Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Гендер как культурологическая и литературоведческая проблема
1.1. Формирование гендерологии как комплексной научной дисциплины
1.2. Понятие гендерной поэтики
1.3. Женщина-автор и женские образы
ГЛАВА 2. Историко-культурный контекст поэзии Т. Зумакуловой
2.1. Гендерный аспект карачаево-балкарского нартского эпоса
2.2. Женщина в карачаево-балкарском фольклоре
2.3. Литературная «школа» Т. Зумакуловой
2.4. Биографический контекст
ГЛАВА 3. Гендерная поэтика Т. Зумакуловой
3.1. Цветок на камне как семиотика гендерного самоосознания
3.2. Два полюса гендерной поэтики
3.3. Гендерная концептуализация образов
3.4. Дендро-код в лирике Т. Зумакуловой
3.5. «Женская доля» в интертекстуальном пространстве
3.6.Полемика как системообразующий принцип в поэзии Т. Зумакуловой
Заключение
Библиография
- Понятие гендерной поэтики
- Женщина-автор и женские образы
- Женщина в карачаево-балкарском фольклоре
- Дендро-код в лирике Т. Зумакуловой
Понятие гендерной поэтики
Изучение социальных маркеров принадлежности к полу или «социальный пол» – одно из самых широко известных направлений развития всемирного гуманитарного знания в последнее десятилетие, получившее название – гендерные исследования. Интерес, вызванный данным направлением, способствовал развитию междисциплинарной исследовательской практики, которая использует познавательные возможности теории социального пола для анализа общественных явлений и изменений, которые эти явления претерпевают.
Оппозиция мужское – женское всегда присутствовала во всех сферах человеческой жизни. С самого раннего этапа становления общества были актуальны такие вопросы как социальные роли, позиции, права и обязанности мужчин и женщин. Первыми, кто обнаружил эти антропологические особенности и придал значение их исследованию, стали представители этнографической науки. Изучая этнокультуру различных народов, ученые натолкнулись на значительное расхождение в воззрении их представителей на социальные роли, взгляды, положение, которые отводятся мужчине и женщине. Очевидные различия объяснялись множеством факторов, в том числе, географическим, биологическим, климатическим. Со временем половая дифференциация стала объектом изучения многих гуманитарных наук о человеке и обществе, раскрывающих целый спектр вопросов: проблема дифференциации социальных половых ролей, специфические функции мужчин и женщин в сфере материального производства, быт, отражение и символизация половой дифференциации в культуре, в том числе, стереотипы маскулинности и фемининности, нормы общения и разделения полов, специфика мужской и женской символики и т.
Один из основателей современной российской социологической школы И. С. Кон, исследуя вопросы этнографии, выделил четыре большие предметные области в изучении пола: 1) социальные половые роли, половозрастная стратификация и различия в поведении мужчин и женщин; 2) половой символизм – представления о мужском и женском начале в культуре и обыденном сознании; 3) нормы сексуального поведения; 4) обряды и ритуалы, связанные с формированием половой идентичности. По утверждению исследователя, изучение таких универсальных понятий как половая дифференциация и сексуальное поведение «не только проясняет важные особенности образа жизни изучаемых народов, но и помогает понять фундаментальные закономерности половой дифференциации и сексуального поведения, которые с разных сторон изучают биологические и общественные науки» [142:26].
Разработка тематики половой дифференциации привлекла к себе внимание этнографов-классиков, посвятивших множество монографических исследований проблеме идентичности отдельных народов. В отечественной науке это – Н.Н. Миклухо-Маклай, Д.К. Зеленин, В.Г. Богораз-Тан, Л.Я. Штернберг, а в зарубежной такие ученые как Л. Фробениус, Г. Шурц, Б. Малиновский, Д. Фрэзер, М. Мид и др. Однако не этнографы, а социологи и философы первыми пришли к убеждению, что понятие «пол» для полноты анализа на определенном этапе следует рассматривать отдельно от его биологической составляющей, в его, так сказать, социокультурной ипостаси.
Таким образом, середина ХХ столетия ознаменовалась моментом «бифуркации» – размежеванием биологического и социального начал в человеческой природе. Так, понятие биологического пола человека сохранило привычное название, определяющееся термином «sex», а для обозначения нового направления в системе гуманитарных наук исследователями был избран термин «гендер» (gender).
