждена Серебряным дипломом XIII международного фестиваля «Зодчество-2005» и Дипломом Российской академии архитектуры и строительных наук (РААСН) в 2005 г.
Результаты работы доложены с 1996 по 2006 год на 18 научных конференциях, в том числе на 6-ой Международной конференции по истории архитектуры «Запад-Восток» (1996), Международной научной конференции «Архитектура Ивана Леонидова» (2002). Международной конференции Российской академии наук «Языки науки -языки искусства» (2002).
Все основные результаты исследования получены лично автором.
Структура, состав и объем диссертации. Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения, библиографии, приложений общим объемом 307 страниц. Включает 24 таблицы графического материала. Во введении раскрываются: актуальность темы, цель и задачи диссертации, определяется объект, научный предмет, методология исследования, представлены положения, выносимые на защиту, новизна результатов, кратко излагается состояние вопроса по проблеме инновационного формообразования в архитектуре. В первой главе «Постмодернистская архитектура в культурном контексте 1970-80-х» исследуется характерная для этого периода тенденция усиления роли интерпретационного типа мышления, возникшая в условиях признания факта нестабильности мира. Раскрыто рабочее понятие нестабильности, используемое в данном исследовании. Показана связь художественного опыта архитектурного постмодернизма с диалогической
логикой. Введено авторское понятие «игровой диалог», раскрыто метафорическое воплощение темы нестабильности в образах постмодернистской архитектуры. Во второй главе «Философские и стилевые истоки концепции формообразования в деконструктивистской архитектуре» проводятся параллели философского метода деконструкции с теоретическим обоснованием стратегии формообразования в архитектуре деконструктивизма. Рассматривается потенциал приемов выразительности в плане отражения мировоззренческой идеи нестабильности. В третьей главе «Нелинейная архитектура и новая наука: отношения резонанса» рассмотрена эволюция нелинейного движения в архитектуре 1990-х. Проанализированы подходы архитекторов к теоретическому обоснованию нового направления. Раскрыты некоторые особенности формообразования в условиях компьютерной поддержки. В четвертой главе «Поиск онтологических оснований архитектуры, генерируемой компьютером» исследуются особенности инновационного мышления архитектора в условиях дигитальной революции конца 1990-х. В онтологическом ракурсе рассмотрен, в частности, характер изменений парадигмы сложности. Ставится проблема консолидации двух корпусов исследований - собственно архитектурного и архитектурно-технического, ориентированного на вычислительные методы. В пятой главе «Влияние художественного и философского опыта неоавангарда на состояние архитектуры в переходную эпоху» рассматривается связка проблем, появившихся на фоне сверхбыстрого развития художественного опыта архитектурного неоавангарда, сближающегося со сферой новейших техник и технологий проектирования и противостояние этой линии традиционному формообразованию. Обсуждается прогнозируемая постмодернистами множественность «языков» в архитектуре.
В заключении подводятся итоги диссертационного исследования, подтверждается доказательность основных тезисов.
Культурный контекст 1970-80-х: осознание нестабильности мира
Характерное для переломного момента 1960-70-х ощущение нестабильности перерастает в сознании творца в некое представление благодаря предшествующей этому представлению эмоции. Мы опираемся в этом утверждении на идею философа Анри Бергсона. По мысли Бергсона, существуют особая эмоция, порождающая мысль, оригинальная и единственная эмоция, рождающаяся из слияния автора и его темы. И творчество - прежде всего такая эмоция. Проблема, пробудившая интерес, - это представление, удвоенное эмоцией, а «эмоция, будучи одновременно любопытством, желанием и предвосхищенной радостью от решения проблемы, является единственной в своем роде. Именно она оживляет, точнее, делает жизнеспособными умственные элементы, с которыми она составляет единое целое, объединяет постоянно то, что может соединиться с ними, и добивается в конце концов от изложения проблемы, чтобы оно развернулось в решение. Тем более это относится к искусству!» [15, с.44-48].
