Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Теоретические основы изучения строительной терминологии
I. 1. Термин как объект лингвистического исследования 11-22
1. 2. К проблеме изучения отраслевой лексики в нахских языках 22-34
Глава II. Лексико-тематическая классификация строительной лексики ингушского языка 35-38
2. 1. Наименования разных типов жилищ 39
2. 1.1. Наименования постоянных жилищ 39
1. Наименования жилищ горной части Ингушетии 39-44
2. Наименования жилищ равнинной части Ингушетии 44-47
2.1.2. Наименования временных жилищ 48-59
2. 2. Наименование разных частей жилищ и их деталей 50
2. 2. 1. Наименования частей жилищ горной Ингушетии 50-60
2. 2. 2. Наименования частей жилищ равнинной части Ингушетии 61-64
2. 3. Наименования культовых построек 64-70
2. 4. Наименования построек общественного пользования 70-75
2. 5. Наименования построек хозяйственного назначения 75-78
2. 6. Наименования строительных материалов 78
2. 6. 1. Наименования разновидностей камня 79-82
2. 6. 2. Наименования стройматериалов из дерева 82-84
2. 6. 3. Наименования видов строительного раствора 85-87
2. 7. Наименования строительных инструментов 87-94 2. 8. Наименования единиц измерения 94-97
2. 9. Наименования строительных профессий 97-101
Глава III. Хронологическая стратификация и структурно-словообразовательная характеристика строительной лексики ингушского языка
3.1. Хронологическая стратификация строительной лексики ингушского языка 102-105
3.1.1. Общенахский пласт строительной лексики ингушского языка 106-108
3. 1. 2. Вайнахский пласт строительной лексики 108-111
3. 1. 3. Собственно ингушский пласт строительной лексики 111-112
3. 1. 4. Заимствованная строительная лексика в ингушском языке 112-114
1. Грузинизмы 114-115
2. Персизмы 115-117
3. Арабизмы 117-119
4.Тюрксизмы 119-120
5. Русские лексические заимствования 120-122
3. 2. Структурно-словообразовательная характеристика строительной лексики ингушского языка 123-126
3. 2. 1. Метафоризация как способ образования строительной лексики ингушского языка 126-128
1. Антропоморфная метафорическая модель 128-130
2. Зооморфная метафорическая модель 131-132
3. Метафоризация разных бытовых реалий 132-134
3. 2. 2. Морфологический способ образования строительных лексики ингушского языка 133-134
1. Аффиксация 134-139
2. Основосложение как способ образования строительной лексики ингушского языка 139-143 3. 2. 3. Составные наименования в строительной лексике ингушского языка 143-148
Заключение 149-155
Список сокращения языков, наречий, диалектов и говоров .156-157
Литература .
- К проблеме изучения отраслевой лексики в нахских языках
- Наименования жилищ равнинной части Ингушетии
- Вайнахский пласт строительной лексики
- Морфологический способ образования строительных лексики ингушского языка
К проблеме изучения отраслевой лексики в нахских языках
В требовании фиксированного содержания (одному знаку соответствует одно понятие), сформулированном русской терминологической школы Д.С. Лотте, заключается положение о том, что термин «должен иметь ограниченное, четко фиксированное содержание в пределах определенной терминосистемы в конкретный период развития данной области знания» [Лотте, 1961: 68]. Контекстная подвижность значения для термина недопустима. Отграничивая слова общего языка от слов-терминов, А.А. Реформатский пишет: «Термин не нуждается в контексте, как обычное слово, так как он 1) член определенной терминологии, что выступает вместо контекста, 2) может употребляться изолированно, например, в текстах реестров или заказов в технике, 3) для чего должен быть однозначным не вообще в языке, а в пределах данной терминологии» [1947: 115]. Необходимо подчеркнуть, что относительно третьего пункта предъявляется логическое требование к термину – постоянство его значения в рамках определенной терминосистемы.
Таким образом, при номинации необходимо выбрать те признаки, которые являются необходимыми и вместе с тем достаточными. Как известно, определение должно грамматически и стилистически соответствовать существующим нормам: избегать большого числа родительных падежей, нескольких придаточных предложений и т.д. Предъявляемое к русской терминологической системе это требование применительно и к строительной лексике ингушского языка.
