Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Идеалы и нормы классической и неклассической рациональности С. 19
1. Проблема дефиниции рациональности С. 19
2. Эпоха классической рациональности С. 27
2.1 Идеалы рациональности в эпоху античности С. 27
2.2 Идеалы рациональности в эпоху Нового времени С. 40
3. Эпоха неклассической рациональности С. 64
3.1 Разрушение идеалов классической рациональности в начале XIX века С. 64
3.2 Формирование новых идеалов рациональности во второй половине XIX века С. 82
Выводы по первой главе С. 106
Глава II. Военно-теоретическое знание в контексте рациональности С. 112
1. Военно-теоретическое знание в контексте классической рациональности С. 112
1.1 Представления о войне в эпоху античности С. 112
1.2 Война как объект внимания философии Нового времени и возникновение военной науки С. 125
2. Военно-теоретическое знание в контексте неклассической рациональности С. 166
2.1 Отражение идеалов и норм рациональности переходного периода в представлениях о войне и военно-теоретическом знании С. 166
2.2 Роль позитивизма в военно-теоретическом знании С. 170
2.3 Война и военно-теоретическое знание в марксистско-ленинской социально-философской мысли С. 181
2.4 Война в русской религиозно-философской мысли конца XIX начала XX веков С. 191
2.5 Психология войны С. 206
2.6 Социология войны С. 215
2.7 Конфликтология С. 220
Выводы по второй главе С. 225
Заключение С. 230
Список литературы С. 234
- Проблема дефиниции рациональности
- Идеалы рациональности в эпоху Нового времени
- Разрушение идеалов классической рациональности в начале XIX века
- Отражение идеалов и норм рациональности переходного периода в представлениях о войне и военно-теоретическом знании
Введение к работе
Современное реформирование всей военной структуры России обусловлено значительными социальными изменениями. Особенностью современного реформирования является поиск наиболее прагматичных моделей разрешения возникающих противоречий, формирование военно-теоретической базы на основе современных парадигм социального теоретического и практического знания, что, по существу, вводит военное дело в «контекст рациональности».
Длительное время проблемы войны, мира и армии развивались у нас с позиций марксистско-ленинской концепции исторического процесса. Потому и совокупность теоретических знаний в этой области носила название — «Марксистско-ленинское учение о войне, мире и армии». Господствующая в общественном сознании идеология, наука и политика ориентировали военную науку и практику на обоснование и реализацию военно-насильственных вариантов классовой борьбы пролетариата, революционного перехода от капитализма к социализму, защиты социалистического Отечества от посягательств империалистических агрессоров и непримиримо-антагонистическое противоборство двух противоположных общественных систем. С позиций классово-революционной идеологии разрабатывались и пропагандировались такие фундаментально-теоретические проблемы войны как: источники и причины возникновения войн, их сущность и соотношение с политикой, классификация и социальный характер войн, а также закономерности хода, исхода войны и подготовки к ее ведению.
Вступление России в постсоветский период своей истории сопровождается существенной «переоценкой ценностей» в общественном сознании, переориентацией системы военно-научных знаний на новые философско-мировоззренческие и методологические ориентиры. Социальную обусловленность данного процесса составили: существенное изменение облика современного мира, распад СССР и новое положение России в системе межгосударственных отношений, деидеологизация международных отношений и
4 внутриполитической жизни страны, возникновение политического плюрализма в России и раскрепощение общественного сознания, признание многообразия идей, теорий и взглядов. На этом сложном, противоречивом и далеко не безболезненном фоне постепенно стали формироваться и обозначаться новые философско-мировоззренческие и методологические ориентиры теоретического анализа социальных проблем войны, мира и армии.
Одним из наиболее значимых направлений современной философской мысли является поиск философских оснований и обоснование ценности науки в рамках рациональности. Рассмотрение войны как социального явления в контексте классической и неклассической рациональности позволяет всесторонне оценить значение, выработанных в социальном знании установок, эффективность методологии военной науки, путей ее развития; выработать новые подходы к развитию военно-теоретического знания в свете современного реформирования армии.
Актуальность. Если поставить вопрос об основных тенденциях, путях переориентации мировоззренческих" и методологических подходов к научному анализу войн в настоящее время, то их можно обозначить следующим образом.
Во-первых, можно констатировать расширение социально-философского поля военно-социальной теории, что способствует обогащению ее мировоззренческих и методологических ориентиров. Если раньше это поле составляли преимущественно положения и выводы исторического материализма, то сегодня теоретический анализ войны переориентируется на позитивные результаты различных парадигм в отечественной и зарубежной социально-философской мысли.
Во-вторых, происходит переориентация социально-философского учения о войне с классово-революционных, партийно-идеологических принципов на общечеловеческие, цивилизационно-культурные и геополитические ценности и реалии. Теоретический анализ источников и причин, сущности и типологии войн и военных конфликтов стал базироваться на основе цивилизаци-
5 онно-культурных разломов и геополитических реалий, а также уровней технического развития.
В-третьих, происходит усиление и обогащение гуманистического содержания мировоззренческих и методологических основ теоретического анализа войны. Раньше проблемы войны изучались в отрыве от проблем мира, а последние исследовались в рамках теории международных отношений. Сегодня в рамках системы военно-научных знаний активно исследуются проблемы предотвращения войны, гуманистического содержания воинской деятельности, соотношения политических и военных средств и способов обеспечения мира, миротворческой роли вооруженных сил, положения и роли человека в современной войне.
В-четвертых, уточняется и наполняется новым содержанием категориальный аппарат военно-социальной теории. Речь идет о содержательном наполнении таких понятий, как «сущность войны», «причины войны», «законы войны», «классификация войн» и др.
Так, например, социально-философское содержание категории «война» обнаруживает свою недостаточность, если по-прежнему понимать войну как продолжение политики классов и государств средствами вооруженного насилия. Представляется, что это классическое определение войны, обоснованное К. Клаузевицем, высоко оцененное и дополненное классовым содержанием в марксизме-ленинизме, сегодня нуждается в социально-философском переосмыслении и новом обосновании.
Аналогично дело обстоит с современным пониманием причин войн и источников военной опасности. Так, раньше, с позиций социальной философии марксизма, наиболее общие и конечные истоки войн виделись нам только в классово-антагонистических противоречиях общества. Однако были и ныне ведутся войны и военные конфликты, которые далеко не полностью укладываются в данную схему причинности. Сегодня настало время дополнить и развить прежние взгляды на причинность войн рассмотрением таких процессов, как неравномерность экономического и политического развития госу-
дарств и народов, разобщенность интересов различных социальных субъектов вследствие неизбежной дифференциации и неоднородности общества, существенные противоречия и различия в системах ценностей государств и народов, нарушение свободы и автономии личности под давлением социально-групповых интересов, а также повышенная агрессивность, экспансивность, воля к власти и другие психологические фрустрации отдельных государственно-политических лидеров.
