Духовно-философские основы адыгейской поэзии и своеобразие ее художественной эволюции Шаззо Шамсет Еристемовна

Содержание к диссертации

Введение

Глава первая. Эпос «Нарты» как предмет поэтики и как важнейшее духовно-нравственное и художественно-эстетическое наследие адыгов. Время и личность в эпосе и поэтические особенности их осмысления 23

Глава вторая. Эволюция адыгейской поэзии и особенности ее историко-героических песен. Эпоха и личность, сюжет и художественная структура, язык и стиль песен. Вопросы развития их стиховой культуры 90

Глава третья. Характер внутреннего движения в адыгской поэзии в эпоху национальных потрясений. Расширение ее проблематики. Обогащение слова историзмом мышления. Формирование нового уровня в объективно- реалистическом раскрытии общественных явлений. Стремление поэзии к авторизации творчества. Вопросы традиций и поэтика стиха 168

Глава четвертая. Новая общественно-политическая ситуация в Адыгее. Зарождение письменного слова на родном языке. Изменения в ориентации литературы в ее социально-психологическом содержании. Традиции и новаторство. Поиски «живого метода», жанров и стилей, адекватных времени. Формирование творческих индивидуальностей «новых писателей» 215

Глава пятая. Преодоление поэтических канонов и схематизма. Наполнение «общественного» слова живой жизнью и интонацией, обращение слова к человеку и миру. Движение мысли и образа. Проблемы стихосложения .. 262

Глава шестая. Художественные особенности и философское содержание современной адыгейской поэзии (поэтика: традиции и новаторство) 322

Заключение 379

Библиографический список

• Эпос «Нарты» как предмет поэтики и как важнейшее духовно-нравственное и художественно-эстетическое наследие адыгов. Время и личность в эпосе и поэтические особенности их осмысления
• Эволюция адыгейской поэзии и особенности ее историко-героических песен. Эпоха и личность, сюжет и художественная структура, язык и стиль песен. Вопросы развития их стиховой культуры
• Характер внутреннего движения в адыгской поэзии в эпоху национальных потрясений. Расширение ее проблематики. Обогащение слова историзмом мышления. Формирование нового уровня в объективно- реалистическом раскрытии общественных явлений. Стремление поэзии к авторизации творчества. Вопросы традиций и поэтика стиха
• Новая общественно-политическая ситуация в Адыгее. Зарождение письменного слова на родном языке. Изменения в ориентации литературы в ее социально-психологическом содержании. Традиции и новаторство. Поиски «живого метода», жанров и стилей, адекватных времени. Формирование творческих индивидуальностей «новых писателей»

Введение к работе

Многовековой путь развития адыгейской поэзии (от устных ее форм до письменных) послужил основой и материалом для данного квалификационного исследования. Его внутреннюю (композициошгую) и внешне-содержательную (проблемно-поэтическую) структуру определила идея многоступенчатой эволюции национального художественного слова. В нем отразились особенности как больших с вековыми традициями, так и новописьменных поэтических систем, при этом оставалось неповторимым явлением в национальной литературе. Работа создавалась на исходе прошлого века и начале нынешнего, что и вызвало необходимость обратиться к методологии подведения итогов тысячелетнему движению национальной поэзии и прогнозированию основных направлений ее эволюции. Методология итогов оказалась весьма популярной в науке. Элиот пишет: «...конец ХХ-го века отождествился с постмодернизмом, который под пером немалого числа приверженцев приобрел значение мощного взрыва. Он не только поставил последнюю точку в бурной, богатой всевозможными взрывами истории ушедшего столетия, но якобы распахнул врата новой эпохи»1 - особенность, характерная для русской литературы рубежа веков. Она обнаружила себя активно и в адыгейской поэзии, которая началась сказаниями о нартах и завершила свой путь явным тяготением к эстетике авангарда и постмодернизма. В реферируемой работе эта линия обозначена достаточно основательно.

Любая речь (произносимая, написанная) имеет свои закономерности, внутреннюю логику, которая выражается в ее содержании, интонации, музыке слов, элементах паузы, очередности произношения слов. Это разнообразие речи так определяет В. Холшевников: «Как в прозе, так и в стихе, речь не льется непрерывным потоком: она расчленена на предложения, те в свою очередь разделяются на связанные по смыслу и интонации группы слов, синтагмы (например, обособленные причастные и деепричастные обороты, распространенные обстоятельства и т.п.). Синтагмы и предложения отделяются друг от друга паузами большей или меньшей длительности, повышением или понижением голоса, постановкой логических ударений и т.п. (что частично передается на бумаге знаками препинания)»1. В речи человека нередко выражаются сущность и своеобразие его характера, часто и национальные особенности. Поэтому метрическая (ритмико-интонационная) и звуковая (рифмическая) организация речи имеет немаловажное значение. Речевое оформление отражаемой (в прозе, поэзии, драматургии, публицистике, деловых бумагах, и т.д.) действительности содержит в себе звуко-метрические, интонационно-логические единицы. Однако, в стихотворной и прозаической речи (в них много общего) звукометрические и интонационно-логические характеристики образуют определенную автономность: «Сравнение прозаического и стихотворного текстов показывает, что и в прозаической, и в стихотворной речи наблюдаются однородные явления: расчлененность речи на интонационные группы, чередование ударных и безударных слогов и т.д. В деловой речи они имеют только логическое значение. В художественной прозе они могут приобретать и эстетическую ценность. Однако и в ней все эти явления не всегда ясно выражены, не упорядочены, поэтому ощущаются сравнительно слабо. В- стихотворной же речи, напротив, они упорядочены, организованы, очень отчетливо и непосредственно воспринимаются слухом и воздействуют на читателя эстетически» . Все верно, но есть «... свободный рифмованный стих, звуковая упорядоченность которого создается рифмой, и так называемый верлибр - свободный нерифмованный стих, отличающийся от прозы относительной синтаксической эквивалентностью интонационно и графически выделенных отрезков. И то и другое - яркое свидетельство размытости границ уже между стихом и прозой, двумя различными система ми художественной речи», - отмечает П. Руднев . Мысль о менее ритмической организованности прозы вряд ли соответствует действительному положению вещей: художественная проза своей внутренней ритмико-интонационной и логико-интонационной организованностью, возможно, сложнее поэзии, где все это просматривается непосредственнее, чем в прозе. Но это другая статья. Здесь важна мысль: каждая форма говорения (ре-четіяї) - художественно-прозаическая, художественно-поэтическая, деловая или художественно-публицистическая - имеет свои особенности.

Искусство поэтического художественного «речения» изучено теоретически основательно. Нет необходимости перечислять известные сочинения по теории «поэтической речи», достаточно сказать, что ею серьезно занимались от Аристотеля до процитированного нами П. Руднева. Наше время ознаменовано фундаментальными исследованиями Тартуской школы структуралистов, ленинградской и московской группами ученых. Назовем только одну книгу - «Теория стиха», которая вышла в Ленинграде в 1968 году в издательстве Академии наук СССР. Она не единственная, помимо нее издан не один десяток книг по стиховедению, но характерна тем, что в ней представлены основные направления сегодняшней науки о стихе -от традиционных, до структурально-математических.

Одна из важнейших проблем указанной книги - анализ национально-го своеобразия стихосложения. По мысли Б.Унбегауна , национальное своеобразие складывается из «национальной специфики языкового материала». При этом необходимо учесть диалектический характер взаимодействия между формой стихосложения и особенностями национального языка. Здесь не учитывается, на наш взгляд, важное обстоятельство - этноге-нетическое начало, формирующее психологию, духовно-нравственное содержание национального хараісгера. Б.Томашевский свидетельствует о том, что «ритмический закон ... не вытекает механически из свойств языка», но «каждый язык имеет свой собственный ритмический материал». Далее ученый отмечает: «...в каждом языке вырабатывается своя метрическая система. Факт международного обмена литературных традиций может содействовать сближению этих систем, но никогда не стирает существенного различия между ними, возникающего из различий самого материала» . Исходя из этого, Б.Томашевский подчеркивает, что поэзия нацио-нальнее многих других форм искусства, особенно прозы .

