Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Генезис вымысла: мифология и литература - философия и история стр. 9
1. Вымысел и мифология стр. 9
2. Мифология и история стр. 12
3. От «логики мифа» к «логике вымысла» стр. 18
Глава 2. Проблема вымысла и онтологический аспект референции стр. 31
1. Логический статус вымышленных объектов стр. 32
2. От классической семантики к онтологической нейтральности референции стр. 47
3. Неклассические логики в контексте проблемы вымысла стр. 58
Глава 3. Язык и «фиктивная онтология» стр. 64
1. Автореференциальность литературы как эффект онтологической нейтральности референции стр. 64
2. Гносеологическое измерение вымысла стр. 82
3. Статус вымышленной реальности: имитация и симуляция стр. 90
4. Предикация, топология и хронология в вымысле стр. 109
Заключение стр. 119
Библиографический список стр. 123
- Вымысел и мифология
- Мифология и история
- Логический статус вымышленных объектов
- Автореференциальность литературы как эффект онтологической нейтральности референции
Введение к работе
Актуальность исследования прежде всего, обуславливается современной постановкой проблемы критериев знания. Характерной чертой философского дискурса нашего времени стало смещение исследовательских акцентов с естественнонаучного знания на знание гуманитарное. Философия в наши дни демонстрирует повышенный интерес к проблематике фиктивных дискурсов, роли идеологии и неомифов в формировании картины мира современности, полагая их, в том числе, в качестве основания для самой науки. Одновременное развитие таких явлений, как виртуальная реальность, кибертекст, интернет-культура особым образом влияют на социальность, на процессы познания и коммуникации, указывая на взаимное проникновение таких феноменов как «текст» и «реальность». Постиндустриальное производство во многом направлено на моделирование «видимостей», особое значение для социальных процессов обретают дискурсивные явления, признаваемые в качестве критериев общественного развития и устройства реальности. Понятие о реальности уже не совпадает с традиционным пониманием её воплощения в совокупности эмпирических фактов и предметов, находящихся в области восприятия индивидуума. Особое значение в наши дни приобрели технологии, направленные на создание «виртуальных миров», заменяющие естественное и непосредственное восприятие мира нахождением вне его привычных границ, преодолением пространственных и временных рамок, выходом за рамки своей собственной телесности. Построение такого рода «иллюзорных опытов бытия» базируется на компьютерных технологиях, заменяющих естественные процессы формирования событий системой цифровых кодов. Данные практики, безусловно, основаны на потребности расширения опыта познания, преодоления эмпирических факторов, которые, казалось бы, влияют на его возможности. Такое положение дел требует более пристального изучения природы вымысла, иллюзии, фиктивных реальностей, обращения к их гносеологическому значению. Вымысел как практика познания существует тысячелетия, формируя культурные традиции и играя непосредственную роль в сфере коммуникации. Мы не преследуем цели - найти некое ультрасовременное видение проблемы вымысла, прежде всего - имеет смысл обобщить существующие позиции относительно воображаемых миров, с целью прояснения онтологического статуса и гносеологического значения последних. Вопрос об онтологическом статусе фиктивной реальности обнаруживает свою зависимость от понимания природы референции и обусловленности её экстралингвистическими факторами. В этом плане сама референция может быть представлена не как соответствие знака внешнему объекту мира, а как отождествление семиотической единицы с условиями её использования в пределах релевантных критериев употребления языковых выражений.
Вымысел (вместе с сопутствующими феноменами - воображение, виртуальность, фантазм, неподлинность и др.) в качестве исследовательской области, на наш взгляд, до последнего времени недостаточно актуализировался как некоторая целостность и обсуждался преимущественно в связи с различными аспектами теории познания, аспект референции, кроме прочего-, предназначен обеспечить высокую степень общности проводимого анализа. В связи с этим, прикладной вектор нашего исследования ориентирован в перспективе на разработку теорий современных (прежде всего - виртуальных) способов коммуникации, и как следствие - на разработку методологии построения имитационных и симулятивных моделей реальности в самых различных сферах: от идеологического дискурса, до высокотехнологических форм искусства.
