Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теорегико-методологические основы исследования детерминант массового политического протеста в современной России 20
1.1 Основные теоретико-методологические подходы к изучению массового политического протеста 20
1.2 Теоретическая модель современных детерминант массового политического протеста в России 38
Глава 2. Динамика и детерминанты массового политического протеста в постсоветской России 52
2.1 Детерминанты массового политического протеста на этапе «горбачевской перестройки» 53
2.2 Детерминанты массового политического активизма на этапе радикальных рыночных реформ (1992-1993 гг.) 62
2.3 Детерминанты протестного поведения на этапе структурных преобразований государства и общества (1994-1999 гг.) 69
Глава III. Структурные и политико-институциональные детерминанты современной массовой протестной активности в России 85
3.1 Динамика массовой протестной активности россиян в 2000-е гг 85
3.2 Структурные детерминанты массовой протестной активности в современной России 99
3.3 Политико-институциональные детерминанты политической мобилизации масс в современной России 119
Заключение 144
Список используемых источников и литературы 152
Приложения 177
- Теоретическая модель современных детерминант массового политического протеста в России
- Детерминанты массового политического активизма на этапе радикальных рыночных реформ (1992-1993 гг.)
- Динамика массовой протестной активности россиян в 2000-е гг
- Политико-институциональные детерминанты политической мобилизации масс в современной России
Введение к работе
Актуальность темы исследования обусловлена, прежде всего, тем обстоятельством, что на современном этапе в разных регионах мира наблюдается рост массовой протестной активности, принимающей самые разнообразные формы: от конвенциональных мирных выступлений граждан до силового противостояния населения с представителями власти. Массовые акции протеста последнего десятилетия сопровождали самые судьбоносные для разных стран политические события. Совокупность политических кризисов, приведших к смене политических элит в ряде государств постсоветского пространства (Грузия, Украина, Кыргызстан), как и фундаментальные политические перемены весны 2011 года в ряде арабских стран, неизменно проходили на фоне политической мобилизации населения и роста массовой политической активности. Рост протестного акционизма наблюдается и в странах Запада, где негативные тенденции мирового экономического кризиса стимулировали движение в США «Захвати Уолл-Стрит» (англ. Occupy Wall Street) и другие аналогичные акции в других городах самых разных стран. Сегодня о росте массовой протестной активности можно говорить как о глобальном тренде политического развития. Не случайно авторитетный американский журнал «Time» присвоил звание «Человек года – 2011» собирательному образу мирового «протестующего». Как указали редакторы этого журнала, образ «протестующего» включает в себя, в том числе, и участников российских протестных акций декабря 2011 года.
Оказавшаяся неожиданной для большинства ученых и экспертного сообщества волна протестного движения россиян в ходе и после электорального цикла 2011-2012 гг. также актуализировало проблему исследования детерминант массовых протестных акций в современной России. Чрезвычайную актуальность приобрели вопросы о характере российских протестов. Можно ли причислить эти акции к глобальному тренду роста массового протестного акционизма или они носят сугубо уникальный, специфический российский характер?
Не менее актуально звучит вопрос о сущности российских протестов на современном этапе. Можно ли говорить о них как об эндогамном явлении, имеющим глубокие социально-экономические, политические, социокультурные корни или же это не более чем результат манипулятивных технологий коммуникационного свойства, имеющего экзогамную, внешнюю природу?
Еще одной крайне актуальной научной проблемой в рамках выбранной темы является вопрос о перспективах массового протестного движения в современной России. Является ли рост массового политического протеста в России фактором, способным оказать существенное влияние на трансформационные процессы в стране или же мы имеем дело с эпизодическим событием маргинального характера?
Наконец, последние события в России, связанные с ростом массового политического протеста, представили существенный эмпирический материал, требующий научного анализа и обобщения. Новые данные могут дать подтверждение или опровержение ранее выдвинутым теоретическим моделям и гипотезам о причинах и факторах массовой политической мобилизации. В этой связи крайне актуальной задачей является исследование динамики и эволюции детерминант массового политического протеста в России на разных этапах развития, что может открыть для политической науки новые перспективы осмысления, объяснения и понимания сущности и форм политического протеста.
Степень разработанности проблемы. Проблематика массового политического протеста привлекает исследователей из самых разных областей обществоведческой науки. Первые попытки концептуализации и создания теоретических объяснительных схем причин и факторов политического протеста стали появляться во второй половине XIX века. С этого времени можно говорить о становлении ряда научных школ в исследовании протестного акционизма.
К. Маркс и Ф. Энгельс одни из первых выступили с теорией, претендующей на выявление детерминант массового политического участия. Протестные акции в их работах изучались в контексте анализа рабочего движения и выдвинутой ими теории «классовой борьбы». Основными детерминантами политического протеста в их концепции выступают социально-экономические факторы в виде структуры производительных сил и характера производственных отношений. Идеи марксизма, в том числе и в плане анализа массового политического протеста, получили свое развитие в трудах его последователей, таких как В. Ленин, Л. Троцкий и др. Эти мыслители продолжили анализ массового протеста, рассматривая его как один из элементов революционной борьбы пролетариата.
Иную исследовательскую парадигму массового протеста представляют труды таких ученых XIX - начала ХХ века, как Б. Адамс, Г. Ле Бон и Ч. Эллвуд. Эти исследователи обращали внимание на психологические аспекты массовой политической мобилизации и рассматривали политический протест в рамках анализа причин социальной нестабильности и социального конфликта.
Основателем социокультурного подхода в исследовании массовой протестной активности можно считать выдающегося российского социолога П. Сорокина, который на примере Русской революции 1905-1907 гг. попытался выявить причины политического насилия, связав их с огромными сдвигами и переворотами во всей социокультурной системе западного общества.
Очередная волна исследовательского интереса к массовой протестной активности была вызвана студенческими волнениями во Франции в 1968 году. В это время появляются ряд новых теорий, призванных объяснить детерминанты роста протестного поведения населения. Наиболее значимые из них – это концепция относительной депривации (Т. Гарр, Р. Тернер, М. Килльян, Н. Смелзер) и теория коллективного действия (мобилизации ресурсов) (Ч. Тилли, С. Тэрроу).
С начала 1980-х гг. массовая протестная активность стала анализироваться рядом исследователей (Дж. Хабермас, А. Мелучи, М. Кастельс, А. Тоурейн) в рамках парадигмы новых социальных движений. Отличительной чертой этого теоретического подхода стал тезис о росте массовой активности как своего рода ответа на перемены, привнесенные эпохой позднего модерна и постмодерна.