Национальное своеобразие стиха более всего ищут в активности или пассивности ударного слога. Имея в виду русский ямб, В.Жирмунский отмечает, что он отличается от немецких и английских «частым отсутствием ударения на всех слогах, за исключением последнего ударного...». Однако, «Несмотря на наличие... вариаций, определяющих своим расположением большое ритмическое разнообразие русских ямбов, метр как инвариантная модель бинарной альтернации осознается благодаря наличию ритмической инерции ударности, которая придает четным слогам стиха потенциально-ударный характер даже при отсутствии реального ударения»3. В. Жирмунский здесь же цитирует слова А. Колмогорова, подтверждающего его наблюдения: «Под метром я понимаю закономерность ритма, обладающего достаточной определенностью, чтобы вызвать: а) ожидание подтверждения в следующих стихах, б) специфическое переживание «перебоя» при ее нарушении»4. То есть, стихотворная единица подчиняется законам ударности и тогда, когда нет в строке этого ударения.

На основе собственных наблюдений и анализа высказываний Н. Чернышевского, считавшего трехсложные размеры (дактиль, амфибра хий и анапест) наиболее характерными для русского стиха, В.Жирмунский приходит к выводу о том, что «в действительности в русской поэзии, уже начиная с Ломоносова, из взаимодействия метрической модели двусложного ямбического (или хореического) стиха с фонетическим своеобразием русского языкового материала возникла новая национальная форма стиха -русский ямб, который ... допускал очень большую поэтическую свободу, сделавшую этот размер, особенно у Пушкина, богатым и разнообразным средством художественной выразительности»1. То есть, по мнению ученого, ямб - наиболее характерное для русского стиха метрическое измерение.

Анализ, проведенный структуралистами (особенно - школой Тартуского лингво-литературоведческого центра), подтвердил справедливость суждений Б. Томашевского о роли ямба в русском поэтическо-метрическом репертуаре. Так П. Руднев в результате статистического подсчета свидетельствует, что в «Евгении Онегине» 5223 строки четырехстопного ямба», в поэме М. Лермонтова «Азраил» - 191, а в «Измаил-Бей» - 2289 (указ. работа - С. 113,120) и т.д. П. Руднев обнаруживает приоритет ямбической метрики в русском стихе.

А для адыгского стиха? Какой из стопов более всего для него характерен? Этим вопросом мало занималась «местная» наука о литературе, а «центральная» занимается своими.

Исследования в области адыгского стиховедения проводятся, имеются определенные успехи, но и нерешенные вопросы2.

Этому есть свои причины - и субъективные, и объективные. Объективные заключаются в том, что, как мы думали много лет, национальные литературные системы «ускоренно» формировались. Следует отметить, что этот процесс был не таким уж «ускоренным» и, самое главное, безболезненным. Жанровые, стилевые образования претерпели много изменений, часто разрушительного характера из-за подобных эстетических стереотипов. Субъективные - анализ основ (и теоретических, и философских) поэтики художественного слова в новописьменных литературах требовал наличия хорошо подготовленных специалистов. Они теперь появляются.

Стилевые проблемы остро поставлены в работах некоторых адыгских авторов. Приоритет в этом принадлежит профессору А. Хакуашеву, который попытался проанализировать своеобразие стиховой культуры поэзии Али Шогенцукова уже в 1957 году. Мы помним размышления на эту тему, начиная с Хан-Гирея, а в советское время - А. Хаткова, Б. Куашева и других, но первую, стройную систему взглядов на своеобразие адыгской поэзии на уровне ее стихосложения создал А. Хакуашев. Как он отмечает, джегуако (сочинители-импровизаторы) «в основу ритмического строя стиха положили принцип соизмеримости стихов по количеству наличествующих в них ударений»1, идея, которую подтверждает и Хан-Гирей: «Песни черкесов сложены стихами тоническими» . Однако, А. Хакуашев не считает тоническое начало главным в организации стиховой культуры адыгов (черкесов): «В ритмической организации народных стихов важнейшее значение имеет своеобразная рифма» (там же, с. 221). Он отмечает функциональную роль рифмы, которая «облегчает запоминание текста». Богатство рифмы в адыгском языке каждый раз связывалось с произносительными (запоминательными) функциями звуковой организации текста. О том же, что рифма иногда предсказывает содержательные элементы стихотворного контекста, говорят меньше. А.Хакуашев тоже не касается этой стороны вопроса, но широко демонстрирует возможности рифмы в общей стиховой фактуре. Тонизм же «определяется свойствами и особенностями самого кабардинского (адыгского - Ш.Ш.) языка, а не рифмой. В кабардинском народном стихе рифма, выделяя слова, имеющие главное смысловое значение, в то же время в качестве ритмического элемента подчеркивает членение произведения на стихи. Но она оформляет, выделяет и подчеркивает каждый стих не так отчетливо и ясно, как в русской классической литературе, где она большей частью выступает как созвучие окончаний стихов» (там же, с. 222). Автор имеет в виду то, что в адыгской народной поэзии, в частности, в народной песне, каждая строка имеет смысловую и мелодическую законченность и сопровождается повторяющимся припевом, поэтому каждая строка (стих) образует нечто цельное, единое в своем роде. Тем не менее, он часто подчиняется тонической четкости произношения (выпева-ния), ибо мелодическое движение стиха имеет почти всегда одинаковую звуковую (ударную) фактуру. А.Хакуашев не отрицает наличия в фольклоре и тонического, а позднее и силлабо-тонического начала, однако склонен считать, что наиболее характерным для кабардинского (адыгского) стиха является аллитеративный компонент: «...доминирующее место во всех жанрах кабардинского фольклора все же занимает созвучие конечных слогов одной строки с начальными следующей» (там же).

В статье «К вопросу об эволюции поэтических форм адыгейского стиха» К. Шиков попытался проследить развитие адыгейской поэзии с точки зрения ее ритмико-рифмического (ударно-созвучного) содержания. Как и другие, автор признает приоритет аллитеративной конструкции стиховой мелодики, хотя не исключает наличия в произведениях устного творчества «черт общности с поэтикой высокоцивилизованных европейских и других наций» . В указанной статье есть соображение о том, что формальные признаки определя ют часто и содержательные функции слова, и цитируется С.Г. Эткинд, который четко объясняет искомое в размышлениях К. Шикова: «В поэзии все без исключения оказывается содержанием - каждый, даже самый ничтожный элемент формы строит смысл, выражает его»1.

Как нам думается, вопрос о содержательной функции метрической структуры стихотворения достаточно объективно осмыслен в монографии профессора В.Т. Сосновского «Слово в стихотворной полифонии XX века: на пути к синтезу». Не умаляя значение того, что проделано в области стиховедения символистами (А. Белый, В. Брюсов, А. Волынский, Д. Мережковский), затем и формальной школой, профессор В. Сосновский справедливо отмечает: «Наша цель заключалась» в том, «чтобы за рассуждениями 0 том, как сделано стихотворение, за математическими выкладками, призванными подтвердить его высокие формальные достоинства, не упустить главного: а что оно дает читателю в плане познания Истины, приобщения к Добру, соблюдения тех нравственных заповедей, которые передаются из поколения в поколение и позволяют человеку оставаться человеком даже тогда, когда общество утратило четкие моральные ориентиры, до предела размыло границы между Добром и Злом и фактически не борется с превосходством последнего»2.

В зависимости от метрической конструкции по-разному выражаются чувства и состояние героя, автора. Последний строит свою речь так, чтобы передать это состояние как можно ярче и сильнее. Иногда это зависит от протяженности строки - хорей, ямб или гекзаметр и т.д.

Вопросы абазинского стихосложения глубоко исследованы в монографии П.Чекалова3. В ней просматриваются некоторые линии связи формальных и содержательных конструкций стиха. Автор подтверждает мысль о связи современного метрического репертуара абазинской поэзии с фольклорной традицией, хотя и подчеркивает, что современный абазинский стих вырос из фольклорной традиции, «так как нынешние его формы мало чем напоминают народный стих» (указ. соч., с. 3).

Общая идея работ об адыго-абхазо-абазинском стихосложении сводится к тому, что оно, сохраняя прочную генетическую связь с принципами народного ударно-мелодического устного творчества, сполна освоило основы европейского и русского (тонического и силлабо-тонического) стихотворческого опыта. Общий недостаток многих стиховедческих работ на наш взгляд, состоит в том, что авторы не пытаются объяснить сущность и степень влияния метрического репертуара на содержательные функции стиха.

