Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Темы и образы лирики Горация в ранних произведениях Державина стр .21
Глава II. Лирика Горация в творчестве зрелого Державина стр. 59
Глава III. Гораций в творчестве позднего Державина стр. 107
Глава IV. Избранные оды Горация в филологических комментариях и в переложениях Державина стр.123
Заключение стр .189
Список сокращений стр.194
Список изданий текстов Горация и Державина, использованных в работе стр. 195
Список использованной литературы стр.196
- Темы и образы лирики Горация в ранних произведениях Державина
- Лирика Горация в творчестве зрелого Державина
- Гораций в творчестве позднего Державина
- Избранные оды Горация в филологических комментариях и в переложениях Державина
Введение к работе
Данная работа посвящена проблемам рецепции од и эподов Горация в России XVIII- начала XIX века; речь пойдет главным образом о творчестве наиболее значительного русского поэта этой эпохи - Гавриила Романовича Державина. В последнее время можно отметить появление ряда филологических исследований как обобщающего, так и частного характера, в которых разрабатывается тематика влияния античности на русскую литературу1; несмотря на это, роль античной и, в частности, римской литературы в творчестве Державина исследована недостаточно.
Эта работа опирается на результаты исследований, проведенных издателем единственного полного собрания сочинений Державина Я.К. Гротом ; в своем подробнейшем комментарии он отмечает наличие реминисценций из Горация в той или иной оде Державина и приводит параллельные места из латинского текста. Воздавая должное многолетнему труду Я.К. Грота, автор видит одну из главных задач этой работы в попытке расширить приведенный Гротом перечень од Державина, в которых цитируются оды Горация, а также в той или иной степени проявляются «горацианские» темы и образы.
Следующее исследование, в котором анализируются особенности восприятия Державиным лирики Горация - написанная почти через 100 лет после выхода в свет сочинений Державина с комментариями Грота статья А.Л. Пинчука «Гораций в творчестве Г.Р.Державина»3. Прочитав эту статью, можно заметить, что главный результат научной работы Пинчука - список произведений, «в которых Державин так или иначе использовал поэтическое наследство Горация», практически совпадает с перечнем, составленным Я.К. Гротом (за исключением оды «К лире», приведенной в
Среди исследований обобщающего характера необходимо упомянуть статью А.И. Любжина «Римская литература в России XVIII — начета XX века»; библиографический указатель Е.В. Свиясова «Античная поэзия в русских переводах», СПб., 1998; исследование Г.С. Кнабе «Русская античность» М., 2000. Среди исследований более частного характера заслуживают пристального внимания книга Т.Г. Мальчуковой «Гораций в избранных текстах и переводах. Материалы и исследования по истории русского перевода». Петрозаводск, 1995, статья И.И. Ковалевой «На пиру Мнемозины», посвященная влиянию античной литературы, и, в частности, произведений Горация, на творчество И.А. Бродского (в кн. Иосиф Бродский. Кентавры. Античные сюжеты. СПб., 2001), а также исследования разных авторов, опубликованные в сборнике «Пушкин и мир античности. Материалы чтений в Доме Лосева 25 — 26 мая 1999 года».U., 1999.
перечне Грота, но отсутствующей в перечне Пинчука, и оды «Евгению. Жизнь Званская», приведенной у Пинчука, но отсутствующей в перечне Грота).
О роли лирики Горация в поэзии Державина говорится и в фундаментальном труде немецкого филолога Вольфганга Буша «Horaz in Russland4», посвященном восприятию творчества Горация русскими поэтами. Буш указывает статью Пинчука в качестве единственного источника по данной теме и уделяет значительное место в «державинской» главе своей книги развитию некоторых тезисов, высказанных отечественным исследователем (Бут, стр. 70-86). Приводимый Бушем перечень стихотворений Державина, в которых присутствуют «горацианские» мотивы, во многом совпадает с аналогичным перечнем из статьи Пинчука. Исключения - оды Державина «Буря» (написанная в 1794 году), «Приглашение к обеду» (написанная в 1795 году), «Графу Стейнбоку» (написанная в 1807 году) и «Лирик» (написанная около 1810 года), не указанные Гротом и Пинчуком, но указанные Бушем, и ода «Евгению. Жизнь Званская», указанная Пинчуком, но не указанная Гротом и Бушем.
Список «горацианских» Державина, представленный в библиографическом указателе Е.В. Свиясова «Античная поэзия в русских переводах XVIII - XX веков» , который содержит всего 15 наименований и, как кажется, не сверен ни с одним из подобных перечней, упомянутых выше, к сожалению, представляется совершенно неполным.
В статье А.А. Тахо-Годи «Античные мотивы в поэзии Державина»6 подробно анализируются поздние державинские переводы из Горация. Кроме того, в этой статье присутствует ряд важных замечаний, касающихся особенностей восприятия Державиным произведений античной (преимущественно древнегреческой) литературы, а также образов античной истории и мифологии.
Два стихотворения Державина - «Лебедь» и «Памятник» - подробно анализируются в книге Михаэля фон Альбрехта «Rom: Spiegel Europas» , посвященной влиянию римской литературы и, в частности, Горация на творчество европейских поэтов нового времени.
Отдельные соображения, касающиеся восприятия Державиным поэзии Горация, п присутствуют также в книгах А. В. Западова «Мастерство Державина» и И.З. Сермана «Гаврила Романович Державин»9. Эти исследования, так же, как те страницы из книги Альбрехта, где речь идет о Державине, ни в коей мере не претендуют на полноту в раскрытии данной темы.
По нашему мнению, каждая из вышеперечисленных работ (за исключением статьи Тахо-Годи, указателя Свиясова и книг Буша и Альбрехта) базируется на исходных положениях, которые требуют радикальной ревизии. Вторая из основных задач данной работы состоит в попытке выработать новые принципы подхода к анализу державинской рецепции античности, и, шире, поэтического творчества Державина.
Вначале приведем и проанализируем те базовые положения предыдущих авторов, которые мы планируем частично или полностью оспорить Я.К. Грот в своих комментариях не раз высказывает следующее предположение: Державин читал Горация не в оригинале, а в немецких переводах, и переводил его оды, пользуясь переводами и переложениями, сделанными немецкими поэтами XVII - начала XVIII вв., главным образом, Гагедорном, Рамлером и Фосом.
Присутствие в державинском архиве двух подстрочных переводов произведений Горация - оды III, 4 к Каллиопе (этот перевод «писан неизвестной рукой») и второго эпода (этот перевод написан рукой друга и родственника Державина, поэта В.В. Капниста) - служит для комментатора явным доказательством правильности его мнения. Безусловно, Гроту было также известно свидетельство младшего друга и современника Державина - поэта И.И. Дмитриева - о том, что кроме немецкого, Державин не знал никакого иностранного языка, и его знакомство с произведениями зарубежной литературы осуществлялось только через русские и немецкие переводы10. Кроме того, сам Державин в автобиографических произведениях неоднократно с горечью говорил о недостатках и пробелах своего образования.
Филологов XX века - Пинчука, Западова, Сермана - не занимает вопрос, знал ли Державин латинских язык; в их работах исследуется степень близости державинских переложений и подражаний тексту Горация, а также анализируются причины того, почему Державин «русифицирует» оды Горация, заменяя реалии римской жизни реалиями современной ему российской действительности. Каждый из упомянутых авторов считает мерой близости произведений русского поэта римскому образцу именно соответствие реалий.
Гаврила Романович Державин. Л., «Просвещение», 19 А. В. Западов выдвигает следующий тезис: «Оды Державина, при всех своих оригинальных чертах, имеют еще одну особенность, на которую пока обращалось незаслуженно мало внимания: они представляют собой сюжетные стихотворения, а не служат сводом высказываний поэта в связи с какой-нибудь датой. ... С этим принципиальным отличием связано коренное изменение структуры оды, внесенное в нее Державиным. Его ода перестает быть рассудочным и холодным, несмотря на весь условный поэтический восторг, изложением картин и рассуждений поэта ..., а превращается в сюжетное произведение» (Западов, с.82слл).
«Рассудочность» и «холод», по мнению Западова, характерны как раз для од Горация: анализируя стихотворение «Лебедь» - переложение оды Горация II, 20, он отмечает, например, «алгебраическую точность» Горация, которую Державин со свойственной ему «конкретностью мышления» «разбавляет включением в стихи намеков на то, что занимало его в данное время...» (с.82). По мысли этого исследователя, творчество Державина, отдаляясь от «холодных и рассудочных» од литературных предшественников (в том числе и Горация), обретает самостоятельность и самобытность, которую Западов видит в изобилии в одах Державина намеков на современные ему конкретные ситуации.
Похожий ход мыслей мы видим в статье А.Л. Пинчука. Анализируя оду Державина «Об удовольствии», являющуюся «как бы переложением III, 1 оды Горация» (с.81), этот ученый делает следующий вывод: «... конец оды Державин переделывает: у него нет упоминания ни о Фригии, ни о Фалерне, ни о Сабинском поместье. И здесь, таким образом, Державин пользуется Горацием постольку, поскольку находит у него подходящую форму и средства для выражения своих мыслей» (стр.81).