Отечественные обществоведы протестную активность в зарубежных странах в советское время изучали с точки зрения критики западных концептов и на основе марксисткой методологии (К.Г. Мяло, В.В. Большакова, Э.Я. Баталова).
Рост социальной нестабильности в период «перестройки» и радикальных рыночных реформ начала 1990-х гг. актуализировали проблемы массового политического участия для отечественных ученых, которые приступили к изучению этих проблем на основе российского опыта. Динамике и сущности протестного движения в России 1990-х гг. посвящены работы Е. Здравомысловой, А. Темкина, А. Кинсбурского, И. Климова, Ю. Левады, В. Сафронова, М. Назарова, Л. Гордона, О. Келасьева, В. Петухова, А. Федотова, В. Бойкова.
Появились исследования, посвященные анализу протестных настроений в различных социальных группах и проблемно-тематических движениях. Так, протестные аспекты в молодежной среде изучались В. Дубровиным, Е. Сальниковым. Массовая протестная активность россиян в контексте экологических социальных движений в России исследованы в работах О. Яницкого, С. Фомичева, И. Халия, О. Цепиловой. Протестные настроения и стратегии забастовочного движения в рабочей среде изучены И. Шаблинским, А. Зайцевым, А. Клементьевой, С. Ермаковой, Ю. Карпенковым, А. Кравченко, Ю. Миловидовым, Д. Левчиком, С. Поцелуевым, А. Кацвой.
Региональные аспекты массовой политической активности и протеста исследовались Ю. Растовым, В. Воронцовым, Ю. Дорожкиным, С. Егорышевым, Н. Петровой, Ю. Никифоровым, В. Бондаренко, Т. Махмутовым и другими.
Внезапный рост массовой политической активности в России в декабре 2011 начале 2012 гг. пока не получил комплексного и всестороннего научного осмысления. Тем не менее, научное и экспертное сообщество уже откликнулось на это событие рядом аналитических работ, пытающихся ответить на вопрос о причинах и главных детерминантах политической мобилизации россиян. В их ряду можно отметить статьи В. Гельмана, М. Гайдар, М. Снеговой, А. Олейника, И. Кукулина, М. Майофис, Д. Орлова, Г. Бордюгова, Д. Громова, А. Архиповой, В. Дятликовича, М. Мартемьянова, А. Веселова, В. Дятликовича, Д. Соколов-Митрича, Д. Карцева, Г. Тарасевича, В. Корба, Ю. Красина, В. Римского.
Роль Интернет-технологий и социальных медиа в российских протестных движениях рассмотрены в работах М. Лонкила, С. Грина, Д. Радченко, Д. Писаревской, И. Ксенофонтовой, Р. Бараша.
Разнообразные аналитические интерпретации и экспертные обобщения массовой протестной активности россиян на современном этапе, сделанных на основе анализа социологических данных, можно найти в статьях Д. Волкова, Н. Край, М. Мамонова, Б. Дубина, О. Крыштановской, В. Левашова. Отдельно можно выделить материалы «круглого стола» «Истинные причины и механизмы зимне-весеннего протестного движения и перспективы его продолжения на новом этапе», прошедшего в рамках Научного совета ВЦИОМ и на котором с научно-аналитическими докладами выступили ведущие российские социологи и политологи: В. Федоров, С. Белановский, В. Корб, В. Петухов, Г. Кертман, Е. Минченко, М. Виноградов, С. Михеев, И. Фомин, К. Клеман, А. Бикбов, А. Зудин, А. Андреев, И. Климов, И. Задорин,
Исследование непосредственных участников протестных акций, их лозунгов, плакатов и политических требований на основе качественных опросных методов представлено в работах М. Алексеевского, А. Мороза, М. Ахметовой, А. Молодых, С. Скарлош, А. Бикбова. В работах Г. Суворова представлено описание социальных характеристик участников массовых акций, осуществленное на основе анализа виртуальных профилей протестантов.
Между тем, до сих пор в анализе современного массового политического протеста в России превалируют описательные исследования и ощущается крайняя нехватка всестороннего и комплексного научного исследования детерминант политической мобилизации россиян. Актуальность, недостаточная исследованность и существенная значимость вышеуказанных проблем определили выбор темы диссертационного исследования.
Объект исследования – массовые политические протесты в современном обществе.
Предмет исследования – современные детерминанты массового политического протеста в России.
Цель работы – исследование протестного движения и его динамики в условиях постсоветских трансформаций конца ХХ – начала ХХI веков в России, выявление основных детерминант, тенденций и особенностей массовой политической активности.
Задачи исследования:
- определить теоретико–методологические основы исследования детерминант массового политического протеста в современной России;
- выделить основные этапы протестного движения в современной России;
- рассмотреть структурные и политико-институциональные детерминанты протестной активности граждан на разных этапах развития современной России.
Теоретико-методологической основой диссертационного исследования являются классические теории политической мобилизации и протестного участия социальных групп, изложенные в трудах зарубежных и отечественных исследователей. Авторский ракурс анализа политического протеста основывался на фундаментальных идеях Ч. Тилли, С. Тэрроу и Д. Макадама, заложивших основы теории коллективного действия и мобилизации ресурсов. Структурные детерминанты политического протеста изучались на основе теории коллективного поведения и концепции относительной депривации (Т. Гарр). В объяснении политико-стратегических причин политического протеста были использованы методологические положения элитизма и теории рационального выбора.
Важное методологическое значение для исследования имела теория модернизации (С. Липсет, С. Хантингтон) и концепция демократического транзита (Д. Ростоу, Г. О’ Доннелл, Т. Карл, Ф. Шмиттер, А. Пшеворский), в рамках которых были обоснованы положения о роли среднего класса в социально-политических изменениях и возникновении протестных социальных движений.
Ведущими методами исследования стали также структурно- функциональный, сравнительный, исторический, социологический и статистический анализ детерминант массового политического протеста в современной России.
В работе использованы такие общенаучные методы исследования как формально-логический, анализ и синтез, индукция и дедукция, моделирование, контент-анализ, ивент-анализ и ряд опросных методов.