Проблема содержательности метрического репертуара поэзии не становилась предметом специального исследования. Как видно из вышеприведенного суждения С. Эткинда, он, как крупный стиховед, убежден, что формальные признаки поэзии, в том числе ее метрические характеристики всегда содержательны. П. Руднев отказывает метрическим единицам в их прямой содержательности: «Ошибка многих стиховедов-стилистов заключается именно в стремлении непосредственно соотносить с содержанием отдельные, изолированные друг от друга форманты стиха»1. Утверждать, что ямб содержательно выходит к таким тематическим блокам, хорей - к другим, анапест - к третьим есть занятие бесполезное и ненаучное. Но не следовало бы совсем отрицать содержательную значимость метрических конструкций в поэтическом творчестве. Отчасти с этим согласен и автор вышеприведенной цитаты.

В музыке классических форм (особенно симфонической) мы не требуем обозначения конкретных содержательных констант, имеющих начало в сюжетной действительности, но отрицать их наличие означало бы отри цание содержательного компонента в ней. И не следует забывать, что между музыкой и поэзией дорога не в тысячу верст. Другое дело, что в одном и том же размере стихового ряда может быть выражен не один содержательный компонент или, наоборот, определенное содержание может быть заключено в стиховом комплексе разной метрической структуры.

В данной работе мы ставим перед собой скромную задачу: имея в виду достижения современного стиховедения, теоретически осмысливая особенности адыгской поэзии поэтапно от нартского эпоса к ее современным завоеваниям, проследить своеобразную эволюцию национального художественно-поэтического творчества, акцентируя при этом внимание на идеи единства формально-поэтических характеристик с характеристиками содержательного, функционального плана. Этими немаловажными обстоятельствами продиктовывается обективная актуальность проблематики предлагаемого вашему вниманию квалификационного исследования, но и тем, что адыгейская поэзия еще не изучена как единая художественная система при наличии работ по ее частным вопросам. Имеются статьи о творчестве отдельных поэтов, но нет еще ни одной капитальной исследо-вательско-аналитической работы (в жанре научной монографии) о поэтах.

Проблема исследования жизни и творчества писателей на сегодня весьма актуальна. Изданы очерки творчества почти о всех адыгейских поэтах и писателях, но, как известно, этот жанр (очерк-портрет) не дает возможностей всестороннего изучения художественного творчества писателя. Без этого создание истории национальной поэзии в контексте современных требований не представляется возможным. Кандидатские диссертации Т. Чамокова («О традициях и новаторстве в поэзии Ахмеда Хаткова». - М, 1968), К. Паранук («Жанровое многообразие адыгейской советской поэзии (1946-1982 гг.)», Тбилиси, 1984 г.), как видите, исследуют конкретные проблемы национальной поэзии. Книга А. Схаляхо «Ступени развития» вскрывает некоторые особенности зарождения и становления адыгейской поэзии на примере творчества нескольких авторов. В его же монографии «Идейно-художественное становление адыгейской советской литературы» (Майкоп, 1988) вопросы поэзии рассматриваются в контексте общих проблем национальной литературы.

В монографиях доктора социологии культуры А.К. Тхакушинова «Общественные процессы и их отражение в адыгейской поэзии» (опыт социологического анализа), «В зеркале социологии», «Очерки социологии культуры» нашли глубокий анализ проблемы формирования адыгского художественного слова, в том числе и поэзии. Но единая структурно-стилевая картина в них тоже не просматривается.

Хотим подчеркнуть, что и предлагаемая нами работа - не есть историческая, но и не сугубо теоретическая, хотя элементы и того и другого начал будут определять ее сущностные положения. В этом ключе мы рассматриваем разные периоды в развитии национальной поэзии, сосредоточивая внимание на анализе отдельных явлений в ней, характерных для данных эпох и творческих индивидуальностей. Надеемся, что такая метода поможет выстроить определенную концепцию эволюции поэтического слова адыгов. Помимо отмеченных выше обстоятельств, положения, на которые мы здесь вкратце указали, свидетельствуют об актуальности" поставленных в данной работе проблем.

Материалом исследования является адыгейская поэзия на протяжении всех веков ее развития - поэтические сказания о мифологических колоссах древности, стихотворные и песенные тексты эпоса «Нарты», произведения более позднего времени (исторические и историко-героические песни), стихи и поэмы XVII - XIX веков, бытовавшие в устной форме, авторство которых теперь установлено, творчество адыгских писателей-просветителей XIX и начала XX веков и новописьменная поэзия XX и начала XXI веков. Разноплановый материал подается в развернутом сравнительно-историческом контексте. Мы опирались при этом на важнейшие своды адыгского устного творчества: «Нарты. Адыгский героический эпос» (М., 1974. 416 с); «Нарты. Адыгский эпос» (Майкоп, 1968 - 1971. Т. I-VII), «Фольклор адыгов в записях и публикациях XIX - начала XX века» (Нальчик, 1979); «Нарты. Кабардинский эпос» (М., 1951); «Немеркнущие звезды. Историко-героические песни, песни-плачи, пщынатли и рассказы» (Составление, вступительное слово, историко-литературные очерки, комментарии А.А. Схаляхо. - Майкоп, 1994); Adighe Ueredirhxer (Собрал и составил Ш. Кубов. - Сирия, Дамаск, 1954); Адыгейские народные песни (Составитель Самогова Г. - Майкоп, 1998). Необходимость обращения ко всем периодам истории национального художественного творчества продиктована стремлением показать эволюцию поэтического слова и эстетического мышления народа.

При всей эволюционности процесса зарождения и формирования адыгейское художественно-поэтическое слово сохраняет нечто неизменное, но имеющее своеобразие в каждом периоде.

Предметом исследования являются закономерности эволюции адыгейского художественно-поэтического слова, его своеобразие, содержание и метрические качества стиха в каждом историческом периоде его развития, современные состояние и возможные формы и пути дальнейшей его динамики.

Традиционным стало в национальном литературоведении утверждение о том, что классическая форма современной адыгейской (новописьменной) поэзии возникла из метрических и интонационно-звуковых параметров устной лирики и эпоса. Это имеет место в литературной практике и довольно внушительное (М. Паранук, Б. Пачев, X. Гашоков). Следует иметь в виду, что художественное слово в своем развитии никогда не стояло на месте. Например, и в древних текстах наличествуют почти все жанры эпической поэзии; они, естественно, многое определяют в развитии новописьменной поэзии. Тем не менее между ними имеются очевидные различия - в принципах построения сюжета, раскрытии характера, в формиро вании языка и стиля, в содержании и структуре мировидения древних и современных авторов. Освоение поэтических традиций древних устных текстов - не в стилизации, а в глубоком осмыслении их качеств, в том числе и стихоформирующих. Адыгейский стихотворный текст находился в постоянной динамике, при этом, безусловно, что-то он терял, от чего-то отказывался, но обретал и новое. Адыгейская поэзия - единая художественная система - мысль, которую мы проводим в работе как основную, как главный предмет и объект исследования.

