Содержание к диссертации
Введение
Раздел I. Заимствованная лексика 17
Глава 1. Латинизмы -
Глава 2. Германизмы 31
Глава 3. Мадьяризмы 51
Раздел II. Стилистически маркированная лексика 58
Глава 1. Архаичная лексика -
1. Историзмы 64
2. Фонетические архаизмы 99
3. Словообразовательные архаизмы 106
4. Лексические архаизмы 117
5. Семантические архаизмы 128
Глава 2. Книжная лексика 136
1. О взаимодействии чешского и словацкого языков в период образования словацкого литературного языка (на материале частной переписки)
2. Чешская и словацкая литература древнего периода 143
3. Книжные слова 168
Глава 3. Экспрессивная лексика 190
Глава 4. Неологизмы 213
Заключение 232
Сокращения 247
Источники 248
Литература 250
- Германизмы
- Словообразовательные архаизмы
- О взаимодействии чешского и словацкого языков в период образования словацкого литературного языка (на материале частной переписки)
- Чешская и словацкая литература древнего периода
Введение к работе
Чешский и словацкий языки относятся к близкородственным славянским языкам, генетическая и типологическая близость которых усилена общественно-политической, экономической и духовной близостью двух славянских народов, чехов и словаков, в процессе их исторического развития.
Наибольшая близость обнаруживается на лексическом уровне чешского и словацкого языков, который, как известно, более явно отражает внеязыковую действительность. Лексика каждого национального языка, однако, неоднородна по происхождению, по способам экспликации отдельных фрагментов языковой картины мира, стилистической и эмоциональной характеристике составляющих ее элементов, и каждый из выделенных по обозначенным параметрам пластов лексики в близкородственных языках содержит как сходные по форме и семантике, так и отличающиеся наименования. В данной работе предлагается сопоставительный анализ лексики чешского и словацкого языков с точки зрения ее генетической, стилистической и эмоциональной маркированности.
Актуальность работы обусловлена значимостью системного сопоставления лексики близкородственных языков для выявления роли внутренних и внешних факторов в становлении и развитии лексических систем каждого из конкретных сопоставляемых языков.
Теоретической и методологической базой исследования послужили достижения ученых, разрабатывающих различные аспекты проблематики - отечественных (Н.Д.Арутюнова, М.М.Бахтин, В.В.Виноградов, В.В.Колесов, Е.С.Кубрякова, Г.А.Лилич, Н.А.Лукьянова, Л.Н.Смирнов, В.Н.Телия, Н.И.Толстой, А.Г. Широкова, В.Н.Ярцева и др.), чешских (М.Докулил, Й.Филипец, Б.Гавранек, П.Гаузер, А.Едличка, М.Елинек, М.Комарек,
Я.Корженский, А.Лампрехт, В.Матезиус, Э.Михалек, И.Немец, В.Шмиляуэр и др.) и словацких (В.Бланар, Я.Босак, В.Будовичова, К.Бузассиова, Я.Доруля, А.Габовштяк, Я.Горецкий, Р.Крайчович, Ф.Мико, Й.Мистрик, П.Ондрус, Э.Паулини, Я.Станислав и др.).
Существующие на сегодняшний день лексико-семантические системы чешского и словацкого языков, представленные в толковых словарях этих языков, рассматриваются как результат исторического развития этих систем. Обращение именно к стилистически (в широком смысле этого слова) маркированной лексике двух близкородственных языков позволяет ярче отразить их развитие во времени, так как формирование или складывание самой этой стилистической расслоённости происходит в процессе исторического развития этих языков.
Развитие лексики, т.е. ее движение вперед во времени под воздействием изменений реальной действительности, человеческого мышления и сознания, а также языка в целом происходит таким образом, что какая-то часть словарного состава изменяется во времени медленнее, чем другая, т.е. какая-то часть словаря более стабильна по сравнению с другой, более изменчивой. Стабильность лексики во времени обеспечивается прежде всего основным словарным фондом (ОСФ) -наиболее древней по времени частью словаря, отражающей жизненно важные понятия человеческого бытия.
Более выразительное развитие лексики во времени идет по пути постоянного пополнения и расширения ее общего словарного состава, что происходит с развитием материальной действительности, познанием человеком окружающего мира и наименованиями самого языка, и ведет к появлению вариантов к наименованиям ОСФ, дающих человеку свободу выбора того или другого слова в той или иной ситуации, т.е. к стилистической дифференциации словаря.
С понятием выбора связано и само происхождение греко-латинского слова стиль, которое обычно связывают с обозначением "заостренного стержня из кости, металла или дерева, которым в древности и в средние века писали на восковых дощечках или на бересте" /БЭС 1991,2,415/, что не раскрывает, однако, сути самого понятия стиля. А между тем слово stilus в латинском языке означает "палочку с одним острым концом для письма по воску и с другим тупым для стирания написанного" /Д 954/. Таким образом, стиль по происхождению - это орудие письма, при помощи которого путем смазывания исходного осуществлялся выбор нужного языкового средства, подходящего варианта. Стилистическое расслоение словаря также в свою очередь изменчиво во времени, но наряду с этим - с познанием реального мира, с развитием понятий и более глубоким проникновением в духовную суть бытия - человек через стилистическую дифференциацию как бы находит в своем сознании все новые ниши для сохранения освоенных наименований. С течением времени ему становится нужным для разнообразных целей все большее число самых разных слов, особенно мастерам художественного слова, писателям и поэтам, о которых Бахтин писал, что "им нужен весь язык" /Бахтин 1975, 46/. Таким образом, словарный состав языка характеризуется одновременно и постоянством, и изменчивостью во времени, которые не "привязаны" к какой-то определенной группе слов, а, как и само время, пронизывает всю лексику. В данной работе исследуется стилистически маркированная лексика, способствующая поступательному развитию лексики современного чешского и словацкого языков в целом.