Эмоционально переживаемая тема нестабильности не обязательно высвечивается сознанием, она спонтанно присутствует в творчестве архитектора-новатора 1970-90-х, и выражается по-разному, настойчиво прорывается в формальных поисках, проигрывается в россыпи коннотативных метафор. Переживание нестабильности мира характерно для всей последней трети XX века, не уходит и в начале нового тысячелетия. Однако в этот период отношение к неустойчивости, непредсказуемости, нестабильности мира менялось. Острота переломного момента 1960-70-х связана с эмоциональным переживанием никак не структурированного безграничного поля непредсказуемых изменений мира, неясного будущего. Неясность, хаотичность настораживает, переживается эмоционально, врывается в мир творчества. В целенаправленной саморефлексии художника, в интеллектуальном осмыслении пронизывающей культуру главной темы нестабильности, она, эта тема, проговаривается, осваивается, обретает относительно устойчивые основания. И как бы разнообразно она ни интерпретировалась в текстах профессионалов, содержательно закрепляется в теоретических концепциях, консолидирующих то или иное направление как целое.
Теоретические концепции неоавангардистов обращены к непривычной нестандартной логике мышления, однако, вполне естественной для данного периода, несущего в себе черты переходности. Для выявления и анализа генетических оснований теоретических концепций неоавангардных течений последней трети XX века нам потребуется раскрыть смысл актуализации в культуре этого периода особого типа мышления и характер проникновения его в сферу архитектуры. Имеется в виду интерпретационное мышление, опирающееся на логику иронического игрового диалога. Этот тип логики не нов. В нем содержится прием особой и вполне серьезной философской иронии, позволяющей обсуждать одновременно принципиально различные точки зрения. Как показывает история, прием характерен для переходных эпох. Известно, что на рубеже XVIII-XIX веков он культивировался немецкими романтиками. Корнями же он уходит к диалогам Сократа.
Необходимо понять, почему постмодернизм в архитектуре практически с момента своего возникновения в 1970-е годы XX века проявил качества, демонстрировавшие отказ от композиционного мышления как в его традиционном, классическом, так и в авангардно-модернистском варианте. Почему возникла ситуация, когда архитектор отверг сдерживающее влияние всяческих правил, любого установленного порядка, в результате чего архитектоника классического ордера подверглась вольной трактовке, а архитектоника супрематического ордера - основа модернистской композиции -перестала приниматься во внимание как действующая норма. Противопоставление эстетики хаоса эстетике порядка привело к игнорированию самого понятия композиция, к торжеству принципа нарушения устоявшихся моделей формообразования.
Композиционной логике неоавангард 1970-х предпочел принципиально иную логику «текста», допускающую игру смыслов, ведущую к так называемой интертекстуальности. Значит ли это, что категория композиции в архитектуре с этого момента попросту прекратила свое существование? По-видимому, нет. Архитектурное мышление новаторов не только не утратило, но и своеобразно актуализировало найденные в историческом развитии композиционные закономерности. При всем том поэтика неоавангардной архитектуры последнего тридцатилетия XX века практически не допускала в состав своей категориальной парадигмы само понятие композиция и особенно теория композиции, так как эти понятия как бы дозволяли недозволенное -отвергнутый принцип нормирования, выверенных приемов работы с формальными средствами выразительности.
Чтобы уловить, что именно стало главным в архитектурном сознании новатора, отвергшем композиционное мышление, попытаемся рассмотреть некоторые его особенности в более широком контексте ментального поворота, оформившегося к последней трети XX столетия, поворота, способствовавшего рождению принципиально новых подходов к формообразованию в архитектуре.
Существенные изменения в формообразовании неоавангардной архитектуры, произошедшие в 1970-90-е годы XX столетия, представляют собой часть единого явления в культуре этого периода, в котором отражен своеобразный протест нового, нетрадиционного типа мышления против традиционного, а точнее, если воспользоваться терминологией британского философа Зигмунта Баумана, восстание интерпретирующего разума против власти разума законодательного. Возникшее противостояние, для которого характерно возрастание роли интерпретирующего подхода в эстетической практике, и сопутствующие ему перемены умонастроений и мирочувствования воплотились в феномене, весьма условно названном постмодернистской культурой.
