Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретические основы исследования феномена «хрупких, неудавшихся и коллапсировавших государств» 16
1.1. Понятие «хрупких, неудавшихся и коллапсировавших государств» 16
1.2. Процесс и формы государственного краха 27
1.3. Варлорджизм 60
Глава 2. Причины и предпосылки «неудавшегося государства» в Афганистане и процессы политической фрагментации (1992-2009 гг.). 71
2.1. Причины и предпосылки государственного краха в Афганистане 72
2.2. Процессы политической фрагментации в Афганистане в 1992- 2009 гг. 100
Глава 3. Особенности «неудавшегося государства» в Афганистане 140
3.1. Варлорджизм и процессы политической фрагментации в Афганистане 140
3.2. Нелегальная экономика и наркобизнес 164
Заключение 191
Список использованной литературы и источников 197
Приложение
- Понятие «хрупких, неудавшихся и коллапсировавших государств»
- Причины и предпосылки государственного краха в Афганистане
- Процессы политической фрагментации в Афганистане в 1992- 2009 гг.
- Варлорджизм и процессы политической фрагментации в Афганистане
Понятие «хрупких, неудавшихся и коллапсировавших государств»
Сегодня налицо две разноплановые, взаимообусловленные тенденции -повышение стабильности и устойчивости одной части мира сопровождается дестабилизацией той части мира, которую принято называть мировой периферией. По мнению М. Хрусталева, степень стабильности является ключевым индикатором внутреннего состояния государства. Если стабильность не высока и обнаруживает тенденцию к снижению, то перед государством встает угроза политической фрагментации и дезорганизации, гражданской войны, что может привести к распаду или полураспаду государства35. Подавляющее большинство государств, испытывающие такие трудности, представляют собой постколониальные и домодерные государства. П. Бельен называет такие государства «ис-кусственными» , а М. Мартин считает, что: «Многие государства третьего мира с момента своего рождения были обречены на распад. При деколонизации речь шла исключительно о праве народов на самоопределение, и мало кого занимал вопрос о способности колоний, "выпущенных" в независимую жизнь, к долгосрочному, самостоятельному существованию»37. Причем распад посткол-лониальных государств, нестабильность и неустойчивость мировой периферии представляют собой не только проблему развития отдельных континентов и стран, но и являются серьезной угрозой безопасности на региональном и даже общемировом уровнях. Они, как правило, служат базой для террористов, экстремистов или транснациональных преступных группировок, экспортируют политическую нестабильность в соседние государства и регионы (см. приложение №1) или являются источниками экологических или эпидемиологических угроз, что признается многими исследователями и на государственном уров то не . «Государства терпящие крах, представляют собой мощнейшую дезинте-гративную силу... С точки зрения международной безопасности такие государства часто угрожают свои соседям и регионам, но не в качестве классического военного противника, скорее, в качестве источника нестабильности»39.
Эффект такой фрагментации, распада государства получил название феномена «неудавшихся государств» («failed states»). Одним из первых кто обратил внимание исследователей на проблему «неудавшихся», распадающихся государств был Роберт Каплан40. Он представил видение будущего хаоса, следующего из увядания центральных правительств современных государств в пользу племенных владений «городов-государств», «государств-лачуг» («shanty-states»), смутного, неясного и анархического регионализма41. Первыми, кто предложили термин «неудавшихся национальных государств» («failed nation states») и значительно актуализировали и популизировали тематику «неудавшихся государств», были Г. Хелман и С. Ратнер42. По мнению Г. Хелмана и С. Ратнера, «неудавшиеся государства» это государства, «совершенно неспособные к поддержке себя как членов международного сообщества»43. Гражданская борьба, государственное расстройство .и экономическое лишение создают в этих странах состояние «дебелляции»44 (данный термин обычно используется для описания разрушенного немецкого государства после Второй мировой войны). «Неудавшиеся государства» подвергают своих граждан насилию, в них царит анархия. Потоки беженцев, политическая нестабильность или риск «случайной войны», исходящие из этих стран, несут угрозу соседним государствам. Масштаб злоупотреблений, нарушений и преступлений в области прав человека таков, что в этих странах не соблюдается и- не гарантируется наиболее важное право человека - право на жизнь. По мнению Хелмана и Ратнера, современный государственный коллапс берет свое начало в быстром распространении национальных государств, особенно в Африке, Азии, после окончания Второй мировой войны.
