Содержание к диссертации
Введение
Первая глава. Английская литература путешествий (травелоги) и публицистика о Дагестане до XX века 211
1. Специфика жанра «вояжной» литературы 211
2. Формирование и эволюция образа горцев Дагестана в «вояжной» литературе до Кавказской войны 255
3. Литература путешествий о Дагестане времен Кавказской войны 400
Вторая глава. Дагестан в английской литературе: диалог Запад—Восток в романтических произведениях 57
1. «Проклятье Шамиля» Ф. Фицхью в контексте революционной романтической литературы 57
2. Традиции байронизма в «Проклятье Шамиля» 655
3. Романтический конфликт и центральный персонаж в поэме 711
4. Сакральность войны и природа в поэме «Проклятье Шамиля» 77
Третья глава. Образ Дагестана в английской научной литературе 88
1. «Цивилизация - варварство» в работе Дж. Эллиса «Карта стран, находящихся между Черным морем и Каспийским, с описанием кавказских народов и словарем их языков» 89
2. «Завоевание Кавказа Россией» Джона Бедли 95
2.1. Романтизм в книге Дж. Бедли «Завоевание Кавказа Россией» 99
2.2.Влияние русской литературы на работу Джона Бедли 102
2.3.Образ Шамиля в книге Дж. Бедли 112
2.4. Образ горцев в «Завоевании Кавказа Россией» 11818
Заключение 124
Библиография 131
Список английской литературы о Дагестане 140
- Специфика жанра «вояжной» литературы
- Формирование и эволюция образа горцев Дагестана в «вояжной» литературе до Кавказской войны
- «Проклятье Шамиля» Ф. Фицхью в контексте революционной романтической литературы
- «Цивилизация - варварство» в работе Дж. Эллиса «Карта стран, находящихся между Черным морем и Каспийским, с описанием кавказских народов и словарем их языков»
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Диссертация посвящена научно значимой и практически малоизученной проблеме - исследованию вопросов формирования образа дагестанцев в английской литературе XVI — начала XX вв.
Предпринятая нами попытка рассмотрения локальной, в данном случае дагестанской культуры, в видении представителей других культур, особенно ее видение глазами европейцев, в частности англичан, внесет определенный вклад в разработку альтернативных подходов к европоцентристской концепции, основанной на убеждении о неоспоримом превосходстве западной культуры (мысль, искусство, религия и т.д.) над восточной. Согласно отдельным историко-философским и культурологическим течениям в Европе культура в целом как бы делится на «большую» (европейская) и «малую» (остальные, не европейские) культуры. При этом декларируемая инфериорность, или неполноценность «малых культур», в том числе кавказской, является основным постулатом этих теорий. Таким образом, возрастает значимость любого даже самого малого, непредвзятого культурологического исследования, основанного на объективных источниках.
Воссоздание полноценного образа любого народа включает обязательное исследование его культуры, его отражение или восприятие другими культурами, при этом в поле зрения оказываются межнациональные аспекты. Существующие же аргументы эссенциалистов о невозможности описания отдельной культуры атрибутикой других культур из-за ее уникальной сущности верны только отчасти, поскольку даже самая оригинальная из культур содержит черты, вполне сопоставимые с элементами других культур.
Цель и задачи исследования. Основной целью исследования является попытка проследить на основе литературоведческого анализа английских литературных источников (XVII - начало XX вв.), впервые вводимых автором в научный оборот, процесс формирования и эволюцию культурно-исторического образа дагестанцев.
В соответствии с поставленной целью определены следующие задачи:
— подвергнуть литературоведческому анализу художественный план английских сочинений о Дагестане и, таким образом, произвести их «художественную транскрипцию»;
— выявить исторические особенности английского восприятия и связанные с ними исторические трансформации образа Дагестана XVI — XIX вв. как наиболее динамичного периода в отношении культурно-исторических контактов;
— рассмотреть формирование и развитие образа Дагестана в английской художественной литературе и литературе путешествий (вояжной) в контексте кавказско-английских исторических и литературных связей;
— проследить экспорт в английскую литературу национального образа дагестанцев, который создавался в лоне отечественной литературы.
Научная новизна исследования. В настоящей работе впервые предпринята попытка дать всесторонний обзор английской литературы о Дагестане и исследовать образ дагестанцев в контексте дагестанско-английских литературных связей.
Великобритания как великая колониальная держава в большей степени, чем другие страны, находилась в контакте с Восточным миром, и тем интереснее представляется отражение Дагестана в английской литературе. Однако, если литературные связи Дагестана с другими европейскими странами (Франция, Германия, Польша и др.) получили освещение (Гамзатов, 1990; Казбекова, 1992), то дагестанско-английские практически оставались не затронутыми исследователями.
Исследование базируется на впервые вводимых в научных оборот литературных источниках: Cook J. Voyages and Travels through the Russian Empire, Tartary and Part of the kingdom of Persia, I—II Edinburgh, 1770; Han way J. An historical account of the British trade over the Caspian sea; with a journal of travels from London through Russia into Persia. I-IV. L., 1753; Bell John. Travels from St. Petersburg in Russia to diverse parts of Asia. Vol. I—II. L.,1763; Baddeley John. The Russian conquest of the Caucasus. London, 1906; Ellis G. Memoir of a map the countries comprehend between the Black sea and the Caspian; with an account of the Caucasian nations, and vocabularies of their languages. London, 1788; Urquart D. The Portfolio or Collection of Political Documents relating the contemporary history. No IV-XX. L., 1837; Spenser E. Travels in Circassia. London, 1936. Среди них особое место занимает поэма Френсиса Фицхью «Проклятие Шамиля» (Fitzhugh F. The curse of Shamyl and other poems. Edinburgh, 1857). Поэма принадлежит перу малоизвестного шотландского поэта Александра Маккея, который в литературных кругах был известен под псевдонимом Френсис Фицхью. Одно из ярчайших его произведений посвящено войне в Дагестане. Данная поэма впервые подвергается литературоведческому анализу.
С активизацией политики России на Кавказе (с начала XVI в.) Кавказ активно включается в европейскую международную политику. Отныне так называемый «Восточный вопрос» приобретает в европейском и, следовательно, в английском сознании многомерный стратегический статус, т.е. становится предметом специального и разностороннего интереса. Рядом исследователей было отмечено, что начиная с этого времени европейские путешественники попадают уже теперь на Кавказ не случайно и говорят о нем не только мимоходом, как это было раньше, в XIII или в XIV вв. Теперь, едут ли они непосредственно на Кавказ или только проезжают по пути следования по его территории, они обращают внимание на Кавказ как таковой (Полиевктов, 1935, 7). В частности, развитие британской торговли на Каспийском море стало предметом специального исследования Джонаса Хэнвея в книге «Исторический отчет о Британской торговле по Каспийскому морю с журналом путешествий» (Лондон, 1753), в которой собраны путевые заметки английских путешественников по Прикаспийскому региону.
В диссертационном исследовании впервые предпринята попытка на основе литературоведческого анализа ряда малоисследованных источников периода колониальных войн России на Кавказе проследить эволюцию образа Дагестана - от негативного и отчужденного восприятия до романтического восхищения.
Научная разработанность темы исследования. Основные подходы в разработке дагестанско-английских связей были определены в ряде фундаментальных работ дагестанских и зарубежных историков и литературоведов.
Библиографические работы. Появлению этих трудов предшествовали ряд библиографических справочников. В первую очередь, это библиографический справочник Е.В. Сказина «Литература о Дагестане на западноевропейских языках» (Сказин, 1964). Справочник представляет собой аннотированный указатель литературы о Дагестане, изданной на английском, французском, немецком, итальянском, шведском, датском языках, а также на латыни. Автор этого издания опирался на ранее опубликованные и не потерявшие своей ценности библиографические работы Е.И. Козубского «Опыт библиографии Дагестанской области», «Памятная книжка Дагестанской области» (Козубский, 1895) и дополнения к «Опыту», помещенные в «Дагестанском сборнике» (1904), книгу М.А. Полиевктова «Европейские путешественники XIII-XVIII вв. по Кавказу» (Полиевктов, 1935).