Проблему классификации войн сегодня трудно полностью разрешить также с позиций только формационного подхода к истории и различия государств мира по устаревшей дихотомии «капитализм — социализм». Исторические типы войн необходимо различать в соответствии с общепризнанной периодизацией мировой истории, а типология межгосударственных войн и вооруженных конфликтов современности может быть построена с позиций не только технократического подхода, но и на основе анализа противоречий между государствами различных типов, потоков, очагов и центров притяжения современной цивилизации. Вместе с тем исторический и цивилизационный подходы к классификации войн и вооруженных конфликтов, могут дополняться их дифференциацией по масштабным и военно-техническим основаниям (критериям).
Таким образом, сформировалась проблема соответствия содержания эпохи, содержания войн и содержания военно-теоретического знания.
Степень научной разработанности проблемы. Изучение философии и истории науки в целом и военно-теоретического знания в частности имеет долгую традицию. Научную литературу по данной проблеме можно разбить на несколько основных категорий.
1. Работы, предполагающие широкие обобщения в философии науки, а также работы, раскрывающие рациональность в различных аспектах.
Существенную роль в изучении науки как исторически развивающейся системы, включенной в социокультурный контекст, сыграли исследования ряда зарубежных философов Г. Башляра, А. Бергсона, М. Блока, А. Койре, Т.
7 Куна, И. Лакатоса, М. Полани, К. Поппера, И. Пригожина, Б. Рассела, М. Фуко, Дж. Холтона и др1.Прежде всего это постпозитивистская философия знаменующая появление эволюционистских концепций философии науки, а также феноменология и структурализм, предлагавшие свои собственные программы рационалистического или культурологического обоснования и анализа научного знания.
Так, парадигматический подход к анализу научных революций впервые появляется у Т. Куна, который поднимает проблему влияния на методологию научных открытий общих структур мышления и их эволюции. Т. Кун дал широкое толкование термину «парадигма», обобщив в нем широкий контекст научных представлений, аксиом, методов и очевидностей, предопределяющих общепризнанные установки, разделяемые научным сообществом в конкретной исторической ситуации. Парадигма обладает определенным набором предписаний: символических обобщений; метафизических элементов, задающих способ видения универсума и его онтологию; ценностных установок, влияющих на выбор направлений исследования, и, наконец, «общепринятых образцов» - схем решения конкретных задач, обеспечивающих функционирование науки.
Лакатос в своих исследованиях отмечал, что философские принципы включаются в состав ядра исследовательских программ науки и могут быть рассмотрены в качестве эвристики, заложенной в каждом таком ядре.
По мнению А. Койре история научной мысли учит нас, что во-первых, она никогда не была полностью отделена от философской мысли; во-вторых великие научные революции всегда определялись изменениями философских концепций; в-третьих, научная мысль развивалась не в вакууме, а в рамках определенных идей, фундаментальных принципов, наделенных аксиоматиче-
1 Башляр Г. Новый рационализм. - М.,1987; Бергсон А. Собр. соч., т.1. - М.,1992; Блок М. Апология истории, или ремесло историка. - М.,1986; Койре А. От замкнутого мира к бесконечной вселенной. - М., 2001; Кун Т. Структура научных революций. - М., 1971; Лакатос И. История науки и ее рациональные реконструкции // Структура и развитие науки. - М., 1978; Полани М. Личностное знание. На пути к посткритической философии. - М., 1985; Поппер К. Логика и рост научного знания. - М.,1983; Пригожий И. От существующего к возникающему. - М.,1985; Рассел Б. История Западной философии. - М., 1959; Фуко М. Слова и вещи. - М., 1977; Холтон Дж. Тематический анализ науки. - М., 1981 и др.
8 ской очевидностью, которые, как правило, считались принадлежащими собственно философии.
2. С нашей точки зрения, особый интерес представляет ряд работ, посвященных анализу исторических типов рациональности, которые решают проблему изменения облика науки. Так, например, в настоящей работе используются результаты исследований таких отечественных философов как Н.С. Автономова, П.П. Гайденко, В.А. Кайдалов, И.Т. Касавин, В.А. Лекторский, М.К. Мамардашвили, Н.С. Мудрагей, П.П. Огурцов, Т.И. Ойзерман, Э.Ю. Соловьев, B.C. Степин, B.C. Швырев,, и др1.
В частности, М.К. Мамардашвили раскрывает свое видение классического и неклассического идеалов рациональности, прежде всего как попытку преодоления дуализма природы и культуры. «Дело в том, что то, что не ре-шимо аналитически, решается прекрасно самим фактом существования в космосе живых форм... Так вот, не вторгается ли факт существования живых форм и их возможности в мире именно в эту точку, где обнаруживаются такие свойства энергетических и физических взаимодействий в мире? Не в этой ли точке мы должны вообще искать включение и жизни, и сознания в физическую картину мира? То есть такую картину, которая прекратила бы скандал допущения двух разнородных вещей, совершенно не гомогенных, а именно - существование физики, с одной стороны, а с другой - жизни и сознания, которые мы никак не можем соединить в одном исследовании»2. Фи-
Автономова Н.С. Рассудок, разум, рациональность. - М, 1988; Гайденко П.П. История новоевропейской философии в ее связи с наукой. - М.,2000; Гайденко П.П. Научная рациональность и философский разум. — М.,2003; Ермолаенко А.И., Пайда К.Ю. Превращенные формы социальной рациональности. - Киев, 1987; Йолан П.Р., Крымский СБ., Парахонский В.А. Рациональность в науке и культуре. - Киев, 1989; Кайдалов В.А. Методология естественнонаучного и социального познания. - Пермь, 1973;Кайдалов В.А., Железняк В.И., Имачаев В.Р. Философские основания теоретической педагогики. В 2-х кн. - Пермь, 2004; Кизима В.В. Культурно-исторический процесс и проблема рациональности. - Киев, 1985; Мамардашвили M.K., Соловьев Э.Ю., Швырев B.C. Классика и современность: две эпохи в развитии буржуазной философии; Мамардашвили М. Мой опыт нетипичен.- СПб.,2000; Порус B.H. Парадоксальная рациональность (Очерки научной рациональности). - М., 1999; Пружинин Б.И. Рациональность и историческое единство научного знания. - М., 1986; Степин B.C. Теоретическое знание. - М.,2000; Степин B.C., Кузнецова Л.Ф.. Научная картина мира в культуре техногенной цивилизации. - М., 1994; Степин B.C. Философская антропология и философия науки. - М., 1992; Степин B.C., Горохов В.Г., Розов А. Философия науки и техники. - М., 1995; Швырев B.C. Рациональность как ценность культуры // Вопросы философии №2, 1996; и др. А также сб.: Рациональность на перепутье. В 2-х книгах. - М.,1999; Исторические типы рациональности. В 2-х томах. - М., 1995; Философия, наука, цивилизация. - M., 1999.
2 Мамардашвили М.К. Классический и неклассический идеал рациональности // Мой опыт нетипичен. -СПб.: Азбука, 2000. - С. 232.
лософ сопрягает основные принципы и идеалы рациональности с определением сознания. «Если для классической философии, являвшейся по своей сути «философией самосознания» и приписывавшей сознанию телеологическую структуру, жизнь последнего протекала только в одном измерении — в измерении восприятия и представления, воспроизводимых рефлексивным сознанием субъекта»1, - пишет М.К. Мамардашвили, - то неклассическая философия «прерывает телеологическую схему, сослужившую в свое время известную эвристическую службу в анализе явлений сознания (прежде всего научного). Определенные образования сознания оказываются инвариантными относительно любых других (скажем более развитых) форм сознания и неустранимыми последними»2.
