Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Общие теоретические положения исследования 9
1.1. Теория языковой ситуации применительно к исследованию разговорной речи 9
1.1.1. Развитие теории языковой ситуации 10
1.1.2. Теория языковых контактов и языковой аккомодации 19
1.1.3. Концепция ситуационной модификации базовой подсистемы говорящего 25
1.2. Языковое обеспечение повседневного городского общения в различных типах языковой ситуации 28
1.2.1. Языковое обеспечение повседневного городского общения в русской языковой ситуации 28
1.2.2. Языковое обеспечение повседневного городского общения в чешской языковой ситуации 32
1.3. Языковая ситуация в Словении 35
1.3.1. Общая специфика словенской языковой ситуации 35
1.3.2. Характер литературной нормы и ее отношение к нелитературным разновидностям 37
1.3.3. Языковое обеспечение сферы повседневного общения в рамках словенской языковой ситуации 41
1.3.4. Словенские наддиалектные разговорные формации и их интерпретация: прескриптивный и дескриптивный подход 42
Глава 2. Субстанциальные (системно-структурные) особенности люблянского городского койне 50
2.1. Субстанциальные особенности люблянского койне в словенистике 50
2.2. Субстанциальные особенности современного койне Любляны 52
1. Фонетические собенности люблянского койне 54
1.1. Система вокализма 54
1.2. Система консонантизма 64
1.3. Характер и типы акцентуации 69
1.4. Гиперкоррекция 72
2. Морфологические особенности люблинского койне 74
1. Фонетически мотивированные морфологические особенности 74
1.1. Редукция именных форм 74
1.1.1. Редукции в склонении имени существительного 74
1.1.2. Редукция в склонении именных согласовательных форм 75
1.1.3. Редукция неизменяемых форм 75
1.1.4. Маскулинизация форм среднего рода 76
1.2. Редукция глагольных форм 78
2. Собственно морфологические особенности 83
2.1. Категория двойственного числа 83
2.2. Категория определенности/неопределенности 84
2.3. Морфологические особенности именного склонения 92
2.4. Морфологические особенности глагольного формообразования 96
3. Лексические особенности люблинского койне 102
3.1. Коллоквиализмы словенского происхождения 102
3.2. Коллоквиальные заимствования в речи Любляны 106
3.2.1. Заимствованные коллоквиальные экспрессемы 108
3.2.2. Коллоквиальные заимствования в тематических группах предметной лексики (германизмы) 108
3.2.3. Коллоквиальные заимствования в функции номинации действия 114
3.2.4. Коллоквиальные заимствования с затрудненной морфологической адаптацией 117
3.2.5. Сербизмы как коллоквиальные заимствования 117
3.3. Социолектная лексика (американизмы) 117
4. Синтаксические особенности люблинского койне 126
4.1. Проявление тенденции к аналитизму 126
4.2. Особенности союзных средств 129
4.3. Порядок слов и взаиморасположение сегментов высказывания 132
4.4. Примеры специфического порядка слов 135
2.3. Субстанциальные особенности городского койне: выводы 139
Глава 3. Языковая ситуация в Любляне 142
3.1. Специфика люблянской языковой ситуации
3.1.4. Исторический фон формирования языковой ситуации 142
3.1.2. Современное состояние языковой ситуации в столице 145
3.2. Генетическая природа люблянского койне: основные явления, место среди иных разговорных формаций, субстанциальные варианты 147
3.2.1. Генетическая природа люблянского городского койне 147
3.2.2. Койне Любляны и иные разговорные формации Центральной Словении 152
3.2.3. Субстанциальные варианты современного городского койне 158
3.2.4. Выводы 164
3.3. Коммуникативно-ситуационная модификация люблянского городского койне 165
3.3.1. Выводы 177
3.4. Социолингвистический аспект: люблянцы и нелюблянцы о языковой ситуации в городе 178
3.4.1. Выводы 191
Заключение 193
Литература 195
- Языковое обеспечение повседневного городского общения в русской языковой ситуации
- Словенские наддиалектные разговорные формации и их интерпретация: прескриптивный и дескриптивный подход
- Коллоквиальные заимствования в тематических группах предметной лексики (германизмы)
- Койне Любляны и иные разговорные формации Центральной Словении
Введение к работе
Настоящая работа посвящена исследованию языковой ситуации в столице Словении Любляне и представлению языковых особенностей некодифицировашюй городской речи, обеспечивающей повседневное общение жителей словенской столицы.
Наш интерес к данной проблематике объясняется динамикой развития современной языковой ситуации, особенной заметной в славянских странах. Стремительно меняющаяся картина речевого поведения общества, с одной стороны, отражает очевидную политическую, социальную, экономическую и культурную перестройку последнего времени, с другой стороны - живые языковые процессы.