Исторические работы. Издание «Дагестан в известиях русских и западноевропейских авторов XIII-XVIII вв.» В.Г. Гаджиева (Гаджиев, 1992) представляет собой свод извлечений из ранее переведенных текстов вышеназванной литературы. Во введении автором отмечается, что эта литература является ценным источниковедческим материалом по истории Дагестана обозначенного периода.
Филологические работы. Первой филологической работой, посвященной теме европейско-дагестанских контактов, в частности дагестанско-французских, стало исследование Г.Г. Гамзатова «Кавказ и Дагестан в контексте русско-французских историко-культурных связей (XIX — начало XX вв.)» (Гамзатов, 1990). Работа представляет большую ценность и в плане интересного фактологичекого материала, и в плане разработки методологии исследования вопросов европейских связей с регионом «малой» культуры. На материале французских связей автор убедительно показывает, что Дагестан начиная с XIII в. был вовлечен в водоворот исторического движения, обнаруживая на своем историческом пути «многообразие типов межкультурных связей» (Гамзатов, 1990, 257).
Тема дагестанско-европейских культурных связей была продолжена и основательно разработана в докторской диссертации З.Г. Казбековой «Дагестанско-европейские литературные связи», в которой был собран и подвергнут анализу обширный материал (в основном немецкая, французская, польская литература). Автором впервые был определен методологический подход в исследовании европейской рецепции (восприятия) Дагестана.
На настоящее исследование, особенно в вопросах освещения европейской рецепции Дагестана, большое влияние оказало сочинение американского культуролога палестинского происхождения Эдварда Сайда «Ориентализм» (Said Е. Orientalism, New-York, 1978). Изданное в 70-х годах, оно произвело тогда сенсацию в западной ориенталистике и нанесло всокрушительный удар по европейскому этноцентризму. В указанной работе европейская ориенталистика была подвергнута критике как соучастница европейских колониальных устремлений. «Ориентализм» Э. Сайда и по настоящее время вызывает многочисленные дискуссии, споры, подвергается критике в западных и восточных научных кругах. В России же это сочинение осталось практически незамеченным.
В анализе художественного плана исторических сочинений исследование опирается на труд Гайдна Байта «Метаистория: Историческое воображение в девятнадцатом веке» (White Н., Metahistory: the historical imagination of the 19th century Europe. Baltimore, 1973).
Источниковая база. Нами выявлено до тринадцати английских сочинений периода с XVI века до начала Кавказской войны, непосредственно касающихся Дагестана, которые известны специалистам: Parry W. A new and large discourse of the Travels of sir Antony Shirly. L., 1601; Edwards A. The third voyage into Persia, begun in the year 1565. Glasgow; Burrough С Adwertissements and reports of the 6. voyage into of Persia and Media; Jenkinson A. A compendious and briefe declaration of the journey from London into the land of Persia...being begun 1561; Cook J. Voyages and Travels through the Russian Empire, Tartary and Part of the kingdom of Persia, I -II Edinburgh, 1770; Hanway J. An historical account of the British trade over the Caspian sea; with a journal of travels from London through Russia into Persia. I-IV. L., 1753; Bell John. Travels from St. Petersburg in Russia to diverse parts of Asia. Vol. I-II. L.,1763; Perry J. The state of Russia under the present Czar. L., 1716; Ellis G. Memoir of a map of the countries comprehend between the Black sea and the Caspian; with an account of the Caucasian nations, and vocabularies of their languages. L., 1788; Forster G. A jouney from Bengal to England, through the Northern part of India, Kashmire, Agghanistan, and Persia, and into Russia by the Caspian sea. Vol. II L., 1798; Fraser J. The history of Nadir Shah, formerly called Thamas Kuli Khan, the present emperor of Persia. L., 1742, VI ; Ebn - Haukal. The oriental geography of Ebn - Haukal. Translated by W.Ouseley.L., 1800.
В XIX в. с началом Кавказской войны происходят существенные сдвиги по всем направлениям, составляющим и организующим британское движение как в целом на Кавказ, так и в наиболее горячую его точку — Дагестан. Претерпевает качественные изменения и сам состав пишущих о Кавказе людей. Это уже не миссионеры и негоцианты XIII-XVII вв., не «научные разведчики» XVIII в. Теперь это прежде всего люди, воюющие на Кавказе и пишущие о «Восточной войне», при этом продолжающие научно-разведывательные и «вояжные» традиции.
Так, по библиографии Е.В. Сказина, приблизительно из 24 английских сочинений в XIX в. девятнадцать наименований относятся к научному жанру. Это, главным образом, работы исторического и этнографического плана, а также языковедческие исследования и другие. Научный жанр, как почти все жанры европейской кавказской литературы, в сущности, не имел строгой формальной самореализации. В большинстве случаев он органично включал в себя черты «вояжного» жанра, из которого он собственно и вырос, ибо первоначальная «научная», «страноведческая» информация шла именно через жанр литературы путешествий (Казбекова, 1994,10).
Эти труды, что весьма существенно, имеют как бы научно-хаотическую форму - нагромождение самой разнородной информации. Такая своеобразная «всеядность» свидетельствует об абсолютном раритете встречающихся здесь явлений. Эти работы сохраняли органическую связь с «вояжной» литературой и также могут рассматриваться в историко-художественном плане.
З.Г. Казбекова отмечает, что из 80 европейских сочинений, посвященных теме Кавказской войны, 34 - французских, 19 — английских. Такое количественное соотношение очевидно явилось результатом того, что Кавказ был вовлечен в сферу франко - английских политических интересов. В свою очередь, Эдвард Сайд отмечает, что европейская, в частности английская и французская, ориенталистика была призвана помогать Великобритании и Франции удерживать свои позиции в восточных колониях. Их интерес к Востоку, как и в случае с Дагестаном, в научной и художественной литературе этих стран диктовался исключительно колониальными соображениями, пусть даже косвенно (Said, 1978).
Однако было бы несправедливо отрицать революционно-романтические настроения европейской общественности, тот дух либерализма, который явился определяющим в социальном заказе на подобную литературу. В то же время парадоксальное понимание свободы в Великобритании, когда, с одной стороны, клеймилась захватническая политика России на Кавказе, а с другой -оправдывалась собственная колониальная политика в Индии, убеждает в том, что и романтические настроения британской общественности умело управлялись имперскими политиками.
В качестве примера романтизированной английской литературы о Дагестане можно назвать сочинение «Путешествия по Черкесии» Эдмунда Спенсера (1836) (Spenser,!839), в котором английский капитан Спенсер рассказывает о ходе Кавказской войны в 30-х годах, делится своими впечатлениями, описывает свои приключения, приводит этнографику народов Северного Кавказа и со страниц своего сочинения призывает британское правительство помочь горским народам отстоять свою независимость, открыто указывая на нее как на гарант спокойного владычества Британии в Индии. Две книги этого автора - вышеупомянутая и «Турция, Россия, Черное море и Черкассия» (1854) (Spenser, 1854) — могут служить прекрасной иллюстрацией того, как менялся образ дагестанцев в английской литературе. В 30-х годах XIX века, когда военные действия велись в основном на Западном Кавказе, в центре внимания автора — черкесы, при этом перо писателя воодушевлено их смелостью и благородством, дагестанцы же играют в книге эпизодическую . роль. Автор упоминает о них вскользь — только о том, что они прекрасная воинственная раса, но варварская и неотесанная и очень уступает черкесам (Spenser, 1854). В 1854 году, когда акцент войны сместился полностью в сторону Восточного Кавказа, все симпатии Спенсера теперь отданы дагестанцам, особенно их предводителю легендарному Шамилю.
Как образец жанра мемуарной литературы можно отметить автобиографические записки Лоуренса Олифанта «Эпизоды из жизни, полной приключений, или мох на катящемся камне» (Episodes in a life of adventures or moss from a rolling stone. Third edition. Edinburgh and London, 1887). В книге рассказывается о деятельности автора в качестве агента английского правительства в Крыму и на Кавказе, о его неудавшихся попытках установить связь с Шамилем.
