Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I Теоретико-методологические основания анализа дизайна вещи в его культурно-исторических трансформациях .13
1.1 Понятие вещи как онтологической единицы философского анализа в историко-философской традиции .13
1.2 Сущность дизайна и его дефиниции .34
1.3 Культурная ситуация постмодерна: экспликация понятия 49
Выводы к главе I 70
ГЛАВА II Культурный контекст дизайна: модерн и постмодерн 72 6
2.1 Культурно-исторические трансформации дизайна как теории и социальной практики 72 6
2.2. Дизайн вещи как проектная форма культуры модерна в индустриальном обществе 94
2.3. Особенности дизайна вещи в ситуации постмодерна в постиндустриальном обществе .110
Выводы к главе II 130
Заключение .132 1
Литература
- Сущность дизайна и его дефиниции
- Культурная ситуация постмодерна: экспликация понятия
- Дизайн вещи как проектная форма культуры модерна в индустриальном обществе
- Особенности дизайна вещи в ситуации постмодерна в постиндустриальном обществе
Сущность дизайна и его дефиниции
Понятие вещи (др.-греч. , ; лат. res) является одной из важных и универсальных онтологических единиц языка, лингвистических теорий, философии, которая либо конструируется языком, теорией языка, философией языка и философией науки, либо сама является языком. Для человека мир вещей всегда представлял большой интерес, поскольку благодаря ему выговаривается и получает человеческую размерность окружающая его действительность. Даже этимологически термин «вещь» родственен слову «весть» («произнесенное», «сказанное), а в латинском языке слово res может пониматься и как «дело», и как «вещь». В определенном смысле мы можем рассматривать вещь как продление человеческого тела, позволяющее нам очеловечивать и обживать этот мир. Именно этот культурологический аспект отношения человек – вещь представляет для нас исследовательский интерес, когда в процессе культур-философского анализа вещь рассматривается не столько с точки зрения своей потребительской стоимости (т.е. полезности), сколько в качестве носителя культурных смыслов.
Вещь необходима человеку, поскольку позволяет ему как-то бороться (пусть и иллюзорно) с проблемой принципиальной безопорности человеческого бытия, которую замечательно точно иллюстрирует выражение: «Воз-дыми дух свой! И ни на чем его не утверждай». Поэтому человек и создает обитаемый мир вещей, который дает ему чувство защищенности. В этом случае вещь, обладая вещественностью, делает мир реальным, дает возможность ощутить его плотность и вещественность, почувствовать в нем опору. Это же утверждает и китайский мыслитель Дун Цичан (XVI в.), для которого «це нить вещи – значит ценить в них то, что дает нам поддержку. Так и предметы домашнего обихода служат нам опорой в жизни и приносят нам пользу».1 Существование материальной культуры позволяет реализовывать всю полноту потребностей и проявлений человека. Поэтому, как замечает Т.Ю.Быстрова, в философии культуры принято трактовать вещь только как востребованный предмет, взаимодействующий с человеком. В противном случае она «…не приобретает статуса необходимости, оставаясь фрагментом бытия, веществом, чем-то нейтральным для человека либо даже чуждым ему»2.
Для нас принципиально важно различать такие понятия как «вещь» и «предмет», поскольку на уровне обыденного сознания эти два понятия принято отождествлять. Так, «Толковый словарь» В. Даля трактует вещь как «…предмет, отдельная единица,…; все, что доступно чувствам»3. Однако понятие «вещь» нагружено культурными смыслами, в то время как «предмет» находится вне культурного поля. Поясним эту мысль.
Действительно, если предмет понимать как вещь никому не нужную, то, в свою очередь, вещь – это обязательно кому-то нужный предмет. И существование вещи возможно только в процессе взаимодействия с человеком. Если нужда в вещи исчезает, то она превращается в предмет, т.е. объект, «пред-стоящий человеку». Согласно В.В.Корневу, «вещь как таковая и смысл как таковой не привлекут внимания, если я не буду чувствовать ясно своего желания этой вещи»4.
