Дореволюционная историческая и общественно-политическая мысль о дипломатии России на Ближнем Востоке в начале 30-х годов XIX века Максимов Евгений Александрович

Содержание к диссертации

Введение

Глава I. Международное положение России и Турции к началу турецко-египетского конфликта 1831-1833 гг.

1. Русско-турецкие отношения в кон. 1820-х - нач. 1830-х гг. Вопрос о «политике сохранения» Турции 26

2. Реакция России на турецко-египетский конфликт 1831-1833 гг. Организация военной и дипломатической помощи Турции 63

Глава II. Вмешательство России в первый турецко-египетский конфликт 1831-1833 гг.

1. Ближневосточная миссия Н.Н. Муравьёва. Отправка российских войск в Константинополь 97

2. Пребывание российских войск в Турции и заключение Кютахийского соглашения 124

Глава III. Ункяр-Искелессийский договор 1833 г .

1. Подготовка и заключение Ункяр-Искелессийского договора 1833 г 148

2. Содержание, перспективы и историческое значение Ункяр-Искелессийского договора 1833 г 171

Заключение 228

Список использованных источников и литературы 240

Список сокращений 274

• Русско-турецкие отношения в кон. 1820-х - нач. 1830-х гг. Вопрос о «политике сохранения» Турции
• Реакция России на турецко-египетский конфликт 1831-1833 гг. Организация военной и дипломатической помощи Турции
• Ближневосточная миссия Н.Н. Муравьёва. Отправка российских войск в Константинополь
• Подготовка и заключение Ункяр-Искелессийского договора 1833 г

Введение к работе

Как показывает история, Ближний Восток всегда являлся одной из самых горячих точек нашей планеты, ареной столкновения мировых империй и ведущих держав. Особенно остро их интересы сталкивались в зоне Проливов, игравших огромную роль в экономическом, политическом и культурном развитии стран Средиземноморско-Черноморского региона. Вмешательство России в первый турецко-египетский конфликт 1831-1833 гг. явилось тому ярким примером.

Взгляды на внешнюю политику страны составляют существенную часть мировоззрения общества, способствуют росту его национального самосознания, а также более глубокому пониманию своей политической и социальной роли в изменяющемся мире. Сегодня, в условиях обострения ряда геополитических проблем, взаимоотношения России с международным сообществом приобрели особенно важный характер. Большое значение для выработки конструктивного взаимодействия с ним приобретает опыт прошлого, когда влияние общественных кругов на правительство способствовало решению государственных внешнеполитических задач.

Современная историческая наука пересмотрела многие устоявшиеся концепции внешнеполитической истории Российской империи, в том числе со стороны дореволюционной отечественной историографии и общественно-политической мысли. Итоги этой работы позволяют утверждать, что отечественная историко-публицистическая литература периода обладала заметной историографической и источниковедческой ценностью.

Объектом исследования является историческая и публицистическая литература второй трети XIX - начала XX вв., характеризующая русско-турецкие отношения на Ближнем Востоке накануне и в период вмешательства России в первый турецко-египетский конфликт 1831—1833 гг.

Предмет исследования - исторические и общественно-политические концепции второй трети ХЇХ - начала XX вв. в отношении действий российской дипломатии в регионе в указанный период, отразившие основные тенденции и результаты их теоретического и практического осмысления.

Хронологические рамки исследования. Нижняя граница определяется окончанием русско-турецкой войны 1828-1829 гг. Характер научных и общественно-политических концепций в отношении русско-турецких связей начала 1830-х гг. был

4 подготовлен специфическими представлениями российского общества, сложившимися в условиях провозглашения новых принципов восточной политики России накануне заключения Адрианопольского мира. Конечная хронологическая грань приходится на 1917 г. и завершает цельный в интеллектуальном плане отрезок времени.

Территориальные рамки исследования определяются местом издания публикаций. Нами использовались материалы как столичных (Санкт-Петербург, Москва), так и провинциальных (Вильна, Киев, Одесса, Харьков, Баку, Нижний Новгород и других) городов Российской империи в рамках административных границ исследуемого периода, что позволило предпринять попытку комплексного исследования представленной проблемы.

Степень изученности темы. Научную литературу, в которой нашли отражение историографические аспекты исследуемой темы можно разделить на следующие группы: а) издания дореволюционного периода; б) работы 1917-1991 гг.; в) современные исследования; г) труды зарубежных авторов.

Обращаясь к формированию исторических концепций, ставших предметом последующего историографического анализа, отметим, что до конца 1850-х гг. они носили официальный, консервативный характер, одобряли внешнеполитическую программу правительства, подчёркивая идею о призвании России быть заступницей и покровительницей восточных христиан и славянства в целом. В исторической науке исследуемой проблемы касались И.И. Ивановский, В,В. Григорьев, И.В. Вернадский, МЛ. Погодин, Н.Г. Устрялов и другие авторы'. Публицистика, представленная более многочисленными материалами, включала работы В.Ф. Булгарина, В.Н. Олина, Д.В. Похорского, Ф.И. Веймара, И.Г. Кулжинского, А.А. Гаряйнова, В.А. Черкасского, P.M. Зотова и других, в том числе участников и современников описываемых событий².

