Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Становление представлений С.Ф. Платонова об исторической науке и ее творцах 33-61
1.1. Университетские учителя. Научные ориентиры 33-50
1.2. Идеальный ученый в представлении С.Ф. Платонова 50-61
Глава 2. Эволюция представлений С.Ф. Платонова о модели исторического исследования 62-176
2.1. Источниковедческое исследование как первый этап в творчестве историка 62-97
2.2. Критерии оценки конкретно-исторического исследования 98-133
2.3. Историографическое исследование в представлении С.Ф. Платонова 133-152
2.4. Научно-методические издания как форма трансляции исследовательской модели ученого 152-176
Заключение 177-180
Список источников и литературы 181 -223
Список сокращений 224
- Университетские учителя. Научные ориентиры
- Идеальный ученый в представлении С.Ф. Платонова
- Источниковедческое исследование как первый этап в творчестве историка
- Критерии оценки конкретно-исторического исследования
Введение к работе
Актуальность и научная значимость темы исследования. Для
современной историографической ситуации свойственна потребность в осмыслении интеллектуального потенциала, накопленного гуманитарными науками в целом и исторической в частности. Рубеж столетий и даже тысячелетий ознаменовался поиском новых моделей научного исторического исследования, попытками выхода на качественно иной уровень исторической интерпретации. В рамках этих процессов происходит обращение к проблеме преемственности и разрыва культурно-исторических традиций, что актуализирует исследование эпистемологических представлений историков конца XIX - начала XX веков.
В связи с развитием междисциплинарной линии гуманитарного знания все более актуальным становится поиск новой методологии, по-иному осмысливающей место человека в истории. В расширяющемся проблемном поле науки акценты смещаются на изучение социокультурных процессов, основным ядром которых выступают личность, микрогруппа и сообщества разных типов. Для новейшей науковедческой и историко-философской литературы характерно обращение к изучению «образа науки», который воспринимается в тесной связи с национальной культурной традицией, личностными особенностями, «социальным заказом» эпохи. Попытки структурировать «образ науки» приводят к вычленению основных его элементов, среди которых особую значимость приобретают размышления самих ученых-историков о модели научного исследования и о «модусе бытия Историка в мире»1. И первый и второй структурный компонент образа науки не получили детального освещения в литературе. Историки только начинают осваивать это проблемное поле.
Особый интерес у современных исследователей вызывает рубеж XIX -XX вв., отмеченный в отечественной исторической науке мощным методологическим взлетом. По словам современной исследовательницы В.П. Корзун, «историографическая эпоха рубежа XIX - XX веков подарила нам целое созвездие ... мыслителей-историков», относящихся к своему ремеслу не как к «набору общепринятых процедур», что было характерно для дорефлексивной формы образа науки, а как к индивидуальному творчеству, несущему в себе «большую интеллектуальную напряженность», направленность на целостное изображение предмета исследования . Поиск идеала исторического исследования сопровождался конкурентной напряженностью различных подходов к способам приращения научного знания, с одной стороны, и складыванием новых научных сообществ, сменивших старые неформальные организационные формы науки, с другой.
Все это актуализирует обращение современных исследователей к реконструкции научных поисков историков конца XIX - начала XX вв.
Среди плеяды мыслителей-историков рубежа XIX - XX вв. особый интерес вызывает фигура Сергея Федоровича Платонова, внесшего значительный вклад в развитие российской исторической науки.
Выбор С.Ф. Платонова в качестве центральной фигуры данного исследования не случаен: 1) его деятельность связана с «петербургской школой» историков, 2) его творчество - своеобразное связующее звено между старшим и младшим поколениями ученых крупных исторических школ: московской и петербургской, 3) его имя и произведения («Лекции по русской истории», «Очерки по истории Смуты в Московском государстве конца XVI -начала XVII вв.») были широко известны не только в научном сообществе, но и среди студентов и обучающейся молодежи («Учебник русской истории» для
Корзун В.П. Образы исторической науки на рубеже XIX - XX вв. (анализ отечественных историографических концепций). Омск, Екатеринбург. 2000. С.6-7, 100.
средней школы, составленный на основе преподавательской деятельности С.Ф. Платонова, и «Лекции по русской истории» для университетов).
Научная значимость проводимого исследования заключается в том, что впервые конструируется предмет исследования в виде ценностно-нагруженнои модели исторического письма и идеальных качеств ученого-историка на примере творческих поисков С.Ф. Платонова. Данная работа позволяет восполнить пробел в изучении творчества С.Ф. Платонова, поскольку представляет образ этого ученого в широком межличностном поле общения историков разных поколений и разных школ, воссоздает скрытый пласт трансляции исследовательской традиции, ее защиту и формы бытования -аспект чрезвычайно важный для понимания ценностей научного сообщества, но до сих пор не ставший предметом специального исследования.
Степень изученности проблемы. Для нас базовыми в выборе историографического ракурса предлагаемого введения выступают те работы, которые позволяют зафиксировать качественные изменения в сознании историка, его исследовательскую психологию и практику. Специфика наиболее ранней литературы о жизни и творчестве С.Ф. Платонова такова, что ее можно рассматривать и как историографический источник и как литературу. Поэтому из нашего поля зрения в историографическом обозрении будут исключены те работы, авторы которых были современниками и учениками С.Ф. Платонова. Они рассматриваются в источниковедческом разделе. В соответствии с интересующей нас проблематикой вся литература сгруппирована в четыре блока.
Первый блок содержит в себе работы, касающиеся описания теоретико-методологических взглядов С.Ф. Платонова, которые с точки зрения логики должны были оказать определенное воздействие на выбор той или иной исследовательской модели. Хронологически этот блок делится на два этапа: 1930-1980-е гг. и с 1990 г. по настоящее время. На первом этапе в историографической литературе наблюдается подмена теоретико методологических взглядов С.Ф. Платонова вопросами отнесения его к тому или иному направлению исторической науки. Большинство историков этого периода причисляло С.Ф. Платонова к официально-охранительному направлению дворянско-буржуазной историографии и считало его последователем идей государственной школы . Некоторые историографы настаивали на принадлежности ученого к либеральному направлению историографии и рассматривали взгляды С.Ф. Платонова в тесной связи с позицией В.О. Ключевского и его учеников (A.M. Сахаров , А.Л. Шапиро5, Ю.А. Иванов6, В.А. Шаров7).
Цвибак М.М. Платонов и его школа // Классовый враг на историческом фронте. Тарле и Платонов и их школы. М.;Л., 1931; Пионтковский С.А. Буржуазная историческая наука в России. М, 1931; От издательства // Платонов С.Ф. Очерки по истории смуты в Московском государстве. М., 1937. C.III-IV; Иванов Л. (Рец.), Платонов С.Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI - XVII вв. М., 1937 // Историк-марксист. 1938. Кн.4. С.153-156; Рубинштейн Н.Л. Русская историография: Уч. пос. М, 1941. С.504-505; Краткая советская энциклопедия. М, 1948. Ст.1303; Советская историческая энциклопедия. М., 1968. Т.П. С.204; Алексеева Г.Д. Октябрьская революция и историческая наука в России (1917 - 1933). М., 1968; Историография истории СССР / Под ред. В.Е. Иллерицкого и И.А. Кудрявцева. М., 1971. С.408-410; БСЭ. М., 1975. Т.20. Ст. 35; Историография истории СССР. Эпоха социализма / Под ред. И.И. Минца. М., 1982; Очерки истории исторической науки. Т.2. М., I960.; Т.З. М., 1963.; Т.4. М., 1966; Т.5. М., 1985; Цамутали А.Н. Борьба направлений в русской историографии в период империализма. Л., 1986.
4 Сахаров A.M. Историография истории СССР. М., 1978. С.211-212.
5 Шапиро А.Л. Русская историография в период империализма: курс лекций. Л. 1962; Он же.
Русская историография с древнейших времен до 1917 года. М., 1993.
6 Иванов Ю.А. Развитие концепции смутного времени в дворянско-буржуазной
историографии XIX в. (основные тенденции) // Генезис и развитие феодализма в России.
Проблемы историографии. Вып.7. Л., 1983. С.152-159; Он же. Отечественная историография
классовой, социальной и национально-освободительной борьбы в России в начале XVII века:
Автореф. дисс. на соиск. уч. степ, к.и.н. Л., 1983. 17 с.
На втором этапе происходит отказ от классового подхода к исследованию творчества С.Ф. Платонова, и намечается тенденция к четкому разграничению его общественно-политических и теоретико-методологических позиций. Например, B.C. Брачев рассматривает общеисторические воззрения ученого в рамках «позитивизма, научной эволюционной теории и христианской морали»8. Е.В. Чистякова причисляет С.Ф. Платонова к сторонникам экономизма и географического детерминизма . В предисловии к «Лекциям по русской истории» Н.М. Рогожин относит взгляды С.Ф. Платонова к школе государственников . А.Н. Фукс, развивая свои сделанные более десяти лет назад выводы о принадлежности историка к буржуазному направлению исторической науки , считает С.Ф. Платонова одним из представителей позитивистской философии и опровергает мнение о том, что С.Ф. Платонов являлся сторонником идей государственной школы13.