Несмотря на то, что первые публикации, исследования на тему «неудавшихся государств» датируются концом 1980-х началом 1990-х гг., единого, общепринятого понятия «неудавшегося государства» не существует до сих пор45. Более того, в последнее время наблюдаются две тенденции. Первая детализирует это понятие. Помимо терминов «weak state» - («слабое государство»), «failed state» — («неудавшееся государство») и «failing state» — («гибнущее государство»), выделяют также «collapsed state» - («коллапсированное (рухнувшее) государство»), «fragile state» — («хрупкое государство»), «traumatized state» — («поврежденное государство»), «diminished state» — («редуцированное государство»). Если «хрупкое государство» - это страна, недавно вышедшая из состояния гражданской войны (Ливан, Сербия), то другие термины характеризуют процесс разложения государства: «слабое государство» — страна, в которой процесс модернизации буксует или даже идет вспять (Демократическая Республика Конго, Руанда, Босния, Филиппины); «поврежденное государство» и «редуцированное государство» — это страны, в которых имеются все предпосылки к дальнейшей фрагментации (Грузия, Ирак); «гибнущее государство» или «неудавшееся государство», т. е. страна, неспособная, в силу врожденных или приобретенных причин, сойти с траектории распада (Афганистан); и, наконец, «коллапсированное (рухнувшее) государство» — это страна, уже фактически не представляющая собой целостное политическое пространство (Сомали, Либерия, Судан, Афганистан 1990-х гг.). Обратная тенденция наоборот стремится унифицировать дефиниции. В изданном в 2005 г. Агентством по международному развитию (США) - (US Agency of International Development (USAID)) докладе («Стратегия в отношении "слабых" государств»46) «неудавшиеся государства» подразделяются на два вида: «crisis state» («кризисное государство») — это понятие объединяет все термины, описывающие острые стадии разложения, фрагментации государства и близко к понятию «неудавшегося государства»; «vulnerable state» («уязвимое государство») — некая первоначальная стадия фрагментация или стадия восстановления государства, что соответствует «слабому государству» и «хрупкому государству».
Такой разброс терминов и состояний государства не способствует пониманию феномена «неудавшихся государств». Единственно, что можно из этого подчеркнуть, то, что все эти термины («слабое государство», «неудавшееся государство», «гибнущее государство», «кризисное государство» и т. д.) предполагают некий стандарт, относительно которого государства могут считаться «слабыми», «неудавшимися» или «уязвимыми». Государство становится дефектным тогда, когда оно перестает соответствовать неким параметрам модели государства, относительного которого оно оценивается. То есть, отправной точкой исследования феномена «неудавшегося государства» должно выступать государство. С точки зрения исследования государственного краха можно выделить два подхода к пониманию государства - «Локковский» и «Ве-беровский».
Причины и предпосылки государственного краха в Афганистане
Наиболее распространенный сценарий, заключается в.том, что «варлорджизм» является прямым следствием процессов ослабления или распада системы безопасности и политических институтов государства. Такой процесс вероятно будет иметь еще больший эффект если государство сильно регионализировано вследствие огромного масштаба, сложного рельефа местности или сложной этнического или религиозного состава. В результате ослабления государства политическая власть разрушается, но военные силы, на которые опиралось государство, продолжают оставаться вполне дееспособными, тем более что отличительной чертой большинства слабых государств является высокая политизированность армии и ее роль, как в процессе государственного строительства, так и в процессе распределения властных полномочий и финансовых потоков. В этом случае можно говорить о появлении «сиротских» варлордов135, которые вышли из среды командующих войсками отдельных регионов, и которые, сталкиваясь с политическим кризисом в центре, приняли решение создавать собственные автономные от центра, можно сказать феодальные, образования. Джиустоззи называет такой варлорджизм «реактивным»136. Возможны и другие варианты развития событий, например, потенциальные варлорды могут быть мотивированны обидой на центр или страхом перед увольнением или возможно физическим устранением. В такой ситуации они заинтересованы в ослаблении центральной государственной власти и захвате контроля над частью государства. Типичный пример такого первичного, реактивного «сиротского варлорджизма» - Афганистан после падения режима Наджибуллы в 1992 г., по крайней мере, на севере страны.
