Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I История изучения грамматических форм имен существительных в тюркологии и в чувашском языкознании 11-61
1.1. Понятие о грамматической форме и грамматической категории 11
1.2. Из истории изучения грамматических форм имен существительных в тюркологии (дооктябрьский период) 18
1.3. Из истории изучения грамматических форм имен существительных в чувашском языкознании (послереволюционный период) 40
Выводы по первой главе 59-61
ГЛАВА II Грамматические формы имен существительных 62-157
2.1. О словообразовании, словоизменении и формообразовании 62
2.2. Общая характеристика традиционных словоизменительных категорий имен существительных чувашского языка 70
2.3. Синтаксические аффиксы имен существительных 76-132
2.3.1. Аффиксы связи имен существительных с глаголами 76-106
Современная падежная система чувашского языка 76
Аффикс -ла(-ле), -лла(-лле) 79
Аффикс -алла(-елле) 87
Аффикс -чен(-ччен) 91
Аффикс -ан(-ён,-н) 94
Аффиксы -серен, -демён 100
Аффикс -шар(-шер) 104
2.3.2. Аффиксы связи имен существительных с существительными 107-132
Аффикс -ла(-лё), -лла(-ллё) 107
Аффикс -лах(-лёх) 124
Аффикс -хи 130
2.4. Морфологические аффиксы имен существительных 133-155
Аффикс -скер 133
Аффикс -и 137
Аффикс -ах(-ех) 144
Аффикс -чё(-ччё) 148
Аффикс -рах(-рех) 152
Выводы по второй главе 156
Заключение 158-161
Библиографический список 162-177
- Понятие о грамматической форме и грамматической категории
- Из истории изучения грамматических форм имен существительных в тюркологии (дооктябрьский период)
- О словообразовании, словоизменении и формообразовании
- Общая характеристика традиционных словоизменительных категорий имен существительных чувашского языка
Введение к работе
и предложение являются основными конструкциями, основными единицами, определяющими непосредственный смысл и содержание человеческой речи, реализуемой в наименовании, т.е. в назывании предметов, качеств, действий, состояний как явлений объективной действительности. В речи очень часто слово выходит за рамки чистой номинации, в результате чего в нем актуализируется ряд грамматических значений. При этом для выражения данных значений слово представляется в одной из присущих ему словоформ.
Грамматика исследует законы, по которым наши мысли принимают материальную, языковую оболочку. «Познание любого компонента языка - это, прежде всего, выяснение характера его участия, роли в процессах коммуникативной речевой деятельности, что предполагает и уяснение его места в языковом механизме» (Гузев, 1897, 4), - обращает внимание исследователей В.Г. Гу-зев, перечисляя основные положения функционально-семантического подхода к осмыслению лингвистических фактов тюркского языкового строя. Отсюда видна та огромная роль коммуникативной функции в процессе создания языка, а, следовательно, и коммуникативных средств, без учета которых невозможно решить проблемы языка и мышления, взаимоотношения между языком и обществом и мн. др. Одним из основных коммуникативных средств, выражающих логичность мыслей, грамматические значения имен существительных, в тюркологии являются падежные аффиксы.
Категория падежа, позволяющая вскрыть коммуникативные функции языковых явлений, составляет основу грамматического строя. Не случайно падежная система чувашского языка явилась объектом всевозможных исследований. Начиная с XVIII века в грамматической системе чувашского языка разные исследователи выявляли различные падежи, с каждым новым исследованием менялось и количество падежей, и их названия.
В первых печатных грамматиках чувашского языка под влиянием латинской и русской схем речь шла о пяти (Рожанский, 1769, 6) и о шести падежах (Вишневский, 1836, 6-9), соотносимых соответственно с латинскими и русскими падежами. Известный венгерский исследователь Йожеф Буденц в своей работе «Очерки по чувашскому языку», изданной в 1862 (1, 2), в 1863 (3) годах, говорит о наличии в чувашском языке 7 падежей, окончательно подтвер-
див наличие местного и исходного. Помимо этих падежей он выделяет еще направительный и предельный.
Н.И. Золотницкий, один из крупнейших исследователей чувашского языка, пересмотрел некоторые положения в отношении количества падежей, уточнил их значения. Так, например, учитывая отличие чувашского именительного падежа от русского, он ввел «неопределенный падеж»; также языковед первым из русских исследователей отметил наличие в чувашском языке двух пространственных падежей: местного и исходного; однако исключил творительный падеж из числа падежных форм.
Другой известный тюрколог, ученый-языковед Н.И. Ашмарин в своих «Материалах для исследования чувашского языка» (1898) говорит о 6 падежах имен существительных, вместо «неопределенный» в своей системе падежей он употребляет термин «именительный». В другой своей работе исследователь не только уточняет общие значения падежных форм, но и впервые пытается выяснить все частные значения падежей в чувашском языке (1903, 1923).
И в послеоктябрьский период категория склонения чувашского языка привлекает внимание исследователей, которые продолжали споры о количестве падежей, об их наименовании. В 50-60 гг. в чувашской лингвистике эта проблема становится остро дискуссионной. Работы А.И. Иванова, И.П. Павлова, И.А. Андреева, В.Г. Егорова сыграли важную роль в принятии восьмипа-дежной системы, более точно отражающей специфику фамматического строя чувашского языка.
Таким образом, даже в рамках развития одного и того же языка, в данном случае чувашского, мы можем наблюдать количественное несовпадение падежей и их номенклатуры (необходимо учесть и то, что здесь представлен не весь исторический путь развития учения о падежах).
