Содержание к диссертации
Введение
Глава 1 Феноменология языковой личности
1.1. Языковая личность как онтологическая категория речемыслительной деятельности 20
1.2. Содержание сознания языковой личности 23
1.3. Феноменолого-диалектическая модель языковой личности 31
1.4. Метаязык феноменологического анализа слова 37
1.5. Феноменолого-диалектическая модель языковой личности vs феноменолого-диалектическая модель слова 41
Выводы по первой главе 47
Глава 2 Феноменология слова
2.1. Содержание слова как феноменологическая проблема 53
Модуль 1. Ментально-рефлексивные параметры сознания vs слово 59
Модуль 2. Операциональные эгореференциальные параметры сознания vs слово 116
Модуль 3. Феноменология понимания: таксономия типов понимания vs слово 158
Модуль 4. Полевая структура мыследеятельности vs слово 174
Модуль 5. Техники понимания: герменевтические круги vs слово 190
Модуль 6. Синергетические функции сознания vs слово 204
Выводы по второй главе 255
Глава З Онтологические аспекты феноменологической концепции слова
3.1. Слово как (мета)смысловая матрица 258
3.2. Феноменологическая валентность слова 265
3.3. Онтология речемыслительной деятельности: языковые игры vs рефлексивные игры 270
3.4. Синергеальная сущность слова 288
3.5. Монадная сущность слова (онтолгия) 307
Выводы по третьей главе 327
Глава 4 Методологические аспекты феноменологической концепции слова
4.1. Методологический инструментарий феноменологического анализа содержательной структуры слова 338
4.1.1. Феноменологический планшет 339
4.1.2. Позиционная (мета)смысловая матрица 342
4.1.3. Ментальная карта (mind map) 344
4.1.4. Рефлексиосфера 346
4.1.5. Рефлексивная векторограмма 353
4.1.6. «Бифуркационное дерево» 355
4.1.7. Рефлексиограмма 356
4.2. Риторический синкретизм vs феноменологический синкретизм 359
Выводы по четвертой главе 364
Заключение 368
Принятые сокращения 375
Глоссарий 376
Библиография 380
- Содержание сознания языковой личности
- Операциональные эгореференциальные параметры сознания vs слово
- Онтология речемыслительной деятельности: языковые игры vs рефлексивные игры
- Рефлексиосфера
Введение к работе
Введение
Настоящее исследование посвящено проблеме внутреннего (мета)смыслового содержания слова. Слово понимается как «своеобразная монада», отражающая в себе все разновидности текстов (по М.М. Бахтину), включенных в речемыслительную деятельность языковой личности (собственно слово, фраза, высказывание, предложение, текст). Феноменологическая концепция слова строится на принципе онтологической неразрывности языка и мышления, слова и мысли.
На протяжении всей истории существования лингвистики одним из основных направлений лингвистических исследований по большому счету всегда являлась проблема значения слова (А. А. Потебня, И. А. Бодуэн де Куртенэ, Н. Я. Марр, Л. В. Щерба, В. В. Виноградов, А. И. Смирницкий, Е. М. Галкина-Федорук, О. С. Ахманова, В. А. Звегинцев, А. Г. Волков, Т. П. Ломтев, А. Вежбицкая, С. Д. Кацнельсон, И. В. Арнольд, Ю. Д. Апресян, В. Н. Комиссаров, А. А. Уфимцева, Т. М. Николаева, Т. В. Булыгина, Н. Г. Комлев, В. Н. Телия, С. О. Карцевский, В. Г. Гак, Д. Н. Шмелев, Н. Д. Арутюнова, А. В. Бондарко, И. А. Стернин, Р. Якобсон, Ф. де Соссюр, Дж. Фёрс, Э. Бенвенист, У. Вейнрейх, Дж. Остин, Ч. Фриз, У. Чейф, Ч. Филлмор, Л. Блумфилд и др.). Проблема значения слова также ставилась многими видными философами и психологами самых разных научных направлений (В. Гумбольдт, Ж. Марузо, Л. Витгенштейн, Ж. Деррида, П. Рикёр, Г. Шпет, П. Флоренский, А. Ф. Лосев, Л. С. Выготский, М. М. Бахтин, У. Эко, А. А. Леонтьев, А. Н. Леонтьев и др.). Лингвистами XIX и XX вв. предпринимались многочисленные попытки дать определение значения слова, но ни одно из них не является исчерпывающим и не объясняет всей полноты, глубины и многообразия содержания слова. Существует по меньшей мере шестнадцать групп определений значения слова (Ч. Огден, И. Ричардс), но вопрос «Что такое значение?» по-прежнему вызывает в нас «ментальную судорогу» (по выражению Л. Витгенштейна).
Все попытки в лингвистике решить проблему значения слова не были успешными, поскольку значение слова рассматривалось только до известного предела, как статическая, замкнутая на себя сущность и как абстракция (слово вообще), при этом игнорируется «живая» сущность слова («живое слово живого человека», по М. М. Бахтину) и имманентная онтологическая связанность слова и мысли в контексте «здесь-сейчас-я».
Парадокс всех существовавших до сих пор подходов в лингвистике при исследовании слова заключается в том, что, с одной стороны, признается неразрывная связанность языка и мышления, слова и мысли, а с другой стороны, слово и мысль исследовались и продолжают до сих пор исследоваться как самостоятельные и независимые друг от друга сущности. Для решения проблемы значения слова необходимо не декларированное, а реальное признание принципа онтологической нераздельности слова и мысли и, соответственно, признание языковых структур в качестве непосредственных «ментальных проекций» (термин Л. В. Щербы).
Поскольку слово «есть единица, неотступно представляющаяся нашему уму» (Фердинанд де Соссюр), и его содержание устанавливается феноменологически, оно должно получить свое феноменологическое объяснение и обоснование, т.е. должно быть определено через сущности сознания и языкового мышления. Иными словами, феноменологический подход к слову предполагает его рассмотрение в его явленности сознанию (в сознании) языковой личности. Ключевыми понятиями феноменологической концепции слова являются: сущностный смысл, рефлексивность слова, энергия мысли, смысловая энергия, стихия смысловых энергий, смысловые связи и взаимодействия, «энергийно-смысловой потенциал» и «энергийно-смысловая» подвижность слова (термины А. Ф.Лосева), смысловое становление, (мета)смысловая матрица, а также динамика, диалектика и эволюция смысловой картины слова, вектор мысли (рефлексивный вектор) и др. Признание феноменологической сущности слова (феноменогенез слова) означает признание того факта, «что в языке властвует мышление» (Э. Сепир), и, соответственно, - в слове властвует мысль.
До настоящего времени проблема феноменологии слова решалась в рамках философии и психологии, в частности в работах целого ряда философов и психологов (Дж. Локк, Д. Юм, И. Кант, Ф. В. Гегель, Э. Гуссерль, М. Хайдеггер, Х. - Г. Гадамер, В. Гумбольдт, Э. Кассирер, Л. Витгенштейн, Г. Г. Шпет, П. Флоренский, В. С. Соловьев, Н. И. Бердяев, М. М. Бахтин, С. Франк, Л. С. Выготский, А. Ф. Лосев, В. С. Библер, М. М. Мамардашвили, Г. П. Щедровицкий, М. Мерло-Понти, П. Рикёр, Х. Ортега-и-Гассет, М. Полани, Ф. Брентано, Ж. Деррида, Н. Хомский, А. А. Леонтьев. А. Н. Леонтьев и др.). Феноменологическая сущность слова также активно заявлена и находится в фокусе психолингвистики и когнитивной лингвистики. Однако до сих пор убедительного объяснения этого феномена предложено не было, поскольку «…не было найдено того поворота, который позволил бы понять языковую cтихию в ее внутреннем замысле» (В. С. Библер). Предложенные концепции не содержат того смыслового ядра, которое связало бы феномен сознания языковой личности с феноменом слова, и сейчас мы имеем лишь самые общие подходы к пониманию феноменологической сущности слова, которая до сих пор остается лишь заявленным конструктом познания, не нашедшим своего научного обоснования и разрешения. Подавляющее большинство традиционных лингвистических исследований строится на недопустимом упрощении слова (слово вообще), разрушающем его функциональную специфику как функции непрерывного творчества мышления человека.