Общеизвестно также, что среди специальных лексических номинаций ведущее место принадлежит терминам, которые в нашем исследовании рассматриваются как слова или словосочетания, служащие средством номинации определенных понятий той или иной науки, техники и других сфер профессиональной деятельности. Под терминологией нами понимается совокупность терминов, которая сложилась в процессе формирования определенной научной области и служит для выражения специальных понятий.
Одними из основных тенденций, характеризующих языкознание начала XXI века, в специальной литературе признаются формирование функциональной научной парадигмы и антропоцентризм – возрастание исследовательского интереса к человеческому фактору в языке. Соответственно, можно выделить два основных направления лингвистических исследований терминологии: 1) исследование и систематизация языковых средств, 2) установление роли человеческого фактора в формирования языка для специальных целей.
В рамках обоих направлений активно изучается отраслевая терминология, безусловно, отражающая процесс накопления обществом научного знания и при этом развивающаяся по законам естественного языка. Несомненно, что тенденция развития языковых средств, обеспечивающих коммуникацию в специальных сферах общения, сохранится и в дальнейшем, так как термины неотступно сопровождают прогресс в науке и технике, а также в других сферах социальной деятельности человека. В связи с чем и проявляется активный интерес к единицам специальной коммуникации, как со стороны специалистов этих областей, так и со стороны терминологов, лингвистов, логиков, выбирающих их в качестве объекта анализа.
О важности исследований проблем современного терминоведения свидетельствует рост числа научных публикаций, диссертационных исследований и научно-практических конфереций. Термин рассматривается на разных уровнях языка и в разных аспектах: в синхронии и диахронии [Татаринов 1996], функционально-семантическом [Канделаки 1969, 1970, 1977; Котелова 1976; Даниленко 1977; Хасаншина 2004], лекскографическом [Герд 1981, 1986; Гринев 1982, 1990, 2005], коммуникативно-когнитивном [Гринев 1990, 1993], методологическом [Климовицкий 1969]. Обладая специфическими признаками и особенностями, термин становится самостоятельным объектом исследования, а отрасль знания, изучающая термины, превращается в отдельную науку – терминологию.
Относительно соотношения категорий терминология и терминосистема в научных кругах высказываются различные мнения. Одни ученые считают разграничение этих категорий необоснованным, рассматривая их как синонимичные понятия, [Головин 1987; Даниленко 1977; Мельников 1991], ряд других ученых в эти термины вкладывают разное содержание [Лейчик 1989, 2000; Кияк1989].
Так ли иначе, при рассмотрении понятий «терминология»/ «терминосистема» ученые, как правило, оперируют такими терминами как упорядоченность, кодифицированность, которые обыкновенно ассоциируются с некой искусственностью. Отсюда, естественно, возникает вопрос о месте терминолексики в литературном языке, о том, являются ли термины естественными единицами, включенными в состав разновидностей литературного языка, по которым можно судить о состоянии и тенденциях развития национального языка или искусственными образованиями на периферии языка, изучение которых не дает никаких сведений о языке в целом. Согласно Т.Б. Землянской и О.Н. Павлычевой, в языкознании существует три основных направления в изучении данной проблемы [2011: 5].
Представители первого направления – В.В. Виноградов, Б.Н. Головин, Р.Ю. Кобрин, В.П. Даниленко – рассматривают термины как относительно самостоятельную часть лексики в составе литературного языка, аргументируя это тем, что терминология, являясь основным языковым средством научного стиля общелитературного языка, имеет с ним много общего (грамматические правила сочетания слов, семантические процессы (полисемия, синонимия, омонимия). Тем самым они признают определенную самостоятельность терминологической лексики, однако подчеркивают ее тесное взаимодействие с общелитературным языком.
Наименования жилищ равнинной части Ингушетии
С ростом этнического самосознания народа возникает явная потребность в сооружении более капитальных культовых строений, что само по себе было своего рода жертвоприношением.