Вещь является продуктом культуры в целом, а не результатом деятельности какого-то отдельного человека. Создатель вещи, независимо от собственного желания, «вкладывает» в нее информацию о себе. В результате в вещи реализуются не только определенные индивидуальные вкусы, способ 1 Дун Цичан. Разговор об антикварных вещах // Антология даосской философии. - М., 1994. - С. 399-400. доступа: http://irbis.asu.ru/mmc/melnik/14.ru.shtml ности, мировоззренческие установки, но и определенный уровень развития культуры и цивилизации, навыков и методов, технологии и техники. В этом случае вещь выступает как носитель культурных смыслов. Т.Ю.Быстрова акцентирует внимание на способности вещи создавать в культуре механизмы реального наследования опыта в процессе социализации. Автор подчеркивает, что, в отличие от искусства, способного научить «опыту чувств» (А.Натев), пользование вещами создает поведенческие навыки и формирует память движений, что позволяет человеку в процессе воспроизведения какого-либо движения в момент пользования вещью воспроизводить то же движение, что делал творец вещи. Следовательно, «…ощущать, думать, оценивать непривычным образом, находясь как бы в состоянии ино-бытия»1. Именно такое свойство вещей, утверждает Т.Ю.Быстрова, и гарантирует стабильность и репродуктивность культуры. Поэтому, заключает автор, вся «…история культуры показывает, что отношение человека к вещи воспроизводит отношение к себе самому, а также определяет ее назначение и сущность, следовательно, форму вещи»2.
Итак, чтобы называться вещью, предмет должен быть востребован, полезен человеку. Полезность вещи может перерасти в насущную необходимость: один из персонажей повести А.Платонова, измученная несчастьями и голодом старуха, постоянно перебирает руками свои немногочисленные скудные пожитки, чтобы ощутить себя живой, поскольку, по словам автора, кроме этих вещей «у нее не было связи с жизнью и прочими людь-ми»3.Очевидно, что используя вещь как опору для укоренения в мире, человек придает последней онтологический статус. Однако такой статус возможен только в случае предстояния вещи как Другого (другого Я). По М.М.Бахтину здесь между человеком и вещью возникают отношения долженствования, когда «понять предмет - значит понять мое долженствование
Фактически о такой этике отношений человека и вещи идет речь в работе С.Бензо, где определяющим принципом выступает реальность как таковая, в которой вещи владеют людьми силой своего присутствия и вынуждают их формировать свое поведение в соответствии с внутренним отражением вещей, относясь к ним как к Другому2. Соответственно, в этих отношениях оба участника активно воздействуют друг на друга: человек со своей стороны наделяет смыслом вещь и изменяет ее, в то время как сама вещь также активно влияет на человека.
Культурная ситуация постмодерна: экспликация понятия
Сегодня термин «постмодерн» входит в число самых распространенных понятий, однако его высокая востребованность в социально-гуманитарном дискурсе не свидетельствует о ясности понимания сущности этого явления. Похожая ситуация в свое время сложилась с употреблением понятия «экзистенциализм», по поводу чего Жан Поль Сартр писал, что ««слово приобрело такой широкий и пространный смысл, что в сущности уже ничего ровным счетом не означает»1.
Поэтому для нас важно прояснить наиболее значимые характеристики этого термина, позволяющие увидеть в обозначаемом им явлении не разнородный конгломерат идей по осмыслению современной культуры, а проявление новых подходов (если они существуют на самом деле) к осмыслению природной и социальной действительности.
В научной гуманитарной среде общеизвестна характеристика современности как постмодерна (постмодернити). Данный термин коррелируется с концептом постиндустриального общества. Сторонники такого подхода считают, что современная эпоха наступила после эпохи модерна (индустриального общества), которая закончилась примерно в середине двадцатого века. Так же утверждается, что обе эти эпохи существенно отличаются по значительному числу характеристик2.
Опираясь на анализ, проведенный И.В.Побережниковым1, попытаемся сформулировать принципиальные отличия этих двух эпох в культурной сфере. Если для модерна, утверждают приверженцы данного подхода, характерна рационализация всех сторон социальности, рост темпа повседневной жизни и «этика трудолюбия», то в условиях постмодерна усиливается значение индустриальной культуры, акцентируется эстетизация мира повседневности, размывается сама граница между «низшей» и «высшей» культурами. В последнем случае в жизни начинает доминировать стиль жизни, направленный на получение удовольствия, и ориентированный на инновации и максимальную свободу как в профессиональной сфере, так и в частной жизни.
В области экономики для эпохи модерна характерно доминирование фордистских способов машинного производства и массовое производство в условиях массового рынка, в то время как основой экономической системы постмодерна выступает информация и он связан со специализированным производством товаров ограниченными партиями.
В области познания модерн опирается на веру в рациональность, торжество истины и науки, что разительно отличается от постмодернистского мира без каких-либо абсолютных ценностей, в котором господствует эпистемологический плюрализм, различия между «реальностью» и видимостью размыты, и аппелировать можно только к бессознательным образам и знакам.