B.C. Степин, по-своему разрешая проблему дуализма природы и культуры, разрабатывает философско-методологический анализ научного знания, раскрывая значение картины мира, идеалов и норм научного исследования и философских оснований в формировании и росте научного знания. Исследуя новые тенденции в развитии науки, он выделяет три типа научной рациональности - классический, неклассический и постнеклассический. «Классический тип научной рациональности, центрируя внимание на объекте, стремится при теоретическом объяснении и описании элиминировать все, что относится к субъекту, средствам и операциям его деятельности... Неклассический тип научной рациональности учитывает связи между знаниями об объекте и характером средств и операций деятельности. Экспликация этих связей рассматривается в качестве условий объективно-истинного описания и объяснения мира. Но связи между внутринаучными и социальными ценностями и целями по-прежнему не являются предметом научной рефлексии... Постнеклассический тип научной рациональности расширяет поле рефлексии над деятельностью. Он учитывает соотнесенность получаемых знаний об объекте не только с особенностью средств и операций деятельности, но и с
Мамардашвили М.К. Анализ сознания в работах Маркса. // Вопросы философии №6 1968. - С. 16. 2 Там же. - С. 22.
10 ценностно-целевыми структурами. Причем эксплицируется связь внутрина-
учных целей с вненаучными, социальными ценностями и целями»1.
П.П. Гайденко раскрывает проблему исторического характера рациональности в поиске нового взгляда на природу и человека, общество, историю, опираясь на категорию разума. Понимая рациональность, прежде всего, как разум, как смысл, П.П. Гайденко пытается вернуть рациональности ее сущность - принцип целесообразности, единый как для наук о природе, так и для наук о культуре. «От научной рациональности, понятой как техника овладения природой, необходимо вновь обратиться к разуму - как к той высшей человеческой способности, которая позволяет понимать - понимать смысловую связь не только человеческих действий и душевных движений, но и явлений природы, взятых в их целостности, в их единстве: в их живой связи»2.
Такие философы как Автономова Н.С., Гуревич П.С., Ильин В.В., Ка-савин И.Т., Мудрагей Н.С., Никитин Е.П., Никифоров А.Л., Новиков А.А., Огурцов А.П., Порус В.Н., Пружинин Б.И., Розов М.А., Трубников Н.Н., Федотова В.Г., Швырев B.C. и др. также стремятся выявить специфику современной постановки проблемы рациональности и причины, вызвавшие интерес к этой теме в настоящее время3. Ими прослеживаются исторические формы, которые принимала идея рациональности на разных этапах эволюции философского знания, анализируется природа научной рациональности и ее соотношение с иными формами рациональности и интеллектуализма. Рациональность раскрывается как ценность культуры, как способ познания и социальной действительности, исследуются взаимоотношения рациональности и веры, рационального и иррационального, рациональности и свободы и т.д.
1 Степин B.C. Теоретическое знание. - М.: Прогресс-Традиция, 2000. - С. 633-634.
2 Гайденко П.П. Научная рациональность и философский разум. - М.: Прогресс-Традиция, 2003. - С. 26.
3 См. сб.: Рациональность как предмет философского исследования. - М.:ИФРАН, 1995; Рациональность на
перепутье. В 2-х книгах- М.: РОССПЭН, 1999; Исторические типы рациональности. В 2-х т. - М.: ИФРАН,
1995; Философия, наука, цивилизация. - М.: Эдиториал УРСС, 1999.
3. Несмотря на то, что война в контексте рациональности никем ранее
не рассматривалась, тем не менее, можно указать целый спектр работ, в кото
рых война рассматривается как социальное явление в целом.
Среди них следует выделить труды зарубежных и отечественных военных теоретиков прошлого, в которых в контексте научного прогнозирования анализируются природа и сущность, причины и закономерности, ход и исход войны. Собственно военно-теоретические труды Н. Макиавелли, Г.Д. Бюлова, Г. Ллойда, А.А. Жомини, К. Клаузевица, В. фон-Вилизена, А.В. Суворова, Н.В. Медема, Г.А. Леера, Н. Головина, А.А. Свечина, А.Е. Снесарева, А. Керсновского, А. Мариюшкина, Е.И. Мартынова, и др1. А также социально-философские работы Платона, Аристотеля, Ш. Монтескье, Т. Гоббса, Г. Гегеля, Ф. Энгельса, П. Сорокина, И.А. Ильина, Н.А. Бердяева, В.Ф. Эрна, К. Лоренца и др., касающиеся войны2.
4. Работы современных исследователей войны и военного дела В.А.
Золотарева, В.И. Слипченко, С.А. Тюшкевича и др., посвященные становле
нию, формированию и развитию военно-теоретического знания. Прежде все-
го, это работы связанные с проблемой поиска оснований военной науки , а
также полемика, развернувшаяся на страницах журнала «Военная мысль» от
носительно сущности и содержания военного образования 4.
См.: Макиавелли Н. О военном искусстве. - СПб., 1999; сб. Стратегия в трудах военных классиков. - М., 2003; Клаузевиц К. О войне. -М., 1994; Суворов А.В. Наука побеждать // Русская военная мысль, XVIII век. М., СПб., - 2003; Мещеряков Г.П. Русская военная мысль в XIX в.- М., 1973; Сидоров В.П. Русская военно-теоретическая мысль до XX века. - М., 1993; Хорошо забытое старое. - М., 1991; Российский военный сборник: Выпуск 9. Философия войны. - М.,1995; Выпуск 16. Военная мысль в изгнании: Творчество русской военной эмиграции. - М.,1999.
2 Платон, Аристотель. Политика. Наука об управлении государством. - М., СПб., 2003; Монтескье Ш. Из
бранные произведения. - M., 1955; Гоббс Т. Левиафан, или материя, форма и власть государства церковного
и гражданского // Сочинения в 2 т. Т. 2. - М.,1991; Гегель Г. Лекции по философии истории. - СПб., 1993;
Энгельс Ф. Анти-Дюринг. - M., 1977; Сорокин П.А. Причины войны и условия мира // Социологические
исследования №12, 1993; Ильин И.А. Понятие права и силы (Опыт методологического анализа) // Ильин
И.А. Сочинения в 2 т. - М., 1993; Бердяев Н.А. Судьба России: Сочинения. - M., 1998; Эрн В.Ф. Время сла
вянофильствует. - М., 1991; Лоренц К. Агрессия (так называемое зло) // Вопросы философии, № 3, 1992.
3 См.: Философия войны. - М., 1995; Золотарев В.А. Военная безопасность Государства Российского. - М.,
2001; Серебрянников В.В. Социология войны. - М.,1997; Слипченко В.И. Войны шестого поколения. - М.,
2002; Тюшкевич С.А. Философия и военная теория. - М., Наука, 1975; Тюшкевич С.А. Война и современ
ность. - М.,1986; Тюшкевич С.А. Законы войны: сущность, механизм действия, факторы использования -
М., 2003 и др.