Археологические памятники Ингушетии, к которым относятся и строения культового характера, привлекали внимание многих русских ученых. К числу наиболее ранних письменных источников о культовых памятниках относятся научные отчеты ученых-путешественников второй половины ХVIII первой половины XIX в. в. И.Ю. Гюльденштедта, П. С. Палласа, П.К. Услара, А.В. Старчевского и других, связанных с деятельностью Российской Академии наук, по инициативе которой организуются несколько научных экспедиций с целью систематического исследования природы и жизни горских народов Кавказа (См.: [Гюльденштедт 1893], [Паллас 1787, 1789], [Услар 1888], [Старчевский 1893]).
Непосредственным подтверждением того, что горы Ингушетии были покрыты в эпоху средневековья множеством культовых строений, языческих святилищ служит значительное количество известных культовых памятников. Так, в горной Ингушетии зафиксировано около шестидесяти разнотипных построек культового назначения. Согласно разработанной известными этнографами Л.П. Семеновым, И.П. Щеблыкиным, Е.И. Крупновым, А.Ф. Гольдштейном, М.Б. Мужухоевым типологии, названные памятники подразделяются на столпообразные (без внутреннего помещения) и склепообразные (с внутренним помещением) (См.: [Семенов 1999], [Щеблыкин 1928], [Крупнов 1974], [Гольдштейн 1976], [Мужухоев 1989]).
Как известно, лексика тесно связана с историей народа, его материальной и духовной культурой, прямо или опосредовано отражая все этнокультурные особенности производства, быта, обычаев и т.п. «Это в полной мере касается и религиозных воззрений народа. На фоне комплексного исследования древнейшей стадии религий языковой фактор обретает все большее значение» [Курбанов 2006: 5].
Анализируя наименования культовых сооружений ингушского языка, различных ее пластов, можно проникнуть в глубины истекших тысячелетий, к истокам вайнахских народов. «Природа страны, история страны и народа, отражаясь в душе человека, выражается в слове. Люди исчезали, но слово, созданное ими, оставалось бессмертной неисчерпаемой сокровищницей языка», – отметил Ушинский [1939: 12].
В ингушском языке имеются следующие названия культовых построек.
Столб для ориентира при определении сторон света, сложенный из камня, именуется словом залг1а (чеч. то же). Отсюда топонимические наименования Залг1ай дукъие «урочища на правом берегу Г1улой хий в обществе Цхьорой» хребет, на вершине которого стоял подобный столб – ориентир. Такой столб называется еще и к1арлаг1а. В древние времена он назывался гарма (ср. Гарманан арие, в значении «необъятная равнина, где стоят гарма – дорожные знаки)». Такие столбы стояли на возвышенности, указывая путь странствующим.
Къоабал-кхера (къоабал «одобрение», кхера «камень», букв. «одобряющий камень») – «каменное изображение фаллоса как бога деторождения», он стоял перед храмом богини плодородия Тушоли.
Высокая четырехугольная каменная колонна, обращенная к югу, с плоским или двускатным перекрытием и маленькой нишей (къора кора) у подножия в народе называлось словом сиелинг. Возводились такие камни на перекрестках и обочинах дорог, возле башен или склепов. По некоторым данным, они ставились там, где ударяла молния [Гольдштейн 1791: 7]. По мнению М.Б. Мужухоева, сиелинги воздвигались в средние века в честь умерших прародителей [1989: 45].
В нахской мифологии Сиел – повелитель суточного движения солнца. Название также сохранилось в выражении Сиела 1ад «радуга». Нам известны и другие названия храмов с основой сиел: Бейна-сиел «храм на Столовой горе» (Маьтлоам), Ауш-сиел «языческий храм в Хамхинском обществе».
Тумбообразная каменная кладка, куда горцы приходили вымаливать увеличение скота, урожая, плодородия пашен, исцеления от недугов называлась Ц1улг (Ц1у «бог», «святой», -лг – уменьшительный суффикс существительного). Такое строение нам известно на западной окраине Хьули (высокогорное селение Ингушетии). Вероятно, это святилище здесь имело семейное или родовое значение, и потому возможно, что слово Ц1улг буквально означает «семейный божок» и образовано от слова Ц1у «бог».