Эмпирической базой диссертационного исследования являются данные социологических опросов ведущих российских центров изучения общественного мнения (Левада-Центра, ФОМ, ВЦИОМ), касающихся динамики социальных настроений, политических оценок и уровня протестного потенциала населения. Для анализа социально-психологического самочувствия россиян использовались результаты многолетних социологических замеров, проводимых Институтом социологии РАН в рамках проекта «Двадцать лет реформ глазами россиян». Социологические данные также использовались для анализа социального портрета протестующих. В частности, с этой целью были использованы данные опросов участников протестных акций в Москве, проведенных в период с декабря 2011 г. по июнь 2012 г. Левада-Центром и ВЦИОМ. В работе были использованы также аналогичные опросы, проведенные в разное время отдельными исследователями, например, А. Соколовой, М. Головиной, Е. Семирхановой, О. Крыштановской.
В работе привлечены официальные статистические данные Федерального комитета государственной статистики РФ, официальные данные электоральной статистики ЦИК РФ, данные макроэкономических показателей развития России от Всемирного банка и других аналитических центров.
Анализ численности протестных акций осуществлялся на основе официальных данных МВД РФ, ГУВД г. Москвы, официальных заявлений организаторов митингов.
Эмпирической основой служило также федеральное законодательство, регулирующее сферу публичных мероприятий и информационного пространства.
Исследовательская гипотеза состоит в предположении о том, что массовый политический протест обуславливается совокупностью детерминант как структурного, так и политико-институционального порядка. К структурным детерминантам относится наличие дисбаланса между ценностными ожиданиями и ценностными возможностями социальных групп, что приводит к росту социальной неудовлетворенности и формированию протестного потенциала. Однако реализация протестного потенциала в форме массового политического протеста невозможна без наличия ряда политико-институциональных детерминант, главными из которых являются: особенности политического режима, степень дифференциации политических элит и распределение ресурсов между основными политическими акторами.
Научная новизна диссертационного исследования заключаются в следующем:
- уточнено определение «политического протеста», как совокупности активных или пассивных политических практик индивидуальных или коллективных субъектов в форме конвенциональной или неконвенциональной сигнализации недовольства по отношению к политической системе или отдельным аспектам существующего политического порядка в обществе;
- разработана теоретическая модель детерминант массового политического протеста в современной России, учитывающая комплекс как структурных, так и политико-институциональных истоков массового протестного активизма;
- предложена периодизация массового политического протеста в постсоветской и современной России;
- определены структурные и политико-институциональные детерминанты массового политического протеста на каждом из выделенных этапов.
Основные положения, выносимые на защиту:
1. Анализ массового политического протеста должен учитывать совокупность структурных и политико-институциональных детерминант. К первым можно отнести условия и факторы, влияющие на рост групповых ценностных ожиданий и снижение групповых ценностных возможностей, что приводит к феномену «относительной депривации» и росту протестного потенциала. Наличие относительной депривации и протестного потенциала являются необходимыми, но недостаточными факторами, детерминирующими политический протест. Непосредственная реализация массового политического акционизма в значительной степени зависит от детерминант политико-институционального характера, к каковым, прежде всего, можно отнести: особенности политического режима; степень дифференциации политических элит; распределение ресурсов между политическими акторами.
2. Политический протест в постсоветской и современной России прошел в своем развитии следующие пять этапов: 1989-1991гг. – этап массового протеста антикоммунистической направленности; 1992-1993 гг. – этап политической мобилизации масс коммунистической оппозицией; 1994-1999 гг. – этап роста рабочего забастовочного движения при низком уровне массовой политической протестной активности; 2005-2011 гг. – этап локальных протестов «проблемного характера»; 2011 г. по настоящее время – новый этап массового политического протеста разнородных политических сил, объединенных на основе «негативного консенсуса».
3. Структурными детерминантами массового политического протеста в период 1989-1991 гг. являлись: прошлый рост групповых ценностных возможностей; восходящая ценностная мобильность референтных групп и появление новых ценностных возможностей. Все эти детерминанты привели к росту ценностных ожиданий при тенденции сокращения групповых ценностных возможностей, вызванных неблагоприятной внешнеэкономической конъюнктурой и системным кризисом плановой экономики советского государства. Данные структурные детерминанты обусловили социальное напряжение, которое можно определить как прогрессивную депривацию. Наличие благоприятных политико-институциональных детерминант (либерализация авторитарно-коммунистического режима при М. Горбачеве; раскол политических элит и перераспределение ресурсов между политическим акторами в пользу «демократической» оппозиции) привели к масштабному массовому политическому протесту.
4. На этапе радикальных рыночных реформ (1992-1993 гг.) политический протест приобрел более радикальные, но значительно менее масштабные формы. Это объясняется тем, что при сохранении и даже обострении всех прошлых структурных детерминант (интенсивной депривации прогрессивного типа) система политико-институциональных факторов не создавала возможностей для расширения политического протеста. Из трех необходимых факторов политического порядка, способных детерминировать массовый протест, наличествовали только два: переходный политический режим, имеющий противоречивую институциональную структуру, стимулирующую конфликт ветвей власти, и раскол политических элит. В тоже время распределение ресурсов между конкурирующими политическими акторами не было равным. Доминирование информационно-технических, административных, электоральных и силовых ресурсов у Президента РФ ограничило возможности расширения массового протеста в поддержку оппозиции. Кейс 1992-1993 гг. позволяет заключить, что отсутствие того или иного политико-институционального фактора не исключает политической мобилизации населения, но существенно ограничивает масштаб массового протеста.
5. Специфика периода 1994-1999 гг. заключалась в отсутствии массового политического акционизма при наличии интенсивной относительной депривации убывающего типа. На фоне роста экономических забастовок рабочих подавляющее большинство россиян изолировались от протестных акций политического характера. Это, однако, свидетельствовало не об отсутствии практик массового политического протеста, а говорило о смене форм протестного поведения. Доминирующей формой протестной активности на данном этапе для большинства россиян стали конвенциональные формы протестного голосования. Объяснение данного феномена лежит в плоскости политико-институциональных детерминант этого периода, которые успешно блокировали неконвенциональные формы политического участия населения и оппозиционных элит, создавая стимулы для канализации протеста в институциональные рамки. Ограниченный масштаб протестного акционизма, таким образом, на данном этапе объясняется: а) особенностью политического режима гибридного типа, предусматривающего конкурентные выборы, способствующие переадресации протестного потенциала в формы электоральной протестной активности; б) фактором фрагментации политических элит, создающим для оппозиции объективные трудности в плане наращивания масштабов протеста; в) характером распределения ресурсов между политическими акторами, при котором монополия силовых ресурсов у доминирующего актора в лице Президента создавала большие издержки и ограничения для протестной «уличной» стратегии, в то время как относительная дисперсия информационных и институциональных ресурсов создавало благоприятные возможности для победы оппозиции в рамках электоральной состязательности.