И. 3. Серман вслед за А.В.Западовым видит в одах Горация «лирико-философские рассуждения» и считает введение Державиным в текст своих переложений русских реалий резким отходом от поэтического мира Горация: «Для начальных горацианских опытов Державина характерно смешение лирико-философских размышлений - о необходимости умерять страсти и не гоняться за излишним - и злободневно-сатирических намеков на некоторые обстоятельства тогдашней жизни поэта, его отношения с двором, с Екатериной II, с ее фаворитами. ... Действительное «согласное» пенье с Горацием появляется у Державина позднее, когда из его лирико-философских стихов совершенно исчезают сатирико-политические намеки и уподобления» (Серман, с.81слл).
Приведем соображения, которые, по нашему мнению, могут поставить под сомнение методические принципы исследований, процитированных выше.
Против предположения, что Державин читал и переводил только «немецкую версию» од Горация, можно привести следующие доводы:
1. В казанской гимназии, где учился Державин в течение трех лет (с начала 1759 по начало 1762 года), наряду с другими предметами преподавался латинский язык. Как известно, гимназия в Казани была создана по образцу Московской университетской гимназии, открывшейся в апреле 1755 года. По свидетельству того же Я.К. Грота, «для учреждения новой (Казанской - М.П.) гимназии Университет вызвался отправить туда в преподаватели нескольких студентов. При посредстве Шувалова это представление было одобрено...» (Грот, с.32). Латинский язык преподавал студент Университета Никита Морев. Грот сообщает, что учитель Морев «ежедневно занимался латынью, а по субботам русским правописанием...» {Грот, с.35). Поскольку сам Московский Университет был открыт весной 1755 года, Никита Морев принадлежал к числу первых студентов, которые по указу Синода были откомандированы в новое учебное заведение из Славяно-Греко-Латинской Академии и из российских духовных семинарий1 . Как нам кажется, эти сведения показывают возможность того, что квалификация учителя, преподававшего Державину латинский язык, была достаточно высокой.
Державин был призван из гимназии на службу в Преображенский полк в феврале 1762 года; таким образом, его обучение в гимназии прервалось через три года после начала. Однако нормативный курс латинского языка в Московской Университетской гимназии был рассчитан как раз на три года; на третьем году обучения гимназисты должны были толковать произведения признанно трудных - «высоких» латинских авторов и писать латинские сочинения12. Можно предположить, что студент Морев в общих чертах следовал проекту обучения в Университетской Гимназии, написанному Ломоносовым и Шуваловым.
Державин преуспевал во всех науках: газета «Московские ведомости» № 64 от 10 августа 1759 года называет Гаврилу Державина в числе шести гимназистов, «достойных похвалы» «за свою прилежность, успехи и доброе поведение».
" В «Проекте о Учреждении Московского Университета», сочиненном, скорее всего, М. В. Ломоносовым и подписанном И.И. Шуваловым, задачи курса латинского языка определяются так: « ... обучать... в нижнем классе первыя основания латынского языка, вакабулы и разговоры, в среднем — толковать нетрудных латынских афторов и обучать переводам с латынского на российской и с российского на латынский язык, в верхнем — толковать высоких афторов и обучать сочинениям в прозе и в стихах»; цит. по книге Я. А. Пенчко. Основание Московского Университета. Изд. МГУ, М., 1953, с. 1 Ни у кого не вызывает сомнения тот факт, что Державин прекрасно знал немецкий язык; он читал по-немецки сложнейшие стихотворения Клопштока (в 1760-е годы Державин занимался переводом «Мессии»), Клейста, Гагедорна, Рамлера и многих других поэтов, произведения Гердера, труды по истории философии и литературы. Однако из его автобиографических «Записок» мы узнаем, что немецкий язык он изучал в той же казанской гимназии, а до этого - у каторжника Иосифа Розе, который, по словам Державина, «был сам невежда, не знал даже грамматических правил, ... и упражнял только детей твержением наизусть вокабул и разговоров и списыванием оных, его, Розы, рукою прекрасно, однако, писанных»; кроме того, этот учитель «наказывал своих учеников самьми мучительными, но даже и неблагопристойными штрафами». Тем не менее, Державин признает, что «чрез несколько лет, посредством такого учения, разумел уже здесь упомянутый питомец (т.е. он сам - М.П.) по-немецки читать, писать и говорить... »13.
Итак, у нас есть основания предполагать, что начальные знания, полученные им в юности, Державин умножал самообразованием, сильной способностью к которому обладал.
2. На полях рукописи своей оды «На Счастие», написанной в 1789 году, напротив слова «Беатус» Державин замечает: «Так начинается ода Горация, которую я, в показание моей учености и что я мало доволен своим состоянием, почастую в беседах читаю» (I, 256) Из того, что Державин цитирует в оде латинское слово, явствует, что «в беседах» он читал второй эпод Горация именно по-латыни.
3. В собственных «Объяснениях на сочинения Державина...» Державин отмечает, что переложение первой пифийской оды Пиндара сделано им с немецких переводов Рамлера и Гедике14. На немецкие переводы Горация Державин нигде не ссылается.
4. В державинском переводе седьмого эпода Горация есть неточность, которая отсутствует в тех немецких переводах, которые могли быть известны Державину. Эту неточность также невозможно объяснить сознательным отходом Державина от текста оригинала. Гораций говорит о том, что гражданские войны приведут к тому, что государство погубит себя своей рукой, как того и желают парфяне («secundum vota Parthorum»), Державин переводит эту мысль следующим образом: «Так, так, - не от 7 парфян, но собственной враждою / Своей, крамолою падет ваш славный град». Присутствие такой неточности в державинском переводе дает нам право предположить, что, работая над этим произведением Горация, Державин пользовался только латинским текстом.
5. Присутствие в архиве Державина подстрочного перевода второго эпода Горация, написанного рукой В.В. Капниста, едва ли может быть признано серьезным аргументом в пользу того, что Державин не знал латинского языка. Сейчас невозможно установить, кому и для чего предназначался этот подстрочник. Капнист, родственник и близкий друг Державина, нередко гостил в петербургском доме Державина. Есть сведения, что наряду с подражаниями одам Горация Капнист готовил к изданию сборник собственных прозаических переводов произведений римского поэта (Буш, с. 93); судя по найденным в его архиве черновикам, эти переводы должны были точно воспроизводить все детали латинского текста15. Можно предположить, что подстрочный перевод, найденный в бумагах Державина, относился к рабочим материалам Капниста.
Кроме того, необходимо отметить, что сам Капнист не знал латинского языка и пользовался французскими и немецкими переводами Горация - об этом сообщает он сам в предисловии к собранию своих переложений од Горация16.
Заметим, что Державин, неоднократно жаловавшийся на пробелы в своем образовании, в отличие от Капниста, нигде напрямую не говорит о своем незнании латыни.
Подстрочник оды III, 4 «писаный неизвестной рукой» (т.е. рукой, неизвестной издателю Державина Я.К. Гроту), оказавшийся в державинских бумагах, также не может служить серьезным свидетельством о познаниях Державина. Я.К. Грот предполагает, что с этого подстрочника была переведена державинская ода «К Каллиопе», написанная в 1811 году (III, 100). Если бы у Державина возникла необходимость в квалифицированной помощи при переводе этой оды Горация, он, скорее всего, обратился бы к своему младшему другу и помощнику - преосвященному Евгению (в миру - Евфимию Алексеевичу Болховитинову; в конце XVIII - начале XIX вв. он А.В. Веселовский в статье «Капнист и Гораций» публикует план издания полного собрания сочинений Капниста, написанный самим поэтом. Горацию в этом собрании уделялась часть первого тома и весь второй том:
«I т. Лирические сочинения. Духовные, торжественные, нравоучительные, элегические оды, также Горацианские и Анакреонтические. II т. Переводы и подражания большой половины Горациевых од в стихах с приложением литерального перевода тех же од, для сличения в чем русский перевод отступает от латинского подлинника. Причем приложено рассуждение о переводах вообще и примечания. Сия книга может быть полезной для училищ и вообще для российского юношества». А.В. Веселовский. Капнист и Гораций. Известия Отделения русского языка и словесности Императорской Академии Наук. 1910 г., т. 15, выпуск 1, стр.200 - 201. 16 В. В. Капнист. Собрание сочинений в двух томах. М., Л., I960. Т. 2, с. 8 занимал должность епископа старорусского и новгородского викария). Преосвященный Евгений, получивший образование в Московском Университете и занимавшийся среди прочего историей и теорией литературы, с любовью и вниманием читал и комментировал сочинения Державина, а также давал своему старшему другу обширные справки по историко-литературным вопросам, о чем свидетельствует их многолетняя переписка (например, преосвященный Евгений предоставлял Державину множество различной информации о произведениях, написанных на латинском, древнегреческом, древнееврейском и ругих языках для теоретического трактата «Рассуждение о лирической поэзии»)17. С Державиным Болховитинов познакомился в конце мая 1805 года. Почерк Болховитинова был Гроту прекрасно известен.