Объектом данного исследования выступают наименования, которые в словарях современного чешского и словацкого языков сегодня интерпретируются как чужие слова, т.е. заимствования, как диахронизмы или, наоборот, неологизмы, как книжные наименования или как экспрессивны, - т.е. слова, снабженные соот-
ветствующими пометами в современных лексикографических источниках чешского и словацкого языков, откуда и производился их выбор.
Предмет исследования составляют изменения лексико-семантических систем двух близкородственных языков в процессе их исторического рзвития.
Материалы исследования составляют слова, извлеченные из толковых, исторических, этимологических и других словарей чешского и словацкого языков в количестве около 5000 единиц для каждого из них.
Основной целью исследования является сравнение путей исторического развития лексических систем чешского и словацкого языков.
Указанной цели в работе подчинены следующие задачи:
выявить когнитивную сущность функционально-стилистического расслоения лексики как фактора, обеспечивающего ее стабильность и одновременно развитие на разных исторических этапах;
установить внутриязыковые причины лексико-семантических изменений словарного состава языка во времени;
показать сходства и различия в путях развития лексико-семантических систем чешского и словацкого языков;
определить особенности поступательного развития лексики чешского и словацкого языков под влиянием внешних факторов.
Для достижения поставленной цели и решения указанных задач в работе использовались традиционные методы лингвистического анализа слова: сопоставительный, сравнительно-исторический, описательный, контекстуальный, дистрибутивный, семантико-стилистический, метод компонентного анализа, а также новейшие методы когнитивного и концептуального анализа лексики.
Научная новизна исследования состоит в том, что в нем впервые:
осуществлено целостное описание словарного состава чешского и словацкого языков в сравнительно-историческом аспекте;
предложена когнитивная интерпретация принципов стилистической дифференциации лексики в ее традиционном лексикографическом отражении;
выявлена специфика архаичной лексики чешского и словацкого языков, определяемая разной степенью ее включенности в современные лексико-семантические системы этих языков;
подчеркнуты особенности эмоционально-экспрессивной лексики чешского и словацкого языков, связанные с некоторыми различиями материального, практического и духовного опыта носителей этих языков;
установлено, что в процессе пополнения изучаемого лексического состава новыми словами чешский и словацкий языки характеризуются неодинаковой степенью открытости иностранным словам и различиями в использовании ресурсов собственного языка.
Теоретическая значимость исследования состоит в том, что в нем осуществлен сопоставительно-исторический подход к описанию лексических систем двух близкородственных языков. Теоретический вклад в изучаемую проблематику заключается и в применении сочетания элементов системного лексико-семантического анализа с когнитивным. Предложена адекватная модель системного сопоставительного описания лексики, позволяющая вскрывать внутренние и внешние причины исторических изменений в семантике и формах слов.
Практическая значимость исследования. Материалы диссертации и ее выводы прежде всего могут быть использованы в вузовских теоретических курсах по общему и славянскому сравнительно-сопоставительному языкознанию, по исторической лексикологии, когнитивным аспектам современной лингвистики, семасиологии особенно чешского и словацкого языков. Помимо филологии, практические данные исследования могут оказаться полезными для других дисциплин, освещающих вопросы о роли языка в процессе познания, соотношения языка и внеязыковой действительности, языка и мышления, языка и культуры.
Апробация результатов исследования. Основные положения диссертации были представлены в докладах на XI Международном съезде славистов в Братиславе /1993/, на международных научных конференциях в Институте славяноведения и балканистики РАН /1993, 1994/, на международных научных конференциях в МГУ им. М.В.Ломоносова /1983, 1993/, на ежегодной Всероссийской научно-методической конференции преподавателей и аспирантов филологического факультета СПбГУ /1983, 1984, 1986, 1988, 1994, 1999, 2001/, на международной научной конференции "Славистические чтения памяти профессора П.А.Дмитриева и профессора Г.И.Сафронова" в СПбГУ /1999, 2000, 2001, 2002/. Материалы исследования нашли отражение в 50 публикациях общим объемом 40 п.л.
На защиту выносятся следующие положения:
В процессе исторического развития языка на фоне относительной стабильности основного словарного фонда в лексическом составе осуществляется функционально-стилистическая дифференциация словаря, которая должна быть осмыслена с современных научных позиций.
Поступательное развитие словаря во времени определяется изменениями
материальной действительности, эволюцией человеческого мышления и
сознания, формированием системы знаний человека о мире, становлением
самого языка и системы его лексико-семантических связей, а также уровнем национального самосознания носителей языка.
Заимствованная лексика, основу которой составляет когнитивная корреляция «свой - чужой», изменяется во времени в зависимости от условий исторического развития народов, характера и длительности контактов с другими народами, степени генетического родства заимствующего языка с языком, из которого заимствуются слова, а также в значительной мере от уровня национального самосознания носителей языка.
У диахронизмов, т.е. историзмов и частично архаизмов, обращает на себя внимание энциклопедический характер их значений, отражающий когнитивную природу слова как лексической единицы. Специфика архаичной лексики чешского и словацкого языков заключается в степени ее включенности в лексико-семантические системы современного чешского и словацкого языков.
Книжная лексика служит средством выражения духовного содержания, что связано главным образом с развитием литературного идиома языка. Отличия чешской книжной лексики от словацкой кроются преимущественно в специфике развития этого идиома в истории чешского и словацкого языков.
Развитие эмоционально-экспрессивного аспекта слова во времени идет в направлении от чувственного к интеллектуальному. Специфику эмоционально-экспрессивной лексики чешского и словацкого языков составляет соотношение в них этих двух форм познания.
Неологизмы наиболее ярко отражают поступательное развитие лексики
языка во времени, которое заключается в ее пополнении новыми словами.
При этом чешский и словацкий языки характеризуются неодинаковой
степенью открытости иностранным словам, а также использования собственных потенций слова и ресурсов своего языка.