Публицистика в наибольшей степени способствовала освещению военных событий на Кавказе. Анализ журнально-газетных публикаций свидетельствует об их оперативности и, соответственно, достаточно действенной силе, способствующей формированию европейского общественного мнения. В освещении темы Кавказской войны были активно задействованы такие английские газеты, как «Portfolio», «Herald Tribune», «MacMillan s Magazine», «Blackwood Magazine», «Revue Britannique» и т.д. Для примера можно привести статью анонимного автора «Забытый герой», в которой Шамиль сравнивается с Аль-Кадером и Гарибальди (A Forgotten Него, 1895), или репортажи Карла Маркса о ходе Кавказской войны в газете «Нью-Йорк Геральд Трибун».
Кавказская война послужила поводом к появлению фундаментальных трудов по истории Кавказа в форме художественной историографии, которой в равной степени были присущи как художественный, так и научно-публицистический элементы. Ярким примером подобного исследования является труд Маккензи К. «Шамиль и Черкесия» (Mackenzie К. Schamyl and Circassia. Chiefly from materials collected by Fr. Wagner. London, 1854), в основу которого положены материалы, собранные Вагнером и затем подвергнутые автором обработке с внесением в них фактических поправок и дополнений. Широко даны исторические и этнографические сведения о Дагестане первой половины XIX века.
Сочинение Л. Мозера «Кавказ и его народы с краткой историей их войн, а также о достижениях их прославленного вождя Шамиля» посвящено истории Кавказа и его народов, истории их войн под предводительством Шамиля (Moser L. The Caucasus and its people with a brief history of their wars and a sketch of the achievements of the renowned chief Shamyl. London, 1856).
Фундаментальный труд по истории Кавказской войны «Завоевание Кавказа Россией» принадлежит английскому филологу Джону Бедли, который прибыл на Кавказ с тем, чтобы записать фольклорный материал горских народов Дагестана. Но вскоре Бедли меняет первоначальный замысел и посвящает свой труд истории национально-освободительной борьбы горцев, по той причине, что, как он сам признается в предисловии книги, все легенды, рассказы, песни были так или иначе связаны с Кавказской войной (Baddeley John. The Russian conquest of the Caucasus. London, 1906).
Примером синтеза вояжного и научного жанров является иллюстрированная книга Эберкромби Дж. «Путешествие по Восточному Кавказу» (Abercromby J. A trip through the eastern Caucasus with a chapter of the languages of the country with maps and illustrations. London, 1889). Автор сообщает этнографические сведения о дагестанских народностях — об аварцах, о лакцах и др., отдельная глава книги посвящена поездке в Кубачи.
В XIX в. сохранилось функционирование «вояжного» жанра в своем прежнем, традиционном проявлении. Надо отметить, что на военное двадцатипятилетие (1834 - 1859 гг.) приходится временный кризис жанра. В послевоенное же время наблюдается активизация путешествий и соответственно расцвет «вояжной» литературы. Об этом свидетельствуют работы Э. Бакстона, посетившего Дагестан в 1897 г., и его «Короткие стебли. Вторая серия. Путешествие, охватившее Сомали, Синай, восточную пустыню Египта, Карпатские горы и Дагестан» (Buxton, 1898). Или же знаменитое произведение Каннингема «Путешествия по Восточному Кавказу по Каспийскому и Черному морям, особенно по Дагестану, и по границе с Персией и Турции летом 1871 года», в котором английский генерал приводит различные сведения о Петровске, Темир-Хан-Шуре, Гунибе, Хунзахе, Ботлихе, Ведено. Помимо этнографических наблюдений автор приводит свои размышления о Кавказской войне. Текст иллюстрирован рисунками, выполненными спутниками генерала (Cunnyngham, 1872).
В результате экспедиции английской группы альпинистов во главе с Девидом Фрешфильдом, которая исследовала горы Кавказа, вышел двухтомный труд Фрешфилда «Исследование Кавказа». Автор, намеривавшийся посвятить свое сочинение кавказской географии, не удержался от высказываний относительно истории края, а именно Кавказской войны (Freshfield, 1896).
Для обоснования нашей задачи еще раз подчеркнем, что в нее входит анализ художественного плана этих сочинений — «художественная транскрипция», проблема восприятия как таковая — особенности английского восприятия и связанные с ними исторические трансформации образа Дагестана XVI-XIX вв.
Собственно художественные произведения в английской литературе представлены в меньшинстве, и на настоящий момент нам известны два произведения: роман Виккендена «Приключения в Черкесии («Wichenden. Adventures in Circassia. London, 1847) и поэма Ф.Фицхью «Проклятье Шамиля» (Fitzhugh F. The curse of Shamyl and other poems. Edinburgh, 1857). В основу романа Виккендена был положен бродячий в европейской «кавказской» литературе сюжет о том, как европеец, в данном случае англичанин, попадает к Шамилю и воюет на стороне горцев.
Поэма шотландского поэта Френсиса Фицхью «Проклятье Шамиля и другие стихи» повествует о молодом мюриде Шамиля, который нарушил законы военного времени во имя своей любви и был проклят имамом.
Говоря о собственно дагестанских источниках, мы, в первую очередь, имеем в виду тот богатый и уникальный фольклорный материал, которым располагали местные культуры и который был собран английскими исследователями или просто путешественниками. В работах английских путешественников мы встречаем записанные ими в Дагестане народные песни, баллады, военные гимны, плачи и т.д. К примеру, в книге Эдмунда Спенсера мы находим черкесские военные песни с приложением нот, песни, посвященные знаменитому шейху Мансуру. Джон Бедли в своей книге «Завоевание Россией Кавказа» отдельным приложением помещает балладу о Хочбаре, чеченские героические песни, военные гимны, сочиненные Шамилем. Подобная «материализация» дагестанской народной художественной культуры утверждала в широком западном, в частности английском, сознании как сам факт ее наличия, так и ее раритетный экзотический феномен. Впоследствии в 40-е годы XX века, в Великобритании вышла детская серия иллюстрированных книг сказок мира, в которой среди прочих мировых жемчужин займет свое место черкесская сказка «Мальчик и рыбка».
Как свидетельствуют труды известных ученых Г.Г. Гамзатова, М.-С. Саидова, А.Р. Шихсаидова и других, дагестанская литература, главным образом исторические и теософские сочинения, активно преодолевала как восточные, так и европейские границы. Г.Г. Гамзатов отмечает, что в предшествующие периоды в Дагестане имело свое логическое продолжение усвоение ближне-средневосточных традиций письменной культуры, которые нашли свое воплощение в первых местных произведениях — «исторических сочинениях», наиболее ранние из которых принято относить к X -XI вв. В их числе хроника «История Ширвана и Дербенда» - крупное историческое полотно, созданное в начале XII в. и охватывающее события с конца VIII в. до 1075 года. Хроника «Тарих Дагестан» Мухаммада Рафи (XIVB.) представляет собой сочинение, составленное из некоторых вполне самостоятельных частей, но объединенных общей идеей. Наиболее ранние составные сочинения могут быть отнесены к V— X вв. Основные компоненты другого средневекового сочинения труда -«Дербенд-наме» - восходят примерно к X в., хотя само сочинение было составлено в XVII в. Мухаммадам Аваби Акташи. Следует упомянуть и «Хронику Махмуда Хиналугского», составленную в 1465 г., и многочисленные одноаульные хроники. Очень важно в этой связи отметить, что все перечисленные труды были переведены на европейские языки. В частности, на английский язык были переведены «Дербенд -наме» и «Тарих Дагестан» Мухаммада Рафи.