Изменения в категории падежа, несомненно, вызваны и тем, что она представляет собой одну из сложнейших фамматических категорий, а также тем, что нет единообразного подхода к ее классификации. Помимо перечисленного, необходимо указать еще на одну немаловажную причину: «...языки, а, следовательно, и категория падежа не могут не изменяться, поскольку в основе коммуникативной функции языка лежит отражение человеком окружающей действительности, которая постоянно изменяется, развивается и совершенст-
вуется. Следовательно, с изменением реального мира изменяется и усложняется мышление человека и соответственно, язык с ее коммуникативными средствами выражения логической мысли, в данном случае категория падежа (Решетова, 1980, 61-62).
В настоящей диссертационной работе предпринимается попытка продолжить одну из плодотворных традиций отечественного тюркского языкознания, заключающуюся в том, что достижения современной грамматической теории используются для истолкования языковедческого материала, представленного в грамматических формах имен существительных, не входящих в современную падежную систему чувашского языка.
Известно, что в тюркологии, и в чувашском языкознании в частности, категория склонения представляет собой одну из словоизменительных категорий. Наиболее полная и оригинальная концепция тюркской теории словоизменения разработана В.Г. Гузевым (см. его работы в библиографии). Настоящее исследование, прежде всего, опирается на его теорию словоизменительных категорий, согласно которой словоизменение предстает как совокупность языковых средств, используемых при порождении речи для производства разнообразных словоформ (Гузев, 1987, 39).
Актуальность предпринятого исследования обусловлена тем, что современные теоретические исследования и описательные научные грамматики к реляционным аффиксам имен существительных чаще всего относят лишь падежные формы, аффикс множественного числа и категорию принадлежности. По нашим наблюдениям, в настоящее время, кроме признанных традиционной грамматикой, еще пятнадцать аффиксов, присоединяясь к основе имени существительного, образуют грамматические формы указанной части речи: -ла(-лё),-лла(-ллё), -ла(-ле),~лла(-лле), -алла(-елле), -и, -хи, -скер, -чен(-ччен), -серен, -семён, -лах(-лёх), -ан(-ён), -шар(-шер), -чё(-ччё), -ах(-ех), -рах(-рех). Некоторые из них, будучи синтаксическими аффиксами, являются прежде всего «средствами передачи информации о связях между элементами объективной действительности» (Гузев, 1987, 102), выполняют типичную и специфичную падежную функцию, т.е. присоединяют имя существительное к другим словам (чаще - к глаголам, реже - к существительным). Часть из них являются морфологическими аффиксами, так как участвуют в образовании какой-либо
морфологической категории или морфологической формы, следуя за основой существительного, придают ей дополнительное грамматическое значение, но не осуществляют связи между объектами.
Актуальность выбранной темы определяется еще и тем, что некоторые из перечисленных аффиксов (-ла(-лё),-лла(-ллё), -ла(-ле),-лла(-лле), -лах(-лёх), -чен(-ччен), -ан(-ён,-н)) безосновательно относятся традиционной грамматикой к продуктивным аффиксам прилагательных или наречий. Мы в настоящем исследовании словоформы с данными аффиксами считаем грамматическими формами имен существительных чувашского языка. От убедительности аргументов, приводимых в пользу словоизменительного характера рассматриваемых формантов, во многом зависит «судьба» не только имен существительных, но и прилагательных, наречий чувашского языка, т.е. вопрос об объеме частей речи нуждается в значительных уточнениях.
В настоящей работе также предпринимается попытка обогатить традиционную падежную систему чувашского языка на два падежа - обладательным «пурлах падеже» и уподобительным «евёрлев падеже». Ибо, как показывает анализ соответствующей научно-теоретической литературы и фактологического материала, формы на -лй(-лё), -ллй(-ллё) и -ла(-ле), -лла(-лле) как по структуре, так и по значениям и выполняемой функции, в современном состоянии языка стали падежными.
Таким образом, в чувашском языкознании исследование грамматических форм имен существительных необходимо для решения ряда неотложных практических и теоретических вопросов, к которым, в частности, относится отграничение существительных и прилагательных, существительных и наречий. Важно еще и то, что данное исследование вносит в определенной мере вклад и в общую тюркологию.
Несмотря на всю важность и актуальность данного вопроса, грамматические формы имен существительных до сих пор не стали объектом глубокого научного исследования, изучающего внутренние, глубинные системы фактов грамматического строя. Хотя нельзя утверждать, что этот вопрос в чувашском языкознании вообще не поднимался. Понятие «грамматические формы имен существительных, не входящие в падежную систему чувашского языка» впервые встречается в «Программе чувашского языка», изданной в Чувашском го-
сударственном университете в 1981 г., где к данным формам причислены лишь -алла(-елле), -чен, -серен, -демён (Программы, 1981, 12). Чувашеведы И.А. Андреев, Л.П. Сергеев, В.И. Сергеев неоднократно касались этой проблемы. Больше и глубже всех выявлением системы категориальных и некатегориальных форм не только имен существительных, но и других частей речи занимался В.И. Сергеев (1990, 1994, 2002). В своих работах языковед к исследованию грамматических форм имен существительных подошел с позиций категориальное и некатегориальности.