Указанные изменения наблюдаются как в отдельных разновидностях языка, так и в функциональном соотношении между этими разновидностями, т.е. в развитии языковой ситуации в целом.
Актуальность предлагаемой темы связана с тем, что в последнее время объектом повышенного интереса исследователей, в рамках смены научной парадигмы, оказались не внутрисистемные языковые закономерности, а речевое поведение общества, живые процессы современной языковой ситуации. Предлагаемое исследование уточняет специфику словенской языковой ситуации на контрастном фоне языковой ситуации в некоторых других славянских странах; привлекается новый языковой материал, который не .являлся предметом специального рассмотрения в рамках российской словенистики и весьма скупо освещен в работах словенских ученых. В работе представлены функциональные и социолингвистические аспекты существования конкретной нелитературной разговорной формации, люблянского городского койне, не отраженные в научной литературе. Наконец, актуальность предлагаемой работы обусловлена тем, что языковая ситуация в Словении и в ее столице в течение последнего десятилетия претерпела существенные изменения, которые требуют своего научного осмысления.
В последнее десятилетие в связи с образованием независимого государства (1991), накануне вступления в Евросоюз (май 2004) словенское общество переживает эволюцию не только политических, экономических, но и ценностных ориентиров, что в свою
очередь влияет на изменение языковых вкусов. Тенденция к демократизации общественной жизни проявляет себя, в частности, в возросшей престижности естественной разговорной речи, создающей ощущение большей непринужденности и коммуникативной комфортности. В связи с этим мы отмечаем расширенное использование нелитературных разговорных формаций как в ситуации повседневного, так и в ситуации неофициального публичного общения.
Новые политические и экономические условия, в которых оказалась Словения в связи с вхождением в Евросоюз, неоднозначно оцениваются в словснистичсских кругах. Опасения связаны прежде всего с заметной активизацией английского языка, усиливающего свои позиции в среде молодежи, нового образованного поколения. Язык глобализации рассматривается многими как опасный конкурент литературному языку, норма которого заметна удалена от естественно сложившегося речевого узуса во всех словенских регионах, требует от говорящего определенных речевых усилий и не создает желаемой степени «коммуникативной комфортности», предполагаемой, в частности, для неофициального общения. В связи с этим актуализируется задача пересмотра прежней императивно-пуристической языковой политики в сторону большей толерантности по отношению к нелитературным разговорным формациям, обеспечивающим в условиях словенской языковой ситуации сферу неофициального общения. В данных условиях интерес к подобным разновидностям, к числу которых, безусловно, относится и городское койне, представляется еще более оправданным.
Паш интерес к теме языка города обусловлен еще и тем, что в Словении в настоящее время интенсивно протекает процесс урбанизации, особенно заметный в столице и прилегающих к ней регионах. В течение последнего десятилетия прирост населения Любляны и области, согласно данным переписи населения (от 31.3.2002), составил от 20 до 40%. Одновременно отмечается усиленная централизация общественной, политической, экономической, научной, образовательной, культурной жизни, что провоцирует ответные центробежные настроения в периферийных районах. Любляна оказалась в центре всех указанных выше процессов (демократизации, урбанизации, централизации и глобализации), которые создают предпосылки для заметного изменения языковой ситуации в столице.
Объектом исследования явились характерные языковые признаки исследуемого идиома, перечень которых, предложенный в научной словенистике, был уточнен и скорректирован автором на основании собственного анализа речи любляпских информантов. Проявление специфически люблянских и более общих (центральнословенских и литературно-разговорных) языковых особенностей в речи люблянцев в существенной степени зависимости от коммуникативной ситуации.
Целью работы является представление комплексной характеристики городского койне современной Любляны путем привлечения и анализа разных аспектов существования и функционирования изучаемого идиома: нас интересует определение степени языковой обособленности конкретной нелитературной разговорной формации люблянского койпе, уточнение его генетической природы, представление общей картины речевого поведения коренных жителей словенской столицы в рамках нерегулируемой (или нерегламентированпой) коммуникации. Таким образом, общая цель диссертации предполагает решение следующих конкретных задач:
определение специфики общесловенской и люблянской языковой ситуации;
выявление и описание языковых особенностей современной разговорной речи коренных жителей - люблянцев на различных ярусах языковой системы (субстанциальные отличия);
освещение важнейших аспектов формирования койне и установление состава особенностей, отличающих столичное койне от окружающих диалектов, переходного говора, регионального интердиалекта и от литературного языка (генетический аспект);
анализ функционирования изучаемой формации в различных ситуациях общения, предполагающий выделение «примарных» языковых признаков койне, присутствие которых в речи варьируется в зависимости от ситуации общения и от языковой компетенции говорящего (коммуникативный аспект);
представление социолингвистических параметров функционирования люблянского койне на основании данных анкетирования словенских респондентов (социолингвистический аспект).