В этой связи к литературным источникам, питавшим как «практическое», так и «научное» английское востоковедение, мы относим английскую научную литературу о Кавказе, основанную на изучении древних и средневековых сочинений античных авторов. Иллюстративна в этом отношении книга Джона Эллиса, в которой автор компилирует сведения античных авторов (Ellis G. Memoir of a map the countries comprehend between the Black sea and the Caspian; with an account of the Caucasian nations, and vocabularies of their languages. London, 1788). Сюда можно отнести сочинение арабского географа Ибн-Хаукала (X в.), которое было переведено на английский язык в 1800 году (Ibn-Haukal. The oriental geography. London, 1800).
Таким образом, нами были зафиксированы жанры письменных литературных источников, на которые опиралось английское востоковедение и которые, в свою очередь, сыграли важную роль в поэтапном историческом формировании жанров английской «кавказской» литературы о Дагестане - от «вояжного» и научного до собственно художественного.
Методологическая основа. Основополагающее методологическое положение выдающегося исследователя западно-восточного диалога Н.И. Конрада указывает на литературную потенцию всякого письменного памятника, на необходимость его включения в литературоведческий контекст, независимо от его формы и содержания: «Понять письменный памятник — значит далее понять его литературную природу, поскольку всякий памятник, какими бы ни были его содержание и форма, есть литературное произведение» (Конрад, 1972, 10).
Привлекая в сферу литературного диалога всевозможные письменные жанры - от самого незначительного документа, той же «научной» литературы и до разнородных собственно художественных литературных явлений, связывая «разнородные и разнорядные» факты, историк литературы работает на системное воссоздание той или иной диалогической эпохи той или иной культуры. Ярким подтверждением этой «всеядной» методологии служат труды великого ученого компаративиста М.П. Алексеева, автора «Сравнительного литературоведения». «Огромной заслугой ученого было стремление связать разнорядные и разнородные факты, которые обычное сознание - не научное и не поэтическое — воспринимает порознь как индивидуальные и несовместимые», - пишет в предисловии к книге Г.Степанов (Алексеев, 1983, 4).
Современная компаративистика склонна к максимальному расширению поля своей деятельности. Различного рода «контактные частности», «эпизоды» становятся темой отдельных исследований и включаются в систему изучения межнациональных литературных связей по таким основным отраслевым направлениям, как восприятие иностранных литератур в той или иной стране:
- собственная литература в статистике и эстетике зарубежного восприятия;
- собственно национальная тема (история) в иностранных литературах;
- взаимодействие национальных культур, литератур;
- международные контакты писателей;
- проблемы перевода, сопоставительной стилистики и поэтики.
В обоснование методологической базы нашего исследования считаем необходим отметить исследование видного теоретика сравнительного литературоведения В.М. Жирмунского. Его положения, такие как объяснение международных литературных влияний, общественной «потребности в идеологическом импорте», как изучение историзма влияния, категории влияния, зависимости его от общественных отношений и общественных формаций, необходимость рассмотрения постоянного единства литературного процесса в целом и во взаимодействии между западными и восточными культурами и т.д. послужили методологической базой для рассмотрения огромного материала, связывающего западную и русскую литературы (Жирмунский, 1981).
Выступая против упрощенного понимания межлитературных связей, заключенного в теории «литературных влияний», теории «литературных заимствований», теории «литературных переходов», отстаивая полное исключение из этой сферы фактора «пассивности» одной из сторон, Н.П.-Берков доказывает бесспорное преимущество теории «литературных контактов», предполагающей во всех случаях процесс обоюдный и двусторонний. В то же время Беркова не устраивают и так называемые «двусторонние» теории («международный литературный обмен», «взаимосвязи и взаимодействия литератур»), так как они предполагают обязательное взаимопотребление — обогащение каждой из участвующих сторон. Берков настаивает все же на универсальности теории «литературных контактов». Во-первых, контакт — это «соприкосновение», т.е. то, чему непрерывно подвержена литературная и в целом духовная жизнь различных народов в период «всемирной истории». Кроме того, по Беркову, само понятие «литературный контакт» охватывает и ознакомление с чисто познавательными целями, и творческое усвоение в любой форме, и личные контакты между писателями и литературоведами разных стран и народов и многое другое (Берков, 1981).
Как отмечает З.Г. Казбекова, наиболее существенное преимущество этой теории состоит в том, что она как культуру, так и историю различных народов рассматривает в их взаимозависимости и взаимообусловленности и, таким образом, исключает уничижительное табуирование их определенных состояний (Казбекова, 1994).
Важным методологическим положением в трудах И.Г. Неупокоевой -теоретика системного анализа, является суждение о том, что «всемирная литература» — это, прежде всего, «динамическое разнонациональное целое, развивающееся в системе единого мирового исторического процесса». Ссылаясь на высказывание М. Горького о том, что «нет такой маленькой страны, которая не давала бы великих художников слова», И.Г. Неупокоева переводит его в область теории: «литература малых стран нередко подводит к выводам более общего смысла и значения, позволяет ясно увидеть тенденции, характерные не только для самих этих стран» (Неупокоева, 1976, 12). Превратить единичный факт в необходимое звено литературного процесса -это и есть задача системного анализа, преимущество которого связано с тем, что «в системе целого всемирной литературы каждый из фактов будет уже не только собою, но и сосредоточением самых разнообразных сил, связывающих отдельные элементы всемирной литературы в единое, исторически развивающееся целое» (Неупокоева, 1976, 24).
В этой связи важны положения Г.Г. Гамзатова, который предлагает рассматривать национальное своеобразие литератур не в состоянии их изолированности и автономного саморазвития, а в контексте множественных соприкосновений, перекликаний, переплетений. Вместе с тем Г.Г. Гамзатов за каждой литературой признает и отстаивает ее собственный, неповторимый путь эволюции, при этом устанавливая в их развитии ясно проступающую общностную систему. В работах Г.Г. Гамзатова впервые в отечественном литературоведении прослежена история целой многонациональной литературной системы от ее фольклорных истоков до современного состояния в контексте мирового культурно - исторического развития.
Важно уделить внимание историософскому аспекту сравнительного литературоведения. Польский исследователь Галина Янашек-Иваничкова пишет: «Мало кто задумывается над тем, что компаративистика имеет свою историософию, определяющую ее особое значение в формировании открытого, плюралистического, интернационального и терпимого отношения к миру во всем его многообразии и к многообразному отражению этого мира в литературе» (Янашек-Иваничкова, 1992, 19-20). Анализируя современный интерес к проблеме неевропейских литератур, который соседствует с прочно укоренившимся и сохраняющим все еще свои позиции западно-европоцентризмом, она называет ученых, внесших определенный вклад в эту проблему: Г. Брандес, Г. Поснет, А. Веселовский, К. Крейчи, Ф. Жюст, Р.Этьемболь, Я. Рисе и др.
Палестинский культуролог Эдвард Сайд в сочинении «Ориентализм» достаточно эксплицитно обнажает европоцентристские установки и стереотипы западных писателей и ученых, пишущих о Востоке. Именно их подверг критике В.М. Жирмунский в выступлении на конгрессе Международной ассоциации сравнительного литературоведения: «Ничто не дает нам права рассматривать литературу Западной Европы как высший образец культуры и литературы. К этому нас склоняют лишь исторические предрассудки и укоренившиеся стереотипы» (Жирмунский, 1891, 74).
Таким образом, задачей сравнительного литературоведения является сближение народов, преодоление взаимных предубеждений, закодированных в их представлениях о культуре других народов. Литературные контакты Дагестана с Великобританией, обмен духовными ценностями, активно и результативно осуществлялись на протяжении XVII-XIX вв. В процессе исследования этого вопроса ощущается необходимость в «теории духовного общения». С другой стороны, встает вопрос о специальной терминологической «необслуженности» этого типа контакта, с чем и связано теоретическое блуждание в лабиринтах общей компаративистики.
Проблема теоретической самоориентации, которая неразрывно связана с методологией, была затронута З.Г. Казбековой в докторской диссертации «Дагестанско-европейские литературные связи». Прежде всего автор отмечает трудности, связанные с достаточно большим скоплением терминологических эквивалентов в сфере теории литературных контактов. Сюда относятся: «теория влияния», «теория заимствования», «теория самозарождения, «теория сравнительно-исторического изучения», «сравнительная литература», «международный литературный обмен», «взаимосвязи и взаимодействия литератур», «нулевой обмен», «литературные контакты», «теория литературного перехода», «стадиальное» и «типологическое изучение литератур», «теория рецепции» и др.