# 8) Специфические условия развития современного чешского и словацкого
языков способствовали формированию более ярко выраженной полилексии словарного состава современного словацкого языка, по сравнению с лексикой чешского языка с ее довольно отчетливо проявляющейся полисемией.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух разделов «Заимствованная лексика» и «Стилистически маркированная лексика», которые Ф далее делятся на главы, отдельные из которых еще дополнительно подразделяются на параграфы. В конце работы приводится список использованной литературы, насчитывающий 260 научных источников, в том числе 185 на иностранных языках, и список источников языкового материала в количестве 20 наименований.
Исходные положения її культурно-исторические предпосылки в сопоставительном исследовании чешской и словацкой лексики
К концу XX в. ученые пришли к выводу о том, что язык — это
динамическая система, находящаяся в состоянии неустойчивого равновесия и
постоянного перехода от одного состояния устойчивости к другому (Базылев
1995: 38). В наибольшей степени это наблюдение относится к лексическому
уровню языка, т.е. к словарю.
Современный этап изучения языка вообще и его лексического строя в частности отмечен сменой научных приоритетов, проявляющейся в предпочтении тех или иных методов, отражающих роль человеческого фактора в формировании,
*
становлении и развитии словарного состава языка. Вместе с тем «лингвистика языка отнюдь не уходит в сферу периферии современного актуального поля языковедческих исследований» (Бондарко 1995: 69). Смена парадигм дает возможность выявить в форме и значении слова как элементах лексической системы языка, обеспечивающих коммуникацию, дополнительные свойства, связанные с их порождением в процессе речемыслительной деятельности человека, составляющей основу когнитивной парадигмы.
Как показывает практика исследования лексического материала с применением установок когнитивного анализа, при использовании последних в поле зрения исследователей, так же, как и раньше, попадают преимущественно отдельные слова или группы слов, объединенные сегодня общим концептом, который определяется как «дискретная, содержательная единица коллективного сознания, отражающая предмет реального или идеального мира и хранимая в национальной памяти носителей языка в вербально обозначенном виде» (Бабушкин 1998: 12). Представляется, однако, что возможно также сочетание элементов системного лексико-семантического анализа с когнитивным.
В последнее время наряду с денотативной лексикой довольно активно исследуется коннотативный словарь, содержательный план которого дополнительно осложнен разнообразными семантическими наращениями. Между тем внимания заслуживает также рассмотрение стилистически маркированной коннотативной лексики, значимость которой особенно ярко может проявиться на сравнительно-сопоставительном уровне, который представлен в данной работе.
Внутри каждой группы родственных по происхождению языков существуют отношения наибольшей близости между отдельными из них. В группе генетически родственных славянских языков такими отношениями связаны, например, русский, украинский и белорусский языки, входящие в восточнославянский языковой ареал, чешский и словацкий из западнославянского языкового союза или сербский и хорватский, сербский и македонский,
македонский и болгарский, относящиеся к южнославянской группе языков. В каждом отдельном случае близость этих языков между собой внутри общеславянского языкового сообщества сложилась исторически и носит совершенно уникальный, неповторимый, специфический характер, который еще недостаточно изучен. Наиболее эффективным методом сравнительно-сопоставительных исследований в области генетически родственных языков учеными признается «системно-структурный метод, требующий от исследователя учета не только всеобщей связи явлений, но и закономерных связей между частями отдельно взятого явления» (Широкова 1998: 14).
После распада Великоморавской империи в 906 г. Чехия на протяжении семи веков была свободным в политическом отношении государством, в состав которого почти все время входила и Моравия и которое имело все условия для полноценного и всестороннего развития разных сторон жизни своего населения, включая его язык и культуру. В этот период, относительно благоприятный для развития духовных ценностей, в том числе и языка, произошло формирование вокруг среднечешского диалекта с центром в Праге общенационального чешского языка с устойчивыми правилами письменной формы, узаконенными Кралицкой Библией (1593), что способствовало преодолению трудностей, возникших в последующий, менее благоприятный для развития чешского языка период в условиях политической несвободы (1621—1918). В отличие от чехов, словаки сразу после падения Великой Моравии на десять веков (906—1918) потеряли свою политическую самостоятельность и оказались в составе древнего государства Угры с господствующим в нем венгерским языком, что привело к более позднему оформлению современного словацкого литературного языка (1843) по сравнению с чешским.
Больше всего чешский и словацкий языки отличаются друг от друга фонетикой, с которой тесно связаны грамматика и словообразование. Древнейшие фонетические отличия между чешским и словацким языками обозначились еще в
недрах праславянского языкового единства (ср., например, рефлекс *dj: в чешском — z, в словацком — dz), распад которого привел к значительному увеличению числа расхождений между древнечешским и древнесловацким диалектами (ср., например, результаты изменений древних еров, ятя, юса малого, процесса стяжения звуков, смягчения согласных и др.). Интенсивность и характер формирования фонетических отличий между древнечешским и древнесловацким языками с конца XIII в. были обусловлены появлением письменности на чешском языке, который до конца XVI в. претерпел еще ряд существенных фонетических изменений (например, перегласовки 'а>е, 'u>i, отвердение согласных, изменение долгих гласных и др.), уже почти не затронувших словацкий язык. Таким образом, к периоду национального возрождения славянских народов Центральной Европы, начавшемуся с конца XVIII в., чешский и словацкий языки значительно отличались друг от друга по форме, в которой основоположник словацкого литературного языка Л.Штур видел проявление специфического национального духа словаков, но были чрезвычайно близки в лексическом отношении, особенно в сфере письменности, чему способствовало то обстоятельство, что с XV в. чешский язык репрезентировал письменный язык не только чехов, но и словаков (Pauliny 1958, 1971; Jedlicka 1974, 1987). Философия взаимодействия словацкого языка с чешским в историческом аспекте заключается в обогащении — в силу неблагоприятных для развития словацкого языка общественно-политических условий — словацкого культурного словаря за счет заимствований из чешского языка при всевозрастающем параллельно этому осознанию словаками отличия своего языка от чешского (Buzassyova 1998: 15—16). На истинность и актуальность этого процесса особенно ярко указывает период совместного проживания чехов и словаков в рамках одного государства (1918—1992), в процессе которого не сложилось по-настоящему равноправных условий для самореализации этих двух народов во всех сферах жизни, в том числе и в их
языках, что и привело к отделению чехов от словаков и к образованию двух независимых государств — Чехия и Словакия — в 1993 г.