Известно, что впервые термин «гендер» был введен в научное знание американским психоаналитиком Робертом Столлером в 1958г., который, 11 исследуя понятие социополового самосознания личности, пришел к выводу о том, что изучение пола – предметная область биологии и физиологии, а анализ гендера – сфера деятельности психологов и социологов. Таким образом, предложение о разведении биологической и социальной, культурной составляющих в изучении вопросов, относящихся к проявлениям половой принадлежности человека, дало толчок к формированию особого течения в области современного гуманитарного знания – гендерным исследованиям.
«Современная гендерная теория не пытается оспорить существование тех или иных биологических, социальных, психологических различий между конкретными женщинами и мужчинами. Она просто утверждает, что сам по себе факт различий не так важен, как важна их социокультурная оценка и интерпретация, а также, построение властной системы на основе этих различий. Основой гендерных исследований является не просто описание разницы в статусах, ролях и иных аспектах жизни мужчин и женщин, но анализ власти и доминирования, утверждаемых в обществе через гендерные роли и отношения» [72:24].
Начальным этапом анализа смыслового содержания понятия «социальный пол» или «гендер» (1970-е гг. XX столетия), который соотносился со специфически женским опытом, были так называемые «женские исследования», которые велись женщинами-исследовательницами с феминистскими взглядами. «Гендер в то время трактовался не просто как стратификационная категория, но именно как «знак позиции субординации» и соотносился он со специфически женским опытом. В конечном счете, новый термин был предложен к использованию в тех случаях, когда речь шла о социальных, культурных, психологических аспектах «женского» в сравнении с «мужским», то есть при выделении всего того, что формирует черты, нормы, стереотипы, роли, типичные и желаемые для тех, «кого общество определяет как женщин» [161:76].
11 Интерес к проблемам массовых движений, желание понять отношение людей к явлениям повседневности, проследить внутренние взаимосвязи между разнообразными сферами деятельности человека, обеспечивающими развитие и целостность общества, а также самовыражение социального облика человека в зависимости от форм его деятельности, способствовали формированию «женской истории» как особой субдисциплины. Став самостоятельным направлением в науке, «женская история» отразила важность и актуальность социальных, культурных, психологических аспектов таких понятий как «мужское» и «женское». Необходимость изучения «женской истории» как научной проблемы, по мнению исследователей-гендерологов, «приближает к пониманию общего и особенного, социального и индивидуального, сходного и отличного в эволюции духовного мира мужчин и женщин» [161:77]. Это убеждение способствовало дальнейшему развитию проблемы и привело к активизации женских исследований, в результате которых образовались факультеты, лаборатории, исследовательские проекты, целью которых стало изучение ментальности женщин как «комплексной, междисциплинарной научной проблемы». Впервые такая практика получила свое начало в США, а затем и во многих европейских странах.
Женщина-автор и женские образы
В последние годы научное поле, связанное с гендерными исследованиями, все активнее пополняется не только историческими, социальными, философскими, экономическими знаниями, но и теоретическим приростом из области культурологии, лингвистики, а также литературоведения. Это обусловлено тем, что изучение роли полов, их символического и семиотического выражения и развития в культуре, искусстве и литературе помогает увидеть новые этапы становления общества и понять причины происходящих в нем процессов.
Интерес к изучению литературы с точки зрения гендерного аспекта, как и сама идея гендерных исследований, зародился в США, когда в результате изучения литературы, феминистами-литературоведами было обнаружено, что женщин-авторов гораздо меньше, чем авторов-мужчин. Не соответствующие маскулинной литературоведческой традиции, тексты женщин просто не исследовались и игнорировались. Убежденные в том, что женщины имеют отличную от мужчин специфику литературного творчества и свою индивидуальную поэтику, феминистки признали необходимым создание теории «женской литературы». Так, в рамках феминистского литературоведения, прибегающего к разным методологиям – социологическим, психоаналитическим, историографическим и др. – образовалось два основных направления – англоамериканское и французское.