6. Основные структурные и политико-институциональные детерминанты современного массового политического протеста 2011-2012 гг., складывались в период 2005-2011 гг. К структурным детерминантам относились такие факторы как прошлый рост групповых ценностных позиций и появление новых ценностных возможностей, которые обуславливались экономическим ростом 2000-2008 г. и расширением среднего класса. Рост ценностных ожиданий этого типа опережал развитие политических и социальных институтов, обусловив формирование у наиболее модернизированных социальных групп российского общества относительной депривации опережающего типа.
7. Кроме структурных детерминант, ответственных за формирование относительной депривации и рост протестного потенциала, к 2011 году сложилась благоприятная для реализации массовой протестной активности комбинация политико-институциональных факторов. К их числу можно отнести: а) особенности политического режима, авторитарное управление которого осуществлялось не столько посредством репрессивного подавления, сколько с помощью манипулятивных практик и перераспределении экономических доходов сырьевой ренты; б) изменения структуры элит, вызванное консолидацией части оппозиционны сил на основе «негативного консенсуса», что позволило на время решить проблему фрагментированности оппозиции; б) относительное перераспределение ресурсов между политическими акторами в пользу оппозиции.
Теоретическая и практическая значимость исследования.
Представленные в диссертации теоретические обобщения и выводы существенно дополняют имеющиеся подходы в исследовании массового политического протеста. Материалы диссертации могут содействовать дальнейшему научному анализу этапов и особенностей развития протестного движения в России.
Результаты исследования, связанные с пониманием источников и детерминант массового политического протеста, позволяют заложить основы для принятия управленческих решений, направленных на сохранение стабильности политической системы общества и эффективного разрешения социально-политических конфликтов.
Положения и выводы диссертационного исследования могут быть использованы при разработке учебных пособий для студентов высших учебных заведений, могут применяться в преподавании общего курса политологии, соответствующих спецкурсов и спецсеминаров.
Апробация результатов исследования. Основные положения и выводы работы прошли апробацию на Международной научно-практической конференции «Государство будущего: политико-правовой аспект» (г. Уфа, 22 февраля 2012); Всероссийской научно-практической конференции «Национальная политика и культура в современных условиях» (Уфа, ноябрь 2011 г.); IV Всероссийской научно-практической конференции «Власть, Общество, Личность» (Пенза, октябрь 2010 г.); Общероссийской научно-практической конференции «Современные исследования социальных проблем» (Красноярск, октябрь 2010 г.) и других.
По теме диссертационного исследования опубликовано 7 статей общим объемом 2 п. л.
Структура диссертационной работы. Диссертация (176 страниц) состоит из введения, трех глав, разделенных параграфами, заключения, библиографического списка из 219 наименований и десяти приложений.
Теоретическая модель современных детерминант массового политического протеста в России
Прежде чем мы изложим авторскую теоретическую модель исследования детерминант массового политического протеста в современной России, рассмотрим основные объяснительные схемы российского политического протеста 2011-2012 гг., которые предложены современными исследователями на данный момент. Анализ литературы по данному предмету позволяет выделить несколько подходов, каждый из которых определяет ключевые детерминанты роста политических массовых акций в современной России. Всю их совокупность можно разделить на две большие группы: экзогенные версии российского политического протеста и эндогенные.
Экзогенные схемы исходят из понимания российского современного политического акционизма как результата внешних детерминант. В этом свете массовый политический протест в современной России рассматривается как часть глобальных процессов, который имеет универсальные причины, свойственные для других регионов Мира и не обладает никакими специфическими характеристиками. Внутри экзогенного подхода можно выделить две разновидности объяснительных версий: экономическую и политическую.
Экономическая версия экзогенного подхода рассматривает российский политический процесс как элемент мирового тренда, получившего собирательное название «окупай Уолл-стрит». Детерминантами политического протеста, в данном случае, видятся негативные последствия глобального экономического кризиса, а сам протест оценивается как некоторая запоздалая реакция россиян, пострадавших в ходе кризисных тенденций 2008-2011 гг. С точки зрения данной позиции, российский протест, как и в других странах, это реакция недовольных политикой властей, проводящих антикризисные меры в интересах олигархических группировок за счет широких слоев населения.
Политическая версия экзогенного подхода исходит из определения российского массового протеста как очередной попытки «цветной революции», реализованных в разное время в Сербии, Грузии, Украине, Кыргызстане. Политический протест в данном случае рассматривается всего лишь как политическая технология, используемая внешними силами (странами Запада) для решения задач по смене власти в России и конструирования более выгодной для себя геополитической диспозиции. Данная интерпретация природы массового политического протеста получила широкое распространение в материалах провластных экспертов и культивацию в государственных СМИ . Однако отсутствие объективной фактов о получении оппозиционными организациями значительной финансовой поддержки из-за рубежа скорее позволяет оценить данную версию как пропагандистскую, нежели отражающую политическую реальность.
Вторую группу объяснительных схем массового политического протеста в современной России составляют эндогенные подходы, единство которых состоит в том, что они настаивают на существовании внутренних и сугубо специфических российских истоков политической мобилизации населения в период электорального цикла 2011-2012 гг. Совокупность данных подходов можно свести к следующим.
А) Социально-экономический подход, являющийся приложением к российским реалиям теории модернизации и учения о роли среднего класса в демократизации. Политический протест рассматривается как результат социально-экономической трансформаций 2000-х гг., сопровождающихся экономическим ростом, потребительским бумом и расширением среднего класса. Последний, осознав свои социальные интересы, выразил в форме протестных акций свои политические требования. Некоторые российские исследователи, основываясь на данных положениях, высказали гипотезу, пытающую объяснить, почему политический протест в разных регионах и городах России в период электорального цикла 2011-2012 гг. был столь различен по уровню массовости. С их точки зрения количество обеспеченных слоев населения, то есть тех, кого можно причислить к среднему классу, в разных городах существенно разнится. Именно поэтому Москва, где сконцентрированы максимальные объемы капиталов, стала центром протестного движения, показав максимальную их многочисленность. В то время как, к примеру, в Санкт-Петербурге, численность массового протеста оказалась на порядок ниже .