Пришло время открытия внутреннего строения слова, т.е. той истинной действительности, которая стоит за внешней оболочкой слова, в которой отражается толкование действительности и ее обработка сознанием и которая составляет собственно язык в его основном качестве и способе существования. «И в самом деле, непрестанная деятельность человеческого ума – одна из плодотворнейших гипотез семиологического исследования» (У. Эко). В настоящее время когнитивная лингвистика и психолингвистика вплотную подошли к реальному осознанию необходимости исходить из собственных начал языковой личности и сделала поворот в сторону феноменологии слова как сущности, в которой усматривается сложное переплетение актов сознания (Ч. Осгуд, Н. Хомский, Д. Слобин, Дж. Грин, Дж. Миллер, Н .И. Жинкин, А. А. Леонтьев, А. А. Брудный, Ю. А. Сорокин, Е. Ф. Тарасов, Т. Н. Ушакова, Н. В. Уфимцева, Ю. С. Степанов, Т. В. Ахутина, А. А. Залевская, И. А. Зимняя, Р. М. Фрумкина, Т. В. Рябова, В. П. Григорьев, В. А. Пищальникова, Л. В. Сахарный, А. М. Шахнарович, и др.). Современный межпарадигматический период в развитии лингвистики, характеризующийся привлечением данных различных антропоцентрических наук, и значительный объем научных и экспериментальных данных позволяют осуществить значительный рывок в понимании феноменологической сущности слова.
В настоящем исследовании проблема значения слова решается в контексте феноменологической концепции слова, где значения слов рассматриваются, вслед за А. Н. Леонтьевым, как важнейшие «образующие» человеческого сознания. Реконструкция, анализ и интерпретация содержательной структуры слова осуществляются на основе предлагаемой феноменолого-диалектической модели языковой личности и выстроенной на ее основе феноменолого-диалектической модели слова. Поскольку сознание языковой личности является сложной и многомерной интеллектуальной структурой, феноменолого-диалектическая модель слова выстраивается как многомодульная структура со множеством «систем координат» (6 модулей), где каждый модуль, в свою очередь, представляет собой разветвленную структуру. Точкой отправления является постулат о рефлексивности сознания, рефлексивности слова и рефлексивности языкового существования языковой личности в целом. Рефлексия - энергийно-смысловой конструкт сознания. Это – направленная энергия сознания (токи сознания), осуществляющая мыслительные трансакции в нейросети мозга и актуализующая таким образом речемыслительную деятельность. Рефлексивность понимается как смыслоносная, смыслопорождающая и смыслоформирующая функция сознания. Речемыслительная деятельность языковой личности обеспечивается в сознании энергетически, т.е. через энергийную актуализацию определенных ментально-рефлексивных каналов. Рефлексивность слова понимается как смыслоносная, смыслопорождающая и смыслоформирующая функция речемыслительной деятельности. Рефлексивность слова связана с направленностью, зарядом, напряжением и потенциалом действия выражаемой в нем мысли.
Сущность феноменологического описания содержания слова заключается в реконструкции, анализе и интерпретации явленных в нем рефлексивных векторов (= векторов мысли = представлений). Для представления актуализованных в слове рефлексивных векторов вводится специфическая единица анализа, являющаяся функцией синергии мысли и слова, - рефлексема. Реконструкция и анализ (мета)смыслового содержания слова осуществляется на основе предлагаемых методов и методик (феноменологический «планшет», ментальная карта, «бифуркационное дерево», рефлексиограмма, позиционная (мета)смысловая матрица, рефлексиосфера, рефлексивная векторограмма). При таком подходе преодолевается «безвыходная трагедия познания», когда познание совершается в какой-то внебытийственной сфере (по Н. А. Бердяеву). Модель также позволяет эксплицировать другие сущностные параметры (мета)смысловой сферы слова (изменчивость, динамичность, диалектичность и пластичность).
Применение феноменологической парадигмы позволяет понять ментально-рефлексивную сущность слова, функциональную роль слова в актах мышления, механизмы соорганизации мысли и слова, а также становления мысли в слове (ритор) и слова в мысли (риторант), «вскрыть» внутреннее содержание слова, применив к нему «принцип раздвижения пределов», заключающийся в постепенном раскрытии в интерпретирующем анализе его (мета)смыслового содержания (термин Г. Шпета).
Рабочая гипотеза, развиваемая в рамках настоящего исследования, заключается в возможности реконструкции, анализа и интерпретации (мета)смыслового содержания слова посредством «мысленного видения» (термин Г. Гийома), через «истолкование текста сознания» (П. Рикер), на основе «принципа снятия формы предложения» (Гегель) и «принципа раздвижения пределов» (Г. Шпет) в контексте предложенной феноменологической концепции слова.
Актуальность темы исследования определяется ее ориентацией на проблемы, которые признаны важнейшими в лингвистике и ряде других антропоцентрических наук (философия, психология, психолингвистика, нейролингвистика, социология, социолингвистика): проблема значения слова, эффективности, действенности и убедительности слова, а также силы, мощи и энергии слова, заявленные еще во времена Аристотеля, но не нашедшие адекватного разрешения до настоящего времени. Риторика как наука и искусство убеждающей и эффективной речи до сих пор не получила адекватного научного обоснования. Языковая личность в своей внутренней, феноменологической сущности не познана. Актуально также расширение понятийно-категориальной и терминологической парадигмы лингвистики, а также метаязыка анализа слова, без которых невозможно понимание слова «в его внутреннем замысле» и механизмов соорганизации мысли и слова в речемыслительной деятельности. Отсутствие адекватной методологической базы, необходимой для понимания и анализа содержательной сферы слова, также ставит реферируемую диссертацию в разряд актуальных исследований. (Мета)смысловое содержание и смысловое измерение слова до сих пор не были предметом системного научного исследования.
Цель исследования. Главной целью исследования является построение системной, целостной феноменологической концепции слова. В цели исследования также входит построение феноменолого-диалектической модели языковой личности и соответствующей феноменолого-диалектической модели слова, а также разработка новой методологии, в рамках которых феноменологическая концепция слова получает наиболее полное выражение и обоснование.
Цель исследования определила следующие задачи исследования:
- разработка соответствующего объекту и предмету исследования специфического метаязыка анализа, терминологического и понятийно-категориального аппарата для реконструкции и анализа внутреннего содержания слова, которые позволили бы описать жизнь слова дискурса во всем объеме его актуализаций, включая спонтанные, случайные и стохастические;
- разработка и апробация единицы феноменологического описания и анализа содержательной структуры слова (в развитие идей Л. С. Выготского);
- постижение механизмов самоорганизации мысли и слова в речемыслительной деятельности;
- разработка методов феноменологического анализа и интерпретации (мета)смыслового содержания слова;
- объяснение природы и механизмов эффективности, (воз)действенности, убедительности, а также силы и мощи риторического слова как разновидности логоса, призванной подкреплять и усиливать доводы разума (по Аристотелю);
- раскрытие «энергийно-смысловой» природы слова и механизмов формирования его «энергийно-смыслового» потенциала;
- системное изучение связей и отношений мысли и слова в речемыслительной деятельности;
- апробация феноменолого-диалектической модели слова на языковом материале широкого спектра стилей и жанров и т.д.
Объектом исследования является слово в его внутреннем замысле, т.е. (мета) смысловое содержание слова во всем объеме его актуализаций в речемыслительной деятельности.
Предметом исследования являются феноменологические механизмы соорганизации мысли и слова, а также механизмы формирования его внутреннего содержания и функционирования в речемыслительной деятельности языковой личности.
Методологические основания исследования. В основании настоящего исследования лежит ряд теоретических и методологических концепций, из которых наиболее существенными являются следующие:
- классические учения Аристотеля, Деметрия и Дионисия Галикарнасского о риторическом слове, где слово рассматривается как способ и средство аргументации и характеризуется категориями силы, мощи, эффективности и энергии в ее аристотелевском понимании как функции и ресурса деятельности человека;
- философская концепция языка В. Гумбольдта, согласно которой язык следует понимать, исходя из «внутренних оснований» человека, во всем объеме человеческой мысли, для чего необходимо проникнуть в то «средостение», где мысль входит в сцепление со словом;
- теория лингвистического ментализма Г. Гийома, которая исходит из того, что языковые факты – это «видимые следы мыслительных операций» и определенные готовые механизмы, которые мышление систематизировало и оформило для того, чтобы обеспечить себе постоянную способность проведения быстрого и ясного перехвата» всего того, что в нем развертывается, посредством «мысленного видения»;
- феноменологическая концепция А. Ф. Лосева об «энергийно-подвижной» сущности слова и об «энергийно-смысловом» потенциале слова, где внутреннее содержание слова понимается как «стихия смысловых энергий»;
- теория риторического слова К. П. Зеленецкого, согласно которой внутреннюю сторону речи составляют законы мышления и характер мысли определяет характер слововыражения («тончайшие изгибы мысли вторятся в изгибах слововыражения»);
- философская концепция слова М. М. Бахтина, в которой различаются простое предметно-направленное слово (объектное слово, «монологический реализм») и субъектное слово, пронизанное интенциями, осмыслениями и переживаниями ритора и выражающее разнообразные расслоения и разветвления его мысли;
- философская концепция языка А. А. Потебни, в которой заложена идея динамичности и диалектичности слова: жизнь слова состоит в возникновении, расширении, сгущении, сужении, размывании и утрате представлений в его содержательной структуре;
- учение о слове В. В. Виноградова, в соответствии с которым слово должно рассматриваться в контексте социальных и культурно-исторических факторов, а также жизненного контекста языковой личности;
- концепция энергийной антропологии С. С. Хоружего, в соответствии с которой в слове актуализуется «насущная необходимость энергийной самореализации человека»;
- герменевтическая концепция Г. И. Богина, где язык рассматривается как сторона человеческой личности, «структурные оболочки» которой коррелируют с разными видами текстов и разными типами понимания;
- концепция системомыследеятельности Г. П. Щедровицкого, в рамках которой рефлексия рассматривается как принцип и механизм развертывания языкового мышления и речемыслительной деятельности и определены задачи исследований феноменологического плана: выявить, описать и схематизировать свойства рефлексии, составить «алфавит операций», построить метаязык, онтологические картины и понятийный аппарат таким образом, чтобы описания допускали эмпирическую проверку в контексте речемыслительной деятельности;
- концепция герменевтических кругов (Ф. Шлейермахер, М. Хайдеггер, Х. - Г. Гадамер) и др.