Представители первого (А. Коллодны, А. Рич, Э. Моэрс, Э. Шоуолтер) 16 открыли феномен «женского чтения», а представители второго (Э. Сиксу, Л. Иригари, Ю. Кристева) – феномен «женского письма». Зарождению этих подходов, как следует из исследований Н. Пушкаревой, способствовала, во-первых, проблема соотношения и взаимодействия истории и литературы, где персонажи последней, созданные воображением авторов, воздействовали на формирование взглядов читателей и влияли на их поведение, равно как на воспитание ими следующих поколений и на воспроизведение культуры, стереотипов. Во-вторых, сыграли роль постановка и решение задачи сопоставления мужского и женского «Я» в том виде, в каком они отражались в господствующей культуре.
«Французское ориентируется на исследования дискурсов, репрезентаций и субъективностей. Оно основано на восприятии женской субъективности не как раз и навсегда заданной, а как не имеющей стабильных характеристик, постоянно меняющейся». По мнению Н. Пушкаревой именно «на таком, неэссенциалистском понимании субъективности и основана современная политика различий в феминизме XXI в.» [67:321].
«Англоамериканское направление – более традиционно в своих теоретических основаниях и более связано с традиционным феминизмом XX в., а в литературоведении ориентируется на историю и взаимоотношения текстов с внетекстуальным миром», – как отмечает автор, «его сторонники стараются исследовать прежде всего сам процесс создания власти с помощью текстов, и любой нарратив рассматривают прежде всего как литературный артефакт» [67:321]. Приверженцы этого направления полагают наличие особой «женской сущности», а женский опыт и женскую субъективность рассматривают как единые, анализируемые едиными аналитическими средствами. Признание особых женских способов и творческих репрезентаций в гендерном литературоведении – точка соприкосновения двух обозначенных направлений.
Анализ научной литературы показывает, что учет такого фактора как гендерный код автора, писателя, читателя, исследователя и т. д. оказывает влияние как на создание литературных произведений, так и на их восприятие и интерпретацию. Социокультурная среда человека, определяющаяся факторами образования, возраста, воспитания, этноса, гендера, самосознания является проводником для процесса рождения творчества или его восприятия. «Литературные произведения редко создаются или читаются в вакууме, а контекст, – например, жанр, гендер, исторические события, идеология – влияет на акты письма и чтения. Довольно сложно анализировать произведения «нейтрально», «только как тексты», так как гендер, возраст, образование читателя оказывают влияние на анализ и интерпретацию, хотя и неосознанно» [170:6].
Итак, осмысление словесного искусства через призму гендера становится немаловажным источником для литературоведения, при помощи которого возможно определить и охарактеризовать «особость» женского сознания, а также средства, при помощи которых она выражается. Работы современных исследователей-гендерологов (М. Рюткёнен, А.В. Кирилина, Н.Л. Пушкарева, И.Л. Савкина, Э. Шорэ, Е.И. Трофимова, Б. Сатклифф) доказывают, что гендерный подход в литературоведении – важная и живая часть современной науки о литературе, позволяющая осуществлять новое нетрадиционное прочтение текстов. Анализ художественных произведений с точки зрения таких понятий, конструктов культуры как «мужское» и «женское», в отличие от привычных литературоведческих трактовок, позволяет интерпретировать их с учетом гендерной дифференциации и обнаружить «субтексты», в которых заключены специфические черты женского опыта. Возросший интерес к исследованиям этой сферы научного знания способствовал образованию в рамках гендерологии отдельной области литературоведения – «гендерной поэтики».
Определение границ, статуса и функциональной роли гендерной поэтики – это одна из первостепенных задач современной науки о 18 литературе. Нам ее глобальная цель видится в изучении совокупности социальных репрезентаций или «культурной маски пола» в границах социокультурных представлений, закрепившихся в данном этноколлективе. С этой точки зрения гендер, как предметная область поэтики, представляется важным концептом литературы, позволяющим проследить измерение социальных моделей поведения обоих социально-половых групп общества, свойственных определенному типу культуры. Другими словами, гендерная система общества, подразумевающая соответствие моделям феминности и маскулинности, оценку данного соответствия и возможность создания собственной модели поведения, что формирует наличие гендерного самосознания, может быть проанализирована на материале литературных произведений.