Как мы видим, в современной исследовательской литературе представлен широкий спектр мнений по поводу теоретико-методологических воззрений С.Ф. Платонова. Однако большинство историографов относят его к представителям позитивистской философии. Изучая данный аспект творчества С.Ф. Платонова, историки не ставят вопроса о том, как его теоретическая позиция связана с моделью исторического письма.
Второй блок литературы отражает творческую лабораторию С.Ф. Платонова, особенности его источниковедческого анализа, которые легли в основу его модели исследования. Характеристика данного подхода С.Ф. Платонова содержится во многих произведениях исследователей14, однако, подробное изучение его приемов источниковедческой критики принадлежит немногим 5. Представления С.Ф. Платонова об источнике и методах его обработки некоторыми учеными сравнивались с источниковедческими взглядами его коллег из Москвы и Петербурга. Например, СМ. Каштанов считал, что в определении источника С.Ф. Платонов целиком следовал за В.О. Ключевским, но в отличие от него предложил свою собственную классификацию, лишенную принципа историзма16. B.C. Брачев, напротив, связывал с именем В.О. Ключевского «более широкое - «московское» -толкование исторического источника как памятника эпохи», являвшегося
выражением политических мнений и тенденций, в то время как для С.Ф. Платонова, с точки зрения B.C. Брачева, «основным критерием была достоверность сообщенных памятником фактов»17. Исследованию вклада историка в изучение каждого конкретного памятника Смуты посвящена целая глава монографии B.C. Брачева «Русский историк Сергей Федорович Платонов». Однако, автор рассматривает магистерскую диссертацию С.Ф. Платонова не как яркий пример его исследовательской методики, творческой лаборатории, а преимущественно как значительный шаг в разработке сюжетов, связанных с эпохой Смутного времени. Изучая противоречия, возникшие в рамках петербургской школы историков по поводу публикации источников, B.C. Брачев описывает правила работы С.Ф. Платонова с различными видами источников и противопоставляет их методам А.С. Лаппо-Данилевского. А.Н. Цамутали, напротив, в понимании «внутренней» критики источника С.Ф. Платонова, видит благотворное влияние А.С. Лаппо-Данилевского, к источниковедческим занятиям которого Сергей Федорович относился с большим вниманием18. Некоторые исследователи творчества С.Ф. Платонова (А.Н. Цамутали19, Е.А. Ростовцев20) характеризовали источниковедческий подход этого историка на основе литографического курса 1905 г. «Обзор источников русской истории летописного типа». При этом вне поля зрения историографов оставалась его магистерская диссертация, посвященная исключительно критике источников и дающая ценный материал для
реконструкции творческой лаборатории С.Ф. Платонова, его ранних представлений об историческом источнике и методов работы с ним.
Современные историографы, рассматривая творчество С.Ф. Платонова в рамках «петербургской исторической школы», обращаются к исследованию источниковедческого подхода как научной традиции, сложившейся в стенах столичного университета и оказавшей большое влияние на развитие исторической мысли России конца XIX - начала XX вв.21. При этом внутри петербургской школы исследователи выделяют две совершенно разные интерпретации источника, персонифицированные, с одной стороны, А.С. Лаппо-Данилевским, а с другой - С.Ф. Платоновым22. Например, Е.А. Ростовцев полагает, что С.Ф. Платонов понимал «исторический источник» прагматически, как «письменный остаток старины», и в трактовке источника не выходил за рамки эмпирического направления петербургской школы историков, методологические задачи которого ограничивались методическими указаниями и правилами работы с источниковым материалом . В то время как истолкования «исторического источника» А.С. Лаппо-Данилевского строились, по мнению Е.А. Ростовцева, на теоретических посылках и исходили из двоякого понимания природы источника как факта и показания о факте24.
Однако, современные исследователи слишком доверяют самооценке С.Ф. Платонова в толковании источника, что приводит, на наш взгляд, к не совсем корректным оценкам.
В третий блок литературы включены работы, посвященные конкретно-историческим взглядам С.Ф. Платонова, его концепции истории России. В данном блоке нас будет интересовать не концепция сама по себе, а преломление его теоретической модели исторического исследования на конкретно-историческом материале.
Большинство исследователей отдельно рассматривали представления С.Ф. Платонова о русском историческом процессе и его концепцию Смуты в Московском государстве конца XVI - начала XVII вв., считая их отражением разных сторон теоретико-методологических воззрений историка. Характеризуя историческую концепцию Смуты ученого как продолжение идей либеральной историографии, и в частности В.О. Ключевского25, историографы в общей же схеме развития русского исторического процесса С.Ф. Платонова усматривали влияние официально-охранительного направления дворянско-буржуазной историографии (школы государственников, МП. Погодина и Д.И. Иловайского) . Так, по мнению А.Н. Цамутали, охранительная традиция «с большей определенностью сказалась в его общем курсе лекций по русской истории», в то время как в «Очерках» ученый пришел к целому ряду новых выводов, необычных не только для историков-охранителей, но и «в некоторых случаях - даже и для историков либерального лагеря», что делает непохожим С.Ф. Платонова «на принятый в историографии канонический образ охранителя
типа Д.И. Иловайского» . Однако, некоторые исследователи творчества С.Ф. Платонова выделяли в его произведениях определенные черты позитивизма (теории многофакторности, преломившейся в выделении географического, демографического, экономического и социального факторов исторического развития)28 или отмечали присутствие мощного гегельянского пласта (государственной схемы развития исторического процесса С.М. Соловьева) .
Анализируя конкретно-историческую концепцию ученого исследователи обращали внимание на источниковую фундированность его построений. Для нас принципиально важным представляется вывод об эволюции творческого процесса С.Ф. Платонова. Впервые на этот сюжет обратил внимание С.Н. Валк, охарактеризовавший магистерскую диссертацию С.Ф. Платонова как «первый и предварительный шаг его работы», а докторскую - как завершающий, воплотившийся в освещении общей исторической темы30. Детальное изучение этого сюжета было проведено в работах B.C. Брачева, который развивает высказанную мысль и выделяет два этапа научной деятельности С.Ф. Платонова. Первый этап он характеризует как продолжение традиций петербургской исторической школы, а второй - как переплетение характерных черт московской и петербургской школ в одном исследовательском поле .
Современные исследователи, подчеркивая полную самостоятельность концепционных построений С.Ф. Платонова, выясняют особенности формирования его конкретно-исторических взглядов и в связи с этим фиксируют приверженность ученого основным наработкам «петербургской школы» русских историков . Однако в исследовательской литературе оказывается совсем невыясненным вопрос о влиянии творческой лаборатории историка на специфику его исследовательских работ, не раскрываются особенности взаимосвязи модели исторического исследования ученого и его конкретно-исторической практики.
В четвертый блок вошла литература, которая характеризует С.Ф. Платонова как преподавателя и педагога, как автора научно-методических работ по истории России. Выделение этого блока не случайно. Многоступенчатость модели исторического исследования С.Ф. Платонова, а также его обращение к методическим трудам определили наш интерес к степени изученности этого аспекта в исторической литературе. Из специальных работ, посвященных анализу школьного учебника С.Ф. Платонова, отметим статью А.Н. Фукса, в которой автор выделил основные элементы научно-методических изданий этого периода и раскрыл особенности учебных пособий Д.И. Иловайского и С.Ф. Платонова. Сравнивая учебную литературу по истории России, вышедшую в конце XIX - начале XX вв., А.Н. Фукс подчеркнул новизну и особую значимость учебников С.Ф. Платонова не только в исторической науке, но и в школьном образовании России первых
десятилетий XX в. . СО. Шмидт рассматривал это влияние С.Ф. Платонова более широко - в национально-культурной традиции России - и признавал учебные книги историка «недосягаемыми образцами методического совершенства» и в наши дни34. Уникальность «Учебника» С.Ф. Платонова СО. Шмидт видел в том, что его автор, «как будто первым из выдающихся исследователей - профессоров русской истории предпринял попытку создать школьный учебник, опираясь прежде всего на материал вузовского лекционного курса, т.е. на подлиннонаучной основе»35. Кроме того, благодаря продуманной и доходчивой системе построения материала, учебники С.Ф. Платонова, по мнению СО. Шмидта, являлись прекрасными «пособиями по формированию логики научного мышления» . В.А. Колобков вслед за СО. Шмидтом выделял основные элементы научно-методических изданий С.Ф. Платонова, среди которых называл фактическую полноту, научность и объективность, простоту и красочность изложения материала. В.А. Колобкову принадлежит еще одно ценное замечание о том, что «Учебник» С.Ф. Платонова, несмотря на официальную рекомендацию со стороны Ученого Комитета Министерства народного просвещения, в среде учителей получил стойкую репутацию «независимого» .