В качестве материала исследования использовался корпус устных текстов, презентирующих разговорную речь жителей словенской столицы. С целью создания подобного корпуса мы провели аудиозапись речи коренных люблянцев разного возраста и рода деятельности в условиях нерегулируемого (неформального) общения частного и публичного характера. Собранный материал в итоге составил 26 аудиодисков (по 80 мин. звучания каждый). В общей сложности мы зафиксировали речь 30 люблянцев.
Для освещения социолингвистического аспекта функционирования люблянской разговорной речи в рамках исследования было предпринято анкетирование, в котором наряду с люблянцами приняли участие также жители других словенских регионов, проходящие обучение в столице (студенты 1-3 курсов Люблянского университета, 100 человек).
К числу использованных методов исследования следует отнести, во-первых, общелингвистические методы анализа материала: описание и сопоставление особенностей языковых формаций разного уровня, взаимодействующих в пределах люблянского региона. В результате был выявлен состав «критических» различий, обнаружены примеры интерференции, что позволило установить направление взаимодействия разных идиомов. Уточнить зависимость конкретных диалектных явлений от социальных и территориальных характеристик наших информантов нам также позволил метод выборочного сравнения. В целом технология, которую мы использовали, соответствует устоявшейся технологии социолингвистических / диалектологических исследований. В начале выявляется состав важнейших признаков, на основании которых определяется статус идиома, после этого проходит аудиозапись выборочных носителей, анализ которой подтверждает или не подтверждает наличие искомых признаков, устанавливает частотность, регулярность, взаимообусловленность их проявления. Далее следует сравнение результатов анализа речи информантов разного возраста, социального статуса, рода деятельности в пределах исследуемого круга носителей. В социолингвистической части работы использовались соответствующие методы отбора информантов (стратифицированная случайная выборка) и сбора информации (наблюдение, устное интервью, анкетирование). Результаты анкетирования
были подвергнуты статистической обработке и представлены в виде диаграмм в Приложении.
Научная новизна исследования заключается в том, что впервые в российской словенистике привлекается материал нелитературного словенского идиома, городского койне Любляны, с целью выявления его языковых особенностей, их дальнейшей систематизации и интерпретации. Представлены важнейшие аспекты формирования койне на фоне смежных разговорных формаций, что ранее не предпринималось. На основании новых языковых данных уточняется теоретическая концепция ситуационной модификации первичной языковой подсистемы, которая интерпретирует взаимодействие исследуемого идиома с другими формами существования национального языка в различных коммуникативных ситуациях. Предлагается подробная характеристика социолингвистических аспектов функционирования изучаемой формации на основании собранных исследователем сведений.
Языковое обеспечение повседневного городского общения в русской языковой ситуации
Мнения о статусе городского обиходно-разговорного языка можно охарактеризовать следующим образом. Е.Л. Земская, Е.П. Ширяев, J1.A. Капанадзе, MB. Китайгородская, входящие в коллектив авторов серии монографий, посвященных русской разговорной речи [Земская 1981, Земская 1988а], считают, что сферу непринужденного, повседневного общения в языковом континууме русского города обслуживают главным образом две языковые разновидности: разговорная речь, входящая в состав русского литературного языка, просторечие, понимаемое как «речь городского населения, не вполне владеющего литературной нормой». Применение той или другой разновидности зависит от того, владеет ли говорящий нормами литературного языка (является пассивным или активным пользователем ЛН).
Исследователи (Земская, Крысин) используют следующие критерии для определения круга носителей современного русского ЛЯ: 1) русский язык является для них родным; 2) они родились и/или длительное время живут в городе; 3) они имеют высшее или среднее образование, полученное в учебных заведенях с преподаванием всех предметов на русском языке [Крысий 1989, с.ЗЗ, 2001]. При этом ученые подчеркивают, что владеют они ЛЯ по-разному и мера приближения их речи к идеально литературной весьма различна.
Согласно доминирующей концепции, разговорная речь (далее по тексту - РР) не является самостоятельной формацией. В трихотомической модели русского национального языка она представлена не в виде отдельной страты, а включена в ЛЯ. Связано это в тем, что субстанциальные различия между русской разговорной речью и литературным языком не так ярко выражены, как, например, в чешской или словенской языковой ситуации. Основные расхождения обусловлены устной формой существования русской разговорной речи, которая влияет главным образом на специфический разговорный синтаксис16, в то время как степень и устойчивость субстанциальных различий на фонетическом, морфологическом уровнях между РР и ЛЯ оспаривается исследователями. Поэтому основным предметом дискуссии в изученных нами трудах является определение статуса РР в системе ЛЯ.