Методы исследования. Сложность изучаемого объекта – слово во всем (разно)(много)образии его актуализаций в речемыслительной деятельности – диктует необходимость применения разнообразных методов, позволяющих понять феноменологическую сущность слова (метод аналитического самонаблюдения, интроспективный метод, сравнительный метод и др.). Поскольку «феноменология доступна только феноменологическому методу» (М. Мерло-Понти), основным методом исследования является метод феноменологической реконструкции, осуществляющийся на основе феноменологической рефлексии над языковыми фактами, которой, по Гуссерлю, доступно ментально-психическое содержание сознания в его собственной сущности.
Материал исследования. Материалом исследования служат языковые факты во всем (разно)(много)образии их актуализаций в речемыслительной деятельности, включая так называемые «неудобные» языковые факты и отрицательный языковой материал, связанные с рефлексивным сбоем и рефлексивными сдвигами при их восприятии и понимании. Проведенный феноменологический анализ языковых структур с непростой, деформированной и осложненной содержательной структурой (например, пре$$а, телетек$т, правозаshitники, проникновение-в-суть, про-явление, фелософия, ринессанс, душа - душааа - душааааааа, «Духless, «The Телки», «Рассерль», «крадут-с», истина vs Истина (с большой буквы), глаза vs очи, заЯвление, дуб – дубок – дубище – дубье, явление транспозиции, слова-«мутанты» и др.) является свидетельством универсальности и значительной объяснительной силы предлагаемой феноменологической модели слова. Материалом исследования также являются целые тексты, позволяющие осуществлять глубинный системный феноменологический анализ их содержания в контексте смысловой конвергенции, полифоничности и духовности.
Основные положения диссертации, выносимые на защиту.
Феноменологическая концепция внутреннего содержания слова опирается на постулат об изначальной ментально-рефлексивной данности каждой языковой структуры. Слово рефлексивно, т.е. заключает в себе определенный «энергийно-смысловой» потенциал. В речемыслительном континууме рефлексивность слова проявляется через актуализацию в его внутренней содержательной структуре рефлексивных векторов (= векторы мысли), репрезентирующих разнообразные представления языковой личности относительно объектов мысли.
Слово поддается описанию на уровне структур сознания. Описание, интерпретация и анализ внутреннего содержания слова возможны на основе «истолкования текста сознания» (термин П. Рикёра), для чего необходимо понять «язык сознания» (термин Т. В. Черниговской) и раскрыть содержание сознания, установив необходимую и достаточную парадигму функциональных структур сознания (акты, состояния, модусы). Рефлектирующее и мыслящее сознание языковой личности во всей совокупности его функциональных структур вводится как система координат, в которой формируется (ритор) и считывается (риторант) содержательная структура слова.
Поскольку сознание – сложная, полиструктурная и иерархизированная сущность, феноменолого-диалектическая модель языковой личности и выстраиваемая на ее основе феноменолого-диалектическая модель слова строятся по модульному принципу (6 модулей). Каждый модуль модели имеет разветвленную структуру. Феноменологическая реконструкция содержания слова возможна посредством «рефлексивных исчислений» по всем модулям модели при «наложении» слова на структурные составляющие модели. При такой процедуре высвечиваются актуализованные в слове рефлексивные векторы в каждый данный момент и в каждом конкретном контексте или ситуации развертывания речемыслительной деятельности.
Актуализованные в слове рефлексивные векторы (векторы мысли) поддаются идентификации через процедуры феноменологической реконструкции и феноменологического анализа с использованием ряда специфических методик, позволяющих эксплицировать моменты «перехвата» актов, трансакций, состояний и модусов сознания языковой личности, отраженных в содержательной структуре слова («феноменологический планшет», «бифуркационное дерево», ментальная карта, рефлексиограмма, рефлексиосфера, рефлексивная векторограмма).
В феноменологической парадигме слово представляет собой (мета)смысловую матрицу определенной конфигурации в сознании языковой личности, которая формируется совокупностью рефлексивных векторов, надстраиваемых над денотатом. Конфигурация (мета)смысловой матрицы слова характеризуются по параметрам изменчивости, динамичности, диалектичности, гибкости и пластичности. Матрица слова способна трансформироваться, перезагружаться и переструктурироваться в зависимости от обстоятельств, ситуации или контекста, а также ментально-рефлексивного почерка языковой личности.
Разные слова обладают разной мерой рефлексивности. Убедительность, эффективность и воздейственность слова определяются совокупностью и качеством заложенных в нем рефлексивных векторов, а также их взаимодействием. Мера насыщенности слова рефлексивными векторами определяет конфигурацию матрицы слова (простая, сложная, осложненная, аморфная).
Научная новизна исследования. Научная новизна исследования обусловлена разработкой целостной, системной феноменологической концепции слова. К элементам новизны могут быть отнесены следующие:
- разработана системная феноменолого-диалектическая модель языковой личности, включающая необходимую и достаточную парадигму фундаментальных предикатов сознания (6 модулей);
- представлена и апробирована системная феноменолого-диалектическая модель слова, разработанная на основе феноменолого-диалектической модели языковой личности, которая обладает значительной объяснительной силой;
- введена единица феноменологического анализа слова – рефлексема, заключающая в себе метасмысл синергии мысли и слова (в развитие идеи Л. С. Выготского);
- разработан и апробирован метаязык феноменологического описания и анализа слова;
- осуществлена реконструкция внутреннего содержания слова во всей полноте его (мета)смысловых актуализаций, включая «тончайшие изгибы мысли» и нелинейные неустойчивые смыслы;
- исследуется и дается феноменологическое обоснование «энергийно-смыслового» потенциала слова и предлагаются научно-обоснованные механизмы объяснения силы, мощи, эффективности и действенности слова, что в частности позволяет объяснить функциональную специфичность различных стилистических и риторических приемов;
- описаны и апробированы специфические методики реконструкции и анализа содержательной структуры слова применительно к языковым и риторическим структурам разных уровней («феноменологический планшет», позиционная (мета)смысловая матрица, «бифуркационное дерево», рефлексиограмма, рефлексиосфера, рефлексивная векторограмма);
- научная новизна исследования также состоит в дальнейшем развитии идеи синергетичности языка («синергетическое движение в языке») и введении собственно синергетического понятийно-терминологического аппарата в практику лингвистических исследований применительно к языковым и риторическим структурам разных уровней, что позволяет понять и объяснить сложные, нелинейные, неустойчивые и динамические отношения слова и мысли;
- осуществляется изучение слова в его становящейся сущности, когда оно открыто для осмысления и предполагает становление неявленных и меональных смыслов;
- дается обоснование принципа бесконечной языковой вариативности и языковой креативности, или «свойства дискретной бесконечности» языка» (термин Н. Хомского) в контексте феноменологической концепции слова;
- выведена феноменологическая формула слова;
- дается научное обоснование монадной сущности слова во всей совокупности актуализуемых в нем принципов монадности применительно к феноменологической концепции слова.
Теоретическая значимость данного исследования состоит в том, что его основные положения могут быть использованы при разработке учебников по теории языка, в теоретических курсах по лингвистике дискурса, лингвистике текста, риторике, стилистике, герменевтике, переводоведению, философии языка, при разработке теоретических основ феноменологической лингвистики и в психолингвистических исследованиях речевой деятельности.
Практическая значимость диссертации состоит в возможности применения феноменолого-диалектической модели языковой личности и феноменолого-диалектической модели слова, а также методик реконструкции и анализа слова в практике вузовского преподавания практических языковых дисциплин, в спецкурсах, семинарах и практикумах по стилистике, риторике, лингвистике текста, в практике редактирования текстов и перевода, при создании учебно-методических пособий и учебников и т.д.
