Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Побудительность как часть общей системы модальности 30
1.1. Дифференциальные признаки побудительной модальности 30
1.1.1. Семантические дифференциальные признаки побудительной модальности 31
1.1.1.1. Значения желательности и необходимости как предпосылки возникновения побудительности 31
1.1.1.1.1. Взаимодействие побудительности и желательности 31
1.1.1.1.2. Взаимодействие побудительности и необходимости 33
1.1.1.2. Значения долженствования и возможности как предпосылки функционирования побудительности 34
1.1.1.2.1. Взаимодействие побудительности и долженствования 35
1.1.1.2.2. Взаимодействие побудительности и возможности 36
1.1.2. Формальные дифференциальные признаки побудительной модальности 38
1.1.2.1. Присутствие субъекта-адресата 38
1.1.2.2. Совпадение субъекта волеизъявления с говорящим 42
1.1.2.3. Презентно-футуральная перспектива временного признака 43
1.2. Семантические разновидности побуждения 47
1.2.1. Императивные и неимперативные ситуации 54
1.2.1.1. Императивные ситуации 54
1.2.1.1.1. Семантика приказа 54
1.2.1.1.2. Семантика требования 57
1.2.1.1.3. Семантика команды 60
1.2.1.2. Неимперативные ситуации 61
1.2.1.2.1. Семантика просьбы 61
1.2.1.2.2. Семантика совета 64
1.2.1.2.3. Семантика предложения 67
1.2.1.2.4. Семантика инструкции 68
1.2.1.2.5. Семантика предупреждения 70
1.2.1.2.6. Семантика приглашения 70
1.2.1.2.7. Семантика разрешения 71
Выводы 72
Глава 2. Способы выражения побудительной модальности 74
2.1. Морфологический способ выражения побудительной модальности 74
2.1.1. Средства выражения непосредственной побудительной модальности .74
2.1.1.1 .Глагольные средства выражения непосредственной побудительной модальности 75
2.1.1.1.1. Императив и глагольные формы, входящие в парадигму императива 75
2.1.1.1.1.1. Императив как основное средство выражения непосредственной побудительной модальности 75
2.1.1.1.1.2. Глагольные формы, входящие в парадигму императива 84
2.1.1.1.2. Глагольные формы, используемые в значении императива 88
2.1.1.1.2.1. Инфинитив как средство выражения непосредственной побудительной модальности 88
2.1.1.1.2.2. Индикатив как средство выражения непосредственной побудительной модальности 94
2.1.1.1.2.3. Конъюнктив как средство выражения непосредственной побудительной модальности 95
2.1.1.2. Безглагольные средства выражения непосредственной побудительной модальности 97
2.1.1.2.1. Имя существительное как средство выражения непосредственной побудительной модальности 100
2.1.1.2.2. Междометие как средство выражения непосредственной побудительной модальности 101
2.1.1.2.3. Наречие как средство выражения непосредственной побудительной модальности 106
2.1.1.3. Частицы как дополнительное морфологическое средство выражения непосредственной побудительной модальности 107
2.1.2. Средства выражения опосредствованной побудительной модальности 113
2.1.2.1. Оптатив как основное средство выражения опосредствованной побудительности 113
2.1.2.2. Глагольные формы, используемые в значении оптатива 116
2.1.2.2.1. Индикатив как средство выражения опосредствованной побудительной модальности 116
2.1.2.2.2. Конъюнктив как средство выражения опосредствованной побудительной модальности 121
2.2. Синтаксический способ выражения побудительной модальности 122
2.2.1. Интонация как основное синтаксическое средство выражения побудительной модальности 122
2.2.2. Подлежащее в предложениях с побудительной модальностью 125
2.2.3. Значение обращения в предложениях с побудительной модальностью.. 127
Выводы 137
Заключение 139
Список использованной научной и научно-методической литературы .146
Список источников 160
- Презентно-футуральная перспектива временного признака
- Семантика требования
- Императив как основное средство выражения непосредственной побудительной модальности
- Частицы как дополнительное морфологическое средство выражения непосредственной побудительной модальности
Введение к работе
Актуальность исследования. Предпринятое в диссертации монографическое описание категории модальности, в том числе и побудительности, позволяет представить ее изучение более объемно и углубленно. В мордовском языкознании категория побудительности специальным объектом исследования не становилась. Имеется лишь несколько разрозненных наблюдений и материалов, полученных в ходе изучения сопутствующих проблем лингвистики и лингводидактики.
В диссертации впервые делается попытка полного описания побудительной модальности, ее дифференциальных (семантических и формальных) признаков, способов выражения в современном эрзянском языке.
Объект исследования. Объектом исследования настоящей диссертации является категория побудительной модальности.
Целью диссертации является исследование основных закономерностей функционирования побудительной модальности через систему императивных и неимперативных ситуаций, а также изучение способов ее выражения в современном эрзянском языке.
Достижение поставленной цели предполагает решение следующих конкретных задач:
1) определение семантических дифференциальных признаков
побудительной модальности;
2) определение формальных дифференциальных признаков
побудительной модальности;
3) определение семантических разновидностей побудительной
модальности;
4) определение и описание морфологических средств выражения
побудительной модальности;
5) определение и описание синтаксических средств выражения побудительной модальности.
Научная новизна работы состоит в том, что в ней впервые на материале эрзянского языка детально рассмотрены вопросы побудительной модальности. Побудительность рассматривается во взаимодействии с другими видами модальности, определяются ее семантические и формальные признаки, а также исследуются основные способы выражения.
Методы исследования. В качестве основного используется структурно-семантический метод исследования, состоящий в изучении предложений с побудительной модальностью в единстве их содержания и формы. Применяются общенаучные методы: наблюдение, интерпретация, моделирование, описание, сопоставление. Тот или иной метод избирается в зависимости от конкретных задач исследования и характера языкового материала.
Источником для изучения проблемы послужили художественные произведения эрзянских писателей, фольклорные тексты, язык периодической печати. В необходимых случаях привлекались примеры из разговорной речи.
При работе над диссертацией теоретической основой послужили
исследования отечественных и зарубежных лингвистов по общим и частным
вопросам синтаксиса языков разных систем (Н.А. Агафонова,
И.С. Андреева, А.Д. Артемова, В.В. Бабайцева, Ш. Балли, Е.И. Беляева,
Л.А. Бирюлин, А.В. Бондарко, Д.В. Бубрих, Л.Л. Буланин, Н.С. Валгина,
Ю.В. Ванников, В.В. Виноградов, Л.П. Водясова, Т.И. Дешериева,
М.Е. Евсевьев, О.В. Ерина, Г.А. Золотова, А.В. Исаченко, Т.М. Кибардина,
М.Н. Коляденков, Е.Е. Корди, П.А. Лекант, К.Е. Майтинская,
Г.И. Муллаянова, A.M. Пешковский, Т.И. Прокушева, Э.Н. Пялль, Б.А. Серебренников, Э.В. Усенкова, В.И. Учкина, B.C. Храковский, А.А. Шахматов, Н. Якушкина, Е.С. Ярыгина и др.).
Теоретическая и практическая значимость настоящей диссертации заключается в систематизации имеющегося материала, а также в выдвижении новых положений по описанию побудительной модальности. Результаты диссертационного исследования должны способствовать дальнейшим изысканиям в области синтаксиса мордовских языков. По существу, эта работа, являясь первым опытом детального рассмотрения побудительности, даёт возможность более целенаправленно продолжить научные исследования по данной проблематике.
Результаты исследования могут найти применение при чтении курсов по выбору, организации факультативных занятий, написании дипломных и курсовых работ, в преподавании родного (эрзянского) языка в вузах и национальной школе, а также при создании учебной и учебно-методической литературы для вузов и школ.
Апробация исследования проходила на кафедре мордовских языков Мордовского государственного педагогического института имени М.Е. Евсевьева. Основные положения работы нашли отражение в докладах и сообщениях, сделанных на научных конференциях студентов и преподавателей в МГПИ им. М.Е. Евсевьева «Евсевьевские чтения» (Саранск, 2002-2005). По теме диссертации опубликовано 9 статей.
На защиту выносятся следующие положения диссертации:
1. Побудительная модальность в сфере потенциальности взаимодействует
с другими видами модальности, в частности, с модальностями желательности,
необходимости, долженствования и возможности.
2. Побудительная модальность характеризуется семантическими и
формальными дифференциальными признаками. В семантическом аспекте
побудительность взаимодействует со значениями желательности или
необходимости как предпосылками возникновения побудительности, а также со
значениями долженствования и возможности как предпосылками
функционирования побудительности. Формальными дифференциальными
признаками побудительной модальности являются: а) наличие субъекта-
адресата; б) совпадение субъекта волеизъявления с говорящим; г) презентно-футуральная направленность временного признака.