Теоретические источники, конкретно-научный материал и степень разработанности темы исследования Теоретической основой диссертационной работы, в значительной степени, выступает аналитико-философская традиция. Данное направление, начавшееся с классических работ Г. Фреге, Б. Рассела, Дж. Мура, Л. Витгенштейна, не замкнуто в себе, а открыто новым темам. Развитие традиции и новые горизонты исследований демонстрируют работы Р. Карнапа, К. Гёделя, А. Тарского, Я. Лукасевича, Ст. Лесневского, А. Чёрча, К. Льюиса, С.А. Крипке, Г.Х. фон Вригта, Я. Хинтикки, У. ван. О. Куайна, Н. Гудмана, Г. Кюнга, У. Селларса, К.-О. Апселя, Д. Фоллесдала, Э.Тугендхата и др., среди отечественных авторов отметим работы Е.Д. Смирновой, В.Л. Васюкова, М. Лебедева, А. Черняка. В рамках аналитической философии особого упоминания требует ряд авторов, озвучивших проблему логической природы вымышленного дискурса. Это направление заявило о себе в 50-х годах XX в., к нему относятся Б. Миллер, Д. Льюиз, Г.-Н. Кастанеда, Дж. Серль, чьи исследования в первую очередь определили цели и задачи нашей работы. Постановка традиционного для аналитической философии вопроса о природе и принципах референции в контексте феномена вымысла, привела к рассмотрению экстралингвистических факторов, влияющих на природу референции. Разделение референции и денотации, рассматриваемое, в частности, в работах У. Эко, позволило обозначить роль концепции языка для анализа вымышленных контекстов. Такого рода современные формы анализа фиктивных дискурсов содержатся в работах столь различных по своим философским взглядам авторов как, например, Н. Гудмен и Ц. Тодоров.
Для любого исследования философского характера немаловажен общий контекст, в который встраиваются рассуждения, даже если этот контекст не проявлен в полной мере. Следует оговорить, что близкая нашему исследованию тема учения И. Канта о продуктивной способности воображения (Einbildungskraft), в силу самостоятельности вопроса и активной его проработанности в философской литературе (Ф. Федье, Ю. Бородай), лишь упоминается в тексте работы. Но именно кантово различение воображения репродуктивного и продуктивного является корневым для выявления имитационного и симулятивного статуса «фиктивной онтологии».
Отношение знака и значения, формирование смысла и понимания обсуждались в рамках целого ряда теоретических течений XX века. В данной работе анализируются работы представителей структурализма - Р. Барта, К. Леви - Стросса, М. Элиаде, постструктурализма - М. Фуко, Б. Кассен, семиологии - Ж. Лакана, С. Жижека, постмодернизма - Ж. Бодрийара. Особое значение имеет разработка этими авторами природы мифологического дискурса, ставшая основой рассмотрения генезиса художественного вымысла в рамках трансформации мифологического знания. Для создания полноценного исследования представляется необходимым учитывать наследие таких представителей художественной творчества, как Л. Кэролл, Х.Л. Борхес, Г.Г. Маркес, X. Кортасар, Ф. Кафка и др., которые совершенно особым образом повлияли на современное мировоззрение, кроме прочего, продемонстрировав важную роль художественного вымысла в раскрытии тайны бытия.