4 Милованов В.И. Учение о войне и армии: проблемы и альтернативы развития. // Военная мысль №4, 1991;
Родионов И.Н. О некоторых проблемах развития военной науки. // Военная мысль №11-12, 1991; Рыбкин
В.И., Круглое В.В. К вопросу о системе законов вооруженной борьбы. // Военная мысль №2, 1993; Борчев
М.А. О методологии развития и формирования военной науки. // Военная мысль №4, 1997; Еремин В.П.
Можно констатировать, что в целом в вышеуказанных работах был выработан категориальный аппарат и методология научно-теоретического знания, которые были использованы в нашем исследовании. Однако обозначенная проблема поиска фундаментальных оснований военно-теоретического знания в предложенном нами аспекте ранее не рассматривалась.
Незавершенность теоретической разработки проблемы не позволяет в должной мере удовлетворить растущие потребности военной науки и практики, учитывая новые социальные реалии. Отсутствие стройной концепции военной безопасности, противоречивость в понимании социальных явлений войны и мира оставляют обозначенную проблему открытой, что и обусловило объект, предмет, цель и задачи диссертационного исследования.
Объектом данного исследования является рациональность как пара-дигмальный контекст научного знания.
Предметом исследования является развитие военно-теоретического знания в парадигмах рациональности.
Основная цель исследования: философско-методологический анализ оснований военно-теоретического знания.
Для достижения поставленной цели автор ставит перед собой следующие задачи:
представить рациональность как контекст научного знания;
изучить какое влияние философия оказала на развитие военно-теоретических знаний и представлений о войне;
исследовать специфику развития военно-теоретического знания в парадигмах классической и неклассической рациональности;
Методологические подходы к формированию доктрины военного образования в России. // Военная мысль №5, 1997; Тюшкевич С.А. Военная наука и безопасность России. // Военная мысль №2, 2001; Белоконев Г.П. Философия и военная наука. // Военная мысль №5, 2002; Резниченко В.Г. О влиянии методологии исследования войн будущего на военно-техническую политику России. // Военная мысль №1, 2003; Николаев А.И. О приоритетах военной науки. // Военная мысль №3, 2003 и др.
проанализировать парадигматический сдвиг, произошедший в период перехода науки от ее экстенсивного развития к интенсивному (конец XIX начало XX вв.);
проанализировать возможности парадигматической идентификации современного военно-теоретического знания.
Методология. В целом, методологической основой данного исследования является разработанный B.C. Степиным философско-методологический анализ науки как исторически развивающейся системы, включенной в социокультурный контекст. Данный подход открывает возможности для более конкретного анализа проблемы взаимодействия внутринаучных и социокультурных факторов, поскольку именно основания науки функционируют в качестве опосредующего звена между теориями и эмпирическими знаниями науки, с одной стороны, и остальной культурой, в которую они должны быть включены, с другой.
Свой вклад в данную проблематику B.C. Степин оценивает следующим образом: «Мой вклад в эту проблематику состоит в использовании трех совместных критериев: во-первых, характера идеалов и норм познания, фиксирующих способ познавательного отношения субъекта к миру, во-вторых, типа системной организации осваиваемых объектов (малых систем, больших, самоорганизующихся систем и саморазвивающихся, человекоразмерных систем), и, в-третьих, способа философско-методологической рефлексии, характеризующей тот или иной тип рациональности»1.
Таким образом, исследование внутренней структуры научной дисциплины должно привести к уточнению инфраструктуры дисциплинарного знания. Как показал B.C. Степин, кроме картины мира (схемы предмета) к системообразующим компонентам научной дисциплины принадлежат идеалы и нормы исследования (схема метода), а также мировоззренческие и философские основания. Они вместе с картиной мира образуют инфраструктуру на-
Интервью с академиком В.С.Степиным. По «Гамбургскому счету». // Философия, Наука, Цивилизация. Под ред. В.В.Казютинского. - М.: Эдиториал УРСС, 1999. - С. 358.
14 учной дисциплины, обеспечивающей включение тех или иных теоретических и эмпирических знаний данной дисциплины в культуру эпохи.
В ходе диссертационного исследования используется парадигматический метод. Парадигма в нашем исследовании является достаточно широкой теоретической конструкцией, обобщающей базовые установки человеческого мировидения, связанной с определенными типами сознания и рациональности, которые в свою очередь, определяют структуру языка и всего спектра заложенных в нем дискурсов. Парадигмы представляют собой «своеобразные «каналы» между культурно-историческим целым и его компонентом наукой, через которые совершается «кровообращение» и через которые наука, с одной стороны, «питается» от социального тела, а с другой - создает необходимые для жизни этого тела «ферменты»: опосредует связи социального образования с природой и осуществляет необходимые для его самосохранения и самовоспроизводства способы самосознания, саморефлексии»1.
Рассмотрение формирования и эволюции парадигмальных оснований военной теории осуществляется на основе контекстуализации представлений о войне в спектре гносеологических установок.
Наличие нескольких парадигм в каждой эпохе развития науки свидетельствует о ее «нелинейном» развитии. Сопоставление философских концепций социально-гуманитарного познания в рамках классической и неклассической рациональности с представлениями о войне, фактами реализации данных концепций в военной теории, представляет собой широкое поле для исследований. Такой подход позволяет изучить, каким образом формируется, живет и затем трансформируется или же прекращает свое существование парадигма, соответственно как изменяется построенная на ее основе военно-научная теория. Именно при переходе от одной культурно-исторической эпохи к другой, существенно отличной от первой, можно видеть, как меняются общемировоззренческие ориентиры ученого, влияющие на его понимание
1 Гайденко П.П. Эволюция понятия науки: становление и развитие первых научных программ. - М.: Наука, 1980.-С.12.
15 картины мира и своего места в ней, и как это изменение сказывается на характере научного мышления в различных парадигмах. Только благодаря такому сравнению оказывается возможным выяснить специфические особенности военно-теоретического знания разных эпох, показав, как изменяется понимание науки, ее предмета и методов исследования, норм и идеалов научного познания. Весьма плодотворным в данном случае оказывается метод сравнительно-исторического анализа. Сопоставление философского и военно-теоретического знания в рамках более или менее завершенных периодов их развития, и в соотношении с более общими культурно-историческими эпохами - таков путь выявления объективных тенденций развития военной науки.
Таким образом, специфика методологии заключена в целостности фи-лософско-методологического анализа военно-теоретического знания в контексте рациональности и сравнительно-исторического метода, которые раскрывают проблему роста и способа изменения военно-теоретического познания, а также парадигматического подхода, на основе которого устанавливается типология военно-теоретического знания.
Новизна данного подхода заключается в следующем.
Во-первых, в нем использованы эвристические возможности категории "рациональность", представленной нами как контекст развития военно-теоретического знания. В целом, сохраняя типологию классической, неклассической и постнеклассической рациональности как фундаментальную основу познания, предлагается новый методологический подход к пониманию возникновения, роста и изменения знания. На основе критерия рациональности выделяются ее «аксиологическая», «метафизическая» и «научная» субпарадигмы, в границах которых предлагается рассматривать военно-теоретическое знание. Введение субпарадигм существенно обогащает содержание фундаментальных парадигм классической и неклассической рациональности. Вместе с тем, разработанная абстрактно-теоретическая конструкция позволяет в данном ключе рассматривать и более широкий круг явлений.