«Вторичный или фрагментирующий варлорджизм». «Варлорджизм» не всегда является прямым результатом внутреннего кризиса государства. Он может быть косвенным результатом такого процесса, когда государство слабо и уже испытывает конкуренцию со стороны негосударственной политической организации, такой как вооруженное и оппозиционное движение, особенно если оно базируется на этнической, религиозной или клановой основе. По мере борьбы с центром, особенно если она не очень удачна, такое движение теряет контроль центрального руководства над полевыми командирами и руководителями среднего и низшего звена, которые становятся потенциальными варлор-дами. То есть такой процесс вовсе не обязательно приведет к «вторичному вар-лорджизму», но он создает условия для дальнейшей фрагментации, как это видно на примере южного Афганистана, где власть, на протяжении последних пятнадцати лет настолько фрагментирована, что трудно выявить сколько-нибудь консолидированное ядро.
По мнению Джиустоззи, в первых двух случаях или подобных им «варлорджизм» становится возможным вследствие проблем контроля над вооруженными силами или группами137.
«Консолидирующий варлорджизм». «Варлорджизм» не обязательно является результатом процесса распада государства или вооруженной группы или движения. Он также может началом процесса консолидации какого-то движения или даже протогосударственного образования, а возможно и государства. Это можно описать как процесс консолидации маленьких групп, сначала в движение с несколькими лидерами или одним лидером, затем расширение зоны его контроля и создание на занятой и контролируемой территории автономных, как от неконсолидированного или слабого центра, так и от других варлордов, образований имеющий протогосударственный характер. Далее возможно несколько вариантов развития событий. В случае если это образование будет не 69
прочным, то оно, скорее всего, подвергнется «вторичному варлорджизму». Если оно окажется достаточно жизнеспособным, то в зависимости от целей, которые преследуют его руководители, может быть избран курс как на отделение от «государства-матки» (например, Чечня времен Дудаева, или Абхазия и Южная Осетия), так и завоевание государства, расширение своего политического и экономического пространства на территорию всей страны (например, «Талибан», возникший как группа бывших моджахедов близ г. Спинбулдака для защиты местного населения и проходящих караванов от произвола местного полевого командира генерала Накибуллы, и распространивший свою власть практически на весь Афганистан). Такой процесс может быть назван процессом первоначального накопления власти, который, в конечном счете, может привести к формированию государства, как только «критическая масса власти»138 будет достигнута (например, приход к власти талибов).
Таким образом, с учетом всего вышесказанного, понятие «варлордов» включает в себя следующие аспекты: 1. он признан как легитимный и вероятно даже харизматический военный лидер, потому он способен оказывать важные услуги: руководство и координация, снабжение и транспортировка и другие, включая установление и ведение международных отношений, тем самым подчиняя себе полевых командиров и других командующих военными группировками; 2. он должен периодически вести успешные военные действия, чтобы поддержать свою легитимность и оправдать свою роль и статус; 3. он имеет полный и автономный контроль над военной силой, которую он может использовать по желанию; 4. он осуществляет политическую власть над частью территории государства, где центральная власть или разрушена или слаба; 5. он применяет силу, чтобы поддержать свою власть, что сказывается на том, что он обладает недостаточной политической легитимностью или она вовсе отсутствует; 6. он показывает неопатримониальный подход к государству там, где он управляет. Вследствие этого на это территории наблюдается слабая институ-ционализация или она вовсе отсутствует; 8. он заинтересован, прежде всего, в собственной выгоде и не борется за высшее дело, хотя может заявлять, что представляет местные или сектантские, религиозные интересы; 9. он не заинтересован в изменении природы государства, которое он пытается свергнуть или заменить, если он вообще заинтересован в захвате государства.
Подводя итоги, надо сказать, что независимо от подхода, «неудавшиеся государства» обладают рядом характерных признаков: потерей политического контроля над собственной территорией, отсутствием монополии на насилие и средства принуждения, институциональной и инфраструктурной слабостью, невыполнением своих базовых функций и плохим снабжением населения политическими товарами, расширением политического и сужением легального экономического пространств, а также недееспособностью на международной арене. Рост числа «неудавшихся государства» не является признаком заката национальных государств, а скорее выражение отсутствия условий возможности, которая сделала учреждение современных государств возможным в Европе. Государственный крах может приобретать разные формы, вытекать или являться следствием разного рода событий. Все причины и катализаторы политической нестабильности и государственного краха можно свести также к четырем типам: революционные и этнические войны, неблагоприятные изменения политического режима и случаи геноцида/политицида. Установлено, что наибольшее влияние на вероятность государственного краха оказывает тип политического режима.