Побудительная модальность реализуется через императивные и неимперативные ситуации. Императивные ситуации предполагают обязательное выполнение действия, неимперативные - выполнение действия по усмотрению слушающего.
В качестве способов выражения побудительной модальности выступают морфологический и синтаксический. Морфологический способ предполагает средства выражения непосредственной и опосредствованной побудительности. Основным синтаксическим способом выражения побудительности является интонация.
Оформление диссертации. В целях экономии места ссылки на источник даются по следующей формуле: автор, год издания работы, страница. Если в списке использованной литературы под данным годом значится несколько работ автора, то рядом с цифрой, обозначающей год издания, пишутся литеры а, б, в и т. д. При отсутствии автора наименование источника приводится в сокращенном виде, по первым буквам названия, после него - год издания, а затем - страница, например: ГМЯ 1980:127 означает «Грамматика мордовских языков», год издания 1980, страница 127.
Структура и объем диссертации. Работа состоит из предисловия, введения, двух глав, заключения, списков использованной литературы: теоретической - из 135 наименований и источников на эрзянском языке - из 17 наименований. Работа изложена на 161 странице компьютерного текста.
В предисловии обосновывается актуальность исследования, излагаются цель и задачи, методы, научная новизна и практическая значимость работы.
Во введении рассматриваются история изучения категории модальности и общие теоретические положения, касающиеся побудительной модальности.
В первой главе определяется место побудительности в системе модальности, анализируется механизм ее взаимодействия с другими видами модальности, выявляются дифференциальные признаки побудительности.
VI*
'А*
^
Рассматриваются семантические разновидности побудительной модальности, определяется система императивных и неимперативных ситуаций.
Во второй главе описываются морфологический и синтаксический способы выражения побудительности.
В конце каждой главы содержатся частные выводы.
В заключении обобщаются результаты исследования, формулируются основные выводы.
Введение
Побудительность традиционно рассматривается в рамках категории модальности. Однако прежде, чем анализировать побудительность как одну из языковых категорий модальности, представляется целесообразным определить само понятие «модальность».
Термин «модальность» в языкознании многозначен: им называются разные явления, объединяемые тем признаком, что все они так или иначе -грамматически, лексически, интонационно - выражают отношение говорящего к сообщаемому или сообщаемого к действительности.
В «Словаре лингвистических терминов» О.С. Ахмановой (1966) модальность определяется как «понятийная категория со значением отношения говорящего к содержанию высказывания, к действительности (отношения сообщаемого к его реальному осуществлению), выражаемая различными грамматическими и лексическими средствами, такими, как формы наклонения, модальные глаголы, интонация и т. д.» (Ахманова 1966: 237).
Е.А. Крашенникова определяет модальность как «совокупность грамматических значений, указывающих на отношение содержания речи к действительности и выражающих отношение говорящего к его осуществлению. Модальность предложения указывает на то, являются ли те или иные связи предметов и явлений, о которых идет речь, действительными или только возможными, вероятными или необходимыми, желает ли говорящий их осуществления, побуждает ли другого человека совершить для этого какое-либо действие» (Крашенникова 1953: 457).
Согласно Г.А. Золотовой, «модальность предложения - это субъективно-объективное отношение содержания высказывания к действительности с точки зрения его реальности, соответствия или несоответствия действительности. Содержание предложения может соответствовать реальной действительности или не соответствовать ей, чем и определяется противопоставление двух основных модальных значений - модальности реальной (прямой) и
модальности нереальной (ирреальной, косвенной, гипотетической, предположительной)» (Золотова 1973: 142).
Изучение модальности, как и изучение любой другой категории, имеет свою историю. Она достаточно глубока, т.к. первые сведения о модальности встречаются ещё у Аристотеля. Введённое им понятие модуса впоследствии нашло отражение в концепции модистов в 13-14 вв. Термин «модус» связывался либо со способом существования какого-либо объекта или протекания какого-либо явления или же со способом понимания суждения об объекте, явлении или событии.
Однако основоположником концепции модальности стал западноевропейский лингвист Ш. Балли (Балли 1955). По Ш. Балли, модальность - это «душа предложения; как и мысль, она образуется в основном в результате активной операции говорящего субъекта» (Балли 1955: 44). Следовательно, нельзя придавать значение предложения высказыванию, если в нем не обнаружено хоть какое-либо выражение модальности. В любом высказывании, по мнению Ш. Балли, можно выделить основное содержание (диктум) и модальную часть (модус), в которой выражается интеллектуальное, эмоциональное или волевое суждение говорящего в отношении диктума. Различаются эксплицитный и имплицитный модусы. Основная форма выражения эксплицитного модуса - главное предложение в составе сложноподчиненного с придаточным дополнительным. Таким образом, модальность в трактовке Ш. Балли выступает как «синтаксическая категория, в выражении которой первостепенную роль играют модальные глаголы -подкласс глаголов, обозначающих суждение говорящего о предмете речи, которые отличаются от других глаголов тем, что они могут присоединять дополнительное придаточное предложение (Балли 1955: 44-45).
Больших успехов в изучении категории модальности достигли российские учёные, такие, как В.В. Виноградов (1972, 1986), Г.А. Золотова (1973), Е.Е. Корди (1980) и др.
В.В. Виноградов развил учение Ш. Балли о модальности и рассмотрел
{1& его применительно к предложению. По мнению В.В.Виноградова, «категория
модальности предложения принадлежит к числу основных, центральных
языковых категорий, в разных формах обнаруживающихся в языках разных
систем» (Виноградов 1975: 57).
В современной лингвистике представлено множество трактовок модальности. Однако большинство концепций не выходят за пределы широкого круга модальных значений и основных средств их выражения. При изучении модальности исходным положением считается то, что в предложении необходимо выделять пропозицию и модальную рамку. Модальная рамка включает набор значений, которые связывают пропозицию с говорящим. Система этих значений и объединяется термином "модальность" (Агаева 1990; Виноградов 1975; Давыдова 1968; Демина 1984; Дидковская 1991; Золотрубова 1975; Кисловская 1975; Корди 1980; Михневич 1986; Муллаянова 1997; Петров 1982). Эти теории расходятся только в том, сколько модальных значений и какие включаются в систему модальности.
Многие авторы понимают модальность как широкую категорию, в
1Ъ% которую входят несколько разнообразных модальных значений (Бондаренко
1979; Виноградов 1975; Головний 1968). Подобные "широкие" теории объединяют круг явлений, неоднородных по смысловому объему, грамматическим характеристикам и по степени оформленности на разных уровнях языковой структуры. "Широкие теории, несмотря на различия в терминологии, позволяют определить наиболее общие границы системы модальности, а также изучать межкатегориальные связи внутри нее. Лингвистическая проблема заключается в том, что не найдено системы модальности, основанной на едином дифференциальном признаке. Количество составляющих этой системы, то есть перечень типов модальных значений, варьирует в разных теориях.
Конкретное содержание, расшифровка понятия модальности
^> представляется ученым по-разному.
Если взять за основу учение В.В. Виноградова о языковой категории модальности и средствах ее выражения в процессе общения, то становится очевидным, что он видел назначение и цели работы по изучению разных типов предложения, а также по изучению таких языковых категорий, как модальность, в уяснении структуры предложения. Следовательно, по его мнению, категория модальности в языке может рассматриваться с точки зрения ее материального базиса.
В своей программной книге «Русский язык (Грамматическое учение о слове)» автор развивает и обосновывает идею модальности в рамках системы частей речи и морфологических категорий частей речи. Он предложил деление слов на «основные структурно-семантические типы (или категории)» в зависимости от различия вещественных (лексических) значений, инвентаря морфологических форм и выполняемым словами синтаксическим функциям в связной речи и структуре предложения: 1) части речи (знаменательные слова), 2) частицы речи (служебные слова), 3) модальные слова и частицы и 4) междометия.
В.В. Виноградов подчёркивает, что основная роль в выражении модальных значений принадлежат глаголу. Исследователь убедительно доказывает это на примере анализа глагольной категории наклонения. Уже само определение этой категории включает указание на ее синтаксическое предназначение, на возможность и способность манифестировать субъективно-объективные отношения. «Категория наклонения, - отмечает учёный-лингвист, - отражает точку зрения говорящего на характер связи действия с действующим лицом или предметом. Она выражает оценку реальности связи между действием и его субъектом с точки зрения говорящего лица или волю говорящего к осуществлению или отрицанию этой связи. Таким образом, категория наклонения - это грамматическая категория в системе глагола, определяющая модальность действия, то есть обозначающая отношение действия к действительности, устанавливаемая говорящим лицом» (Виноградов 1986: 472). В.В. Виноградов совершенно прав, когда отмечает, что сущность
категории наклонения в значительно большей степени, чем в термине «наклонение», отражается в латинском и греческом понятиях: «в древней греческой грамматике был предложен другой термин - diathesis psychike (или просто diathesis) - «психическое или душевное расположение». Здесь намек на то, что данная категория выражает отношение говорящего к действию, которое представляется либо действительным, либо предполагаемым, либо желаемым, либо требуемым. В латинской грамматике это значение яснее было определено термином modus (или moduc agendi - «образ действия»)» (Виноградов 1986: 472).