Во-вторых, новым является процедура установления типа военно-теоретического знания. Типология военно-теоретического знания определяется по способу философской рефлексии над основаниями военно-теоретического знания. Если в основаниях акцентируется онтологический аспект, то военно-теоретическое знание реализовывается в «метафизической парадигме» рациональности, в «аксиологической парадигме» усиливается ценностный аспект, в «научной» - методологический аспект. Если военно-теоретическое познание не осуществляет подобное рефлексирование над своими основаниями, и сущность войны не распознается, то знания такого рода не относятся к исследуемому предмету и характеризуются как военное дело или военное искусство, а рациональность такого рода носит инструментальный, технологичный характер.
В-третьих, к новым результатам можно отнести подтверждение того, что философские принципы, общие мировоззренческие установки и специальные методологические концепции оказывают на развитие военной науки гораздо более сильное и радикальное влияние на современном этапе эволюции, чем на предшествующих. Под воздействием изменений парадигм философского мышления изменялись представления о сущности войны, методах вооруженной борьбы, средствах и цели, соответственно изменялись и научные установки.
В-четвертых, философ ско-мето до логический анализ существующих философских парадигм открывает широкий путь для понимания современных условий и причин, природы и сущности войны как социального явления. Это позволяет не только максимально полно рассматривать войну как социальное явление, но и находить адекватные ответы на вызовы действительности в плюрализме философских парадигм.
Теоретическая значимость заключается в переосмыслении мировоззренческих оснований военно-научного познания, расширении сферы военной теории, а практическая ценность - в том, что материалы исследований и основные выводы могут быть использованы в ходе обучения и переподготовки
17 офицеров внутренних войск МВД России и других силовых структур. В частности, новый подход к пониманию природы, сущности, причин войны, не только может быть использован в преподавании блока гуманитарных дисциплин (философии, социологии, политологии, педагогики, военной психологии и т.д.), но и требует переработки учебной литературы по военной истории, которая до сих пор опирается лишь на марксистско-ленинское учение о войне. На защиту выносятся следующие положения:
Понятие "рациональность" носит полисемантический характер, что позволяет представить рациональность контекстом в отношении научного знания в целом, и военно-теоретического в частности.
Инфраструктура военно-теоретического знания носит подвижный, изменчивый характер. Основополагающие изменения происходят под воздействием философских фундаментальных парадигм классической и неклассической рациональности.
Идея дифференциации фундаментальных парадигм на аксиологическую, метафизическую и научную субпарадигмы углубляет философско-методологический анализ военно-теоретического знания в контексте рациональности и раскрывает проблему его роста и способа изменения как прямое следование образцам данных субпарадигм.
Специфическими особенностями военно-теоретического знания в парадигмах классической рациональности являются такие философские основания, в которых война предстает как проявление устройства, организованности объективированного (природного) бытия. В рамках этой парадигмы война в науке рассматривается как простой объект, детерминированный причинно-следственными связями.
В парадигмах неклассической рациональности война предстает как проявление субъективированного (духовного) бытия социума, проявление человеческой деятельности, обусловленной субъект-субъектными отношениями. В рамках данной парадигмы война в науке рассматривается как сложный динамичный процесс межсубъектного взаимодействия.
*
18 Структура и объем работы. Текст диссертационного исследования
состоит из введения, двух глав (в первой главе три параграфа, во второй два
параграфа), заключения и списка литературы. Содержание работы изложено
на 247 страницах. Библиография состоит из 225 наименований.
Проблема дефиниции рациональности
Понятие «рациональность» как производное от «ratio» так или иначе.
Щ включает весь комплекс представлений, вызванных функционированием это го «ratio». В философской литературе этот термин продолжает использоваться как чрезвычайно широкий и трудно поддающийся спецификации. Преимущество такого подхода состоит в том, что он позволяет более объемно представить весь смысловой контекст, в котором функционирует это понятие, и тем самым точнее определить влияние различных проявлений рациональности на формирование целенаправленной, конструктивной деятельности человека, а также его мыслительной культуры.
Рациональность есть диалектическое единство многообразия проявле 1 ний разума. Рациональность (от лат. ratio - разум, разумение, рассудок), спо собность человека мыслить и действовать на основе разумных норм; в широком смысле - соответствие деятельности разумным (рассудочным) правилам, соблюдение которых - условие достижения цели. В этом плане можно дифференцировать такие понятия как разум, рассудок, интеллект.
Рассудок и разум философские категории выражающие два уровня мыслительной деятельности. Различение разума и рассудка как двух «способностей души» намечается уже в античной философии: если рассудок ГЦ способность рассуждения - познает все относительное, земное и конечное, то
разум, сущность которого состоит в целеполагании, открывает абсолютное, божественное и бесконечное. Детальная разработка представления о двух уровнях мыслительной деятельности - разума и рассудка — принадлежит Канту. «Всякое наше знание начинает с чувств, переходит затем к рассудку и заканчивается в разуме, выше которого нет в нас ничего для обработки материала созерцаний и для подведения его под высшее единство мышления»1. Основная функция рассудка в познании - мыслительное упорядочение, сис тематизация явлений, материала чувственности. Рассудок, по Канту, привно 1 Цит. по Философский энциклопедический словарь. - М.: Советская энциклопедия, 1989. - С. 543. сит форму в знание, содержание которого есть результат чувственного созерцания. Рассудок всегда носит конечный, ограниченный характер, поскольку конечно и ограниченно содержание, порождаемое чувственным познанием. Вместе с тем, согласно Канту, мышлению свойственно стремление к выходу за пределы этой конечности, к поиску безусловных оснований, не ограниченных рамками конечного опыта. Таким мышлением является разум, стремящийся найти бесконечное, безусловное и абсолютное.
Разум, с точки зрения Канта, невозможен как конструктивная форма теоретической деятельности, поскольку, отрываясь от почвы опыта, неизбежно ведет к антиномиям. Гегель же оценивал отрицание конструктивных функций разума как важнейший недостаток философии Канта.
Гегель неоднократно подчеркивал систематизирующую, упорядочивающую функцию рассудка, указывал, что последний «действует по отношению к своим предметам разделяющим и абстрагирующим образом»1. Определенность, четкость, артикулируемость, последовательность шагов рассуждения - все эти признаки неизменно связывались с представлением о рассудке.
Основание конструктивных возможностей разума Гегель усматривал в его способности выходить за рамки наличных «определений мысли», иными словами, перестраивать саму систему исходных координат познавательного отношения к миру, расширять горизонт концептуальных форм познания, развивать и совершенствовать их систему. Разумное мышление, с точки зрения Гегеля, - «бесконечное» мышление, говоря современным языком, - «открытая» система, тогда как рассудок - это «конечное» мышление, действующее всегда в заданной системе исходных координат. Разум, таким образом, по Гегелю, - это высшая форма рациональности, связанная с возможностью постоянного критического пересмотра исходных установок и выходом на новые позиции, новые «горизонты» познавательного отношения к миру. Она предполагает возможность преодолевать противоречия, возникающие в процессе
1 Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. - М., 1974. - Т. 1. С. 132. познавательной ориентации человека в мире, находить более широкие синтезирующие подходы. Основной пафос разумной рациональности - это открытость, способность к развитию, к поиску более широких и глубоких позиций, что неразрывно связано со способностью к критико-рефлексивному отношению к имеющимся налично данным установкам и взглядам.