С учетом того, что каждый термин, при всей групповой родственности, несет в себе определенную сущностную специфику и связанную с ней адекватность определенной историко-культурной ситуации, вопрос терминологического выбора становится вопросом методологического выбора.
Объектом исследования в нашей работе предстают английская литература о Дагестане, дагестанские литературные источники, присутствующие в исследуемой английской литературе.
Теоретической базой исследования явились труды отечественных и зарубежных литературоведов — компаративистов и исследователей национальных литератур, критики ориенталистики (Г.Г.Гамзатов, В.М.Жирмунский, Н.П. Берков, И.Г. Неупокоева, Э.Саид).
Практическая значимость работы состоит в возможности использования ее материала как при написании истории национальных литератур, в частности дагестанской, так и при освещении соответствующих периодов истории английской литературы. Возможно составление специального курса лекций по нескольким тематическим блокам, представленным в работе.
Апробация и внедрение результатов. Основные положения диссертации апробированы в ряде статей в тематических сборниках и журналах. Темой исследования автор занимался более четырех лет на базе Института языка, литературы и искусства им. Г. Цадасы Дагестанского научного центра Российской академии наук.
Структура и объем диссертации. Цели и задачи исследования, а именно рассмотрение и аналитическое прочтение английской литературы о Дагестане -от субъективного повествования к несубъективному- определили его структуру. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии.
Во введении определены основные направления и цели исследования, представлены сведения об изученности вопроса в целом, методологическая ориентация работы, а также ее материал.
В первой главе «Английская литература путешествий (травелоги) и публицистика о Дагестане до XX века» рассматривается английская вояжная литература о Северном Кавказе и Дагестане, определяется концепция восприятия образа Дагестана, ее динамика в свете историко-политической задан ности.
Во второй главе «Дагестан в английской литературе: диалог Запад — Восток в романтических произведениях» анализируется поэма шотландского поэта Френсиса Фицхью «Проклятье Шамиля» в контексте общеевропейского романтизма в литературе.
Третья глава «Образ Дагестана в английской научной литературе» посвящена научно-познавательной литературе о Дагестане, а именно освещается литература несубъективного повествования, сочинения английских историков, филологов, географов. Данная литература рассматривается как в плане ее художественности, так и в концептуальном плане.
В заключении обобщается исследованный материал, подведены итоги и сделаны выводы.
Специфика жанра «вояжной» литературы
Классический «вояжный» жанр устной и письменной литератур являтся, возможно, одним из самых эффективных механизмов межкультурного диалога, представляет собой ту определенную форму познания мира, характерной чертой которой является географический, этнографический, исторический, культурный и художественный синтез (Казбекова, 1994, 10). Значение «вояжной» литературы, как было отмечено З.Г. Казбековой, определяется прежде всего тем, что она в данном прочтении обладает функциями «национальной истории». Дагестанские исторические сочинения (от раннего средневековья и до XIX в.) не восполняют ее «стилистическую незафиксированность» — при всем богатстве и значительности этого материала.
Функциональность такой литературы возрастает в силу того, что процесс национально-исторического самосознания, связанный с ее «потреблением», реализуется через посредство «готовых» художественных форм, которые предлагает английская литература указанных эпох. Таким образом, она обладает в нашем восприятии не только функциями «национальной истории», но и функциями «национальной литературы» (Казбекова, 1994, 10).
Исторические события, нравы, местный колорит, этнографическое лицо народа, его своеобразие, проявляющееся в исключительных местных и социально-политических условиях, — все это нашло отражение в содержании английских «путешествий» по Кавказу и, таким образом, обрело в современном прочтении как художественно-повествовательные, так и хроникальные и летописные функции. Однако особенностью «путешествия», в отличие от хроник и летописей, является его ориентированность на повседневность, на мирное - «неисторическое» время (Казбекова, 1994, 11). Другой особенностью таких «путешествий» является определенная опосредованность восприятия северокавказского этнического поля через призму миропонимания английского путешественника, в котором неизбежно присутствует «элемент страха» при встрече с чуждыми и незнакомыми ему явлениями, и он спешит объяснить эти явления с помощью книг или посредством устных рассказов жителей низменности. Таким образом, данное восприятие опосредовано дважды. Это явление в литературе Эдвард Сайд называет «текстуальным отношением» и применяет его именно к западным ориенталистам (писателям, ученым, путешественникам, пишущим о Востоке) (Said, 1978). Он начинает с того, что сравнивает западных ориенталистов с Дон-Кихотом и Кандидом. Это сравнение можно легко понять, если вспомнить точку зрения, подвергнутую сатире Вольтером в «Кандиде» или Сервантесем в «Дон-Кихоте». Эти писатели полагали, что было бы огромным заблуждением считать, что непредсказуемый и проблематичный хаос, в котором живет человек, можно понять через книги или тексты; буквально применять то, что узнаешь из книг, к реальности - значит глупо рисковать и погибнуть. Например, Дон-Кихот, когда становится стариком, приходит к убеждению, что книги о средневековом рыцарстве представляют реальность. Он воображает себя средневековым рыцарем времен Амадиса Гальского и считает, что он должен защищать честь своей дамы. Далее он воображает, что грязная и бедная простолюдинка Дульсинея - это благородная и элегантная дама, честь которой он должен защищать. Он пускается в путь и пытается трансформировать реальность в вымышленный мир.
Никто бы не стал использовать «Амадиса Гальского», чтобы понять средневековую или современную Испанию. Но ясно то, что люди пытались и пытаются использовать тексты как реальность, иначе бы Кандид и Дон-Кихот не имели бы успеха у читателей. Э. Сайд отмечает, что это общечеловеческая ошибка - предпочитать систематизированную авторитетность текста дезориентации непосредственных контактов с реальностью (Said, 1978). Одна из причин, способствующих возникновению «текстуального отношения», заключается в следующем: когда человек непосредственно соприкасается с чем-то относительно незнакомым, пугающим и ранее отдаленным, он старается припомнить, что в предыдущем опыте эта новизна ему напоминает, а также что он читал об этом ранее. И книги путешествий, как и любая другая книга, создают такой же «естественный» текст, как естественно его построение и пользование. Все это возникает из-за стремления человека прибегать к тексту, когда кажется, что неизвестность и неясность путешествия в чужой стране угрожают его спокойствию.
Многие путешественники, вспоминая о своем пребывании в чужой стране, говорили, что все было не так, как они ожидали, то есть это было не то, о чем они читали. И, конечно, многие авторы жанра «путешествий» считали нужным писать в своих книгах, что та или иная страна похожа на то или это, что она колоритна, самобытна, интересна и т.д. Смысл в обоих случаях в том, что люди, природа, места, опыт могут всегда быть описаны книгой настолько, что книга или текст приобретают больший авторитет, чем действительность, которую они описывают (Said, 1978, 130).
Текстуальное отношение, о котором говорит Сайд, неразрывно связано с существованием легенд и мифов о той стране, в которой они возникли. Дагестан в этой связи является достаточно иллюстративным. Еще античные известия о Кавказе носили полуфантастический и мифологический характер. Кавказские горы и их глубинные районы, малодоступные для окружающих народов, оставались вплоть до XIX в. в известной степени terra incognita.