С категорией модальности связаны все наклонения глагола. Так, изъявительное наклонение предназначено «для простого констатирования, утверждения или отрицания действия в настоящем, прошедшем и будущем. В нем сообщение о действии представляется прямым отражением действительности. Формы изъявительного наклонения «объективны». Однако эта «объективность» мнимая, поскольку часто «бывает окружена разнообразными оттенками субъективного представления, которые присущи формам времени» (Виноградов 1986: 476-477). Кроме того, функцию выражения «модальных оттенков действия» принимают на себя частицы, «сопутствующие формам изъявительного наклонения» (Виноградов 1986: 477). Тем самым, образуются «конструкции аналитического типа», в которых изъявительное наклонение непосредственно участвует в выражении различных модальных значений высказывания.
Таким образом, частицы и интонация способны превращать такую грамматическую категорию, как изъявительное наклонение в средство выражения модальности.
Реализация эмоционально-волевых значений присуща формам повелительного наклонения. «Повелительное наклонение, выражая волю говорящего, побуждающую собеседника стать производителем, субъектом какого-нибудь действия, принадлежит к эмоционально-волевому языку и характеризуется особой интонацией ... Вне этой интонации повелительного
наклонения не существует» (Виноградов 1986: 479). Исходная форма императива - это форма 2-го лица ед. или мн. числа. Однако значение 2-го лица детерминируется «лишь интонацией и отсутствием указаний на иное действующее лицо» (Виноградов 1986: 480). Если форма повелительного наклонения в своем употреблении связывается не со 2-м лицом, то в ее семантике доминируют оттенки пожелания, заклинания, допущения или долженствования, что позволяет относить такую форму в область значений, характерных желательному наклонению (Виноградов 1986: 481).
Итак, В.В. Виноградов первым из российских лингвистов выявил и раскрыл «морфологизованную модальность», модальность в рамках системы частей речи и показал, что в языке есть комплекс средств выражения модальности, охватывающий систему форм глагольного наклонения и модальные слова. Наблюдение над способами представления модальности, дифференциация тонких модальных оттенков, реализованных в высказывании, позволили В.В. Виноградову создать учение о модальности как об одной из основных языковых категорий, реализующейся в языке в сфере синтаксиса, морфологии и лексических элементов. Это учение послужило прочным фундаментом, на котором позднее выкристаллизовалось учение о функционально-семантическом поле модальности, в русле которого стали работать такие видные языковеды, как В.Г. Адмони (1964); Е.В. Гулыга, Е.И. Шендельс (1969).
В настоящее время данное В.В. Виноградовым определение модальности как синтаксической категории, выражающей отношение сообщения, содержащегося в предложении, к действительности (Виноградов 1975: 55), является традиционным, но в то же время удовлетворяющим далеко не всех лингвистов широтой трактовки данного явления. Кроме того, в статье «О категории модальности и модальных словах» и самим В.В. Виноградовым отмечалось, что модальность, реализуемая вводными словами и синтагмами, это совершенно иная по сравнению с модальностью, выражаемой формами глагольного наклонения в составе предиката. Модальные оттенки,
возникающие при включении в состав предложения вводных слов, «образуют как бы второй слой модальных значений в смысловой структуре высказывания так как они накладываются на грамматический грунт предложения, уже имеющего модальное значение» (Виноградов 1975: 59).
Эти положения явились отправной точкой для выделения, а подчас и противопоставления исследователями двух типов модальности - объективной и субъективной (АГ-80: 214; Бондаренко 1979; ГРЯ 1970: 542, 545 и др.). В этом случае содержание модальности, предложенное В.В. Виноградовым, соотносится с объективной модальностью, а субъективная модальность интерпретируется через «отношение говорящего к сообщаемому» (ГРЯ 1970: 545).
Мы полностью разделяем мнение тех исследователей, которые считают нецелесообразным резко противопоставлять объективную и субъективную модальность (Дешериева 1987; Лекант 1976; Ярыгина 2002). Но в то же время невозможно отрицать и наличие субъективного момента, присущего модальности. Именно поэтому нам представляется заслуживающим внимания точка зрения П.А. Леканта, предлагающего рассматривать модальность как единую синтаксическую категорию, содержательно формируемую тремя значениями (аспектами): 1) модальным значением реальности/ирреальности как инвариантным модальным значением, обязательным для любого предложения вообще; универсальными грамматическими показателями этого значения выступают формы глагольного наклонения и интонация; 2) модальным значением достоверности/вероятности, которое выражается вводно-модальными конструкциями; 3) модальностью предиката, то есть противопоставлением «форм сказуемого (или главного члена односоставных предложений) по частным модальным значениям (возможности, желательности, долженствования, целесообразности и т.п.)» (Лекант 1976: 94-95).
Содержание используемых многими исследователями терминов «субъективная модальность» и «объективная модальность (Н.Ю. Шведова
(1960), В.З. Панфилов (1977), И.А. Филипповская (1978) и др.) располагается в
№ границах внешнесинтаксических модальных отношений, объединяющих
отношение содержания высказывания к действительности и отношение говорящего к содержанию высказывания. Выскажем некоторые соображения по этому поводу:
с нашей точки зрения, нецелесообразно противопоставлять субъективную и объективную модальность;
- неправомерной представляется нам такая интерпретация объективной
модальности, при которой содержание высказывания отстранено, отвлечено от
производителя данного высказывания, лишено связи с говорящим - автором
высказывания. Значения реальности/ирреальности устанавливаются именно с
точки зрения говорящего. С другой стороны, в толковании субъективной
модальности наблюдается иная крайность: субъективная модальность
понимается как «отношение говорящего к сообщаемому». При таком подходе к
субъективной модальности совершенно игнорируется отношение
высказывания к действительности. Однако в предложениях со значениями
достоверности и предположительности говорящий оценивает не только свое
(* отношение к содержанию высказывания, но и отношение содержания
высказывания к действительности.
На наш взгляд, модальность в принципе всегда субъективна именно
потому, что содержательно представляет собой комплекс субъективно-
объективных отношений, сумму концептуальных (но не грамматических) мо
дальных значений, в которых отражается система понятий (логико-мыс
лительных концептов). Мы согласны с И.А. Нагорным, что сумма этих логико-
мыслительных концептов и составляет понятийную основу категории
модальности (Нагорный 1998: 9). Вероятно, эту смысловую сторону имел в
виду В.В. Виноградов, характеризуя модальность как одну из наиболее
фундаментальных понятийных категорий (Виноградов 1975: 55-56). Поэтому, с
точки зрения значения, модальность, безусловно, субъективна (модальность
Л> связана всегда с «воображаемой ситуацией», с «мыслимым»). Модальность
объективна с точки зрения того, что она воплощена в той или иной форме, то есть выражена средствами языка. Но, пользуясь языком, указывает Э. Бенвенист, говорящий как бы «присваивает его себе», соотносит его с собой, с моментом своих речевых действий, со своими оценками (Бенвенист 1974: 292-300). В этом случае происходит столкновение двух понятий - модальности как «мыслимой сущности», концепта и ее «материального воплощения» средствами языка: сама модальность связана прежде всего с «нереальностью», то есть с субъективностью, но представлена она может быть языковыми средствами. Как известно, в лингвистике этот конфликт разрешился таким образом: деление модальности на объективную и субъективную определяется наличием или отсутствием морфологических способов выражения модального значения. Если в высказывании есть такие морфологические способы выражения модальности (система форм глагольного наклонения), то ее называют объективной модальностью, понимая под этим, что модальность как бы задана языком; если же морфологических способов выражения нет, но имеются лексические средства, например, вводные слова, то говорят, что такое высказывание обладает субъективной модальностью. Таким образом, модальность как понятийная категория в принципе субъективна: ее невозможно отделить, «освободить» от субъекта речи, говорящего, автора высказывания. П.А. Лекант отмечает, что «точка зрения говорящего присутствует и в объективной модальности» (Лекант 1976: 95).