«Лекции по русской истории» С.Ф. Платонова, как и его «Учебник»,
рассматривались многими исследователями с точки зрения концепционных построений историка (норманнская теория, опричнина Ивана IV, Смута в Московском государстве, реформы Петра I и т.д.) . B.C. Брачев считает, что «Лекции» С.Ф. Платонова в концептуальном плане вобрали в себя все самое лучшее в исторической науке конца XIX - начала XX вв., а в фактическом отношении строились на «Истории России с древнейших времен» СМ. Соловьева, «Курсе русской истории» В.О. Ключевского, «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина и монографических трудах историков и юристов второй половины XIX - начала XX вв.39. Методические достоинства «Лекций», также как и «Учебника» С.Ф. Платонова отмечали в своих работах СО. Шмидт40 и В.А. Колобков41.
Проведенный нами историографический обзор позволяет сделать следующие выводы. В исторической литературе наиболее исследованными
сюжетами являются концепция Смуты и источниковедческие взгляды С.Ф. Платонова, последние из которых рассматриваются в рамках «петербургской школы» историков. Историографы фиксируют черты сходства и различия в подходе к историческому источнику внутри этой школы. Однако недостаточно изученными остаются самые ранние источниковедческие представления С.Ф. Платонова.
Не до конца выясненными являются теоретико-методологические воззрения историка. Мы встречаемся с широким спектром точек зрения исследователей по этому поводу, начиная от характеристики С.Ф. Платонова как представителя гегельянства через оценку эклектичности взглядов историка и до отнесения его к позитивизму. Последняя точка зрения характерна для большинства историографов. Тем не менее, исследователи не задаются вопросом о том, как теоретическая позиция ученого сказывается на наборе исследовательских процедур историка. В исследовательской литературе, посвященной изучению конкретно-исторических взглядов С.Ф. Платонова, оказывается совсем невыясненным вопрос о влиянии творческой лаборатории историка на специфику его исследований. Практически не затронут сюжет, связанный с особенностями трансляции его научно-исторических наработок. Не стали предметом специального исследования историографические взгляды С.Ф. Платонова, его представления об этапах развития русской исторической мысли. Остается практически неизученной система ценностей ученого, его представления о модели исторического исследования.
Сложившаяся историографическая ситуация во многом предопределила понимание предмета и объекта диссертационного сочинения.
Объектом исследования является историографический процесс в социокультурном пространстве России в 80-х гг. XIX - начале XX вв.
Предмет исследования в связи со своеобразием поставленной темы является структурно сложным. Это представления С.Ф. Платонова о модели
исторического исследования и историке-профессионале, рассматриваемые нами в единстве исследовательской практики и историко-научной повседневности.
Цель данного исследования - реконструировать представления С.Ф. Платонова о модели исторического исследования.
Для достижения поставленной цели предполагается решить следующие задачи:
• исследовать условия формирования личности С.Ф. Платонова как
ученого-историка с выделением того круга лиц, который оказал
непосредственное влияние на становление его научных идеалов и
академических ценностей;
• раскрыть основные элементы модели научного исторического исследования, которая сложилась в представлении С.Ф. Платонова на теоретическом уровне;
• выяснить соотношение представлений С.Ф. Платонова о модели научного исторического труда с его конкретно-исследовательской практикой;
• выявить особенности трансляции авторских представлений о модели исторического исследования;
• поскольку модель исследования неразрывно связана с деятельностью практикующего ученого, то следующей задачей обозначим реконструкцию образа идеального ученого-историка, который сложился в представлении С.Ф. Платонова.
Хронологические рамки исследования - 80-е годы XIX в. - второе десятилетие XX в., время наиболее активной и плодотворной работы петербургского историка. Начальная грань данного исследования связана с моментом профессионального самоопределения С.Ф. Платонова и обусловлена его вхождением в научное сообщество историков, появлением его первых исторических работ. Верхняя хронологическая граница определяется 1916-1917 гг., когда Сергей Федорович Платонов оставляет все свои административные посты в образовательных и научных учреждениях и выходит на заслуженный отдых. К тому же это период подведения итогов своей собственной исследовательской и научно-педагогической деятельности, связанный с выходом его последнего издания «Лекций по русской истории» в России. Следующий этап жизни и творчества С.Ф. Платонова, который приходится на советский период, требует специального дополнительного исследования.
Кроме того, в обозначенный нами период в исторической науке идет
процесс пересмотра традиционного образа научного труда и выработка новых
подходов в историческом исследовании. Попытки по-новому пересмотреть весь
ход истории России приводили к поиску новых методологий (А.С. Лаппо Данилевский), к построению нетрадиционных концепций русского
исторического процесса (В.О. Ключевский, С.Ф. Платонов), к появлению в
исторической науке черт культурологического подхода (П.Н. Милюков). В это
же время происходит расширение коммуникативного поля исторической науки:
разнообразятся формы ее организации, намечается процесс сближения крупных
исторических школ России (московской и петербургской), что можно
проследить как на личностном, так и на официальном уровнях, выходит
огромное количество научных изданий и периодических журналов, на
страницах которых осмысление нового образа науки идет через рецензии,
отзывы, некрологи, диспуты. Осознание учеными-историками
противоречивости существующих парадигм понимания русского исторического процесса приводило к поиску новых организационных форм в науке, в то же время вносило полемику, внутреннюю напряженность в межличностные отношения.
Методология и методы исследования. В данном диссертационном сочинении сделана попытка совместить классическую модель историографического анализа с новыми походами, что создает определенные трудности. Традиционный историографический канон предполагает выделение из текстов источников объективных сведений о методологических установках ученого, источниковой базе и технике исследования, определяет мировоззрение историка, причастность его к той или иной школе и, наконец, значение концепции в истории науки и в истории общественно-политической жизни. Эта матрица нашла четкую формулировку в работах А.Н. Сахарова, М.В. Нечкиной, Л.В. Черепнина. Она безусловно значима и для нашего исследования. Но используется нами не для традиционной историографической схемы, где концепция является стержнем исследований ученого (вследствие того, что это уже было сделано моими предшественниками), а для реконструкции своеобразных исследовательских процедур. С другой стороны, этот канон переосмысливается нами и в связи с новациями в современной историографии, которая в последнее время рассматривается как интеллектуальная история . Интеллектуальная история, будучи одним из подразделений исторической науки, «видит свою основную задачу в исследовании интеллектуальной деятельности и интеллектуальных процессов в их конкретно-историческом социокультурном контексте» .
Особую ценность для нас имеет обращение к средствам и институтам (формальным и неформальным) общения «интеллектуалов», а также их
44 п
взаимоотношениям с «внешним» миром культуры . Применительно к данной работе нас будет интересовать не только процесс выработки исторической модели исследования, но и особенности ее трансляции в научном сообществе.
Значительное место в интеллектуальной истории занимает новое направление исторической критики, которое постепенно переходит с описания исторических концепций, направлений и школ на анализ качественных изменений в исследовательском сознании историков. Вследствие этого в поле зрения новой исторической критики оказываются не только результаты
профессиональной деятельности историка, но и вся его творческая лаборатория, исследовательская психология и практика45.
В рамках социоинтеллектуальной истории представляется плодотворным обращение к категории «исследовательское поле науки», разрабатываемой французским социологом П. Бурдье. Понятие поля необходимо для того, чтобы обозначить науку как относительно автономное пространство, микрокосм, наделенный своими собственными законами. «Поле науки является социальным миром, и, будучи таковым, оно осуществляет принуждения, предъявляет требования и т.д., которые, однако, оказываются относительно автономными по отношению к принуждениям всего социального мира в целом»46. Структура исследовательского поля определяется структурою распределения научного капитала между различными агентами, включенными в поле. «Научный капитал представляет собой особый вид символического капитала (о котором известно, что он всегда основан на актах узнавания и признавання), состоящий в признании (или доверии), которое даруется группой коллег-конкурентов внутри научного поля» 7. Введение понятия научного капитала позволяет нам проследить процесс корректировки исследовательской модели С.Ф. Платонова в соответствии с правилами и нормами, сложившимися в научном сообществе историков России, а также выявить особенности трансляции и утверждения той или иной модели исследования не только внутри корпорации историков-профессионалов, но и в широком социокультурном пространстве.
Совмещение социоинтеллектуальной и персональной истории в особом предметном поле позволяет обратиться к изучению межличностных
коммуникаций историков, которые очень ярко вырисовывают не только
до
«образы науки», но и «образ историка» , отношение к своему «ремеслу».
Особое значение в рамках интеллектуальной истории приобретает ситуативная историография, или «кейс стадис», которая имеет ряд методологических особенностей:
1) в центре исследования находится не итог, а событие, по возможности, целостное и неповторимое,
2) в качестве целостного и уникального берется событие малое по объему, локализованное (отдельный текст, научный диспут),
3) анализируемое событие рассматривается как воронка, вовлекающая в себя предшествующее, настоящее и будущее .
В нашем случае анализу подвергаются отдельные тексты как целостное явление, рассматриваемые нами в рамках социокультурной традиции.
Методологически важным для ситуативного исследования представляется введение в научный оборот категории «историографический быт», под которой исследователи понимают внутренний мир науки, «неявно выраженные правила и процедуры научной жизнедеятельности, являющиеся важными структурирующимися элементами сообществ ученых»5 . Введение этого понятия позволяет реконструировать научную каждодневность и
расширить проблематику историографического исследования, в частности -субъективного фактора в развитии науки.