Методологической базой диссертационной работы послужили положения общего языкознания, нашедшие отражение в трудах отечественных и зарубежных ученых: В.В. Виноградова, Е.Куриловича, В.М. Жирмунского, А.А. Реформатского, К.Е. Майтинской, Б.Н. Головина, Ф.М. Березина, Р.Якобсона, Ч.Филломора, Л.Х. Бэбби и других; теоретической базой настоящей работы являются также положения, высказанные в трудах известных тюркологов: В.А. Богородицкого, А.Н. Кононова, Н.К. Дмитриева, Э.В. Севортяна, Б.А. Серебренникова, Н.А. Баскакова, A.M. Щербака, Н.З. Гаджиевой, М.З. Закиева, Ф.А. Ганиева, Д.Г. Тумашевой, Н.И. Ирисова и других; видных чувашеведов: Н.И. Ашмарина, В.Г. Егорова, Ф.Т. Тимофеева, А.И. Иванова, И.А. Андреева, Н.А. Андреева, И.П. Павлова, Л.П. Сергеева, Л.С. Левитской, В.И. Сергеева, В.А. Андреева и других.
Предлагаемая работа в исследовании грамматических форм имен существительных чувашского языка опирается на функционально-семантический подход, который считается одним из перспективных направлений в области изучения грамматического строя тюркских языков. В настоящее время большой интерес, на наш взгляд, представляют работы С.Н. Иванова, Г.Ф. Благовой, Д.М. Насилова, Э.А. Груниной, Н.Э. Гаджиахмедова, В.Г. Гузева, Ф.А. Ганиева, В.И. Сергеева, В.А. Андреева и некоторых других ученых, направленные на выяснение внутренних, скрытых от непосредственного наблюдения связей и отношений между разрозненными, на первый взгляд, элементами той или иной грамматической категории.
Объектом изучения стал чувашский национальный язык, представленный в произведениях современной художественной литературы, а также в произведениях устного народного творчества. Привлекается также материал, извле-
ченный из «Словаря чувашского языка» (I-XVII т.) и других трудов Н.И. Аш-марина, из «Современного чувашского литературного языка» И.П. Павлова.
Предметом исследования выступают грамматические формы имен существительных, не входящие в падежную систему чувашского языка, в образовании которых участвуют синтаксические и морфологические аффиксы.
Цель исследования. В диссертационной работе предпринимается попытка, исходя из теоретических принципов функционально-семантического подхода, дать развернутый анализ грамматических форм имен существительных, стоящих вне падежной системы чувашского языка. Также целью исследования является обоснование правомерности выделения обладательного «пурлах» и уподобительного «евёрлев» падежей в системе склонения имен существительных.
Поставленная цель предопределила круг задач, каковыми являются:
а) изучить и проследить историю исследования грамматических форм
имен существительных в тюркологии (дореволюционный период) и в чуваш
ском языкознании (послереволюционный период);
б) охарактеризовать понятия «грамматическая форма» и «грамматическая
категория», дать по мере надобности общую характеристику словоизменитель
ных категорий имен существительных чувашского языка;
в) выявить (учитывая предыдущие работы) и комплексно исследовать
особенности всех грамматических форм имен существительных, не входящих в
падежную систему чувашского языка;
г) на основе анализа накопленного фактического материала выявить по
возможности полно содержание грамматических значений синтаксических и
морфологических аффиксов, образующих грамматические формы имен суще
ствительных;
д) произвести всесторонний анализ грамматических форм с аффиксами
-ла(-лё),-лла(-ллё) и -ла(-ле),-лла(-лле), показать их синтаксическую функцию
в предложении.
Методы исследования. Задачи, поставленные в настоящей работе, определили выбор методов исследования, которые ориентируются, с одной стороны, на богатую традицию синхронного изучения грамматического строя тюркских языков и, с другой стороны, на осмысление специфических особенностей
грамматических форм имен существительных чувашского языка в функционально-семантическом аспекте. В соответствии с целями и задачами диссертации использовались описательный (при описании анализируемого материала, опирающегося на изучение и обобщение основных достижений современной лингвистической науки в области морфологического строя языка, при анализе конкретного лингвистического материала), сравнительный (при сопоставлении чувашского языка с другими тюркскими языками) и функциональный (при решении теоретических вопросов исследования грамматических форм имен существительных).
Научная новизна исследования состоит:
в комплексном исследовании грамматических форм имен существительных чувашского языка, опираясь на функционально-семантический подход;
в раскрытии особенностей синтаксических и морфологических аффиксов чувашского языка, образующих грамматические формы имен существительных;
на основе анализа приведенных в диссертации материалов устанавливается, что две грамматические формы по всем параметрам являются показателями падежей - обладательного и уподобительного;
на основе богатого фактического материала выявляется семантика синтаксических и морфологических аффиксов, образующих многообразие грамматических форм имен существительных;
грамматические формы имен существительных анализируются, во-первых, в комплексе с глаголами, во-вторых, в комплексе с существительными.
На защиту выносятся следующие основные положения диссертации:
1. Традиционное включение в систему словоизменения имен сущест-
вительных чувашского языка только категорий множественного числа, принадлежности и падежа лишь частично отражает многообразие грамматических форм данной части речи.
2. Синтаксическими аффиксами связи имен существительных с глаголами из числа внепадежных являются -ла(-ле),-лла(-лле), -алла(-елле), -чен (-ччен), -ан(-ён,-н), -серен, -демён, -шар(-шер). Синтаксические аффиксы
связи имен существительных с другими существительными — -хи, -ла(-лё), -ллй(-ллё), -лах (-лёх).
Морфологическими аффиксами имен существительных чувашского языка являются: -и, -скер, -ах(-ех), -чё(-ччё), -рах(-рех).
На современном этапе -ла(-ле), -лла(-лле) и -ла(-лё), -лла(-ллё) по своим функциям и значениям являются показателями уподобительного и об-ладательного падежей.
Теоретическая значимость исследования состоит в том, что материал диссертации может быть использован при изучении морфологии чувашского языка, решении теоретических вопросов словообразования имен прилагательных и наречий. Также в результате исследования складывается цельное представление о грамматических формах имен существительных, не входящих в падежную систему чувашского языка.