Б) Социокультурный подход также находит истоки протеста в социально-трансформационных процессах последнего десятилетия и в целом не противоречит постулатам теории модернизации, но делает акцент на появлении новых культурных ценностей постмодернистского типа. Это сближает данное объяснение с теорией «новых социальных движений», обращая внимание на фактор смены поколений. Указывая на сравнительно большую долю молодежи, участвующих в российских протестных акциях, сторонники данной объяснительной схемы считают, что детерминантами социального акционизма в большей мере стали не уровень материального благосостояния «рассержанных горожан», а новые идеологии, нормы и ценности молодого поколения россиян, входящие в противоречие с существующими политическими реалиями и социально-экономическими порядками. Пытаясь отразить не материальные, а ценностно-нормативные запросы участников протеста, в аналитических работах сторонники данного направления предпочитают понятию «средний класс» использовать категорию «креативного класса»1, позаимствованное у американского мыслителя Р. Флориды2.
В) Коммуникационно-технологический подход является одним из наиболее эмпирически разработанных в научном анализе детерминант массового политического протеста в России. Опираясь на положения западных исследователей, показавших роль интернет-сетей в политической мобилизации населения на примере протестных акций в Молдове и Иране в 2009 г., а также в драматических событиях «арабской весны», которые даже стали обозначать как «twitter-революции» 5, многие аналитики указывают на «сетевую революцию», незаметно произошедшую в ходе технологического развития России последнего десятилетия, как на важнейшую детерминанту, позволившую прежде пассивные формы недовольства властью российских граждан интегрировать и трансформировать в активные формы политического протеста . Некоторые исследователи указали на роль политической борьбы в «социальных СМИ» между властью и оппозицией как важной составляющей электоральной конкуренции и протестной политической мобилизации2.
Г) Политико-стратегический подход в объяснении российского массового протеста делает акцент на анализе стратегии политических акторов, их ресурсах и политических возможностях, которые открываются для политической мобилизации населения в ходе процесса противоборства между властью и оппозицией. Во многом отталкиваясь от методологических положений теории мобилизации ресурсов, в данном случае основными детерминантами массового протеста видятся как специфические характеристики политического режима, сложившегося в России, стратегические просчеты властей, так и новые стратегии оппозиции, которая смогла удачно использовать ошибки властвующих элит и на фоне открывшихся возможностей в значительной степени стимулировать политическую мобилизацию населения . Как указывает В. Гельман: «Анализируя, почему и как стал возможен этот результат, необходимо рассмотреть те шаги, которые предприняли режим и оппозиция в России в период, предшествовавший электоральному циклу 2011—2012 годов, их действия в ходе кампании и после голосований 4 декабря 2011-го и 4 марта 2012 года, а также выявить те возможности и ограничения, которые определяют их шаги сегодня» .
Другие исследователи, анализ протеста в России которых также можно причислить к данному походу, в большей мере используют элитистскую методологию, рассматривая массовый протест как результат раскола политических элит. С этой точки зрения «судьба протестных движений часто определяется не на уличных демонстрациях, но в кабинетах, где истеблишмент решает, как реагировать и как сохранить награбленное»2.
Д) Отдельно можно выделить теорию «общественного договора», которую последовательно в последние годы отстаивает российский ученый А. Аузан и его последователи. Согласно этому подходу, мы наблюдаем распад негласного «общественного договора», который был заключен между властью и обществом в начале 2000-х годов, смысл которого в краткой формулировке звучит как «политические свободы в обмен на экономическую стабильность».
Детерминанты массового политического активизма на этапе радикальных рыночных реформ (1992-1993 гг.)
Главной особенностью данного этапа является тот факт, что при радикальном спаде экономического благосостояния большинства граждан, ставшим следствием проведенной правительством Б. Ельцина - Е. Гайдара «шокотерапии» в 1992 году, масштаб массового политического протеста, по сравнению с предыдущим этапом, оставался не слишком значительным. На этот парадокс обратили внимание ряд российских исследователей и предложили свои гипотезы объяснения данному феномену .
В 1992 - 1993 гг. наиболее масштабные политические акции протестного характера собирала коммунистическая оппозиция. Регулярные протестные митинги и демонстрации организовывали такие политические структуры как «Фронт национального спасения», «Трудовая Москва», «Коммунистическая партия Российской Федерации» и др. По имеющимся данным, наиболее многочисленные протестные акции того времени не превышали 20-30 тыс. человек1.
Пик массовой политической протестной активности приходится на осень 1993 года - период политического кризиса и конфликта между исполнительной и законодательной ветвями власти, разрешившегося силовым подавлением «парламентской оппозиции» в октябре 1993 года . Каковы были основные детерминанты массового политического протеста в эти годы и почему масштабы политической мобилизации населения в этот период оказались весьма ограниченными?
Структурные детерминанты. Не вызывает сомнения тот факт, что массовое слои населения испытывали в данный период мощнейшую депривацию, вызванную резким понижением уровня жизни. Степень социального недовольства и протестный потенциал российского общества был довольно высок. Так, согласно результатам опроса социологического центра «Vox Populi», в 1992 году уровень социального недовольства превышал 60%, а о готовности к участию в протесте заявляли до 35% респондентов .
Природа этой депривации была связана с радикальным расхождением и конфликтом между ценностными ожиданиями и ценностными возможностями социальных групп. Крах коммунистической власти в августе 1991 года породили чувство эйфории у значительной части российского общества и надежды на улучшение жизни. Однако издержки радикальных экономических реформ оказались для широких слоев населения куда более высокими, чем они ожидали. В результате можно констатировать, что относительная депривация прогрессивного типа, сформировавшаяся еще в прошлый период, после краха СССР получила свое развитие и обострение.
Безусловно, реформы создавали и определенные возможности, которыми с успехом воспользовались отдельные социальные группы. Часть сегментов общества приняло стратегию адаптации к изменившимся условиям, что имело эффект в виде деполитизации и политической апатии. Не случайно, как показывают вышеприведенные социологические данные, при наличии сильной депривации и социального недовольства, доля тех, кто реально готов был к протесту почти в два раза меньше общего количество недовольных.
Таким образом, структурные детерминанты в рамках рассматриваемого периода имели двойственный характер. С одной стороны, в следствии гиперинфляции, закрытия предприятий и других негативных экономических эффектов наблюдались блокировка и дефицит ценностных резервов, что порождало снижение групповых ценностных возможностей. С другой стороны, рыночные отношения предлагали новые ценностные возможности, которые хотя и не могли полностью ликвидировать социальное недовольство, но позволяли канализировать его в неполитические формы активности и перевести протест в плоскость экономической деятельности или другие формы социальной адаптации. Понятно, что воспользоваться новыми возможностями рынка могли далеко не все социальные группы. Поэтому определенная часть общества, неспособная к экономической адаптации, сохранила высокий протестный потенциал. Однако в целом общество оказалось расколотым и уже в меньшей мере способным к массовой политической мобилизации, которое было всего год назад.