Мы считаем, что с точки зрения широкого понимания модальности ее содержание расчленяется на следующие компоненты:
Во-первых, это то, как мыслится, понимается, квалифицируется содержание всего высказывания самим говорящим с точки зрения оценки его достоверности. Сюда относят разные оттенки характеристики достоверности, например, подтверждения с усилением, выделением, уступкой, подтверждения путем согласия, одобрения; ссылка на источник, внезапное припоминание; различные степени вероятности, возможности, сомнения, неуверенности, недоумения, предположения и т. д.
Во-вторых, отношение говорящего к предикативному признаку высказывания, оценка характера его осуществления, понимание, представление действия как желательного, необходимого, долженствовательного, потенциального, неопределенного, недействительного, обычно совершаемого, еще не осуществившегося.
В-третьих, выражение эмоционального отношения, реакции говорящего субъекта, вызываемое общим обстоятельством, общей цепью мыслей, фактом высказывания с точки зрения оценки и эмоционального освещения содержания высказывания. Сюда же относятся страх, ужас, злость, гнев, ненависть, жалость, нежность, ласка, любовь, восхищение, похвала, порицание, угроза, возмущение, раздражение, пренебрежение, ирония, злорадство и другие эмоции, выражаемые в виде разных оттенков эмоциональной, морально-этической, эмоционально-волевой квалификации высказывания.
В-четвертых, волевое отношение говорящего к своему собеседнику или самому себе, т. е. непосредственные обращения к собеседнику с побуждением, приказанием, просьбой, настаиванием, а также с целью активизации и мобилизации его внимания.
В-пятых, всякие стилистические и логические пояснения, уточнения, оговорки относительно формы изложения речи и содержания излагаемого факта.
В-шестых, отношение говорящего к целевой направленности речевого общения.
Все эти виды отношений сообщения к действительности устанавливаются говорящим в целях облегчения общения, активизации речевой коммуникации, для того чтобы быть понятым своим собеседником и воздействовать на него.
Примером узкой трактовки модальности может служить концепция, основанная на признаке «выражения отношений» (БЭС 1998; Гак 1981; Золотова 1973).
Г.А. Золотова предлагает определение модальных значений «на основе
их внутренних функционально-синтаксических различий и соотнесенности их с
определенными средствами выражения». Отталкиваясь от понятия отношения,
положенного в основу определения модальности В.В. Виноградовым, она
проводит дифференциацию модальных значений, устанавливая «элементы»,
или «звенья» связи, называемой отношением, то есть определяет, «отношение
чего к чему имеется в виду». При этом Г.А. Золотова сознательно отказывается
от терминов субъективная модальность и объективная модальность. Во-первых,
ею выделяется «отношение содержания высказывания (точнее, предикативного
признака) к действительности с точки зрения говорящего» (Золотова 1973: 142),
которое воплощается в модальном значении реальности/ирреальности. При
этом значение реальности/ирреальности является основным, инвариантным
значением категории модальности. В такой трактовке побудительная
модальность относится к значению ирреальности. Побудительная модальность
представляет содержание высказывания (действие, которое должно
совершиться) как ирреальное, которое существует только в сознании
говорящего. Побудительная модальность направлена на преобразование
ирреального действия в реальное, то есть говорящий хочет, чтобы совершилось
действие, которое, по его мнению, должно совершиться. Во втором типе
отношений - «отношение говорящего к содержанию высказывания»
реализуются модальные значения двух разновидностей: ^уверенности,
убежденности говорящего в содержании высказывания и 2) предположительности, неуверенности говорящего в том, что высказывается. Оба типа значения (в другой терминологии, значения достоверности/вероятности) воплощаются посредством модальных (вводных) слов (Золотова 1973: 147-148). Для побудительной модальности данная характеристика, вероятно, несущественна и специально не выражается, поскольку собственная воля всегда достоверна. Третий аспект модальных отношений, по Г.А. Золотовой, составляют отношения «между действием (предикативным признаков») и его субъектом»; выражаются эти отношения
«посредством модальных слов, включаемых в состав предиката. Этот тип представлен модальностями возможности, желательности, необходимости, и долженствования, которые выражают особые отношения, отличные от типов первого и второго. С логической точки зрения их можно отнести к ирреальным действиям, так как они не выражают реальных фактов действия, а лишь мысль говорящего по поводу этих фактов (действия необходимы, желательны, они могут совершиться, должны совершиться). С грамматической точки зрения, модальности возможности, желательности, необходимости и долженствования могут быть представлены как отношения реальности, поскольку при выражении этих модальностей может употребляться индикативное наклонение, так и отношения ирреальности, в случаях, когда они выражены с помощью косвенных наклонений. Модальности возможности, желательности, необходимости и долженствования противопоставлены друг другу по содержанию, а не по типу отношений, которые они выражают, и потому они объединены в особый тип отношений (третий). Возможность, желательность, необходимость и долженствование объединяют два типа модальности: первый и третий, т. е. одновременно выражают модальные отношения содержания высказывания к действительности с точки зрения говорящего (реальность / ирреальность) и отношения между субъектом - носителем признака и предикативным признаком. Третий, последний из названных, аспект модальности, согласно Г.А. Золотовой, отражает внутрисинтаксические модальные отношения, в то время как первый и второй аспекты -внешнесинтаксические модальные отношения (Золотова 1973: 151). Данная теория рассматривает модальность с точки зрения категориального статуса как синтаксическую категорию, в рамках которой побудительная модальность может быть представлена как категория ирреальная.
A.M. Пешковский, определяя категорию наклонения как «отношение говорящего к той связи, которую он устанавливает ... Между данным признаком и данным предметом», имеет в виду не любое отношение
говорящего, а только «отношение говорящего к реальности этой связи» (Пешковский 1938: 105, 107).
Согласно И.А. Филипповской, это значение (отношение говорящего к
реальности высказывания) присутствует в каждом предложении в виде
противопоставления реальности/нереальности и достоверности/
недостоверности высказывания, то есть в каждом высказывании можно выделить диктум - субъективно-предикатные отношения денотата - и модальную часть - оценку говорящим этой связи как реальной и не вызывающей сомнения, как достоверно нереальной, как предположительной. На эти модальности могут наслаиваться (но не обязательно) другие, вторичные модальные значения: значения возможности, необходимости, долженствования (Филипповская 1978: 10).
Имеются и другие точки зрения по этой проблеме. Так, по мнению Е.А. Крашенниковой, в языковой модальности находят свое отражение не только суждение о возможном, действительном или необходимом, но также и воля, намерения, стремления человека в виде просьб, приказов, советов. В соответствии с этим автор выделяет два плана в категории модальности -модальность отражения и модальность намерения. К первой она отнесла основные модальные значения действительности, вероятности и ирреальности, а ко второй - побудительную модальность (Крашенникова 1961: 99-111). Таким образом, автор исключает побудительную модальность из плана ирреальности.
М.К. Сабанеева (1981: 10 - 12) рассматривает проблему модальности с другой точки зрения. Сравнивая модальность сказуемого, которая выражает значение реальности/ирреальности, и модальность высказывания, которая предполагает модальные значения двух типов: оценка говорящим события, названного в пропозиции, в качестве возможного, необходимого и желательного, и оценка говорящим степени его уверенности в достоверности сообщаемого, М.К. Сабанеева считает, что их следует различать. Они могут совпадать либо не совпадать друг с другом. Случаи, когда они совпадают, достаточно подробно описаны в лингвистической литературе (Бирюлин 1992;
Богданова 1990; Гаршина 1968 и др.). Примером совпадения модальностей сказуемого и высказывания могут служить предложения, в которых модальность высказывания выражена наклонением глагола-сказуемого, т. е. модальность высказывания и сказуемого совпадают. В то же время имеются примеры, когда модальность высказывания выражена индикативным наклонением глагола-сказуемого, т. е. ирреальное значение выражено формой реального наклонения, следовательно, модальность сказуемого (индикативная) и модальность высказывания (побудительная) не совпадают.
Наиболее обобщенное понимание модальности представлено в исследовании Л.А. Бирюлина и Е.Е. Корди, которые изучили работы по модальности и определили шесть типов модальных значений, имеющих разнообразные (грамматические, лексические, интонационные) средства выражения, выделяемые различными авторами в современной лингвистике (Бирюлин, Корди 1990: 67 - 68).
При таком понимании модальности возможны случаи, когда одно и то же значение (в зависимости от того, в каком аспекте оно рассматривается) входит в разные ряды. Например, побудительная модальность может рассматриваться, с одной стороны, как относящаяся к значению нереальности, поскольку она выражает действие, существующее только в сознании говорящего, еще не осуществившееся и которое, возможно, не осуществится. С другой стороны, побудительная модальность может анализироваться как категория, относящаяся к значению коммуникативной установки высказывания в ряду предложений повествовательных, вопросительных, побудительных и оптативных. Таким образом, различные модальные значения пересекаются (см. об этом: Муллаянова 1997: 20).