См. напр.: Ивановский И.И. О началах постепенного усовершенствования государства. СПб.,1837; Григорьев В.В. Об отношении России к Востоку. Одесса, 1840; Вернадский И.В, Политическое равновесие и Англия. М.,1854; Погодин М.П. Историко-критические отрывки. Вып. I. М., 1846; Он же. Мысли о восточном вопросе с точки зрения религиозно-исторической //Московитанин. 1854. № 6. С. 113-116; Устрялов Н.Г. Историческое обозрение царствования государя императора Николая I. СПб., 1847.

См. напр.: Булгарин В.Ф. Картина войн России с Турциею. В 3-х ч. Ч.З. Картина войны России с Турцией в царствование императора Николая I, СПб.,1830;Олин В.Н. Картина восьмилетия России, с 1825 по 1834 г. СПб.,] 833; По-хорский Д.В. Российская история. М.,1837; Российская эскадра, пришедшая для защиты Константинополя // ЗУКММ. 1838. Вып. XIV. С. 306-338; Соковнин Н.М. Письмо из лагеря Функиляр-Силеси в Петербург // ЖЧВВУЗ. 1838. Т.ХШ. № 51. С. 277-279; Кулжинский И.Г. Означении России в семействе европейских народов. М.,1840; Га-ряйиов А.А. О восточном вопросе. СПб., 1854; Тенгоборский Л.В. Об англо-французской политике в восточном вопросе. СПб., 1854,

Цензурные ограничения, а также отсутствие доступа историков и публицистов николаевской эпохи к документальным материалам снижали степень репрезентативности публикаций. Это приводило к совпадению высказанных оценок с официальной правительственной линией. Работы носили описательный характер и не преследовали задачу историографического осмысления вопроса. В то же время они отразили начальный этап изучения восточной политики России второй четверти XIX в.

Во второй половине XIX - начале XX вв. введение в научный оборот многочисленных архивных источников привело к расширению исторических знаний по проблеме, возникновению её первых историографических концепций. В этот период сформировались исторические взгляды Н.П. Барсова, И.В. Григоровича, Н.А. Попова, СЕ, Рождественского, СМ. Соловьёва, С.С. Татищева, Л.А. Камаровского. Ф.Ф. Мартенса, С.А. Жигарева, СМ. Горяинова, Д.И. Иловайского, В.О. Ключевского, Н.И. Кареева, С.Ф. Платонова, М.А. Полиевктова, Л.И. Гальберштадта³ и других авторов .

Из ряда публикаций следует выделить исследование С.А. Жигарева, в котором учёный раскрыл исторические представления Н.А. Попова, Ф.Ф, Мартенса, Я.Н. Бут-ковского, С.С. Татищева, А.Н. Штиглица, Л.А. Камаровского по восточному вопросу⁵, обратил внимание на общественно-политические концепции Е.М. Феоктистова, П.К. Щебальского, В.Ф. Корша, А,Н. Пыпина и других⁶.

В начале XX в. краткий обзор вышедших публикаций дал историк В.Э. Грабарь⁷. Подчеркнём характер его труда, который представлял собой рецензию на вышедшую в 1907 г. работу СМ. Горяинова. По мнению рецензента, несмотря иа то, что она была посвящена истории вопроса о проливах с конца XVIII до последней четверти XIX в. и основывалась на привлечении новых документальных источников, в ней

См. напр.: Барсов Н.П, Славянский вопрос и его отношение к России. Вильна,) 867; Григорович И.В. Записки по новейшей истории (1815-1856). СПб.,1869; Попов Н.А. Россия и Сербия. 4,1-2. М.,1869; Рождественский СЕ. Отечественная история. Курс средних учебных заведений. Выи. 2, Новая Россия. СПб., 1870; Соловьёв СМ. Восточный вопрос //История падения Польши. Восточный вопрос. М.,2003. С. 307-365; Татищев С.С Внешняя политика императора Николая!. СПб., 1887; ЖигаровСА. Русская политика в восточном вопросе. Т. МІ. М.,189б;ГоряиновС.М. Босфор и Дарданеллы. СПб., 1907; Ключевский В.О. Сочинения. В 9 т, T.V. Курс русской истории, 4.5. М.,1989; Пояиевктов М.А. Записки по истории России в XIX в. Ч.І-ІІ. СПб.,1911; Гальберштадт Л.И. Внешняя политика России в царствование императора Николая I // Три века. T.VI. Репр. изд. 1913 г. М.,1995. С.46-71; Он же. Восточный вопрос в первой половине XIX в. // Книга для чтения по истории нового времени. T.V, М.,1917. С. 417-476.

См. напр,; Бутковский Я.Н. Сто лет австрийской политики в восточном вопросе. Т. 1-П, СПб.,1888; Богословский М.М. История России в ХГХ в, Вып. 2. М.,1914. С. 163-239; ТаубеМ.А. Восточный вопрос и австро-русская политика в первой половине 19 столетия. Пг„1916.

³ Жигарев СА, Указ. соч. T.I. С. 383-387,445,448. Т.П. С. 314-333,413-439,451-466,507-508, ⁶ Жигарев С, А. Указ. соч. Т. II, С. 329,352,357,382,384-385,450,505-507.

' Грабарь В.Э, Отзыв о сочинении СМ. Горяинова «Босфор и Дарданеллы». СПб., 1907 // Отчет о 50-м присуждении наград графа Уварова. СПб., 1910. С. 145-168.