Специфика близкородственных языков наиболее ярко проявляется в заимствованной и стилистически окрашенной лексике, чем и был обусловлен
выбор материала для статей данного сборника. / с (
г—— ' t * .
Воплощением чужого в языке выступают иноязычные слова. Основной причиной заимствования слов из других языков является потребность в наименовании новых реалий. При вхождении в систему нового языка иноязычное слово хоть и подвергается преимущественно фоно-морфологическим изменениям, однако не перестает быть не своим словом. В связи с этим в последнее время исследователи констатируют, что «можно говорить о некоей отмеченности, выделенности иноязычного слова не только в языке, но и в сознании говорящих» (Крысин 1996: 147). Чешский и словацкий языки в прошлом довольно активно заимствовали слова из различных языков, в том числе одинаковых, вследствие чего представляется интересным выяснить особенности восприятия ими латинизмов, германизмов и мадьяризмов, т. е. заимствований из языков, оставивших наиболее заметный след в их лексике на протяжении исторического периода развития двух близкородственных языков.
Лексика каждого языка изменяется во времени, т. е. одни слова устаревают и выходят из активного употребления, в то время как, с другой стороны, происходит постоянное пополнение словаря новыми словами. Наблюдения последних лет над архаизмами и неологизмами показывают, что процессы устаревания и обновления лексикона имеют причины экстра- и интралингвистического свойства (Ковалева 1995: 233) и что основу этих процессов составляет механизм взаимодействия когнитивных и прагматических факторов в развитии языка (Заботкина 1999: 4). Рассмотрение архаизмов и неологизмов чешского и словацкого языков в сравнительном аспекте интересно прежде всего в том плане, что сознание их носителей соотносится с разными по
длительности периодами существования письменной формы этих языков, что существенно прежде всего для архаизмов, а также с разными установками культурно-политического характера (например, есть пуризм или нет пуризма), играющих роль в процессах неологизации словаря.
Книжной лексике в последнее время уделяется значительно меньше внимания, чем раньше. А между тем в свете достижений когнитивной лингвистики представляется возможным глубже проникнуть в суть самой пометы «книжное», связав данную коннотацию с языковой картиной мира как системой средств «отображения познавательных и ценностных концептов» (Радбиль 1995: 434). Книжная лексика напрямую связана с развитием литературного языка, которое в исторических условиях Чехии и Словакии шло специфическим для каждого из двух народов путем, что проявилось в дополнительных стилистических наслоениях на книжные слова, наиболее отчетливо проступающих при их сравнении.
Антропометричность, языка и, в частности, его вербального инвентаря находит наиболее яркое отражение в экспрессивной лексике, связанной главным образом с выражением оценки: «только через оценку возможности языка становятся действительностью» (Бахтин 1993: 137). В данной работе с целью охвата более широкого материала рассматриваются преимущественно более структурно оформленные средства выражения экспрессии в чешском и словацком языках на фоне некоторых различий материального, практического и духовного опыта носителей этих языков, что позволяет представить общую картину познавательных и мыслительных процессов, «стоящих» за интенцией выражения экспрессивной оценки.
Сравнение материала толковых, переводных, исторических, синонимических и других словарей чешского и словацкого языков проводится по параметрам лингвокогнитивного анализа: происхождение, форма, значение и его составляющие, вторичная номинация, деривационные и парадигматические
отношения между словами в пределах лексико-семантической системы языка, дискурс, материальная действительность, фоновые знания, ассоциативные связи слов, концепт и его составляющие, общественное и индивидуальное сознание.
Германизмы
Для современных чешского и словацкого языков, как и других европейских, «иноязычные контакты были неотъемлемым ингредиентом их развития» (Ярцева 1986: 244). Самые тесные, наиболее длительные и многосторонние контакты у чехов и до известной степени у словаков в прошлом были с немцами.
В изучении германизмов чешскими и словацкими лингвистами в последнее время наметился определенный сдвиг по сравнению с недавним прошлым. Если раньше заимствования из немецкого языка рассматривались главным образом в рамках исследования литературных разновидностей чешского и словацкого языков (Havranek 1936; Nemec 1968; Hauser 1980; Filipec, Cermak 1985; Pauliny 1971; Krajcovic 1971; Blanar 1977; Dorul a 1977) или отдельных памятников письменности (Oberpfalcer 1934; Michalek 1970; Blanar, 1961; Habovstiakova 1968), то в последние годы, отмеченные небывалой доселе демократизацией языкового выражения, интерес к германизмам все более смещается в диалектную сферу чешского и словацкого языков (Janeckova 1995; Balhar 1994; Kloferova 1994; Papsonova 1990; Habovstiak 1988; Palkovic 1987). Как представляется, заслуживает внимания также рассмотрение отдельно выделенного пласта германизмов в этих двух близкородственных языках в сравнительном плане.
Самые тесные контакты у чехов и словаков с немцами устанавливаются уже на заре феодализма, когда правители этих народов в рамках государственной политики приглашали на свои пустующие земли немецких колонистов с целью закладки городов и развития ремесел (Tadra 1897; Varsik 1969). С этого времени, т. е. приблизительно с XII в., чехи и словаки жили бок о бок с носителями языка, существенно отличающегося от их собственного. Впоследствии, после поражения чехов в битве у Белой горы (1620), усилению немецкого влияния способствовало включение Чехии в границы Габсбургской империи, под чьим политическим господством очень долго в прошлом находилась и Венгрия, в состав которой до 1918 г. входила Словакия. На протяжении большей части письменной истории чехов и словаков немецкий язык был по существу вторым литературным языком после латыни у этих двух славянских народов (Havranek 1963; Blanar 1977).