Величие и загадочность Кавказских гор, таинство быта их обитателей рождали мифы и домыслы еще в античной литературной традиции. В мифологии греков именно на Кавказе происходила борьба между Зевсом и Тифеем, в этих горах боги Олимпа воевали с титанами. Здесь боги приковали к скалам Прометея. Аргонавты в поисках золотого руна держали свой путь на Кавказ. Эти же горы населяли амазонки и кентавры. Как писал П.К. Услар, «физическая красота Кавказа приобрела в глазах древних народов фантастическую законченность» (Услар, 1868, 3). Античные авторы описывали
Кавказ как место обитания чудищ, кентавров, собакоголовых людей и т.д. Однако в то же время в исторических сочинениях Геродота и Страбона давалась достоверная картина царств и народов на Кавказе. Данная традиция сохранилась и в последующие эпохи. Наиболее интересным примером того, как античные образы о Кавказе дошли до средневековья, служит сочинение епископа Иоанна де Галонифонтибуса «Книга познания мира» (1404), переведенное с латинского на венгерский и английский языки Тарди Лаешем (Tardi, 1978,98).
Труд Галонифонтибуса, один из ценных источников о народах Кавказа в средневековье, интересен и тем, что наряду с достоверными сведениями содержит еще и античные представления и мифы, полон авторского удивления и недоверия. Доживание образа «собакоголовых» людей вполне можно связать с реалиями новогодних мистерий у дидоицев, когда их участники надевали на себя волчьи шкуры и маски (Карпов, 1996, 247). В средневековье все еще считалось, что Дербент построен Александром Македонским, сделавшим стены неприступными для мифических народов гога и магога, обитавших, разумеется, тут же, на Кавказе. Среди удивительных повествований о горцах, подкрепляемых рассказами жителей плоскости, как легенда фигурирует и многоязычие в Дагестане. Галонифонтибус пишет, что он «беседовал с заслуживающими доверия людьми, которые говорили, что люди по обеим сторонам горы говорят на сорока различных языках...» (Tardi, 1978, 98). Лингвистический образ Дагестана, казавшийся удивительным и маловероятным для рассказчика, вполне отвечал действительности, как и многие другие сведения античных авторов о царствах и народах Кавказа.
Формирование и эволюция образа горцев Дагестана в «вояжной» литературе до Кавказской войны
Джонас Хэнвей. Большое исследование «Исторический обзор британской торговли на Каспийском море с путевыми заметками» Джонаса Хэнвея в трех томах посвящено последовательному освоению Британской Мореходной Компанией новых торговых путей по Каспийскому морю. Автор посвящает книгу сэру Роберту Нетлетону и выражает ему благодарность за исследования в области Каспийского моря как возможного канала торговых путей и сравнивает его с Себастьяном Каботом, основателем тогда еще американской колонии. Указывая на сугубо экономические интересы, Хэнвей считает, что данные исследования важны для всей британской нации.
Книга Хэнвея состоит из корабельных журналов, дневников и воспоминаний участников экспедиций, которые осваивали Каспийское море. Автор, собрав аутентичные рассказы и прибавив свои собственные впечатления и опыт, предлагает читателю окунуться в бесконечные и удивительные приключения, которые в самом деле случились с участниками экспедиции. Великобритании наконец удалось наладить торговые пути по Каспийскому морю, «но какой ценой это достигнуто, с какой отвагой проделан этот путь!» (Hanway, 1753, 7). В книге Джонаса Хэнвея содержатся полевые заметки и корабельные дневники других английских авторов, чьи рассказы только подтверждают трудность задуманного англичанами предприятия.
В то время Великобритания удерживала статус «королевы морей» и находилась в экономически и политически преимущественном положении относительно других стран Европы, что внушило ее поданным комплекс превосходства над остальной частью человечества. Этот комплекс легко прослеживается на страницах книги: так, например, Хэнвей называет англичан «храброй и коммерческой нацией, которая должна открывать что-то полезное для человечества» (Hanway, 1753, 9). Появление книги Джонаса Хэнвея и само ее название очень показательно. Спрос на подобную литературу был очень высок в XVIII в. Великобритания переживала экономический бум в промышленности и во внешней торговле. Богатеющая буржуазия все более утверждала свои позиции как господствующий класс и диктовала свои вкусы всему обществу, что нашло отображение и в литературной жизни Англии. На авансцене художественной литературы теперь не короли и принцы, а выходцы из буржуазии. Основной читающей публикой также становятся представители этого класса, которым нравится узнавать себя и читать про знакомые им занятия. В это же время в английской литературе интенсивно осваивается жанр романа. Наряду с семейно-бытовым большой популярностью пользуются романы морских приключений. Формируются определенные жанрово 27 композиционные особенности таких романов, например, элементы дневника, берущие свои истоки в судовых журналах, или краткое содержание, предваряющее каждую главу. В этом жанре создавали свои художественные произведения великие английские просветители Джонатан Свифт и Даниель Дефо. В жанре собственно «вояжной» литературы публиковались описания наблюдений и приключений известных мореплавателей, например, таких как Уоллис, Джеймс Кук. Дневники путешествий читались как увлекательные романы, тем самым определяя жанр вплоть до начала XIX века.
Хэнвей строит повествование своей книги в жанре морского приключенческого романа. Исторические факты и события ложатся в сюжет его книги с соблюдением дневниковых элементов, в котором, помимо всего, получает свое дальнейшее развитие образ дагестанца. Хэнвей, увлеченный своей «торговой миссией» «открывать человечеству нечто полезное», не задается целью открыть европейскому миру неизвестные для него народы, проживающие на его пути в Персию. Открытие новых торговых путей и саму торговлю Хэнвей считает важнейшим из занятий. В этой связи он приводит слова короля Эдварда VI о том, что «получать взаимовыгодную прибыль — это одна из заповедных потребностей человека» (Hanway, 1753, 8).
Начало британской каспийской торговли, как пишет Хэнвей, можно датировать 1553 годом, когда король Эдвард VI шлет письма на греческом и других языках правителям Европы и Азии, в которых излагает свой взгляд на развитие и установление торговых путей. Одним из первых на север отправляется флот, возглавляемый сэром Хью Виллоуби и мистером Ричардом Чанселером. Во время экспедиции сэр Виллоуби погиб в Лапландии, а мистер Ченселер дошел до Архангельска, откуда отправился в Москву и получил благоприятный ответ от Ивана Грозного. Примечательно, что для Хэнвея это весьма важный существенный момент - отметить начало истории британских торговых отношений в определенном регионе. История региональных торговых отношений является частью общей истории британской торговли, а ее исследование мыслится Хэнвею необычайно важным, поскольку именно торговля явилась поворотным пунктом в истории британцев как доминирующей в Европе нации.
Во второй главе книги Хэнвея, в которой непосредственно встречаются дагестанцы, повествуется об персидско-турецкой войне, которая мешала английской торговле с Востоком. Хэнвей сообщает: «Шемаха, столица Ширвана на западном побережье Каспийского моря, была резиденцией русских торговцев, где они вели значительную торговлю. Но лезги, вторгнувшись в Персию, опустошили Шемаху в 1712 г. ... Тахмас, законный наследник персидской короны, вытесненный в Хоросан из-за нападения Махмуда и его афганцев, после смерти своего отца Хусейна, который был убит повстанцами, пригласил Петра Великого помочь ему. Русский царь, сделав необходимые приготовления, отправился с огромной армией вдоль западного побережья Каспийского моря и дошел до города Дербента» (Hanway, 1753, 9).
Это был тяжелый, утомительный, опасный путь. Зачем нужна была Петру такая экспедиция? Хэнвей дает свое объяснение: «Скорее всего, такой мудрый правитель, как Петр не предпринял бы такой экспедиции, если бы он не намеревался руководить и направлять шелковую торговлю через свою страну. Царя убедили, что лезгинские татары подчинятся ему, но, наоборот, они вредили русской армии и превратили их поход вдоль побережья в не столь опасное предприятие, сколь утомительное» (Hanway, 1753, 154).
Дагестанские горцы для английского автора являются препятствием для налаживания торговых путей по кавказскому побережью. Похоже, это предприятие заведомо обречено на провал. На это еще во введении указывал Хэнвей: «Особенный случай в моей жизни втянул меня в поиски коммерческих знаний по новому торговому пути, а именно пути торговли с Персией через Каспийское море; но когда я начал эту торговлю, казалось, что она была обречена на провал; и вся власть наших знаний и опыта не смогла защитить этот нежный цветок от насилия суровых ветров, которые беспрерывно дули на него, так что он был проклят до того, как смог расцвести» (Hanway, 1753, 6). Этими «суровыми ветрами», которые с самого начала предрешили гибель новых торговых путей, являлись затяжная персидско-турецкая война и независимые горцы Дагестана.