Известный отечественный ученый В.Л.Иноземцев, выделяя ряд существенных характеристик постмодерна, подчеркивает, что «постмодернити как историческое время, сменяющее модернити, определяется через аппеля-цию к модифицирующейся человеческой природе и изменяющемуся месту человека в социальной структуре»2. По мнению автора, выступая теоретиками постиндустриализма, приверженцы постмодернизма «…обращаются, прежде всего, не к глубинным характеристикам этой эпохи, а к тем ее чертам, 1 Побережников И.В. Переход от традиционного к индустриальному обществу: теоретико-методологические проблемы модернизации. – М.:»Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2006. – С.164 -181. 2 Иноземцев В.Л. Современное индустриальное общество: природа, противоречия, перспективы. – М.,2000. – С.24. которые поддаются наиболее явному противопоставлению важнейшим признакам предыдущих периодов. С подобных позиции анализируются и относительно поверхностные явления демассификации и дестандартизации, и преодоление принципов фордизма, отход от прежних форм индустриального производства, и достижение качественно нового уровня субъективизации социальных процессов, и возрастающая плюралистичность общества, и уход от массового социального действия»1. В то же время для большинства постмодернистов, считает В.Л.Иноземцев, это новое зарождающееся общество в определенной степени сохраняет характеристики старого, оставаясь при этом «…дезорганизованым"[disorganized] или "умирающим"[late] "капитализ-мом"»2.
Сторонники второй точки зрения полагают, что постмодерн хронологически не вышел за рамки модерна и является просто его очередным этапом развития. По мнению Э.Гидденса, современность можно идентифицировать как «радикализованный модерн (модернити)». Автор приводит ряд контраргументов против использования понятия «постмодерн» в отношении современности, указывая на то обстоятельство, что «… смысл фрагментации в поздней современности объясняют скорее инстициональные достижения, чем эпистемологический плюрализм»3.
Глобализационный социокультурный процесс, замечает Э.Гидденс, включает в себя как интеграционные процессы, так и дезинтеграционные. Нельзя утверждать, что «Я» расчленяется либо каким-то образом растворяется. Автор считает, что здесь создаются условия для большей «рефлексивной самоидентичности». Кроме того, по мнению Э.Гидденса, «…особенностями современного общества являются могущество и присвоение, а не просто бес 1 Там же. 2Там же.
Позицию Э.Гидденса с различными модификациями разделяют Б.Смарт (постмодерн как реконструирование модерна), З.Бауман (современное общество как самоценное модернити, модернити –для –себя) и др.
Серьезные возражения у представителей второго подхода вызывает утверждение о смене индустриального общества постиндустриальным. В частности, для Э.Гидденса спорным моментом является акцент на информации и росте значимости сфере услуг как основе экономической системы постмодернистского общества. По его мнению, этот рост наблюдается практически с зарождения индустриальной эпохи. С точки зрения значимости социальных изменений для развития общества автор указывает не на переход от промышленной сферы к сфере обслуживания, а на переход от сельского хозяйства к иным сферам занятости.
Кроме того, Э.Гидденс замечает, что довольно трудно провести отождествление деятельности в сфере услуг с «беловоротничковыми» профессиями, поскольку многие из них механизированы и не нуждаются в специальной подготовке. Значительное число «сервисных» операций связано с материальным производством. Также автор указывает на такой факт, как существование тенденции включения электронных технологий в промышленное производство, а не вытеснения их из нее3.
Дизайн вещи как проектная форма культуры модерна в индустриальном обществе
В.Зомбарту, живущему в эпоху промышленных революций, уже недостаточно таких простых объяснений. Не обнаружив объективных критериев для различения, он аппелирует к субъективному вкусу человека. Однако в то же время настаивает, чтобы «… картина Рембрандта, резной шкаф и телефонные провода не ставились бы на одну доску». Поэтому В. Зомбарт определяет область «художественного производства» как место, где присутствует «…стремление сделать предмет потребления не только целесообразным, практичным, но и красивым»1.
Неопределенность сочетания «пользы» и «красоты» нуждалось в более точном объяснении, которое и было предложено в связи с рефлексией по поводу «обнищания культуры» в эпоху Модерн. В результате упадка культуры и перехода ее на стадию цивилизации, приходит к выводу О.Шпенглер, возвышенное отношение к миру заменяется на утилитарный подход к нему2.
Такой поворот во многом определяется происходящими изменениями в отношении человека к вещи, она же в свою, очередь и потенцирует последние. В итоге вещь, которая ранее отсылала к традиции, указывала на преемственность поколений, теперь растворяется в стихии всеобщего потребительства и тотальной заменимости.