Теперь попытаемся опровергнуть мнение исследователей XX века (Пинчука, Западова, Сермана) о том, что «русификация» произведений Горация была попыткой отказа Державина от эстетики горацианской оды с ее «лирико - философскими рассуждениями» и знаком обретения самобытности в обращении к современным ему российским реалиям, ситуациям и «злободневно - сатирическим намекам».
Замена реалий римской жизни реалиями русской жизни, современной поэту, применялась в творчестве предшественников Державина, также обращавшихся к произведениям Горация. П.Н. Берков в своей статье неоднократно отмечает тенденцию к свободному обращению с текстом оригинала, и, в частности, к замене римских реалий русскими (с. 1042) в стихотворениях русских «горацианцев» XVIII века (В статье рассматривается творчество Кантемира, Тредиаковского, Ломоносова). Из этого он делает следующий вывод: «... переводчики не механически производили пересадку Горация на русскую почву: то в большей, то в меньшей степени они брали у Горация то, что им было близко, и благодаря этому в какой-то мере переводы эти становились уже фактами русской литературы » (с. 1056).
Такое обращение с латинским текстом можно объяснить еще и тем, что русские поэты XVIII века стремились адаптировать оды Горация для восприятия своих современников: на фоне близких и понятных реалий легче воспринимались ход мыслей и риторика од Горация. Кажется, именно к этой цели стремился Н.Н. Поповский19, когда Подробнее об этом: см. VI том издания Грота, в котором приводится переписка Державина с преосвященным Евгением.
9 заменял в своем переводе оды Горация IV,2 Pindarum quisquis studet aemulari матинскую пчелу «трудолюбивой пчелой», а в переводе оды II, 14 Eheu, fugaces, Postume, Postume упоминал вместо Гериона и Тития библейского Самсона. В начале своего перевода оды II, 16 Otium deos rogat inpatenti Поповский, для того чтобы усилить тему обращения к богам как к последнему прибежищу, заменил «неистовую в бою Фракию» «воином», который просит покоя, «дрожа от стужи под шатром».
Итак, свободное обращение с материалом, стремление придать одам римского поэта индивидуальный, автобиографический оттенок было характерно для самых первых «горацианских» опытов русских поэтов. Державин «унаследовал» эту тенденцию у своих литературных предшественников.
Безусловно, Державину было известно переложение второго эпода Горация, сделанное Тредиаковским. В державинской «версии» этого произведения Горация можно заметить сходные тенденции в обращении с латинским образцом. В обоих текстах присутствует сильная «русификация». Об отказе от роскоши и предпочтении простых сытных блюд Тредиаковский говорит так:
Каплуны прочь, птицы Африкански, Что и изобрел роскошный смак; Прочь бургонски вина и Шампански, Дале прочь и ты, густой Понтак. Сытны только щи, ломть мягкий хлеба, Молодой барашек иногда, Все в дому, в чем вся его потреба, В праздник пиво пьет, а квас всегда.
Сравним этот отрывок с соответствующим пассажем из стихотворения Державина:
Горшок горячих, добрых щей,
Горация при формальном отступлении от оригинала, которое нельзя объяснить лишь стемлением к упрощению латинского текста. В качестве примера приведем перевод оды Горация II, 16, vv. 13-16:
Не защитит от их тиранства
Ни дом, ни стражей полк, ни честь:
Среди богатств, красот, убранства,
Твою грудь будет совесть есть.
Гораций говорит в этой строфе о «заботах», которые кружат под крышей богатого дома; в переводе Поповского вместо них появляется «совесть», которая «ест грудь» богача.
10 Копченый окорок под дымом; Обсаженный семьей моей, Средь коей сам я господином, И тут-то вкусен мне обед!
А как жаркой еще баран Младой, к Петрову дню блюденный, Капусты сочныя кочан, Пирог, груздями начиненный, И несколько молочных блюд...
Итак, для Державина «русификация» од Горация была традицией, которую он воспринял, читая сочинения Тредиаковского, Кантемира и Ломоносова.
Кроме того, необходимо отметить, что именно для од Горация в высшей степени характерно гармоничное сосуществование «лирико-философских» размышлений и «злободневных намеков» на современные ему обстоятельства. В философской оде II, 2 «Nullus ctrgento color est avaris...», где появляется фигура Добродетели, награждающей своих избранников лавровым венком, Гораций упоминает о современных ему смутах и восстаниях в Парфии; оду И, 10, где формулируется и раскрывается понятие «aurea mediocntas» - именно в этой оде русские поэты видели самое совершенное проявление философии умеренности и довольства малым (Буш, с.21слл) - Гораций адресует бывшему консулу Лицинию Мурене, находящемуся в то время в опале из-за обвинений в заговоре и впоследствии приговоренному к смерти (Нисбет-Хаббард II, 151слл). Державин, «отменивший жанровую классификацию» и искавший путей обновления поэзии, воспринял от Горация и внедрил в свою поэзию едва заметные переходы от абстрактнейших размышлений и построений к злободневным обстоятельствам и обратно.
Нам представляется, что поэтический мир Горация и Державина объединяет именно эта возможность перехода от конкретной ситуации - реального повода для возникновения оды - к абстрактным рассуждениям, не скованным ни временем, ни пространством. Стихотворения обоих поэтов часто развиваются в двух планах -временном и вечном.
Русская литература XVIII века. Редакция, вступительная статья и примечания Гр. Гуковского. Л., 1937, с.205 11
Нельзя также не отметить, что в одах Горация и Державина мы часто видим конкретизацию и «материализацию» отвлеченных тем - самые отвлеченные идеи приобретают у них предметный, вещный образ. Так, в оде Горация 1,35 О diva, gratum quae regis Antium... появляется аллегорический образ Неизбежности с атрибутами строителя в руках, образ Надежды и образ Верности, одетой в белые одежды; в оде II, 16 Otium divos rogat inpatenti... гнетущая Забота восходит на корабли, преследуя свои жертвы; pallida mors из оды 1,4 Sohitur acris hiems... стучит ногой в хижины бедняков и башни царей.
В оде «На смерть князя Мещерского» Державин использует для изображения Смерти 14 образов, не смущаясь тем, что различные признаки Смерти противоречат друг другу и даже друг друга отрицают. «Каждый из образов обладает неотразимой материальностью - зрительной и звуковой. Всякий раз Смерть оказывается отчетливо видимой фигурой - когда она «зубами ... скрежещет», или «зияет ... славу стреть», или «глотает царства» (так и видим разинутую пасть), или «все» «без жалости ... разит» (разумеется, мечом), или сокрушает звезды, жжет солнца, «приходит ... как тать», и «бледна ... на всех глядит». Совместить все эти облики смерти не может никакое воображение - нельзя сочинить чудовище вроде дракона; сказочный скелет с косой; воина, размахивающего мечом; бледную женскую фигуру; загадочную вселенскую силу, способную гасить солнца; подкрадывающегося злодея («как тать»). Поразительно: чем материальнее каждый из этих образов в отдельности, тем полнее они отрицают друг друга; в итоге Смерть оказывается лишенной материальности. Четырнадцать отрицающих друг друга образов создают образ небытия. Именно: образ небытия, а не его аллегорическую идею - как бывало у классицистов-просветителей, у Вольтера и его эпигона Фридриха II »21.
Великолепен в своей страшной силе образ обманчивого счастья из стихотворения «На возвращение графа Зубова из Персии»: « И счастие к тебе хребет/ свой с грозным смехом повернуло». В том же стихотворении мы видим «одушевленный» образ Каспийского моря:
Ты видел - Каспий, протягаясь, Как в камышах, в песках лежит, Лицом веселым осклабляясь, Пловцов ко плаванью манит;
12 И вдруг как, бурей рассердяся, Встает в упор ее крылам, То скачет в твердь, то, в ад стремяся, Трезубцом бьет по кораблям; Столбом власы седые вьются, И глас его гремит в горах.
Читая эти строки, можно вспомнить описание Тибра в оде Горация I, 2 lam satis terries nivis atque dirae...: ОдаІ,2,уу. 13-20:
Vidimus flavom Tiberim retortis Litore Etrusco violenter undis Ire deiectum moixumenta regis Templaque Vestae, Iliae dum se nimmm querenti Iactat ultorem, vagus et sinistra labitur ripa love non probante u-xorius amnis.
Мы видели, как Тибр, поворотя теченье, С ЭТруССКИХ береГОВ, Желтеющей ВОЛНОЙ (в оригинале - «желтый», «огненный» Тибр-МП.)
На памятник царя направил разрушенье, На Весты храм святой...
Стенаньем Илии на мщенье ополченный, Он левым берегом, волнуяся, потек, Потек наперекор властителю вселенной, Супружеский поток.. .22
Статья Е.Я.Эткинда «Рождение крупного слога» в сборнике Гаврила Державин, 1743-1816. Симпозиум, посвященный 250-летию со дня рождения. Норфилд (Вермонт), 1995, с. 179 слл 22 Квинт Гораций Флакк. В переводах и с объяснениями А.Фета. 2-е издание. СПб., изд. А.Ф. Маркса, год не указан.