Наибольшее распространение получила точка зрения, согласно которой РР квалифицируется как разновидность ЛЯ (Земская, Крысин): «РР и кодифицированный ЛЯ представляют собой две разновидности русского ЛЯ, реализация которых определяется экстралингвистическими условиями» [Земская, Китайгородская, Ширяев 1981, 70]. В концепции Земской принципиально важным является самодостаточный характер разговорной разновидности ЛЯ: «Исследования последних лет показали очень существенные различия между РР и кодифицированным ЛЯ. Эти различия столь велики, что объединять их в пределах одной системы нет оснований. РР не может быть включена (вернее, втиснута) в систему кодифицированного ЛЯ, ... мы признаем РР особой, отличной от КЛЯ системой» [Земская и колл., 1973, 17-19]. «Мы рассматриваем РР как особую языковую систему, противопоставленную в пределах ЛЯ кодифицированному ЛЯ. ... РР - это особый литературный язык» [Земская, Китайгородская, Ширяев 1981, 5]. Системный характер РР доказывается тем, что она имеет «специфический набор единиц и специфические условия их функционирования на всех уровнях языка (синтаксис, фонетика, морфология, словобразование, номинативные средства). Именно поэтому, а также потому, что РР не имеет тематических ограничений, она является самодостаточной языковой системой [там же, с.49].
Оценка РР как самодостаточной системы не была принята Л.И. Баранниковой, О.А. Лаптевой, О.Б. Сиротинииой, Д.Н. Шмелевым. Несогласия были связаны с тем, что специфический набор РЯ сравнительно узок и не отличается обязательностью употребления, кроме того, если ЛЯ связать с основной функцией обеспечения интеллектуальных потребностей речевого общения, то вопрос о РР как особом ЛЯ, по мнению оппонентов, не выдерживает критики [Кожевникова, цит. по Г.П. Нещименко, 1999, 140].
Сфера функционирования РР исследователями очерчивается достоточно четко. РЯ - это «особые лингвистические формации, обслуживающие неофициальную сферу общения городских жителей, владеющих литературным языком» [Земская, 19886, с. 177]. РР предназначена для общения: а) не только в семье, но и в любом кругу лиц, между которыми имеются непринужденные отношения; б) не только на бытовые темы. Учитывая эти обстоятельства, кроме сферы семейно-бытового общения следует выделять более широкую коммуникативную сферу - сферу непринужденного личного общения [Земская, Китайгородская, Ширяев 1981, 20]. Таким образом под РР имеется в виду неподготовленная речь носителей ЛЯ, обнаруживающаяся в условиях непосредственное общения при неофициальных отоплениях между говорящими.
Следующее звено трехкомпонентной модели разговорного языка - просторечие. В современных работах под просторечием понимается, с одной стороны, совокупность стилистических средств сниженной экспрессии; с другой «имманентно нейтральные с точки зрения стилистики и не закрепленные территориально особенности речи лиц, не владеющих в необходимой мере нормами ЛЯ» [Капанадзе 1984]. По собственно лингвистическому критерию просторечие оценивается как неструктурное образование, не входящее в состав самостоятельных языковых разновидностей: просторечие «не преодолело порога системности», хотя имеет особенности на всех языковых уровнях [там же, с.11].
Основными признаками русского просторечия, по мнению Е.А.Земской, являются: 1) несоответствие нормам ЛЯ; 2) его широкое растространение в речи лиц недостаточно образованных; 3) принадлежность к речи горожан [Земская 1983]. В ряду отличительных примет просторечия обычно называют: наддиалектность, территориальную незакрепленность, непрестижность, стихийность функционирования, гетерогенность как носителей, так и нормы, граничащей с анормативностыо. Кроме того, носители просторечия - монолингвы, которые не способны варьировать свою речь в зависимости от характера ситуации, цели и адресата. Исследователи просторечия предлагают дифференциацию русского просторечия на две формы: просторечие - 1 и просторечие - 2 [Капанадзе 1984, Крысий 2003].
Просторечие-1 отмечается у горожан старшего возраста (главным образом пожилых женщин), не имеющих образования или имеющих начальное образование. Их речь обнаруживает явную преемственность по отношению к диалекту и полудиалекту. Носителями просторечия-2 являются горожане среднего и молодого возраста, (преимущественно мужчины), имеющие незаконченное среднее образование, не владеющие нормами ЛЯ; их речь лишена диалектной окраски и в значительной степени жаргонизирована [Крілсин 2003, с.57, 64].