Женщина в карачаево-балкарском фольклоре
Гендерная поэтика – одна из новейших, еще только формирующихся дисциплин в системе общего литературоведения. Она занимается описанием гендерного дискурса художественного текста с выявлением специфических особенностей «женского письма». В данной главе перед нами поставлена задача изучения эстетически действенных средств поэзии Т. Зумакуловой, раскрывающих психологический облик ее лирической героини через ключевые образы и мотивы, стилистику, интертекстуальное пространство, композиционные особенности.
Нерушимый, неуязвимый, могучий камень – основной мотив в творчестве балкарских поэтов и писателей. «Камни, вы – звезды, … Хвала вашей силе, что вечно жива! Вы – горца надгробье, вы – дома плоть, вы – грузно крутящиеся жернова, … Камни земли моей! Братья мои, наша опора в недобрый час. Родичи кровные, члены семьи, вечно мы видим вас: … Вместе живем на земле мы одной, горы – наш общий дом…» [228:123] – пишет известный балкарский поэт К. Кулиев. Нетрудно предположить, что в творчестве любого поэта-горца, выросшего среди скал и камней, камень, как художественный образ, играет роль онтологического кода. В качестве яркого образца можно привести следующие строки:
«Петроцентричность – одна из специфических особенностей карачаево-балкарского художественного мышления, обуславливающая чрезвычайно широкое использование концепта «камень» в фольклорных и авторских текстах. Спектр символических значений камня с трудом поддается научному учету и систематизации ввиду тотальной пронизанности мотивом камня всех уровней бытия горца. Трудно найти сферу деятельности жителя гор, в которой не находил бы применения камень», – отмечает литературовед З.А. Кучукова. По ее справедливому замечанию, «камень, как заместительный способ познания мира, абстрактных категорий достаточно широко известен в мировой научной и художественной литературе» [42:135].
Данный феномен берет свое начало в фольклорных произведениях, представляющих собой богатое эпическое наследие народов Северного Кавказа. Вот несколько характерных примеров из карачаево-балкарского нартского эпоса: «Дебет бир кюн нарт таулагъа баргъанды, Дебет однажды пошел в нартские горы Ташла бла сёлеше, анда къалгъанды. Разговаривая с камнями, там остался. Ала бла оноу, кенгеш этгенди» [235:69]. С ними советовался, договаривался. А одно из сказаний повествует о рождении человека из камня: «Однажды, в век нартов, нартский кузнец Дебет отправился в горы собирать железные камни. Ночью [он] остался в одной пещере. В полночь по пещере разлился какой-то необычный голубой свет и озарил всю пещеру, как солнце. Удивленный Дебет вышел наружу и увидел, что посреди неба летит огромная хвостатая звезда, ярко освещая весь мир. Эта звезда, пролетев [по небу], упала очень далеко, между двух огромных гор. От ее падения содрогнулся весь мир, зазвенели горы. Дебет, несмотря на ночь, отправился туда. Через три ночи и три дня он дошел [до того места] и [увидел, что] между этими двумя горами все сгорело и стало черным-черно. Огляделся [Дебет] и увидел 77 огромную яму, а в середине ее – расколовшийся надвое большой синий камень. Внутри его [лежал] младенец-богатырь» [235:308].
На примере приведенного отрывка из героического эпоса балкарцев и карачаевцев «Нарты», мы можем проследить, как на архаических этапах культа сакральность камней связана с представлением о том, что в них воплощаются души предков. Так, например, и в Библии упоминаются те, кто говорит камню: «Ты родил меня».
Кайсын Кулиев пишет: «Поэты всегда знали, что камень – самый древний свидетель всего, что происходило на земле, что он полит кровью и потом отцов, что он видел их мужество, свадьбы, похороны, радость, слезы, торжества, беды. Поэтому камень присутствует в нашей поэзии, как живое существо, понимающее человека» [145:305]. Исследователи обращают внимание на ту особенность, что в балкарской поэзии камни нередко выступают хранителями людской памяти:
Были камнем богаты аулы нагорий, И народ мой оставил свои письмена В камне: мудрость свою, и надежду, и горе. Мысль вверялась камням. Камни, камни и скалы – Наши книги, история нашей земли [227:249]! или
С появлением творчества Т. Зумакуловой в национальной поэзии балкарского народа отмеченная гендерная диспропорция в трактовке природных образов меняется. Одно из ведущих мест занимает новый образ, ориентированный на раскрытие конкретно женской сущности – «цветок». Этот образ, как нам кажется, сохраняя «мотив петрогенеза» балкарской поэзии, определяет гендерное самоосознание поэтессы и становится первым устойчивым символом и характерным национальным признаком горянки в балкарском поэтическом творчестве.