Ее символизм и глубинные связи с основами культуры постепенно начинают исчезать и «фаустовский человек» уже воспринимает себя обитающим, по О.Шпенглеру, в среде «тел и фактов». Произошедшие изменения в отношениях человека к вещи, усиливающиеся в процессе развития цивилизации, ученые в большинстве своем объясняли общим процессом де-сакрализации мира. Но были и другие точки зрения. Так, Ж.Бодрийяр причиной такого изменения назвал абстрагирование вещей от источников мускульной энергии, поскольку вещь может участвовать в символических отношениях с человеком только в случае, когда насыщающая ее энергия является мус кульной. Когда же источник энергии меняется, утрачивается возможность исчислять ее и запасать, вещь и человек вступают в новые отношения. Следствием таких качественных изменений в энергетике вместо символической согласованности человека с вещью и их энергетического симбиоза приходит связанность производства и технологических приемов.
Однако такое положение дел, считает Ж.Бодрийяр, дает повод для оптимизма, поскольку «новая конфликтная диалектика» нисколько не обедняет отношения человека и вещи; более того, она создает фундамент для социальной эволюции человека и раскрытию сущности самой вещи1.
В социально-экономическом дискурсе на рубеже девятнадцатого – нач. двадцатого веков тематизация дизайна сфокусировалась на вопросе: надо ли пытаться «вернуть» вещи ее «первородство» или, осознавая неизбежное, постараться сохранить хотя бы то немногое, что еще оставалось в ней от этого «первородства»? Двоякость дизайна в данном случае состояла в том, что, с одной стороны, он являлся средством десакрализации вещи, поскольку участвовал в массовом производстве бесчисленного множества предметов. С другой стороны, дизайн выступал орудием ресакрализации вещи, так как наделял предметы потребления «очарованием бесцельной игры» (В.Зомбарт). Как можно убедиться в дальнейшем, зачастую эти два подхода вовсе не исключали друг друга.
Заметим, что одним из самых ярких и непримиримых борцов за восстановление прежнего статуса вещи был создатель декоративно-прикладного направления У.Моррис. Главной задачей своей деятельности он считал гуманизацию общества потребления путем реконструкции индивидуальных промыслов по аналогии с организацией работы средневековых ремесленников.
Для У.Морриса доверительность отношений человека с вещью возможна только после возрождения искусства, которое постепенно теряет свои характеристики под влиянием коммерции. Чтобы остановить этот процесс, необходимо выполнить для начала главное требование, а именно: работа должна заслуживать ее выполнения. Другими словами, необходимо отказаться от выпуска бесполезных вещей, благодаря которым порабощаются те, кто его производит, и разлагаются те, кто эти вещи потребляет. В первом случае это происходит потому, что производящие трудятся впустую, поэтому их труд тяжел и безрадостен. Во втором, у потребляющих развивается деспотическое влечение к потреблению, возникает одержимость расточительством.
У.Моррис страстно выступает против производства таких бесполезных для человека вещей, поскольку, по его глубокому убеждению, в результате такого производства человек утрачивает способность к наслаждению трудом. При этом он отмечает парадоксальность ситуации, когда эта жертва, приносимая человеком ради пустых прихотей общества, ускоряет процесс вырождения последнего. Автор призывает всех, дорожащих искусством, «…раз и навсегда покончить с подобной роскошью, представляющей суррогат искусства, подделку под него, причем такую, которая людьми, не видевшими ничего лучшего, принимается за искусство, за божественное утешение трудом человеческим, за романтику повседневного трудного искусства жизни. Но я утверждаю, что ни искусство, ни чувство собственного достоинства не могут существовать бок о бок с этой роскошью ни в одной из сфер жизни. Ее неотступными спутниками являются, с одной стороны, изнеженность, с другой -грубость»1.
Особенности дизайна вещи в ситуации постмодерна в постиндустриальном обществе
Исследователь Н.Ю.Резник выделяет несколько аспектов игровой функции вещи: «вещь как способ развития творческого потенциала потре бителя»1 - в этом случае потребитель становится конструктором дизайнером и сам должен завершить вещь на этапе ее приобретения; вещь как игрушка, обладающая антропоморфностью, особой цветовой гаммой и размером2; вещь как часть ролевой игры, способствующая смене социальных ролей при помощи одежды как театрального костюма; «вещь как объект шо пинга», которая приобретается в процессе покупки потребительского товара и может рассматриваться как разновидность досуга, как один из возможных способов борьбы со стрессом 3.