Тем не менее, этот социальный раскол вскоре нашел свое преломление в рамках политической структуры и политической борьбе. Определенный набор политико-институциональных детерминант привел к тому, что массовый протест все же состоялся, причем в достаточно радикальных формах, достигнув уровня политического насилия. Рассмотрим политико-институциональные детерминанты политического протеста данного этапа.
Особенности политического режима. Политический режим в данный период характеризовался переходным типом с неопределенными и противоречивыми институциональными механизмами. Это стало результатом интеграции совершенно новых политических институций в виде президентства в оболочку советской политической системы с характерным для нее расплывчатым разделением властей и концентрацией значительных функций исполнительной власти в руках парламента советского типа в виде Съезда народных депутатов. Наряду с существованием всевластного советского парламента институт президентства подразумевал широкие вторжение в законотворческую деятельность в виде права издания указов1. Данные конституционные противоречия неминуемо вели к конфликту между исполнительной и законодательной ветвями власти. Поскольку формальные правила разрешения этих конституционных коллизий определены не были, то у противоборствующих политических акторов оставалось лишь две стратегии: либо неформальный торг и теневые договоренности, либо путь открытого противостояния с апелляцией к общественному мнению и политической мобилизации масс. Как показали события, после провала череды попыток решить конфликт с помощью переговорного процесса с участием различных посредников2, элитные группировки полностью перешли к стратегии мобилизации населения. Таким образом, политический режим имел крайне скромный арсенал институциональных средств, способных минимизировать рост политического протеста. Напротив, ситуация институционального упадка, политической турбулентности и крайней нестабильности явилась обуславливающим фактором к выбору элитами стратегий, направленных на политическую мобилизацию населения.
Дифференциация политических элит. Поражение советской властвующей элиты и крах СССР привел к расколу прежде монолитной и объединенной на основе негативного консенсуса российской политико-элитной группы. Поскольку логика политического процесса шла в рамках борьбы за будущий властный приоритет между исполнительной и законодательной ветвями власти, а характер политической борьбы стал определяться формулой «победитель получает все», то совсем неудивительно, что элитные группировки стали концентрироваться по институциональным границам президентства и парламента, а элитная структура очень быстро приобрела отчетливые черты биполярности. Таким образом, раскол элит как важную детерминанту роста массового политического протеста также можно признать наличествующей.
Распределение ресурсов между политическими акторами. Как мы видим, основные детерминанты вполне способствовали росту массового протеста. Единственный фактор, который отсутствовал для реализации масштабных протестных акций, - это равное распределение ресурсов между противоборствующими политическими акторами. Правда, определенное равенство между Президентом и Верховным Советом существовало в распределении между ними формально-правовых и административных ресурсов. Однако для успеха массовой мобилизации этих ресурсов было явно недостаточно. Оппозиция в лице лидеров Верховного Совета приложило немало усилий для наращивания ресурсов, способных активизировать массовый протест. Но все эти попытки были успешно отбиты Б. Ельциным, что и предопределило его победу в противостоянии с конкурирующей элитной группой.
В частности, основные электронные и печатные СМИ оказались под контролем сил президента, что позволило в значительной степени дискредитировать оппозицию в глазах общественного мнения и снизить риски политической мобилизации протестного населения. Не случайно одной из первых целью «уличной» оппозиции, предпринявшей попытки силовых действий, наряду с московской мэрией, стал останкинский телецентр, подвергнувшийся атаке 3 октября 1993 года1.
Динамика массовой протестной активности россиян в 2000-е гг
С 1999 г. и вплоть до 2005 г. в России наблюдался резкий спад протестной активности населения. Это справедливо как по отношению к динамике забастовок рабочих, вызванных экономическими причинами, так и к показателям политического протеста. Так, согласно данным Государственного комитета статистики РФ в 2000 году состоялось 817 забастовок, в 2001 году всего 201, в 2002 г. только 88, в 2003 г. - 67. К 2004 году статистические данные зафиксировали практически нулевую протестную активность рабочих1.
Политические протесты также практически исчезли из палитры общественно-политической жизни. Все социологические службы фиксировали падение протестного потенциала среди населения и минимальные показатели граждан, готовых присоединиться к протестным акциям. Так, по данным Левада - Центра протестный потенциал в период 2000-2004 гг. варьировался в пределах 14-20% и только эпизодически доходил до уровня 25%. Схожие данные фиксировал ВЦИОМ. (См. Приложения 2, 3 и 4).
С точки зрения выделенных нами детерминант массового политического протеста это вполне объяснимо. И структурные и политико-институциональные факторы, сложившиеся к этому времени, не создавали условий для роста протестных настроений. Рост цен на энергоносители на внешних рынках и позитивные эффекты рыночных реформ обеспечили долговременный экономический подъем (См. Приложение 7) и существенное улучшение макроэкономических показателей, что благоприятно сказалось на росте благосостояния россиян1. Политический курс В. Путина, пришедшего к власти на рубеже веков, в целом отражал ожидания большинства граждан, выступающих за ценности стабильности и правопорядка2. Неудивительно поэтому, что легитимность политического режима в общественном сознании существенно укрепилась и стало возможно говорить о формировании «равновесия» между характером политического режима и его поддержкой основных социальных групп российского общества.
Согласно результатам исследования Р. Роуза, Н. Манро и У. Мишлера, в начале 1990-х гг. лишь 14% россиян поддерживали режим, а 74% относились к нему с недоверием. Начиная с лета 2001 г. впервые доля поддерживающих режим стала больше, чем количество тех, кто о власти высказывался с неодобрением. После выборов марта 2004 г. уже 65% были настроены позитивно, 10% — нейтрально, и лишь 25% высказывали негативное отношение к существующему строю3. (См. Рис. 2.5).
Все это позволяет говорить о значительном сокращении уровня относительной депривации у значительных слоев российского населения и существенном понижении протестного потенциала.