Сегодня очевидно, что на протяжении всего рассматриваемого нами периода любая позиция в сфере архитектуры (позитивного, по сути, творчества), как вызывающе деструктивная, так и внешне апологетическая (позднемодернистская, например), служила основанием для выработки качественно новой эстетики (возможно, эстетик!). Как бы то ни было, сложившаяся к концу XX века непривычная, в чем-то пугающая ситуация индустрии образов несла в себе и положительный смысл вечного поиска новизны.
Обратимся к философским описаниям некоторых сущностных перемен в культурном и художественном сознании этого периода. По мысли британского философа Зигмунта Баумана, всегда существовали два альтернативных типа культурной практики, две модальности мышления, которые он предлагает называть законодательный разум (его можно сопоставить, к примеру, с модернистскими интенциями) и интерпретирующий разум (его, соответственно, - с постмодернистской ментальностью). Как он считает, их воображаемая последовательность и отмена предшествовавшей модальности хоть и заметны, но по сути не более чем иллюзии. Однако, утверждает он, до XX века господствовал все же разум законодательный. Всплески альтернативного мышления не имели решающего значения [См.: 8]. Законодательный разум живет по правилам риторики власти. Интерпретирующий разум длительное время ассоциировался с иррациональностью, однако он действенней, чем иррациональная вспышка, после которой неминуемо новое утверждение рациональности. «Если законодательный разум стремится завоевать право на монолог, то интерпретирующий участвует в диалоге. Он заинтересован в продолжении того диалога, который законодательный разум хочет прекратить» [8, с.52]. Как видно, природа двух типов мышления диаметрально противоположна. «Интерпретирующий разум, - считает Бауман, - рождается вместе с примирением человека с внутренне плюралистической природой мира и ее неизбежным следствием - амбивалентностью и непредвзятостью человеческого существования» [8, с.55].
Кризис законодательного разума - результат множества причин, из которых, быть может, наиболее весомая - крах жизнестроительных утопий XX века. По мысли теоретика архитектуры А.В. Иконникова, «в периоды неустойчивости и социальных кризисов неизбежен разрыв между миром, каков он есть, и миром желаемым... Трагический парадокс - попытки навязать жизни рассудочно сконструированные идеалы вели человечество к непредвиденным и ненамеренным следствиям, разраставшимся до катастроф и конфликтов планетарного масштаба» [53, с. 163].
Известно, что кризис законодательного разума и подъем интерпретирующей альтернативы обнаруживается примерно с середины XX века. Ситуация, сложившаяся к 1970-м годам, оказалась в этом отношении уникальной. Интенсивность проявления неклассических тенденций сознания в культуре привела к тому, что стратегия интерпретирующего подхода к концу 1970-х годов широко охватила практику искусства и стала предметом особенно пристального внимания самой философии.
Культурный контекст 1980-х: освоение нестабильного мира
Архитектурный деконструктивизм - движение, объединившее к 1988 году весьма разнородные художественные начинания. Мы попытаемся показать те общие основания, благодаря которым стала возможной консолидация экспериментов.
Первое и главное основание состоит в следующем. Деконструктивизм, как и постмодернизм, созревал на фоне эмоционального переживания нестабильности мира; однако происходит тонкая, едва уловимая перенастройка в мировоззрении новаторов. Деконструктивист, на наш взгляд, интуитивно различает в неопределенном пространстве культуры некоторое множество равновероятных сценариев будущего и потому оценивает ситуацию нового художественного опыта как не исключающую эстетических предпочтений и волевого выбора. Второе основание - обращение к новому диалогическому методу мышления, для определенного круга архитекторов естественное. Третье общее основание - обращение к опыту классического авангарда.
Чтобы подтвердить наши предположения, обратимся к событиям и идеям, оказавшим определяющее влияние на интеллектуальную атмосферу, в которой созревал художественный эксперимент деконструктивизма. Поскольку в 1980-е теоретическая рефлексия целого ряда архитекторов-новаторов была направлена на осмысление собственных действий в ракурсе складывающейся деконструктивистской методологии, нам для обсуждения новых теоретических концепций необходимо составить представление о наиболее характерных чертах деконструктивистского метода, предложенного в 1960-70е годы.