Среди отечественных авторов отметим работы Г.В. Гриненко, Э.Я. Голосовкера, Д.В. Шмелева, СВ. Хоружия, В. Руднева, СИ. Орехова, Мартшпина Н.И. и др., .открывающие различные аспекты предмета нашего исследования. Научные концепции, публикации и педагогическая деятельность представителей уральской философской школы: Д.В. Пивоваров (проблема идеального), В.В. Ким (язьж науки), Л.А. Закс (феномен художественной реальности), Л.М. Андрюхина (стиль научного мышления), Д.В. Анкин (семиотика философии), СА. Азаренко (топология языка), СА. Никитин (философия риторики) и др. - послужили для диссертанта средой формирования интересов, повлияли на характер исследования и, в силу богатства и разнообразия, открыли широкое поле перспектив для дальнейших теоретических поисков.
Вымысел и мифология
Подобно тому, как это делает Фуко в работе «История безумия в классическую эпоху», мы можем задать себе вопрос о том, каким образом в принципе возможен дискурс о вымысле.
Полагая возможным анализ вымысла с позиции разделения воображаемого и реального, мы определяемся в том, что историческая наука своим возникновением явила факт такой дифференциации, претендуя на дискурс исключительно реального. Суть научного (или исторического) рассмотрения феномена вымысла будет заключаться в исходном положении об его противоречии реальным фактам. Но возможен и другой путь, который заключается в незнании о существовании такой оппозиции. Следует признать, что вымысел мог существовать до того, как возникло его противопоставление фактам реальности. Точкой отсчета может служить синкретизм мифологии, где оппозиция воображаемого и реального не была актуальна.
Отличительной чертой мифологии является её обращение к области сакрального. Само по себе это пространство референции для агентов мифологического дискурса наделяется более значимым онтологическим статусом, нежели «профанная действительность», вместе с тем, принятие существования данного сверхъестественного пространства через ритуальные практики существенным образом влияет на повседневность. Безусловно, статус вымысла в рамках мифа радикально отличается от его роли в контексте познания. Вместе с тем, миф выполняет известные гносеологические функции, и нередко рассматривается в качестве метаязыковой конструкции, первичной по отношению к научному языку. Такая позиция приемлема не только в хронологическом ключе, т.е. для архаичного мифа, но и для современных форм мифологического сознания (Р. Барт).
Такая трактовка мифа позволяет описывать эвристическую роль вымысла, как принципиального элемента данного дискурса. Традиционной является позиция, согласно которой миф являет собой форму познания, предшествующую религии и науке. Миф содержит описание мира, раскрытие его закономерностей, телеологических основ бытия и его истоков. Но данное содержание мифологического является лишь первоначальным уровнем проблемы. Миф может рассматриваться как система смысла, то есть как такой культурный компонент, который ответственен за воспроизводство схем понимания и коммуникации. В данном случае мы можем говорить о мифе, как о традиции познания, сопоставляя его в этом отношении, скажем, с наукой.
Вместе с тем, принцип любого мифа предполагает объяснение устройства мира не с позиции «видимых», т.е. реальных объектов, следовательно, именно вымышленные персонажи и положения дел находится в основе мифологического сюжета. Вместе с тем, в архаичном обществе существует установка относительно истинности мифа, несмотря на фантасмагорическую сверхъестественность его сюжетов, тогда как современность демонстрирует отнесение воображаемого (как неестественного) к сфере фикции, т.е. априори неистинного. Ответ на вопрос о том, является ли вымысел неотъемлемой чертой мифологического, на наш взгляд, не требует досконального изучения всех существующих текстов, воспроизводящих мифологическое наследие. Принцип устройства мифа, такой, каким мы его здесь представили, предполагает объяснение устройства мира и его изучения не с позиции видимых или реальных объектов, следовательно, именно вымыпшенный сюжет или персонаж, или обстоятельство обязательно находится в основе мифологического сюжета. Вместе с тем, внутри мифа может и не производиться, а, скорее всего, и не должно производиться разделение сюжетов по принципу реальности.