Принципиально значимым для нашей работы является использование таких категорий как «модель исследования» и «образ историка». Понятие «модели» в философских словарях рассматривается в основном в науковедческом смысле. В большинстве случаев под «моделью» (от лат. modulus - мера, образец, норма) понимается образ (в т.ч. условный или мысленный - изображение, описание, схема, чертеж, график, план и т.д.) или прообраз (образец) какого-либо объекта или системы объектов («оригинала» данной модели), используемый при определенных условиях в качестве их «заместителя» или «представителя»51. Если мы обращаемся к понятию «модели» в контексте моделирования, то в данном случае она выступает «как средство представления (описания) соответствующей предметной области»52, в нашем случае творчества историка. В связи со спецификой нашего исследования под «моделью» мы понимаем совокупность определенных исследовательских процедур и элементов, необходимых для написания исторического труда и характерных для определенного этапа развития отечественной исторической науки.
Модель исторического исследования непосредственно связана с личностью историка, с его индивидуальностью. Эту модель невозможно изучать вне такого понятия как «образ историка». Понятие «образ» в словаре русского языка СИ. Ожегова определяется как «живое наглядное представление о ком(чем)-либо»53. В современной отечественной историографии «образ историка» мыслится как сложнейший
историографический, культурно-исторический, идеологический конструкт, выражающий сопряженность: ценностных «идеальных» («нормативных») долженствований, очерчивающих смысл присутствия Историка (ученого-историка и историка мыслителя); многообразия сложившихся в общественном сознании, культуре и науке реальных и превращенных представлений о мире отечественного историка (ученого, мыслителя), его статусе и роли в социально-историческом бытии; эмпирии конкретных коммуникативных процессов и персонологических отношений, типологически обобщаемых формулой «историк в глазах современников и последующих поколений» .
Категория «образ» неразрывно связана с понятием «ценности», которая в философской литературе интерпретируется как положительная значимость явления, имеющая своим истоком человека, его коренные цели и идеалы . В связи со спецификой нашего исследования нас интересуют не общечеловеческие (социальные) ценности, а внутринаучные, в качестве которых выступают познавательная информация, имеющаяся в соответствующей области знания, истинное ее содержание, научная картина мира, стиль научного мышления, методы и методики проведения экспериментов и т.п.
Из спектра специальных методов исторического исследования при работе мы используем проблемно-хронологический, историко-генетический, историко-сравнительный и системно-структурный.
Проблемно-хронологический метод обусловил проблемно хронологическое построение работы, позволяющее представить этапы поиска модели исторического исследования С.Ф. Платонова.
С помощью историко-сравнительного метода рассматриваются различные уровни модели исторического исследования С.Ф. Платонова (источниковедческая, конкретно-историческая, историографическая).
С помощью историко-генетического метода мы рассматриваем процесс формирования и развития основных элементов модели исторического исследования С.Ф. Платонова в связи с предшествующей исторической традицией и нормами оппонентского круга (этапы развития исторических взглядов, принятие или отторжение правил и процедур, сформировавшихся в рамках «петербургской школы» историков).
Системно-структурный метод позволяет реконструировать модель научно-исторического исследования как сложную систему взглядов историка.
Источниковая база исследования. Поставленная проблема решается на основе неоднородного комплекса источников, которые по месту бытования делятся на неопубликованные (хранящихся в личных фондах историков: С.Ф. Платонова (ОР РНБ. Ф.585), Е.А. Преснякова (СПб ФИРИ. Ф.193.), В.Г. Дружинина (РГАЛИ. Ф.167.), П.Н. Милюкова (Г АРФ. Ф.579.)) и опубликованные.
С точки зрения видовой классификации мы выделяем две группы источников. В первую многочисленную группу источников включены исследовательские тексты С.Ф. Платонова и его современников. Внутри данной группы выделяются две подгруппы, первую из которых составляют фундаментальные исторические труды и научные статьи С.Ф. Платонова , в
которых наиболее ярко выразились представления ученого о модели исторического исследования. К этой же подгруппе относятся рецензии, отзывы
со
и полемические статьи С.Ф. Платонова , позволяющие представить не только
истории московских земских соборов // ЖМНП. 1883. №3. С. 1-20; Он же. Как сложилась территория опричнины // Исторический вестник. 1896. Т.66. С. 1099; Он же. Карамзин -историк // Неизданная статья С.Ф. Платонова / Подг. к публ. А.Н. Артизов и Б.В. Лапшин // Отечественные архивы. 1993. №2. С.46-55; Он же. К вопросу об избрании М.Ф. Романова в русской литературе // ЖМНП. 1913. №2. С.177-191; Он же. К вопросу о Никоновском своде // Исторический вестник. 1902. Т.60. С.377; Он же. К вопросу о прекращении земских соборов в XVII в. // Исторический вестник. 1897. Т.68. С.990-991; Он же. Когда Филарет Никитич был наречен в патриархи московские // Исторический вестник. 1899. Т.75. С.353; Он же. Легенда о чуде св. Дмитрия царевича Угличского // Библиограф. 1888. №1. С.18-19; Он же. Московские волнения 1648 г. // ЖМНП. 1888. №6. С.279-289; Он же. Московское правительство при первых Романовых // ЖМНП. 1906. №11. С.298-352; Он же. Об избрании на царство Михаила Федоровича // Исторический вестник. 1913. Т.132. С.733; Он же. Об одном проекте реформ времени Иоанна Грозного // Исторический вестник. 1904. Т.96. С. 1098; Он же. О восстановлении плана старого Угличского города// Исторический вестник. 1901. Т.83. С.1232-1233; Он же. О происхождении патриарха Гермогена // ЖМНП. 1901. №10. С.511-513; Он же. О топографии Угличского кремля XVI - XVII вв. // Исторический вестник. 1901. Т.86. С.368; Он же. Первые политические шаги Бориса Годунова (1584-1594) // ЖМНП. 1898. №5. С.293-310; Он же. Почему в 1613 г. избран был на московский престол именно Романов? // Исторический вестник. 1915. Т.139. С.286; Он же. Русское общество перед реформой Петра // Исторический вестник. 1892. Т.47. С.602; Он же. Статьи по русской истории (1883 - 1912) СПб., 1912. 528 с; Он же. С.Ф. Царь Алексей Михайлович // Исторический вестник. 1886. Т.24. С.265-275; Он же. Царь Василий Шуйский и бояре в 1606 г. // ЖМНП. 1898. №12. С.211-224 и др.