совершенно отсутствовали историографические сюжеты. Такой недостаток вызвал резкую критику со стороны В.Э. Грабаря. Учёный отметил наличие массы опубликованных материалов по восточному вопросу второй четверти XIX в., в частности Н.Н. Муравьёва, Ф. Гизо и других, а также историков В.А. Уляницкого, Ф.Ф. Мартенса, С.С. Татищева, П.Х. Мишеффа, Ф.Х. Геффкена, Ж. Эсперэ, неиспользуемых автором .В.Э. Грабарь и впоследствии Б.Э. Нольде выступили с критикой концепции СМ. Горяинова о возможности русских военных судов проходить через проливы по условиям Ункяр-Искелессийского соглашения⁹.

Среди материалов публицистической направленности, отразивших историографическое осмысление проблемы, отметим работы Э.К. Ватсона, B.C. Неклюдова, А.Г. Жомини, Д.Н. Бухарова, А.А. Терехова, Л.Я. Доброва, АЛ. Щербатова, Е.М. Феоктистова, В.Ф. Корша, Л.З. Слонимского, П.Н. Милюкова, Так, например, П.Н. Милюков, Л.З. Слонимский, В.А. Франкини и С.А. Жигарев полемизировали с С.С. Татищевым по вопросу о степени ответственности правительства, царя и его дипломатического: окружения за ошибки во взаимоотношениях с Турцией и западноевропейскими державами во второй четверти XIX века¹⁰.

В целом, обзор дореволюционной литературы показывает слабую изученность историографического осмысления вопроса, которое носило фрагментарный характер.

До второй половины 1940-х гг. специальный историографический анализ дореволюционных публикаций по исследуемой проблеме также не проводился. Пересмотр режима черноморских проливов по окончании Второй мировой войны определил всплеск интереса исследователей к её истории и историографии. Заметным шагом на пути расширения историографических представлений явилось диссертационное исследование Т.В. Еремеевой. Учёный обратила внимание на оценку К.В. Нессельроде и С.С. Татищевым результатов дипломатической миссии Н.Н. Муравьёва¹¹, а также на мнения Николая I, К.В. Нессельроде, Н.Н. Муравьёва, А.О. Дюгамеля и СМ. Горяи-

^s Там же. С. 145-147, 152, 166 и др.

⁵ См.: Горяинов СМ. Указ. соч. С. 34-35; Грабарь В.Э. Указ. соч. С. 150; Нольде Б.Э. СМ. Горяинов. Босфор и Дарданеллы. (Рец. на фр, изд. 1910 г.) // РМ. 19! I. Кн. IV. С. 8-9; Он же. Босфор и Дарданеллы //Внешняя политика. Пг., 1915. С. 78.

¹⁰ См.: М.П.Н. (Милюков П.Н.) Восточная политика императора Николая// РМ. Кн, VI. 1887. С. 15-32; Южаков
СН. Из прошлого нашей политики // СВ. 1887. № 5. С. 163-182; Слонимский Л.З. Император Николай 1 и ино
странные дворы//BE. 1889. Т. П. №4. С, 851-856; В.Ф. (Франкини В.А) Восточная политика императора Нико
лая I // ИВ. 1891. Кн. XI. Т. XLVI. С, 346-358; Жигарев С.А. Указ. соч. Т. II. С 433-436.

¹¹ Еремеева Т.В. Египетский кризис 1832-1833 гг.:дисс... к.и.н.М., 1947. Примеч. 121. С 346,348.

7 нова в отношении сущности Ункяр-Искелессийского соглашения и его статей ². Так, по её мнению, публикации С.С. Татищева и СМ. Горяинова, характеризуя политику России и западноевропейских держав в восточном вопросе, не выявили существа турецко-египетского конфликта, а также цели его непосредственных участников, - египетского паши и турецкого султана^ь. Достоинством работы Н.Н. Муравьёва «Русские на Босфоре» (1869) является раскрытие нерешительной, колеблющейся политики Порты в период вмешательства России в первый турецко-египетский конфликт¹⁴.

Б.А, Драпов, отметив вклад отечественной науки в разработку вопросов международно-правового режима проливов, обратил внимание на исследования С.А. Жига-рева, Д.Н. Бухарова, СМ. Горяинова и С.А. Гагарина, однако не провёл их комплексного историографического анализа¹⁵.

Во второй половине 1950-х гг. Н.С, Киняпина выделила концепции СС, Татищева, М.А. Таубе, СМ. Горяинова и Б.Э. Нольде. Историк отметила, что дореволюционная историография имела одностороннее представление о вмешательстве России в первый турецко-египетский конфликт, трактовала вопрос с великодержавных позиций, крайне тенденциозно подбирала аргументы и факты и не сумела дать правильное объяснение восточной политике российского правительства и западноевропейских держав в отношении Турции и режима проливов. «Уыкяр-Искелессийский трактат считали соглашением, основанным лишь на силе России, интересы Турции как суверенного государства не учитывались совсем, значение договора ограничивали оценкой секретной статьи, результаты соглашения для обеих сторон не исследовались»¹⁶.