Приведем определение мифа, которое делает М. Элиаде в книге «Аспекты мифа»: «Миф рассказывает, каким образом реальность, благодаря подвигам сверхъестественных существ, достигла своего воплощения и осуществления, будь то всеобъемлющая реальность, космос или только её фрагмент: остров, растительный мир, человеческое поведение или государственное установление»1. Миф обращается к некоторому положению дел, как к следствию определенных событий, указывает на причинность, тем самым он формулирует закономерность в устройстве мира. Миф имплицирует определенные следствия из определенных условий, руководствуясь особыми принципами. В определенном смысле такие же функции мы можем приписать науке. Однако, роль сверхъестественных факторов, которую М.Элиаде, к примеру, считает необходимой, указывает на принципиальные различия. Само участие вымысла в процессе объяснения оснований реальности, противопоставляет миф науке. Возникновение оппозиции может быть проявлением претензии науки на роль метаязыка по отношению к мифу, заключающиеся в попытке объяснить чего именно не хватает в системе обозначения мифа для возможности демонстрации закономерностей мироустройства без привлечения сверхъестественных факторов. В этой претензии содержится требование корреспонденции, соотношения знаков с реальными основаниями, содержащимися в предметах действительности.
Мифология и история
На данном этапе следует проанализировать происхождение оппозиции истинных и вымышленных сюжетов. Динамика отношения к воображаемому представлена в постструктуралистски ориентированной концепции Б. Кассен, изложенной в работе «Эффект Софистики». Появление литературы в данной концепции связывается с трансформацией научной парадигмы от философских ценностей «первой софистики» к историческому знанию. Данный подход описывает процесс возникновения и характер оппозиции истинного и воображаемого. Сама проблема связывается с тем онтологическим узусом языка, который привнесен Аристотелем и заключен в том, что: «Философский механизм, тогда же вступивший в права, состоит в отношениях дополнительности с решением о значении: дело уже не в том, как добиться саморегуляции языка, но в том, как обеспечить, чтобы только мир, реальность, феномены - они и ничто кроме них, какова бы ни была их сложность или сложность их простоты, - чтобы только они находили путь в слово» . Феномен вымысла становится промежуточным состоянием между фактом и не-фактом, в этом он не принадлежит онтологическому правилу языка, рождая правдоподобное, но не реальное. Для обозначения того феномена, который соответствует нынешнему пониманию литературы или художественного вымысла, вводится термин «plasma». Он являет собой трансформированную форму pseudos, то есть ложного построения, но, в отличие от последнего, демиургическая природа plasma в эллинском понимании уводит его за грань истинности и лжи. Кассен указывает, что история, как исследование фактов не сразу обрела именно такой статус, только: «Сейчас в основе её определения - равноценность или слияние понятий истинного и реального, истинного и фактического (достоверность)»3. В этом плане: «Она оказывается на месте, философии -единственной и последней хозяйкой истины»4. В представленной нами трактовке познание имеет дело именно с историей, то есть с тем, что соответствует фактическому, а значит, истинно. В таком случае, познание воссоздает некоторое реальное положение дел, но статус реального факт обретает только в момент его свершения, значит, познание может иметь дело только с состоявшимися фактами, что и является «реальным материалом». Б.Кассен указывает на то, что традиция софистики противоположна пониманию именно истории, как содержанию смысла истинного. Ссылаясь на Филострата, Б.Кассен указывает на тот факт, что именно plasma, как намерение возвышения исторического воспринималось за счет своего «если бы» как то, что правдоподобно, а, следовательно, истинно. Ценность «plasma» в независимости от эмпирических, а значит, мнимых, условий. Собственная ценность plasma в построении модальности, в соответствии с которой творится некоторый мир, а история лишь продуцирует бессмыслицу, пересказывая состоявшиеся факты, не создавая тем самым никаких новых смыслов. История для софиста - это обращение к частному, тогда как истинность философии в отношении с общим. Именно тот факт, что сменившееся поколение историков обвинило то, что сейчас называется литературой в недостоверности - pseudos, спровоцировало смещение акцентов от философии как носительницы истины к истории.