Апробация работы. Теоретические положения диссертации были представлены в виде докладов и являлись предметом обсуждения на научных конференциях: Международная конференция «Лингвистика на исходе ХХ века: итоги и перспективы» (МГУ, 1995); «Московская лингвистическая школа: прошлое, настоящее, будущее» в Институте русского языка им. В. В. Виноградова (Москва, 1995); VI Тверская международная конференция «Понимание и рефлексия в коммуникации, культуре и коммуникации» (Тверь, 1998); Шестой Всемирный конгресс славистов в Финляндии (Тампере, 2000 г.); Х Международная научно-практическая конференция «Риторика и культура речи в современном информационном обществе» в Московском государственном институте русского языка им.А. С. Пушкина (Москва, 2006); Международная конференция «Язык в современном мире» (МГУ, 2006); Вторая международная научная конференция «Феномен творческой личности» (МГУ, 2006); XI Международная научно-методическая конференция «Риторика и культура речи в современном информационном обществе» (Ярославль, 2007); научная конференция «Роль русского языка в формировании Российского менталитета» (Тверь, 2007); Международная научная конференция «Феномен творческой личности в культуре» (МГУ, 2007); IV Международная научная конференция «Язык, культура, общество» (Москва, 2007); Х Виноградовские чтения «Текст и контекст в языковедении» (Москва, 2007); Международная герменевтическая конференция «Понимание и рефлексия в коммуникации, культуре и образовании» (Тверь, 2007); V Международная научно-методическая конференция «Человек. Русский язык. Информационное пространство» (Ярославль, 2007); IV Международной конференции РКА «Коммуникация в современной парадигме социального и гуманитарного знания» (Москва, 2008); Международная научная конференция «Феномен творческой личности в культуре» (Москва, 2008); Х научная конференция «Богинские чтения» (Тверь, 2008); III Международная конференция по когнитивной науке (МАКИ) (Москва, 2008); VIII Международная научно-практическая конференция «Актуальные проблемы гуманитарных наук» (Москва, 2009); XVI симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации «Психолингвистика в XXI веке: результаты, проблемы, перспективы» (Москва, 2009); V Международная научная конференция «Язык. Культура. Общество» (Москва, 2009); IV Международная конференция «Феномен творческой личности в культуре» (МГУ, 2010); Международная научная конференция по психолингвистике «Язык в социуме и культуре» (Москва, 2011).
Достоверность и обоснованность полученных результатов обеспечивается анализом обширного языкового материала, подтверждающим вынесенные на защиту положения.
Основные положения диссертации представлены в 80 публикациях (статьи и тезисы докладов) общим объемом 25 п.л., в том числе в 10 статьях, опубликованных в ведущих рецензируемых научных изданиях, рекомендованных ВАК, и в монографии (24 п.л.).
Монография
Феноменология слова: слово vs мысль – М.: Издательство «Тезаурус, 2010. – 390 с. (24 п..л.)
Статьи и тезисы
-
Феноменологические аспекты риторического слова // Лингвистика на рубеже эпох: Сб. ст./ Сост. О. А. Сулейманова и Н. Л. Огуречникова. - Вып. 2. - М.: МГПУ, 2004. - С.283-291 (0,5 п.л.).
-
К проблеме внутренней формы слова // Язык и его функционирование в межкультурной коммуникации: Сборник научных трудов / Отв. ред. В. И. Иванова. - Тверь: ТГУ, 2006. - С.44-56 (0,75 п.л.).
-
О методологических основаниях лингво-когнитивных исследований // Речевая деятельность: субстанциональные и процессуальные аспекты: Материалы межрегиональной научной конференции. - Краснодар: КГУКИ, 2007. - С.21-26 (0,3 п.л.).
-
Внутренняя форма слова: феноменолого-диалектическая модель описания и анализа // Проблемы концептуальной систематики языка и речевой деятельности: Материалы I Всероссийской научной конференции. – Иркутск: ИГЛУ, 2007. – С.129-136. (0,4 п.л.). ISBN 978-5-88267-269-9.
-
Языковая личность в пространстве текста // Человек. Русский язык. Информационное пространство: Межвузовский сборник научных трудов / Под науч. ред. Н. В. Аниськиной. – Вып.7. – Ярославль, 2007. – С.110-115 (0,3 п.л.).
-
О метаязыке когнитивной лингвистики // Динамика и функционирование русского языка: факторы и векторы: Сборник науч. статей по материалам Международной конференции / Науч. ред. Е. В. Брысина. - Волгоград: Изд-во ВГИПК РО, 2007. - С.26-30 (0,25 п.л.). ISBN 978-5-98926-033-1
-
Понимание как феноменологическая категория риторики дискурса // Вестник Тверского государственного университета / Научный журнал. Серия «Филология». - Вып. 11. - № 29 (57). – Тверь: ТГУ, 2007. - С.101-111 (0, 6 п.л.). ISSN 1994-3725
-
Стратегии исследования риторического слова: новые подходы и перспективы // Роль русского языка в формировании российского менталитета: Материалы международной научной конференции. - Тверь: ТГУ, 2007. - С.19-24 (0,3 п.л.). ISBN 5-9057-8576-7
-
Синергетические аспекты риторики // Концепт и культура: Материалы III Международной научной конференции, посвященной памяти доктора филологических наук, профессора Н.В.Феоктистовой. - Кемерово: Кузбассвузиздат, 2008. - С.588-596 (0, 5 п.л.). ISBN 5-202-00133-9
-
Cлово в контексте деятельности языкового мышления // Культура в зеркале языка и литературы: Материалы Международной научной конференции / Отв. ред. Н.В.Ушкова. - Тамбов: Издательский дом ТГУ им. Г.Р.Державина, 2008. - С.368-373 (0,3 п.л.). ISBN 978-5-89016-359-2
-
О содержании внутренней формы слова // Электронный научный журнал «Мир лингвистики и коммуникации» [Электронный ресурс]. – Тверь: ТГСХА, ТИПЛиМК, 2008. - №2(11). Режим доступа: http: // www. tverlingua.by.ru / Идентификационный номер 0420800038/0021. ISSN 1999-8406 (0, 7 п.л.).
-
Категория становления как феноменологическая проблема: Материалы VIII Международной научно-практической конференции. – М.: МФА, 2009. – С.252-256 (0,325 п.л.). ISBN 978-5-94811-127-8
-
Феноменологическое моделирование внутренней формы слова дискурса // Стратегии исследования языковых единиц: Материалы Тверской международной научно-практической конференции 22-23 мая 2009 / Науч. ред. И. М. Ганжина. - Тверь: ТГУ, 2009. - С.84-89 (0,375 п.л.). ISBN 978-5-7609-0531-4
-
Риторическая аргументация как феноменологическая проблема // Connect-Универсум – 2009: Сборник материалов III Всероссийской научно-практической интернет-конференции с международным участием. – Томск: Томский государственный университет, 2010. - С.100-104 (0,435 п.л.). ISBN 5-94621-299-0
Статьи, опубликованные в научных журналах, рекомендованных ВАК
15. Значение слова как феноменологическая проблема // Вестник Челябинского университета. Научный журнал. – 2007. № 20(98). – Вып.16. Филология. Искусствоведение. - С.70-81 (0, 7 п.л.). ISSN 1994-2796
16. О феноменологических основаниях значения слова // Вестник МГЛУ. - Вып.548. Язык. Культура. Текст. Серия Лингвистика. - М.-Калуга: ИП Кошелев А. Б. (Издательство «Эйдос»), 2007. - С.109-122 (0, 75 п.л.). ISBN 978-5-902948-28-5
17. К проблеме феноменологии слова // Вопросы филологии: Научный журнал / Институт языкознания РАН. Институт иностранных языков. - № 1(28). 2008. - С.6-14 (0,5 п.л.). ISSN 1562-1391
18. Феноменология внутренней формы слова // Вестник Ленинградского государственного университета имени А.С. Пушкина / Научный журнал / Отв. ред. А.А.Беляева. - 2008. № 5(19). Серия филология. – С.-Петербург, 2008. - С.15-25 (0,6 п.л.). ISSN 1818-6653
19. Неформальная лексика как феноменологическая проблема // Вестник Ленинградского государственного университета имени А.С. Пушкина / Научный журнал / Отв. ред. А.А.Беляева. – 2009. №3. Серия филология. - С.-Петербург, 2009. - С.110-120 (0, 625 п.л.). ISSN 1818-6653
20. О смысловом потенциале слова (в развитие идей А.А.Потебни) // Вестник Челябинского государственного университета. Научный журнал. – 2009. № 10 (148)..– Вып. 30. Филология. Искусствоведение. - С.36-43 (0,8 п.л.). ISSN 1994-2796
21. Феноменология контекста // Вестник Челябинского государственного университета. Научный журнал. – 2009. № 39 (177). – Вып. 38. Филология. Искусствоведение. – С.76-84 (1 п.л.). ISSN 1994-2796
22. Проблема значения слова: «языковые игры» vs «рефлексивные игры» // Вестник Челябинского государственного университета. Научный журнал. – 2010. № 21(202). –Вып.45. Филология. Искусствоведение. – С.33-38 (0,625 п.л.). ISSN 1994-2796
23. Феноменология слова: Ментально-рефлексивный почерк языковой личности vs слово // Вестник университета Российской академии образования. Научный журнал. – 2010. № 3(51). - С.72-75 (0,45 п.л.). ISSN 2072-5833
24. Монадная сущность слова // Вестник Челябинского государственного университета. Научный журнал. – 2010. № 29(210). – Вып.47. Филология. Искусствоведение. – С.71-77 (0,875 п.л.). ISSN 1994-2796
Структура диссертации. Поставленные цели и задачи предопределили структуру настоящего исследования. Диссертация состоит из введения, 4 глав, заключения, списка принятых сокращений, глоссария и библиографического списка.