Сегодня такая позиция нуждается в корректировке, однако ряд замечаний учёного сохраняют большое научное значение. Н.С. Киняпина подчеркнула вклад Б.Э. Нольде в историографию вопроса, который, на её взгляд, выделил национальные интересы Турции в зоне проливов ⁷. Также она коснулась толкования секретной статьи Ункяр-Искелессийского соглашения 1833 г. Ф.Ф. Мартенсом и Т.П. Юзефовичем. По её мнению, их указания на различия в русском и турецком тексте договора не имеют значения, «так как запрет входа в Дарданеллы - первый пролив со стороны Среди-

¹² Там же. С. 267-268,271-272,278,379 (примеч. 103), 273-274.

¹³ Там же. С. 11,17.

¹⁴ Там же. С. 24.

¹⁵ Дранов Б.А, Черноморские проливы. М.,1948. с, 6-7.

¹⁶ Киняпина Н.С. Ункяр-Йскелессийский договор 1833 г. // Научные доклады высшей школы. Исторические
науки. 1958. №2, С. 30.

^!7Тамже.С31.

8 земного моря - естественно распространялся и на Босфор, то есть на всё пространство вод черноморских проливов» . До сих пор сохраняет своё историографическое значение её положение об оборонительном характере русско-турецкого союза 1833 г. Исследователь убедительно опровергла точку зрения англо-американских историков о том, что он был навязан султану путем посылки на Босфор русского военного флота и открывал широкий путь для русской экспансии в Средиземноморье .

М.Т. Панченкова ограничила круг своего историографического анализа работами С.С. Татищева, С.А. Жигарева и СМ. Горяинова и пришла к аналогичному И.С Киняпиной выводу о том, что дореволюционные историки не раскрыли классовую сущность и социально-экономические предпосылки внешнеполитических интересов России на Ближнем Востоке и свели их к проблеме режима проливов . По нашему мнению, эти и другие выводы М.Т. Панченковой, например о том, что для дореволюционной историографии было характерно «отрицание завоевательных тенденций царизма»²¹, «защита самодержавия и вера в непогрешимость царской дипломатии»²², требуют существенного уточнения.

Значительный вклад в изучение дореволюционной историографии вопроса внёс В.А. Георгиев. Историк подробно проанализировал историческую литературу последней четверти XIX - начала XX вв., затронув ранее не упоминавшиеся концепции Н.Я. Данилевского и СМ. Соловьёва, полемику Л.З. Слонимского, СИ. Южакова и СА. Жигарева с С.С. Татищевым о движущих силах восточной политики России 30-40-х гг. XIX в.^J. На его взгляд, в оценке николаевской дипломатии С.С. Татищев проявил крайний идеализм и, назвав К.В. Нессельроде и А.П. Бутенева главными виновниками ошибок отечественной дипломатии в восточном вопросе, создал иллюзию о непогрешимости самого царя²⁴. Мнение В.А, Георгиева о том, что до 1917 г. в исторической науке не было работ, где с такой же определённостью, как у С.С. Татищева

Там же. С. 44-45, примеч. 2; Киняпина Н.С. Внешняя политика России первой половины XIX в. М.,1963. С. 189, примеч. 2. "КиняпйшН.С. Упкяр-Иекелессийский договор... С. 35,41,42.

Панченкова М.Т. Историография восточного вопроса первой половины XIX в. // Вопросы историографии в курсах всеобщей истории. М.,1972. С. 67.

²¹ Там же.

²² Там же.

³ Георгиев В.А. Историографический обзор // Восточный вопрос во внешней политике России. Кон. XVIII - начало XX вв. М.,1978. С. 15, 16; Он же. Внешняя политика России на Ближнем Востоке в конце 30-х - начале 40-х гг. XIX в.: дис.. к.н.н. М.,1970. С. 61-62; Он же. Внешняя политика России на Ближнем Востоке в конце 30-х-начале40-х гг. XIX в. М.,1975. С. 42-43. ²⁴ Георгиев В.А. Внешняя политика России... дис... к.и.н. С, 61, 62.

9 была дана отрицательная оценка внешнеполитического курса правительства на Ближнем Востоке в 30-40-х гг. XIX в.. является весьма спорным²⁵.

Также учёный коснулся концепций С.А. Жигарева, СМ. Горяинова и Б.Э. Нольде по восточному вопросу , отметив, что С.А. Жигарев одним из первых обратился к «материальным факторам», признавая экономическую заинтересованность России в зоне проливов²⁷. СМ. Горяинов в оценке восточной политики государства увлёкся принципами международного права, что значительно снизило ценность его работы. Учёный согласился с мнением В.Э. Грабаря о том, что СМ. Горяинов был слабо знаком с литературой вопроса, а его публикация отличалась противоречиво-стью сделанных выводов . Концепция Б.Э. Нольде об интересах России на Востоке была ошибочной. Характер международных противоречий здесь определялся не со-

перничеством России с Англией и Францией, а борьбой между Россией и Турцией . Положительной стороной концепции Б.Э. Нольде является то, что он «впервые» подчеркнул национальные интересы России, связанные с обеспечением безопасности Чёрного моря, и показал, хотя и «довольно абстрактно» их влияние на международные отношения держав на Востоке³⁰.