Образ «дикого варвара», неподвластного и неуправляемого ни одним из сильных владык мира, постепенно нарастает в английской литературе путешествий. Это эксплицитно указывается в III томе, в 23 главе книги, где Хэнвей представляет немало интересных материалов по истории Дагестана, в частности подробно описывает поход Петра в Дербент: «... Этот посол был отправлен выразить жалобы шаху Хусейну, если этот принц был еще на троне, по поводу того, что произошло в Ширване, а если тот больше не управлял страной - настоять, чтобы приемник дал сертификацию по поводу поведения лезгов, узбеков и других его союзников. Более всего вероятно, что действительный мотив посла — исследовать состояние дел в этом королевстве, о котором в Русском дворе имелись не точные сведения. Махмуд, к которому русский посол непосредственно обратился, ответил так: «что он бы желал находиться в хороших отношениях с царем, о котором разнеслась слава как о мудром и воинственном царе, и поскольку люди, на которых он жаловался, не были ни его союзниками, ни его подданными, он не мог ни предписывать им законы, ни отвечать за их поведение. Таким образом, он посоветовал царю для безопасности своих караванов сопровождать их большими конвоями, если он не решит войти в союзничество с теми народами, чьи земли они переходили» (Hanway, 1753, 155-157).
«Проклятье Шамиля» Ф. Фицхью в контексте революционной романтической литературы
В английской романтической литературе восточная тематика имеет особое звучание. Неприятие буржуазной действительности заставляло романтиков уходить в иной, экзотический мир, где становились возможными романические приключения и мелодраматические проявления страстей, освобожденные от законов житейской повседневности. Знаете ли вы край, где кипарис и мирта — Эмблемы поступков, свершаемых в их климате, Где ярость хищника и любовь голубки То истаивают до печали, То доходят до бешенства преступленья? Это край Востока, это страна солнца! (Байрон. «Абидосская невеста»)
Эти представления о Востоке, широко распространенные в английской литературе, предопределили поэтику «восточных повестей» Байрона. При этом Востоком были не только собственно восточные (в строгом географическом смысле), но и вообще экзотические страны: Турция, Греция, Албания, Италия, Испания и т.д. Для русских романтиков таким Востоком являлся Кавказ.
Дагестан и Северный Кавказ присутствовал в английской литературе только в травелогах, научных исследованиях, публицистике. Будучи вплоть до середины XIX века terra incognita, Дагестан оставался невостребованным в художественной литературе в качестве романтического хронотопа, который давал бы простор для бурных страстей и ярких контрастов. Только с 30-х годов XIX века Дагестан становится объектом целенаправленного интереса политиков, ученых и литераторов. Как отмечают английские публицисты в своих очерках о Северном Кавказе, их интерес питался тремя основными причинами. Первая из них - «неожиданное удовольствие, которое испытываешь, когда, находясь перед лицом жестокого могущественного врага, вдруг обнаруживаешь в его тылу своего союзника» (Urquart, 1837, N 6, 132). Здесь показана расстановка политических сил в «Восточном вопросе» в период наибольшего роста разногласий между Англией и Россией. Вторая причина «нечто романтическое, окружающее эти народы, даже название которых стало предметом поэзии и чье прошлое является для нас тайной, а настоящее является государственным секретом России. Их горы возбуждают воображение больше, чем они сами. В мифологическую эпоху они породили гениев и тайны, которые
равноценны индийским и древнегреческим» (Urquart, 1837, N 6, 133).
Романтическая поэма Френсиса Фицхью «Проклятье Шамиля» вышла в свет в 1857 году в столице Шотландии Эдинбурге, в 1862 г. она была переиздана. Появление этого романтического произведения в Великобритании в период, когда в английской литературе утвердились традиции критического реализма, было обусловленно системой идей и взглядов, бытующих то время в общественном сознании страны. В XIX в., полыхающем революциями и национально-освободительными войнами во Франции, в Польше, Греции, Италии, Испании, Португалии, Пруссии, России, на Украине, Балканах, сформировалось идеологическое пространство, в котором приоритетной морально-нравственной ценностью явилось стремление к национальной и гражданской свободам. П.И. Пестель писал: «Нынешний век ознаменовывается революционными мыслями, от одного конца Европы до другого видно одно и то же; от Португалии до России, не исключая ни одного государства, даже Англии и Турции, сих двух противоположностей... дух преобразования заставляет везде, так сказать, умы клокотать» (Пестель, 1991, 148). Литература, философия, историография XIX столетия были пропитаны этой идеологией.
Лейтмотивом большей части романтических произведений XIX века явилось стремление к свободе, сохранение ее. Центральным персонажем этих произведений был человек свободы - это «Кавказкий пленник», «Цыгане»
Пушкина; «Мцыри», «Последний сын вольности» Лермонтова; «Наливайко», «Войнаровский» Рылеева; «Корсар», «Лара», «Осада Коринфа» Байрона; «Освобожденый Прометей», «Восстание Ислама» Шелли; «Конрад Валленрод», «Гражина» Мицкевича и т.д.
Идеями свободы также была пропитана романтическая историография XIX века (понятие «романтическая» применено к историографии потому, что здесь утрачивается объективная точка зрения). Знаменитые европейские историки Сисмонди, Тьери, Минье, Гизо видели осмысление национальной истории сквозь призму борьбы за свободу и независимость больших и самых малых народов Европы. В этой связи интересен подход швейцарца Сисмонда де Сисмонди к истории средневековых итальянских республик. Сисмонди рассматривает республику как идеальное политическое устройство, при котором смогли расцвести истинная демократия и свобода. Оплакивая переход итальянских республик к тирании, швейцарский историк утвержал, что нельзя уповать лишь на конституцию, необходимы глубокие изменения в социальной структуре общества. Он видел возрождение Италии не в объединении под властью монарха, а в федерации свободных городов.
Неприятие капитализма, и прежде всего его английского образца, осуждение современных форм политического развития направляли мысль Сисмонди на поиски более справедливых, по его мнению, концепций свободного государства. Опыт итальянских городов, республик представлялся Сисмонди наиболее плодотворным (Тураев, 1975, 219). Швейцарский историк делал акцент на сохранении демократических республик, поскольку, будучи швейцарцем, Сисмонди боялся, что швейцарские кантоны и общины исчезнут, уступив место английскому образцу социоустройства.
Шестнадцатитомный труд Сисмонди в свое время привлек внимание английских романтиков Байрона и Шелли и был достаточно известен и популярен в Англии (Сидорченко, 1977, 24). Одновременно в английской «вояжной» литературе о Северном Кавказе
описываются политические образования республиканского типа (Кук, Хэнвей, Спенсер), в которых были сильны демократические традиции. Кук пишет о каракайтагцах: «В самом деле, так сложилась ситуация, что благодаря естественному бастиону их гор они так долго сохраняют свое достоинство, и вряд ли могут быть кем-либо порабощены; их вождь называется уцмий. Олеарий рассказывает об их занимательной манере выбирать себе шемхала. Кандидаты садятся вкруг, священник бросает в круг яблоко, и возле кого оно остановится, тот и становится их правителем. Но поскольку они живут с правительством республиканского типа (курсив — наш — З.М.), авторитет уцмия не особо значителен» (Cook, 1770, 313).