Очевидно, что эллинская философия обусловлена мифологией Обратимся к одному из примеров такого подобия. М.Элиаде приводит различие, существующее в обществах, где миф еще жив относительно мифов «истинных сказаний» и мифов «вымышленных сказаний». Различие это определяется следующим образом: «В «сказаниях истинных» мы имеем дело с явлениями . сакральными и сверхъестественными; в «сказаниях вымышленных», напротив- с содержанием светским»5. К истинным сказаниям относятся, прежде всего, повествования о сотворении мира, которые ни в какой степени не могут рассматриваться как сказания о чем-то очевидном или доступном. Решающую роль в сотворении мира играют сверхъестественные существа, что придает данным повествованиям сакральный смысл. Само представление об истинности и употребление термина «истинное» имеет в данном контексте, и это очевидно, расхождение с понятием истины-соответствия. Видимое и профанное не может быть предметом истинного содержания мифа в той связи, что не затрагивает формирование принципов мироустройства. Вместе с тем, такое значение мифологических сюжетов нисколько не исключает непосредственное влияние сакрального сюжета на реальную действительность, миф провозглашает тот факт, что реальное, видимое, действительное, организовано тем или иным образом вследствие определенных чудес.
Можно сказать, что построение истинного мифа предвосхищает Платоновские идеи, его представление о мире видимом как отражения истинного мира, вместе с тем демонстрирует возможность декларирования другой истинности как критерия для формирования суждений о мире. Начало философских учений обнаруживается в переходе на иной уровень понимания проблематики первооснов, который заключен не в истории богов, а в поиске абсолютного начала, в этот момент зарождается онтология. Однако, вместе с тем: «Физика и метафизика греков развертывает некоторые темы из мифологического мышления: важность .начала; существенное и основополагающее предшествует человеческому существованию; решающая роль памяти и т.д. Философская мысль использует и продолжает мифологическое видение космической реальности и человеческого существования»6. Для нас важным в этом случае является тот момент, что философия не исключает элемент воображения из познавательной парадигмы, она. Воображение как элемент познания исчезает именно в тот момент, когда мифологическое мировоззрение вытесняется историческим. В этом контексте обнаруживается сходство позиций М.Элиаде и Б.Кассен. Б.Кассен иллюстрирует тот факт, что именно появление истории порождает дихотомию history / story, сам прецедент различения художественного вымысла и исторической науки. Вместе с тем, сам художественный вымысел, как plasma, появляется как следствие демистификации мифического познания, и приводит к потере значения воображаемого исключительно для соблюдения ритуалов. Изначально, как на это указывает Б. Кассен, термин mythos в Поэтике Аристотеля обозначает фабулу трагедии или комедии, олицетворяя свойство их «правдоподобия», которое сам Аристотель выделяет в качестве принципиально более ценного по сравнению со свойством правдивости исторического изложения. Это суждение связано с утверждением ЯЗ. Голосовкера о том, что для эллинов эстетика имела черты онтологии. Возвышенный характер поэзии определен возможностью говорить об общем, а не о частном. Данное представление трансформируется в дальнейшем в признание того, что поэзия не является ни истинным ни правдоподобным, mythos олицетворяет собой сферу ложного, сферу обманов и иллюзий, теряя свойство обращенности к общему и к началам. Это как раз то, что с позиции «презрения историка» представляет собой миф, ниспровергнутый до художественного вымысла. Такого рода переход соответствует смене познавательной парадигмы. Подчеркивается тот момент, что ничто в такой мере не противоречило исторической традиции, как фактор воображения внутри мифа. Роль воображаемого в познании - вот тот объект, который в конечном итоге становится поводом определения критерия для возвышенности или первостепенности. Это характеризует статус дискурса, уместность того или иного критерия для языка. Именно появление на первом плане исторического знания, по всей видимости, меняет и концепцию истины, и значение суждений о мире в целом. Современное состояние проблемы сопряжено с трансформацией понимания, в том числе исторического знания. Позиция исторического презрения также теряет свои основания вместе с утверждением Р.Барта о том, что исторический дискурс является подтасованным перформативным дискурсом, а факт представляет собой лингвистическую экзистенцию.