Достоинством работы В.А. Георгиева явилось расширение источниковой базы вопроса, введение в научный оборот мало изученных материалов российской прессы 1830-х - 1840-х гг. XIX в., прежде всего, газет «Санкт-Петербургские ведомости», «Московские ведомости», «Коммерческая газета, «Русский инвалид», а также «Северная пчела», которые учёный, в целом, использовал для характеристики ближневосточной политики России в период второго турецко-египетского конфликта 1839-1841 гг. Большого внимания заслуживает его утверждение о том, что на страницах данных изданий правительство вело активную пропаганду, рассчитанную на купеческие круги с целью увеличения доли их торгового присутствия на Востоке³¹.

Мнение учёного о взаимодействии исторической и общественно-политической мысли особенно актуально сегодня . Важным представляется его замечание о том, что в оценке внешней политики России ряд историков выступили с идеалистических

^as Георгиев В.А. Внешняя политика России на Ближнем Востоке... С. 43.

²⁶ Имеются в виду укачанные выше работы данных авторов.

²⁷ Георгиев В.А. Внешняя политика России... Дисс. к.и.н. С, 63,64; Он же. Историографический обзор... С. 16.

²⁸ Георгиев В.А. Внешняя политика России... Дисс, к.и.н. С. 64-67; Он же. Внешняя политика России... С. 43-45.
²⁵ Георгиев В.А. Внешняя политика России... Дисс. к.и.н. С. 66-67.

^,0 Там же. С. 67,

³¹ Там же. С. 7, примеч. 8.

³² Георгиев В.А. Историографический обзор... С. 14-15.

10 позиций, трактовали её наличием фактора случайности и стечения обстоятельств, а таюке влияния отдельных исторических лиц, в то время как политическая обстановка на Ближнем Востоке во второй четверти XIX в. была гораздо запутаннее и сложнее³³.

В последующие годы представленная нами проблема продолжала изучаться. Н.А. Дулина, характеризуя исследования С.С. Татищева, СМ. Горяинова и Б.Э, Нольде, отметила, что, несмотря на ряд методологических недостатков, они выделяются «полезным фактическим материалом»'¹⁴. Такая оценка была подтверждена Е.К. Вяземской и СИ. Данченко³⁵.

На фоне фрагментарного рассмотрения исторических концепций проблемы, слабо изученным оставалось её отражение в общественно-политической мысли. В разное время об этом писали В.А. Георгиев, Т.В. Паиченкова, О.В, Орлик, В.М. Хев-ролина, И.С Достян³⁶, а её научный анализ провели И.В. Курукин, М.П. Мохначёва, В.И. Овсянников³⁷. Подчеркнём их выводы о большой историографической ценности дореволюционной периодики, о стремлении учёных обратиться к историческому опыту прошлого, о взаимосвязи общественно-политического и научного рассмотре-ния вопроса .

Во второй половине 1980-х гг. Е.П. Кудрявцева коснулась материалов газеты «Санкт-Петербургские ведомости», а также журналов «Сын Отечества», и «Военный журнал», проанализировав освещение вмешательства России в первый турецко-египетский конфликт 1831-1833 гг. По её мнению, официальная пресса николаевской эпохи поддержала мероприятия правительства по оказанию военной помощи султану,

Там же. С. 16; Георгиев В.А. Внешняя политика России... Дисс. к.и.н. С. 63 ³⁴ Дулина НА Османская империя в международных отношениях (30-40-е гг. XIX в.) М.,1980. С. 18. ³³ Вяземская Е.К., Данченко СИ. Россия и Балканы. Конец XVIII - 1918 г. (Советская послевоенная историография). М.,1990. С. 3-4.

³ См. напр.: Георгиев В.А,, Панченкова М.Т. Проблемы внешней политики России XIX в, в трудах советских историков //Вопросы истории. 1970. № 7. С.138-147; Орлик О.В. Новейшие советские исследования внешней политики России с конца XVIII в. до Парижского мира 1856 г, // Внешняя политика России. Историография. М., 1988, С. 69-70; Внешняя политика России. Источники и историография. М.,1991. С. 6. ³⁷ Курукин И.В., Мохначёва М.П. Проблемы истории России в консервативной публицистике второй пол. XIX

- нач. XX вв. (ж. «Русский вестник» 1856-1906.) М.,1990; Овсянников В.И. Восточный материал журнала «Со
временник» // Общественно-политическая проблематика периодической печати России (ХГХ - нач. XX вв.) М.,
1989. С.117-129; Он же. Восток в общественно-политической мысли России (сер. XIX в.) М.,1990.

Пресса формировала общественное сознание, являясь «предтечей научных взглядов», подготавливала общественно-политическую платформу, на которой выстраивались научные концепции. См.: Овсянников В.И. Восточный материал.., С. 117; См. также.: Он же. Восток в общественно-политической мысли России,.. С. б; Курукин Й.В.,Мохначёва М.П. Проблемы истории России в консервативной публицистике второй половины XIX

- иач. XX вв. (ж. «Русский вестник» 1856-1906.) М.,1990. С. 3-4

однако, сложное отношение международных политических кругов к складывающе-

муся русско-турецкому союзу не нашло здесь соответствующего отражения .

Оценивая результаты историографического осмысления проблемы в 1940-1980-е гг., отметим, что в изучении исторической и публицистической литературы второй трети XIX - начала XX вв. были достигнуты большие успехи. Благодаря поисковой работе учёных, в научный оборот был введён ряд новых ценных источников.