При моделировании строения русского национального языка диалектам обычно отводится нижняя позиция в иерархической пирамиде. Основанием для этого с учетом русской языковой ситуации служит их сниженная социальная престижность, социальная и возрастная ограниченность круга носителей «чистого» диалекта (пожилые женщины, живущие в деревне), ограничение сферы использования диалекта семейными и бытовыми ситуациями (Крысин 1989, 51).
Словенские наддиалектные разговорные формации и их интерпретация: прескриптивный и дескриптивный подход
Проблематика языковой ситуации применительно к Словении, как следует из вышесказаннного, связана с языковым обеспечением сферы повседневного (нерегламентированного) общения. В качестве главного, центрального идиома, обслуживающего данную сферу, рассматривается словенский разговорный язык, при выделении и описании которого существуют значительные трудности, обусловленные его выраженной территориальной, ситуационной и социальной вариативностью.
Словенский разговорный язык как функциональная доминанта, обслуживающая сферу нерегулируемого и нерегламентируемого общения, образует раздробленный, многосоставный и многоступенчатый языковой континуум. По степени близости к диалектам и JIH он имеет разные уровни реализации, множество региональных манифестаций, на настоящий момент не обладает твердой, устойчивой нормой. Для словенского разговорного языка характерен широкий диапазон возможных вариантов, на выбор которых влияет ситуация общения и языковая компетенция говорящего (его первичная/базовая подсистема, умение модифицировать ее согласно коммуникативным условиям).
Словенские разговорные формации, наддиалектные по своему характеру, многочисленны и весьма разнообразны. Более-менее непротиворечивое лингвистическое описание возможно лишь для конкретного локального варианта (региональный разговорный язык, городское койне, диалект). Устные разновидности в разных ситуациях общения реализуются спонтанно, иод влиянием, во-первых, первичной языковой подсистемы говорящего, во-вторых, конкретной коммуникативной ситуации. Ориентация на ЛЯ носит сознательный характер и ограничена офгщиачьными ситуациями общения. Литературный язык и разговорные формации обладают точно определенной сферой использования (коммуникативный ареал регулируемого и нерегулируемого общения). На наш взгляд, можно говорить о сложившейся функционально-дополнительной дистрибуции литературной и нелитературных формаций. Диалектная база, история формирования, норма и основные коммуникативные функции современного словенского литературного языка изучены довольно основательно, в то время как проблематика словенского разговорного языка остается недостаточно разработанной. Более того, словенский разговорный язык /РЯ/ на протяжении многих лет был источником серьезной полемики и дискуссий, в которой принимали участие не только языковеды, но и широкая словенская общественность.
Первые упоминания о функциональных стилях словенского языка мы находим в работах Антона Брезника [Breznik 1930]. Вопросы функциональной дифференциации рассматриваются также в работах целого ряда словенских ученых: Антона Баеца [Bajec 1951, 1955], Мирко Рупела [Rupel 1946], Бреды Погорелец [Pogorelec 1965, 1982, 1989], Янеза Дулара [Dular 1974], Бориса Урбанчича [Urbancic 1965], Йоже Топоришича [Toporisic 1967, 1970, 1976, 1992, 2001]. Пиже мы представляем ключевые позиции и этапы развития дискуссии о словенском разговорном языке.
Для работ словенистов первой половины XX в.28 характерно противопоставление литературно-письменного языка ("knjizevni / pismeni jezik") и многообразия живой разговорной речи народа («ljudski jezik»), сопровождающееся констатацией существования множества различных диалектов, в результате чего трудно размежевать понятие «разговорный язык» и «народный говор».
В послевоенных работах (начиная с 1946г.) РЯ понимается как // диалектная речь образованной части (городского) населения в ситуации повседневной коммуникации, непринужденная форма реализации строгой ЛН, являющейся его бесспорной основой. Подобный подход к понятию представил и "Словенский орфографический справочник" (1950), в котором разговорный язык толкуется как литературная речь, перенесенная в сферу непринужденного частного общения (см. например цитату: "богатый, развитый разговорный язык вырастает только из культивированного литературного языка" [Slovenski pravopis 1950, 27]). Свойственную для целого ряда работ в словенистике первой половины XX века недооценку роли живого разговорного языка в противовес утверждению важности и значения языка литературного, проиллюстрируем высказыванием Винко Габерского [Gaberski 1956/57, 127]: «Образованные словенцы должны так же, как образованные люди других наций, максимально использовать литературную речь», - т.е. участвовать в расширении сфер функционирования литературного языка.