Немецкий язык в прошлом оказал более или менее сильное воздействие на все славянские языки, вследствие чего в лексике славянских языков осело много немецких слов, из которых отдельные имеют в настоящее время хождение по всему славянскому миру. Такие германизмы, как, например, вал насыпь или цех производственное объединение , сегодня известны как восточным и западным, так и южным славянам. Чешский и словацкий языки в силу особой близости между собой, а также по причине наличия на протяжении длительного исторического периода непосредственных живых контактов с носителями немецкого языка, естественно, в своих словарях содержат больше подобных совпадений, наряду с отличиями, обусловленными несколько иными условиями заимствования.
В отдельных случаях этимонами полностью тождественных по форме и содержанию чешских и словацких германизмов служат доисторческие формы, как, например, герм. hetaz для современного чешского и словацкого слова saty одежда; платье (Ф: 4, 412). Разряд совершенно тождественных по внешней форме и лексическому значению чешских и словацких германизмов сравнительно невелик, но довольно разнообразен в отношении времени и пути их проникновения в эти языки, смысловой характеристики, а также особенностей употребления: ср., например, чеш./словац. biskup епископ , zula гранит , deka одеяло, покрывало , cvok придурок .
Таким образом, современный чешский и словацкий языки располагают определенным числом полностью тождественных по форме и семантике заимствований из немецкого языка, которое, по нашим наблюдениям, превышает количество подобных совпадений в других славянских языках. Вместе с тем число отличающихся германизмов в чешском и словацком языках значительно превосходит количество совпадений.
Чешский и словацкий языки заимствовали германизмы на протяжении ряда веков, в течение которых менялись фонетический строй, морфология, лексико-семантическая система, стилистические критерии как самого немецкого, так и чешского и словацкого языков. Все эти изменения нашли отражение в судьбе чешских и словацких германизмов. Больше всего различий между чешскими и словацкими германизмами заключено во внешней форме заимствованных из немецкого языка слов.
Причиной расхождений во внешнем облике чешских и словацких германизмов следует признать прежде всего неодинаковое слуховое восприятие предками современных чехов и словаков чуждых их уху звуков и звуковых сочетаний от представителей не одного и того же, а разных древних немецких говоров, и не в одно и то же время, а в разные временные отрезки развития как самого немецкого, так и чешского и словацкого языков (Nemec 1968; Kloferova 1994; Blanar 1977; Papsonova 1990). Примером различий во внешней форме чешских и словацких германизмов, восходящих к исходным диалектно-хронологическим отличиям немецкого языка, может служить чешское слово hrabe и его словацкий эквивалент grof. В.Махек считает, что чеш. hrabe произошло от др.-нем. graveo, в то время как словац. grof восходит к ср.-в.-нем. gravo (М: 182).
В чешских и словацких германизмах находят отражение древнейшие фонетические славяно-германские корреляции, связанные с формированием звуковых систем чешского и словацкого языков. Много колебаний наблюдается при передаче, например, древних немецких консонантов b — р — v — f, которые в древнечешском и древнесловацком языках подвергались изменениям. В одних случаях чешский и словацкий языки на один и тот же немецкий звук реагировали одинаково, например чеш. fald / словац. fald, falda загиб на ткани, фалда , восходящие к ср.-в.-нем. valde(M: 139), в других — по-разному, например, ср.-в.-нем. varwe инициировало в чешском и словацком языках соответствие чеш. barva / словац. farba цвет (М: 47), а нем. buchse послужило этимоном для словац. buksa/чеш. piksle жестяная коробка .
Словообразовательные архаизмы
В противоположность фонетической системе, словообразовательная структура чешского (Dokulil 1962, 1967) и словацкого (Horecky 1971) языков характеризуется более значительным сходством, что проявляется и на диахроническом уровне чешской и словацкой лексики. Словообразовательные архаизмы чешского и словацкого языков в некоторых случаях обнаруживают почти полное лексическое тождество. Это относится, например, к отдельным чешским и словацким архаичным существительным с суффиксом -Ьа {арх. чеш./словац. krytba крыша ), -пік (арх. чеш./словац. zeleznik железнодорожник ), -ota (арх. чеш./словац. bystrota быстрота ), к прилагательным с приставкой bez-(арх. чеш./словац. bezzistny бескорыстный ) или с суффиксом -пу (арх. чеш. bezny / словац. bezny мимолетный ), а также к некоторым архаичным глаголам (арх. чеш. bytovat / словац. bytovaf жить ). На большую близость словообразовательных систем чешского и словацкого языков указывает и тот факт, что нередко на смену сходным архаизмам приходят в этих языках также и сходные современные формы, что относится преимущественно к литературной лексике: арх. чеш. ctnota / словац. ctnota, cnota — акт. чеш. ctnost/ словац. cnosf добродетель ; арх. чеш. klevetaf / словац. klevetar — акт. чеш. klebetnik / словац. klevetnik клеветник ; арх. чеш./словац. zivok — акт. чеш. zivocich / словац. zivocich животное ; арх. чеш./словац. bezkonecny — акт. чеш./словац. nekonecny бесконечный ; арх. чеш./словац. celkovity—акт. чеш./словац. celkovy общий .
Однако почти абсолютное тождество отдельных не только словообразовательных архаизмов, но и их современных коррелятов отнюдь не означает, что подобное тождество распространяется на все случаи употребления слов с данными словообразовательными формантами в прошлом, равно как не означает и того, что сами эти форманты ушли в прошлое. В общей своей массе словообразовательные архаизмы чешского и словацкого языков довольно редко совпадают полностью.