Процессы политической фрагментации в Афганистане в 1992- 2009 гг.
К концу 1980-х гг. в приграничных с Афганистаном районах Пакистана сосредоточилось большое количество афганских оппозиционных организаций и групп численностью бойцов около 5 тыс. человек. Помимо ИПА и ИОА в Пакистане были созданы: «Движение исламской революции Афганистана» (ДИ-РА) (М. Н. Мухаммади), отколовшаяся от ИПА фракция Юнуса Халеса (ИПА Ю. Халеса) и «Национальный фронт спасения Афганистана» (НФСА) (С. Мод-жаддиди), который прибыл в Пакистан после расстрела своей семьи. В январе 1980 г. было объявлено о создании шестой организации — «Национального исламского фронта Афганистана» (НИФА) под руководством С. А. Гилани. Все попытки объединить их в рамках одной организации оказывались тщетными. Только в мае 1985 г. фундаменталистские и традиционалистские организации объединились в рамках единой организации, так называемой «Пешаварской семерки» («Исламский союза моджахедов Афганистана» (ИСМА-7)). В таком виде альянс и просуществовал вплоть до подписания Женевских соглашений по Афганистану. Неудача попыток объединения оппозиции объясняется не только соперничеством и меркантилизмом ее лидеров, но разными целями, разной природой и социальной базы этих организаций (см. приложение № 2).
Вопрос о будущем Афганистана для группировок оппозиции оставался остро дискуссионным. Если фундаменталисты считали наиболее верным установление исламской модели государства, разной степени радикальности, то традиционалистская оппозиция, в основном, выступала за варианты реставрации монархии и традиционной для Афганистана политической, трайбалистской системы. Помимо суннитской оппозиции существовала и шиитская, ориентированная на Иран и иранскую модель исламского государства. Линию раздела можно также провести и по этническому Признаку (пуштунская и непуштунская оппозиция), хотя он стал играть ключевую роль ближе концу 1980-х гг., достигнув своего пика в 1990-х гг. Существовали также леворадикальные и маоистские группировки ориентированные на Китай, но их роль была не велика. Кроме того, существовала разность интересов разных категорий оппозиции. Неорганизованная афганская оппозиция, представленная в основном криминализированными элементами (мародеры, бандиты специализировавшихся на захвате проходивших грузов и караванов) и представителями нелегальной экономики или так называемыми «предпринимателями конфликта», специализировавшимися на поставках оружия, контрабандных товаров, транспортировке наркотиков. Эта категория оппозиции была заинтересована в продолжении войны и постепенном сползании государства к хаосу. Организованная оппозиция в целом была заинтересована в прекращении войны путем силового уничтожения режима НДПА. Наряду с соперничеством между группировками и различий между традиционалистами и фундаменталистами, уже к концу 1980-х гг. стало наблюдаться некоторое сращивание между политическим крылом оппозиции и «предпринимателями конфликта». Все большую автономность получали местные командующие или полевые командиры, которые представляли собой «второй эшелон» оппозиции и, в отличие от лидеров группировок, имели гораздо меньшее влиянии, хотя и проводили львиную долю времени на территории Афганистана в непосредственных боевых столкновениях с советскими войсками и правительственной армией. Естественно, это вызвало с их стороны некую зависть и стремление получить большую автономность и власть, что, кстати, проявлялось и со стороны местных командующих правительственной армии. Автономности полевых командиров существенно способствовало решение руководства ИСМА в соответствии, с которым для оптимизации действий вооруженных отрядов моджахедов они стали получать оружие и снаряжение напрямую минуя пакистанских военных и штабы организаций, входящих в ИСМА. Также началось формирование региональных центров силы, имеющих конфессионально-этническую окраску, например, создание А. Ш. Масудом в северных провинциях страны коалиционного «Совета Севера».