Платонов С.Ф. (Рец.), Барсуков А.П. Обзор источников и литературы русского родословия. СПб., 1887 // Сборник рецензий и отзывов о книгах по русской истории. 1887. №1. С.29-30; Он же. (Рец.), Барсуков А.П. Род Шереметевых. Кн. I, И, III. СПб., 1881-1883 // ЖМНП. 1883. №10. С.355-371; Он же. (Рец.), Барсуков Н.П. Жизнь и труды М.П. Погодина. Кн.1, П. СПб., 1888, 1889 // Библиограф. 1889. №2. С.66-67; Он же. (Рец.), Барсуков Н.П. Жизнь и труды М.П. Погодина. // ЖМНП. 1897. №6; 1898. №5; 1899. №10; 1900. №8; 1901. №5; 1902. №7; 1903. №4; 1905. №6; Он же. (Рец.), Белов Е.А. Об историческом значении русского боярства до конца XVII в. СПб., 1886 // Исторический вестник. 1886. Т.25. №7-9. С.168-170; Он же. (Рец.), Бестужев-Рюмин К.Н. Русская история. Т.Н. Выпуск первый. СПб., 1885 // Исторический вестник. 1886. №2. С.466-470; Он же. (Рец.), Васенко П.Г. Книга Степенная царского родословия и ее значение в древнерусской исторической письменности. Ч.І. СПб., 1904 // ЖМНП. 1905. №6. С.439-444; Он же. (Рец.), Гольцев В.А. Законодательство и нравы в России XVIII в. М., 1886 // Исторический вестник. 1886. Т.24. №6. С.684-686; Он же. (Рец.), Гурлянд И.Я. Приказ Великого Государя тайных дел. Ярославль, 1902 // ЖМНП. 1902. №12. С.443-450; Он же. (Рец.), Зерцалов А.Н. Новые данные о земском соборе 1648-1649 гг. М., 1887 // Библиограф. 1888. №2. С. 106-107; Он же. (Рец.), Зерцалов А.Н. О мятежах в городе Москве и в селе Коломенском 1648, 1662 и 1771 гг. (Чтения в Императорском Московском обществе Истории и Древностей Российских). Кн.Ш. М.1890. // ЖМНП. 1891. №5. С.182-188; Он же. (Рец.), Иловайский Д.И. История России. ТЛИ. Московско-царский период. Вторая половина или XVI в. М., 1890 //ЖМНП. 1891. №3. С. 180-199; Он же. (Рец.), Костомаров Н.И. Очерк домашней жизни и нравов Великорусского народа в XVI и XVII ст. и Старинные земские соборы (Исторические монографии и исследования. T.XIX). СПб., 1887 // Библиограф. 1888. №2. С.100-101; Он же. (Рец.), Летопись занятий Археографической Комиссии. 1878-1881 гг. Вып.8. СПб., 1888 // Библиограф. 1888. №7-8. С.290-291; Он же. (Рец.), Любомиров П.Г. Очерк истории Нижегородского ополчения 1611 - 1613 гг. Петроград, 1917 // Русский исторический журнал. 1918. Кн. 5. С. 290-294; Он же. (Рец.), Описание документов и бумаг, хранящихся в Московском архиве Министерства Юстиции. KH.V. М., 1888 // Библиограф. 1889. №1. С.35-37; Он же. (Рец.), Павлов Н.М. Русская история от древнейших времен. Первые пять веков родной старины (862 - 1362 гг.). T.I. М., 1896; Т.П. М.,1899; ТЛИ. М., 1900. Русская история до новейших времен (Вторые пять веков первого тысячелетия) (1361 - 1862). T.I // ЖМНП.1902. №6. С.418-421; Он же. (Рец.), Петухов Е.В. Из истории русской литературы XVII в. Сочинение о царствии небесном и о воспитании чад. СПб., 1893 // ЖМНП. 1893. №5. С.277-281; Он же. (Рец.), Пресняков А.Е. Княжое право в древней Руси. Очерки по истории Х-ХП столетий. СПб., 1909 // ЖМНП. 1909. №7. С.213-216; Он же. (Рец.), Пузыревский А. Десять лет назад. Война 1877-1878 гг. (Появление гвардии на театре войны. Сражения под Горным Дубняком и Телишем. Окончательная блокада Плевны). СПб., 1887 // Библиограф. 1888. №4. С.201-203; Он же. (Рец.), Рождественский СВ. Очерки по истории систем народного просвещения в России в XVIII-XIX вв. T.I. СПб., 1912; Материалы для истории учебных реформ в России в XVIII-XIX вв. Составил СВ. Рождественский при участии В.Г. Соломина и П.П. Тодорского. СПб., 1910 // ЖМНП. 1912. №6. С.369-373; Он же. (Рец.), Сенигов И. Историко-критические собственную позицию ученого по тому или иному вопросу русской истории, но и основные критерии идеального научно-исторического труда. Из источников, хранящихся в личном фонде С.Ф. Платонова (ОР РНБ. Ф.585), особую информационную значимость имеют отзывы на научные труды современников (ОР РНБ. Ф.585. Оп.1. Дд.1352, 1353, 1356, 1357, 1358, 1362, 1363, 1371, 1389, 1421, 1458) и конспекты его выступлений на магистерских диспутах (ОР РНБ Ф.585.0п.1. Дд. 1451, 1455, 1456, 1457, 1460, 1461, 1462, 1464, 1465), которые позволяют представить нормы и правила научного сообщества, предъявляемые к научно-историческим исследованиям и механизмы контроля исследовательского поля науки. Введение этого пласта исторических источников в научный оборот позволит зафиксировать индивидуальные особенности исследовательской модели С.Ф. Платонова, увидеть скрытые, не предназначенные для печати, замечания и рассуждения историка, раскрыть его творческую лабораторию.
Ко второй подгруппе источников относятся рецензии, отзывы на диссертации, монографии и статьи С.Ф. Платонова, написанные его современниками , которые позволяют составить представление о путях
исследования о Новгородских летописях и о Российской истории В.Н. Татищева. М, 1888 // Библиограф. 1888. №11. С.362-370; Он же. (Ред.), СМ. Середонин Сочинение Джильса Флетчера «Of the Russe Common Wealth» как исторический источник СПб., 1891 // ЖМНП. 1892. №2. С.504-506; Он же. (Ред.), Харлампович К. Западнорусские православные школы XVI и начала XVIII в., отношение их к инославным, религиозное обучение в них и заслуги их в деле защиты православной веры и церкви. Казань, 1898 // ЖМНП. 1901. №9. С.222-223; Он же. (Рец.), Чечулин Н.Д. Внешняя политика России в начале царствования Екатерины II 1762 - 1774. СПб., 1896 // ЖМНП. 1897. №1. С.170-175; Он же. (Рец.), Чечулин Н.Д. Города Московского государства в XVI в. СПб, 1889 // ЖМНП. 1890. №5. С.140-154; Он же. (Рец.), Чечулин Н.Д. Города Московского государства в XVI в. СПб, 1889 // Библиограф. 1890. №2. С.27-32 и др.
59 Бестужев-Рюмин К.Н. (Рец.), Платонов С.Ф. Древнерусские повести и сказания о Смутном времени начала XVII в. как исторический источник // Русский вестник. 1888. № 7. С.228-238; Бороздин И.Н. (Рец.), Платонов С.Ф. Учебник русской истории для средней школы. 4.1. СПб., 1909. II Современный мир. 1910. №3. С.139-140; В. Р-в. (Рец.), Васенко П.Г., Платонов С.Ф., Тураева-Церетели Е.Ф. Начало династии Романовых. Исторические очерки с 12-тью портретами и рисунками. СПб., 1912 // Исторический вестник. 1913. №6. С.1048; В. Т-ий. (Рец.), Платонов С.Ф. Учебник русской истории для средней школы. Курс систематический. 4.2. (от Петра Великого). СПб., 1910 // Исторический вестник. 1910. №4. С.334-336; В. В-ч. (Рец.), Платонов С.Ф. Учебник русской истории для средней школы: Курс систематический. 4.1. СПб., 1909 // Исторический вестник. 1909. №8. С.675-677; Грибовский В. (Рец.), Описание дел архива министерства народного просвещения под редакцией заслуженного проф. С.Ф. Платонова и начальника архива министерства А.С. Николаева. Т.1. Пг., 1917 // Исторический вестник. 1917. №5-6. С.604-605; Он же. (Рец.), Платонов С.Ф. Статьи по русской истории (1883-1902 гг.). СПб., 1903 // Исторический вестник. 1903. №11. С.651-652; Иконников B.C. Новые исследования по истории смутного времени Московского государства. Киев, 1889. 102 с; Он же. (Рец.), Платонов С.Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве конца XVI - начала XVII вв. СПб., 1899 // ЖМНП. 1900. №2. С.367-399; №3. С. 165-189; Иловайский Д.И. Лекции по русской истории профессора Платонова, читанные в 1899-1900 учебном году в Александровской Военно-юридической Академии, Императорском Санкт-Петербургском университете и на Высших женских курсах. СПб., 1900 // Кремль. 24.11.1901. С.4; Он же. (Рец.), Платонов С.Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI-XVII вв. (Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в смутное время). СПб., 1899 // Кремль. 10.02.1900. С.1-3; Ключевский В.О. Отзыв об исследовании С.Ф. Платонова «Древнерусские повести и сказания о смутном времени XVII в. как исторический источник» // Ключевский В.О. Собр. соч.: В 8 т. Т.7. М., 1959. С.439-453; М.К. (Рец.), Платонов С.Ф. Лекции по русской истории. Изд.5. СПб., 1907 // Исторический вестник. 1907. №11. С.656-657; Пичета В.И. Смута и ее отражение в трудах историков // Голос минувшего. 1913. №2. С.5-39; Полевой П. (Рец.), Платонов С.Ф. Древнерусские повести и сказания о смутном времени XVII в. как исторический источник. СПб., 1888 // Исторический вестник. 1888. № 11. Т.34. С.485-492; Он же. (Рец.), Платонов С.Ф. Новый труд по истории Смутного времени // Исторический вестник. 19000. Т.79. С.313-323; (Рец.), Платонов С.Ф. Очерки по истории смуты в Московском государстве XVI - XVII вв. (Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время). СПб., 1899 // Вестник Европы. 1899. №11. С.388-393; (Рец.), Платонов С.Ф. Очерки по истории смуты в Московском государстве XVI - XVII вв. (Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время). Изд. 3-е. СПб., 1910 // Современный мир. 1911. №2. С.368-369; (Рец.), Платонов С.Ф. Очерки по истории смуты в Московском государстве XVI прохождения исторической концепции С.Ф. Платонова в научную среду, определить место и значимость научно-исторических исследований ученого в исторической науке и в обществе в целом. Для нас обращение к такому историческому источнику как рецензии является принципиально важным по ряду причин. Во-первых, сам факт рецензирования выступает как воспроизведение определенных культурных параметров существования науки, в котором рецензия выполняет контролирующую функцию. Во-вторых, рецензии имплицитно содержат идеальную матрицу исследования, разделяемую на этот промежуток времени научным сообществом. В-третьих, здесь отражаются индивидуальные особенности автора, его собственное понимание необходимых элементов исследовательского труда. Всего нами было привлечено около 100 рецензий, отзывов и полемических статей современников С.Ф. Платонова, опубликованных в таких журналах как «Исторический вестник», «Журнал министерства народного просвещения», «Голос минувшего», «Русское богатство», «Вестник Европы» и др.