С начала 1990-х гг., в связи с новыми тенденциями в исторической науке, интерес к изучению истории дореволюционной исторической и общественно-политической мысли резко возрос. Доминирующей становится идея об общественно-политических воззрениях как особом виде историографических источников (фактов)⁴⁰. Появился ряд работ, характеризующих взаимоотношения общества и власти по вопросам внешнеполитического развития страны⁴¹, утвердился тезис о серьёзном взаимовлиянии исторической и общественно-политической мысли⁴².

Но анализу исторической и общественно-политической мысли страны в отношении восточной политики Николая I конца 1820-х~начала 1830-х гг., в том числе в рамках внешнеполитических задач правительства в последующий период, уделялось мало внимания. Определённым шагом в этом направлении явились публикации Н.С. Киияпиной, В.М. Хевролиной и И.С. Рыбачёнок, где исследователи затронули анализ восточного вопроса и проблемы проливов в отечественной исторической и общественно-политической мысли последней четверти XIX в. Так, например, В.М. Хевроли-на рассмотрела концепции И.С. Аксакова, С.С. Татищева, С.Н. Южакова, Ф.Ф. Мар-теиса, В.И. Ламанского и некоторых других. По её мнению, исторические и общест-

Кудрявцева Е.П. Отклики русской прессы на Босфорскую экспедицию 1833 г. // Внешняя политика России и общественное мнение. М., 1988. С. 58.

^ Современное источниковедение рассматривает периодическую печать не только как фактор общественного развития, но и как показатель научных представлений о жизни и истории общества. См. напр.: Шмидт СО. Архивный документ как историографический источник // Он же. Путь историка. Избранные труды по источниковедению и историографии. М., 1997. С. 185; Мохначёва М.П. Журналистика и историческая наука в России 30-70-х гг. XIX в.: Автореф. дисс... д.и.н. М.,1999. С. 3.

"' См. напр.: Кутищев Н.Е. Восточный вопрос в последней четверти XIX в. и российская печать. Иркутск, 1992; Куликов В.И. Борьба в России по вопросам внешней политики (1878-1881): Автореф. дисс, к.и,и. М., 1995; Кострикова Е.Г. Русская пресса и дипломатия накануне первой мировой войны : 1907-1914. М,,1997;Хевролина В.М. Внешнеполитические концепции российского либерализма в конце XIX в. // Вопросы истории. 1997. № 10. С. 34-50; Она же. Внешнеполитические взгляды славянофилов в конце XIX в. // Новая и новейшая история. 1998. № 2. С. 22-41; Она же. Власть и общество. Борьба в России по вопросам внешней политики. 1878-1894. М.,1999; Урибес-Санчес Э. Российское общество и внешняя политика // История внешней политики России. Конец XIX - начало XX в. М., 1999. С. 371-406; Рыбачёнок И.С. Проекты решения проблемы черноморских проливов в последней четверти XIX в. // Вопросы истории. 2000. № 4-5. С. 47-59.

⁴² Мохначёва МЛ. Указ. соч.; Овсянников В.И. Указ. соч.; Сопленков СВ. Российская общественная мысль первой половины XIX в. о Востоке: Автореф. дисс... к.и.н. М.,1998.

12 венно-политические представления 1880-х-1890-х гг. оказали серьёзное влияние на выработку правительственного курса в отношении Турции, подготовили оформление внешнеполитических программ общественных организации и партий начала XX в.⁴³. Подчеркнём рассмотрение историками ряда правительственных проектов, практически не изучавшихся ранее.

Также необходимо выделить диссертационное исследование СВ. Сонленкова, предметом которого явились общественно-политические представления первой половины XIX в. о Востоке. В историографическом обзоре он указал на то, что ещё в дореволюционный период отечественные историки - востоковеды подчеркнули необходимость их детального изучения, но в силу ряда объективных причин такая работа носила эпизодический характер. Историк выделил несколько уровней осмысления проблемы : мировоззрение политической элиты, военных и государственных деятелей, философов, историков и публицистов и, указав на тесное взаимодействие между ними, поставил задачу их комплексного рассмотрения⁴⁴. По мнению С.В, Сопленкова, в конце 20-х-начале 30-х гг. XIX в. в основе внешнеполитической программы российского правительства на Востоке лежали представления о существовании общих тенденций общественного развития, характерных как для Европы, так и для Азии. Не случайно, в отечественной дипломатии того времени наблюдалось стремление перенести принципы Священного Союза на весь спектр русско-турецких отношений. Специфическую роль во внешнеполитической концепции страны играли представления о просветительской миссии России на Востоке и связанные с этим претензии на покровительство христианским подданным Османской империи⁴⁵.

М.П. Мохначёва отошла от традиционного рассмотрения журналистики как особой формы литературной деятельности, подчеркнув её особую роль в механизме саморазвития научно-исторического знания. Дореволюционная журналистика определяется ей как «специфическая среда бытования и самосознания науки истории»⁴⁶.

Указанные концепции явились важнейшим методологическим основанием данной работы, определив комплексный подход к подбору используемых источников.