Среди словообразовательных архаизмов в каждом языке встречаются как корневые устаревшие формы, так и производные.
Безафиксные архаизмы в каждом языке в количественном отношении значительно уступают аффиксным. Такие близкородственные языки, как чешский и словацкий, располагают тем не менее отдельными общими формами также и среди корневых архаизмов, особенно в области терминологической лексики: акт. чеш. ofizka / словац. oriezka обрез книги —арх. чеш. fez / словац. rez; акт. чеш. pokarani / словац. pokarhanie наказание, кара —арх. чеш./словац. kara.
В большинстве случаев корневые архаизмы индивидуальны для каждого языка в отдельности. В числе индивидуальных устаревших корневых архаизмов в чешском языке заметны глаголы, а в словацком языке — существительные. Совершенно исчезли из словацкого языка, например, глагольные формы, соответствующие чешским архаизмам типа bohatet богатеть {акт. чеш. bohatnout, obohacovat se / словац. bohatnuf, obohacovaf sa), clanet заслонять (акт. чеш. zaclanet / словац. zaclanaf). Чешский язык, в свою очередь, утратил некоторые древние именные формы, корреляты которых еще не совсем забыты в словацком языке, например словац. арх. byt, акт. bytie / чеш. акт. byti житье ; словац. арх. ziadza, акт. ziadostivosf / чеш. акт. zadost, zadostivost жажда . Большинство же безаффиксных слов, архаичных для одного языка, в другом близкородственном языке не исчезло, а продолжает существовать с иными стилистическими и диалектными ограничениями. Архаизму чеш. brn кольчуга, военные доспехи (акт. brneni), например, в современном словацком языке соответствует поэтизм broii (нейтр. brnenie); устаревшее словац. leb череп (акт. lebka) интерпретируется как книжное в современном чешском (нейтр. lebka); форма, соответствующая архаизму чеш. brist брести (акт. brodit se), в настоящее время встречается в словацких диалектах как bfsf (нейтр. brodif sa).
В отдельных случаях словообразовательные архаизмы чешского и словацкого языков корреспондируют между собой как корневое, производящее слово в одном языке и производное от того же корня — в другом. Для современного словацкого языка, например, архаичным является слово zen, вытесненное в настоящее время словом zatva, в то время как в чешском архаизировались производные от той же самой древнейшей основы — zenni, zenny относящийся к жатве , уступившие в современном чешском языке форме znovy, более приближенной к исходному слову zne.
Нередко среди чешских и словацких устаревших производных образований выступают слова, совпадающие по корню, но отличающиеся словообразовательными формантами, например чеш. арх. cizinsky / акт. cizi, cizozemsky чужой ; арх. cizinstvi / акт. cizi raz чуждость ; арх. cizinstvo, собир. I акт. cizinci, cizozemci иностранцы ; словац. арх. cudzak / акт. cudzinec иностранец ; арх. охі&пші акт. cudzota чуждость .
Но в подавляющем большинстве случаев устаревшие по форме слова представляют собой специфические производные лексемы, не имеющие соответствий на диахроническом словообразовательном уровне другого языка.
В процессе развития языка слова меняют свою форму в зависимости от развития реального мира, человеческого сознания, изменения основ и эволюции словообразовательных средств. При этом все отмеченные факторы выступают не изолированно, а проявляются в комплексе.
Связь формы слова с изменяющейся действительностью можно видеть в том, что под влиянием, например, всеобщего процесса отделения производства продукции от ее реализации, сбыта, активно протекающего в средневековый период, чешское слово kniharna, которое первоначально обозначало мастерскую по изготовлению книг, уступило в современном языке наименованию knihovna библиотека . В современном словацком языке отсутствует архаизм kniharen, который бы соответствовал чешскому архаизму kniharna. В период образования словацкого литературного языка в середине XIX в. словаки заимствовали у чехов уже новую форму наименования для библиотеки в современном понимании — knihovna. С завоеванием словацким литературным языком все более устойчивых позиций преимущественно уже в XX в. (Bosak 1988: 113—119) происходит вытеснение заимствованного из чешского языка слова knihovna более типичным словацким образованием kniznica (как trznica, radnica, vratnica). Таким образом, в настоящее время чешскому архаизму kniharna в словацком языке соответствует архаизм knihovna, который по форме в чешском языке соответствует не архаизму, а, наоборот, самому что ни на есть современному обозначению библиотеки — чеш. акт. knihovna. Следовательно, импульсом к архаизации как чешского наименования kniharna, так и словацкого knihovna послужила внеязыковая действительность, только в чешском языке это произошло под воздействием главным образом особенностей средневекового производства, а в словацком также и под влиянием, вероятно, заимствования из чешского.
О взаимодействии чешского и словацкого языков в период образования словацкого литературного языка (на материале частной переписки)
40-е годы XIX в, являются ключевым периодом в истории словацкого народа вообще и в истории литературного словацкого языка в частности (Pauliny 1971, 1983; Смирнов 1978). Большое значение для изучения вопросов, связанных с формированием и возникновением письменной формы национального языка, имеет частная переписка людей, взявших на себя из чувства беспредельной любви к своему народу и отечеству труд по созданию самостоятельного словацкого литературного языка. Поэтому важность издания эпистолярного наследия прямых участников эпохального события — провозглашения словацкого литературного языка, — периодически осуществляемого в последнее время «Матицей словацкой», трудно переоценить.