Работа с периодическими изданиями представляет свои сложности. Во-первых, в журнальных и газетных статях очень часто присутствуют не совсем точные, подчас противоречивые сведения, которые при доверительном к ним отношении могут ввести в заблуждение (например, встречаются неправильные
XVII вв. (Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время). Изд. 3-е. СПб., 1910 // Вестник Европы. 1911. №4. С.341-342; (Рец.), Платонов С.Ф. Статьи по русской истории (1883 - 1902) СПб., // ЖМНП. 1903. №8. С.510-511; (Рец.), С.Ф. Платонов. Древнерусские повести и сказания о смутном времени XVII в. как исторический источник. СПб., 1888 // Вестник Европы. 1888. №8. С.831-835; Рождественский СВ. (Рец.), Платонов С.Ф. Учебник русской истории для средней школы. 4.1. (до Петра Великого). СПб., 1909 // ЖМНП. 1909. №11. С.105-107; Сторожев В.Н. Очерки русской историографии // Образование. 1900. №4. С.36-53; №5-6. С.126-154; №7-8. С.128-136; №11. С.59-78; Он же. (Рец.), Платонов С.Ф. Статьи по русской истории (1883 - 1902 гг.) Спб., 1903 // Мир Божий. 1903. №9. С.86-88; Щепкин Е. (Рец.), Платонов С.Ф. Древнерусские повести и сказания о смутном времени XVII в. как исторический источник. Изд 2-е. СПб., 1913 // Голос минувшего. №10. 1913. С.279-284 и др. указания званий, должностей историков, названий их трудов или авторства рецензий и т.д.). Во-вторых, любой текст, поступивший в редакцию, подвергается двойной цензуре (редактора и цензора), поэтому в большей степени мы имеем дело не с авторским текстом, а с его цензурными экземплярами. В-третьих, большая часть рецензий и полемических статей, опубликованных на страницах научно-исторических и популярных изданий, являлась анонимной или печаталась под псевдонимами (с указанием только инициалов автора или усеченной, сокращенной его фамилии), что было «общепринятым обыкновением той эпохи» . Частично эта проблема решалась с помощью «Словаря псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей» И.Ф. Масанова. Так, мы установили псевдонимы, под которыми С.Ф. Платонов подписывал свои рецензии (СП., Р.И., К. Ан. Темиров).
Во вторую группу источников, описывающих творческую атмосферу историка, его индивидуальные особенности, особенности его научной карьеры и всего жизненного пути, входят мемуарная литература и переписка. Все рассмотренные нами источники личного происхождения в свою очередь делятся на автокоммуникативные (дневники) и источники межличностной коммуникации (переписка). К автокоммуникативным источникам относятся дневник С.Ф. Платонова, который он вел с 24 октября 1876 г. по июнь 1885 г. (ОР РНБ. Ф.585. Оп.1. Дд. 1213-1223), и воспоминания его близкого друга -Василия Григорьевича Дружинина, написанные им в 30-х гг. XX в. (РГАЛИ. Ф.167. Оп.1. Дд.7-10). К источникам межличностной коммуникации мы отнесли переписку нашего героя с друзьями, коллегами и знакомыми. Интересную информацию об отношениях С.Ф. Платонова с представителями царствующего дома несет в себе его переписка с великим князем Константином Константиновичем Романовым (ОР РНБ. Ф.585. Оп.1. Дд.3195-3197, 1806-1819), которая в большинстве случаев имеет деловой характер. Мир науки,
определенные правила игры внутри научного сообщества раскрывает нам переписка С.Ф. Платонова с К.Н. Бестужевым-Рюминым (ОР РЫБ. Ф.585. Оп.1. Дд.1716, 2280), В.О. Ключевским (ОР РНБ. Ф.585. Оп.1. Дд.1802, 3146), П.Н. Милюковым (ОР РНБ. Ф.585. Оп.1. Дд.3546-3548; ГАРФ. Ф.579. Оп.1. Дц.5388). Некоторые из писем П.Н. Милюкова С.Ф. Платонову и С.Ф. Платонова П.Н. Милюкову частично опубликованы в том числе и автором данной диссертации . Сведения о том, как модель исторического исследования С.Ф. Платонова воспринималась его младшими современниками, содержат в себе переписка С.Ф. Платонова с М.А. Островской (ОР РНБ. Ф.585. Оп.1. Дц.1865, 3741), письма А.Е. Преснякова матери (СПб ФИРИ. Ф.193. Оп.2. Дд.1-4.), СВ. Рождественского - С.Ф. Платонову (ОР РНБ. Ф.585. Оп.1. Дд.4035, 4036).Особенно ценную информацию об атмосфере, сложившейся внутри научного сообщества историков, несет в себе переписка Сергея Федоровича с В.Г. Дружининым (ОР РНБ. Ф.585. Оп.1. Дд.2833, 2834; РГАЛИ. Ф.167. Оп.1.Дд.393-394), М.А. Дьяконовым (ОР РНБ. Ф.585. Оп.1. Дд.2859, 2860) и другими.
Научная апробация и практическая значимость работы. Основные положения диссертации представлялись в виде сообщений и докладов на следующих научных конференциях: международных (Петрозаводск 2001), всероссийских (Самара 1997, Омск 1998, 2000, 2001, 2002), региональных (Омск 1997), - а также были апробированы в виде раздела в коллективной монографии «Мир историка. XX век» (М., 2002), одной статьи, 11 тезисов и публикации источников. Исследование диссертационной тематики было поддержано ИОО (Фонд Сороса) 2001 (Грант на поездки), ОмГУ (Грант «Молодым ученым ОмГУ» 2001). Положения и выводы диссертации могут
быть использованы для подготовки лекционных курсов, спецкурсов по отечественной истории и историографии.
Структура работы отражает логику исследовательского замысла: в основу построения положен проблемный принцип. Первая глава посвящена исследованию процесса становления научно-исторических взглядов С.Ф. Платонова и его образа ученого-историка. Во второй главе изучается различные модели исторического исследования, сложившиеся в представлении С.Ф. Платонова: источниковедческая, конкретно-историческая, историографическая. Каждый из разделов второй главы содержит материал о способах и особенностях трансляции представлений С.Ф. Платонова и о реакции научного сообщества на его модель исторического исследования. В заключении даются выводы, список источников и литературы.
Университетские учителя. Научные ориентиры
Согласно сложившейся историографической традиции первый этап формирования научного мировоззрения ученого связывают с его студенческими годами, с влиянием определенных персоналий, чаще всего учителей, друзей, старших товарищей. Этот сюжет достаточно хорошо освещен в современной литературе. Нас же будет интересовать по преимуществу аспект, связанный с наукой, как социокультурной традицией: а именно, как, каким образом закладываются ценностные нормативы по отношению к исторической науке, как формируется ее идеальный образ? В данном случае современный историк задает новые вопросы уже известным в большей степени в историографии текстам. Таким образом формируется новое историографическое знание.
Молодость С.Ф. Платонова пришлась на 1870-1880-е гг., когда страна находилась в состоянии очередного «поворота», а ее общество жаждало духовного обновления и спасения, «пробуждения инстинкта живой духовности». В этих условиях вера в науку становилась путеводной звездой для части молодого поколения. Служение науке в последней трети XIX в. наиболее остро ощущается и осмысливается как важнейшая ценность и долг.
Первые размышления С.Ф. Платонова о своих возможностях и своем предназначении встречаются в его дневнике 1876 г. «Я еще ни с чем не вступал в борьбу, не страдал за свои убеждения и силы моей души спят еще, а потому я не знаю, велики ли эти силы или их нет и я человек ничтожный, уподобленный твари»62. Как и большинство его сверстников, в последующем известных ученых (М.М. Ковалевский, Д.Н. Овсяннико-Куликовский, П.Н. Милюков) , С.Ф. Платонов очень рано охладел к вопросам религиозной веры. «Да, «так суждено» этим я высказал веру в предопределение. Верить или не верить в него, не знаю. Человек весь зависит от обстоятельств, окружающего. Воли у человека мало, кажется. Кто же располагает обстоятельства? ... Бог знает будущее, без воли Божьей ничего не делается ... Бог предопределил то, что будет, предусмотрел, так сказать, согласился на то, что имеет случиться. Если перед человеком две дороги, он выбирает лучшую, по его мнению, руководясь складом своих убеждений. Убеждения зависят от обстоятельства, от окружающего. Кто же натолкнет его на эту дорогу, ведь предусмотрено, что он пойдет по этой дороге, а не по другой. Вот и суди! Думаешь - предопределение есть, если верить - предопределения нет, так как наша церковь отрицает его» . В десакрализации религиозной веры определенную роль сыграла не только сама церковь, утратившая к этому моменту свои функции приобщения народа к вере, но и наука, которая все настойчивее вторгалась в обыденную жизнь людей, изменяя ее. Эти изменения фиксируются и в дневнике С.Ф. Платонова, который отмечает, что у многих на первом месте - «Конт и Бокль», страсть и эгоизм, резкость убеждений65. Более ярко эту ситуацию описал Д.Н. Овсяннико-Куликовский, подчеркнувший в своих воспоминаниях, что руководящим принципом его жизни становится «культ науки, как таковой, и высокая оценка ее роли как могущественной силы прогресса ... Веру в Бога я потерял, но веру в Науку сохранил нерушимо»66.