См. напр.: Хевролина В.М. Внешнеполитические концепции российского либерализма... С. 49; Она же. Власть и общество. Борьба в России по вопросам внешней политики. 1878-1894. С. 10,220, 313.

⁴⁴ Соплеиков С.В. Указ. соч. С. 3,4.

⁴⁵ Там же. С. 26, 27.

⁴⁶ Мохначёва М.П. Указ. соч. С. 3.

Небольшие историографические обзоры, затрагивающие некоторые аспекты тематики нашего исследования содержат работы Е.П. Кудрявцевой 1992, 2002 гг.⁴ , а также И.С. Достян, 1992, 1995 гг, . Особый интерес для данного исследования представляет коллективная монография «Россия и черноморские проливы (XVIII - XX столетия)», где историк А.В. Игнатьев коснулся восприятия, проблемы проливов в общественном и историческом сознании дореволюционной эпохи, дав краткий обзор отечественной и зарубежной историографии конца XIX - XX вв. по вопросу⁴⁹. Е.П. Кудрявцева обратила внимание на позиции учёных-международников конца XIX -начала XX вв. СМ. Горяинова и С.А. Гагарина о содержании секретной статьи Ун-кяр-ИскелессиЙского союза. По её мнению, они выразили распространившуюся тогда тенденцию её расширительного толкования, согласно которой Россия не имела ограничений в правах прохода своих военных судов из Чёрного моря в Средиземное и обратно⁵⁰. Обобщающий очерк В.М. Хевролиной и Е.А. Чирковой был посвещён проблеме проливов в российском общественном сознании последней четверти XIX в., затрагивая взгляды С.С. Татищева, Н.Я. Данилевского, И.С. Аксакова, С.Н. Южакова, Л.А. Камаровского, Ф.Ф. Мартенса и других⁵¹.

Значительное место среди новейших историографических исследований по исследуемой проблематике занимает диссертация Ж.В. Петруниной, целью которой явился анализ внутреннего, социально-экономического развития Турции и Египта в начале 30-х-40-х гг. XIX в., а также турецко-египетских отношений периода со стороны дореволюционной исторической и общественно-политической мысли. Изучение материалов, касающихся истории вмешательства России в первый турецко-египетский конфликт 1831-1833 гг., а также заключения Ункяр-Искелессийского соглашения 1833 г. составляет небольшую часть её работы. Тем не менее, Ж.В. Петру-нина сделала ряд ценных научных выводов, используемых в нашем исследовании. Важнейшими из них представляются утверждения о том, что российское общество

" Кудрявцева Е.П. Россия и образование автономного Сербского государства (1812-1833). М.,1992; Она же. Россия и Сербия в 30-40-х it, XIX в. М.,2002.

⁴⁸ Достян И.С. Российская политика в восточном вопросе : итоги и некоторые перспективы изучения // Балканские исследования. М., 1992. Вып. 15. С. 7-8; Россия и Балканы. Из истории обществен но-пол итических и культурных связей (XV1II-1878) / Отв. ред. И.С. Достян. М., 1995.

⁴ Игнатьев А.В. Введение // Россия и черноморские проливы (XVIII-XX столетия) / отв. ред. Л.Н. Нежинский, А.В. Игнатьев. М.,1999. С. 12-17.

⁵⁰ Кудрявцева Е.П. Военно-политические союзы России и Турции в конце XVIII - первой трети XIX столетия //
Там же. С. 116-117. Также см.: Игнатьев А.В. Введение //Там же. С. 12-13.

⁵¹ Хевролина В.М., Чиркова Е.А. Проливы во внешней полигике России в 80-90-е гг. XIX в. // Там же. С. 244-
252.

14 проявило живой интерес к ближневосточному кризису начала 30-х годов XIX в. и сохраняло его на протяжении длительного периода. Периодическая печать николаевской эпохи выступила в защиту проводимой Россией политики на Востоке. Цензурные ограничения не допускали существования альтернативных мнений в этом вопросе. Рассматривая публикации 1860-х-1870-х гг., историк обратила внимание на либеральные концепции западников и славянофилов, проследив их отличие и взаимосвязь³².

Более подробно по сравнению с предыдущим этапом изучения проблемы, Ж.В. Петрунииа остановилась на историографическом анализе концепций Т.Н. Грановского, МЛ. Погодина, Е.М. Феоктистова, Н.А. Попова, И.С. Аксакова, Н.Я. Данилевского, С.С. Татищева, С.А. Жигарева, Б.Э. Нольде, СМ. Горяинова, А.М. ЗаЙончковского и других историков, а также привлекла свидетельства государственных деятелей, современников и участников описываемых событий. Таким образом, благодаря исследованию Ж.В. Петруниной в научный оборот введено значительное число новых источников. Исследователь отметила, что, несмотря на разные подходы в освещении проблемы вмешательства России в турецко-египетский конфликт, представители историографии XIX в. рассматривали её с позиций российского государства. Они «отрицали завоевательные планы Николая I» и объясняли проникновение России на Ближний Восток «желанием обезопасить» свои южные рубежи^3,3. На наш взгляд, такое мнение нуждается в существенной корректировке.