Содержание сознания языковой личности
Задача любой науки, претендующей на изучение сознания, состоит в том, чтобы наполнить его конкретным онтологическим содержанием и смыслом [Зинченко 2010: 33]. Проблема содержания языкового сознания и языкового мышления языковой личности решается в рамках психологии, философии и психолингвистики (П. Рикёр, Л.С. Выготский, С.Л. Рубинштейн, А.Р. Лурия, М.Н. Ливанов, А.А. Леонтьев, А.Н. Леонтьев, Г.П. Щедровицкий, П.Я. Гальперин, Т.М. Дридзе, В.А. Лефевр, Ю.А. Сорокин, Е.Ф. Тарасов, Н.В. Уфимцева, Т.Н. Ушакова, В.П. Зинченко, А.А .Залевская, Ю.Н. Караулов, И.А. Зимняя и др.). Однако, несмотря на многочисленные попытки, проблема содержания сознания и языкового мышления остается практически неизученной. Сознание до сего времени редуцируется, т.е. наблюдается предельное упрощение функций и процессов сознания [Зинченко 2010: 33].
Нельзя не согласиться с некоторыми авторами в том, что человеческое мышление и сознание — слишком сложные и многогранные явления, чтобы можно было дать раз и навсегда исчерпывающее определение тех идеальных сущностей, которыми оно оперирует, и то, что определяется как единство сознания, чрезвычайно многообразно [Шлет 1994: 113].
Приступая к исследованию внутреннего содержания слова и проблемы отношений мысли и слова, прежде всего необходимо ответить на вопрос, возможно ли в принципе описание актов, состояний и модусов языкового мышления языковой личности в их отношении к слову. Поскольку в своей эйдетической единичности сознание представляет собой непрерывный поток и исследование сознания невозможно путем выхода за его пределы, вовне, основным методом исследования должен быть метод «непосредственного погружения в его поток» на основе интеллектуальной интроспекции и прямой интуиции [Гуссерль 1987]. Единственным универсальным средством осуществления непосредственного «погружения» в поток сознания является язык. Этот факт утверждается в работах целого ряда исследователей языка: исследование языка предлагает благоприятную перспективу для изучения умственных процессов человека [Хомский 1972: 115]; изучая семантику естественного языка, мы по необходимости изучаем структуру мышления [Jackendoff 1983: 10]; следы мыслительных операций тем или иным «материальным» образом должны включаться в семантическую структуру слов и выражений [Ушакова 2005: 10-11]; нельзя представить момента речи, который бы не был в то же время актом объективирования сознания и толкования мысли [Потебня 1958: 58; 1989]; слово - окно во внутренний мир человека [Mead 1934] и ключ к системе человеческой мысли и к природе человеческой психики [Ельмслев 1999: 132]; язык является периферической системой фиксации мысли, а языковые факты - это видимые следы мыслительных операций и определенные готовые механизмы, которыми располагает мышление для перехвата самого себя. Таким образом мышление накладывает на идею бесконечного, лишенного внешнего выражения, идею конечного, обладающего внешним выражением [Гийом 1992: 54, 17]. Само сознание невозможно понять посредством лингвистического исследования текста, но возможно «проглядывание» сознания, тексты поддаются описанию на уровне структур сознания. Возможность самоотождествления и идентификации структур сознания и состояний ума связана с исходными представлениями человечества о сознании, или определенным онтологическим предзнанием законов человеческой природы [Мамардашвили, Пятигорский 1999: 38-40; Мамардашвили 1996: 251]. В.П. Зинченко считает, что более успешными и перспективными следует признать продолжающиеся поиски материи сознания в языке [Зинченко 2010: 34].
Языковая личность способна осуществлять «перехват» ментально-рефлексивных событий своего сознания во всем объеме человеческой мысли как интуитивно, так и через вербальную интерпретацию этих событий посредством «мысленного видения» (термин Г. Гийома). «Co-бытие» слова и мысли мыслимо, что означает, что языковая личность в состоянии представить ту или иную картину и структуру их «со-бытия», характер их соотнесенности и способы взаимосвязи. О возможности построения картины внутренних процессов и проведении границ выражения мысли путем эмпирического наблюдения свидетельстуют следующие высказывания:
«Картина представления - это такая картина, которую описывают в том случае, когда описывают свое представление» [Витгенштейн 1994 б: 199].
«Чтобы уяснить значение слова «думать», мы наблюдаем за тем, как думаем мы сами» [Витгенштейн 1994 б: 187].
«Я способен мгновенно схватить или понять мысль в целом, так же как могу набросать ее немногими словами или штрихами» [Витгенштейн 1994 б: 188]. Языковая личность способна осознавать, «перехватывать» и представлять моменты соорганизации мысли и слова, а также процессы становления мысли в слове в своем сознании, о чем свидетельствуют следующие высказывания:
«Как я нахожу слово? Как я выбираю его среди других слов? Иногда это может происходить так, словно я сравниваю тончайшие оттенки запахов: это чересчур... и это тоже слишком...- а вот то, что нужно. - Но при этом не всегда нужно выносить оценки, объяснять. Нередко можно лишь сказать: «Это просто еще не подходит». Я неудовлетворен и продолжаю поиск. Наконец ко мне приходит то самое слово: «Вот оно!» Иногда я могу сказать почему. Просто поиск здесь выглядит вот так, находка -так» [Витгенштейн 1994 б: 306].
«Слово вертится у меня на языке» говорит тебе: слово, подходящее к данному случаю, ускользнуло от меня, я надеюсь вот-вот его найти» [там же: 307].
«...бывают случаи, когда смысл того, что человек хотел сказать, представляется ему куда более яснее, чем он в состоянии выразить словами. ... При этом в воображении человека как бы явно присутствует некое видение, только ему не удается описать его так, чтобы оно стало зримым и для другого человека. И в самом деле, пишущему (мне) часто представляется, что за словами стоит определенная картина, будто слова описывают ее для меня» [Витгенштейн 1994 г: 484].
«...бывает, что мы еще как бы ищем речевую формулировку для своей мысли; мысль как будто уже имеется, а речевое ее выражение еще не найдено. В ходе этих поисков мы принимаем не каждую подвернувшуюся нам речевую формулировку; мы иногда отвергаем ту, которая нам сперва подвернулась, как не отвечающую нашей мысли, более или менее длительно преодолевая значительные трудности, работаем над подысканием адекватной речевой формулировки для нашей мысли. Если бы мысль, не получившая речевой формулировки, вообще отсутствовала, то она не могла бы контролировать подбираемую для нее речевую формулировку» [Рубинштейн 1959: 111-112].
Языковая личность способна осуществлять «перехват» и регулирование динамики и меры напряженности мыслительных процессов. «Именно к такому диалектическому постижению я и намерен теперь перейти, не пытаясь ослаблять напряженность движения по пути «туда и обратно», которое мне представляется неизбежным и даже необходимым...» [Рикёр 1996: 15]. «Да ведь слова, произнесенные осмысленно, имеют не только поверхность, но и глубину! Ведь при их осмысленном высказывании происходит нечто иное, чем в том случае, когда их просто произносят» [Витгенштейн 1994 б: 241].