Необходимо заметить, что процитированные стихотворения Державина не являются переложениями од Горация; таким образом, черты сходства проявляются в произведениях Державина, где влияние Горация неявно; как кажется, в этих случаях можно говорить не о «диалоге текстов» и преемственности, а о глубоком сходстве поэтического мира обоих поэтов.
Еще одна особенность поэтического мира Державина, роднящая этот мир с творчеством Горация - мысль о смерти, тревожащая поэта часто и неотступно. Выше говорилось об «образе небытия» в оде «На смерть князя Мещерского»; в оде 1779 года «Успокоенное неверие» мы читаем следующие строки:
Что жизнь? - Жизнь смерти тленно семя, Что жить? - Жить - миг летяща время, Едва почувствовать, познать, Познать ничтожество - страдать... (I, 69) Говоря о роскошном пире, Державин, напоминает: «На свете жить нам время срочно...»; приглашая своего друга - митрополита Евгения - разделить с ним счастливое летнее время в поместье на Званке и описывая великолепие сельской жизни, он заглядывает в будущее:
Разрушится сей дом, засохнет бор и сад, Не воспомянется нигде и имя Званки...
Накануне смерти Державин пишет на грифельной доске начало стихотворения:
Река времен в своем стремленьи Уносит все дела людей И топит в пропасти забвенья Народы, царства и царей. А если что и остается Чрез звуки лиры и трубы, То вечности жерлом пожрется И общей не уйдет судьбы.
О роли темы смерти в поэзии Горация прекрасно написал М. Л. Гаспаров: «Есть лишь одна сила, от которой нельзя быть независимым, от которой нет убежища. Это -смерть. Именно поэтому мысль о смерти тревожит Горация так часто и так неотступно .Она примешивается к каждой из его излюбленных лирических тем. Приглашая друга выпить вина на лоне природы, он обращается к нему: «Ты, Деллий, так же ожидающий смерти...» Несговорчивым подругам он рисует черную картину старости, настигающей неуемную Лидию или Лику. Обличая алчного, он напоминает ему, что одна и та же могила ждет в конце концов и ненасытного богача, и ограбленного им бедняка. Зрелище весеннего расцвета навевает ему мысль о вечности природы и краткости человеческой жизни. Даже в «Науке поэзии», обсуждая такой специальный вопрос, как старые и новые слова в языке, он не может удержаться от лирического излияния: «Смерти подвластны и мы, и недолгие наши созданья...» И это - не говоря о стихах на смерть друзей, не говоря о прославленной оде к Постуму о невозвратно убегающем времени, не говоря об оде, посвященной тому дереву в сабинском поместье, которое однажды едва не убило поэта, обрушившись на тропу рядом с ним (II, 13) Чтобы уберечься от давящих мыслей о смерти, есть один лишь выход: жить сегодняшним днем, не задумываться о будущем, ничего не откладывать на завтра, чтобы внезапная смерть не отняла у человека отложенное. ... Чтобы преодолеть смерть, победить ее, человеку дано одно-единственное средство: поэзия. Человек умирает, а вдохновенные песни, созданные им, остаются. В них - бессмертие того, кто их сложил, и тех, о ком он их слагал. ... Не случайно Гораций всюду говорит о поэзии торжественно и благоговейно: ведь она делает поэта равным богам, даруя ему бессмертие и позволяя обессмертить в песнях друзей и современников»23.
Державин также часто говорит о поэтическом бессмертии: в финале оды «На смерть графини Румянцовой», написанной в 1788 году, он с гордостью восклицает:
Меня ж ничто вредить не может, Я злобу твердостью сотру; Врагов моих червь кости сгложет,-А я Пиит - и не умру.
J Статья « Гораций или золото середины» в кн.: Избранные труды Том I. О поэтах. М., 1997, с. 156 ел.
15 В 1796 году, на исходе царствования Екатерины, Державин обращается к «Памятнику» Горация, а в 1804 году переводит оду Горация II, 20 Non usitata пес tenuiferar..., где речь также идет о бессмертии творца.
Однако здесь необходимо отметить существенную разницу в мировоззрении Горация и Державина: если для Горация творчество является единственной возможностью преодоления смерти, то Державин неоднократно говорит о также том, что бессмертие человеку дают его добрые дела. В оде на смерть генерала Бибикова -одной из «Читалагайских од» - он формулирует эту мысль следующим образом:
Твои заслуги и почтенье
К тебе, от всей твоей страны,
Уже стократно боле стоят,
Как нежели тебя забыть.
У всех, достоинство кто любит,
Твой образ в мысли будет вечен. (III, 298)
Ту же мысль мы встречаем в оде «На покорение Дербента»:
Но знай: как светлый метеор,
Так блеск триумфов пролетает;
Почти тогда ж и исчезает,
Коль скоро удивляет взор;
А добродетели святые,
Как звезды в небе, век горят. (I, 743)
Это различие объясняется христианской основой мировоззрения Державина. Начиная с ранних стихотворений, Державин противопоставлял «пессимизму» Горация христианское восприятие действительности: надежду на милосердие Творца и спасение. Еще одно важное различие в мировоззрении Горация и Державина - оценка роли и предназначения поэта. В отличие от Горация, Державин видит главную задачу поэзии, а также залог ее бессмертия в выполнении нравственной, воспитательной задачи; по Державину, поэзия являет собой голос истины: «По той причине, что поэзия язык богов, голос истины, пролиявшей свет на человеков, ... все почти древние вожди и законодатели, как Божественный Моисей, языческие Орфей, Бахус и многие другие были поэты и законы свои изрекали стихами...» (VII, 568)
Итак, по Державину, лирической поэзии свойственно стремление к истине; она изначально, по природе своей, имеет моралистический, наставляющий характер. Поэт, наилучшим образом выполнивший в своем произведении нравственную миссию, остается в памяти потомков: «Посему - то, думаю я, более, а не по чему другому, дошли до нас оды Пиндара и Горация, что в первом блещут искры богопочтения и наставления царям, а во втором, при сладости жизни, правила любомудрия». (VII, 568)
Эта разница проявляется и в державинском переложении оды Горация III, 30 Exegi moniimentum aere perennius... Державин, перечисляя свои главные заслуги в поэзии, говорит, что он «дерзнул ... истину царям с улыбкой говорить». В этих строках он совершенно отходит от текста Горация, (напомним, что Гораций гордится тем, что первым переложил эолийские песни на италийские лады). Этот факт дал повод А.Л. Пинчуку сделать следующий вывод: «Из этого видно, насколько в данном отношении Державин стоял выше Горация, ценя не только формальную, но и идейную сторону своего творчества» (Пинчук, с.85). Однако своим «формальным» достижениям Гораций придавал важное гражданское значение: поэзия, созданная им в результате сознательной работы - соединения двух культур - восславила и укрепила государство, стабильность и процветание которого, в свою очередь, не дадут исчезнуть в забвении творчеству самого поэта - именно эта тема присутствует в итоговом стихотворении Горация, появляясь сначала во второй строфе, где речь идет о долговечности его поэзии, связанной с долговечностью римского государства, и усиливаясь в финале.
Особенности восприятия Державиным роли и предназначения поэзии могут быть объяснены, среди прочего, особенностями роли и места литературы в культуре России XVIII - начала XIX века. Этой проблеме посвящена одна из глав исследования Ю.М. Лотмана «Очерки по истории русской культуры XVIII - начала XIX века». Приведем цитату из этой главы: «Таким образом, отталкивавшаяся субъективно от древнерусской традиции и строившая себя по образцу секуляризованной западноевропейской культуры, новая русская культура была глубоко укоренена в предшествующую традицию и сохраняла присущую ей структуру ценностных характеристик: место, которое было освобождено церковной письменностью и - шире - религиозной культурой, было занято литературой светской, которая унаследовала от своей литературной предшественницы функцию заступницы и исповедальницы, нравственного эталона, на который равняется общество, сурового судьи окружающей жизни, представление о писательстве как о подвижничестве. ... Именно потому, что в секуляризованной культуре поэзия заменила собой сакральные тексты, истинность воспринимается читателем не как факультативный признак художественного слова, а как неотъемлемое качество поэзии: неистинное — не поэзия» .
Эта мысль Ю.М. Лотмана служит прекрасным объяснением исторической причины различия мировоззрений Державина и Горация.
В статье А.А. Тахо-Годи присутствует важное замечание, касающееся особенностей «державинской» античности: по мнению А.А. Тахо-Годи, в восприятии Державиным тем и образов античной литературы и культуры можно заметить несколько тенденций. По мнению автора статьи, во многих произведениях поэта мы видим «... типично классицистическое понимание античной мифологии, литературы и истории как важных, непременных аксессуаров торжественной, хвалебной оды или придворной легкой поэзии...», где традиционные античные темы нередко становятся «... аллегорией, схемой и даже штампом, ... применимым в равной степени к разным событиям и лицам» (с. 117). Однако в поэзии Державина присутствуют и такие произведения, в которых автор «переживает античность по существу, как некую самостоятельную ценность, как жизненное влечение, близкое и дорогое его душевному складу, его чувствам, его индивидуальности» (с. 117). А.А. Тахо-Годи считает, что такое восприятие античности характерно для анакреонтической поэзии Державина; по нашему мнению, «горацианские» оды Державина также являются примерами «живого восприятия античности в связи с течением повседневной действительности» (с. 131).