Опыт деконструкции в гуманитарной сфере в 1970-80-е оценивается как эстетическая практика постструктурализма. Метод, на который опирается этот опыт, вырос из философских концептов Жака Деррида. Напомним, что согласно Деррида («О грамматологии», 1967) сложившиеся в науке и культуре представления о мире вещей и законах, им управляющих, отражают не искомую истину, а лишь желание ее найти. В традиционном логоцентрическом мышлении это желание присутствует всегда как ницшеанская «воля к власти». Поскольку любое письменное высказывание не истинно и лишь метафорически отражает представление автора, постольку к нему можно отнестись как к «тексту», т.е. позволительно его читать критически и свободно интерпретировать [См.:27, с.60-90].
Деконструктивистское изучение классической философии и науки так и рассматривается - как прочтение «текстов», как их интерпретация, направленная на освобождение от так называемой письменной основы «текста» от закрепленных в ней законов языка. Важно, что деконструктивистская интерпретация не следует линейной логике последовательного изложения, и предполагается, что должна приводить к высвобождению огромного количества новых незамеченных прежде значений, к обогащению классического философского наследия в новом свободном его прочтении. Известны такого рода деконструктивные опыты самого Деррида - «тексты по поводу текстов» Платона, Аристотеля, Руссо, Гегеля. Согласно Деррида современная форма мышления входит в противоречие с формой последовательного изложения. Деррида предлагает «странствование» в смысловом пространстве, игру смысловых переходов, поскольку прийти к истинному и доказательному выводу невозможно [См.: 27, 59, 61].
Деррида стремится доказать, что традиционное мышление при внешней рациональности внутренне иррационально, и значит, незаконны все его притязания на абсолютную логичность, рациональность, упорядоченность - на все то, что прежде обеспечивало непререкаемую научность. Его «грамматология» - это особая форма философского рассуждения, ставящая под сомнение действующие принципы научности. Деррида так характеризует свою программу: «Необходимо выйти за пределы позитивизма и метафизического сциентизма... Следует также консолидировать все то, что в научной практике уже начало выходить за пределы логоцентрической замкнутости» [154, р. 48-49]. Критический пафос «грамматологии» обращен к рациональному научному методу. Деконструкция, по Деррида, предстает как новый метод анализа, не разрушающий исходную структуру, лишь показывающий ее неабсолютность как естественный результат неабсолютности человеческого понимания вообще. Для мыслительной операции деконструкции требуется как минимум объект деконструкции, но главным остается способность критика к его демонтажу, предполагающая и широкую эрудицию, и высокий интеллект. Деконструируемый объект переходит в состояние неопределенности.
Идеи, высказанные Деррида, легли в основу литературной критики -особой эстетической практики деконструкции в литературе, нацеленной на построение тактики демонтажа классических и модернистских произведений. Литературная деконструктивистская критика, располагая наиболее коммуникативной и внятной - вербальной - формой фиксации метода интерпретации, представляет несомненный интерес для сопоставительного исследования.
Обратимся к работам Ролана Барта, одного из создателей метода, выделив те элементы метода, которые важны для понимания поэтики современной архитектуры. Метод деконструкции эволюционировал у Барта от жесткой конкретики «текстового анализа» до новой «теории текста», раскрывающей способность самого языка к порождению смыслов. Последний этап особенно важен.
Развитие метода деконструкции рассматривается исследователями творчества Барта [67, 59] на примере его отношения к феномену, называемому «литературным письмом». В феномене «литературного письма» -закрепившегося способа выражения смыслов - Барт разглядел общественный механизм, институт, обладающий принудительной силой. В «письме», насквозь предсказуемом и омертвевшем, Барт усматривает внутреннее принуждение, заранее заданный ритм. Закрепившийся в «письме» язык, по Барту, состоит из общих мест - «топосов» - и некоторого числа индивидуальных находок -«узусов», - быстро становящихся общими местами.