«Мысли поднимаются на поверхность сознания медленно, как пузырьки. Иногда мысль, идея видится человеку, словно едва заметная точка далеко у горизонта; а затем нередко она приближается с поразительной быстротой» [Витгенштейн 1994 г: 469]. В философии существует понятие «черный ящик», представляющее исследуемый объект, внутренняя структура которого неизвестна, но о функциях которого можно судить по его реакции на внешние воздействия. Данное понятие соотносимо с ментальной сферой речемыслительной деятельности. Лингвистика в определенной мере изучает язык как «черный ящик», поскольку, не усматривая, как мозг продуцирует язык, исследует только абстрактную структуру этого ментального продукта [Хакен 2001: 20]. При воздействии на «черный ящик» различными языковыми или речевыми структурами и сопоставлении и анализе его реакций на различные речевые воздействия, можно с определенной степенью приближения строить модель внутреннего устройства «черного ящика» [Мельников 1967: 242]. Сложность таких исследований связана с невозможностью непосредственного наблюдения внутренних процессов «черного ящика», поэтому методика «черного ящика» дополняется и конкретизируется рядом формализующих приемов в рамках определенной модели («белый ящик»), задачей которого является «перехват» и моделирование системных параметров «черного ящика». Процесс познания сущности проблемы через моделирование состоит в постепенном уточнении знания о «черном ящике» и постепенном сближении «белого» и «черного ящиков» [Климонтович 1986: 60-61]. Идея рассмотрения языка и речи как «своеобразной знаковой модели деятельности сознания» не является новой [Березин, Головин 1979: 74]. Уже были предприняты попытки обоснования и феноменологического моделирования сознания языковой личности (Т.М. Дридзе, Г.И. Богин, СВ. Оленёв и др.).
Операциональные эгореференциальные параметры сознания vs слово
Включение операциональных эгореференциальных параметров в сферу лингвистических интересов не ново (Дж. Кэмбелл, Л.П. Якубинский, Дж. Лакофф, Л.С. Выготский, П. Рикер и др). Вне учета фактора многообразия мыслительной деятельности, функцией которой является человеческая речь, невозможно изучение языка как непосредственно данного живому восприятию [Якубинский 1986: 17]. Любой человеческий фактор является значащим (Э. Гуссерль), и необходима теория языка, отражающая весь опыт деятельности сознания и широкий круг эмпирических факторов, которые в значительной мере обусловливают универсальные структурные характеристики языка [Лакофф 1981: 350; Lakoff 1982: 155].
Как феноменологическая сущность слово соотносится со всей парадигмой ментально-рефлексивных структур сознания, следовательно, речь может идти о различении во внутреннем содержании слова еще одного уровня функционального сознания - операциональных эгореференциальных параметров, без учета которых слово не может быть понято в его смысловой целостности. Рассматриваемая в рамках расширенной эгореференциальной парадигмы содержательная сфера слова предстает как сложноорганизованная и многоуровневая сущность, в которой также проявляется иррефлексивное в деятельности сознания. В содержательной структуре слова находят отражение также иррефлексивные функции сознания, но хотя открытие иррефлексивного в рефлексии привело нас на порог бессознательного, «именно реализм бессознательного освободил нас от предрассудка сознания» [Рикер 1995].
Интеллектуальные эмоции и чувства vs слово — г(эмоциональный, в сложной структуре сознания и языкового мышления, помимо рационального сознания, контролируемого сознательным «я» человека, необходимо различать «эмоциональное сознание» и его функции, связанные со сферой личного бессознательного и характеризующиеся по признакам субъективности («внутренний человек») и качества отображения [Ильчук 2004]. «Эмоциональное сознание» (термин О.Н. Селиверстовой) является прелюдией словесного сознания, эмоции и переживания в известной мере определяют вербальное сознание [Райков 1999: 26].
В речемыслительной деятельности эмоциональное сознание актуализует себя в слове через интеллектуальные чувства, эмоции, переживания и экспрессию. Онтологический и когнитивный статус речевых эмоций обусловлен тем фактом, что они связаны с определенными мыслями и их концептуализации соотносятся с разными концептуализациями мысли [Вежбицкая 1996: 38]. Термин «интеллектуальные чувства» до сих пор не имеет строгого научного определения. Интеллектуальные чувства представляют эмоциональный модус мысли в ее субъективной значимости для человека и связаны с его интеллектуальной сферой деятельности. В парадигму интеллектуальных чувств могут быть также включены чувство понимания, возникающее «как сознание совершившейся адаптации, более или менее полной» [Клапаред 1993: 97- 106], чувство рефлексии как осознание себя рефлектирующим и мыслящим субъектом, а также чувство радости мысли, т.е. «чувство необратимой исполненное смысла» (М.К. Мамардашвили) и др. У Канта существует понятие «чувство разума», М. Пруст называет разум «бесконечным чувствованием».
У интеллектуальных чувств есть своя специфическая эмоциональная логика и специфическая интенциональность, и они способны формировать эмоциональный модус слова. Наличие чувственного или эмоционального элемента в слове отмечали многие авторы (В. Гумбольдт, А.А. Потебня, Ф.Ф. Фортунатов, И.В. Арнольд, Э. Сепир, В.В. Виноградов, Н.Г. Комлев и др.). «Эмоциональное созначение» (И.В. Арнольд), «чувственный тон» (Э. Сепир) или «чувственная и эмоциональная нагрузка» (Н.Г. Комлев) составляют значимую компоненту во внутреннем содержании слова, посредством которой языковая личность активно утверждает или утверждается в своих рефлексивных позициях в коммуникативной практике. Выделяя в общей архитектонике смыслов текста эмоциональный фактор, В.В. Виноградов писал об «эмоциональном напряжении», «эмоциональной насыщенности», «эмоциональных интонациях», «эмоциональной пульсации», «эмоциональном взрыве», «эмоциональном ореоле», «эмоциональной вибрации», «экспрессивных проявлениях», «эмоциональном весе» различных языковых структур [Виноградов 1980].
«Порыв чувства в мышлении» (выражение К.П. Зеленецкого) находит свое отражение в самых разных языковых и риторических структурах. Эмоциональное содержание слова структурируется и оформляется в зависимости от смысловой значимости переживания. «Значимость выступает как цель эмоциональной направленности» [Карпицкий 2004: 27]. Существует целый пласт языковых структур с включенной эмоциональной компонентой с разными степенями и порядками эмотивности. Потенциал эмотивности связан с мерой «прочувствования» или «вращивания» (термин Л.С. Выготского) языковой личностью представляемых смыслов и может варьироваться от крайне сниженного до крайне высокого. Семантический ряд «радость», «улыбка», «смех», «ликованье», «удовольствие», «восторг», «нежность», «цветы», «весна», «рай», «красота» и т.п. является эмоционально маркированным и характеризуется положительным потенциалом эмотивности. Слова «выродок», «отморозок», «отродье», «отщепенец», «мразь», «подонок» и др. характеризуются мощным отрицательным потенциалом эмотивности. Каждый член данного ряда стремится к достижению эмоционального максимума, поскольку открывает определенную «картину мира» языковой личности, связанную с «накалом» чувств и эмоций, крайним непринятием и отторжением субъектов слова. Эмотивность интенциональна, эмотивная интенциональность выражается через интенциональные рефлексивные векторы в эмоциональном модусе - гэ(сема). Например, во внутреннем содержании слова «мразь» считываются следующие специфические рефлексивные векторы: гэ(презрение), гэ(гнев), гэ(отвращение), гэ(ненависть), гэ(враждебность), гэ(ужас), гэ(агрессивность), гэ(негодование), гэ(трагизм), гэ(боль), гэ(умунепостижимость), гэ(нетерпимость) и др.
Названия серии книг Габриэля Гарсии Маркеса «Недобрый час», «Тризна безумия», «Опавшая листва» обнаруживают отрицательный модус эмотивности, за которым также усматривается специфический набор интенциональных рефлексивных векторов: гэ(уныние), гэ(тревожность), гэ(скорбь), гэ(небольшой страх), гэ(грусть), гэ(обеспокоенность), гэ(пессимизм), гэ(трагизм) и т.д.
Синтаксический параллелизм несет в себе значительный эмоциональный заряд, способный создавать эффект драматизации, т.е. содействовать осознанию и пониманию через прочувствование. Понимание через прочувствование достигается в следующем тексте, где посредством синтаксического параллелизма создается поле высокого эмоционального напряжения (кумулятивный эмоциональный эффект) относительно метасмысла значимости исследований надежности картушки компаса в кораблестроении.
«Может возникнуть вопрос, стоит ли для исследования такого ничтожества как картушка компаса исписать 50 печатных страниц формулами и уравнениями, не есть ли это упражнение в «стрельбе по воробьям из пушек?». Но если припомнить, сколько кораблей погибло и теперь еще гибнет из-за неправильности показаний компаса или от того, что от качки он перестал действовать, сколько труда затрачено на составление магнитных карт всех морей и океанов, начиная с экспедиций 1701 и 1702 гг знаменитого Галлея, сколько труда затрачено на создание теории земного магнетизма в течение 25 лет самим «princepi mathematiorum» Гауссом, какой невероятный труд по громадности численных вычислений в течение 40 лет затрачен Адамсом на выработку методов составления магнитных карт по наблюдениям в отдельных пунктах; если припомнить, сколько над компасом работал величайший физик XIX в. Вильям Томсон (лорд Кельвин), и принять в соображение, что конечная цель всех этих трудов состоит в получении правильности показаний компаса — то 50 страниц нашей работы представляются ничтожно малою величиною по сравнению с упомянутыми великими трудами» (А.Н. Крылов «Избранные труды»).