В некоторых случаях модальность можно трактовать как в узком, так и широком смысле. Такую теорию предлагают авторы «Теории функциональной грамматики». С одной стороны, это «узкая» теория: характеристика реального/ирреального отношения содержания высказывания к действительности. С другой стороны - это широкое понимание модальности:
понятие модальности трактуется как обобщающий термин для целого комплекса актуализационных модальных значений, которые характеризуются с той или иной точки зрения отношения реальности/ ирреальности содержания высказывания к действительности. «Модальность может рассматриваться как комплекс актуализационных категорий, характеризующих с точки зрения говорящего отношение пропозитивной основы содержания высказывания к действительности по доминирующим признакам реальности/ирреальности» (ТФГ 1990: 59). То или иное отношение к этим признакам проявляется в следующих значениях:
актуальность / потенциальность;
коммуникативная установка высказывания;
достоверность / недостоверность;
утверждение / отрицание;
пересказывание / непересказывание.
Каждый из этих типов модальных значений может рассматриваться как доминанта модального содержания высказывания, тогда как другие типы (возможно присутствующие в высказывании) осложняют модальную структуру высказывания. Типы модальных доминант совпадают в большей степени с модальными значениями, названными Е.Е. Корди (1990), и обозначают, таким образом, «широкое» понимание модальности.
Модальность в данном случае рассматривается как комплекс семантических категорий, которые объединены основным модальным значением.
Следующий аспект, который находит место при изучении модальных значений - это понятие потенциальности. В потенциальности отражается не только оппозиция реальности/ирреальности, но и динамика связей между реальностью и ирреальностью.
Сфера потенциальности непосредственно охватывает модальные значения возможности и необходимости, а также гипотетичности. Вместе с тем
&
о-
элемент потенциальности играет существенную роль в значениях оптативности и повелительности (ТФГ 1990: 75).
Понятие «потенциальность» непосредственно противопоставлено понятию «актуальность».
Если сопоставить (в плане лингвистического анализа модальной семантики) понятия потенциальности/актуальности и ирреальности/ реальности, то выходит, что актуальность включается в понятие реальности как ее центральное, наиболее специфическое, четко выраженное проявление. Потенциальность же не может быть однозначно сопряжена с ирреальностью, хотя истолкование потенциального как ирреального довольно широко распространено. Потенциальность следует трактовать как понятие, которое связывает ирреальное с реальным (ТФГ 1990: 59-79).
Взаимоотношения реальности/ирреальности и актуальности/ потенциальности могут быть представлены следующей схемой:
Актуальность
Потенциальность
'V
Реальность
Ирреальность
&*
В сфере потенциальности образуется большой круг модальных значений, смысл которых состоит в указании на поворот события от ирреальности к реальности - осуществлению события. Эту сферу модальности составляют значения побудительности, возможности, долженствования, необходимости, желательности (оптативности) и др.
Признак потенциальности играет существенную роль в предпосылках и внутренней структуре побудительности. Поскольку содержание побудительного волеизъявления включает направленность на преобразование некоторого ирреального «положения дел» в реальное, это предполагает, что в наличной ситуации, с точки зрения говорящего, существует возможность,
необходимость или желательность такого преобразования (или появления новой ситуации, не связанной непосредственно с данной). Данная, наличная ситуация заключает в себе предпосылки возможности, необходимости, желательности преобразования того, что пока (в существующей ситуации) ирреально, в то, что, по замыслу говорящего, может или должно стать реальным в результате осуществления каузируемого действия. Следовательно, значения возможности, желательности, необходимости и долженствования, объединенные сферой побудительности, взаимодействуют друг с другом.
Таким образом, модальность понимается как комплекс семантических категорий, объединенных основным модальным содержанием реальности/ирреальности отношения высказывания к действительности.
Что же касается изучения вопроса в уральском языкознании, то мы должны констатировать: теоретическая разработка узловых проблем категории модальности здесь неоправданно задерживается. Имеются лишь некоторые разрозненные наблюдения и материалы, полученные, чаще всего, в ходе исследования сопутствующих проблем. Можно выделить лишь несколько работ, непосредственно посвященных рассмотрению категории модальности.
Так, Э.В. Усенкова (2002) в своей работе производит сопоставительный анализ структуры и функционирования морфологических, лексических и синтаксических средств выражения модальности в нганасанском языке в сопоставлении с селькупским. Она выясняет условия функционирования парагматических и синтагматических значений форм наклонений нганасанского глагола, выявляет специфику категории наклонения в нганасанском языке в сравнении с селькупским.
О соотношении глагольных наклонений и модальности в коми языке пишет Е.А. Цыпанов. Автор утверждает, что «... наклонение связывается с модальностью и характеризуется как одна из основных форм ее выражения» (Цыпанов 2002: 11-12).
Т.М. Кибардина (2003) рассматривает особенности выражения категории модальности в удмуртском языке, определяет модальные слова как части речи и описывает их грамматическое значение.
В мордовские языки понятие модальности было введено М.Н. Коляденковым, который опирался на учение В.В. Виноградова. В своей работе исследователь отмечает, что В.В. Виноградов "особенно настаивает на признаке модальности предложения. Для него "высказывание содержит в себе грамматически оформленное сообщение субъекта о действительности, то есть непосредственно соотносит свое содержание с действительностью" (Коляденков 1954: 61).
Ему возражает Б.А. Серебренников, который считает, что категория модальности не играет никакой существенной роли при характеристике предметов и явлений. Она играет особую роль в акте коммуникации (Серебренников 1970: 61).
При описании повелительного наклонения глагола модальность в какой-то степени была объектом внимания А.Д. Артемовой (1985). Исследователь считает, что ядром поля модальности являются наклонения, которые следует рассматривать как "психический акт", являющийся порождением определенной ситуации. Ситуация, в которой происходит общение, может иметь бесчисленное множество самых различных характеристик, но в каждом коммуникативном акте отбирается что-то одно и на него направляется внимание собеседника (Артемова 1985: 85-86).
При анализе основной единицы текста - сложного синтаксического целого - проблема модальности была объектом исследования Л.П. Водясовой (2000). Автор отмечает, что эта категория имеет место во всех ярусах языковой системы (лексико-семантическом, фразеологическом, синтаксическом и др.). Основное внимание Л.П. Водясова уделяет изучению модальности текста и считает ее одним из важнейших признаков этого продукта языка и речи. С ее точки зрения, выделяются две разновидности модального значения -объективная модальность и субъективная модальность. Субъективная, или
субъективно-оценочная, отмечает исследователь, принимает активное участие в создании и передаче содержательно-концептуальной информации. Она не имеет строгой регламентации ни в семантическом, ни в формальном аспектах. С точки зрения семантики, она может обозначать восторг и возмущение, призыв и предостережение, грусть, радость, сожаление, удовлетворение и т.д. С точки зрения формальной, может быть выражена специальными сентенциями, композицией, подбором предложений специфической структуры, набором слов определенной семантики, употреблением особых морфологических форм, использованием разнообразных художественно-изобразительных приемов. Объективная модальность не только сохраняет, но и усиливает свою активную конструирующую роль, так как является главным средством выражения предикативности (Водясова 2000: 17).
Сложное синтаксическое целое, подчеркивает Л.П. Водясова, обладает не только семантико-синтаксическим, но и модальным единством: «Сложное синтаксическое целое можно квалифицировать как типизированное объединение самостоятельных предложений на основе логико-смысловой цельности и завершенности, отражающее определенную информацию в едином модальном плане и функционирующее как одна из основных структурных единиц текста (Водясова 2000: 28-29).
Кроме того, проблема модальности находит отражение и в других работах Л.П. Водясовой (1998, 1999).
О соотношении категории модальности и глагольного наклонения в эрзянском и финском языках говорят в своей статье "Эрзянь ды финнэнь кельтнесэ модальнойчинть невтемазо глаголонть наклонениянзо вельде" Н.А.Агафонова и Н. Якушкина (Агафонова, Якушкина 2001: 18-23). При изучении истории вопроса они отмечают, что в финно-угорском языкознании проблему категории модальности рассматривала Арья Коскинен, которая свою работу посвятила анализу данной категории в норвежско-саамском языке (см. об этом: Агафонова, Якушкина 2001: 18-19).