Таким образом, власть постепенно переходила из центра на периферию, и центр терял контроль над своими агентами. Причем, это касалось как центральной власти, так и оппозиции, хотя к ней подобная характеристика неприменима в полной степени, поскольку афганская исламская оппозиция не представляла государство и вообще была слабо институционализирована, особенно ее традиционалистское крыло. К концу 1980-х гг. государство, без учета иностранной помощи, оказалось не способно выполнять хотя бы в минимальном объеме наиболее важные функции, а традиционные институты были либо разрушены войной, либо не заинтересованы в сохранении государства в существовавших на тот момент форме и состоянии. К середине 1991 г. правительство Наджибуллы контролировало не более 10 % территории Афганистана. 29 апреля 1992 г. моджахеды взяли Кабул, и режим Наджибуллы пал. Столица была поделена на зоны влияния: северо-западная и центральная часть Кабула отошла к Масуду, юго-запад города контролировали отряды ПИЕА во главе с Мазари, столичный аэропорт заняли отряды Дустума, а в южных пригородах закрепился Хекматияр. ИСМА провозгласил создание «Исламского государства Афганистан» (ИГА), были сформированы новые органы власти: «Совет джихада» (законодательный орган) в составе лидеров крупнейших группировок моджахедов; «Руководящий совет» (исполнительный орган). Продолжали действовать «Совет полевых командиров» и «Наблюдательный совет». Проблема состояла в том, что эти органы не имели четкой иерархии, их функции были слабо регла-. ментированы, поэтому часто дублировали друг друга.
Уже осенью 1992 г между моджахедами начались масштабные боевые действия, которые носили явно этнический характер. В такой ситуации Раббани отказался передать полномочия президента следующему кандидату и в декабре 1992 г. «Совет особо уполномоченных и компетентных» из 1335 делегатов, бойкотированный лидерами большинства группировок, продлил полномочия Раббани на полтора года. В итоге, в глазах многих моджахедов Раббани оказался нелегитимным президентом.195 По мнению Ахмеда Рашида, одной из главных причин начала гражданской войны 1990-х гг. стало то, что «Кабул попал не в руки хорошо вооруженных и вечно ссорящихся пуштунских партий из Пешавара, а под контроль лучше организованных и обладающих единым командованием таджиков Бурхануддина Раббани и его главнокомандующего, Ахмад Шаха Масуда, и узбеков севера, руководимых генералом Рашидом Дустумом.
Варлорджизм и процессы политической фрагментации в Афганистане
Одной из особенностей «неудавшегося государства» в Афганистане является «варлорджизм», выражающийся во фрагментации государственной власти, функций и военной силы между множеством негосударственных военно-политических акторов. В Афганистане наблюдаются все типы и виды «вар-лорджизма». С определенной долей условности «варлорджизм» в Афганистане существовал всегда. Местные вожди племен, главы влиятельных семей и кланов и просто полевые командиры всегда лучше обеспечивали безопасность и поставку «политических товаров» для своих клиентов и обладали большой автономией по отношению к центральной власти. Современный афганский «варлорджизм» берет свое начало в конце 1980-х гг., когда местные командующие опозиции и правительственных войск стали получать все больше автономии от политического руководства, и имеет два этапа развития, в ходе которых он переживал стадии ускоренного роста и снижения, а потом постепенного включения в деятельность государства: 1. начало 1990-х гг. - 1996 г.; 2. постталибский период с осени 2001 г. и по настоящее время.
После Саурской революции, непродуманная аграрная политика НДПА привела к тому, что сельские районы Афганистана стали базой афганской исламской оппозиции. Первые вооруженные группы появились в 1978-1979 гг. именно в сельской местности. Снижение контроля центрального правительства, прежде всего с точки зрения обеспечения безопасности, привело к распространению бандитизма. Сельская местность начала наводняться оружием, сначала за счет оружия и боеприпасов, импортировавшихся для нужд оппозиции из Пакистана, а также за счет потерь армии/полиции и дезертирства, а потом, когда в 1980 г. США и многие другие страны начали поддержку афганской оппозиции, за счет поставок из заграницы. По образному выражению А. Джиустоззи, к началу 1980-х гг. «струйка [оружие] стала наводнением»244. Поставки оружия и боеприпасов преобрели политический смысл, поскольку стороны пытались купить влияние через поставку оружия и боеприпасов. Однако, главным фактором, способствовавшим к вооружению Афганистана, особенно в сельской местности, было требование внутренней безопасности, которое выражалось в желании сельских жителей гарантировать их собственную безопасность. Появилось множество вооруженных групп ассоциировавших себя с той или иной организацией оппозиции, на практике занимавшихся в основном разбоем. В деревнях и аулах стали создаваться вооруженные ополчения, которые охраняли поселение от незнакомцев или даже от вооруженных соседей, которые пытались захватить землю или украсть скот. Лидеры