Появление первого интереса С.Ф. Платонова к науке и научному знанию произошло благодаря его близким родственникам и знакомым. Здесь сказалось благотворное влияние Евгении Николаевны Калайдович (московской родственницы С.Ф. Платонова), привившей интерес к литературе и истории67, а также Владислава Феофилактовича Кеневича68, восхищавшегося литературными способностями своего ученика и поэтому настаивавшего на получении историко-литературного образования. «Теперь, - писал позднее С.Ф. Платонов, - передо мной, как путеводный маяк, стал университет, -сокровищница гуманитарных знаний, образующих характер и осмысляющих жизнь» . Сделав выбор в пользу науки, С.Ф. Платонов в гимназические годы больше мечтал об удовлетворении своих духовных потребностей на литературном поприще и совсем мало задумывался об истории как науке, о предназначении «остатков старины». «Сегодня был в оружейной палате. Видел древности. Смотря на шапку мономаха, на кольчуги, шеломы (стыдно признаться) я думал: «зачем берегут всю эту дрянь!?» Сейчас вспомнил археологию, которую я уважаю, как часть истории, и вспомнил, что берегут дрянь для археологии. Может быть и для чего другого, но я бы не стал». Историческая наука становится для него ценностью, а позже и всем делом его жизни благодаря университету и университетским преподавателям. Однако, это приобщение к научному знанию имело свои особенности и даже препятствия.
В своих воспоминаниях о студенческих годах С.Ф. Платонов очень ярко рисует ту обстановку, в которой оказались новоиспеченные студенты в 1878 г. Весь преподавательский состав Санкт-Петербургского университета, с которым он встретился на первом курсе, С.Ф. Платонов делит на две группы. Первая, самая многочисленная из них, состояла из тех, кто представлял «собою докучливую необходимость, страшившую экзаменом и не утолявшую духовного голода».71 К ним он относит преподавателей классических (греческого и латинского) языков72, древней истории73 и славянского языка74. Большинство преподавателей в университете не удовлетворяли потребностям первокурсника в получении нового знания, воскрешая своими приемами 71 Платонов С.Ф. Несколько воспоминаний о студенческих годах // Дела и дни. 1921. Кн.2. С. 109. 72 «Хромой, глухой, слепой и безголосый» преподаватель греческого языка Люгебиль «вызывал у одних тяжкое чувство сожаления, у других же отвращение». Другой преподаватель греческого языка Виктор Карлович Ернштедт был начинающим лектором, часто конфузился и почти не отрывался от своих конспектов, поэтому и его преподавание не могло увлечь студентов. Популярность преподавателей латинского языка тоже была не на высоте. В О.А. Шеборе студенты очень быстро разочаровались из-за его желания привлечь их к extemporalia, которые им изрядно надоели еще в гимназии. «Элементарно-школьный» характер преподавания Григория Ивановича Лапшина тоже мало отличался от гимназического и раздражал своей мелочной требовательностью (Платонов С.Ф. Несколько воспоминаний ... С.107.) 73 Вспоминая о доценте Федоре Федоровиче Соколове, С.Ф. Платонов в 1921 г. писал, что его способ преподавания курса древней истории, насыщенного фактами и украшенного тонкой критической работой, но лишенного историографии, руководящих идей и освещающих обобщений совсем не соответствовал надеждам молодых студентов, ожидающих «понятного для них введения в историю античного мира» (Платонов С.Ф. Несколько воспоминаний ... С.108.)
Идеальный ученый в представлении С.Ф. Платонова
Образ историка в национальной культуре конца XIX - XX вв. являлся «одним из важнейших источников формирования и бытования нормативных и ценностных представлений о типе русского историка, исследующего отечественную историю»124. Обращаясь к изучению лаборатории исследователя, реконструируя его модель исторического исследования, нельзя обойти вниманием характерные черты участника научного процесса, историка-профессионала.
«Образ историка» уже давно привлекал к себе внимание историографов. Однако, только в последнее время делаются попытки осознать его в «единстве идеальных, нормативных, типологических смыслов и реально-эмпирического содержания» . Понимание данного концепта возможно при выходе за узкие рамки историографической традиции на уровень междисциплинарного исследования, когда поставленная проблема одновременно существует в предметном пространстве историографии, культуроведения, биографики, социологии знания и других дисциплин. Конечно же, мы не претендуем на такой синтез. Это дело будущего. В данном параграфе мы рассмотрим, как формировались представления С.Ф. Платонова об «идеальном» типе ученого-историка.
Значительная роль в процессе становления ученого принадлежит его наставникам: «формальному - научному руководителю и неформальному -коллеге, другу, просто известному ученому, который в силу своих личных, профессиональных или иных особенностей становится для молодого ученого значимой фигурой, образцом для подражания»126. Как мы уже выяснили в предыдущем параграфе, для С.Ф. Платонова в качестве такого образца выступали его университетские преподаватели К.Н. Бестужев-Рюмин и В.Г. Васильевский, и московский коллега- В.О. Ключевский. Именно они заложили первые и наиболее устойчивые представления об идеальном типе историка-профессионала.
В этом разделе мы несколько нарушили хронологию изложения материала благодаря характеру источников - некрологов, написанных С.Ф. Платоновым по случаю кончины своих учителей. Этот комплекс источников содержит в себе яркий и законченный образ историка, на который в своей профессиональной деятельности ориентировался сам ученый. Своих наставников С.Ф. Платонов рассматривает с двух сторон: как ученых и как личностей. При раскрытии первой стороны образа ученого он, прежде всего, обращается к подробному описанию процесса становления историка в науке, акцентируя все внимание на влиянии определенной исторической традиции и ее носителей в формировании ученого. Так, В.Г. Васильевский, по мнению С.Ф. Платонова, продолжил традицию, начатую А.А. Куником в области византиеведения , феномен же К.Н. Бестужева-Рюмина заключался в том, что он сумел воспринять и органично соединить в своих научных исследованиях два совершенно противоположных направления, персонифицированных, с одной стороны, Т.Н. Грановским, И.А. Кудрявцевым и отчасти СМ. Соловьевым, а с другой - М.П. Погодиным: «Константин Николаевич остался между двумя влияниями на средней дороге и брал от каждой стороны то, что считал ее правдой. Два миросозерцания, делившие людей 40-х гг. на кружки и лагеря, разумеется, очень знакомы были Константину Николаевичу, но можно думать, что они отражались в его сознании в виде научных направлений, чем в качестве практических программ ...» 8. Не избежал этого влияния и В.О. Ключевский, являвшийся «счастливым наследником своих талантливых учителей и предшественников, до него подготовивших исторический материал и давших образцовые примеры не только исследования этого материала, но и его синтеза»129. Вероятно, С.Ф. Платонов здесь имел в виду СМ. Соловьева, К.Д. Кавелина, Б.Н. Чичерина.
Самым ценным качеством ученого, а особенно историка, С.Ф. Платонов считал его аполитичность. На первых же страницах некрологов мы сталкиваемся с утверждением о том, что таким бесценным качеством обладали и В.О. Ключевский, и К.Н. Бестужев-Рюмин, и В.Г. Васильевский. Они «были преданы своим учебным интересам и далеко стояли от вопросов текущей общественной жизни»130. У К.Н. Бестужева-Рюмина путь к «ученому беспристрастию», а именно так определяет С.Ф. Платонов аполитичность, лежал через тяжелые годы гонений в отношении науки, когда закрывались кафедры философии, увеличивалась плата за слушание лекций. «При таких условиях жизни между университетской молодежью интерес к современности становился действительно «запретным плодом», и те, кто не имел к нему особого увлечения, с тем большим усердием уходили в кабинетную жизнь, привыкали к созерцанию и спокойному анализу того, что для других составляло боевую программу»131. Вскоре самому С.Ф. Платонову пришлось столкнуться с подобной ситуацией, когда в 1905 г. развернулись студенческие волнения в университете. Однако и здесь он остался непреклонен: «университет - для науки»1 , а «историк всегда и всецело принадлежит науке» .
«Спокойная терпимость» и высокий нравственный критерий в оценке явлений общественной жизни благоприятным образом сказывались, как считал С.Ф. Платонов, на объективности ученого в его профессиональной деятельности. Объективность воспринималась им как независимость от наиболее крайних точек зрения, а независимость достигалась путем формирования собственного мировоззрения ученого. С.Ф. Платонов особенно подчеркивал эту основополагающую черту образа историка при характеристике К.Н. Бестужева-Рюмина. «Всю жизнь отличала его широта понимания, умение уразуметь и истолковать самые разнообразные точки зрения, умение найти зерно истины даже в том, что, казалось бы, ему совершенно чуждо, даже враждебно» .
Источниковедческое исследование как первый этап в творчестве историка
Рассматривая модель исторического исследования как концептуально-теоретическое образование, обусловленное с одной стороны потребностями исторической науки, а с другой - индивидуальными особенностями историка, мы попытаемся реконструировать совокупность исследовательских процедур и элементов, необходимых для написания исторического труда, на примере творчества Сергея Федоровича Платонова.