Комплекс названных проблем продиктовал и важнейшие задачи, без решения которых невозможно было бы представить сущностные и характеристические качества адыгейской поэзии:

выявить и рассмотреть актуальные проблемы современного литературоведения в области стиховедения и стихосложения, сформулировать в этом контексте вопросы национальной поэзии, с этой целью проанализировать имеющиеся в национальном литературоведении стиховедческие исследования и обозначить поле наших теоретических и практических изысканий;

проследить процесс зарождения и развития адыгейской поэзии от ее первых шагов до сегодняшнего состояния, при этом имея в виду жанровый состав адыгейской лирики и поэтического эпоса, их языковое и выразительно-художественное богатство, подчеркивая их своеобразие в каждом историческом периоде, сосредоточивая внимание как на формальных, метрико-интонационных ее принципах, так и на выражении духовно-эстетических и событийно-содержательных аспектов национальной истории;

осмыслить принципы раскрытия личности колоссов - гигантов (великанов), мифологические основы этого процесса и характерные особенности осмысления истории, времени, идеи Бога, Веры, Зла, Добра, справедливости; показать эволюцию этих принципов по отношению к другим периодам и в связи с изменениями статуса личности уже не колосса, а обыкновенного человека;

- рассмотреть художественно-композиционную структуру произведений (древних и нынешних) с точки зрения сюжетостроения, подчеркивая его своеобразие в лирических, эпических и драматических композициях стихотворного текста;

- пересмотреть вульгарно-социологическую концепцию, по которой национальные литературы (так называемые младописьменные или новописьменные) считались порождением новой идеологии, которая и должна определять их художественную, философскую, мотивно-содержательную структуру; мы решили сформулировать новую концепцию национальной литературы и культуры как системное единство поэтических творений на всем протяжении ее истории, в том числе и новой; творческое развитие народа было приостановлено социальными и идеологическими процессами конца второго десятилетия XX века и переведено на другие, социально более активные и разрушительные пути, вопреки которым все-таки национальные литературы (в том числе и адыгейская поэзия) развивались, добиваясь значительных успехов (А. Хатков, И. Цей, Ш. Кубов, М. Паранук, А. Евтых, И. Машбаш, X. Беретарь, К. Кумпилов, Н. Куек, К. Кесебежев, Р. Нехай, Н. Багов, М. Емиж, Ш. Куев, М. Тлехас, С. Хунагова); методология не огульного отрицания прошлых эстетических исканий и кодексов, а спокойного их осмысления и осознания необходимости комплексного подхода к национальному духовному наследию дает верные и объективные результаты.

В связи с большим объемом и разнообразием исследуемого материала и с тем, что предложенная проблематика представляет собой очевидную и непременную актуальность для национального литературоведения, считаем необходимым сформулировать следующий свод положений, который и выносится на защиту:

- проблем у национального (в том числе и адыгейского) литературоведения много, при том обстоятельстве, что оно сделало немало в исследовании общих вопросов (зарождения, формирования, становления) самой литературы; фактически это - первый виток национальной научной мысли о литературе, культурно-художественном наследии народа; за последнее время появились работы М. и 3. Кумаховых, А. Гутова, Ш. Хута, В. Туго-ва, А. Алиевой, Р. Унароковой, Н. Чуякоковой (по фольклору), Л. Бекизо-вой, X. Хапсирокова, Р. Мамия, 3. Налоева, Вл. Тугова, М. Кунижева, X. Бакова, Ю. Тхагазитова, М. Сокурова, К. Шаззо, А. Схаляхо, У. Панеша, Т. Чамокова, Мусукаевой, Н. Байрамуковой, 3. Толгурова и др., которые обозначили уверенный, аналитически основательный выход национального литературоведения к теоретическим и системно-типологическим проблемам младописьменных литератур; существенный прорыв в этом отношении сделала дагестанская наука о литературе (Г. Гамзатов, К. Абуков, К. Султанов, С. Хайбуллаев);

- адыгейская поэзия сложилась как единая художественная система со всеми особенностями, творческими обретениями и потерями - тезис, который предполагает, что в ней сформировались все жанры и роды литературы: высокого уровня достигли в своем развитии эпическая и лирическая поэма, лирическое стихотворение, баллада, лирический цикл, венок сонетов, драматическая поэма, стихотворный роман; в национальной поэзии мы обнаруживаем зрелые (в художественном отношении) образцы поэтической повести, поэтической сказки, басни, эпиграммы, оды и т.д.; в адыгейской поэзии нередки случаи взаимовлияния эпоса, лирики, драмы (в одном произведении), в ней получили широкое распространение философские медитации, что говорит об усложнившихся принципах творческой деятельности поэтов; в поэзии сформировались индивидуальности художников с собственными духовными и эстетическими изысканиями и крупными находками; естественно, что при этом сложились четко просматриваемые романтические, реалистические, аналитико-исследовательские, философско-размышляющие стили повествования, основанные на мифо-эпических и мифо-драматических конструкциях художественного мировидения древних адыгов; то есть в национальной поэтической системе просматриваются все атрибуты и очертания состоявшегося художественного организма;

принципы периодизации целостно развивающегося художественного организма нельзя связывать только с общественными и социальными идеологиями; имея в виду связь литературы и искусства с общественными процессами, надо полагать, что они содержат внутри себя закономерности своей эволюции; периодичность, стадиальность характерны для любой системы, в том числе и художественной; марксистско-ленинская идеология вывела закономерности эволюции художественного творчества из социально-классовых отношений в обществе; они не безразличны для любого вида искусства, но далеко не всегда художественное творчество идет в ногу с общественными установлениями, чаще или впереди, или же позади процесса;

что касается непосредственно адыгейской поэзии, она, как и все другие национальные художественные системы, прошла путь от древних сказаний и песен до сегодняшнего времени; в промежутке - огромное и творческое, и временное пространство; во-первых, национальная поэзия (все другие этноопределившиеся поэтические системы) адыгов образует два крупных периодизационных круга - но в каждом кругу имеются свои под-периодические образования: первый круг - самые древнейшие по времени художественно-поэтические творения («Нарты» и другие мифологические тексты), потом исторические и историко-героические песни и поэмы (что падает на средние века), затем следуют героические, историко-героические, бытовые, любовные песни, патриотические, исполненные высокого эпоса, драмы и лирики, откровенного реализма и драматического романтизма (XVII - XX вв.), из которых авторство многих доподлинно установлено; второй круг - новая общественно-политическая ситуация, социально-активные процессы, захватившие и адыгов, долгое и трудное становление новописьменной литературы, которая прошла через испытания жесточайшей идеологической эстетикой большевизма, войною 1941-1945 гг., после военной партийно-государственной цензурой, той адыгейской поэзии и литературы в целом, которая создала высокие образцы подлинно эпической, драматической и лирической композиции, со всеми их жанрами, видами, стилевым многообразием, творчески крупными индивидуальностями;

- первый и второй круги, расходясь, образуют еще по три подкруга, взаимосвязанные и взаимообусловленные: 1.1- круг, охватывающий древние (сказочные и несказочные произведения, часто прозаические) произведения, песни и сказания нартов (эпос «Нарты»); они заложили основы художественного творчества адыгов, сами стали образцами поэтического мышления, раскрыли на примерах мифологических героев-колоссов (Сау-сарук, Шебатнук и др.) ментальные и психологические качества адыгов, их духовное и философское мировидение; 1.2 - героические и героико-исторические песни и сказания (песни об Айдамиркане, братьях Ечаноко-вых, многих других), в которых осваиваются подлинные события и личностные судьбы реальных героев; поэтика и стиль этих произведений часто сближается с поэтикой и языковыми, образными структурами древнего эпоса «Нарты», что свидетельствует о прямой между ними преемственности; 1.3- круг, охватывающий (по времени) произведения XVII - XX веков, посвященные историческим лицам, сочиненные ставшими известными сейчас поэтами, раскрывающие события русско-адыгских социальных, политических и военных отношений; они образуют большое количество самостоятельных, авторских текстов, разнообразных по жанру и стилю, но продолжающих традиции эпоса «Нарты» и средневековых песен и сказаний; 2.1 - по времени первый подкруг второго большого периода охватывает, на наш взгляд, 20-40-е годы XX века: возникновение новописьменной поэзии под руководством большевистской политической эстетики, насильственное учреждение социалистического реализма (мы называем его большевистским романтизмом), основанного на откровенном позитивистском идеализме не самого лучшего пошиба; вывод всех литературно эстетических групп и группировок(они не характерны для младописьменных литератур) на единую платформу (30-40-е годы) соцреалистического мышления, нивелирование всякой свободы художественного творчества, зарождение и упрочение позиций вульгарного социологизма и на основе этого - пресловутой «теории бесконфликтности» творчества, оказавшей губительное влияние на всю литературу, особенно на поэзию; 2.2 - время хрущевской «оттепели», попытки писателей сокрушить набившие оскомину принципы вульгарного социологизма, создавшие обстоятельства для творчества без исследования и художественного осмысления конфликтов и противоречий действительности, сдержанное, но последовательное обращение художников к злободневным проблемам жизни, эпохи, личности, постепенное продвижение всей литературы вновь к настоящему реализму; 2.3 - начавшееся под влиянием новых веяний в литературе, искусстве, публицистике, общественном сознании крушение рецидивов большевистского идеализма и неорелятивизма, потерявших разницу между добром и злом, и появление значительных произведений поэзии, прозы и драматургии; эти процессы в так называемых новописьменных литературах имеют свои особенности, но и общности с большими (российскими и др.) художественными структурами; постсоветская (постмодернистская) поэзия еще не совсем сформировалась в адыгейской литературе, хотя имеются отдельные попытки создания стихотворений и поэм в стиле современного западного и русского постмодерна.