Святилища фамильного и семейного значения - Ц1онда (ц1у – «бог», у-о – чередование гласных, -н – показатель родительного падежа, -да «отец»), вероятно, строились в случае, если семья находилась далеко от общего поселения или если род имел своего бога, а для обслуживания своих семейных нужд и совершения службы воздвигал на своей территории обычно плотно сложенную кучу камней.
Храм, посвященный древнеязыческому божеству огня Ц1у, к которому горцы приходили на поклонение - Ц1ув (ц1у – общенахский термин со значением «святыня, святой»). Слово ц1ув, вероятно, восходит ко времени огнепоклонничества. Это наименование профессор И.А. Дахкильгов связывает со словом ц1и «огонь» [2003: 63]. Ц1ув известно также как название священного флага из белой материи, используемого при совершении культовых обрядов около храмов.
Вайнахский пласт строительной лексики
Предположительно, появление арабизмов в ингушском языке связано с активным распространением ислама среди народов Северного Кавказа в XVII-XIX в.в.
Согласно Р.М. Оздоевой, плоскостными ингушами, в отличие от горцев-ингушей, ислам начинает приниматься с XVI века, а период его широкого распространения падает на XVIII век. «На территории Ингушетии до сегодняшнего дня сохранены памятники материальной культуры 15 века (мавзолей Борга-Каш т.д.), свидетельствующие о наличии в этот период на территории Ингушетии исламских общин» [Оздоева 2007: 138].
Надо отметить, что арабский язык и исламская культура была воспринята ингушами и со временем стала органической частью их национальной культуры, сыграв важную роль в обогащении и пополнении словарного запаса ингушского языка. Как отмечает А.С. Куркиев, единичные арабские лексемы стали проникать в ингушский язык еще с конца XVIII века. Он также пишет, что «арабские заимствования в большинстве своем – это слова, связанные с исламом и мусульманской моралью» [1979: 121].
К XIX веку в Ингушетии возникает целый институт арабских школ, ведется переписка, создаются труды религиозного, светского и философского характера на арабском языке. Все это привело к тому, что ингушский язык заимствовал из арабского языка не только религиозно-мистические термины, но и лексемы из других понятийно-тематических областей, например, названия строений, животных, одежды т.д. В целом проводя классификацию арабских заимствований в ингушском языке, Р.М. Оздоева выделяет 16 тематических групп [2007: 138].
Подавляющую часть заимствованных из арабского языка слов составляют термины, связанные с государственным управлением, наукой, культурой, образованием и религией. Учитывая тему исследования, для нас представляют интерес термины материальной культуры, наименования строений, их частей, так как с установлением ислама отпала необходимость в культовых строениях, и, соответственно, видоизменился характер религиозных строений.
К числу арабизмов относятся следующие строительные термины в ингушском языке: маьждиг ( арабск. масджиг) «мечеть»; мимар ( арабск. маьнаре) «минарет (высокая башня при мечети, с которой муэдзин сзывает мусульман на молитву)»; минбар ( арабск. минбаьр) «кафедра при мечети»; хьужаре ( арабск. хьуджра «комната») «медресе (мусульманская духовная школа»; мрамар (арабск. мармарун) «мрамор».
Строительные термины, вошедшие в лексическую систему ингушского языка, также подверглись тем или иным фонетическим изменениям, связанными с особенностями ингушской фонетики: утеря назализации или усечение конечного -ун, переход ч ш, къ г1, масж маж, ид ди(г), аь и, выпадение звуков д, 1 и др.
Итак, в строительных терминах произошли вполне закономерные при усвоении иноязычных лексем фонетические процессы, благодаря которым арабизмы почти не отличаются от исконно ингушских слов.
Заимствования из арабского языка с точки зрения их употребительности в лексике ингушского языка неоднородны. В составе рассматриваемого языка их можно подразделить по данному признаку на три разряда: 1) устаревшие слова (архаизмы); 2) активно употребляемые; 3) новые слова (неологизмы).
Вхождение заимствованных лексических единиц в грамматическую систему языка-реципиента и их адаптация к особенностям грамматического строя заимствующего языка, прежде всего, проявляется в том, что заимствованные слова распределяются по различным лексико-грамматическим классам (частям речи), что отражает не только морфологические, но и синтаксические признаки слова заимствующего языка.