Л.Н Асташова (2005а, 20056) считает, что в основе определения понятия модальности лежит различное отношение говорящего, возникающее в ходе речевого общения. Модальность, отмечает автор, - это отношение высказывания к действительности в плане показа, насколько соответствует или не соответствует то, о чем сообщается говорящим, фактам объективной действительности, насколько высказывание, по усмотрению говорящего, отрывается или отходит от фактов объективной действительности (Асташова 2005а: 87).
Таким образом, анализ лингвистической литературы показал, что модальность - это отношение действия к действительности, устанавливаемого говорящим; более конкретно: отношение действия к действительности в плане показа, насколько соответствует или не соответствует то, о чем сообщается говорящим, фактам объективной действительности, насколько высказывание, по усмотрению говорящего, отрывается или отходит от фактов реальной действительности, в соответствии с чем модальность распадается на реальную и ирреальную.
Презентно-футуральная перспектива временного признака
Побудительная модальность имеет временную соотнесенность с настоящим и будущим временем, поскольку она выражает потенциальное действие, которое, возможно, осуществится. Субъект волеизъявления произносит побудительное высказывание для того, чтобы было совершено или не совершено какое-либо действие. Побудительное высказывание может предполагать начало действия, его продолжение или окончание. Наиболее часты ситуации, когда действие в момент речи еще не совершается. Говорящий произносит побудительное высказывание с той целью, чтобы слушающий начал его выполнять: - Кодамо куля марто сыть, ёвтак! — пшкадсь тензэ (Доронин 1996: 249) « - С какой новостью пришел, скажи! - обратился к нему»; - Сестэ тов вейсэ сыргатано (Доронин 1996: 229) «Тогда туда вместе тронемся».
При подобном волеизъявлении предполагается, что субъект-адресат начнет его выполнять или они выполнят его совместно. Волеизъявление может относиться к действию, которое уже совершалось в момент речи. В этом случае субъект волеизъявления может побуждать субьекта-адресата к продолжению действия: - Кортак, кортак, - апак учо гайгезевсь эчке, мерят, трубань пачк нолдазь, вайгелезэ (Доронин 1996: 267) « - Говори, говори, - неожиданно зазвенел грубый, как будто через трубу пропущенный голос»; - Яксемс яксек, ды, вант, кувака пжъгетъ аволизъ керявто! (Доронин 1996: 227-228) « - Ходить ходи, но смотри, как бы твои длинные ноги не велели отрезать». Чаще волеизъявление обозначает изменение какого-либо параметра при продолжении действия (качественные, количественные, пространственные изменения и другие): а) субъект волеизъявления выражает требование качественных изменений в действии, например, говорить не так громко: Ды сеске пекстызе кургонзо: пек уш пижакадсъ, секенъ вант, стявтсы тетянзо ды Палашанъ: - Кортак cede састо, мариндеряйтъ... (Доронин 1996: 257) «Тут же прикрыл рот: очень уж громко вскрикнула, того и гляди, разбудит отца и Палашу: - Говори тише, вдруг услышат...»; - Састо кортак, састо (Кривошеев 1998: 143) « - Тихо говори, тихо»; молчать: - Каштмольть, дедай (Кривошеев 1998: 120) « - Молчи, дед» и т. д.; б) высказывание репрезентирует количественное изменение: отправиться еще раз: - Азёдо нейке таго мелъгаст панеме ды мезе мутадо ки лангстонтъ — туинк моненъ (Евсевьев 1964: 74) «- Сейчас же обратно отправляйтесь за ними в погоню, что найдёте на дороге - принесите мне»; - Азё ведентенъ таго тон чопавт, / Мекев уйть морянъ кельме отъмантенъ ... (Шаронов 1994: 17) « - Иди в воду снова ты нырни, / Опять сплавай в морской холодный омут ...» и т. д.; в) высказывание предполагает пространственные изменения: бросить в реку: - Нейке Москов леентенъ ёртынк, кадык калт тосо кундси, - Кочкаръ ней сонсь тандадсъ, эзъ сода, мезе cede тов теема (Доронин 1996: 237) « - Сейчас же в Москву реку бросьте, пусть рыбу там ловит, - Кочкарь теперь сам испугался, не знал, что дальше делать»; поехать куда-либо: - Тон Ицялов течи ардовлить. Тосо, теня ... - Ды пачтясъ Илья Петровиченъ куломадо (Кривошеев 1998: 23) « - Ты в Ичалки сегодня поехал бы. Там, ... - И сообщил о смерти Ильи Петровича»; переместиться на другое место: - Садо тей! — Серъгедсъ Кузя (Куторкин 1997: 150) « - Идемте сюда! - Крикнул Кузя (Кузьма)» и т. д. Высказывание может предполагать остановку действия или его окончание: Стясъ келей озамкастонтъ, валакавтынзе сакалонзо, поладсъ: - Саты, шка оймсемс (Доронин 1996: 236) «Встал с широкой скамьи, погладил бороду, прибавил: - Хватит, пора отдыхать»; - Лоткак, пандя, Светлана нейсамизь (Абрамов 1980: 315) "Перестань, хватит, Светлана увидит". В эрзянском языке, как и в других языках, при побуждении предполагается выполнение действия в настоящем и будущем времени. Часто присутствующее в речевых актах побудительного характера настоящее время обусловлено желанием субъекта-адресата представить ситуацию как совершающуюся в настоящий момент, дабы придать более категоричный, не терпящий возражений тон побудительному высказыванию. Прошедшее время в побуждении в принципе невозможно, так как обращенность в прошлое исключает выполнение действия в будущем и уничтожает побудительную модальность. В безглагольных побудительных высказываниях временная соотнесенность автоматически устанавливается с настоящим-будущим, что подтверждается при искусственном восстановлении глагольной формы побудительного предложения: - Тонеть шка кудов, покштят илязо туе вешнеметь (Абрамов 1980: 27) "Тебе время домой, как бы дед не пошел бы искать тебя". Данное высказывание можно трансформировать в следующее: - Азё кудов, покштят илязо туе вешнеметь " - Иди домой, как бы дед не пошел искать тебя". Семантические и формальные признаки побудительной модальности должны анализироваться одновременно, дополняя друг друга. Отдельно взятые формальные параметры недостаточны для объективного описания побуждения, т.к. в эрзянском языке, например, наличествуют высказывания, в которых формальные характеристики высказывания соответствуют побудительной модальности, а семантические признаки противоречат ей. Это может быть подтверждено высказываниями с неимперативным употреблением повелительного наклонения, свойственного пословицам: Мезе а тееви, сенень иля кундсе (Mi 11 111 1986: 56) "Что не сможешь сделать, за то и не берись"; Пингеть эряк, но теветъ иляк стувтне (Ml 11 111 1986: 68) "Век живи, но дела свои не забывай"; Мирденъ-козяйканъ сёвномас иля човоргале: чумокс кадоват (Ml 11 111 1986: 234) "Не вмешивайся в спор супругов: сам виноватым останешься".
В предложении: Роботак састо, но вадрясто (Ml 11 111 1986: 60) "Работай не спеша, но хорошо" — формально наличествуют все три грамматических признака: присутствие субъекта-адресата, совпадение субъекта-волеизъявления с говорящим, презентно-футуральная перспектива временного признака. Однако это предложение лишено семантических характеристик побудительной модальности: настоящая ситуация не связана с предыдущей ситуацией необходимости или желательности, для субъекта волеизъявления и субъекта-адресата не релевантны отношения долга и разрешенности действия. В этих условиях и грамматические признаки высказывания рассматриваются по-иному: подобное высказывание рассчитано на всех, на каждого, а не только на того, кто участвует в речевом акте, высказывание передает "обобщенный опыт человеского поведения", а не побуждает к конкретным действиям. На передний план выдвигается не побудительность, а оценочность (надо работать не спеша, но хорошо). Ситуация, отраженная в глагольном предикате, в целом мыслится как временная, значение потенциальности осуществления действия исчезает, и возникает апелляция говорящего к опыту, к повторявшейся в реальности связи.
Семантика требования
Требуя, говорящий просит в категорической форме. Слушаюший обязан выполнить то или иное действие.