Барт утверждает, что единственный способ освобождения от закрепившегося в письме языка - совершить своего рода диверсию по отношению к нему, добровольно подчиниться его нормам и правилам, чтобы тем вернее затем поставить их себе на службу, свободно «играть» в пространстве языка [См.: 67, с.28-29]. «Наша цель - помыслить, вообразить, пережить множественность «текста», открытость процесса означивания» [6, с.459]. Такого рода диверсию Барт совершил в эссе под названием «S/Z» (работе 1972 года, построенной по принципам «текстового анализа»), где он предложил виртуозную интерпретацию маленькой бальзаковской новеллы «Сарразин», в несколько раз превысив объем исходного «текста», что позволило оценить его критический метод как творческий, интуитивно-ассоциативный, рассчитанный на интеллектуальный эпатаж читателя.
«Текстовой анализ», как мы можем понять, продукт интерпретирующей стратегии мышления. Акция критического прочтения - особый тип художественного опыта, во многом совпадающий с процессом творчества, но особого, отчасти дистанцированного, в котором одновременно происходит и считывание, и сотворение нового. Описание «текстового анализа» фиксирует контуры той интеллектуальной операции, которой подвергается объект критики: он же - благодаря усиленной и одновременной работе интеллекта и чувственного воображения - исходный объект эстетического преобразования. Исследуя путь к рождению нового смысла, Барт отмечает: «Текстовой анализ требует, чтобы мы представляли себе «текст» как ткань, как переплетение разных голосов, многочисленных кодов, одновременно перепутанных и незавершенных... Повествование - это объем, это стереофония... Форма существования смысла - не развертывание, а взрыв... Весь этот объем движется вперед... вызывая тем самым читательское нетерпение» [6, с.459]. Более весомым вкладом в развитие деконструктивизма как художественного опыта мы видим последние работы Барта, посвященные «чтению-письму», где достигнута особая эмоциональная тональность. Представители художественного неоавангарда особенно внимательно исследовали этот непривычный художественный опыт, допускающий одновременно и включенную, и отстраненную позицию творца. Переход исследовательского интереса Барта от относительно строгой герменевтической интерпретации произведения к вдохновенному «чтению», смысл которого в безмерном увеличении объема ассоциаций (в достижении интертекстуальности), основан на стремлении к еще большей свободе, к эмоционально окрашенной игре со смыслом. Обычно критик высказывает суждение о произведении, сохраняя смысловую дистанцию с ним. Иное дело чтение, считает Барт. В акте чтения субъект может достичь состояния полного отрешения от самого себя.
Путь к компьютерному формообразованию. Нестабильность как способ существования архитектурной формы
Обсуждение поэтики свободной формы неминуемо соприкасается с обсуждением поэтики «бесформенности», уже имевшей место в искусстве XX века. Так, испанский архитектурный критик Луис Фернандес-Галлиано усматривает в новой архитектуре 1990-х тенденцию возобновления сюрреалистической концепции «бесформенности», родившейся в 1930-50-е из философских изысканий Жоржа Батая [См.: 162, р.П]. Однако сюрреалистическое, и даже более позднее минималистское и постминималистское, понимание «бесформенности» не проясняет ситуацию, сложившуюся в проектном искусстве архитектуры 1990-х. И тут следует согласиться с Чарлзом Дженксом в том, что «нелегко найти основу для воплощения идеи некоего особого хаоса, и только понимание компьютерных программ может помочь нам двигаться в эту сторону, разумеется, если мы сами этого хотим» [179, р.31]. Оценивая первые нелинейные опыты неоавангардистов, Дженкс поясняет, что эти архитекторы поступали весьма осмотрительно, выстраивая исходные формы, корректируя компьютерный процесс согласно правилам грамматики фрактальных образований, выбирая окончательный вариант. И потому за стадией как бы «случайного роста» следовала прекрасно отрегулированная, завершающая стадия проекта. Короче говоря, архитекторы вовсе не стремились создать «бесформенность как неразбериху». Они искали обоснование нового подхода к созданию формы.
Искали объяснение формы, возникающей как бы спонтанно, - «эмерджентной» формы [См. об этом: 175].