Большая часть арабизмов в ингушском языке представляют собою имена существительные, реже – прилагательные, наречия, союзы, частицы и междометия.
Большая часть заимствованной лексики ингушского языка составляют слова тюркского происхождения как следствие контактов тюркоязычных кочевников, населявших с древнейших времен северокавказские территории. Как известно, языковое взаимодействие ингушского языка с рядом тюркских языков (карачаево – балкарским, кумыкским и азербайджанским) продолжается и по настоящее время.
Тюркские заимствования, принятые ингушским языком, относятся к сфере материальной культуры, в том числе и к строительной терминологии, например: топпар ( кум. саз-топуракъ) «глина»; амбар ( кум. гьамар) «амбар»; бел ( кум. бел) «железная штыковая лопата»; г1ап ( кум. къапу // кхап) «крепость, обнесенная стеной», «застава»; г1ат ( кум. къат) «слой»; г1ум ( кум. хум) «песок»; тунгалг ( кум. тюнгюлк) «дымоход»; г1уркх ( кум. къурух) «жердь»; г1айракх ( кум., тат., башк., кирг. къайракх) «точило, точильный брусок»; кизга ( кум. гюзго) «зеркало», «стекло»; чаьтар (ср. кум. чатыр «шатер», «палатка»; тур. чадыр «шатер», «палатка»; кирг. чатыр «шатер», перс. чатр «зонт» ( каб. шэтыр «палатка», «шатер»; аварск. чадир «шатер», «палатка»; лак. чятир «шатер», «палатка»; осет. чапур «шатер», «палатка»; курд. чадир «шатер») «шатер»; отув (тюркск. отау «шатер», «жилище»; киргизск. отау «юрта жениха»; кум. отов «каморка» (в тунгусо – маньчжурских языках: эвенк. отоу «костер», «очаг», «стоянка»; якутск. оту «шалаш из сена», «балаган» (на покосе) [Константинова 1972: 68] «прохожая, сени»; отар ( кум. от «трава», -ар – словообразовательный суффикс (ср. тюркск. отахи «хутор», кумыкск., киргизск., казахск. отар «отдаленное от аула пастбище»). Слово отар известно и в других кавказских языках (адыгск. уэтеравар // утар «хутор», каб. уэтэр, груз. отахи «комната», осет. уатар «кутан»). Это слово также встречается в тунгусо-маньчжурской лексике (ср. эвенк. вота // вотар «изгородь», «ограда», «забор», «загородка вокруг очага во время ночлега»); бу «курятник» (ср. кабард. бо «хлев», абхазск. абора «буйволятник» (ср. маньчж. боо «жилище», «дом» китайск. буан, японск. бо «жилище») [Константинова 1967: 232].
Как видно из примеров, некоторые тюркские слова в ингушском языке получили фонетическую окраску, подчиняясь фонетическим законам ингушского языка. Например, начальная гортанно-щелевая тюркская фонема кх по законам ингушской фонетики переходит в г1 (ср. тюрк. къайракъ, инг. г1айракх «песчаник»; тюрк. кхум, инг. г1ум «песок»). В обоих языках наблюдаются и другие соответствия согласных фонем (г1-къ, г1-х, х-къ, т-д, к1-къ, г-к). Вследствие этого в заимствованиях данного типа наблюдаются меньшее количество фонетических изменений [Куркиев 1979: 127].
Итак, в строительных терминах произошли вполне закономерные при усвоении иноязычных лексем фонетические процессы, благодаря которым тюрксизмы почти не отличаются от исконно ингушских слов.
Морфологический способ образования строительных лексики ингушского языка
Вхождение заимствованных лексических единиц в грамматическую систему языка-реципиента и их адаптация к особенностям грамматического строя заимствующего языка, прежде всего, проявляется в том, что заимствованные слова распределяются по различным лексико-грамматическим классам (частям речи), что отражает не только морфологические, но и синтаксические признаки слова заимствующего языка.
Наиболее поздними заимствованиями в строительные лексике ингушского языка являются термины русского происхождения. Многочисленные русизмы, интернационализмы заимствованы без изменения основ из русского языка ингушским. Таковы «гараж», «участок», «плинтус», «гипс», «альбастр», «шифер» и мн. др.