Логический статус вымышленных объектов
Для того чтобы рассмотреть существующие позиции относительно вымышленного или фиктивного референта и проблемы референции в целом, следует представить некоторое общеупотребительное понимание данного термина. Указав на возможность существования различных точек зрения в рамках данной темы, сейчас мы можем рассмотреть оппозиционные концепции касательно конкретных вопросов, дабы представить определенную историю проблемы и обосновать ряд дальнейших интерпретаций.
В философии XX века проблеме вымысла уделялось большое внимание, трудности, связанные с определением логического статуса вымышленных объектов, анализировались в рамках рассмотрения общих проблем референции. Референция, согласно традиционной позиции, может определяться как отношение между знаком и вещью предметного мира.
Уже на данном этапе обнаруживается её возможная многозначность. Речь идет не об объекте, а об отношении, притом природа этого отношения является одновременно и принципом понимания и условием восприятия. В этом отношении находится основа познания, демонстрируется различие нас и внешнего мира, наших слов и предметов. Референция, понятая как указание, указание на предмет и именование его, представляет нам указующего, как не имеющего желания обманывать субъекта, который сам полагает, что называет именно то, что он видит, и на что он указывает. Исходя из этого положения, принцип референции не может рассматриваться независимо от данного субъекта, хотя бы на том основании, что его «заблуждение» может быть массовым. В терминологии, введенной Б.Расселом, объекты (референты), выражаются в языке посредством определенных дескрипций и собственных имен, которые собственно и являются символами, то есть, называют референт. К числу референтов могут быть отнесены как минимум все. объекты действительного мира, то есть существующие объекты. Существует убеждение в том, что «Чтобы нечто предицировать относительно объектов мира, необходимо располагать возможностью референции на эти объекты»21. Согласно этой позиции, организация суждений, взаимозависимость понятий, их структура выражается в уподоблении схем языка схемам мира. В данном случае не затрагивается вопрос семантики, речь идет о том, что мир описывается и организуется в языке при . помощи структуры предикации, возможность референции позволяет указывать на те объекты, между которыми, как полагается, существует связь в мире..
Другая позиция, которая развивается в рамках философии языка, заключается в том, что достаточными условиями существования референции могут считаться коммуникативная среда, а также - существование структуры языка, предполагающей референциальную часть. Примечательным на наш взгляд является то, что к такого рода минимальным условиям не относится какой-либо характер действительности. Собственно наличие мира, в таком случае, как минимум второстепенно. Суть различия данных подходов заключается в определении того, задаются ли принципы языка условиями окружающего мира, либо мир описывается некоторым образом вследствие заданной структуры языка.
Закономерным является положение о том, что проблема референции имеет непосредственное отношение к проблеме отношения языка с миром. Статус мира (единственно реальный или один из возможных), а в конечном итоге и статус конкретного объекта определяет и статус суждений о нем. Это приводит нас обратно к более частному вопросу, который и может быть отправной точкой исследования. Он и формулирует отношение проблемы референции к проблеме вымысла, а также определяет, что позиция принятая относительно значения референции будет теоретической основой для понимания логического статуса воображаемых объектов.
Данный вопрос заключается в том, что существует имя или дескрипция, которая указывает на нечто (что следует из того, что все понимают, о чем идет речь), чего не существует. Вопрос существования референта на самом деле в конечном итоге зависит от того, какую роль онтологические требования играют в данной познавательной системе. Вопрос о референции влечет за собой вопрос об истинности суждений, который в этой связи, может быть зависим в том числе от внеязыковых факторов. В определенном контексте вопрос онтологии, то есть существования того или иного объекта может решаться посредством истинностного значения предложения. Семантические характеристики предложения в таком случае становятся определяющими для объектов мира. В результате вопрос может в одном случае относится к природе истины, в другом случае (в отношении эмпиризма)- к природе и критериям опыта.