Методами исследования избраны историко-теоретический, системно-типологический, которые дают возможность рассмотреть национальную поэзию как единый, поступательно развивающийся художественный организм, а проблемы ее стихосложения в контексте русско-европейских стиховедческих исследований.

Методологическая база квалификационной работы основана на изучении трудов М. Бахтина, Д. Лихачева, В. Жирмунского, С. Эткинда, В. Холшевникова, В. Колмогорова, П. Рудина и на практическом анализе стиховедческих работ А. Хакуашева, Ш. Хута, П. Чекалова, Т. Чамокова, Н. Шикова, Р.Унароковой, Н. Чуяковой, а также дагестанских исследователей X. Аминовой, 3. Гадлшевой, С. Хайбуллаева; теоретические вопросы развития национальной адыгейской поэзии сформулированы на осмыслении идей академика Г. Гамзатова, Л. Бекизовой, А. Схаляхо, Р. Мамий, К. Абукова, К. Султанова, X. Хапсирокова, Ю. Тхагазитова, К. Шаззо, X. Бакова, У. Панеша и др., в которых рассматриваются различные аспекты эволюции национального художественного слова.

Научная новизна работы напрямую связана с общей ее проблематикой и современными методологическими поисками и новациями: адыгейская поэзия впервые монографически исследуется как система в главных ее эволюционных закономерностях; позитивному анализу подвергаются неверные и неточные тенденции в национальном литературоведении, особо наглядно обнаружившиеся в разделении им национальной поэзии (литературы) на до - и - после октября 1917 года; наличие разностей между обозначенными нами двумя кругами периодов не означает отсутствия глубинного между ними единства; впервые в национальной науке обосновывается исторически объективный, научно и теоретически убедительный подход к периодизации адыгейской поэзии (литературы); думается, этот подход был бы плодотворным в исследовании литератур северокавказского региона, и не только его; впервые предпринята попытка исследования стилевого и метрико-интонационного состава изустной и современной (письменной) адыгейской поэзии; в работе проанализированы сложнейшие процессы в российском (русском) литературном движении 20-30-х годов, и под углом новых воззрений исследуются вопросы зарождения и формирования новописьменной поэзии, ее художественного метода.

Теоретическая значимость квалификационной работы состоит в исследовании малоизученных проблем стиховой культуры адыгейской по эзии на всем протяжении ее развития, при этом методы и принципы, предложенные нами, имеют общетеоретический характер. Идея о жанровой общности фольклора и письменной поэзии дает теоретическую и практическую возможность для рассмотрения вопросов национальной поэзии как единой, четко организованной системы. В работе исследуются особенности метрической культуры национального фольклора и ее воздействие на метрико-интонационный репертуар письменного варианта адыгейской поэзии. Эту связь наглядно обеспечивает лирическое и героико-эпическое устное творчество тех, чье авторство установлено профессором А. СхаТввуаьтаты исследования могут найти практическое применение в создании истории адыгейской литературы, специальных курсов и семинаров по национальной поэзии, курсов лекций по литературе народов Российской Федерации и Северного Кавказа, написании дипломных, курсовых работ, квалификационных трудов по проблемам развития национальных литератур.

Апробацию работа прошла на международной конференции кавка-зологов (1999), на ежегодных конференциях по кавказской филологии, проводимых в память профессора З.И. Керашевой в Адыгейском государственном университете, на региональных конференциях по проблемам литератур и языков народов Северного Кавказа в Краснодарском университете, на конференции «XX столетие и исторические судьбы национальных художественных культур» в Махачкале, на кафедре литературы Адыгейского государственного университета, в отделе литературы Адыгейского республиканского института гуманитарных исследований (АРИГИ).

Структура диссертационной работы продиктована предложенной для исследования проблематикой, которая сформулирована на анализе двух больших периодов национальной поэзии, каждый из которых имеет три подпериода. Поэтому работа состоит из двух частей и шести глав, которые сопровождаются введением, заключением и библиографией.

Эпос «Нарты» как предмет поэтики и как важнейшее духовно-нравственное и художественно-эстетическое наследие адыгов. Время и личность в эпосе и поэтические особенности их осмысления

Проблема эпоса «Нарты», может быть, на сегодня самая главная и сложная в адыгской фольклористической науке. В целом адыгский фольклор изучен (по нынешним критериям) достаточно глубоко, широко и разнообразно. «Нарты» же - часть фольклора. К сожаленшо, об этом нередко забывают исследователи и начинают рассматривать эпос не в контексте адыгского духовного наследия, а самостоятельно, в лучшем случае, в сравнительно-сопоставительном с эпическими творениями других народов плане. В этом нет ничего предосудительного, «Нарты» - одно из выдающихся эпических, духовных и эстетических явлений в мире. Однако, сравнительная метода пока что не приносит желаемых результатов в четком научном определении духовного и философско-психологического значения «Нартов» в нашей истории. Анализ эпоса «Нарты» как одного из важнейших звеньев адыгского устно-поэтического, художественного творчества дал бы нам возможность увидеть его непременные национальные, адыгские качества в более широком и объемном содержании, а если, - допустим! - таковые не существуют, то объективный анализ засвидетельствовал бы данное обстоятельство.

Но есть эпос «Нарты», его общеадыгский вариант - на стихотворной (песенной) и прозаической (рассказываемой) основах; оба пласта свидетельствуют о высоком уровне художественного мышления народа, передают национально законченный, исторически правдивый менталитет адыга (черкеса), его духовные достижения, научно-аналитические представления о мире, человеке, нравственном и безнравственном в его поведении, совершенный кодекс гуманизма, правила всечеловеческого общежития, суждения о Добре и Зле, Боге, Земле, Жизни и Смерти. Следовательно, эпос «Нарты» говорит о категориях общечеловеческих. Авторы, его создавшие, глубокие и разносторонние ученые, - люди, имевшие основательные познания в области общественных, экономических и социальных отношений, естествознания и живой, неживой природы, многосложных в них процессов, космогонии и законов земного существования и самой Земли, психологии человека, его внутреннего мира. То есть, «Нарты», как и любое другое народно-эпическое творение, есть энциклопедия национальной жизни, истории, философии, духовных исканий народа, кладезь его языка, поэтического мышления, восприятия и отражения окружающего мира, его величия как создания божественного и бесконечного в своей эволюции.

Необходимо дальнейшее, более интенсивное, чем до сего времени, научное изучение эпоса «Нарты». В чем это должно быть выражено? Вопросов много. Прежде всего необходимо сказать, что в этом плане сделано. А сделано немало и по-настоящему научно и теоретически серьезно. Что и как исследовано до начала XX века и после него А. Гутов рассказывает в книге «Поэтика и типология адыгского нартского эпоса».

Автор поставил перед собою задачу: «Цель настоящей работы осветить некоторые вопросы изучения адыгского нартского эпоса; нами выбраны вопросы типологии, поэтики и повествовательной стилистики».1 А. Гутов досконально исследует стадиальные ситуации и положения эпических традиций «Нартов», морфологию его сюжетного ядра, устойчивые моменты эпического текста, языковые, стилистические особенности нарт-ских сказаний. Исследователь скрупулезно анализирует сам текст. Надо сказать, что текстовый материал почти не исследовался - ни просветителями, ни поздними авторами. Естественно поэтому, что проблемы поэтики, языка и жанров оставались долгое время неизученными. И по сей день эти вопросы остаются актуальными, хотя в работах А.Алиевой, 3. и М. Кума-ховых, А.Гутова они поставлены и решаются на уровне серьезной теоретической науки о фольклоре. Так, в работах А.Алиевой проанализированы «принципы циклизации, характерные черты сюжетосложения и композиции, соотношение стихотворных и прозаических частей эпоса и в связи с этим некоторые особенности адыгского народного стихосложения: система художественных приемов и средств»1. В других трудах2 автора более детально изложены проблемы стихосложения, хотя такой вопрос специально в них не ставится. В книгах 3. и М. Кумаховых «затрагиваются вопросы поэтики, стихосложения, соотношения слова и напева в устной поэзии»3.