Не способствовали росту массовой протестной активности и политические детерминанты. Так, с начала 2000-х гг. правящий класс преодолел элитную фрагментацию и на основе «навязанного консенсуса» разрешил для себя проблему альтернативных центров власти1. Политика В. Путина, направленная на рецентрализацию государства, одновременно привела и к перераспределению ресурсов между основными политическим акторами в пользу властвующей группировки. Сокращение финансовых (дело «ЮКОСА»), информационно-технических (ренационализация федеральных каналов телевидения и введения на них элементов цензуры), административных (переход к назначению губернаторов) и других ресурсов привели к электоральным поражениям оппозиции и маргинализации всех оппозиционных элитных групп .
Таким образом, сложилась ситуация, при которой наблюдалось отсутствие как структурных, так и политико-институциональных детерминант массового политического протеста. Однако уже с 2005 года стало возможно наблюдать первые признаки эрозии данного равновесия. С нашей точки зрения период 2005-2011 гг. стал этапом важных структурных изменений в дальнейшем обусловивших внезапный взрыв протестных настроений в период электорального цикла 2011-2012 гг.
В современной научной и экспертной литературе, посвященной анализу политической мобилизации российского населения в период электорального цикла 2011-2012 гг., превалирует внимание к самому субъекту протестных акций с целью найти причины протеста через изучение тех непосредственных социальных групп, которые проявили политический акционизм. Не подвергая сомнению важность исследования непосредственных участников протестных акций, отметим, что в вопросе о детерминантах рассматриваемого социально-политического феномена не менее плодотворным видится изучение более широкого социального контекста и глубинных структурных факторов, являвшихся источником роста протестного потенциала россиян. В этой связи четвертый этап (2005-2011 гг.) развития массового политического протеста в современной России представляет для нашего исследования особый интерес, поскольку именно тогда начали складываться основные структурные и политико-институциональные факторы социального недовольства, явившиеся важными детерминантами политической мобилизации населения в 2011-2012 гг.
После продолжительного периода протестного спада и политической пассивности россиян с 2005 года политический протест все чаще стал возвращаться в общественно-политическую жизнь России. Следует отметить, что в данный период существенным образом стала меняться природа и требования протестных акций. Если ранее основную массу протестов составляли рабочие забастовки и политическая мобилизация, в большей мере, была обусловлена экономическими проблемами, то теперь движения и требования уличных выступлений несли в себе не только заряд экономической неудовлетворенности, но и артикуляцию морально-этических, правовых, экологических, политических проблем. Все чаще в российских протестах стали возникать требования установления справедливых «правил игры», то есть формирования правопорядка, универсального для всех граждан. Это неминуемо вело к апелляции к власти, т. к. основным источником правовой и социальной несправедливости стали выступать дефекты государственного управления в лице судов, милиции, политиков и власти в целом.
Первым сигналом пробуждения протестной активности стали массовые выступления пенсионеров и военных, прокатившиеся по многим городам России в январе-феврале 2005 года с требованием отмены реформы по «монетизации льгот»1. Контент-анализ информационных источников показал, что в целом акции января-февраля 2005 г. не отличались значительной массовостью и редко собирали более 10 тыс. человек. В целом за два месяца (январь-февраль 2005 г.) в протестных акциях по всей России приняло участие более 430 тыс. человек. (См. Приложение 6). Однако эти протесты, в особенности в сравнении с последними годами общественной пассивности, выделялись территориальным размахом, продолжительностью и решимостью протестующих, которые часто от митингов переходили к перекрытию дорог и другим радикальным действиям.
Не менее важно то, что протест пенсионеров знаменовал собой начало нового контекста социального недовольства, которое нельзя свести только к экономическим детерминантам. Большую роль в формировании социальной депривации в данном случае играли механизмы разрушения морально-психологического и статусного равновесия. Реформа наглядным образом отразила социальную пропасть между правящим классом и обществом, актуализировав проблему социальной справедливости. В данном случае можно согласиться с А. И. Кинсбургским, который один из первых отметил данную особенность выступлений против «монетизации». В частности, исследователь указывал, что «нововведения были восприняты в основном как несправедливые, по крайней мере, по трем основаниям: во-первых, они затронули интересы только рядовых граждан, не коснувшись привилегий высшей бюрократии и вообще правящего класса, во-вторых, продемонстрировали вопиющее неравенство в распределении государственных доходов между населением/бюджетниками и государством (госбюджет, золотовалютный резерв, стабилизационный фонд и т.д.) и, в-третьих, затронули базовые ценности ветеранов и пенсионеров. Льготы имеют для последних не только финансовое, материальное измерение, но и служат формой выражения заслуг перед обществом (общественное признание того, что жизнь прожита не зря). В сознании потенциальных «протестантов» произошел синтез недовольства материально-экономическими условиями жизни и чувства несправедливости сложившихся общественных отношений. Можно предположить, что именно ощущение несправедливости парализовало, блокировало их адаптационный потенциал и, естественно, актуализировало потенциал протеста» .
Политико-институциональные детерминанты политической мобилизации масс в современной России
Особенности политического режима. Если в отдельных сегментах социально-экономической сферы в период 2000-х гг. наблюдались тенденции модернизации, связанные с запуском механизмов рынка и технологическими новациями, то в политической сфере наблюдались прямо противоположные процессы. Преодолев раскол элит, правящая властная группировка укрепила свое монопольное доминирование в ходе электорального цикла 2003-2004 гг. и приняла ряд мер, направленных на повышение барьеров для возможности легального политического участия оппозиции, что объективно сократило уровень политической конкуренции и публичной состязательности. Новый закон о политических партиях, отмена выборности губернаторов, ограничение свободы СМИ и другие меры, предпринятые представителями инкумбента, сформировали моноцентрический политический режим , опирающийся на административную «вертикаль власти» во главе с популярным лидером в лице В. Путина. Все это свидетельствовало о развитии российского политического режима в сторону авторитаризма и сокращения уровня демократии, что отмечали многие исследователи и эксперты1. Все основные аналитические центры фиксировали падение индексов демократии в России. Так, например, по оценкам общественной организации «Freedom House» Россия в 2004 году впервые была отнесена к группе стран с авторитарным политическим режимом и в дальнейшем эта ситуация не изменилась к лучшему (См. Приложение 1.).