Таким образом актуализуются целый ряд интенциональных рефлексивных векторов — Щинтенциональный: гэ(серьезность), гэ(настойчивость), гэ(заинтересованность), гэ(напористость) в разъяснении сущности поставленного вопроса.
Полисиндетон и эпаналепсис также являются эффективным способом передачи возбужденных чувств и состояний душевного волнения. В следующем тексте метасмысл высокого эмоционального напряжения передается через повтор «то».
«...Тентетников пришел в такое волнение духа, какого давно не испытывал. Весь этот ржавый и дремлющий ход его мыслей превратился в деятельно-беспокойный. Возмущение нервическое обуяло вдруг всеми чувствами доселе погруженного в беспечную лень байбака. То садился он на диван. То подходил к окну, то принимался за книгу, то хотел мыслить, - безуспешное хотенье! - мысль не лезла к нему в голову. То старался ни о чем не мыслить — безуспешное старанье! — отрывки чего-то похожего на мысли, концы и хвостики мыслей лезли и отовсюду наклеивались к нему в голову» (Н.В. Гоголь «Мертвые души», с.296). Через эпаналепсис актуализуется ряд рефлексивных векторов, связанных с состоянием крайнего возбуждения человека: гэ(тревожность), гэ(замешательство), гэ(беспокойство), гэ(обеспокоенность), гэ(неуверенность), гэ(смятение), гэ(ошеломленность), гэ(ошарашенность) и др.
Онтология речемыслительной деятельности: языковые игры vs рефлексивные игры
Концепция рефлексивных игр (автор термина «рефлексивная игра» - В.А. Лефевр) принимается в качестве основополагающего, фундаментального феноменологического основания речемыслительной деятельности языковой личности.
Реальным приближением к решению проблемы значения слова можно считать концепцию языковых игр (ЯИ) Л. Витгенштейна, согласно которой языковые игры, являющиеся моментами деятельности и проявлениями жизни человека, одновременно являются некими моделями этой деятельности. Они первичны, проявляют способность к эволюции, поддаются эмпирическому описанию и могут пролить свет на возможности языка [Витгенштейн 1994 б: 83, 131, 182, 252-253]. Языковая игра это язык и действия, с которыми он переплетен [Витгенштейн 19946: 83], наделенность слова особым смыслом; она всегда являет что-то новое, спонтанное и специфическое [Витгенштейн 2001: 33, 50].
Понятие «языковые игры» получило развитие в работах целого ряда авторов (Ю.Д. Апресян, Н.Д. Арутюнова, Е.А. Земская, М.А. Китайгородская, Н.Н. Розанова, И.Б. Голуб, Д.Э. Розенталь, Т.А. Гридина, О.В. Журавлева и др.). За «языковыми играми» стоят когнитивные модели, и «языковая игра» строится на манипуляции когнитивными моделями смыслопорождения [Журавлева 2002]. Однако, несмотря на наличие ряда работ, посвященных проблеме языковых игр, проблема остается открытой, поскольку когнитивные модели смыслопорождения и механизмы смыслопорождения в языковых играх не познаны.
В настоящем исследовании понятие «языковые игры» определяется через понятие «рефлексивные игры» (РИ). Перенос проблемы языковых игр в феноменологическую плоскость (ментально-рефлексивный план), исходя из постулата неразрывности мысли и слова, предполагает их рассмотрение в контексте рефлексивных игр (термин В.А. Лефевра), т.е. в контексте смысловой подвижности, динамизма, изменчивости и пластичности (мета)смысловой сферы слова. Можно утверждать, что в основании речемыслительнои деятельности в целом и языковых игр в частности, лежит сложная логика рефлексивных игр. Феноменологическая модель слова позволяет понять и интерпретировать языковые игры во всем объеме из актуализаций в речевой деятельности. Несмотря на существование и широкое использование понятия «рефлексивные игры» в философии и методологии (Г.П. Щедровицкий, М.К. Мамардашвили, В.А. Лефевр, Д.А. Новиков, А.Г. Чхартишвили и др.), оно требует дальнейшего развития и истолкования его феноменологической сущности.
Понятие «рефлексивные игры» связано с креативной работой сознания, при которой мысль не только выражается, но и «играет» смысловыми гранями, смысловыми оттенками и нюансами. Соответственно, слово, отражающее и выражающее «играющую» мысль, также способно проявлять специфические смысловые грани, оттенки и нюансы. Под оппозицией «языковые игры vs рефлексивные игры» понимается: (1) имманентная, онтологическая способность сознания осуществлять бесконечное множество мыслительных трансакций, обеспечивая их отражение в содержательной структуре слова, (2) имманентный онтологический способ существования и функционирования слова в речемыслительном континууме, (3) имманентная онтологическая способность слова растождествлять свое внутреннее содержание и являть вовне свою многомерную ментально-рефлексивную сущность (различные смысловые грани, оттенки и нюансы, а также новые спонтанные (мета)смыслы, (4) способность слова эксплицировать логику креативной работы сознания и логику ментально-рефлексивных исчислений в сознании языковой личности. Рефлексивные игры являются имманентным онтологическим способом существования слова в речемыслительном континууме. Приведем ряд примеров феноменологического описания рефлексивных игр в различных языковых и риторических структурах.
ЯИ vs РИ - 1. «Эй, почтеннейший!» - могло являться уважительным обращением в XIX веке — К(Интенциональный: г(уважение), г(почтение), г(симпатия) и др.), Щэкстенсивный), Щкатегоризующий), Щаксиологический), коммуникативный), г(привлечение внимания).
«Эй, почтеннейший!» - может являться оскорблением» [Бюлер 1993: 37] —» К(Интенциональный: г(неприязнь), г(раздражение), г(враждебность), г(презрение), г(ирония), г(сарказм), г(насмешка), г(агрессивность), г(издевательство) и др.), экстенсивный), критический), Щаксиологический), Щкатегоризующий), г(эмоциональный). ЯИ vs РИ - 2. Рефлексивные игры в словах: «священник» - «поп» -«батюшка».
«Священник» — Щэпифеноменальный). «Поп» — ЩИнтенциональный: г(пренебрежительность), г(неприязнь), г(сетование), г(ирония), г(обида), г(разочарование) и др.), экстенсивный), Ы(аксиологический).
«Название «поп» имеет некоторый пренебрежительный оттенок, и внося его в тезис, тем самым вносится понижение устойчивости тезиса» [Поварнин 1990: 60-133].
«Батюшка» — Щинтенциональный: г(уважение), г(любовь), г(одобрение), г(привязанность), г(симпатия), г(гордость), г(трепет), г(почтительность) и др.), интроспективный), г(ассоциативный: батя, отец), г(эмоциональный).
ЯИ vs РИ - 3. Рефлексивные игры в словах: «баба» (о мужчине) - «баба» (о женщине) - «женщина».
«Баба» (о мужчине) — Щинтенциональный: г(неприязнь), г(ненависть), г(раздражение), г(огорчение), г(враждебность), г(агрессивность), г(гнев), г(презрение), г(негодование), г(отвращение), г(разочарование), г(оскорбление), г(сарказм), г(насмешка), г(издевательство) и др.), Щэкстенсивный), критический), Щаксиологический), Я(категоризующий), интенсиональный), синтезирующий), г(эмоциональный), г(ассоциативный).
«Баба» (о женщине, неуважительно) — Щинтенциональный: г(неодобрение), г(неуважение), г(презрение), г(раздражение), г(разочарование), г(негодование), г(сетование), г(насмешка), г(обида) и др.), Щэкстенсивный), Щаксиологический), Я(категоризующий), синтезирующий), г(эмоциональный).
Возможны другие трактовки этого слова, как например, в контексте «настоящая русская баба» или «баба есть баба» и т.д., где очевидно другое (мета)смысловое содержание.
«Женщина» —+ Щэпифеноменальный).
ЯИ vs РИ- 4. Рефлексивные игры в словах "социализм" и "капитализм" в диалектической и динамической перспективе (советские vs современные представления).
Период 20-30 гг.: «социализм» — Щинтенциональный: г(вера), г(надежды), г(интерес), г(желание), г(гордость), г(одобрение), г(позитивные ожидания), г(стремление), г(радость), г(эйфория), г(оптимизм), г(гордость), г(причастность), г(заинтересованность) и др.), проспективный), Щэкстенсивный), { конструктивный), Щаксиологический: г(значимое), г(высокое), г(полезное), г(правильное), г(привлекательное), г(гармоничное), г(благородное), целесообразное), г(необходимое) и др.), Щтрансцендентный), ІІ(гносеологический), 11(абстрагирук щий), г(волюнтативный), г(эмоциональный); «капитализм» — Ы(интенциональный: г(неприязнь), г(неодобрение), г(враждебность), г(непринятие) и др.), критический), Щгносеологический), 11(аксиологический: г(плохое), г(неправильное), несправедливое), неприемлемое), непривлекательное), нецелесообразное), г(аморальное); г(ассоциативный).