В современных философских представлениях разум и рассудок взаимосвязаны. С рассудком связана способность строго оперировать понятиями, правильно классифицировать факты и явления, приводить знания в определенную систему. Опираясь на рассудок, разум выступает как творческая познавательная деятельность, раскрывающая сущность действительности. Посредством разума мышление синтезирует результаты познания, создает новые идеи, выходящие за пределы сложившихся систем.
Понятие «интеллект» (от лат. intellectus — понимание, разум, ум, рассудок), трактуется как способность мышления, рационального познания, в отличие от таких, например, душевных способностей, как чувство, воля, интуиция, воображение и т.п. По Канту, интеллект, и есть собственно рассудок (способность образования понятий), противопоставленный разуму (способность образования метафизических идей).
Вопрос об истоках рациональности, по существу вопрос об истоках самой философии как исторически первой отчетливо рационалистической формы сознания.
Разрешение проблемы эволюции рациональности предполагает поиск адекватных форм разумности на основе социальной практики и обобщения исторического опыта деятельности. Многообразие форм рациональности обусловлено их исторической специфичностью, определяемой как особенностями эпохи, так и личностями мыслителей.
Выявляя специфику особенностей рациональности, вполне допустимо использовать понятия «тип» или «форма», тем более что сама рациональность имеет целый ряд критериев, ни один из которых не обладает абсолютной значимостью. Рациональность научная, философская, религиозная и т.д., представляет собой по существу единство многообразного человеческого разума.
В целом ряде учений рациональность фактически совпадает со сферой природной упорядоченности (неогегельянство, критический реализм) или концептуально-дискурсивного понимания мира, т.е. со сферой разумного (неокантианство, герменевтика, структурализм, экзистенциализм). Такое понимание соотносится с классической концепцией рациональности1.
Неклассическая концепция рациональности складывается под влиянием философии науки и современной западной социологии. В философии науки рациональность понимается как совокупность норм и методов, характеризующих научное исследование, а теория рациональности совпадает с методологией науки. В философии науки понятие рациональности носит обычно ценностный характер: научная рациональность понимается как высший и аутентичный тип сознания и деятельности, образец для всех сфер современной культуры. Тем самым научная рациональность как универсальное средство организации деятельности отождествляется с целесообразностью.
В современной западной социологии конкурируют представления о рациональности как формальном и ценностно-нейтральном соответствии целей и средств деятельности и оптимальной ограниченности деятельности природой субъекта и его социальным окружением, в котором рациональность выступает лишь идеалом.
Идеалы рациональности в эпоху Нового времени
В эпоху Нового времени рационализируется способ ведения хозяйства, рационализируется управление - как в области экономики, так и в области политики, науки, культуры - во всех сферах социальной жизни; рационализируется образ мышления людей, так же как и способ их чувствования и образ жизни в целом. Все это сопровождается колоссальным усилением роли науки, представляющей собой наиболее чистое воплощение принципа рациональности; наука проникает прежде всего в производство, а затем и в управление, наконец, также и в быт1.
Рационализация представляет собой результат соединения ряда исторических факторов несших в себе рациональное начало: науки и техники, римского права, способа ведения хозяйства. Синтезирующим же началом для этих факторов выступило протестантское мировоззрение.
Протестантизм выступает социокультурным основанием рациональности Нового времени, прежде всего, в его рационалистическом умеренном варианте. Противопоставление веры и знания, характерное для протестантизма, привело к сознательному стремлению ограничить сферу применения разума миром «земных вещей», поскольку трансцендентный Бог, по убеждению протестантских богословов, есть исключительно предмет веры, а не знания. Под «земными вещами» понималось, прежде всего, практически ориентированное познание природы. Предоставив дело спасения души «одной лишь вере», протестантизм тем самым вытолкнул разум на поприще мирской практической деятельности - ремесла, хозяйства, политики. Применение разума в практической сфере тем более поощрялось, что сама эта сфера, с точки зрения реформаторов, приобретает особо важное значение: труд выступает теперь как своего рода мирская аскеза, поскольку монашескую аскезу протестантизм не принимает. Отсюда уважение к любому труду - как крестьянскому, так и ремесленному, как деятельности землекопа, так и деятельности предпринимателя. Этим объясняется характерное для протестантов признание особой ценности технических и научных изобретений, всевозможных усовершенствований, которые способствуют облегчению труда и стимулируют материальный прогресс.
Именно в этих условиях возникает экспериментально-математическое естествознание. Уже в XVII в. новая наука о природе во многом определяла содержание и задачи метафизики, а в XVIII и XIX вв. вообще оттеснила последнюю на задний план, создав особый - сциентистский - способ мышления и жизненной ориентации, по сей день определяющий характер европейской культуры и индустриально-технической цивилизации, ставшей теперь всемирной. Именно наука главным образом определяла как общественное сознание, так и общий облик новоевропейской цивилизации.
Одной из ярко выраженных особенностей рациональности Нового времени является ментальность, которая характеризуется деизмом и появлением дуалистической субъект-объектной пары. Мир и его начало, творение и его творец, которые представляли собой целостную конструкцию в представлении античных философов размыкаются в «деизме» мыслителей Просвещения. В их доктринах представлен, с одной стороны, механический мир как конструкция, а с другой «великий механик», остающийся за кадром и соучаствующий в судьбе механизма лишь извне и косвенно. Признание бытия такого «механика», вполне может быть подменено некоей абстракцией, открытием какой-то пока неизвестной природной закономерности, которая могла бы объяснить некоторые сложные узлы в функционировании мира. Именно это и происходит в дальнейшем становлении науки Нового времени.
Деистское отношение к миру (своего рода радикальный креационизм, доведенный до последних логических следствий) влечет за собой становление философского гносеологического дуализма, появление пары субъект - объект.
Так как функции Божества постепенно сокращались, а роль догматической теологии минимизировалась под воздействием протестантизма, то противоречие между субъектом и объектом приобрело абсолютный характер. Субъект отныне стал человеческим рассудком, объект — окружающим миром. В специфических условиях интеллектуальной культуры Нового времени наука становится преимущественно областью субъект-объектных отношений. Научным ныне признается именно исследование «богооставленного мира» «богооставленным человеком», причем эта «богооставленность» подразумевалась в эмпирической сфере даже в том случае, когда все же религиозная вера в той или иной форме признавалась. Бог лишается субстанциальной реальности, выносится по ту сторону любого опыта.
В рождении нового типа классической рациональности мы видим первое историческое столкновение автономного человека с отчужденным миром. Разум рассматривается не как высшая форма бытия, а как субъективное начало, как субъект, противостоящий миру объектов.