Или же Спенсер отмечает, что «правительство почти всех адыгских конфедеративных племен в настоящее время, можно сказать, более республиканское, чем аристократическое» (Spenser, 1839, 51). Французский консул Гамба в Тифлисе употребляет термин «республика» по отношению к кавказским политическим образованиям («Джарская республика») (Gamba, 1826,100). Достаточно подробно описывает политический строй в Дагестане С. Броневской в своем труде «Новейшие географические и исторические известия о Кавказе». Заимствуя шкалу дефиниций политических форм у Платона и Аристотеля, усовершенствованную Монтескье, Броневский адаптирует ее ко всем формам политических образований, известных на Кавказе (Агларов, 1988, 12). Он пишет: «Три главных вида правления — монархическое, аристократическое и демографическое известны на Кавказе...» (Броневский, 1823, 40). Монтескье выделяет республиканский, монархический и деспотический образы правления, подразделяя республиканский на аристократический и демократический (Монтескье, 1955,169). Наличие кавказских «республик» на окраинах самодержавной России оказало влияние на формирование декабристских идей, как природа, так и люди Кавказа сыграли важную, если не определяющую роль в формировании русской романтической литературы (Агларов, 41, 373).
«Цивилизация - варварство» в работе Дж. Эллиса «Карта стран, находящихся между Черным морем и Каспийским, с описанием кавказских народов и словарем их языков»
В конце XVIII века, в эпоху Просвещения, когда науки в Европе получили новый толчок к развитию и в философии этого времени зазвучали идеи о свободе мысли, веротерпимости, о правах человека, в европейской литературе разгорались споры о «естественном человеке», и в этой связи Дагестан, который до этого времени фигурировал только в записках путешественников, начинает вызывать интерес и в научном плане.
Английская ориенталистика отставала во многом от немецкой и французской. В ее научном обороте не было ни карты Дагестана, ни сведений о его народностях и их языках, о природе и климате. Но такие данные были очень важны для Великобритании в контексте развивающихся связей с Востоком, воротами к которому являлся Дагестан. Восполнить этот пробел взялся ученый Дж. Эллис. Он не отправился на Кавказ, решив, что достаточно будет систематизировать все ранее известные сведения о Кавказе. Источниками для Эллиса послужили 1-й том путешествий Гюльденштадта, «Описание Грузии» Рейниггса, книги Мюллера, Страбона, Плиния, Птолемея. Классификацию жителей Кавказа Эллис дает, ссылаясь на профессора Палласа.
Прежде чем подойти к описанию современных ему дагестанцев, Эллис считает важным проследить их исторические корни, выявить их происхождение, и приводит в своей работе описание дагестанских племен, данное Страбоном, продолжая традиции античной литературы: «...За рекой Алазания и оттуда к Каспийскому морю простиралась страна албанцев. Это почти первобытные люди: простые, честные, незнакомые с деньгами или точными мерами веса, не в состоянии считать больше чем за сто. Для сельскохозяйственных целей они имеют только деревянный плуг. Прекрасный климат, богатая почва, рождающая самые разнообразные фрукты, особенно виноград, привели к тому, что необходимости в производстве не было, и они живут за счет многочисленных стад, которые кормятся на плодородных берегах рек. Они являются самыми красивыми людьми человечества, храбрыми, хотя безобидными. Они сражаются, как и пехотой, так и на конях с легким и тяжелым вооружением, и смогли выставить в поле против Помпея армию в семьдесят тысяч пехотой и двадцать две тысячи кавалерией. Их оружие было копьи и луки со стрелами, кожаные щиты, кольчуга и шлемы. Албанцы состоят из 26 племен, различающихся языками, и управляемые независимым князем. Они поклоняются солнцу, Юпитеру, и особенно луне, которой они приносят человеческие жертвоприношения со многими предрассудочными церемониями. Их главный священник является вторым по достоинству по отношению к князю. Они высоко уважают старших. Они хоронят своих покойников с его собственностью, а потом не вспоминают их, и даже не упоминают их имена, что может быть рассмотрено как святотатство...» (Ellis, 1788,27)
Описание дагестанцев еще античными авторами дает понять английскому читателю, что это — древнейший народ со сложившейся социо-политической структурой еще тогда, когда германские племена мало кому были известны. С другой стороны, описание Страбона, свободное от враждебного противостояния, дает относительно положительную оценку: честны, храбры, дружелюбны, самые красивые.
Компилятивный труд Дж. Эллиса созвучен идеям эпохи, в которую он создавался, когда просветительские традиции сменялись романтическими сентенциями. За методичным перечислением народов, проживающих на Кавказе, их обычаев, жизнеустройством, историей, читатель прослеживает спор о «естественном человеке», присутствующий в литературе Просвещения и продолженный в романтической литературе. Противопоставление «цивилизация - варварство», априорно имевшее место в литературе путешествий, несколько переосмысливается автором. Развенчание этой формулы сквозь призму, взгляда европейцев на «древние дороги и пути Дагестана, по которым проходили различные миссии на восток», происходит в просветительской литературе (Монтескье, Руссо, Вольтер) - в ней обличается варварство европейской цивилизации.
Эллис также ставит под сомнение данную антитезу в духе идей Просвещения. Описывая быт и уклад черкесов, как одного их типичных северокавказских народов, Эллис пишет, что все горцы Кавказа живут грабежами, по этой причине рассказы о свирепости кажутся преувеличенными» и тут же автор переводит разговор о жестокости в европейскую плоскость: «Войны, которые в последнее время велись в Европе, преследовали единственную цель - грабеж. И народы, которые себя называют высокоцивилизованными, такие войны не рассматривали как доказательство их негуманности. В ответ на жалобы путешественников князья этих маленьких племен могли бы поспорить, что секретность их очень важна для них, и у них есть право наряду с другими правителями наказывать шпионов и врагов; и что захватывать в плен торговцев, которые путешествуют по их земле без их разрешения, не более жестоко, чем обрекать контрабандистов на смерть или галеры» (Ellis, 1788,28).
Европа мыслится Эллису столь же варварской, сколь она считает таковым Северный Кавказ, и Северный Кавказ столь же цивилизованным, сколь она считает саму себя.
Эллис утверждает, что горские народы Северного Кавказа дублируют друг друга в манерах, одежде, законах и обычаев и вообще в образе жизни. Он не считает нужным приводить этнографическое описание каждого из них. Эллис полагает, что для того чтобы иметь представление об этих народах, а именно кабардинцах, чеченцах, дагестанцах, осетинах, ингушах, достаточно иметь представление об одном из этих племен: «Кабардинские черкесы, хотя и разъединены, все же являются наиболее влиятельными народами в северной части Кавказа, и их превосходство привело к тому, что их соседи полностью имитируют их манеры, из описания которых мы получим общее представление об остальных, к тому же исключительность некоторых их обычаев, их сходство с древнейшими обитателями этих краев делает их предметом особого любопытства» (Ellis, 1788, 22). Так, автор приводит этнографику черкесов как общую для всех северокавказцев, тем более, что под черкесами в европейской литературе понимались северокавказцы вообще. Это продолжалось вплоть до XX века. Слово «черкес» являлось собирательным для горцев Кавказа. Об этом можно судить по многим фактам в русской литературе. Например, в сочинении Служивого «Очерки Покорения Кавказа», вышедшем в 1901 г., в подтекстовке к картине Гагарина было сказано: «Сражение между русскими и черкесами при селении Ахатлы в 1841г.», тогда как сел. Ахатлы испокон веков населено аварцами. Или, например, Лермонтов называет Бэлу черкешенкой, хотя установлено, что его героиня была кумычкой (Гаджиев, 1996, 32). Эллис начинает описание с социально-политического устройства черкесов, чье общество разделено на три класса: 1) князья, 2) уздени, 3) вассалы, или люди. В свете просветительских идей равенства и демократии, развенчания аристократических ценностей (вспомним Т. Карлейля, который сравнивал французскую аристократию с кустом картофеля, вся ценность которого в земле, а верхушка абсолютно пуста и никчемна) Эллису кажется удивительным и привлекательным то, что лишь происхождение разделяет один класс от другого, истинный же авторитет у черкесов имеет лишь тот, кто заслужил его личными качествами и доблестью. Также в качестве примера демократизма он приводит тот факт, что князья в мирное время не отличаются от своих поданных ни в одежде, ни в еде, но, может быть, их дома немного лучше (Ellis, 1788,22).