В результате лингвистического анализа выявлено, что главным источником обогащения исследуемой лексики является внутренние ресурсы языка, которые используют в основном лексико – семантический, морфологический и синтаксический способы образования слов. Лексико-семантическим способом образованы термины путем метафорического переноса значений на основе сходства формы внешнего вида (ког «нога человека» - ког «ножка – опора под полом») и метаномического переноса значений, а также путем субстантивации причастий и прилагательных. Большинство же терминов строительства образовываются морфологическим и синтаксическим способами, при которых используются бытующие в данном языке словообразовательные модели. Термины, образованные морфологическим способом, произведены от корней и основ слов. Сложные термины, а также термины – словосочетания образованы путем присоединения двух и более слов.
Анализ строительных названий с точки зрения их активного и пассивного употребления показал, что по мере развития общества вместе с уходящими из быта предметами и явлениями уходят из языка и их названия. В пассивный словарный фонд ушли такие слова – историзмы, как: ч1ег1арг, ц1арац1ур, ч1ерх и мн. др. Поэтому большой научный интерес представляет тщательный сбор и исследование ингушских терминов строительства, животноводства, растениеводства и т.д. Языковые материалы таких исследований могут быть использованы при создании словарей научно-технических терминов, а также при освещении отдельных вопросов истории, хозяйственной, социальной и культурной жизни ингушей. Особенно интенсивно явилось развитие словарного состава ингушского языка, главным образом, в отраслевой терминологии. Вместе с тем язык беспрерывно пополняется новыми терминами, приходящими с предметами, обозначающими новые реалии (орудия труда, строительные материалы и т. д.).
Решая основную задачу – сбор и классификация строительной терминологии – мы заботились и о воссоздании ингушской макро и – микротопонимии, связанной с местами сооружений различного типа. Проявилась также забота о фиксации терминологии, отражающей этнографические детали (хьаста ц1а «дом у родника», калхьар «ручная мельница»). Эти детали, как правило, характерны и для соседних народов.
Некоторые из выявленных этнографических особенностей, связанных со строительством, возможно, отражают исключительно ингушский быт и менталитет (например, полив намечаемого места застройки молоком для определения пригодности почвы, выбор участка по степени испарения воды в чашке). Терминология архитектурных памятников и строительства (особенно храмов) тесно связана с духовной культурой ингушского народа. Эта лексика с большей долей вероятности позволяет судить о хронологических и пространственных границах языческой, христианской и мусульманской религий.
Введением выявленных и описанных нами более четырехсот терминов строительного дела в научный оборот (а многие из них до сих пор не охвачены лексикографическими изданиями), мы надеемся обогатить современный ингушский литературный язык, в частности – это будет способствовать точности словоупротребления в одной из важнейших отраслей хозяйства – строительном деле.
Задача языковедов определяется запросами, выдвигаемыми научным прогрессом, который сопровождается появлением бесчисленных понятий и изменением многих ранее образовавшихся понятий. Отсюда вытекает настоятельная необходимость построения научно обоснованной терминологии, которая должна удовлетворять главному требованию: обеспечивать взаимопонимание между специалистами в рамках соответствующих разделов знаний и родственных дисциплин. Важной задачей языковедов, как известно, является упорядочение терминологии в отдельных областях научного знания и профессиональной деятельности. Стремление упорядочения терминов без предварительного анализа понятий, которые ими выражаются, чаще всего остаются безрезультатным, так как упорядочение терминологии связано с важной лингвистической задачей – созданием целесообразных моделей, терминов в сфере той или иной специальной области. До последнего времени проблемы совершенствования национальных терминологий решались интуитивно, без достаточного научного обоснования, что ведет к неустойчивости созданных и модернизированных терминов. Это касается и правил словоупотребления синтаксических связей.
Правильно построенная, упорядоченная терминология нужна для подготовки научных кадров, для издания научно-технической литературы, для дела информации, стандартизации и документации.
Все проанализированные строительные термины являются системными, употребляемыми не только в сфере профессиональной деятельности, но и в общелитературном языке и в большинстве своем зарегистрированы в лексикографических исследованиях ингушского языка.