Период 90-е годы и сейчас: «социализм» — Щинтенциональный: г(неодобрение), г(осуждение), г(неуважение), г(раздражение), г(отвращение), г(разочарование), г(негодование), г(насмешка), г(ирония), г(сарказм), г(обида) и др.), К(ретроспективный), Щкритический), Щаксиологический: г(плохое), г(злое), г(низкое), г(неприемлемое), г(отталкивающее), г(нецелесообразное), г(ненужное) и др.), г(эмоциональный); г(ассоциативный); «капитализм» — Щинтенциональный: г(сомнение) и г(вера), г(опасение) и г(надежда), г(принятие и одновременно непринятие), г(раздражение), г(замешательство), г(одобрение и одновременно неодобрение), г(враждебность), г(позитивные и негативные ожидания), г(неудовлетворенность), г(неуверенность), г(обеспокоенность), г(смятение) и др.), Щаксио логический: г(плохое/хорошее), г(правильное/неправильное), г(привлекательное/отталкивающее), г(нужное/ненужное) и др.), Щабстрагирующий), г(ассоциативный).
Следует подчеркнуть, что рефлексивные игры относительно данных слов будут принципиально другими для представителей различных идеологических и политических взглядов и убеждений. Эти выкладки подтверждаются национальным корпусом русского языка.
Рефлексиосфера
Как уже отмечалось, совокупный (мета)смысловой потенциал слова может варьироваться от крайне сниженного до крайне высокого. Интегрированно и «полифонично» проявленная смысловая энергия определенной совокупности (мета)смысловых векторов в слове образует его (мета)смысловую «ауру» или «рефлексиосферу», которая «обволакивает» денотативное ядро слова, превращая его в слово-событие и слово-поступок. Рефлексиосфера -эйдетическая сущность слова, обусловленная высокой мерой «сгущения» мысли в слове. Диагностирование рефлексиосферы осуществляется по ощущению мощной единой мысли.
В концепции слова А.А. Потебни «сгущенная» внутренняя форма слова связывается с расширением сознания, поскольку она способна сообщать «возможность движения большим мысленным массам». Расширение, «как бы ни понимать это слово, зависит, от той же причины, от которой и сила апперципирующих масс, именно от близости отношений между стихиями этих масс и от количества самих стихий» [Потебня 1989: 120; Потебня 1999: 114]. Устойчивые полифоничные совокупности (мета)смысловых векторов в содержании слова являются результатом длительной эволюции слова. Это -естественный процесс, отражающий онтологическую способность сознания к синкретичному знанию, в результате чего в коммуникативной практике «выкристаллизовываются» отдельные языковые структуры с сильной (мета)смысловой «аурой».
Именно в рефлексиосфере заключена идея смысловой энергии, силы, мощи, воздейственности и духовности слова. На духовную сущность слова указывали многие философы и лингвисты (В. Гумбольдт, П. Тейяр де Шарден, Л. Шлет, Л. Витгенштейн, И.А. Бодуэн де Куртенэ, А.А. Потебня, Л.В. Щерба, В.В. Виноградов и др.), которые отмечали необходимость исследования духовных аспектов слова, если мы хотим понять смысл высказываний. Духовному слову присущи высокий эмоционально-волевой тонус, смысловая напряженность и высокий «энергийно-смысловой» потенциал. Л.В. Щерба считал, что филология призвана заниматься «раскрытием того духовного мира, который скрывается за словом» [Щерба 1917]. Слово способно отражать в своем содержании духовность языковой личности, дух времени и дух эпохи. Л. Витгенштейн говорил о словесной ауре как о душевном акте или вложенных в него особых смыслах, когда словам соответствует некая духовная деятельность и язык рисует «картины мысли», происходящие в голове и душе человека [Витгенштейн 1994 б: 96; 251, 307].
К словам с насыщенной, мощной, устоявшейся «рефлексивной аурой» могут быть отнесены: «Бог», «Москва», «Русь», «Лувр», «Ренессанс», «Эрмитаж», «береза», «родина», «дорога» и др. Например: «Какое странное, и манящее, и несущее, и чудесное в слове: дорога!» (Н.В. Гоголь «Мертвые души»).
Феноменологическая формула, составленная для данного слова, имеет разветвленную структуру — (1) К(трансцендентный), интроспективный), Щинтенциональный: г(надежды), г(ожидания), г(предвкушение) и т.д.), 11(ретроспективный), Щпроспективный), К(абстрагирующий), Щэкстенсивный), Щаксиологический: г(привлекательное), г(необходимое), г(целесообразное), г(значимое), г(полезное) и др.), Щгносеологический), Щсинтезирующий); (2) г(эмоции, чувства), г(интерес), г(воображение), г(ассоциации) и др.; (3) связь с наличным опытом человека и выход к размышлениям о жизненных путях (большой герменевтический круг [(мД) + (М-К) + (М)]). Но не это само по себе формирует его эйдетическую сущность и делает его событийным. Оно символично, и в нем заключен идейный смысл, формируемый всей совокупностью векторов мысли, - важное жизненное событие для любого человека, связанное с переменами и испытаниями. Как например, в изречении «Дорогу осилит идущий» слово достигает своего эйдетического максимума и становится рефлексивным трансцензусом во внутренний мир человека, который не возможен в мире вещей и является умопостигаемой сущностью.
Названия некоторых городов в ходе своего исторического развития аккумулировали в себе множество жизненно значимых векторов и сформировали устойчивую (мета)смысловую «ауру».
«Москва... как много в этом звуке для сердца русского слилось! Как много в нем отозвалось!» (А.С. Пушкин).
«Одно лишь слово нужно мне: Москва» (К.Д. Бальмонт). Рефлексиосфера слова «Москва» представляет собой многослойную структуру, в которой отложились исторические наслоения разных времен. Для пушкинского времени она формируется из следующих доминантных метасмысловых векторов — Яфетроспективный) как момент воспоминаний о былом и исторических событиях; Щпроспективный) как момент видения перспективы, движения, развития, а также надежд, ожиданий и планов на будущее; Щаксиологический: г(красивое), незначимое), привлекательное), г(величественное), г(возвышенное), г(благородное) как проекция на ценностное ориентиры человека, связанные с культурой, наукой и образованием; Щинтенциональный: г(гордость), г(любовь), г(очарование), г(привязанность), г(восхищение), г(восторг), г(уважение), г(патриотизм), г(вера), г(достоинство), г(почитание) и др.); экстенсивный) как момент смысловой насыщенности слова (яркость и глубина представлений, сила звучания слова); Щсинтезирующий), связанный с осознаванием образа Москвы в совокупности ее бытийных и духовных функций; К(интроспективный) как момент самоидентификации себя в проекции данного образа; К(гносеологический) как момент представления образа Москвы в хроногенезе; интеллектуальные чувства), г(интерес) как представление необычности и исключительности Москвы; г(ассоциации) как момент соотнесенности образа Москвы с памятными местами, именами, событиями и т.д.
Рефлексиосфера динамична и диалектична, она способна развиваться как по линии расширения (прогрессия), так и по линии сужения (регрессия). Диалектика содержания слова «Москва» позволяет говорить о расширении рефлексиосферы в контексте всех великих и судьбоносных событий, участником которых являлась и является сейчас Москва. В настоящее время наблюдаются значительное расширение представлений (в том числе негативных) по ассоциативной линии (например, Москва - самая большая стройка, Москва - государство в государстве, Москва - столица олигархов, Москва - один из самых дорогих городов мира и т.п.) и значительные подвижки в аксиологической парадигме, связанной с восприятием этого феномена. Слово «Москва» стало мощной структурой-аттрактором, концентрирующей на себе внимание и интерес всех слоев общества. Это -слово-символ, эйдетическая сущность которого заключается в достижении идейного статуса.
Осознавание и понимание рефлексиосферы слова предполагает наличие определенного кругозора и уровня образования. Например, понимание следующего текста не будет полным и правильным, если языковая личность не способна интерпретировать (мета)смысловые матрицы слов «Оксфорд», «Кембридж», «Гейдельберг» и «Гёттинген» в полном объеме, во всей их культурно-исторической значимости для человечества.
«... во время Второй мировой войны Оксфорд был хорошим местом для рождения: немцы согласились не бомбить Оксфорд и Кембридж при условии, что англичане не будут бомбить Гейдельберг и Гёттинген. Жаль, что такое цивилизованное соглашение не распространялось на другие города» (С. Хокинг «Черные дыры и молодые вселенные», с. 8).