Практическая ценность работы заключается в том, что изложенные теоретические выводы и наблюдения, а также фактический материал могут быть использованы при дальнейшей разработке теории частей речи, составлении школьных и вузовских учебных пособий по чувашскому языку. Результаты исследования могут найти применение в практике вузовского преподавания: при чтении лекций и спецкурсов по теоретическим и практическим грамматикам чувашского языка.
Внедрение и апробация результатов исследования. Диссертационная работа выполнена на кафедре чувашского языка Чувашского государственного педагогического университета имени И.Я. Яковлева. Основные положения и результаты исследования докладывались на Международной научной конференции (Чебоксары, 2006), на ежегодных научно-практических конференциях профессорско-преподавательского состава ФГОУ ВПО «Чувашская ГСХА» и ГОУ ВПО «ЧГПУ им. И.Я. Яковлева» (2004, 2005, 2006), на заседаниях кафедры чувашского языка филологического факультета ГОУ ВПО «ЧГПУ им. И.Я. Яковлева». Основные положения диссертационного исследования отражены в 2 тезисах и 7 статьях, опубликованных в научных сборниках.
Структура и объем диссертации определяются поставленными задачами. Диссертация состоит из введения, 2 глав, заключения и списка использованной литературы.
Понятие о грамматической форме и грамматической категории
Язык, взятый во всей полноте своего существования, как правило, представляет собой сложную, иерархичную совокупность многообразных грамматических единиц, к которым, наряду с другими, относится и словоформа, являющаяся грамматической формой слова в его употреблении. Между тем вопрос о природе грамматических форм является едва ли не главным в морфологии.
В «Грамматике современного русского литературного языка» дается следующее определение фамматического термина «форма слова»: «...это принадлежащее языковой системе то или иное его фамматическое видоизменение, несущее, наряду с общим категориальным значением, комплекс частных фамматических значений или одно такое значение» (Грамматика современного русского литературного языка, 1970, 302). В лингвистическом энциклопедическом словаре читаем: «Грамматическая форма - языковой знак, в котором фамматическое значение находит свое регулярное выражение. В пределах фамматической формы средствами выражения фамматического значения являются (в различных языках) аффиксы (в т.ч. нулевые), фонемные чередования («внутренняя флексия»).... В морфологии языков, характеризующихся словоизменением, под морфологическими формами понимаются различные видоизменения слов определенных частей речи, несущих комплекс морфологических значений, или одно такое значение» (Лингвистический энциклопедический словарь, 1990, 116).
Русский исследователь И. Г. Голанов в своей книге «Морфология современного русского языка» под фамматической формой в широком смысле этого слова и в более узком смысле понимает совокупность способов выражения фамматических значений, видоизменения одного и того же слова, которые выражают добавочное значение слова наряду с его основным (лексическим) значением (Голанов, 1963, 5). Из всего сказанного следует, что в речи весьма часто слово выходит за рамки чистой номинации, в результате чего в нем актуализируется ряд грамматических значений, при этом для фиксации данных значений слово должно быть представлено в одной из присущих ему форм или словоформ.
Так как наше исследование посвящено грамматическим формам имени существительного, прежде всего уместно поставить вопрос: «Что мы понимаем под грамматической формой?» Принимая во внимание то, что слово, выступая в речевой цепи, несет наряду с лексическим и грамматическое значение, в настоящей работе в трактовке обсуждаемого понятия мы солидарны прежде всего с В.Г. Адмони, предложившего следующее обобщенное определение: «Грамматическая форма - это соединение лексического значения (или ряда лексических значений) с наслаивающимся на него грамматическим значением (или целым комплексом таких значений)» (Адмони, 1988, 50).
Нам также импонирует предложенное С.Н. Ивановым субстанциональное понимание грамматических форм, когда выявляется внутреннее единство их морфологических и синтаксических качеств. «Синтаксическая характеристика грамматической формы — это те отношения, в которые она вступает благодаря наличию у нее определенных значений, а морфологическая ее сущность - это ее значения, определяемые особенностями ее синтаксического употребления» (Иванов, 1973, 104).
Поскольку в языке многообразные грамматические формы, базируясь на различных формальных признаках, имея определенные обобщенные значения, объединяются в грамматические категории, т.е. когда «каждая грамматическая форма слова входит в какую-либо грамматическую категорию» (Смирницкий, 1959, 8), понятие «форма» и «категория» не могут быть рассмотрены отдельно друг от друга. Кроме того, центральным вопросом изучения и понимания грамматического механизма языка является вопрос о грамматических формах и категориях.
Категории были введены в науку Аристотелем; он называл категориями наиболее общие, высшие, логические понятия, которые объединяют все остальные понятия. Категории, как предельно широкие понятия, отражают наиболее общие и существенные свойства, признаки, связи и отношения предметов и явлений объективной действительности. Термин и понятие «грамматическая категория» в лингвистике не получило однотипного толкования и единообразного применения. Широкое истолкование этого понятия представлено, например, в следующем высказывании Л.В. Щербы: «Под грамматической категорией я разумею те группы однообразия в языке, под которые подводятся единичные явления...» (Щер-ба, 1957, 12). Он же в другом труде подчеркивал, что существование всякой грамматической категории обуславливается тесной, неразрывной связью ее смысла и всех ее формальных признаков, что, не видя смысла, нельзя еще устанавливать формальных признаков, так как неизвестно, значат ли они что-либо, а, следовательно, существуют ли они как таковые и существует ли сама категория (Щерба, 1957, 65).