Если говорить о какой-либо конкретной разговорной формации, которую словенские ученые предлагали в качестве образца словенского РЯ, то в качестве такой основы, особенно в работах Б. Водушка, Й. Топоришича выдвигалась разговорная речь образованного городского населения Любляны и ее предместий (Б. Водушек также предлагал речь Марибора и Целья, а также других крупных городов и промышленных центров): «Как для ЛЯ, так и для общесловенского разговорного языка в качестве естественной речевой основы выступает язык географического, политического и культурного центра Словении, т.е. язык Любляны и се предместий» [Toporisic 1970, 59]. «Главное, что образованные люди и вообще городское население (с учетом всех диалектных влияний) уже говорят на одном сложившемся разговорном языке, (...) который выполняет всю объединяющую функцию общего культурного языка» [Vodusek 1953,296].
Иными словами, заметна некоторая тенденциозность в рассуждении словенских ученых: они пытались найти естественно-разговорную основу для общесловенского разговорного языка, который должен выполнять функцию национального культурного идиома в условиях повседневного общения, поскольку в таком идиоме, по их мнению, нация весьма нуждается. С учетом диалектного разнообразия в качестве источника единства предполагаемого идиома выступает прежде всего литературный язык: это просматривается в принципах выделения круга носителей такого идиома - образованная часть населения, которая действительно концентрируется в городах. При этом как Мирко Рупел, Божо Водушек, так и Йоже Тоноришич тщательно разграничивают -естественно сложившееся городское койне, на котором говорят все городские жители (как образованные, так и необразованные), от предполагаемого культурного разговорного идиома, который не должен содержать диалектных элементов.
Коллоквиальные заимствования в тематических группах предметной лексики (германизмы)
В нашем материале также встретились случаи влияния ударной флексии существительного нестантартного склонения на согласующуюся с ним форму указательного местоимения: Те hide so povsod. Согласно грамматической норме, местоимение с существительным мужского рода (к которым относится супплетивная форма множественного числа от формы ед.ч. clovek) должно согласовываться в форме ti Ijudje.
Отклонения от нормативного склонения данного местоимения встретилось при согласовании с двойственным числом: Те dva. По-видимому, можно говорить о генерализации формы te для формы неединственного числа.
В речи определенной группы информантов — до 30 лет - частотно используются прилагательные иноязычного происхождения (точнее, коллоквиальные заимствования, функционирующие как прилагательные), не изменяющиеся по числам и по падежам, носящие характер сленговых определений: fensi lokal (модная кафешка), supdr nastop (отличное выступление), seksi zenska (сексуальная женщина), mega skupina (отличная группа).
«Нулевое» склонение прилагательных в ЛГК в речи молодых информантов не ограничивается сленговыми, социолектными заимствованиями. Мы отметили случаи распространения такого склонения на другие иноязычные прилагательные: original arasidi (настоящие арашиды), Balkan miizka (балканская музыка), zd bejsbol zndkdm (с бейсбольным знаком). местоимения tin, uii(d)ga, йп(д)ти (oni, onega) - представляющего лексикализированный (единичный) рефлекс перехода долгого ударного гласного о в монофтонг u: oni -» ип (особенность доленьских диалектов). ЛГК отличается также использованием местоимений klele как синоним tlele, принятому также в ЛЯ. По своей природе, данная форма может результатом перемещения смычного элемента из переднеязычной зоны образования в заднеязычную, возможно, сыграло свою роль и аналогическое выравнивание с вопросительным местоимением Kje? (Где?) - К/е, klele (здесь, вот здесь) Эта форма местоимения известна также в диалектах (гореньские, доленьские, ровтарские). Вопросительные местоимения. Одной из главных особенностей люблинской речи, согласно мнению самих люблянцев и особенно нелюблянцев, является вопросительное местоимение kva II kwa - что? (ЛЯ: kaj?). Она же используется для образования других вопросительных местоимений: Zakva? Kva so to za ёпе reke. Tist, kd ne vejo, zakva sploh zivijo. По-видимому, данная форма (kva) развилась из формы Род. п. вопросительного местоимения kaj - koga, претерпевшей дальнейшие фонетические трансформации (предполагаем место ударения на последнем слоге: kogd kdgd kdya kdwd kdvd kua // kva // kwa ). Аналогичное развитие это вопросительное местоимение имело место в соседних с Любляной горепьских диалектах, разница между люблянским и гореньским вариантом заключается в интенсивности промежуточного губно-зубного элемента. Аффектированно подчеркнутая форма kdva? используется для большего эмоционального выделения, совмещая функцию вопроса с функцией междометия. В ЛГК параллельно функционирует еще одна форма доленьского происхождения: koga? Она также используется также для эмоционального выделения, совмещая функцию вопроса с функцией междометия Ikugd? - еще один диалектный вариант, с предударным уканьем/. Ограниченность использования обеих «аффектированных» форм (kdva? koga?) обнаруживается при невозможности построить с их помощью синтаксически сложное предложение, т.