Чешский язык словаки начали использовать в качестве своего письменного языка с конца XIV в. (Pauliny 1958: 40). Начав свое служение словакам главным образом в административно-правовой сфере (Nemec, Michalek 1982: 5—13; Kuchar 1993), в XVI в., после победы Реформации, чешский язык образца Кралицкой Библии был принят словацкими евангелистами в качестве богослужебного (DoruFa 1967: 23—35). В 40-е годы XIX в. традиции высокоразвитого чешского языка, заложенные в период золотого века чешской истории — 1500—1620 гг., т. е. в эпоху гуманизма и деятельности Чешских братьев, в Словакии были даже сильнее, чем в самой Чехии (Michalek 1975: 38). Чешский язык со слегка приближенной к словацкому фонетикой, грамматикой и лексикой преподавался в словацких церковных народных школах (Uhlar 1988: 295). На чешском языке в первой половине XIX в. писали выдающиеся деятели словацкой культуры — Я.Коллар, П.Й.Шафарик, А.Сладкович, Й.М.Гурбан, Л.Штур и др.
Вместе с тем с самого начала функционирования чешского язы- ка в качестве письменного у словаков наряду с употреблением чешского языка в более или менее чистом виде наблюдается процесс постепенной его словакизации (Dorul a 1977: 42—43), в результате чего в XVI—XVIII вв. в Словакии складываются культурные, т. е. письменные, формы трех основных словацких диалектов — западнословацкого, среднесловацкого и восточнословацкого (Kotulic 1982: 93—118). Один из этих диалектов, а именно западнословацкий, впервые в словацкой истории кодифицировал и возвел в ранг литературного языка в 80-е годы XVIII в. словацкий католический священник А.Бернолак (Habovstiakova 1968). Однако главным образом под воздействием неблагоприятной политической обстановки в Словакии в конце XVIII в., связанной с началом процесса тотальной мадьяризации, центр общественно-политической жизни к середине XIX в. постепенно перемещается в среднюю Словакию, и первый словацкий литературный язык Бернолака на базе западнословацкого диалекта постепенно сдает свои позиции в пользу все более активизирующегося среднесловацкого диалекта, который Л.Штур и провозгласил литературным словацким языком (Pauliny 1971: 104—126).
Самым ярким и значительным событием в истории словацкого народа в 40-е годы стало официальное провозглашение Л.Штуром и его соратниками в августе 1844 г. в городе Липтовский Микулаш словацкого литературного языка (Blanar 1956: 146—168), что означало разрыв с близкородственным чешским языком, традиционным языком словацкой письменности.
Борьба словаков за свой национальный язык не нашла отклика среди деятелей чешской культуры первой половины XIX в. И.Юнгман признавал право словаков на свою собственную литературу, но, подобно Я.Коллару, П.Й.Шафарику и другим, требовал единого, т. е. чешского, языка для чехов и словаков. Ф.Палацкий же был еще более критичным к попыткам словаков культивировать какой-либо свой диалект и выступал за единый чешский язык вообще для всех австро-венгерских славян (Prazak 1974: 213—221).
Среди людей, беззаветно преданных делу подъема национального самосознания словацкого народа и его культурного просвещения, был Янко Францисци-Римавски (1822—1905) — один из активнейших деятелей на словацкой культурной ниве, чье стихотворение «Моим сверстникам на память», написанное в начале 1844 г., первым возвестило миру о рождении еще одного европейского культурного феномена — современного словацкого литературного языка. Письма Янка Францисци, написанные им друзьям и сподвижникам в 40-е годы XIX в., дают яркое представление о состоянии словацкого языка в это решающее для его судьбы десятилетие (Listy 1990). Анализируемое издание писем поэта, публициста, педагога, политика, экономиста, общественного и административного деятеля Я. Францисци чрезвычайно интересно, в частности, тем, что он их писал на чешском и словацком языках. Так, его письмо ближайшему другу и соратнику А. Г. Шкультеты от 19 октября 1842 г. написано еще на чешском языке (Pfedrahy pfiteli!..), а следующее письмо ему же, датированное 26 февраля 1843 г., — уже на словацком (Predrahy HorislaveL). В целом же на чешском языке в данном издании представлены первые 15 писем, а последующие 72 написаны на словацком. В своем первом словацком письме другу-словаку А. Г. Шкультеты, который также был против отказа от чешского языка, Я. Францисци пишет: «Можно принять любой язык. Вы мне скажете, что чешский язык нам ближе всего. Это правда, но это все-таки не наш язык, он нам чужд, он не плод нашего духа и, стало быть, не тот избранник, что послужит делу развития нашего духа» (Listy 1990: 41).
Чешский язык, на котором написана часть писем Я. Францисци, относящихся к началу 40-х годов XIX в., содержит ряд расхождений с родным языком самого автора писем, а также со спецификой эпистолярного стиля. Я. Францисци родился в местечке Гнушть Малогонтской области среднесловацкого края. Словакизмы, встречающиеся в чешских текстах его писем, представляют собой отличительные от чешского языка знаки разных языковых уровней. Больше всего в чешском языке Я. Францисци встречается графических словакизмов, отражающих специфику словацких долгот (nevratim se, vsem znamym), словацких рефлексов b и е (skrze neho, v ustave, v urade), отсутствие r (krivda, obdarovat, но ср. darem dati, v dobrem poradku) и др. Отличительные от чешского особенности грамматического строя словацкого языка проявляются главным образом в специфических окончаниях изменяемых частей речи (tym, cim byl; s kym se spletem, jeste neznam), в употреблении полной формы страдательного причастия в предикативной функции, вместо краткой, как в чешском языке (je odhodlany jiti), и т. д. Однако наиболее яркие вкрапления словацкого языка в чешский представлены в письмах Я.Францисци лексическими словакизмами, которых в целом довольно много (jizba, gazdina, chyr, rozchyfit, pobudnuti, cloveckost, hlavaty, pochlapit se, popozerat, porozpravat, rokovat, zabavat se, nanejvys, naskrze и др.). Судьба лексических словакизмов, использованных Я.Францисци в его письмах на чешском языке, была различной. Большинство из них вошло в лексику современного общеупотребительного словацкого языка, но некоторые их них оказались более тесно связанными и с чешским языком. В одном из писем Я.Францисци читаем: «Dnes ocekavame profesora Sreznevskeho z Vidne az 14 dni se zde baviti majiciho» (Lisfy 1990: 5). Засвидетельствовано и еще несколько чешских контекстов с употреблением глагола baviti se находиться, пребывать, проводить время где-либо , который Юнгман в своем словаре охарактеризовал как словакизм или полонизм и который впоследствии распространился и в чешском языке.