По А.А. Реформатскому, «грамматическая категория - это объединения, группы, совокупности однородных грамматических явлений и прежде всего совокупности однородных грамматических слов при различии их форм» (Реформатский, 2003, 316-317).
В книге И.Г. Милославского «Морфологические категории современного русского языка» «под морфологической категорией понимают систему форм слова, обладающих общим грамматическим элементом значения». Автор этого определения продолжает: «Таким образом, логика предлагаемого понимания морфологии такова: от анализа элементов значения в словоформе к выделению тех общих признаков, воплощением которых эти элементы являются; далее к установлению перечня тех общих признаков, которые следует признать грамматическими (номинативный + обязательность + регулярность; синтаксический + обязательность), а затем вновь к уяснению тех конкретных значений, которые принимают данные признаки в словоформе, и к определению тех средств выражения, которыми передаются эти значения» (Милославский, 1981, 24-25).
Заслуживает внимания высказанная А.В. Бондарко мысль о том, что важно следующее различие: если части речи - это обладающие определенными признаками грамматические классы слов, то грамматические категории рода, числа, падежа и т.п. - это определенные системы рядов грамматических форм, которые являются признаками частей речи (Бондарко, 1976, 9). Можно согласиться с определением, согласно которому грамматические категории представляют собой обобщенное значение, выражаемое в данном языке системой грамматических форм, структура которых зависит от морфологического типа языка (Ярцева, 1975, 5).
Из истории изучения грамматических форм имен существительных в тюркологии (дооктябрьский период)
Начало изучения тюркских языков относится к XVIII веку. Первые сведения об отношении между русскими и тюркам и-булгарам и, хазарами и печенегами относятся к X веку (в «Повести временных лет» тюркские народы упоминаются начиная с 985 года). Характерной чертой древнейшего периода изучения тюркских языков является направленность, главным образом, на практическое овладение языком.
Только с XII века сначала в Киевской, а затем в Московской Руси начинается книжное образование, а вместе с ним появляются и первые «азбуковники» и «алфавиты иностранных речей», представляющие собой глоссарии иностранных непонятных слов, в том числе и тюркских, с переводом на греческий и славянские языки.
В петровскую и послепетровскую эпоху появились первые научные по тому времени описания тюркских языков Кавказа, Средней Азии и Сибири. К ним относятся исследования и описания Г. Шобера, Д. Мессершмид-та, И. Табберта-Страленберга, Г. Мюллера, И. Фишера и др.
Наиболее значительной чертой дооктябрьского периода является систематизация грамматических фактов тюркских языков и стремление проникнуть в особенности отдельных грамматических явлений. Метод систематизации определялся задачей описания грамматического строя того или иного языка, т.е. задачей сплошной и последовательной фиксации замеченных в нем явлений (Иванов, 1976, 54). Этот этап развития отечественного тюркского языкознания отмечен крупными достижениями. Уже в те далекие времена были заложены основные описательные схемы тюркской грамматики. К наиболее значительным трудам в русской тюркологии, описывающим и анализирующим морфологический строй тюркских языков как в плане выражения, так и в плане содержания, можно отнести грамматику A.M. Казем-Бека «Общая грамматика турецко-татарского языка» (1839), труд О.Н. Бетлингка «Uber die Sprache der Jakuten» (1851), «Грамматику алтайского языка» (1869).
«В 60-х годах XVIII века был заложен первый камень в фундамент научного изучения тюркских языков в России: в 1769 г. в первой Казанской гимназии началось преподавание татарского языка; в том же году в Петербурге была издана первая грамматика чувашского языка. Именно эти годы следует считать началом научного этапа в истории отечественной тюркологии, которому предшествовал многовековой период практического знакомства с тюркскими языками» (Кононов, 1982, 201).
Как было упомянуто выше, первой грамматикой одного из тюркских языков, изданной в России, стала грамматика чувашского языка. Эта книга, названная «Сочинения, принадлежащие к грамматике чувашского языка» (СПб., 1769 г., 68 с.4), была составлена нравоучителем Е. Рожанским при участии слушателей Казанской духовной академии под руководством архиепископа Казанского и Свияжского Вениамина (Василий Григорьевич Пу-цек-Григорович), изучавшего языки Поволжья в миссионерских целях. О цели и значении настоящей книги хорошо сказано в предисловии анонимным автором: «...Сочинитель книги сея похвалу заслуживает тем больше, что он первый подает пример. Нет сомнения, что и другие ему станут в сем деле последовать... начало часто подвержено недостаткам, - однако при сем нет той опасности, чтоб оные со временем не были исправлены без всякого ущерба.
Желать остается, чтоб достигли в сем и через сие до того совершенства, которое требуется от людей благоразумных при наличии всякого труда» (Шамрай, 1955, 228).
Эта грамматика чувашского языка, состоящая из 68 страниц, обнаруживала отчетливые следы влияния латинской грамматической схемы, совмещенной со схемой, разработанной М.В. Ломоносовым в его «Российской грамматике».
Несмотря на некоторые неоспоримые достоинства этой книги, автор ее все же не остался свободным от ошибок и неточностей вследствие того, что факты чувашского языка рассматривались «сквозь призму других языков» (Щерба, 1974, 78). Не будет лишним упоминание о том, что автор для составления и исследования грамматики не располагал никаким материалом по чувашскому языку.