Подводя итог, сформулируем главные принципы, исходя из которых, будет анализироваться связь произведений Державина с творчеством Горация:
1. По нашему мнению, Державин читал произведения Горация как на латинском, так и на немецком языке. Неточность в переводе седьмого эпода и отсутствие такого рода неточностей в других переложениях и переводах показывает то, что Державин знал латинский язык недостаточно свободно и, скорее всего, часто обращался к помощи немецкого перевода. Можно предположить наличие в библиотеке Державина, во-первых, полного собрания сочинений Горация (во всяком случае, полного собрания од и эподов), и, во-вторых, перевода избранных сочинений Горация на немецкий язык. Необходимо заметить, что такой перевод в то время существовал и мог быть известен Державину. Это перевод избранных од Горация, сделанный Карлом Рамлером и опубликованный в 1769 году25 (кстати, это первый немецкий перевод Горация, в котором соблюдена метрика оригинала).
2. Замена римских реалий русскими в державинских переложениях од Горация воспринимается в данной диссертации не как сознательная полемика и протест против «холодного и рассудочного» текста од Горация, а как продолжение традиции, начатой в стихотворениях Кантемира, Тредиаковского и Ломоносова; цель этой замены -«освободить» оды Горация от непонятных русскому читателю реалий и передать ее актуальное, злободневное звучание с помощью деталей российской действительности.
3. Помимо того, что Державин, безусловно, находился под сильным влиянием Горация, в поэзии Державина изначально присутствовали черты сходства с творчеством Горация: тенденция к конкретизации отвлеченных понятий и к развитию стихотворения в двух планах: конкретном, бытовом и абстрактном, находящемся в сфере «вечных идей»; изобилие конкретных деталей, «жуткая вещественность»; важная роль темы смерти, являющейся «противовесом» излюбленных обоими поэтами лирических тем - пира, веселья и т.д.
4. Существенной разницей в мировоззрении Горация и Державина является восприятие последним поэзии как «сурового судьи» (Ю.М. Лотман), носительницы высших начал и нравственного эталона.
В «Объяснениях...», написанных Державиным к некоторым из своих стихотворений, он называет «подражаниями Горацию» те оды, которые представляют собой более или менее последовательное переложение текста Горация26. Однако в тех Karl Wilhelm Ramlers Oden aus dem Horaz nebst einem Anhang zweier Gedichte aus dem katull und achtzehn Liedem aus dem Anakreon. Mit Anmerkungen. 1787
26 Это оды «Памятник», «О удовольствии», «На ворожбу», «Похвала сельской жизни», «Капнисту», «К Скопихину», «Лебедь», «Пирре». Державин не прокомментировал своих переводов из Горация, сделанных в 1810-1811 году, поэтому мы не знаем, какой термин он применил бы к этим произведениям. Эти державинские комментарии опровергают мнение А.Л. Пинчука, который следующим образом различает степень близости текста Державина латинскому образцу: «Произведения, в которых Державин так или иначе использовал поэтическое наследство Горация, составляют довольно значительную группу: 6 произведений являются близкими к подлиннику стихотворными переводами из Горация, 2 - свободными стихотворными переложениями (имеются в виду оды Державина «Памятник» и «Лебедь» - М.П.), в 18 произведениях из Горация в широких размерах заимствованы некоторые части стихотворений римского поэта, художественные образы и отдельные выражения» (с.85)
Действительно, четыре оды, переведенные Державиным в 1810 -1811 гг. для своего теоретического трактата «Рассуждение о лирической поэзии», а также хронологически и стилистически близкие к ним переводы оды I, 4 и второго эпода, принципиально отличаются от более ранних «горацианских» опытов Державина. Однако вопрос, на каком основании оды «Памятник» и «Лебедь» выделены в особую группу и противопоставлены таким произведениям, как, например, «О удовольствии», «Капнисту» или «На произведениях, где Державин воспроизводит оды Горация не целиком, но цитирует большие или меньшие по объему отрывки, мы можем заметить совершенно те же тенденции, что и в тех одах, которые сам автор называет «подражаниями». Эти тенденции таковы: а) частая замена римских реалий реалиями современной Державину русской жизни при сохранении основной мысли Горация, а также сравнений, метафор и других фигур речи; б) несогласие и некоторая «полемика» с Горацием в трактовке темы бессмертия, а также в вопросах предназначения поэта и поэзии.
По этой причине в работе не предпринимается попытки различить державинские переложения од Горация по тому, насколько подробно и последовательно Державин придерживался латинского образца; исключением являются шесть поздних произведений Державина, в которых он сознательно стремился как можно точнее передать особенности оригинала. Эти шесть стихотворений мы называем переводами од Горация, а не переложениями или подражаниями.
Работа состоит из четырех глав. В первой главе рассматривается ранние произведения Державина. Качеством большинства из них Державин был впоследствии недоволен, и не включал их в подготовленные им собрания своих стихотворений. Однако, читая эти произведения Державина, мы видим, как формировался самобытный поэтический мир и мировоззрение этого поэта. Большую роль в этом процессе сыграли личность и творчество Горация; Державин в ранние годы воспринимал Горация как мудреца, всегда помнящего о смерти и сохраняющего спокойствие и мужество в любых обстоятельствах.
Вторая глава посвящена роли од Горация в творчестве зрелого Державина. Можно заметить, что в этот период для Державина особенно важны такие стороны творчества Горация, как а) философия «золотой середины»; б) стремление к строгой критике современных нравов; в) осознание себя как vates, что в державинском понимании значит «носитель божественной истины».
Третья глава посвящена позднему творчеству Державина, главным образом, его теоретическому трактату «Рассуждение о лирической поэзии»; в нем Державин определяет сущность, предназначение и главные законы поэтического творчества. Для иллюстрации своих мыслей Державин переводит четыре оды Горация.
В четвертой главе державинские переложения од Горация рассматриваются наряду с филологическими комментариями к Горацию как одна из возможных интерпретаций его произведений. В отличие от многих современных ему, а также более ворожбу», также являющимися последовательными переложениями определенной оды Горация, остается без ответа.
20 поздних переводчиков и подражателей Горация, Державин никогда не стремился «сгладить» и «упростить» сложную композицию од римского поэта и прихотливую последовательность развития мысли в этих одах.
Таким образом, державинские переложения стихотворений Горация содержат в себе их трактовку и могут быть проанализированы как своеобразный «герменевтический комментарий» к Горацию. Обоснование, разработка и применение такого подхода является, наряду с двумя вышеназванными, одной из основных задач данной работы.
В работе главным образом используется следующее издание Горация: Horatius. Opera. Edidit Fridericus Klingner. Lipsiae in aedibus B.G. Teubneri, 1959. Оды Г.Р. Державина цитируются по нескольким изданиям; в случае ссылки на академическое издание Я.К. Грота (Сочинения Державина. С объяснительными примечаниями Я.К.Грота. Издание Императорской Академии Наук. Тт. I - IX. 1864 -1883), после цитаты римской цифрой указан номер тома, арабской - номер страницы.
Цитаты из Горация даются на латинском языке, а также в переводе А.А. Фета (при необходимости приводится дословный перевод отдельных фраз, выполненный автором работы). Причины обращения именно к этому переводу од Горация следующие:
І.Фет был первым (а значит, хронологически наиболее близким к Державину) русским переводчиком всего корпуса сочинений Горация, а не избранных произведений;
2. Работая над переводом сочинений Горация, Фет не раз обращался за помощью к известным филологам - классикам (своему гимназическому учителю Д.Л. Крюкову, П.М. Леонтьеву, М.Киндлеру, Ф.Е. Коршу28);
3.Переводы Фета отличаются большой точностью в следовании оригиналу и безупречным поэтическим качеством;
4. Такие особенности перевода Фета, как отказ от большинства стихотворных размеров, которые применял Гораций, и использование рифмы, кажутся некоторым исследователям недостатками этого перевода. Однако именно эти переводческие принципы, возникшие, по нашему мнению, в России в XVIII - начале XIX вв., «роднят» переводы Фета с державинскими переложениями.
Темы и образы лирики Горация в ранних произведениях Державина
По нашему мнению, Державин читал произведения Горация как на латинском, так и на немецком языке. Неточность в переводе седьмого эпода и отсутствие такого рода неточностей в других переложениях и переводах показывает то, что Державин знал латинский язык недостаточно свободно и, скорее всего, часто обращался к помощи немецкого перевода. Можно предположить наличие в библиотеке Державина, во-первых, полного собрания сочинений Горация (во всяком случае, полного собрания од и эподов), и, во-вторых, перевода избранных сочинений Горация на немецкий язык. Необходимо заметить, что такой перевод в то время существовал и мог быть известен Державину. Это перевод избранных од Горация, сделанный Карлом Рамлером и опубликованный в 1769 году25 (кстати, это первый немецкий перевод Горация, в котором соблюдена метрика оригинала).