Таким образом, накоплен большой опыт в изучении стиховой культуры нартского эпоса. Нас же более всего будет интересовать вопрос о соотношении формально-стиховых признаков (функции рифмы, ритмики, интонации) в структурно-содержательной фактуре текстов. Но прежде о тех проблемах, без решения которых многие вопросы о «Нартах» остаются открытыми.

Первое: «Нарты» существуют на многих языках. Это наталкивает на мысль, что эпос создавали разные народы, обычаи, нравы, психология, быт, язык, костюм которых во многом отличаются друг от друга. Как это могло произойти? Вопрос теоретически сложный и трудный: не могут же разные народы (иногда этногенетически поразительно далекие друг от друга) творить одно художественное произведение, в котором действуют герои с одинаковыми именами, с очень близкими поступками в разных сюжетно-национальных структурах, с почти тождественными поэтико-языковыми средствами. По-видимому, эпос «Нарты» был создан народом, который был далеким предком адыгов. Следовательно, эпос очень древний, возможно, одно из первых эпических созданий в мировом духовном наследии, которое с веками дополнялось, видоизменялось, при этом сохраняя неизменным свое ядро. Но снимает ли это обстоятельство вопрос о генетическом ядре (корнях) эпоса? Ни в коем случае. Более того - данное обстоятельство порождает множество сложных проблем: что общего во всех национальных вариантах эпоса; в чем обнаруживаются явные различия в них; что общего в их языке (вплоть до фонетического оформления) и в чем разница; в чем общее в поэтическом восприятии мира и в чем явные несоответствия и т.д.

Второе: «Нарты» созданы на каком-то едином языке, который соседние племена переняли и сделали достоянием своего народа. В этом случае необходимо очень скрупулезное изучение разных национальных вариантов эпоса с точки зрения языка, поэтических троп и - главное - национальной нравственности и психологии, которые определяют менталитет народа. Тогда возможен выбор более позитивных путей изучения, разных методологических подходов анализа текстов эпоса с целью выяснения вопроса о его национальной принадлежности. 3 . и М. Кумаховы считают, что древние истоки нартского эпоса не могут быть возведены к этнической основе одного народа. Однако, провозглашение тезиса о многонациональности нартского эпоса не решает проблемы его генезиса. Авторы исходят из посылки, что имеется обусловленная связь между строением и генезисом нартского эпоса1. Еще в XIX веке академиком В.Миллером высказывалась мысль об авторстве разных народов. Ученый полагал, что «рано ставить вопрос - у которого из этих народов они возникли впервые и в какое время распространились среди других народов. Можно только констатировать факт, что большая часть... известна кабардинцам и чеченцам и что, за немногими исключениями, имена осетинских народов носят не осетинский, а кабардинский или иностранный характер»2. Как видите, отношение В.Миллера к генезису нартского эпоса двойственное: эпос происходит от многих народов, но в нем много кабардинских имен и названий. Проф. В.Абаев считает, что эпос создан предками осетин - аланами, которые якобы давно принесли его из Персии на Кавказ, что эпос впоследствии нашел распространение среди многих народов края. Имеются и другие версии происхождения эпоса «Нарты». У.Далгат считает, что эпос наиболее распространен в Кабарде и Осетии, в районах, к ним близких, а по тому, как эпос распространен у других народов, видно, что чем южнее народ, тем меньше нартских сказаний у этого народа (например, у многих племен Дагестана). Во многих работах прямо или косвенно высказывается мысль о том, что создателем основного ядра эпоса является один народ - главная идея в трудах В.Абаева. И этим народом он называет осетинский. «Можно допустить, что мотивы, образы, даже целые сюжеты нартских сказаний могли возникнуть независимо у разных народов», - отмечает он. И далее подчеркивает: но «чтобы термин «нарт», собственные имена Сатана, Урызмаг, Сослан, Сазрыко, Батрадз, Сырдон и другие появились независимо в разных местах» - это совершенно невозможно1.

Эволюция адыгейской поэзии и особенности ее историко-героических песен. Эпоха и личность, сюжет и художественная структура, язык и стиль песен. Вопросы развития их стиховой культуры

Причин тому может быть много - объективных и субъективных - но основная, видимо, состоит в том, что художественно-поэтические и духовно-нравственные традиции эпоса были столь мощными и многосторонне глубокими, что они сохранились в памяти народа живой и созидательной энергией. Да и не могли они затеряться в недрах многосложных анналов истории, потому что и по сей день обладают выдающимися художественными и жизненно важными философскими обобщениями. Для следующего поколения поэтов и философов сказания и пщынатли нартского эпоса, его философия и эстетика оказались важнейшей школой, главным ориентиром в художественных исканиях народа. Тем не менее, национальной поэзией был сделан очень важный художественно-методологический шаг: насколько герои эпоса «Нарты» были исторически достоверными, мы знаем мало, хотя сущностные характеристики эпохи мы постигаем и через них. Другое дело -исторические песни, плачи (гъыбзэ), пщынатли о действительно существовавших в национальной истории героях - об Айдамиркане, братьях Ешано-ковых, славных тфокотлях Хатхе Мхамете и Хатхе Кочасе, Мафоко Урус-бие и Ханохоко Кимчерие и других.

Однако, при очень активной динамике жизненного содержания и времени, характера их освоения в героико-исторических песнях, наиболее консервативными остаются художественно-поэтические средства реализации идейно-эстетической мысли. И сказочные, и полусказочные мотивы и системы поведения героев - широкий спектр поэтических форм и средств выражения идеи, используемых в эпосе, - напрямую находят творческое применение в историко-героических сочинениях народа. Можно утверждать, что оказывают влияние на авторов исторических песен известные, готовые сюжетно-композиционные и художественно-выразительные клише, апробированные в нартском эпосе.

В этом нет ничего предосудительного и неестественного, потому что по законам эстетики фольклора совершенно объективно повторение, известное тиражирование сюжетно-фабульных решений в произведениях устного творчества, ибо сказитель очень часто пользуется известными моделями, принимая их в соответствии с требованиями нового материала, который он собирается изложить. Эта ситуация способствует тому, что в поэтическом, осмыслении нового, теперь уже исторически достоверного материала, используются «якобы старые, но подтвердившие в веках свою жизнеспособность поэтические, языковые, стилистические и структурно-содержательные приемы». Таковы, например, невероятные события вокруг известных исторических лиц, сказочно быстрые и смелые перемещения героев в пространстве и времени, повторение в этих песнях и пщынатлях трех или семиразовых узлов сюжета и композиции, определенных ситуа ций, скажем, между матерью и сыном (молодым), собирающимся искать исчезнувшего отца, которые почти одинаково проявляются в текстах нартского эпоса и исторических песен.

Следует отметить, что это не более, чем дань традиции, хотя и имеет важное значение для продолжения и развития традиционных приемов. Типологическую и поэтическую близость нартских произведений и произведений более позднего периода, особенно историко-героических, подчеркивают многие исследователи. Имея в виду цикл об Айдамиркапе, А.Гутов в своей недавно вышедшей книге в трактовке образа героя и системы поэтических средств его раскрытия обращает внимание на те черты, которые особенно характерны для поэтики нартского эпоса. «С одной стороны, здесь (в цикле об Айдамиркапе - Ш.Ш.) отмечаются такие архаические (то есть, характерные для произведений нартского эпоса и др. - Ш.Ш.) мотивы, как необычное рождение, богатырское детство, полумифический богатырский конь, гиперболизация богатырской силы, встреча со змеем, встреча с языческим божеством и т.д. С другой стороны, есть целый ряд моментов, которые призваны указывать на реальную историческую основу цикла, как то: упоминание в песне и сказании имен целого ряда исторических личностей (Беслан Тучный, Биту, Ахло, Камбулат и др.). Мотивируя тем обстоятельством, что целый ряд персонажей, фигурирующих в цикле, легко отождествлен с историческими лицами, исследователи утверждают, что и главный герой, Айдамиркан, также является личностью исторической»1.