оппозиции, желая расширить масштабы джихада против НДПА, а потом и против советских войск, устанавливали через систему патронажно-клиентальных отношений контакты и принимали под свой контроль командующих местных отрядов ополчения. Однако поскольку у большинства группировок афганской исламской оппозиции были слабая организационная структура и относительно небольшое количество бойцов подчиненных напрямую, возможно за исключением ИПА ИОА, у местных командующих была высокая степень автономии. Этому также способствовала неразвитость систем коммуникации в Афганистане и сложность географического рельефа, что затрудняло или делало практически невозможным переброску больших группировок войск. Местные командующие использовали это для того, чтобы безнаказанно дрейфовать между различными группировками моджахедов и Правительством, получая тем самым рычаги управления поставками оружия и боеприпасов в обмен на лояльность. Понимая безрезультативность вооруженной борьбы с оппозицией, Правительство поменяло тактику, начав с 1987 г. бороться оппозицией их собственными методами. Были в разы увеличена помощь в формировании сельских ополчений, которые были часто трудно отличить от группировок оппозиции. Фактически эти народные ополчения были наняты на работу, и им была передана функция обеспечения безопасности и правопорядка на подконтрольной территории. Постепенно Правительству удалось создать и модернизировать многие ополчения до статуса регулярных армейских соединений. Эта политика сопровождалась предоставлением местным военным командующим достаточно большой автономии, и постепенно Правительство столкнулось той же самой проблемой, что и оппозиция. Также постепенно произошло слияние прежних командующих ополчением и их структур с региональными командующими регулярных правительственных сил безопасности и армии, особенно это наблюдалось на севере Афганистана. Например, генерал Достум командовал не только 53-й дивизией правительственных войск, состоящей из узбеков, но и контролировал все вооруженные силы, полицию и подразделения безопасности в пределах его зоны ответственности. Таким образом, перед коллапсом афганского государства в 1992 г., военные командующие, выступавшие как на стороне Правительства, так и на стороне оппозиции, увеличили свою власть, влияние и автономию на столько, что это стало походить на некую форму нео-феодализма. После падения режима Наджибуллы, регулярная армия распалась, прекратила свое существование как единое целое за несколько месяцев, техника и вооружение перешли в руки региональных командующих, которые являлись политическими патронами для местных командующих, началось создание частных армий и сил безопасности. Таким образом, происходила фрагментация военной силы, а поскольку поставки оружия, безопасность населения имели четкий политический аспект, то и фрагментация политической власти. То есть, как только местный командующий приобретал военную мощь способную обеспечить относительную безопасность населения и безопасность поставок оружия, провоза грузов и т. д., он автоматически получал политическую легитимность. Помимо всего прочего, росту «варлорджиз-ма» способствовал ряд факторов. Во-первых, характер афганского конфликта значительно изменился, он приобрел явно этнополитический характер. Во-вторых, объемы иностранной помощи поступавшей в Афганистан, как афганской оппозиции, так и режиму НДПА, были существенно сокращены или поступление иностранной помощи прекратилось вовсе. В-третьих, после падения режима Наджибуллы, большое количество правительственных чиновников и командующих силовых структур и армии оказались без средств существования, что толкнуло их на создание собственных структур власти в доступных для них пределах.
Начался период «хищнического» первичного (по отношению к «сиротским» варлордам вышедшим из среды армии, силовых структур) и вторичного (для движения исламской оппозиции) «варлорджизма». Появились тысячи мелких негосударственных военно-политических акторов. Среди этой массы можно было назвать только несколько человек занимавших более менее крупную территорию, сумевших поставить под контроль или поглотить более мелких военно-политических акторов и стремившихся создать свое «прото-государственное» образование. Через сеть местных командующих (клиентов и вассалов) крупный «варлорд» мог управлять обширными территориями. Однако в пределах этой области доминирующий «варлорд» контролировал далеко не все поселения и не всех местных командующих, зона его ответственности, чаще все представляла совокупность диссперсно распространенных центров власти, концентрация которых увеличивалась ближе к центру или ключевым районам, например, транспортным коммуникациям, районам культивирования опиумного мака или месторождениям полезных ископаемых. Одним из факторов способствовавшим возвышению одних «варлордов» над другими, были тесные связи с соседними государствами (Исмаил Хан с Ираном, Рашид Дустум с Узбекистаном и т. д.). Кроме того, важное значение имела харизма и способность командующего заключать союзы, быть политически гибким.