Гораздо точнее суждения Сэсила Бэлмонда, инженера, стоявшего у истоков компьютерного поворота в архитектуре 1990-х. «Бесформенность» в нашем понимании, отмечает он, - не просто бессмысленная случайность. Это понятие вырастает из особого понимания формы как ее собственных частично сходных повторений, как бы перекрывающих друг друга, но организованных так, чтобы способствовать продвижению вперед некоей серии быстро меняющихся и временно фиксированных образов. Логика «бесформенности» -это зависимость от начальных условий. Хаос здесь видится как носитель порядка особого типа. Новая концепция хаоса совершенно отличается от привычного, поверхностного определения хаоса как нагромождения случайностей... Вытекающая из этой логики новая концепция изменчивой формы вытесняет главенствовавшую до сих пор концепцию регулярной, четко измеряемой и контролируемой формы. Вместо регулярности укореняется главенство переменчивых ритмов и своенравных импульсивных переходов. Из нового типа «бесформенности» возникают особые «структурные решения». Иначе говоря, скрытые в «бесформенности» энергии передаются образу постройки... Помимо того, «бесформенность» выступает в качестве агента освобождения архитектуры, она позволяет архитектуре отказаться от таких традиционных представлений как жестко фиксированная «решетка» или «закрытая коробка» [134, р. 88-89].
Понятно, что Бэлмонд выступает против привычного понимания архитектурного объекта. Он считает, что постройки обязаны оставаться конструктивными, но должны выйти из подчинения картезианской логике, во имя которой архитекторы и инженеры все еще продолжают рассекать пространство строгими горизонталями и вертикалями. Он выступает против замкнутости в прямых углах, которая предполагает понимание порядка как строгой линейности и содержит представление о том, что объект есть прежде всего само здание-постройка. «Форма здесь понимается как завершенная и строго регламентированная концепция порядка. Это принято как статус-кво. Воображение здесь замирает. И мы сами ставим капканы на дорогах, зовущих к движению» [134, р.88]. Новая структура архитектурного объекта, как ее видит Бэлмонд - динамичная живая система. В ней форма и исследуется, и создается. Исследование движется от исходного варианта ко все большей сложности. «Предлагается холистический подход, определяющий не столько внешнюю, сколько внутреннюю логику, одушевляющую целое» [134, р.96].
Теоретико-методологический поворот начала 1990-х усилил событийное измерение архитектурного произведения. Напомним, что событийное измерение архитектурного произведения было осмыслено раньше. Оно проявилось с утверждением постмодернистской ментальносте. Событийное измерение обладает особой драматургией. Понимание архитектурного «объекта как события» появилось, когда объект был объявлен «текстом», когда утверждалось обращение к Другому, утверждалась поэтика «игрового диалога», когда новый смысл извлекался из «облака культурных смыслов».
В начале 1990-е происходит изменение стратегии, архитектор отказывается от иронической дистанцированности, требующейся для игры с «текстами». Однако, стратегия «складки», как это очевидно из обсуждений в разделе 3.2., тоже событийна. Отказываясь от «текстовых» методов коллажа и декомпозиции, архитектура, тем не менее, остается в рамках «событийности», «процессуальное», «гетерогенности». Двигаясь к методу морфогенеза, встраиваясь в его схему, архитектор работает непосредственно с геометрией, как правило в электронной ее версии.
В стратегии формообразования понятие «складка», «складывание» часто сопоставляется с формальной операцией, используемой для того, чтобы связать различные по своей сути, несопоставимые пространственно-структурные сущности в неразрывное «смешение разнообразного». На практическом уровне «складывание» может быть соотнесено с различными проектными проблемами, к примеру, формально несовместимые элементы должны быть соотнесены таким образом, чтобы они производили впечатление бесшовного соединения. (Известно, что Эйзенман добился бесшовного соединения «зигзага» и «волны» в Аронофф-центре с помощью сложной программы, построенной на алгоритмах, использующих нелинейные уравнения). В обосновании стратегии формообразования происходило своеобразное перетекание философского прочтения новых понятий в экспериментально-техническое, то есть операциональное их прочтение. И наоборот. Представления о возможностях компьютерного моделирования формы влияли на концепцию объекта.