Чешская и словацкая литература древнего периода
Книжные слова — это единицы преимущественно письменной речи, которые носителями языка в определенный период времени ощущаются как стилистически более высокие по сравнению с общеупотребительными наименованиями. Выражение высокости, возвышенности чувств неотделимо от выражения оценки, выбор которой субъектом «связан с определенной шкалой ценностей, принятой в данном обществе, и часто зависит от менталитета нации и отдельного человека» (Миронова 1995: 344).
Письменная форма речи объединяет книжные слова с другими ее разновидностями, составляющими, например, научный, официально-административный, газетно-публицистический, поэтический и другие литературные стили. Однако все эти идиомы в словарях общенационального языка имеют свои специфические пометы — хим., адм., капц., публ., поэт, и др. Слова же, снабжаемые пометой книжное, преимущественно относятся к области словесного художественного творчества, к искусству слова, восходящему к риторике и красноречию, имеющему первоначально дело с общими, т. е. как со стиховыми, так и прозаическими формами построения художественных произведений (Виноградов 1980: 101). Основная интенция книжных слов кроется в том, чтобы средствами языка поразить, удивить, чтобы что-то внушить, в чем-то убедить или вызвать восторг, грусть, умиление, слезы и т. д., что достигается наряду с иными средствами также семантической нюансировкой смыслов, не имеющих своих знаков в речи (Ларин 1974: 36), или созданием подтекста как скрытого личностного смысла (Голякова 1999: 25). Главным признаком художественности, закрепленной за книжным словом, является его «необычность, обособленность, точнее — приподнятость над речью, служащей для повседневного общения» (Лилич 1982: 76).
Характеризуя то или другое слово как книжное, лексикограф, как правило, опирается на свое языковое чутье, соотнесенное с его временем, а также на примеры употребления слова в художественной литературе, представляющей собой «массив образцовых текстов, отработанного до совершенства письма», сложившегося у каждого народа с того времени, когда оно еще служило «священным языком для избранных» (Колесов 1999: 21).
Книжные слова как артефакты словесного искусства отражают вечное стремление человека к красоте, к прекрасному. Они поэтизируют действительность, воспевают ее. Воспеть — это значит возвеличить, облагородить, усилить достоинства, выразить любовь, восхищение, воздать хвалу и т. д. Назвать по-русски, по-чешски или по-словацки, например, Бетховена титаном музыки (чеш. titan / словац. titan) — это значит выразить восхищение этим человеком, силой его духа и таланта, закрепленном в этом книжном слове, проникшем в сознание русского, чеха и словака из литературы. Человек в лице писателя или поэта воспевает весь мир. Среди книжных наименований выступают слова почти всех частей речи, из которых подавляющее большинство составляют наиболее знаменательные — существительные, глаголы и прилагательные, например чеш./словац. otcina родина , tklivy трогательный , чеш. tonout / словац. tonuf утопать . Кроме того, книжная лексика охватывает самые разнообразные лексико-грамматические разряды слов, так как человеку свойственно воспевать человека (чеш./словац. bard певец ), предметы (чеш. kalich / словац. casa), движение (чеш. beh, tok I словац. beh, tok), место (чеш./словац. komnata), время (чеш. kuropeni рассвет ), качество (чеш. bezkrevny / словац. bezkrvny), состояние (чеш. tesit se пребывать где-л. , словац. roznif sa отличаться ), действие (чеш. rozmetat рассеять , словац. rozputaf начать ) и т. д.
Книжные слова выступают основным средством выражения эстетического впечатления от объекта материальной действительности (Mistrik 1983: 20). В подавляющем большинстве случаев книжные слова характеризуют положительные объекты, т. е. нейтральные в отношении признаков «добро—зло», «хороший—плохой», например чеш. tvaf / словац. tvar суть; картина , chopit/chopif взять, схватить , belostny/belostny характеризующийся белизной . Вместе с тем некоторые возвышенные наименования соотносятся с отрицательными явлениями и понятиями, например чеш. temno / словац. tma. Возвеличение слова, обозначающего зло, идет от образа, который создает мастер слова, как это сделал, например, чешский писатель А.Ирасек своим знаменитым романом «Тьма» («Temno»), в котором получила отражение ситуация — быт, жизнь, нравы и т. д. — средневековья.
Книжные слова в значительной степени отмечены печатью времени, что сближает их с архаизмами и историзмами. В отличие, однако, от последних, которые, как правило, обозначают реалии прошлого, книжные слова отражают поэтизацию прошлого, свойственную человеку, которому всегда кажется, что раньше было лучше, в результате чего признак собственно прошлого в сознании человека постепенно утрачивает связь с определенным отрезком времени и перетекает в поэтическую вечность, сливаясь с высокостью, как бы в подтверждение мысли о том, что все высокое вечно. «Патетическое слово и его образность, — пишет М.М.Бахтин, — родились и сформировались в далевбм (от слова даль) образе и органически связаны с ценностно-иерархической категорией прошлого» (Бахтин 1975: 207). Временная константа вплетена в плоть (форма) и кровь (содержание) всей книжной лексики. Связь возвышенного с прошлым может находить эксплицитное выражение на лексическом уровне, когда высокостью окрашиваются слова из древнего словаря, например чеш. ded, kmet I словац. ded, kmef старец , rytif/rytier благородный человек , roucho/rucho праздничный наряд . Однако чаще всего эта связь проявляется в фонетико-морфологических фрагментах структуры книжных слов, например чеш. bfime / словац. brema бремя , чеш. bydlo житье , byli сорняки, былье , словац. obecaf посвящать .