Замена римских реалий русскими в державинских переложениях од Горация воспринимается в данной диссертации не как сознательная полемика и протест против «холодного и рассудочного» текста од Горация, а как продолжение традиции, начатой в стихотворениях Кантемира, Тредиаковского и Ломоносова; цель этой замены -«освободить» оды Горация от непонятных русскому читателю реалий и передать ее актуальное, злободневное звучание с помощью деталей российской действительности.
Помимо того, что Державин, безусловно, находился под сильным влиянием Горация, в поэзии Державина изначально присутствовали черты сходства с творчеством Горация: тенденция к конкретизации отвлеченных понятий и к развитию стихотворения в двух планах: конкретном, бытовом и абстрактном, находящемся в сфере «вечных идей»; изобилие конкретных деталей, «жуткая вещественность»; важная роль темы смерти, являющейся «противовесом» излюбленных обоими поэтами лирических тем - пира, веселья и т.д.
Существенной разницей в мировоззрении Горация и Державина является восприятие последним поэзии как «сурового судьи» (Ю.М. Лотман), носительницы высших начал и нравственного эталона.
В «Объяснениях...», написанных Державиным к некоторым из своих стихотворений, он называет «подражаниями Горацию» те оды, которые представляют собой более или менее последовательное переложение текста Горация26. Однако в тех произведениях, где Державин воспроизводит оды Горация не целиком, но цитирует большие или меньшие по объему отрывки, мы можем заметить совершенно те же тенденции, что и в тех одах, которые сам автор называет «подражаниями». Эти тенденции таковы: а) частая замена римских реалий реалиями современной Державину русской жизни при сохранении основной мысли Горация, а также сравнений, метафор и других фигур речи; б) несогласие и некоторая «полемика» с Горацием в трактовке темы бессмертия, а также в вопросах предназначения поэта и поэзии.
По этой причине в работе не предпринимается попытки различить державинские переложения од Горация по тому, насколько подробно и последовательно Державин придерживался латинского образца; исключением являются шесть поздних произведений Державина, в которых он сознательно стремился как можно точнее передать особенности оригинала. Эти шесть стихотворений мы называем переводами од Горация, а не переложениями или подражаниями.
Работа состоит из четырех глав. В первой главе рассматривается ранние произведения Державина. Качеством большинства из них Державин был впоследствии недоволен, и не включал их в подготовленные им собрания своих стихотворений. Однако, читая эти произведения Державина, мы видим, как формировался самобытный поэтический мир и мировоззрение этого поэта. Большую роль в этом процессе сыграли личность и творчество Горация; Державин в ранние годы воспринимал Горация как мудреца, всегда помнящего о смерти и сохраняющего спокойствие и мужество в любых обстоятельствах.
Вторая глава посвящена роли од Горация в творчестве зрелого Державина. Можно заметить, что в этот период для Державина особенно важны такие стороны творчества Горация, как а) философия «золотой середины»; б) стремление к строгой критике современных нравов; в) осознание себя как vates, что в державинском понимании значит «носитель божественной истины».
Третья глава посвящена позднему творчеству Державина, главным образом, его теоретическому трактату «Рассуждение о лирической поэзии»; в нем Державин определяет сущность, предназначение и главные законы поэтического творчества. Для иллюстрации своих мыслей Державин переводит четыре оды Горация. В четвертой главе державинские переложения од Горация рассматриваются наряду с филологическими комментариями к Горацию как одна из возможных интерпретаций его произведений. В отличие от многих современных ему, а также более поздних переводчиков и подражателей Горация, Державин никогда не стремился «сгладить» и «упростить» сложную композицию од римского поэта и прихотливую последовательность развития мысли в этих одах. Таким образом, державинские переложения стихотворений Горация содержат в себе их трактовку и могут быть проанализированы как своеобразный «герменевтический комментарий» к Горацию. Обоснование, разработка и применение такого подхода является, наряду с двумя вышеназванными, одной из основных задач данной работы. В работе главным образом используется следующее издание Горация: Horatius. Opera. Edidit Fridericus Klingner. Lipsiae in aedibus B.G. Teubneri, 1959. Оды Г.Р. Державина цитируются по нескольким изданиям; в случае ссылки на академическое издание Я.К. Грота (Сочинения Державина. С объяснительными примечаниями Я.К.Грота. Издание Императорской Академии Наук. Тт. I - IX. 1864 -1883), после цитаты римской цифрой указан номер тома, арабской - номер страницы. Цитаты из Горация даются на латинском языке, а также в переводе А.А. Фета (при необходимости приводится дословный перевод отдельных фраз, выполненный автором работы). Причины обращения именно к этому переводу од Горация следующие: І.Фет был первым (а значит, хронологически наиболее близким к Державину) русским переводчиком всего корпуса сочинений Горация, а не избранных произведений; 2. Работая над переводом сочинений Горация, Фет не раз обращался за помощью к известным филологам - классикам (своему гимназическому учителю Д.Л. Крюкову, П.М. Леонтьеву, М.Киндлеру, Ф.Е. Коршу28); 3.Переводы Фета отличаются большой точностью в следовании оригиналу и безупречным поэтическим качеством; 4. Такие особенности перевода Фета, как отказ от большинства стихотворных размеров, которые применял Гораций, и использование рифмы, кажутся некоторым исследователям недостатками этого перевода. Однако именно эти переводческие принципы, возникшие, по нашему мнению, в России в XVIII - начале XIX вв., «роднят» переводы Фета с державинскими переложениями. Темы и образы лирики Горация в ранних произведениях Державина В этой главе анализируются произведения Державина, начиная от самых ранних и не публиковавшихся при жизни поэта, до 1779 года. В 1779 году была написана ода «На смерть князя Мещерского», принесшая поэту широкую известность. Мы пытаемся проследить, каким путем пришло творчество Горация в Россию, и, в частности, к Державину. В главе также предпринимается попытка оценить роль членов семейного и литературного кружка Державина, и в первую очередь, В.В. Капниста, в создании окончательных вариантов державинских стихотворений.
В конце главы рассматривается феномен возвращения Державина в зрелую пору своего творчества к тем «горацианским» мотивам, которые он использовал в начале своего поэтического пути.
Лирика Горация в творчестве зрелого Державина
Интересно заметить, что в творчестве Державина образ корабля, застигнутого бурей, встречается несколько раз в разные периоды. Можно предположить, что источник этого образа находится именно в этой «горацианской» оде Фридриха Великого, оказавшей сильное влияние на молодого поэта.
В той же оде встречается и непосредственное упоминание о Горации: «Чуждуся я Овидия: печален, грустен, боязлив и даже в самой бедности ползающий льстец своего тирана не имеет ничего мужественного в своем сердце. Должно ли заключить из его жалоб, что кроме пышных стен Рима нет нигде надежды смертным? Блажен бы он был, когда в своем заключении, как Гораций, сказать мог: «Счастье мое со мною»».
В произведениях Державина разных периодов, где он использует мотивы творчества Горация, мы встречаем восприятие личности и произведений римского поэта именно в этом аспекте: мудрец, сохраняющий силу духа и спокойствие в любых обстоятельствах. Для перевода или подражания Державин выбирает из многообразия произведений Горация только те, которые глубоко проникнуты этим настроением. Таким образом, стихотворения прусского правителя и философа сильно повлияли на формирование у Державина образа Горация. Необходимо заметить, что в XVIII и XIX веках существовало и противоположное отношение к личности и творчеству Горация. Так А.Н. Радищев наградил Горация выразительным именем «лизорука Меценатова» ; юный А.С. Пушкин в послании к В.Л. Пушкину 1817 года, говоря о поведении Горация в битве при Филиппах, называет его «бессмертным трусом», а в статье 1834 года «О ничтожестве литературы русской» характеризует как «придворного философа»38. Еще резче высказался В.Г. Белинский: « Отпущенный холоп Гораций называл себя подражателем Пиндара и, посвятив свою сговорчивую музу хвалению своего доброго барина, благодетеля, отца и заступника - Мецената, ввел в моду поэзию прихожих»39.