Вместе с тем, хотя политическая система России с каждым годом принимала все более архаичные (антидемократические) формы, политический режим сохранял черты «электорального авторитаризма»2 и был весьма далек от модели жесткой автократии. Это выражалось, прежде всего, в сохранении процедуры выборов как главного политического института преемственности власти. Хотя избирательные процедуры были поставлены под жесткий контроль, а сами выборы часто сопровождались практиками давления на оппозицию, использованием административного ресурса, фальсификациями при подсчете голосов и другими антидемократическими казусами, это, тем не мене, не исключало участия в выборах «системной» оппозиции. Тем самым элементы конкуренции в ходе избирательного процесса сохранялись, однако держались в рамках, исключающих потерю власти доминирующей властвующей элиты.
Определенные «пространства свободы» сохранялись в области СМИ и общественно-политической сфере. При жестком государственном контроле за тремя главными федеральными телеканалами, являющимися основными источниками политической информации для большинства россиян, режим допускал существование некоторых оппозиционных СМИ (например, телеканалов «Рен-ТВ», «Дождь» или радиостанции «Эхо Москвы»), аудитория которых, однако, была весьма ограничена.
От классической формы жесткого авторитаризма российский политический режим также отличался сохранением ряда гражданских свобод, возможностью населению свободно ездить за границу, а также сравнительно низким уровнем репрессивности. Действительно, жесткие репрессивные меры власть применяла избирательно и только в крайних случаях, примером чего может служить «дело Ходорковского» при сохранении бизнеса «лояльных» олигархов1.
В определенной мере подобная «мягкость» режима служила источником его укрепления, т. к. обозначенные «пространства свободы» выполняли, во-первых, функцию «выпуска пара» недовольных граждан и, во-вторых, служили средством легитимации российской власти в глазах национальной и мировой общественности, предоставляя возможность ссылаться на них как на аргументы в пользу наличия в России демократии. В этой связи венгерский политолог И. Крастев обращал внимание на тот факт, что открытые границы в современной России в отличие от СССР парадоксальным образом укрепляли авторитаризм, а не ослабляли его, поскольку значительная часть обеспеченных и недовольных властью граждан предпочитали эмигрировать, а не бороться с режимом .
Другие исследователи обращали внимание на то, что спецификой авторитаризма в России был преимущественно не репрессивный, а манипулятивный характер удержания контроля и управления . Власть обеспечивала себе поддержку не столько на основах страха и репрессивных санкций, сколько на основе пропаганды и своеобразного «подкупа». В первом случае использовалась монополия на основные СМИ, с помощью которых осуществлялась информационная манипуляция, поддерживающая лояльность среди основной массы населения. Во втором случае властвующей группировкой применялась стратегия, основанная не на подавлении своих оппонентов, а на политики их кооптации во властвующую группу в виде элементов «системной оппозиции». Стратегия «подкупа» заключалась также в сохранении теневого бизнеса отдельных элит, обогащение которых допускалось при условии сохранения их лояльности. В самом общем смысле рост доходов населения и социальных выплат государства тоже являлся одним из характерных элементов режима, существующего на основах негласного «общественного договора» в виде формулы: «рост доходов в обмен на политическую лояльность»1. Условно говоря, режим «покупал» голоса избирателей и изолировал граждан от проблем сокращения их прав и свобод, предлагая взамен альтернативу в виде экономической деятельности и материального потребления.
Таким образом, несмотря на общий тренд сворачивания демократических институтов, политический режим в России сохранял некоторые «пространства свободы» и редко прибегал к репрессивным практикам. Очевидно, что такие «затратные» черты российский политический режим мог сохранять только в условиях благоприятной экономической конъюнктуры и значительного экономического роста. При сохранении этих условий властвующая группировка могла не беспокоиться относительно поддержки граждан и исходов электоральной борьбы. Однако в условиях экономического кризиса и дефицита былых ресурсов, а также ряда других новых факторов, сохранение пусть и ограниченных, но все же конкурентных выборов, равно как и других «пространств свободы», таило в себе определенные риски для удержания власти инкумбента. Для нашего исследования особенно важно подчеркнуть, что указанные особенности политического режима создавали при нарушении благоприятного экономического контекста и смены общественных настроений определенные условия, благоприятные для массовой протестной мобилизации граждан. Главными из них были следующие.
Во-первых, сохранение института выборов создавало теоретическую возможность для оппозиции использовать избирательную кампанию в качестве механизма наглядной делигитимации власти и повышения уровня протестного потенциала населения. Кроме того, сами по себе выборы являлись очень мощным информационным поводом политизации и консолидации социального недовольства, что на эмпирическом уровне уже неоднократно продемонстрировали события в виде, так называемых, «цветных революций» в ряде постсоветских стран (Грузия, Украина, Кыргызстан)1. Во всех этих случаях «спусковым крючком» массовой политической мобилизации выступали избирательные кампании, а проблема преемственности власти через избирательные процедуры оказывалась главным слабым местом в политической конструкции этих стран, тип политического режима которых соответствовал чертам электорального авторитаризма.
Во-вторых, низкий уровень репрессивности режима также был благоприятным фактором для массовой политической мобилизации населения, поскольку участие в протесте для граждан имело весьма низкие издержки. Отсутствие страха в использовании неконвенциональных форм политического участия являлось фактором, расширяющим возможности массового протеста. Тем более, как мы уже указывали ранее, в разных регионах России в 2005-2011 гг. локальные протесты становились достаточно распространенным явлением. Все большее количество населения участвовало в них, то есть знакомилось с навыками протестного активизма. Эти факты также говорят о том, что политический протест в глазах все большего количества граждан становился вполне одобряемым и приемлемым способом политического поведения.
Продолжая рассматривать специфику российского электорального авторитаризма с точки зрения детерминант массового политического протеста, следует отметить важные изменения в конструкции политического режима и его стилистике управления, которые произошли после электорального цикла 2007-2008 гг. Выборный процесс этих годов продемонстрировал стабильность политического режима и его способность эффективно решать проблему преемственности власти. Отказ В. Путина менять Конституцию и баллотироваться на пост Президента в третий раз сохранили легитимность власти и значительную поддержку его со стороны населения. Однако поскольку новый Президент Д. Медведев уступал В. Путину как в аппаратном весе, так и в уровне общественного доверия, в России сложилась достаточно уникальная политико-властная модель «тандема», при которой два высших должностных лица, формально составляя одну команду, стали демонстрировать довольно разные взгляды на отдельные вопросы развития страны и приоритеты в выработке политического курса. Если В. Путин продолжал транслировать идеологические ценности консерватизма, основанные на постулатах «стабильности» и «порядка», то Д. Медведев инсталлировал новый политико-идеологический дискурс, провозглашающий целевые ориентиры для России в виде модернизации, либерализации и верховенства права .