Помимо того, архитектор продолжал ориентироваться на теорию сложности. Вот как, по мнению Дженкса, могла бы быть сформулирована некая собирательная или составная дефиниция сложности: «Теория сложности - это теория о возможности внезапного возникновения некоего нового организованного образования в результате взаимодействия компонентов какой-либо системы, что происходит в случае, если система в целом далеко отошла от состояния равновесия и подведена к особому пороговому состоянию между порядком и хаосом - под воздействием каких-либо энергий, физическим воздействием, информационным воздействием. Пограничное, или пороговое, состояние представляет собой особый и важнейший миг эволюционирования системы, когда система способна сделать скачок, то есть пройти точку бифуркации и творчески заново организоваться. В этом заключается эвристический момент. Вновь организованное образование может быть поддержано с помощью так называемой «обратной связи» и продолжительного подключения энергетического воздействия [177, р. 8-9].
Дигитальный поворот середины 1990-х обострил проблему метода. Накануне дигитального поворота середины 1990-х выяснилось, что «компьютер легко связывает точки не только с отрезками прямых, но и бесконечно протяженными линиями любой кривизны. Более того - компьютер может экстраполировать из такого рода операции математические функции. И наоборот, если математическая функция задана, компьютер способен визуализовать ее в соответствующее ей практически бесконечное семейство кривых, отвечающих алгоритму. Но все это - в пределах определенных параметров, которые при желании могут быть изменены. Категория «гладкой смеси» также оборачивается математической функцией, извлекаемой из стандартных дифференциальных исчислений» [140, р. 16].
Способ передачи новых смыслов, техника и тактика создания формы становится предметом активнейшей рефлексии. Для архитектора проблема метода формообразования - это всегда и проблема познания, и проблема творчества. Визионерский прорыв в проектировании способствовал осмыслению метода.
Архитектор-визионер Маркое Новак считает, что господствующая до 1990-х архитектурная поэтика, даже при использовании целого ряда услуг компьютера, не выходила за пределы жесткого моделирования. На первое место ставилось евклидово понимание формы и пространства. Однако негибкость канонической орфографии не в состоянии охватить существо нового типа пространства, которое архитектор только начинает постигать в нелинейных опытах. Он предполагает, что к новому методу архитектора ведет метафора «поля». За ней скрыто новое отношение к миру. Понимание мира как «поля», построенное на идеях математической теории поля, отличается от привычного понимания мира как диалектики тверди и пустоты. Новак настаивает на отказе от работы со статическими объектами и на переходе к описанию скрытых информационных «полей». «Воздух пронизан пересекающимися потоками информационной энергии, исходящими от каждого объекта, - это электромагнитные потоки, световое излучение, давление или температура тела. Все это, вместе взятое, формирует вокруг нас в каждый момент времени целый комплекс танцующей геометрии» [221, р.46].
Свою концепцию Новак связывает с постоянно развивающимся экспериментом в сети интернет, в котором он показывает, как можно транслировать архитектуру, как создаются виртуальные среды или виртуальные «миры» в сети, как реально строится поэтика «роста» формы, в которой заключена новая концепция скрытого пространства и скрытого времени. Обе метафоры - скрытого времени и скрытого пространства - он пытается воплотить в архитектурной форме. Приемы, появившиеся в системе поэтики архитектуры в опытах с виртуальными объектами, напоминают приемы генной инженерии. Виртуальная архитектура разрабатывается не только в пространстве, но и во времени, изменяется интерактивно в зависимости от заданных автором алгоритмов и внешних влияний. В период двух-трех последних десятилетий XX века в архитектурном сознании переоценивались всевозможные типы разомкнутости, сцепленности, разрывности, характерные для техники коллажа. В 1990-е годы они как бы заново открыты, но рассмотрены как формы более высокого порядка. Сам коллаж отменен. В 1990-е годы новейшим приемом разомкнутости-сцепленности становится морфинг, поддержанный компьютерной техникой.