е. ограниченные возможности употребления в относительной функции: Возможно использование всех вариантов, разница заключается в степени аффектированности. Vpras ga, kva// kdva? //koga je reku. Спроси его, что on сказал. Использование второй формы (под звездочкой) в данном контексте невозможно. Использование третьей формы в данном контексте выражает эмоциональную (уничижительную) оценку, которую на русский язык можно перевести как: «Спроси его, что за глупость он сказал». Во-вторых, аффектированное возмущение, передаваемое посредством данной формы, может семантически перестроить вопрос: «Спроси его, зачем вообще он открыл рот» ( kogd vragaje (to) reku). Иными словами, использование диалектного «koga» в относительной и вопросительной функции в ЛГК маркированно, обычно сигнализирует об эмоциональной нагрузке высказывания. Встречаются также примеры иронично-шутливого использования форм »kdvd? kogd?« (такое использование обычно сопровождается соответствующей интонацией). В нейтральном контексте использование этой формы менее вероятно. Вопросительное местоимение ke (kje) «где», отражающее процесс последовательной утраты палатального элемента, локально ограничено, мы относим его к люблинским локализмам (также встречается в доленьских диалектах, напр., говор г. 1 ибница). В ЛРЯ функционирует т.н. разговорный «краткий» инфинитив, свойственный большинству словенских диалектов (всем центральнословенским - гореньским, доленьским, ровтарским, иотраньским): delat // deldt (delatj), pelat se (peljati se), rihtdt, pucat (в литературном языке последние две лексемы не употребляются). Согласно мнению известного словенского диалектолога Тине Логара, краткий и полный инфинитив разделяют словенские диалекты на две группы в зависимости от того, какая форма инфинитива в них преимущественно используется. Полный инфинитив в праславянский период заканчивался на i / t j, современный краткий инфинитив заканчивался на b. Разные словенские диалекты генерализировали разные инфинитивные основы, чем и вызван современный разнобой в разговорных образованиях разного ранга [Logar 1975, 15]. Разговорный «краткий» и литературный «полный» инфинитив различаются также местом ударения. Разговорный инфинитив, как правило, имеет ударение на том же слоге, что и причастие на -1 мужского рода единственного числа. В литературном языке место ударения этих двух глагольных форм совпадает реже, как правило, только в одном из разрешенных вариантов акцентуации (ЛГК: govorit - (je) govdru, pelat —jepelu, nosdt — (je) ndsu, prosit -je prosu; У1Я: govoriti - (je) govoriu, peljati - je peljau, nositi - je nosi, prositi -je prosi). Распространение генерализированного показателя краткого разгворного инфинитива на формы инфинитива с праславянской основой на сочетание согласных -gti, -kti (peci, reci, obleci, vleci, strici, tolci, poseci). К основе данной группы слов в разговорной речи дополнительно присоединяется формант -, как стандартный показатель инфинитивной формы. Мы зафиксировали в речи люблянцев следующие формы: ЛГК: rect± гёедт (ЛЯ: reci, recem) ЛГК: speci, specdm(J\H: speci, specem) ЛГК: ostrist_ ( ostrffi), ostriipm (ЛЯ: ostrici, ostrizem). В данном случае, по видимому, имеет место аналогическое влияние на основу инфинитива основы настоящего времени, вследствие чего вместо ожидаемой формы ostrict, в речи нашего информанта возникла форма ostrfst ( ostrizt), н.вр. ostrizdm. Пример показательный, поскольку демонстрирует фактическое устранение «непродуктивного» морфологического чередования в глагольной основе.
Койне Любляны и иные разговорные формации Центральной Словении
Допустима, однако, и несколько иная интерпретация: все, что связано с понятием «туда, отсюда, там, не здесь» обозначается с помощью gor (литературный синоним: tja, tam), то, что связано с понятием «обратно, сюда, здесь» - с помощью наречия dol (литературный синоним: sam, nazaj, tukaj).
Ну, когда ты туда едешь? Л-а, ты уже там? (речь в данном случае идет о Мальдивах, которые по отношению к Словении находятся географически южнее, тем не менее используется «северное» gor). К сожалению, наши наблюдения не позволяют прийти к окончательным выводам, пока мы можем предположить правомочность обеих интерпретаций.
При этом необходимо отметить, что в словенском языке существуют иные пары наречий, выражающие аналогичную семантическую оппозицию: в аспекте динамики (куда?) sdm /сюда/ - tja /туда/, tja /туда/ - nazaj /обратно/, и в аспекте статики (где?) tukaj /здесь/ - tam /там/. Тем не менее в разговорной речи пара gor - dol занимает твердые позиции и достаточно свободно допускает расширение своего основного значения по намеченной модели. Полагаем, что активное использование именно этой оппозиции связано с уже упомянутым совмещением статического и динамического аспектов в их семантике, которое позволяет им функционировать в качестве более универсального средства указания референтной локации. Коллоквиальное заимствование мы понимаем как заимствование, ограниченное в своем функционировании разговорными разновидностями принимающего языка.