«Изображая действительность, высказывая определенные мысли, чувства, оценки, суждения, художественная литература делает это по-своему, в особой, только искусству присущей художественной форме. В основе этой формы лежит художественный образ – средство, при помощи которого писатель способен вызвать в нашем сознании любую картину жизни, любое представление» [11:23].
Дендро-код в лирике Т. Зумакуловой
Дерево, прочно держащееся за землю своими корнями и стремящееся в небесную высь пышной кроной, являет собой источник «двойного притяжения», и общепризнанно считается одним из центральных символов в мировой культурной традиции.
Многовековые фольклорно-обрядовые традиции, предания, песни, рассказы свидетельствуют об исключительно важной роли образа дерева в человеческой жизни, обусловленной его природными факторами. Среди основных символических проявлений, связанных с этим образом – Мировое Древо, Древо Познания, Древо Жизни, организующие универсальную концепцию мироздания, а также Генеалогическое Древо, структурирующее цепочку человеческого рода.
В контексте вегетативного происхождения, растительной формы этот символ олицетворяет плодородие, процветание, изобилие. А дополнительные коннотации, связанные с идеей взаимосвязи между тремя космическими сферами, ассоциируемыми с тремя частями дерева: корни – нижний мир, ствол – земля, крона – небо, позволяют объединить в образе дерева воплощение духовных оппозиций, таких как жизнь и смерть, цветение и увядание, верх и низ, правое и левое, мужское и женское. Отражая в широком смысле понятия, взаимосвязь макро и микрокосма, образ дерева соотносится с мирозданием и, в конечном счете, с самим человеком, в силу его вертикального положения, в котором согласно антропоцентрической логике мировидения, три части человеческого тела – голова, туловище и ноги символизируют крону, ствол и корни дерева. Однако, прежде всего дерево, вдыхающее «углекислый выдох человека» и дарующее взамен самый важный компонент жизнедеятельности – кислород, есть олицетворение Жизни и различных ее аспектов и проявлений. «Дерево в качестве воплощения жизненного начала олицетворяет стадии существования: рождение, рост, увядание, смерть» [74:43]. Так, карачаево-балкарский литературовед З. Кучукова отмечает, что «в концептосфере горца дерево прочно ассоциируется с метакодом жизни, с порядком» [42:169]. В своем монографическом исследовании «Онтологический метакод как ядро этнопоэтики» ученая посвящает данному символу отдельную главу – «Дерево» в концептосфере горца», где анализирует парадигму дерева в мировоззрении балкарцев и карачаевцев на примере фольклорного материала и современной художественной литературы. Подводя итоги этого раздела, автор констатирует наличие определенного кода жизни балкарцев и карачаевцев, выраженного символом дерева и получившего широкое развитие в национальной поэзии.
М. Эпштейн в книге «Природа, мир, тайник вселенной…», исследуя поэтический язык, законы построения и сочетания различных пейзажных типов, а также наиболее устойчивые национально-характерные мотивы, отмечает, что в перекрестной работе любого автора на подсознательном уровне раскрывается весь многомерный строй национальной художественной культуры. Литературовед воссоздает «вертикальные» связи с текстами писателей, читаемыми по «горизонтали», что раскрывает устойчивое ядро национальной литературы и весьма существенно для ее художественного целого, тем более что в стихотворениях наиболее наглядно обнажаются устойчивые закономерности восприятия природы в масштабе всей национальной поэзии [103:37].