Изначально научное знание не ставило перед собой задачи качественно изменить субъект и объект, наука развивалась исходя именно из того, что это соотношение неизменно, и научное взаимодействие субъекта с объектом сводится к обладанию и покорению объекта субъектом. Природа рассматривается как великая мастерская для человека.
Возникает импульс «покорения природы с помощью науки». Уже Фрэнсис Бэкон говорит, что задача науки состоит в том, чтобы человек покорил природу и извлек из нее максимум благ для самого себя. Так складывается утилитарная подоплека науки, которая достигает центрального положения в обществе именно как привилегированный инструмент субъекта в условиях Нового времени.
Знаковой фигурой Нового времени является Фрэнсис Бэкон - основоположник эмпирического подхода, ставшего отличительным признаком современной науки. Творчество Бэкона оказало сильное влияние на ту общую духовную атмосферу, в которой формировались наука и философия XVII в., особенно в Англии. Не случайно бэконовский призыв обратиться к опыту и эксперименту стал своего рода лозунгом для основателей Лондонского есте 43 ственнонаучного общества, куда вошли творцы новой науки - Р. Бойль, Р.
Гук, И. Ньютон и другие.
Новаторство Ф. Бэкона состоит в той онтологической автономии, которую он отводит «системе вещей» как таковой в отрыве от предшествующих гносеологических аксиом. Эксперимент здесь не просто подтверждает или опровергает истинность мнения или познавательной позиции, он формирует знание, он его порождает. Бэкон формулировал это как «метод выведения принципов из чувственных восприятий».
Хотя в центре внимания новой философии стоят проблемы теории познания, однако большинство мыслителей полагает, что человеческий разум в состоянии познать бытие, что наука и, соответственно, философия, поскольку она является научной, раскрывает действительное строение мира, закономерности природы.
Правда, достигнуть такого истинного, объективного знания человеку, по мнению философов XVII в., не так-то легко; человек подвержен заблуждениям, источником которых являются особенности самого познающего субъекта. Поэтому достигнуть истинного знания невозможно, если не найти средств для устранения этих субъективных помех, которые Ф. Бэкон называл «идолами», или «призраками», и освобождение от которых составляет предмет критической работы философа и ученого. «Идолы» - это различного рода предрассудки, или предрасположения, которыми обременено сознание человека. Бэкон выделяет идолы пещеры, идолы театра, идолы площади и, наконец, идолы рода.
Разрушение идеалов классической рациональности в начале XIX века
Во второй половине XIX века в западноевропейской культуре начал складываться новый тип рациональности — «неклассический», чьи фундаментальные установки радикальным образом отличались от основополагающих принципов классической рациональности, вступившей в полосу углубляющегося кризиса.
Кризис классической рациональности, ставший очевидным на рубеже веков, был подготовлен как стремлением к наукообразности философии, получившем высшую форму развития в позитивизме, так и развитием тех направлений философской мысли XIX века, представители которых все больше проникались сомнением в «разумности» действительности, порождающей неразрешимые противоречия и скрывающей в себе силы, чуждые и неподвластные человеку.
Накануне повсеместного распространения идеалов неклассической рациональности, можно выделить сложившуюся оппозицию метафизики и позитивизма, результаты которой повлияли практически на всю современную западную философию. Социально-политический климат, в котором сформировалась данная оппозиция, определялся влиянием Великой французской революции, развитием промышленного производства и соответствующей ему идеологии политического либерализма, защищавшего принципы свободного предпринимательства, самоопределения народов и индивидуальной свободы.
Практическая жизнь, конкретная, «посюсторонняя» действительность, внутренний мир человека все более привлекали внимание образованных граждан нового, гражданского общества, создаваемого людьми, которые руководствуются собственным разумом, а также требованиями самой человеческой природы.
В связи с требованиями времени изменялись основные метафизические установки. Трудности, порожденные господством механицизма, философия конца XVII — начала XIX века пытается преодолеть на пути историзма.
Одной из предпосылок становления исторического подхода к миру оказался осуществленный Кантом перенос центра тяжести на изучение субъекта и его деятельностной природы.
Немецкий идеализм предложил рассматривать трансцендентальный субъект исторически, так что в качестве такового здесь — особенно у Гегеля — предстала история человечества в целом. В качестве субъекта знания у Гегеля выступает человеческая история, взятая как целое, как некоторый «объективный дух», или субстанция - субъект, говоря словами самого Гегеля. Субстанция - субъект у Гегеля имеет не жестко фиксированные, а развивающиеся, подвижные формы, которые суть не что иное, как исторические формы культуры.
В итоге, немецкая классическая философия, рассматривая историю в качестве субъекта знания, вводит в саму историю кантовское различение эмпирического и трансцендентального (теперь ставшего умопостигаемым) уровней рассмотрения, так что сама история выступает как бы в двух планах - как история фактическая, эмпирически данная, и как история, взятая, по словам Гегеля, «в ее понятии», т.е. поистине. Последняя представляет собой в сущности умозрительную конструкцию, какое для докантовского рационализма имело учение о субстанции.
На основе учения о трансцендентальной субъективности, таким образом, в виде умозрительной конструкции истории вновь возрождается своеобразная онтология. Но теперь это не онтология бытия, а онтология субъекта, онтология культурно-исторической деятельности человека, предстающего как некий абсолютный, а потому божественный субъект. Метафизика бытия вытесняется новой метафизикой - воли, или свободы.
История как способ бытия субъекта (человека и человечества) обладает для XIX века тем же статусом, каким обладала природа как способ бытия объекта для XVII и XVII веков. Немецкая классическая философия характеризуется общими принципами в подходе к проблеме исторического развития. К истории и ее пониманию прилагаются рациональные мерки и критерии: историческое развитие предполагается исследовать не с помощью прозрения — интуиции, а научно -теоретически; считается возможным выделить некоторые закономерности истории. Законы истории понимались как принципы исторической «разумности». Вместе с тем, немецкие философы полагали, что главным двигателем истории являются взгляды, идеи побуждения людей, т.е. идеальные мотивы, объединяемые в понятия сознания, «духа», мышления, познания, центральных для немецкой классической философии. Философы классической эпохи пришли к широкому толкованию разума, полагая, что природа, история человеческая деятельность движимы внутренне присущей им «разумностью». Говорить о проблеме разума значило, таким образом, анализировать коренные проблемы философии.
Путь от Канта к Гегелю - это путь, на котором кантовское понимание разума как высшей, но критически оцениваемой способности человека уступил место гегельянскому культу божественного разума.
В центре гегельянской модели было достаточно широкое, притом оптимистическое, «прогрессистское» понимание разума, который толковался как синоним закономерности, целесообразности природы и восходящего движения истории к некоей «разумной цели», как высший судья над существующим, как носитель «подлинной» истины и гарант «высшей» нравственности, а индивиды выступают простым орудием разума, воплощенного в истории. Такому «чистому разуму» противопоставляли неразумность - случайность, хаотичность, многолинейность - конкретной истории, реального человеческого действия и поведения.
Как полагали гегельянцы, грядет закат религий, а тем самым открывается пространство для новых жизненно-практических ориентации, моральных и социальных регулятивов массового праксиса. В осуществлении этих стремлений гегельянцы опирались на учения великих французских социалистов - Сен-Симона, Фурье и их последователей. Поэтому размышления о философии в ее отношении к практической жизни стали довольно быстро сопрягаться с анализом течений и движений самой этой жизни, выраженных в нефилософских сочинениях и практических акциях и организациях.