А.И. Любжин в своей статье « Римская литература в России в XVIII - начале XX века» приводит многочисленные примеры негативного восприятия личности и творчества Горация писателями и общественными деятелями второй половины XIX века: «Н. А. Добролюбов ...усматривает в поэте «трусость и безразличность, или, лучше, продажность убеждений, и ласкательство и самолюбие и все, что угодно», пишет, что поэт «вместе со щитом бросил при Филиппах и все свои убеждения», которых он на самом деле и не имел и держался «молчалинской политики»; в стихах Горация господствуют «риторические описания, гнилые сентенции»; он признает за великим поэтом лишь археологическую ценность. Критик «Современника» Д-нъ называет сатиру нашего поэта «фальшивой», и отвечает на приведенную нами реплику Жуковского (Жуковский в своей статье О сатире г/ сатирах Кантемира дает поэту такую характеристику; «Горациевы сатиры можно назвать сокровищем опытной нравственности, полезной для всякого, во всякое время, во всех обстоятельствах жизни. Характер сего поэта — веселость, чувствительность, приятная и остроумная шутливость. Он живет в свете и смотрит на него глазами философа, знающего истинную цену жизни, привязанного к удовольствиям непорочным и свободе, имеющего проницательный ум, характер откровенный и, наконец, способность видеть недостатки людей, не оскорбляться ими, и только находить их забавными»40): «Смотреть на мир глазами такого философа, который удаляется от него, лишь бы ему было покойно, есть величайший недостаток в человеке, призванном к жизни вместе с другими людьми... Такие эгоисты, как Гораций, ничего не говорят от сердца; от сердца они стараются только оправдать себя в глазах общества... Конечно Горацию, как отставному полковнику, кстати было от безделья рассуждать о том, много ли, или мало нужно есть, много ли, или мало нужно человеку богатств... рассуждать тогда, когда в Риме власть Августа не могла сдержать волнений плебеев... Его не оскорбляло и не приводило в негодование то, что губило Рим». Н. Г. Чернышевского раздражает «умеренный, чинный, добропорядочный» пафос римского поэта, у которого нет «ни разгула, ни страсти». В том же ключе высказывается dux gregis, Д. И. Писарев: «Спокойные и холодные натуры, подобные Гете и Горацию, мирятся с тем убеждением, что жизнь пустая и глупая шутка, принимают за правило, что надо жить, пока живется, устроивают свое существование по рецепту умеренной и светлой эпикурейской мудрости, пишут грациозные оды к Лигурину и к Делии (! — А. Л.) или делают свой кейф на пестрых и мягких подушках западно-восточного дивана», противопоставляя им таких «настоящих титанов», как Байрона и Гейне »
Еще одна ода Фридриха II, темы и образы которой можно встретить в творчестве Державина разных периодов - это «Ода к Мовтерпию», имеющая подзаголовок «Жизнь есть сон» (III, 286). Достаточно процитировать несколько строк из этой оды, чтобы увидеть, насколько родственны ее мысли и образы лирике Горация. «О Мовтерпий, дражайший Мовтерпий, как мала есть наша жизнь! ... Лишь только ты родился, как уже рок дня того влечет тебя к разрушающей нощи ... Это вы, которые существуете на то, чтоб исчезнуть, - это вы стараетесь о славе? ... Прочь, печали, утехи и вы, любовные восхищения! Я вижу нить дней моих уже в руках смерти. Имения, достоинства, чести, власти, вы обманчивы и яко дым. От единого взгляда истины исчезает весь блеск проходящей красоты вашей. Нет на свете ничего надежного, даже и самые наивеличайшие царства суть игралище непостоянства... Терзаемся беспрестанно хотением и теряемся в ничтожестве! Се есть предел нашей жизни».
Интересна история имени «Мовтерпий». Ода Фридриха обращена к его другу, известному французскому ученому - математику Мопертюи (Maupertuis), занимавшему во время правления своего могущественного друга пост Президента Берлинской Академии наук. Я.К. Грот (III, 286), а за ним В.Ф. Ходасевич (Ходасевич, с. 122) объясняют метатезу Maupertuis - Mauterpius - Мовтерпий невежеством и рассеянностью Державина, переставившего буквы и прочитавшего французское имя на латинский лад. Однако современный исследователь Е. Я. Эткинд выдвигает следующее чрезвычайно интересное и основательное предположение. Поскольку в XVIII веке Россия воевала с Пруссией, и Екатерина II не раз высказывала враждебное отношение к Фридриху, «возможно и то, что Державин не хотел называть широко известного француза, который до 1759 года - до своей смерти - был Президентом Берлинской Академии наук; его близкие отношения с Фридрихом ни для кого не были секретом. Назвать Мопертюи - не значило ли раскрыть псевдоним автора од (если Державин знал, кто он)? Имя Мовтерпий кажется латинским, и ода приобретает сходство с Горацием» . Напомним, что Державин пользовался немецким прозаическим переводом с французского оригинала, вышедшего 46 без имени автора под заголовком «Poesies diverses du philosophe de Sans-Sousi» («Разные стихотворения философа из Сан-Суси»). Я.К. Гроту удалось идентифицировать экземпляр немецкого перевода произведений Фридриха П. На заглавном листе этой книги также не было имени автора; название было предельно простым: «Vermischte Gedichte» («Разные стихотворения»).
Оду «Жизнь есть сон» можно назвать одним из источников возникновения оды «На смерть Мещерского». В.Ф. Ходасевич в своей книге «Державин» сравнивает оба произведения и приходит к интересным выводам. Говоря об оде « На смерть Мещерского», он замечает: «В стихах, родственных стиху Читалагайских од, но несравненно более совершенных, Державин говорит о владычестве смерти. В этом следует он за Фридрихом, но превосходит его. ... Державин не рассуждает, как Фридрих, но развертывает тему на конкретном примере, который, однако же, избран с таким расчетом, чтобы ода не казалась слишком прикреплена к случаю. » {Ходасевич, с.122) . Здесь прервем цитату и отметим, что именно этот принцип характерен для построения од Горация. Если обратиться к оде к Вальгию, которая, как мы попытаемся доказать в IV главе, является одним из источников оды «На смерть Мещерского», можно увидеть, что кончина Миста - человека, близкого Вальгию, но, судя по всему, незнакомого Горацию -является тем конкретным случаем, на примере которого Гораций размышляет о жизни и смерти.
Гораций в творчестве позднего Державина
В этой главе рассматривается роль поэзии Горация в творчестве Державина, начиная с 1811 года. В 1811 году был напечатан первый вариант теоретического сочинения Державина «Рассуждение- о лирической поэзии», в котором поэзии Горация отводится существенное место.
Теоретический труд Державина «Рассуждение о лирической поэзии или об оде» был впервые опубликован в 1811 году в периодическом издании «Чтение в Беседе любителей русского слова», однако, по свидетельству Я.К.Грота (VII, 516), работа над созданием этого произведения длилась до 1815 года. Державин пользовался немецкими изданиями истории литературы; преосвященный Евгений, младший друг Державина и его постоянный советчик по вопросам теории литературы, помогал ему и на этот раз.
В «Рассуждении...» Державин говорит о возникновении лирической поэзии и об ее главных законах. Этот труд Державина представляет собой в первую очередь прекрасное художественное произведение; это теоретическое сочинение, написанное языком художественной литературы.
В начале «Рассуждения...» Державин определяет сущность лирической поэзии: «Лирическая поэзия показывается от самых пелен мира. Она есть самая древняя у всех народов; это отлив разгоряченного духа; отголосок растроганных чувств; упоение, или излияние восторженного сердца. Человек, из праха возникший и восхищенный чудесами мироздания, первый глас радости своей, удивления и благодарности должен был произнести лирическим воскликновением. (VII, 517-518)»
Лирическая поэзия имеет божественное происхождение: «По той причине, что поэзия язык богов, голос истины, пролиявшей свет на человеков, ... все почти древние вожди и законодатели, как Божественный Моисей, языческие Орфей, Бахус и многие другие были поэты и законы свои изрекали стихами...» (VII, 568)
Итак, по Державину, лирической поэзии свойственно стремление к истине; она изначально, по природе своей, имеет моралистический, наставляющий характер. Поэт, наилучшим образом выполнивший в своем произведении нравственную миссию, остается в памяти потомков: «Посему-то, думаю я, более, а не по чему другому, дошли до нас оды Пиндара и Горация, что в первом блещут искры богопочтения и наставления царям, а во втором, при сладости жизни, правила любомудрия» (VII, 568). Здесь мы встречаемся с прямой державинской оценкой творчества Горация.
Для иллюстрации этой оценки Державин помещает в текст «Рассуждения...» собственный перевод оды Горация 111,1 «Odiprofanum valgus et arceo... », сделанный им в 1798 году и озаглавленный «О удовольствии». Специально для «Рассуждения...» Державин сделал 4 перевода од Горация: это оды 1,10 к Меркурию «Мегcuri, facunde nepos Atlantis...»; 111,4 к Каллиопе «Descende caelo et die age tihia...»; 1,20 к Меценату «Vilepotabis modicis Sabinum...»; II, 19 к Вакху «Bacchum in remotis carmina rupibus...».
Ода к Меркурию иллюстрирует правило о единстве лирического произведения: «Начиная ненавистью, не надлежит оканчивать любовью» (VII, 541); ода к Каллиопе приведена в пример «разнообразия» в плане произведения: «Иные при самом начале объявляют цель свою, другие скрывают ту до конца, третьи так утаивают, что и угадать трудно...» (VII, 542). Ода к Меценату является примером краткости: «Известно, что пламенное чувство изъясняется кратко, но сильно» (VII, 544). Ода к Вакху приводится в пример как имеющая сходство с дифирамбом: «Эстетики находят две сходственные с дифирамбами оды у Горация в книге второй XIX, в третьей XXV, из коих первую в переводе прилагаю» (VII, 581).