В рамках аналитической философии разрешение вопроса связано с обсуждением онтологической обусловленности референции, что, в свою очередь, предполагает поиск критериев для определения логического статуса суждений о вымышленных обстоятельствах. Вопрос существования референта, как элемента мира, позволяющий идентифицировать определенным образом некоторый сюжет, в конечном итоге зависит от того, какую роль онтологические требования играют в данной познавательной системе. Подразумевая под онтологией совокупность объектов, существование которых предполагается теорией, нами признается необходимость рассмотрения критериев существования, значимых для первой и второй позиции. Первая определяется как реализм, который предполагает независимость описываемого мира от его репрезентаций, наличие объективной истинности и допущение лишь одной правильной версии описания мира, корреспондирующей отношения его объектов. Такой подход приемлем, прежде всего, для мира эмпирических объектов, относительно свойств которых имеются устойчивые конвенции. Сложность определения возникает при рассмотрении референциальной связи имен языка и несуществующих в действительности объектов. В данном случае существует версия описания мира, но отсутствует сам мир как эмпирическая данность. Частным проявлением реализма в логике может быть рассмотрение При рассмотрении вымысла как совокупности теоретических объектов познания, то есть объектов, не являющихся чувственно воспринимаемыми, не обнаруживаемых в действительности. Возможность такого рода классификации обусловлена признанием того факта, что область предметов познания шире области предметов действительности. Предметы действительности представляют собой совокупность эмпирических объектов познания, однако, далеко не все термины языка или имена соответствуют эмпирически наблюдаемым объектам. Не все теоретические объекты познания, в свою очередь могут считаться вымышленными. Когда речь идет о теоретическом объекте, как об обобщении класса предметов, об абстракции, о приписывании предмету некоторых абсолютных свойств, мы предполагаем, что в действительности существует некоторый действительный объект, суждение о котором лишь в такой абстрагированной форме не дает нам его непосредственного восприятия. Когда же речь идет об объектах мышления, не имеющих реальных прообразов, говорится о проявлении вымысла, как некоторого творческого акта мышления.
Автореференциальность литературы как эффект онтологической нейтральности референции
Тема отношения вымысла к проблеме референции получает своё развитие не только в рамках логико-семантической проблематики аналитической философии. Очевидным является тот факт, что проблематика аналитической философии по целому ряду позиций оказывается сопряженной с более широкой проблематикой, семиотики. Исходная установка относительно логической неопределенности предложения при отсутствии референта в реальном мире, трансформируется в рассмотрение контекстов и конвенциональных систем в качестве критерия установления истинности предложения и онтологического статуса объектов. Тем самым эта проблематика включает в себя еще и коммуникативный фактор: формирование, понимание и передача смысла. Развитие аналитической теории референции, на наш взгляд, может опираться, кроме прочего, на рассмотрение роли коммуникативных процессов, проблемы передачи информации и адекватного её восприятия в рамках анализа художественных феноменов.
Подобный анализ проводится в работе А.Д. Шмелёва «Русский язык и внеязыковая действительность». В контексте анализа вымысла для нас принципиальной является та часть данного исследования, которая посвящена отношению референции и художественного текста. Подобно тому, как это делает У.Эко в трактовке связи аналитической и семиологическои проблематики, Шмелёв указывает на принципиальное различие, существующее между денотатом и референтом, которое не в полной мере понимается всеми.