К мысли об исторической достоверности героев и событий героико-исторических песен мы еще вернемся. Для нас важнее в данном случае те поэтические, языковые и жанрово-стилистические параметры, которые сближают произведения традиционно-сказового эпоса с поэтическими созданиями эпохи зрелого феодализма, то есть более позднего времени. Традиции не прерываются, они обогащаются свежими идеями, жанрово-стилистическими новациями, развитием стиховой культуры и т.д. Чуть позже постараемся убедить в этом читателя анализом конкретных художественных явлений. Но вернемся к идее историчности или вымышленное героев исторических и историко-героических песен и шцынатлей. Проанализировав суждения ученых-фольклористов1, А. Гутов приходит к выводу о том, что «цикл сказаний об Айдамиркапе построен по принципу «эпической биографии», что дает основания проводить параллели с циклами нартского эпоса»2. Затем исследует разные варианты и версии произведений об Айдамиркапе" и ни в одной из них не обнаруживает следов историчности («всам-делишности») героя и событий, с ним связанных. Один из важнейших для ученого аргументов - большое количество версий о рождении Айдамиркана (то от князя, то от слепого пастуха, служившего у султана, и т.д.).

Конечно, нет никаких письменных данных или точно зафиксированных свидетельств сказителей. Тем не менее нет и оснований для утверждения мысли о сказочно-мифологическом происхождении героя. Трудно принять за аксиому любое из этих соображений, ибо историческое лицо входит в сознание общества и в анналы времени конкретными историческими деяниями, имеющими даты. Таковых у нас нет. Ведь народ сохранил в своей памяти имя каждого князя Редедя не потому, что оно было зафиксировано в древних русских летописях. Тем более что представлений об этих записях адыги не имели до самого последнего времени. Но в подлинности, историчности князя Редедя мы не сомневаемся потому, что оно имеет письменные свидетельства. Следовательно, народ мог сочинить и сочинял песни, плачи, разные пщынатли только тогда, когда это было уже фактом времени, фактом истории - то есть, когда происходило серьезное судьбоносное для народа событие, и когда в этом событии проявлял себя некий герой. Это сейчас мы думаем, что он был «неким», безымянным, но для народа, сочинившего песню (или сказание), быть безымянным он не может и не был, точно так же, как не мог народ придумать и само событие. Возможно, и нартский эпос имеет весьма основательное начало в персоналии, хотя мы об этом ничего конкретного сказать не можем.

Характер внутреннего движения в адыгской поэзии в эпоху национальных потрясений. Расширение ее проблематики. Обогащение слова историзмом мышления. Формирование нового уровня в объективно- реалистическом раскрытии общественных явлений. Стремление поэзии к авторизации творчества. Вопросы традиций и поэтика стиха

Трудно переоценить работу, которую проделал Абу Схаляхо в деле изучения и восполнения «белых пятен» в истории адыгейской литературы. Назовем его книги последних лет: «Идейно-художественное становление адыгейской литературы», «Рождение строк», «Немеркнущие звезды», «Очаг национальной памяти», другие. В них проведена четкая изыскатель-ско-исследовательская линия развития адыгейского художественного слова. Не хочу сказать, что он всех убедил в том, что сам убежденно и страстно защищает. Но мысли его любопытны: он отмечает, что национальному поэтическому (художественному) творчеству тысячи лет, что народ, его создавший, не мог быть бесписьменным. Стиховая культура адыгов, достигшая в том далеком, раннем, периоде человеческой цивилизации такого уровня, такого совершенства, не могла появиться случайно, по чьей-то стихийно-мистической воле и т.д. и т.п. Но исследователю, собственно, и возразить нечего - отсутствие исторически обоснованной фактуры явления не есть еще отсутствие самого факта, в данном случае художественно-поэтического наследия адыгов: оно есть, и оно создавалось давно, и создавалось не богами, а людьми - адыгами. И не есть это нечто сакраментальное, а в самом деле реальное, ощутимое, осмысляемое явление. Следовательно, его надо изучать именно как единую, исторически осознаваемую, законченную в своих истоках и особенностях развития систему. Этим и занимается много лет Абу Схаляхо, за что ему наша признательность. Имея в виду эту единую, непрерывавшуюся линию развития национальной поэзии и национального искусства адыгов, он подводит некоторый итог этого процесса именно в его рассуждениях о поэзии XIX века и начала XX века: «Устная литература XIX века, созданная воспитанными на древних адыгских произведениях авторами, строилась по тем же принципам, которыми характерна стиховая культура древнеэпических творений. И «Песня о Тугужуко Кызбече» (Осмен Слепой), и «Молодой Мафоко» (Слепой Ли-лиху), и «Песня о Емзеще» (Абредж Юсуф), и «Песня о щенджийском бугае» (Хамахоко Хапит), и «Война князей и уорков», «Мафоко тфокотль», «Габукайская песня» (Цуг Теучежх) и другие тоже созданы по законам стихосложения, которые были выработаны древними авторами»1. Как свидетельствует далее автор, процесс освоения традиций национальной поэзии продолжился и в XX веке: «Как ребенок, который питается материнским молоком, и новая поэзия адыгов, родившаяся уже как письменная, тоже питалась апробированными в веках принципами и закономерностями устно-поэтической культуры древности. Как в зеркале, это видится в по-эзии Хаткова Ахмеда, Цея Ибрагима, Паранука Мурата» .

Речь идет о неувядаемой силе художественно-поэтического слова народа, оказавшего и оказывающего и поныне существенное влияние на процессы в современной литературе адыгов, особенно на их поэзию. Тем не менее хотим поставить вопрос: а чем отличается изустная поэзия адыгов последних 150-200 лет от той, которая родилась в эпоху нартов, в средние века или в самом начале XIX века? Если имеются принципиально новые характеристики поэзии позднего времени, то какими нитями они связаны с классическим, древним художественным опытом? И какие еще новации (в стиле; в рифмовке; в языке; в интонационно-ритмической области? И, наконец, - в области раскрытия противоречий, конфликтов эпохи, психологии личности)? Не один вопрос еще может быть сформулирован. Ответы тоже могут быть разными - по отдельным проблемам, по общим вопросам. Но мы назовем один: авторы лучших произведений устной поэзии последнего времени (100-150 лет) почти все известны, народ еще их помнит или записи о них остались в материалах европейских авторов и некоторых адыгских писателей-просветителей. Но своеобразие последнего (до новописьменной поэзии) периода народно-поэтического творчества не только в этом (хотя оно имеет существенное значение), но и в том, что, вобрав многовековой опыт, изустная поэзия подошла к качественным характеристикам письменной лирики, при этом не потеряв ни одно из определяющих качеств устной. Все эти вопросы требуют детального исследования. Можно ли из этого заключить, что судьба устных произведений с известными их авторами сложилась иначе, чем судьба древнего эпоса или вещей более позднего периода? Нет, и они не избежали влияния времени, соавторства массы, в результате при живом или совсем недавно умершем авторе известное произведение известного автора изменялось, дополнялось, сокращалось, расширялось и т.д., то есть подвергалось массированной «творческой атаке» со стороны сказителей, певцов, просто любителей изящной словесности.

Одна из важнейших особенностей песенно-поэтического репертуара адыгов последнего времени (особенно конца XIX - первой половины XX вв.) состоит, как нам представляется, в динамическом и стремительном обогащении и расширении ее проблемно-тематических параметров и линий. Героическая тема, героическая личность, обнаруживающая многогранную связь с окружающим миром, по-прежнему остаются в изустной поэзии главными, но существенно обновленными. Бесконечные войны, особенно Русско-Кавказская война, породили сотни и тысячи трагедий -отдельных людей, целых семей, целых народов. Устная поэзия адыгов во множестве произведений показала жестокий нрав войны, уродство и античеловечность подстрекаемых жаждой наживы и территориальной экспансии завоевателей - власть и оружие имеющих в Российской империи. Не мало произведений было создано выдающимися поэтами и певцами. Они посвящены русско-адыгским противоречиям и обострившимся в этих условиях социально-сословным отношениям внутри адыгского общества. Борьба не только с внешними врагами, но и со сложностями в адыгском общественно-политическом сознании порождала новых героев как в среде крестьянства, так и в кругах высшего адыгского сословия, ставших благородными рыцарями своей многострадальной страны.