Влияние грамматики русского языка прослеживается при выявлении и описании всех частей речи чувашского языка: составители грамматики и в чувашском языке (по подобию русской грамматики) обнаруживают 8 частей речи: имя существительное, имя прилагательное, имя числительное, место имение, глагол, наречие, междометие и предлог. Это лишний раз подтвер ждает мысль Э.В. Севортяна о том, что сравнение с русским языком остает ся во всех случаях молчаливо подразумеваемым отправным пунктом всяких тюркологических суждений (Севортян, 1955, 192). Примеров подобных объ яснений можно привести много. Так, например, при анализе имени суще ствительного в чувашском языке выделяются 2 склонения, «которые разли чаются по родительному падежу, в котором первое имеет ыннъ и ннъ, вто рое ннъ или иннъ и ннъ (Рожанский, 1769, 2). В качестве примера дается парадигма склонения существительных ять «имя» и пить «лицо»: 1 склонение 2 склонение И. ять пить Р. ядыннъ пидъннь Д. яда пидя В. яда пидя О. ять ба пить пя
Нетрудно заметить, что составители «Сочинений...» к первому склонению относили имена существительные с гласными заднего ряда, ко второму - имена с гласными переднего ряда. Таким образом, склонения в чувашском языке, по мнению автора, различаются фонетическими вариантами падежных аффиксов.
Исходя из норм латинской грамматики, 5 падежей латинского языка составитель всецело переносит в чувашскую грамматику: именительный, родительный, дательный, винительный, относительный; приводит примеры на склонение имен и местоимений. Такие падежные аффиксы, как -да(-та), -данъ(-тан), рянъ(-рен), -женъ(-шён), -зыръ(-сёр) Е. Рожанский включает в разряд предлогов (так в книге названы чувашские послелоги).
Примечательно, что составители правильно подметили, что в чувашском языке существует два числа существительных: единственное и множественное и что множественное число имен существительных образуется с помощью показателей -зам, -зем, -сам, -сем (т.е. аффиксами множественного числа -сам(-сем)).
Грамматика эта, несмотря на существенные недостатки, имела большое историческое значение. Составление ее для своего времени было значительным достижением. В ней материал одного из тюркских языков впервые нашел свое грамматическое объяснение. Отсюда неудивительно, что эта грамматика в дальнейшем послужила образцом для создания грамматик по другим языкам (в 1775 г. в Санкт-Петербурге появились аналогичные грамматики по марийскому и удмуртскому языкам).
В первой печатной грамматике приводятся не только грамматические сведения, но и лексический материал чувашского языка, который вкраплен в разные разделы морфологии. Например, в разделе имен существительных приводятся 682 слова (с. 13-34).
«Сочинения» занимают видное место как в истории разрабатывания чувашского языка, так и в истории чувашской лексикографии. Значение этой грамматики весьма велико и в том отношении, что она в свое время напомнила ученому миру о существовании чувашского языка и познакомила с его грамматическим строем. В свое время с нею считались и русские, и западноевропейские ученые, как лингвисты, так и историки.
Главнейшие положения названной выше чувашской грамматики легли в основу учебного пособия «Начертание правил чувашского языка и словарь, составленные для духовных училищ Казанской епархии» (Казань, 1836), которое вышло анонимно в типографии Казанского университета в конце 1836 года спустя 67 лет после издания чувашской грамматики. Но впоследствии стало известно, что ее автором был протоиерей Петропавловского собора, инспектор Казанской духовной семинарии, один из первых исследователей чувашского языка, быта и верования чувашей и марийцев -Виктор Петрович Вишневский.
О словообразовании, словоизменении и формообразовании
На протяжении всей истории тюркского языкознания вопросы морфологического строения тюркского слова оставались достаточно актуальными. Изучением структуры тюркского слова занимались такие языковеды, как В.Л. Котвич, А.Н. Кононов, НА. Баскаков, Э.В. Севортян, В.Г. Гузев, В.И. Сергеев и др. Также можно указать на множество грамматических описаний конкретных тюркских языков, где в той или иной степени затрагивались эти вопросы. Чувашский язык (как и все тюркские языки) характеризуется агглютинирующей морфологией, в которой ведущим способом словообразования и словоизменения является аффиксация, состоящая «в присоединении аффиксальных морфем в строго определенном порядке к корневой морфеме» (Кононов, 1976, 3).
На данный момент разграничение понятий «словообразование» и «словоизменение», заимствованных из индоевропейского языкознания, включая русское языкознание, является традиционным для тюркологии. Их различали уже О.Н. Бетлингк в труде «Uber die Sprache der jakuten...» (О языке якутов) и авторы «Грамматики алтайского языка» тоже их различали. Но при этом исследователи пользовались различной терминологией: «Wortbildung und Wort-biegung» - в первой работе (Бетлингк, 1989, 117), которые в переводе на русский язык звучат как «словообразование и словоизменение», и «производство», «грамматические формы слов» - в другом исследовании. Эти понятия, конечно же, различались и последующими тюркологами.
Рассмотрим попытки некоторых лингвистов сформулировать обсуждаемые понятия. Так, Э.В. Севортян писал: «Под словообразованием имеют в виду производство новых значений слов, под словоизменением — передачу грамматических отношений одного слова к другому... Словообразовательные формы обобщают в словах признаки предметов, явлений, процессов и т.д. Словоизменительные же формы обобщают в словах наиболее общие формы связей и отношений между предметами, явлениями, процессами, признаками и т.д.» (Севортян, 1952, 310).
Оригинальное осмысление морфологического строения слова в тюркских языках, сыгравшее положительную роль в истории тюркского языкознания, принадлежит тюркологу Н.А. Баскакову. Его труд «Историко-типологическая морфология тюркских языков (структура слова и механизм агглютинации)» (1979) содержит наиболее цельную теорию строя тюркских языков. Автор считает, что «морфологические показатели, выражающие лексические и синтаксические отношения, могут быть эффективно изучены только на основе познания, с одной стороны, развития лексики (морфология словообразования), а с другой - развития синтаксической структуры словосочетания и предложения (морфология словоизменения)» (Баскаков, 1979, 8).