ЛГК имеет значительный пласт заимствований из немецкого языка, наследие многовекового словенско-немецкого двуязычия. Германизмы, определяемые многими словенскими языковедами как «варваризмы» /popacenke/, по сей день активно функционируют в нелитературной речи города (Марибор, Любляна), в диалектах (центральнословенские, штаерские, приморские), формируя словенский коллоквиальный фонд. Словенские лексикографические источники, в частности «Словарь словенского литературного языка», интерпретируют данную лексику как «сниженно разговорную»: из 564 единиц с соотвествующей пометкой большую часть (504) составляют как раз коллоквиальныс заимствования. Определение «сниженно разговорный» в словенском лексикографическом источнике не вполне соответствует аналогичному квалификатору применительно к русской языковой ситуации.
В русской языковой ситуации словам сниженно разговорным обычно свойствена сильная эмоциональная коннотация (как правило, негативная), в связи с чем они могут восприниматься как грубость. В словенской языковой ситуации эмоциональная окрашенность таких слов факультативна. Германизмы в основном выступают в роли разговорных дублетов нейтральной, собственно словенской лексики, не предполагая обязательной негативной оценки. Это слова, которые формируют коллоквиальный фонд люблянской (и не только люблянской) нелитературной речи, поэтому их использование в соответствующей ситуации общения по-своему закономерно. Литературная норма характеризуется избирательным отношением к КЗ: большинство из них в ЛЯ не допускаются. В этом проявляется пуристический характер литературной нормы, свойственное словенскому языкознанию «недоверие» к речи города, изобилующей иноязычной лексикой (по сравнению, например, с диалектной речью).
Германизмы пережили в словенском языке фонетическую и морфологическую адаптацию, вследствие чего их можно найти почти во всех морфологических классах слов - частях речи (существительные, прилагательные, наречия, глаголы, частицы, междометия).
Предлагаем общее разделение КЗ на общую (социально не ограниченную) и на сленговую (социально ограниченную) часть. Надо сказать, что разделение но этому признаку, по нашим наблюдениям, в целом соответствует распределению заимствований на германизмы, сербизмы и англицизмы. Германизмы формируют общую часть коллоквиальной заимствованной лексики, англицизмы - социально ограниченную, сербизмы в этом отношении занимают промежуточное положение (при тяготении к социально неограниченной лексике).
Коллоквиальные заимствования из немецкого языка присутствуют в словенских разговорных формациях уже длительное время - об этом можно судить на основании текстов протестантов (Примож Трубар, «Катехизис», XVI в.). Об этом же свидетельствует степень присутствия КЗ в повседневной речи Любляны: состав данных лексем достаточен для формирования развернутых тематических полей. Анализ лексико-семантической отнесенности данных слов позволяет сделать вывод о том, что они имеют обширное референтное поле (предметы и явления, действия и состояния, признаковая семантика) и таким образом прочно заняли свое место в лексической системе ЛГК.
Представление нелитературной городской лексики проведем с одновременной экспликацией литературного аналога (если таковой имеется).
Презентируя отдельные тематические группы КЗ, отметим, что при их составлении были использованы слова, которые вполне можно отнести к устаревающим, они в современной речи люблянцсв встречаются уже не так часто (в таблицах отмечены звездочкой). Пашей целью было в какой-то степени восстановить полную тематическую группу КЗ, чтобы дать представление о том месте, которое они занимали и занимают в речи старшего поколения люблянцев (старше 60 лет). Кроме того, вытеснение того или иного германизма из жизни часто вызвано исчезновением самого денотата: исчезает сам предмет, а с ним и его название. Лексика, именующая реалии повседневной жизни, в своем функционировании отражает смену жизненной обстановки: в люблянских домах перестали выстраивать рядом с кухней небольшие помещения для хранения продуктов питания (кладовки), с этим связано более редкое использование в настоящее время слова spajza, исчезают небольшие спаленки - уходит из речи и слово stibdlc. Кухонная плита в городских домах уже давно не нуждается в дровах - с этим связано сокращающееся употребление слова sporgOt // sporhdt (по отношению к современным плитам оно используется больше но привычке). Кроме того, новый денотат влияет и на расширение лексической сочетаемости старого германизма: он теперь используется с глаголом «klopiti - izklopiti» (включить — выключить (электро)плитку/), которые с германизмом в его исконном значении («sporgct» - печка для приготовления еды, обычно с использованием дров) семантически не согласуются.