Новая общественно-политическая ситуация в Адыгее. Зарождение письменного слова на родном языке. Изменения в ориентации литературы в ее социально-психологическом содержании. Традиции и новаторство. Поиски «живого метода», жанров и стилей, адекватных времени. Формирование творческих индивидуальностей «новых писателей»

В итоге долгих «классовых» боев народ «получил» разоренную страну. Еще меньше стало у него хлеба и мануфактуры, зато как грибы стали вырастать гигантские заводы - опять-таки ценой крови миллионов тех же рабочих и крестьян - новая империя индустриализировалась: будет трактор - будет хлеб, надеялись пролетарии. Но все наоборот - вместо тракторов и сеялок - танки, пушки. Империя готовилась к «мировой революции».

А что же в духовной жизни? - в литературе, искусстве, просвещении? Там тоже шла подготовка к новой войне - «если враг не сдается, его уничтожают» и т.д. То есть нужен был новый человек, новый герой, который изменит лицо земли, разрушит «мир до основания», а затем построит новый. Судьбы малых народов были подчинены основным, стратегическим задачам империи.

В этих условиях «зародилась» и адыгейская, новописъменная, худоэ/се-ствеиная, социалистическая по содержанию, национальная по форме литература. Зародилась означает - родилась самостоятельно... Родилась она самостоятельно и успешно развивалась доселе. А теперь заставили ее родиться заново, но на другой почве - на почве обязательно коммунистической (то бишь - большевистской) направленности по содержанию, а по форме - национальной. А в самом деле именно националыюй-то формы вовсе и не желали ей власть предерэюагцие. Им-то нужно было другое... Об этом речь.

Это делалось очень осторожно, но чрезвычайно мастерски, как говорится, комар носу не подточит. В.Ленин был многомудрым и многоопытным ученым и в построении идеолого-философских, духовных ловушек. Этому он научил многих других, их сотни и нет надобности называть имена всех их (от Г.А.Богданова до Л.Авербаха и иже с ними...). Смысл этой ловушки: Владимир Ленин приказал немедленно развернуть формирование письменности, системы школ, библиотек у народов, которые их не имели; при этом - обязательно на языке этих народов... Прогресс по тем временам невероятный для тех народов и народностей - вдруг адыг стал писать и изъясняться на родном языке, не только адыг, но и все другие, «и друг степей калмык». Так выглядела общая картина. Ее рисовали искусно и методически безупречно. Но медаль имеет две стороны. Одна, в данном случае, - позитивная. Надо быть врагом своему народу, чтобы выступить против идеи всеобщего образования, ликвидации безграмотности. Тем более, что в этом направлении действительно было сделано много. Народ учился грамоте и вскоре выучился писать и читать. Другая сторона медали -для чего? Для каких дел и свершений? Здесь антигуманистические цели и содержание предлагаемого образования очевидны.

Все писавшие о 20-30-х годах нашей литературной судьбы и до сих пор отмечают положительную программу усилий «новых властей» по ускоренному образованию всего народа и созданию письменной литературы... Идея верная, но тем не менее, она имеет ряд нерасшифрованных об стоятельств, которые вскрывают ее негативную сторону, разрушающе повлиявшую на дальнейшее развитие и обогащение национального поэтического слова, вообще отечественной литературы в целом.

Обобщая достижения в области просвещения народа и подъема его общекультурного уровня, А.Схаляхо в монографии «Идейно-художественное становление адыгейской литературы» отмечает: «...вихри революционных событий воспламенили освободившиеся трудящиеся массы всех национальностей нашей страны к невиданной по своей активности преобразовательной деятельности»1. Трудно сказать, что дело происходило не так, а иначе. Потому что народы поверили в содержательный пафос новых лозунгов и призывов. А главный предводитель масс давно теоретически обосновал объективность такого всенародного порыва к радикальным преобразованиям: «Революция - праздник угнетенных и эксплуатируемых. Никогда масса народа не способна выступать таким активным творцом повых общественных порядков, как во время революции» . Конечно, идеологи поддержали своего вождя на всех уровнях и в течение многих десятилетий множили его мысли и рассуждения. Благо размножить, тиражировать было больше чем достаточно. Взять хотя бы его учение о двух культурах внутри одной национальной культуры, «которое дает в наши руки методологический ключ для понимания самых сложных явлений в художественной жизни народа. Такая предельно четкая постановка вопроса - о необходимости видеть борьбу двух культур в каждой национальной культуре в условиях антагонистического общественного строя, полностью относится и к адыгейскому фольклору»3, - утверждает исследователь. А.Схаляхо. Как знаток истории адыгейской литературы и внимательный ее исследователь, он подробно показывает, как областная партийная организация упорно и последовательно утверждала в жизни эту и другие мысли Вл. Ленина. Он приводит десятки документов, постановлений, решений (указ. соч., с.72-80), в которых языком постановлений и указов говорится о необходимости образования и просвещения народа: «... выяснить состояние дел просвещения среди каждого народа и племени в отдельности, выяснить, как обстоит с грамотностью, печатью и пр. и изыскать пути и средства и наметить план расширения и улучшения их», - отмечалось в одном из постановлений Югвостбюро ЦК РКП(б). Или такое постановление: «Приступить в ударном порядке к изданию литературы на черкесском языке» (из решения Оргбюро РКП(б) АЧАО 26 марта 1924 г.).1

Таких решений и постановлений - сотни, тысячи во всех национальных республиках и областях. Какова цель? - «Перед вами стоит задача, чтобы и дальше заботиться о том, чтобы внутри каждой страны на понятном для народа языке велась коммунистическая пропаганда»2, - говорил В.Ульянов в 1919 году коммунистам Востока. Партия ратовала «за развитие принципиальной марксистской литературы народном языке»3. Зарождающуюся литературу и культуру В.Ульянов и партия большевиков решили взять в свои руки.

«Не отдавать», «взять в свои руки» культуру, литературу - главные положения бухаринской концепции партийного руководства литературой: «Мы руководства из своих рук не можем выпускать, на что имеем историческое право, и то, что нам вменяется в вину, это есть с точки зрения коммунистической величайшая добродетель»4. Еще более откровенно и точнее о том, какими должны быть новые люди, новая литература, новый герой и т.д. Н.Бухарин пишет: «Нам, большевикам, необходимо, чтобы кадры интеллигенции были натренированы идеологически на определенный манер. Да, мы будем штамповать интеллигентов, будем вырабатывать их как на фабрике» (указ. соч., с. 108). А это нужно. То есть то, «что мы других людей вырабатываем для того, чтобы устроить другой порядок» (там же).

В интересной и смелой книге А.Тхакушинова «Культура и власть» (Майкоп, 1997), кстати, не оцененной критикой как она того заслуживает, глубоко исследована ситуация в стране в 20-30-х годах и судьбы русской творческой интеллигенции. В ней показаны ложные пути так называемой новой культуры: «Кастовая, тем паче классовая культура, проповедь идеи 0 разных культурах внутри одной национальной культуры ничего пози тивного, кроме разрушения самой культуры, не дали. «Естественно, что ни Пушкин, ни Толстой не кончали большевистских вузов, а что большевист ским студентам их не изучать?» (указ. соч., с. 15). Далее А.Тхакушинов цитирует слова Н.Бухарина, которые не имеют себе равных по их разру шительно-идеологической сути: «Когда говорят, что надо дать свободу творчеству, то сейчас у нас возникает вопрос о свободе проповедывать мо нархизм, или в области философии свободу идеалистам кантианского по шиба с субстанцией. При такой свободе из наших вузов выходили бы культурные работники, которые могли работать и в Праге, и в Москве. А мы желаем таких работников, которые могут работать только в Москве» (там же - С. 109). Ни больше - но и ни меньше. А.Тхакушинов комменти рует эти слова: «то есть работников, напичканных ограниченными идеоло гическими тестами, манкуртов, не помнящих ни собственных матерей, ни заповедей культуры и гуманизма, а произносящих кем-то заготовленные штампы, клише, словечки без общечеловеческих идей»1.