Понятие «словообразование» Н.А. Баскаков относит к «лексической (словообразовательной) морфологии» и трактует его как «систему формальных показателей, реализующих различные словообразовательные процессы модификации значений слова или процессы конверсии, а также функциональной значимости слова» (Баскаков, 1979, 8). Систему словоизменения он относит к «синтаксической (словоизменительной) морфологии» и объясняет ее как систему формальных показателей, реализующих различную роль слова в составе словосочетания или предложения (Баскаков, 1979, 8). Н.А. Баскаков в своем труде скептически отнесся к термину «формообразование», считая его противоречивым, так как «словоизменение также по существу является формообразованием» (Баскаков, 1979, 7).
В связи с этим любопытно отметить, что, по Баскакову, система словоизменительных морфем, выражая «чисто синтаксические отношения, т.е. отношения членов словосочетания и предложения» (Баскаков, 1979, 11), включает в себя следующие категории: 1) множественного числа; 2) личной принадлежности; 3) падежей и 4) лица (Баскаков, 1979, 40). И, наоборот, морфемы, не выражающие «синтаксических» отношений, по Баскакову, становятся словообразовательными, а это и аффиксы времен, вида, залога, именных форм глагола, наклонений, степени сравнения прилагательных.
Другой исследователь тюркского языка В. Г. Гузев в своем фундаментальном труде «Очерки по теории тюркского словоизменения», критически пересмотрев концепцию Н.А. Баскакова по трактовке лингвистического понятия «словообразование», констатирует: «Словообразование так или иначе подразумевает создание новых лексических единиц, входящих в состав лексики, пополняющих лексический фонд языка. К словообразованию не могут относиться словоформы, т.е. такие сочетания чаще всего знаменательных и служебных морфем, которые формируются в момент порождения высказывания и служат средством передачи свойств или связей объекта, называемого знаменательной морфемой» (Гузев, 1987, 12).
По Баскакову, подсистема лексико-грамматического словообразования состоит из двух основных групп морфем: «конвертирующих» и «модифицирующих» (Баскаков, 1979, 9). Соглашаясь в принципе с отнесением к словообразовательным морфемам «группы конвертирующих морфем» (путь перехода одной части речи в другую), необходимо признать, что вопрос о принадлежности к словообразованию тех морфем, которые Н.А. Баскаков называет «модифицирующими»: увеличительных или уменьшительных форм имен, степеней сравнения прилагательных и наречий, видовых и залоговых форм глагола, является дискуссионным (Баскаков, 1979, 9-Щ. В конечном итоге предложенная Н.А. Баскаковым трактовка обсуждаемых лингвистических понятий «словоизменение» и «словообразование» не совсем раскрывает их суть.
Наиболее исчерпывающая, полная и оригинальная концепция тюркской теории словоизменения принадлежит грамматисту В. Г. Гузеву (см. его работы в библиографии). По теории исследователя, тюркское словоизменение трактуется «как совокупность языковых средств, используемых при порождении речи для производства разнообразных словоформ, в основе которого лежат следующие операции с языковыми значениями: 1) сочетание знаменательных или служебных лексических значений со служебными и грамматическими...; 2) окказиональное (т.е. осуществляемое эпизодически, лишь при наличии коммуникативной необходимости) сопряжение значений отдельных лексем и комбинаций значений, репрезентируемых в речи словоформами или словосочетаниями, с классифицирующими грамматическими значениями, в результате чего мыслительное содержание, передаваемое с помощью слов, словоформ или словосочетаний, предстает в образах предметов, признаков или обстоятельств (Гузев, 1987, 39). Соотносительное со словоизменением понятие «морфологическое словообразование» трактуется «как такое преобразование слова, при котором возникает новое значение, т.е. образ иной реалии, иного элемента объективной действительности, и в языке появляется новая, отличная от производящей лексическая единица, а не словоформа» (Гузев, 1985, 8).
Наряду с этими двумя понятиями в грамматических учениях о морфологическом составе слова пользуются и термином «формообразование». Вопрос формообразования в тюркологии также остается достаточно актуальным. Многие лингвисты видят в нем один из запутанных терминов в языкознании и под формообразованием чаще всего понимают «образование грамматических форм слова» (Лингвистический энциклопедический словарь, 1990, 558).
А.В. Бондарко, исследуя историю разработки понятия «формообразование», приходит к следующему выводу: «В результате сосуществования расширительной и ограничительной тенденций в проблематике формообразования-словоизменения сложилась весьма неопределенная ситуация» (Бондарко, 1974, 4). Автор предлагает считать формообразованием не только образование форм одного и того же слова, но и образование форм разных слов, т.е. «формообразование есть образование форм (любых форм в рамках данной части речи). Формообразование и словообразование оказываются не взаимоисключающими, а частично накладывающимися друг на друга понятиями» (Бондарко, 1974, 4-5).
Общая характеристика традиционных словоизменительных категорий имен существительных чувашского языка
Чувашский язык, как и другие тюркские языки, по своим типологическим характеристикам относится к языкам агглютинативного строя. Применительно к языкам агглютинативной группы у Н.Н. Короткова и В.З. Панфилова в статье «О типологии грамматических категорий» содержатся интересные выводы о том, что «агглютинативные языки по характеру грамматической природы слова и словоизменительных категорий занимают промежуточное положение между флективными и изолирующими языками. В них, как и во флективных языках, различия в общеграмматическом значении сопровождаются различием в системе словоизменительных форм, нередко получаемых даже более значительное развитие, чем во флективных языках» (Короткое, Панфилов, 1965, 40).