Подчеркнем, что шопинг, как правило, обусловлен искусственно созданными потребностями под воздействием СМИ. Именно о них Г.Маркузе в свое время отозвался как о «ложных» потребностях: «Большинство преобладающих потребностей (расслабляться, развлекаться, потреблять и вести себя в соответствии с рекламными образцами, любить и ненавидеть то, что любят и ненавидят другие) принадлежат к этой категории ложных потребностей»4.
При этом Г.Маркузе настаивает на неспособности человека осознать всю неистинность и иллюзорность таких потребностей; независимо от степени своего удовлетворения и отождествления с ними, потребности эти являются продуктами общества, приоритетность интересов которого нуждается в подавлении5. Как здесь не вспомнить насмешливое замечание 3. Баумана по поводу такой логики «законодательного» разума, для которой две трети мира населены невеждами и глупцами, а треть – знающими истину «остроглазыми теоретиками», лучше людей понимающими их сокровенные потребности и желания.6
В итоге философ достигает не совсем того результата, к которому стремится, а именно: показать отрицательную сущность нового «тоталитаризма» и, тем самым, помочь личности и обществу защитить свою суверенность и свободу. Здесь противоречие обнаруживается между содержанием теории и ее основаниями: с одной стороны, план Г.Маркузе направлен на радикальное освобождение человека от «репрессивных» потребностей, с другой – этот план основан на принципах учреждающего, диктующего, репрессивного разума, которые обусловливают нетерпимый и безапелляционный характер указующих распоряжений философа «по избавлению».
Г. Маркузе, похоже, отдает себе отчет в существовании этого противоречия, так как предлагает человеку самому решать вопрос об истинности или ложности своих потребностей. Однако при этом он ставит условие – человек должен быть свободен, другими словами, он не должен подвергаться манипулированию. По-видимому, комментарии здесь излишни.
Возвращаясь к типологии «развеществления вещи» в постмодерне, рассмотрим более подробно использование вещи как кода потребления. Дело в том, что в этом случае мы можем обнаружить некоторое сходство между миром доиндустриального общества и постиндустриальной действительностью. В последнем вместо мифологической реальности доиндустриального общества располагается созданная дизайнерами виртуальная реальность, трансформирующая вещи в коды и знаки. Искусственно вопроизводимая маркетологами ремифологизация вещи симулирует характерное для доиндустри-ального общества бытование вещи. По О.М. Фрейденберг, для сознания древнего человека миф включал в себя практически все: вещь, слово, мысль, действие, наконец. «Он служил единственной формой мировосприятия и во всем его объеме, и в каждой отдельной части»1.
С этим коррелируется сформулированный для периода тотемизма «принцип партиципации» (Л. Леви-Брюль), согласно которому все части принадлежат целому и тождественны между собой, вещи и человек принадлежат тотему и тождественны ему. Вещь выступает как фетиш, обладающий магическим смыслом, которому поклоняются, едят, хоронят (принцип антропоморфизма), человек же «овеществляется» как часть целого (тотема).
Зададимся вопросом: могут ли в современном обществе потребления существовать подобные отношения между человеком и вещью? По видимому, могут. Основания для подобного вывода дают нам исследования современных отечественных теоретиков дизайна и культурологов (Т.Ю.Быстрова, Н.Ю.Резник, А.Г.Чадаева и др.) В частности, А.Г.Чадаева при анализе постиндустриального общества использует понятие «потребительский тотемизм», рассматривая его как «форму современного язычест-ва»1. В сознании примитивных обществ тотемом являлась как сама вещь, выступающая символом единства племени, так и ее знак, который зачастую использовался вождем как подпись2.
Общество потребления также использует тотемы - брэнды. Действительно, мы можем назвать знак вещи, который используется вождем в качестве подписи, логотипом (фирменным знаком). Поклонники какого-то одного брэнда вместе составляют племя, поклоняющееся общему тотему. Эта общность состоит как из членов фирмы, выпускающих брэнд, так и из потребителей, идентифицирующих себя с брэндом и переносящих на себя его ценность. Первичная покупка «брэндованной» вещи в обществе имеет сходство с обрядом инициации, при помощи которого человек приобретает принадлежность к определенной статусной общности - своему племени. В дальнейшем каждый акт приобретения выступает как жестко регламентированный обряд жертвоприношения, долженствующий подтвердить социальную идентичность индивида.
Похожие диссертации на Дизайн вещи: культурно-исторические трансформации