Однако следует заметить, что "требование" является несколько расплывчатой, по сравнению с "приказом", смысловой интерпретацией предписания, поскольку ему свойственны признаки, сближающие его с одной стороны, с приказом, а с другой стороны - с просьбой, что находит отражение в его различных немногочисленных описаниях, где "требование", если оно и выделяется в качестве самостоятельного нравственного понятия, считается квазисинонимичным либо приказу (смягченному), либо просьбе (категорической): Тейтересъ мери тензэ: - Азё, каштомс кадовсъ ее кши, таргик, синдик чачк ды тетянъ пря пес путык (Евсевьев 1964: 70) «Девушка говорит ему: - Иди, в печке остался один хлеб, вытащи, разломи его пополам и положи у изголовья моего отца»; - Ды мезть алкукскак педить эйзэнъ? Кадомак! (Абрамов 1980: 342) "Что и в правду пристал ко мне? Оставь меня!"; - Те цюдавсь теть, азё мадть, азорт иля тандавтне! — кармавтозь ёртсъ Федосъя Прокопъевна (Доронин 1996: 256) " - Это почудилось тебе, иди ложись, хозяев не пугай! -требуя, бросила Федосья Прокопьевна". Требование нацелено на то, чтобы заставить адресата сделать что-либо, т.е. выражает фактитивную каузацию действия говорящим, стремящимся навязать слушающему определенное поведение без предварительного стимула такой каузации со стороны слушающего. Требования могут предъявляться как в официальной, так и в межличностной сфере общения, и при этом не имеют принципиального значения, потому что требовать исполнения каких-либо действий могут как лица, занимающие определенное место (выше, ниже) в социальной иерархии, так и лица, не связанные друг с другом субординарными отношениями. Так, требование может быть направлено: 1) "сверху вниз" (так же, как и приказ), например, от начальника к подчиненному: - Веденть потмаксос азе чопавтъка [Идемевсъ] ... - Ансяк иляк стувт монъ лемем ледстямс / Ды ёетамс мазый "пазчангот!" валонть (Шаронов 1994: 17) " - В воду иди нырни-ка [Черт]... - Только не забудь мое имя вспомнить / И сказать слово "пазчангот!"; 2) "снизу вверх", например, от подчиненного к начальнику и т.д.: Бурнаев икельдизе [тейтеренть], стясь ютконтень, кундызе Веранъ кедте. - Нолдамизь... Нолдамизь, меринъ тенк! — кежейстэ тошкадсь тейтересъ ды ноцковтыксэлше кедензэ (Абрамов 1967: 92) « Бурнаев опередил [девушку], встал в проход, схватил Веру за руку. - Пустите ... Пустите, сказала вам! - зло прошептала девушка и хотела выдернуть руку»; 3) "по горизонтали", например, требования, которые могут предъявлять друг другу супруги, пассажиры, партнеры в работе: Кода Феликс эзь лаце эйсэнзэ, кода эзь кутморя, эзь эждеве авантъ седеезэ. - Кадомак! - пшкадсь сон [Таня] машнетезь (Абрамов 1980: 332) «Как Феликс ни уговаривал, как ни обнимал, не согрелось сердце женщины. - Оставь меня! - раздраженно заговорила она [Таня]»; - Ёвтак, костонят? Ков ней молят тон? / Мезе кандынзеть минек мастеров? / Мезе эряви минек пелъде теть? / Евтак видестэ, а мейс кенгелемс (Радаев 1973: 35) « - Скажи, откуда ты? Куда теперь идешь? / Что привело тебя в нашу сторону? / Что нужно тебе от нас? / Скажи правду, нечего лгать». Наиболее существенным при описании семантики требования представляется обращение к понятию конвенции, связывающей партнеров по речевому общению. Как уже было отмечено выше, ситуация социального взаимодействия обусловлена соответствующими конвенциями (правилами, законами, принципами, нормами), которые предопределяют как социальные статусы участников, так и круг их действий. Кроме того, необходимо подчеркнуть, что конвенцией не только обусловлены определенные права каждого из участников с одной стороны, но и возложены на каждого из них определенные обязанности - с другой. Именно соотношение прав и обязанностей участников в значительной степени определяют характер социального взаимодействия. При выражении требования говорящий может иногда, подкрепляя свое требование, приводить в качестве мотировки соответствующую конвенцию, согласно которой он обладает правом требовать от слушающего определенного поведения (правом, предоставленным ему нормой, правилом, статусом, положением, этикетом, законом), а слушающий должен соблюдать свои обязанности, определяемые данной конвенцией, хотя чаще всего, судя по примерам, такая мотивировка не обязательная, поскольку право требовать обычно не оспаривается: - Арсек нееке, кода эряви, / Мейпе янксемас иля эртяво (Радаев 1973: 152) " - Думай сейчас, как нужно, / Потом в раскаивания не впадай"; - Чиезъ сыргадо cede куроксто, / А мезтъ кисэн тенк истя мелявтомс (Радаев 1973: 226) " - Бегом отправляйтесь быстрее, / Нечего из-за меня вам так переживать". С одной стороны, требованиям присуще нечто категоричное, не допускающее отказа, что сближает их с приказами, отличая в то же время от просьб. С другой, в случае такого отказа говорящий не вправе применять санкции (если только это не требование, направленное "сверху вниз"), что сближает требование с просьбами, отличая их в то же время от приказов. При отказе выполнить требование говорящий может повторить его, настаивая на его исполнении, может выразить недовольство, гнев, раздражение, угрозу и т.д. или апеллировать к более высокой, чем слушающий, инстанции, за поддержкой своего требования. Если же говорящий отдален от адресата устойчивым социальным приоритетом, т.е. если требование направлено "сверху вниз", то говорящий обладает властью и может в такой ситуации наказать слушающего, так же, как он вправе сделать это в случае неисполнения приказа.
Императив как основное средство выражения непосредственной побудительной модальности
В общетеоретических работах и в описательных грамматиках конкретных языков императив традиционно рассматривается как одна из форм категории наклонения. О наклонении В.В. Виноградов пишет, что это «грамматическая категория в системе глагола, определяющая модальность действия, т.е. обозначающая отношение действия к действительности, устанавливаемая говорящим лицом. Она выражает оценку реальности связи между действием и субъектом с точки зрения говорящего лица или волю говорящего к осуществлению или отрицанию этой связи» (Виноградов 1947: 581).
Мнение о том, что парадигма императива включает только формы 2 л., впервые было высказано Н.П. Некрасовым, который писал: «Повеление в личной форме может быть выражено только вторым лицом единственного или множественного числа» (Некрасов 1865: ИЗ). Исследователи, считающие, что содержательно формы императива отражают ситуацию общения, которая включает только двух участников - говорящего и слушающего, ограничивают парадигму императива только формами 2 л. (Мучник 1955, 1971). Эту точку зрения поддерживает и А.В. Исаченко. Он утверждает, что «императив в узком смысле термина ограничивается формами 2-го лица единственного и множественного числа» (Исаченко 1957: 8). С точки зрения А.Д, Артемовой, основным значением императива (повелительного наклонения) является «желание, чтобы собеседник (2 л.) совершил какое-либо действие» (Артемова, 1985, 5). Согласно определению грамматик мордовских языков 1980, 2000 г., повелительное наклонение выражает побуждение к действию (просьбу, приказание, распоряжение), относящееся прежде всего к собеседнику (ГМЯ 1980: 294; ЭК 2000: 165). Об этом говорит и Е.А. Цыпанов: «Функционально повелительное наклонение выражает прямое или опосредованное волеизъявление говорящего с целью побудить собеседника(ов) совершить или не совершить определенное действие» (Цыпанов 2002: 13).
В трактовке семантики приведенные определения не отличаются друг от друга, однако, в понимании того, кто должен быть исполнителем действия: только слушающий или также говорящий и лица, не участвующие в речевом акте, определения императива расходятся. Достаточно широко распространено мнение, что исполнителем действия может быть только слушающий, и это ограничение фиксируется во многих формулировках формы императива. Например, А.В. Исаченко считает, что «формой императива говорящий (А) призывает собеседника (В) выполнить действие, выраженное глаголом. Важно при этом, что оба собеседника являются не только участниками речевого акта, но одновременно и единственными лицами, так или иначе затронутыми содержанием высказывания: А «возлагает» действие на В. В императиве исключается «третье лицо» (Исаченко 1960: 477). Такого же мнения придерживается Ю.Д. Апресян: «Императив, или побуждение - это сообщение о желании говорящего, чтобы адресат выполнил определенное действие, и попытка каузировать его адресатом» (Апресян 1974: 22). Исходной посылкой такого подхода служит утверждение В.М. Мартынова (1982), считающего, что при побуждении слушающий и исполнитель действия должны быть одним и тем же лицом, т. е. быть кореферентными (Мартынов 1982: 119).