Державин различает четыре жанра лирических произведений: «Вот четыре главные, в глубокой древности бывшие и нам известные лирические произведения, которые с приличностью уподобить можно: первую, оду, или гимн - быстрой реке, все с собой увлекающей, выходящей иногда из берегов своих, иногда между лесов и гор через пороги шумно скачущей и разными кривизнами стремящейся, иногда прямым направлением тихо между полей и рощ по долинам и лугам льющейся, иногда принимающей в себя побочные источники, иногда уединенно, глубоко одной стезей текущей, по которой плаватель видит мгновенно пред собой мелькающие разные виды, то в ужас, то в уныние, то в радость, то в восторг его приводящие. Второй, пеан -тихопрозрачному потоку, сквозь который чистые воды и в самой глубине самомалейшие цветные камни и песок видны. Третий, дифирабм,- ужасному, яростному водопаду, который в бурном, бешеном стремлении своем ломает скалы и деревья, мечет вокруг себя бугры пены, брызги, как дым, столпом высоко поднимает и на далекое расстояние заставляет внимать страшные грохочущие гулы, так что у путника, вблизи стоящего, голова кружится, а вдали обнимает его трепет. Четвертое, сколии, - небольшому источнику без всяких кривизн, прямою чертою к одному предмету своему текущему, не принимающему в себя никаких побочных ручьев; иногда мрачностью и тихостью, а иногда веселостию своею мимо ходящих слух и взор занимающему» (VII, 584).
Мы можем заметить, что процитированный отрывок наполнен горацианскими реминисценциями. Уподобление поэтических произведений реке, потоку вызывает в памяти оду Горация IV,2 «Pindariim quisqvis studet aemulari...». Как кажется, державинские описания оды и дифирамба можно сравнить со второй строфой этой оды Горация, а также с девятой и десятой строфами оды III, 29 «Tyrrhena regum progenies, tibi...», где речь идет о непознаваемой божественной воле.
Избранные оды Горация в филологических комментариях и в переложениях Державина
Девятая и одиннадцатая оды первой книги од Горация, разделенные гимном Меркурию, тесно связаны между собой. В этих одах можно увидеть сходное развитие мысли: буря и ненастье вызывают у поэта мысли о бессилии человека перед волей богов, во власти которых находится все - даже грозные природные явления. Вино отвлекает от горестных раздумий и направляет мысль поэта к наслаждению каждым днем жизни. В обеих одах присутствует и любовная тема.
Главная же черта сходства - это едва заметные переходы от конкретной ситуации, в которой рисует себя Гораций (определенное место в Италии, буря, собеседник-реального повода для возникновения оды - к абстрактным рассуждениям, не скованным ни временем, ни пространством. Оба стихотворения развиваются в двух планах -временном и вечном; важная задача исследователя этих од Горация - попытаться понять, когда и как осуществляются переходы от одного плана к другому.
Девятая ода Горация начинается с описания очень холодного зимнего дня. Действие происходит недалеко от Рима - Гораций указывает своему собеседнику Талиарху гору Соракте, находящуюся примерно в 60 километрах от Города. Необычный мороз, описанный Горацием, а также некоторое сходство первой строфы девятой оды с отрывком Алкея, привели Ричарда Бентли к следующему выводу: первая строфа 9 оды является ни чем иным, как буквальным переводом стихотворения Алкея62. После выхода этого комментария Бентли это стихотворение стало восприниматься как центон, "платье из лоскутков", в который механически вставлены римские реалии.
Это направление продолжил и развил Виламовиц в своей известной книге "Sappho und Simonides", вышедшей в первые годы XX века. По его мнению, цель, которую преследовал Гораций, создавая 9 оду- всего лишь освоение стиля Алкея, к творчеству которого он обратился, приступив к созданию од. Поэтому в 9 оде наблюдается бездумное, механическое соединение реалий греческой и римской жизни .
Почти все суждения исследователей XX века о греческих мотивах в поэзии Горация напрямую зависят от выводов Виламовица. Те современные учёные, которые полемизировали с последователями Виламовица, предлагали, в основном, всецело символическое понимание первой строфы (снег-старость- смерть) (подробнее об этом: см. Нисбет - Хаббард I, сс.116 - 125).
Однако если бы причина создания оды была столь ничтожна и ода представлялась бы самому Горацию не особенно удачной, неужели он стал бы помещать ее среди десяти "парадных од"? Именно ода к Талиарху представляет алкееву строфу в собрании од Горация. Этот аргумент - на наш взгляд, весьма весомый - приводит "в защиту" оды I, 9 Виктор Пешль (Пешль, с.33). Кроме того, в творчестве Горация нередки упоминания о снеге и морозной погоде в Италии; судя по свидетельствам современных Горацию авторов и по данным естественнонаучных исследований, в первом веке до нашей эры зимы в Европе были гораздо холоднее, чем сейчас.
Гораций предлагает своему собеседнику Талиарху подбросить дров в камин и не жалеть вина. По-гречески "Талиарх" значит "председательствующий на пиру"; напомним, что в Риме в качестве председателя пирушки обычно избирался самый молодой участник застолья. Он назначал сорт и количество вина, а также меру разбавки. В оде Гораций просит Талиарха налить вина и дает ему наставления, что дает основания думать, что "Талиарх"- значимый псевдоним, а не реальное имя его знакомого.
Итак, только пылающий камин и вино может противопоставить человек своему страху перед холодом. Это единственное, что в его силах; все остальное- все свои заботы и страхи он должен предоставить богам, поскольку лишь боги властны справиться с ними. Боги властны над грозными природными явлениями; как и во многих других одах, для воплощения этих природных явлений, угрожающих человеку, Гораций выбирает бурю - на море и на земле - которую боги мгновенно усмиряют. Буря успокоена - и через мгновение уже не шевелятся ни кипарисы, ни старые ясени.
Виктор Пешль {Пешль, с.39) заметил, что, говоря о деревьях, Гораций называет вечнозеленый кипарис и ясень, теряющий свои листья; кипарис растет в садах и рощах, а ясень растет на диких горах. Контраст как образующий принцип од Горация прослеживается и здесь.
Абсолютная неуверенность человека в завтрашнем дне и неизбежность смерти придают бесконечную ценность каждому прожитому мгновению, точнее, каждому радостно прожитому мгновению. Поэтому в стихотворении возникает сильная тема радостей и удовольствий молодости: силы, здоровья, любви. Ода заканчивается экспрессивной любовной сценой: спрятавшуюся девушку выдает смех; после шутливой борьбы в руках у влюбленного юноши остается "залог любви" - браслет или колечко. Финал оды можно сравнить со строками 64-65 из третьей эклоги Вергилия: Malo me Galatea petit, lasciva puella/ et fugit ad salices et se cupit ante videri («Яблоком бросив в меня, Галатея игривая тут же / В ветлы бежит, а сама, чтобы я увидал ее, хочет» (перевод С. Шервинского)64).
Заметим, что первая и последняя строфы оды резко противопоставлены: гора Соракте, сияющий на солнце снег мороз, застывшие реки, согнутые под снегом деревья в первой строфе; ночь, движение, любовная игра, жанровая сценка, имеющая многочисленные литературные параллели в последней строфе. Широкое пространство, разворачивающееся в первой строфе противоположно "крупному плану", изобилующему деталями, в последней строфе.
Одиннадцатая ода первой книги од Горация начинается с рассуждения, которое образует композиционный центр девятой оды: не следует задумываться о будущем; человек не в силах узнать, какой срок жизни ему отмерен. Обратим внимание на то, насколько по-разному выражена эта мысль в этих одах. В девятой оде Гораций говорит Талиарху: "Не пытайся узнать, что будет завтра; сколько бы дней тебе не дала судьба, считай каждый из них своей прибылью", а одиннадцатая ода начинается со слов "не пытайся узнать, какую уготовили боги смерть мне, а какую - тебе".
Эти слова обращены к женщине; она пытается с помощью гаданий узнать о своей судьбе, и о судьбе Горация. Многие комментаторы (Дэвид Вест (Вест I, ее.5 0-52), Ганс-Петер Синдикус (Сыпдикус I, с. 132-134)) пришли к выводу, что Гораций и женщина, которую он называет Левконоя (заметим, что здесь, подобно 9 оде, использован значащий греческий псевдоним) любят друг друга65. В девятой оде Гораций никак не обозначает своего отношения к Талиарху; возможно, поэтому наставления, которые он дает юноше, носят несколько отвлеченный, абстрактный характер. В одиннадцатой оде образ женщины, пытающейся узнать, каким будет неизбежный финал ее жизни и жизни ее любимого, придает рассуждениям Горация трагический и интимный характер. Если продолжить это сравнение, то "воспринимать каждый день как прибыль" девятой оды и "терпеть все, что будет" одиннадцатой оды также разительно отличаются по настроению.
В середине одиннадцатой оды появляется картина зимней бури на море. В девятой оде страшный шторм мгновенно успокаивается по воле богов. В этой оде у образа бури иная функция: бесконечно будут чередоваться времена года, и в каждую зиму будет подниматься на море непогода; время человеческой жизни кратко, и ни одна секунда в нем не повторяется. Эта мысль набирает огромную силу к концу стихотворения: поскольку каждое мгновение краткой жизни необычайно ценно, не стоит терять времени на рассуждения и наставления. Поэт прерывает свою речь66, однако финальная строка стихотворения quam minimum credula postero - "как можно меньше полагайся на будущее "- возвращает нас к его началу.