Отталкиваясь от этих положений, мы попытаемся выявить специфический дендро-код в лирике балкарской поэтессы Т. Зумакуловой. Для реализации данной цели мы проанализируем стихотворения: «Къарт терек» («Старое дерево», 1969г.), «Алма терек» («Яблоня», 1963г.), «Терекле» («Деревья», 1969г.), «Къайын терекчик» («Березка», 1964г.), «О, бош кёре эдим тилеп кюрешген…» («О, напрасно просить пыталась…», 1970г.).
Как нам удалось установить ранее, характерной чертой лирической героини Т. Зумакуловой является жизнедарующая, жизнеутверждающая, жизнестойкая сила. В образе дерева она также находит свое воплощение: Жай чилледе арыгъан жолоучугъа В летний зной уставшему путнику Хычыуун салкъын, сериуюн бергенле, Желанную тенистую прохладу дающие, Кюн сайын чапырагъыгъыз агъа, Каждый день с вас листья опадают, Анга да чыдай, тёзюп сюелгенле! Но, и это терпя, вы стоите! Элияла, боранла тюйселе да, Даже если молнии, метели вас бьют, Бетлеригизни сиз алагъа буруп, Лица свои к ним повернув, Тамырларыгъызны да жерге тиреп Корнями держась за землю, Турасыз, бу жерге кертичи болуп [211:107]! Стоите, верными этой земле оставаясь! Претерпевая непогоду и осиливая другие «превратности судьбы» (опадание листвы, увядание, насилие со стороны человека), деревья демонстрируют пример терпения и жизнестойкости. Данная философско-художественная идея соотносится с общенациональной идеей, где образ деревьев олицетворяет высокий дух, терпеливость, смелость, самоотверженность и нелегкую судьбу народа:
Алай сюелесиз тёзюмлю, ёхтем, Стоите так терпеливо, гордо, Сейирди, сейир сизни къадарыгъыз. Удивительна, удивительна ваша судьба. Керек кюнде жашлай жан да бересиз, Когда необходимо вы молодыми умираете, Келе турса да кюннге къарарыгъыз. Даже если вам на солнце хочется смотреть. «Люблю вас, люблю» – обращается Т. Зумакулова к деревьям, выражая благодарность и отдавая дань их мудрости, щедрости, безвозмездному и безмерному служению человеку: Юй башланы да имбашлада тутуп, Крыши домов на плечах держа, Чигинжилери боласыз юйлени. Опорой домов являетесь. Беллеригизге дери суугъа батып, По пояс в воде утопая, Кётюресиз сиз уллу кёпюрлени. Поднимаете большие мосты.
Чигинжилерибиз – эшикде, юйде, Вы наша опора – на улице, дома, О, сиз не ючюн деп бизни сюесиз! О, за что вы нас любите! Къабыр къангала болуп да, сиз бирде И могильной доскою став Бизни биргебизге жерге киресиз. С нами вместе в землю уходите. Размышляя о природе альтруизма, лирическая героиня Т. Зумакуловой страдает и одновременно восхищается стоическим духом деревьев, понимая, что это закон, утвержденный свыше:
Не сюйсек да, сизни аяялмайбыз, Как ни хотели бы, вас уберечь не можем, Сизни ачытмайын сакълаялмайбыз. Боли не причиняя, сохранить вас не можем. Сизсиз, не медет, биз жашаялмайбыз. Без вас, увы, мы жить не можем.
Сары чачлы, акъ чачлы, кёк чачлыла Желтоволосые, беловолосые, зеленоволосые Жайда, къышда, кюнде бизге керекле, Летом, зимой, в солнце нам необходимые, Барыгъыз ючюн да ачый, къыйнала, За вас всех страдая, мучаясь, Кечгинлик тилейме сизден, терекле! Прошу прощенья у вас, деревья!
Задавая ряд риторических вопросов: Мени сёзюмден сизге не магъана? – Какой вам смысл от моего слова?; Мени сёзлеримден сизге не асыу? – От слов моих вам какая вам радость?; О сиз не ючюн деп бизни сюесиз? – О, за что вы нас любите? поэтесса подчеркивает высокий нравственный образец, считываемый с образа дерева.
Весьма интересно также следующее наблюдение, сделанное нами в ходе исследования образа дерева в творчестве Т. Зумакуловой. Мотив деревьев в стихотворениях поэтессы связан с конечной стадией их существования – стадией высыхания