В трактовке автора денотатом является внеязыковой объект, наименованием которого может служить некое выражение. Референтом, в данном случае, называется объект или множество объектов, с которым соотносится языковое выражение в конкретном высказывании, таким образом, денотат может восприниматься как регулярно относимый к данному имени объект или совокупность объектов (интенсионал), а референт называется каждый раз в каждом конкретном высказывании. Это ведет к пониманию непосредственной зависимости самого процесса референции от контекста указания на него, и в частности от того, каково было намерение указующего. В этом отношении, кажется, что постоянство связи не может гарантироваться кем-либо, помимо автора высказывания. С одной стороны, референт предельно конкретен в каждом случае его упоминания, с другой стороны, он допускает лишь условную идентичность. Вопрос в конечном итоге трансформируется в проблему приоритетной значимости агента рассуждения по отношению к предмету рассуждения в рамках построения референциальной связи, в проблему принципиальной неэлиминируемости агента рассуждения на семантическом уровне анализа.
В связи с этим А. Д. Шмелев подвергает анализу регулярность отношений текста и некоторой предметной области в контексте коммуникативного процесса. Решение, которое предполагается философией вымысла, заключается во введении правил указания на предмет. Таким правилом может оказаться предположение «зачина», изложенное Д.Льюизом, заключающееся в предположении особого рода действительности, в которой утверждение становится истинным.
В отношении данного правила методология анализа референциальной связи остается непроясненной в достаточной мере, учитывая что: «Никакой текст не может быть полностью эксплициден относительно всех характеристик соответствующего мира, и неясно, насколько мы вправе восполнять недостающие сведения данными, почерпнутыми из наблюдений над нашим миром»39. Позиция Д.Льюиза и Дж.Р.Серля предполагает ссылку на «притворство» гарантом адекватности восприятия сюжета, осознавая, что в художественном тексте речь якобы идет о реальном событии, мы признаем наличие организации в отношении референтов.
Проблему составляет вопрос о том, кто может судить, что является истинным в вымышленном мире художественного произведения. Решение вопроса об истинности в конечном итоге предполагает решение вопроса об отсутствующем или фиктивном референте. Роль такого рода критерия традиционно выполняет позиция автора - его намерение изложить правдоподобный сюжет. Говоря об авторе художественного текста, как о демиурге, который обладает всей полнотой власти над создаваемым текстом, мы должны определить для себя, в чем собственно заключается особенность такого рода творчества по сравнению с описанием действительных фактов.
Приписывание именно воле автора решающей позиции относительно того, с какой реальностью может быть соотнесён художественный текст, соответствует методологической установке философии вымысла. В данном случае мы можем проанализировать данную традицию с точки зрения обнаружения её возможных слабых мест. Описание действительности является изложением того, каким образом происходят события. По общепринятому мнению основным критерием для оценки такого рода описания является соответствие представлению о фактах. Всякое отклонение от такого рода требования влечёт вердикт о том, что в описании содержится ошибка, что описанный мир не соответствует миру действительному.
Документальный текст имеет дело с прошлым, которое обладает определенной степенью актуальности для всех его участников. Исходя опять же из широко распространённой точки зрения, содержание ошибок или заблуждений не меняет жанра самого повествования, которое, тем не менее, остается документом. Документ этот содержит ложные данные, то есть указывает на события, не происходившие на самом деле. Всякая ошибка такого рода не вписывается в конвенцию относительно того, что обо всём реальном следует говорить точно.
Значимость «документальных» текстов в первую очередь определяется соответствием изложенных фактов положению вещей, имевшему место «на самом деле». Сбор такого рода данных имеет как функциональное значение, некоторую утилитарную пользу, так, по всей видимости, и позволяет получить некоторое основание, относительно которого может следовать логика развития всей совокупности документов. Что является критерием для определения принадлежности документальных текстов этому жанру? Наиболее близко находится ответ о замысле автора, об его заинтересованности в создании точного описания реальных событий. Возникает автор, как персона, стремящаяся создать текст, содержание которого ни в одном из пунктов не противоречит положению вещей в данном и единственном мире, относительно реальности которого существует некоторое соглашение.