В наши дни эта концепция обосновывается ссылками на логические и семиотические соображения. Вот пример такой аргументации автора: «Действительно ли повелительное наклонение ограничивается вторым лицом? С семиотической точки зрения это должно быть ясным: приказ можно направить только адресату в процессе коммуникации. Тот или те, с кем у говорящего нет коммуникации, не могут быть адресатами, а следовательно, приказ, как информационный стимул, предполагающий реакцию, не может реализоваться. По этим соображениям употребления 3-го лица с частицей пусть, 1-го лица с частицей -ка не могут быть отнесены к повелительному наклонению, как не может быть отнесено к повелительному наклонению употребление 1-го лица мн. ч.» (Мартынов 1982, 119). Если принять эту точку зрения, то, разумеется, к категории побудительности нельзя отнести ни высказывание, где исполнителем действия является третье лицо, ни высказывание, где исполнителем действия является сам говорящий. При таком подходе в парадигму императива по принципиальным соображениям могут входить только формы 2 л., обозначающие, что исполнителем каузируемого действия является слушающий (адресат). Однако нельзя не считаться с мнением других исследователей. Так, согласно «Грамматике мордовских языков-1962», форма 2-го лица единственного и множественного числа является не единственной, а лишь «основной формой повелительного наклонения» (ГМЯ 1962: 277).
Отдельные авторы, например, такие, как A.M. Ломов, ограничивают императивную парадигму формами 2 л. не по содержательным, а по формальным соображениям. Они полагают, что значение волеизъявления свойственно не только этим, но и другим формам, которые функционально дополняют повелительное наклонение, хотя и остаются за пределами его парадигмы (Ломов 1977: 93).
Поскольку нет сомнений в том, что формы второго лица являются императивными, то мы вправе считать, что предложения с этими формами являются эталонными среди повелительных предложений.
Бесспорно, императивные формы - формы 2 л., которые обозначают, что исполнителем действия является слушающий. В эрзянском языке императив может быть как объектного, так и безобъектного спряжения. Императив безобъектного спряжения образуется с помощью суффиксов: - единственного числа: -к (если основа глагола оканчивается на -а-(-я-)/-о-: - Течи панинь прякат, озак столь экшс, нейке каванятан (Абрамов 1980: 383) « - Сегодня я испекла пироги, садись за стол, сейчас же угощу»; - Слава, кунсолок! - сестэ Грозной мерсъ ... (Радаев 1973: 290) «- Слава, слушай! - тогда Грозный сказал ... »; Тензэ [Пурейшаненъ] саразосъ кургонь чиртезъ мерсы / - Басня андомак, макет тень товзюрот, / Мейле симдемак тонсетъ коморсто (Кулдуркаев 1994: 61) «Ей [Пурейше] курица клюв скривив сказала: / - Сначала накорми, дай мне пшена, / Потом напои со своей ладони».
Частицы как дополнительное морфологическое средство выражения непосредственной побудительной модальности
Частицы, которые употребляются в высказываниях с побудительной модальностью, не являются структурно обязательным элементом данных предложений, но могут в них присутствовать. Они вносят различные дополнительные оттенки: смягчают или усиливают побуждение, придают речи стилистическую окраску вежливости, фамильярности и т.д. Но изменять вид побуждения на другой они не могут. Независимо от того, присутствует ли частица в данном высказывании - приказе или просьбе, приказ остается приказом, просьба - просьбой.
Грамматики мордовских языков определяют частицы как вспомогательные слова, которые придают [другим] словам, словосочетаниям и предложениям различные эмоциональные, экспрессивные и модальные значения (ГМЯ 1980: 401; ЭК 2000: 260). Роль частиц в создании побуждения проанализирована в работе И.М. Кобозевой (1990), где к их описанию применяется метод анализа прагмасемантических аномалий. Избирательность частицы по отношению к различным видам побуждения И.М. Кобозева объясняет «прагмасемантической аномальностью», которая «основана на противоречии между конвенциональным и неконвенциональным компонентом смысла и требует для своего обнаружения обращения к контексту, лингвистическому или экстралингвистическому» (Кобозева 1990: 195). Следует заметить, что в работе И.М. Кобозевой частицы описаны только в примерах их употребления с формами императива, между тем, наши наблюдения показали, что они могут использоваться и с другими средствами выражения побуждения. Частицы, выражающие побуждение к действию, рассмотрены в работе О.В. Ериной. Исследователь отмечает, что в мордовских языках имеется несколько частиц, которые употребляются с глаголами в форме императива (Ерина1997: 116). Авторы грамматик мордовских языков выделяют следующие побудительные частицы: эрь/ярь «ну, ну-ну», эрьга «ну-ка», ну «ну», ну-ка «ну-ка», давай «давай», эно «да, конечно». Эти частицы употребляются совместно с глаголами в форме повелительного наклонения, усиливая при этом значение побуждения (ГМЯ 1980:409; ЭК 2000: 266). Все побудительные частицы могут быть разделены на два класса: 1) частицы, которые участвуют в образовании форм повелительного наклонения, то есть являются структурно обязательными элементами побудительных высказываний. К ним относятся: кадык «пусть, пускай», давай «давай»; 2) частицы, которые не участвуют в образовании форм повелительного наклонения, т.е. не являются структурно обязательными элементами побудительных высказываний (все остальные частицы, употребляемые в побудительных высказываниях). Известно, что в отличие от формообразующих, частицы, участвующие в образовании форм повелительного наклонения, вносят в побудительное высказывание дополнительные семантические элементы, в силу чего именно они представляют особый интерес для исследований побудительной речи. В эрзянском языке для усиления значения побуждения используются следующие частицы: Эно «да, конечно, уж, ну». Эта частица используется при выражении утверждения или ограничения чего-либо. Она может употребляеться: - с императивом единственного и множественного числа: - Я эно совак кудов, нейке мутано саразтнэненъ тарка (Абрамов 1980: 383) « - Ну, зайди домой, сейчас же найдем курам место»; - Сельгика эно кекшезъ човаронть / Чамдык бойкасто пижниця кургонтъ (Шаронов 1994: 19) « - Выплюнь-ка спрятанную землю / Освободи быстро кричащий рот»; - Эно оймседе, кисэнк учодо. / Ванды туйтядо урекс куломо (Радаев 1973: 267) « - Ну, тогда отдыхайте, за собой ждите. / Завтра пойдете умирать рабами»; - Эно содадо, кие икеленк (Радаев 1973: 36) « - Знайте уж, кто перед вами»; - с индикативом 1л. множественного числа: - Эно сайтяно отпуск, тутано тетянъ ды авнъ содавтомо (Абрамов 1980: 411) « - Уж возьмем отпуск, поедем навещать отца с матерью»; - Архип Иванович, эно кунсолотано cede тов (Абрамов, 1980, 313)«- Архип Иванович, ну слушаем дальше». Частица эно употребляется при любом речевом акте побуждения. Однако дополнительные смысловые оттенки, которые вносит эта частица, различны в зависимости от того, при каком виде побуждения она употребляется. Так, при просьбе она вносит семантический элемент «я прошу, умоляю», а при разрешении — «преодоленное нежелание»: - Сестэ эно, Егор Петрович, саитъ хоть чемоданонок, минсь уш ялго мольтяно, - энялдозевстъ цёратне (Абрамов 1967: 20) « - Ну тогда уж, Егор Петрович, возьми хоть наши чемоданы, сами уж пешком дойдем, - стали умолять мужики»; - Эно простямак, одов а карман полавтнеметъ лия лангс (Абрамов 1980: 376) « - Ну прости, впредь не буду менять тебя на другую»; - Азёдо эно, ардстынк машинанзо гараже, сонстензэ а ветяви (Абрамов 1967: 132) « - Идите уж, отведите его машину в гараж, сам не сможет вести».
Эрьга, эрде «ну-ка» - понудительная частица, употребляется для усиления волеизъявления. Она может сочетаться с императивом как единственного, так и множественного числа: - Эрьга арсека теде, Сияжар! / Марямс кодамо моненъ улънесь те (Радаев 1973: 254) « - Ну-ка подумай об этом, Сияжар! / Услышать каково мне это было»; - Эрьга каик панарот, ванса кутъмеретъ, - мерсь Кошай (Абрамов 1988: 69) « - Ну-ка сними рубашку, посмотрю твою спину», - сказал Кошай»; Зярдо жо смелгадстъ ломантне, / Седеяк, марявсь, увнытъ: / - Эрьга тынсъ, эрзянъ цёратне, / Эсъ сермадовксонк лоенынк (Прончатов 1995: 221) «Когда же осмелели люди, / Еще больше, казалось, шумят: / - Ну-ка сами, эрзянские парни, / Свое написанное прочитайте»; - Эрьга, цёрат, тетянстэнь лездадо, / Эрявикс превс-мельс сонзэ путодо (Шаронов 1994: 27) « - Ну-ка, мужчины, его отцу помогите, / Нужные мысли ему подскажите»; - Эрде нееке прянзо цяподинк! - / Ине азоросъ рангстась кежевстэ (Радаев 1973: 292) « - Ну-ка сейчас же голову отрубите! - / Хозяин приказал зло».