Невозможно переоценить влияние философии Гегеля на становление взглядов основоположников марксизма Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Маркс так же как и все принимал мысль о соединении немецкой философской критики с французскими идеями социалистически-коммунистической ориентации и тем самым о создании подлинно эффективной философской практики, вхождении философов в поле активного воздействия на образ жизни. Молодому Марксу импонировала идея диалектического развития мира, подчиняющегося строгим, объективным законам, идея неизбежности революционных скачков, приводящих к качественным преобразованиям общества.
Отражение идеалов и норм рациональности переходного периода в представлениях о войне и военно-теоретическом знании
Разрушение идеалов классической рациональности обострило оппозицию метафизики и позитивизма с одной стороны, и, сциентизма и антисциентизма с другой.
На место онтологии субстанции входит онтология культурно-исторической деятельности человечества. Решающую роль в этом играет философия Гегеля. И если стратегия Жомини во многом умозрительна, и скорее относится к метафизике XVIII века, то Клаузевиц, не создавая стратегической системы, оказывается более адекватен действительности и практичен в своих размышлениях и в отдельных моментах соответствует новым критериям рациональности XIX века. Рассматривая войну как социальное явление со всеми присущими ему атрибутами, Клаузевиц не принимает механицизм в качестве методологии военной науки, а особым образом выделяет понимание войны как род деятельности и более того - взаимодействия. Отныне новое мышление, так ярко проявившееся у Клаузевица, задающее темп военной науке, не соответствует старой философской парадигме.
Ответ на решение данной проблемы обнаруживается довольно скоро. Попытка установить законы социального развития, объект и предмет социальных наук приводит к глубокому проникновению в военно-научную теорию с одной стороны позитивизма, а с другой - исторического материализма.
Прежде всего, следует отметить переориентацию философии с онтологических проблем метафизики на эпистемологические.
С 1835 по 1850 г. для академий и других военно-учебных заведений России было составлено более 50 руководств, многие из которых представляли собой немалый вклад в развитие русской военной теории. Это были труды В.Я. Буняковского, Е.Х. Весселя, Ф.И. Горемыкина, Н.В. Медема, М.В. Остроградского, А.Н. Савича, А.З. Теляковского и других талантливых представителей военной мысли России, известных специалистов в области стратегии, тактики, артиллерии, математики, инженерного дела и т. д. В этот период появились и учебники по истории войн и военного искусства, ориги ;. нальные исследования по Отечественной войне 1812 г. и другим значитель ным событиям военной истории России.
Состояние отечественной военно-теоретической мысли этого периода характеризуется узко прикладным подходом к решению научных проблем и игнорированием необходимости разработки фундаментальных научных проблем.
Чем отчетливее осознавалась важность военной теории для практической деятельности, в том числе и для повседневной, тем настоятельнее выступала необходимость более полного раскрытия положения о том, как воєн f ная теория служит военной практике. С этой точки зрения несомненный ин терес представляла статья полковника Пушкина «О военном искусстве древних и новейших времен», в которой автор напоминал читателям о необходимости «различать науку военную от искусства военного» и относить к военной науке «правила и законы войны», а к военному искусству «применение сих познаний к опыту».
Главным источником военных знаний продолжали считать военную практику, опыт. В понимании связи между практикой и опытом был сделан значительный шаг вперед. Из опыта стремились выводить принципы и пра вила, но это породило другую крайность. На военную историю стали смот реть как на некое хранилище, из которого можно было извлекать готовые стратегические и тактические правила. Многие из теоретиков считали воз можным брать правила как из опыта современных войн своей или иностран ных армии, так и из опыта древних войн. Подобные взгляды высказывал, в частности, генерал Н.В. Медем в труде «Обозрение известнейших правил и систем стратегии». Наиболее надежными правилами, по его мнению, надо считать те, которые выведены из истории всех веков и народов. «Можно предполагать с достаточною вероятностью, - писал он, - что оказавшееся справедливым постоянно в течение нескольких тысяч лет останется справедливым и для будущего времени»1. Однако под влиянием военного опыта и передовой русской философии Медем писал, что правила не могут быть безусловными, а зависят от обстоятельств, они могут стать недействительными ввиду появления нового оружия или каких-либо других материальных средств ведения войны. С позиции того, что безусловные правила невозможны, Медем подверг критике метафизические взгляды Ллойда, Бюлова, эрцгерцога Карла, Жомини и других западноевропейских авторов. В этой критике он сумел подняться до понимания связи различных стратегических систем с исторически сложившимися условиями. При анализе стратегических взглядов Ллойда, Бюлова и других видных западноевропейских военных теоретиков Медем отмечал, что каждый из этих писателей основал «свою систему и свои правила на одной какой-либо господствующей мысли, или на одном элементе, и обыкновенно на том, которому современные события давали первенствующую важность. Так, главным основанием систем Ллойда, Бюлова и Ронья служила мысль, что успех войны преимущественно зависит от охранения собственных сообщений и от действий на сообщения противника; генерал Жомини основал свои правила единственно на зависимости успеха от решительных тактических действий или сражений; наконец, эрцгерцог Карл принял основанием своей системы мнение, что успех зависит преимущественно от искусного применения военных соображений к местности».
На основе выработанных комиссией рекомендаций профессор академии полковник Н.В. Медем разработал учебник по стратегии. В отличие от западноевропейских исследователей стратегии, стремившихся к формулированию стратегических правил - догм, обязательных для всех случаев, Медем считал, что теория стратегии не может давать категорических правил, обязательных для всех случаев. По его мнению, «начала стратегии заключаются в познании свойств всех стратегических элементов и средств, в оценке взаимного их влияния и в исследовании важности каждого отдельного элемента в отношении к самим военным действиям»1. Автор первого академического учебника по стратегии писал: «Нет сомнения, что стратегические соображения, подобно соображениям всех вообще наук и искусств, не могут быть произвольны, а должны быть основаны на некоторых известных данных или началах»2.
В свою очередь, П.А. Языков полагал, что в учебном курсе стратегии наряду с систематизацией фактов, характеризующих формы ведения войн в прошлом, необходимо также освещение руководящих принципов и правил стратегического руководства в тесной связи с развитием средств вооруженной борьбы, условиями применения вооруженных сил и требованиями к ним: правительства. Руководствуясь этими положениями, Языков показал отношение стратегии как теории к общественным наукам и военной науке в целом, осветил основные стратегические принципы, обстоятельства и факторы, могущие оказать влияние на решение стратегических задач.
Уточняя и конкретизируя задачи стратегии, Языков указывал: «В стратегических действиях принимается в соображение вся сложность способов, заключающихся в государстве для ведения войны» . Под способами ведения войны автор понимал все средства государства, используемые в войне. Из всей совокупности материальных и духовных средств, которые государство привлекает для ведения войны Языков отводил главную роль, по его терминологии, экономическим и нравственным силам. Под нравственными силами он понимал отношение народа и солдатских масс к войне и выполнению своего долга.