Слова, относящиеся к именам существительным, в чувашском языке подвергаются словоизменительному процессу. Словоизменительные грамматические формы любой части речи образуются добавлением различных аффиксов, которые включают эту форму в состав какой-либо категории. Словоизменение имени существительного чувашского языка традиционно объединяет категорию числа, принадлежности и склонения, которые не раз становились объектом пристального внимания языковедов. «Именные категории и их формы представляют собой морфологические средства сигнализации о свойствах или связях предметов, признаков, обстоятельств, количеств, о субъективном толковании их говорящим, об отношении коммуникантов к явлениям, передаваемым с помощью лексических единиц именных классов» (Гузев, 1987, 68).
Остановимся, прежде всего, на особенностях категории принадлежности имен существительных чувашского языка. По справедливому замечанию Н.К. Дмитриева, «категория принадлежности есть одна их основных категорий, на которых строится тюркская грамматика» (Дмитриев, 1956, 23). Категория принадлежности представляет «собой ряд форм имен существительных, числительных, местоимений и других слов со значением предметности, объединенных тем, что каждая их этих форм имеет одно и то же закрепленное в языке значение «грамматической принадлежности», на основе которого осуществляется истолкование различных отношений между предметами как отношений принадлежности, притяжательности и т.д. Причем каждая форма указывает на то, что предмет, выраженный именем, относится к другому предмету, представленному грамматическим лицом, как объект обладания к субъекту обладания» (Гузев, Насилов, 1981, 25).
Мы, вслед за Н.Э. Гаджиахмедовым, под принадлежностью (посессивно-стью) понимаем такое отношение между объектами внешнего мира, при котором один из них (объект обладания, обладаемое) «включается» в другой (обладатель, посессор), составляя с ним единое физическое или функциональное целое (Гаджиахмедов, 1998, 58). Эти отношения разнообразных предметных связей в современном чувашском языке, как и в других тюркских языках, выражаются тремя способами: а) морфологическим; б) морфолого-синтаксическим; в) синтаксическим. Категория принадлежности имени существительного состоит из двух компонентов: предмета обладания (лица), выраженного основой имени существительного, и показателя обладателя, выраженного аффиксом принадлежности. Оба компонента - и обладаемое, и обладатель - могут быть и в единственном, и во множественном числе.
Предметом дальнейшего рассмотрения будет 1 тип выражения принадлежности, так как морфологический способ (аффиксация) является основным для выражения посессивных отношений. Он в чувашском языке, как и в других тюркских языках, констатируется шестичленным рядом личных форм, образуемых с помощью следующих показателей: ед.ч. мн.ч. 1л. -м(-ам(-ём)) -м(-ар), (-ам(-ар), -ём(-ёр)) 2л. -у(-у) -ар(-ёр) Зл. -ё(-и) -ё(-и)
Аффикс -ар(-ёр) свидетельствует, что у категории принадлежности в 1 и 2 лице есть показатель множественного числа.
Для обозначения множественного числа имени существительного к аффиксу -ёр(-ёр) в 1 и 2 л., и к аффиксу Зл. -и(-ё) присоединяется аффикс -сем, который является показателем множественного числа имени существительного в чувашском языке.
Категория принадлежности — словоизменительная категория, форма которой в чувашском языке образуется по модели: основа + аффикс лица + аффикс числа (во множественном числе): утамсем «мои кони», утарсем «ваши кони», учёсем «их кони». В остальных тюркских языках аффикс множественного числа предшествует аффиксу лица: атларым «мои кони», китапларым «мои книги».
Таким образом, морфологический тип принадлежности представляет собой форму выражения предмета обладания и лица обладания в одном слове. Корень слова указывает на предмет обладания, а изменяемый аффикс представляет обладателя, связанного с одним из трех лиц. Коммуникативное предназначение этой категории — «передавать отношение одного предмета к другому в том случае, если есть необходимость выразить такое отношение; если же такой необходимости нет, то говорящий не обращается к этой категории» (Гузев, Насилов, 1981, 25). При анализе формы принадлежности Л.С. Левитская указывает на малоупотребительность морфологического способа выражения принадлежности в современном чувашском литературном языке. В силу этого, по ее мнению, обычно используются аналитические формы: сочетание личного местоимения в притяжательном падеже и определенного имени. Аффиксы принадлежности 1-го и 2-го лица выступают главным образом для передачи различных эмоциональных оттенков: нежности, уважения, вежливости и т.д. (Левитская, 1976, 14). Н.И. Ашмарин также отмечал, что аффикс принадлежности 3-го лица может выражать уменьшительность, ласкательность (Ашмарин, 1898, 139).
Форманты категории принадлежности мы относим к морфологическим аффиксам, так как они не передают связи между объектами, не участвуют в выражении синтаксических отношений между словами. Морфологические аффиксы принадлежности, выражая отношение между обладателем (лицом) и обладаемым (предметом), являются категориальными, так как они являются универсальными.
Перейдем к следующей словоизменительной грамматической категории имени существительного - категории числа. Ее еще называют раздельной, членимой множественностью, выраженной морфологическим средством -сем. В верховых говорах он выступает, как правило, в 2-х вариантах: -сам(-сем).
Грамматическая категория числа существительных в чувашском языке, как и во всех других тюркских языках, находит свое выражение в противоположности двух форм - форм единственного и форм множественного числа. Единственное число не имеет особого аффикса, оно выражается существительным в форме, внешне совпадающей с его основой. Некоторые имена существительные, особенно выражающие абстрактные понятия, не принимают аффикса множественного числа.