Модель исторического исследования, на которую ориентировался С.Ф. Платонов в своей профессиональной деятельности, не была однородной. В соответствии с пирамидальным образом науки, распространенном в рамках позитивистского дискурса во второй половине XIX в., он выделял несколько ступеней исследовательского процесса, каждой из которых соответствовала определенная модель научного труда историка. В данной главе рассматриваются различные модели исторических работ, критерии их оценки, присутствующие в произведениях С.Ф. Платонова.
Формирование взглядов С.Ф. Платонова происходило во время усиления влияния позитивистской парадигмы, сущность которой «можно определить как сугубо сциентистскую ориентацию на превращение истории в точную науку в соответствии с эпистемологическими идеалами определенного этапа и состояния научно-исследовательской практики» . Позитивистская парадигма привлекала историков «своими идеями о закономерном прогрессивном характере исторического процесса ... уверенностью, что в исторической науке можно достичь такой же объективности, как и в естественнонаучных дисциплинах»153 путем внедрения в исследовательский арсенал исторической науки методов и процедур тех дисциплин, которые получили «в авторитетных кругах статус науки»154. Представление же о научно-историческом знании на определенных этапах развития позитивизма было неодинаковым и находилось в тесной связи «с появлением новых научных дисциплин и расширением междисциплинарных научных исследований»155. Современный исследователь О.Ф. Русакова, изучая ведущие концептуальные модели методологии истории, выделяет несколько форм исторического позитивизма: «фактографический позитивизм, социологизм, логический позитивизм, структуралистский позитивизм и клиометрический позитивизм»156. Позитивисты первой волны отнесены ей к так называемому «фактографическому позитивизму». По мнению О.Ф. Русаковой, представители данного направления отождествляли историческую добросовестность с «максимальной скрупулезностью в исследовании любого фактического материала», научность которого устанавливалась «посредством анализа источников (материальных и документальных). В этой связи важнейшим разделом методологии истории они» считали «критику источников»157, а не построение «умозрительных схем» исторического процесса.
В исторической науке 80-х гг. XIX в. одновременно с развитием позитивистской парадигмы назревает необходимость исследования эпох, связанных с различными бурными всплесками человеческой активности. Например, периоды исторических флюктуации - «революций» и «смут» -занимают особое место в общей концепции истории России СМ. Соловьева.
«На материале Смуты 1612 г. Соловьев раскрывает общий философско-исторический смыл подобных периодов»158. В состоянии социального и политического хаоса смуты он выделяет не только момент разрушения старого государственного порядка, изживших себя социальных структур, обладающих большой консервативной силой, но и создание новых социальных отношений, новой политической формы, основанной на правах гражданства. «Сплочение сил народных спасло государство от гибели. Впервые в истории государства Российского царь был избран «от всей Земли». Большинство людей, истомленных смутою, хотели, чтобы все было по-старому. Однако старина была восстановлена лишь по видимости»15 . «Новое с новыми людьми просочилось всюду, а старое со старыми людьми, носителями старых преданий, спешило дать место новому»160. Подобный же интерес к смутному времени проявляет и В.О. Ключевский, связывавший зарождение новых идей с развитием экстремальных условий, «когда старая, привычная картина мира рушится и человеческое сознание ищет опоры в новых идеях»161. «Прежде всего из потрясения пережитого в Смутное время, люди Московского государства вынесли обильный запас новых политических понятий, с которыми не были знакомы их отцы, люди XVI века». В первую очередь это относилось к понятию «государства», которое раньше «мыслилось в народном сознании только при наличности государя, воплощалось в его лице и поглощалось им», а теперь оно выступало «для всех понятным выражением, чем-то не мыслимым только, но и действительно существующим даже без государя»162.
Находясь под некоторым впечатлением лекций и монографий В.О. Ключевского163, а также под воздействием тех процессов, которые происходили в это время в обществе164, С.Ф. Платонов не без некоторой доли сомнения по окончании университета (весной 1882 г.) решает заняться изучением историко-социальных вопросов, связанных с событиями 1612-1613 гг., считая этот исторический момент рубежным для развития русской государственности: «Меня остановил один факт Смуты - Нижегородское движение 1612 г.»165. «Этот исторический момент казался мне чрезвычайно важным: в моем представлении он отделял древнюю Москву с ее архаическим строем вотчинной (патримониальной) монархии от нового государства, возникшего из смуты с иной комбинацией политических отношений между новой династией и сознавшими свою силу сословными группами» . «Мне хотелось изучить его всесторонне ... Это, как я мечтал позволило бы мне указать предводителей народного подвига, понять народное движение 1611-1612 гг. в самых его корнях. Тогда стало бы ясно, кто именно освободил Москву в 1612 г. и кто остался победителем в многолетних смутах. А это могло бы, в свою очередь, многое объяснить в истории XVII в., даже в истории реформы» .
Критерии оценки конкретно-исторического исследования
В своей профессиональной деятельности историк неоднократно обращается к реконструкции какого-либо отдельного факта или явления в истории России. Однако, если такая реконструкция становится целью специального научного исследования, тогда, по мнению С.Ф. Платонова, можно говорить о создании конкретно-исторического труда. Сам С.Ф. Платонов приступает к написанию конкретно-исторического исследования в 90-х гг. XIX в., продолжая развивать тему, затронутую им в магистерской диссертации.
«Формирующий» этап творчества С.Ф. Платонова был успешно пройден с защитой магистерской диссертацией. В дальнейшем историк транслирует уже накопленный им опыт и стремится окончательно утвердиться в профессорском кругу. Как отмечал сам С.Ф. Платонов, в это время происходит окончательное утверждение его ««ученой» физиономии» 5 . После защиты магистерской диссертации С.Ф. Платонов в основном сосредоточиваться на преподавательской деятельности в университете. Этому благоприятствует и сама обстановка: в конце 1889 г. С.Ф. Платонова приглашают на кафедру русской истории вместо заболевшего профессора Е.Е. Замысловского259, а 20 октября 1890 г. министерство народного просвещения260 по ходатайству совета историко-филологического факультета Санкт-Петербургского университета назначает его исполняющим обязанности профессора261, с 1893 г. он становится секретарем историко-филологического факультета Санкт-Петербургского университета. Как вспоминает сам ученый, в это время он «читал общий курс русской истории, [который до него читался К.Н. Бестужевым-Рюминым и Е.Е. Замысловским - М.М.], читал курсы по отдельным эпохам262 и вел семинарии, в которых должны были участвовать все студенты исторического отделения факультета»263. Воспитанниками семинариев С.Ф. Платонова в 90-х гг. XIX в. были такие известные ученые как СВ. Рождественский, А.Е. Пресняков (1889-1893, 1892-1893 гг.) (профессора Петербургского университета), И.И. Лаппо (профессор Дерптского, позже Пражского университетов), М.А. Полиевктов (проф. Тифлисского ун-та), Н.П. Павлов-Сильванский, П.Г. Васенко, К.В. Хилинский (проф. в Лемберге), Е.Ф. Тураева-Церетели, С.А. Адрианов, В.Ф. Боцяновский. В этой области своей деятельности С.Ф. Платонов оттачивает навыки не только педагога, но и ученого-исследователя, т.к. «именно это ... чувствовалось, инстинктивно понималось и учитывалось всею аудиториею»264. Можно предположить, что конкретно-исторические взгляды С.Ф. Платонова в первую очередь апробировалась в студенческой аудитории, затем выносились на всеобщее обсуждение ученых-историков в виде различных научных статей и докладов и после определенной корректировки снова возвращались в студенческую аудиторию в виде научно-признанной (может быть даже обязательной) схемы исторического исследования.
Свое мастерство историка-исследователя С.Ф. Платонов совершенствует и в процессе работы в Археографической комиссии, членом которой он состоял с 20 сентября 1894 г.265, в Журнале Министерства Народного Просвещения, куда был приглашен В.Г. Васильевским в 1890 г. в качестве помощника редактора. Деятельность С.Ф. Платонова во всех этих направлениях отнимала очень много времени и, как говорил сам ученый, «развивалась в ущерб собственно исследовательской» работе266, поэтому приступить к написанию своей докторской диссертации он смог только в начале 1896 г. (и написал ее в довольно короткие сроки - за 3 года) после того, как ушел в конце 1895 г. из ЖМНП. Однако, не эта чрезмерная занятость помешала петербургскому историку в написании его второго научного труда. «Платонов готовил себя к исследованию неординарному и по тематике и по методике исполнения», поэтому он «защищал докторскую диссертацию267 ... - не торопясь, накопив опыт и научного мышления и литературного его оформления» 68.
Естественно, что накоплению этого опыта в большей мере способствовала его редакторская работа в ЖМНП. Помимо редактирования огромного количества статей С.Ф. Платонов занимается также рецензированием наиболее любопытных и интересных научных трудов. Большинство рецензий С.Ф. Платонова конца 80-х - 90-х годов XIX в. было посвящено критике трудов его сверстников, друзей и знакомых по «кружку русских историков». Это было время защиты их магистерских диссертаций, время их первых проб и ошибок в области научного знания.