Особенностью исследований последних лет является обращение авторов к теоретическим основам общественно-политических представлений второй четверти XIX века. Так, С.А. Яблоков подчеркнул тезис о решающем влиянии принципов европейского легитимизма на правительство и общественное мнение страны в первой половине XIX в. Именно они лежали в основе внешнеполитической программы николаевской эпохи, которая постоянно балансировала между проблемой сохранения монархических порядков в Европе и необходимостью обеспечить собственные националь-

Петрунина Ж.В. ((Египетский кризис» в Османской империи и его восприятие в российской общественной мысли. Дисс... к.и.н. М.,2000. С. 101, 102, 109-110, 170,171.

⁵³ Петрунина Ж.В. «Египетский кризис» в Османской империи и его восприятие в российской общественной мысли : Автореф. дисс... к.и.н. М.,2000. С, 4,

ные интересы. Часто это приводило к неверному толкованию международных социально-политических процессов и, как следствие> к неудачам во внешней политике^ ,

Касаясь зарубежной историографии второй трети XIX - начала XX вв., отметим наличие большого количества публикаций, касающихся политики России в восточном вопросе в исследуемый период, среди которых следует выделить работы И. Хам-мера, Р. Кобдена, Д. Розена, Ш. Сеньобоса, Э. Марешаля, Т. Шиманна и других авторов. Из материалов, изданных после 1917 г., отметим исследования Ф. Родкея, Р. Бэй-кера, Дж. Булсовера, Б. Елавич, Д. Клейтона, М. Андерсона, Г. Киссенджера и других. Большинство из них были посвящены изучению фактической стороны вопроса, отразив рассмотрение ближневосточного кризиса 1830-х гг. с точки зрения национальных интересов своей страны и не затрагивали сложившихся в дореволюционный период его исторических и общественно-политических концепций⁵⁵. Специальный историографический анализ отечественной историко-публицистической литературы периода по данной проблеме здесь не проводился. Тем не менее, следует отметить определённое влияние западноевропейских исследователей на формирование отечественных концепций вопроса. Pie случайно, некоторые из зарубежных публикаций были переведены на русский язык и опубликованы в российской печати, а многие из авторов представили свои рецензии на них³ .

Не является исключением диссертация арабского исследователя Сидо Камаль Сидо, целью которой был анализ политики России конца XVII - 70-х гг. XIX в, в восточном вопросе в историографии стран Ближнего и Среднего Востока конца XIX -

Яблоков С.А. Новые тенденции в европейской внешней политике России второй четверги XIX в.: Автореф.,, дисс.к.и.н. M.,2G01.C. 13,14.

⁵⁵ См. напр.: Hammer I. Geschichte ties Osmanischen Reiches. Bd, 1-Ю. Pescht, 1827-1835; Urquhart D. Turkey and
its Resources. L.,1833; Cobden R. Russia. L.,1836; Cargill W. Mehmet Aly, Lord Palmerston, Russia and France.
L.,1840; Lamartine A. Histoire de la Turquie. Vol. 1-8. P., 1854-1855; Розен Д.Г. История Турции от победы рефор
мы с 1826 года до Парижского трактата 1856 года. 4.1-2. СПб.,1872; Schiemann Т. Geschichte Russlands unter
Nicolans I, Т. 1-IV. Berlin.,] 904-1919; Rodkey F.S. The turko-Egyption Qestion in Relations of England, France and
Russia. 1832-1841. Urbana. Univ. Of Illinois, 1923; Bolsover G. Great Britain, Russia and the Eastern Qestion 1832-
1841 //Bulletin of the Institute of Historical Research, vol, ll.№ 32, November. 1933; Temperley H. British Policy in
Turkey 1830—1914 // The Cambridge Historical Journal. 1932. Vol. 4, N.l; Jelavich B. A Century of Russian Foreign
Policy, 1814-1914. N.Y.,1965; Anderson M. The Eastern Question. N.Y, 1966; Le Donne Y.P. The Russian Empire and
the World, 1700-1917: The Geopolitics of Expansion and Containment. N.Y.; Oxford, 1997 и другие, Цит. по.: Петру-
ишгаЖ.В. Указ, соч. С. б; Игнатьев А.В, Указ. соч. С. 16-17; Он же. Внешняя политика России. 1907-1914 : Тенден
ции. Люди. События, М., 2000, С. 9; По замечанию А.В. Игнатьева, в раде работ зарубежных исследователей до
сих пор «повторяются версии о безудержном экспансионизме России, отсутствии у неё чувства меры, нежела
нии Петербурга искать компромиссы)). Там же.

⁵⁶ См. напр.: Щебальский П.К. Восточный вопрос и дипломатия // РВ. 1866, Т.64. № 8. С, 724-753, Т.65. № 9, С.
147-183; Феоктистов Е.М. Русская политика на Востоке пред Крымской войной // РВ. 1868. Т.73. № 1. С.21-82;
Он же. К истории восточного вопроса//РВ. 1877, Т. 127. № 1. С.5-26; Уляницкий В.А. Турция, Россиян Европа
с точки зрения международного права // РВ. 1877, Т. 127, № 2. С449-488; В.Ф. (Корш В.Ф.) Политическое зна
чение Константинополя // BE. 1878. № 9. С. 423-432. и т.д.

второй половины XX вв. В вводной части работы исследователь лишь упомянул о том, что в дореволюционной исторической науке изучением вопросов восточной политики России занимались С.С. Татищев, СМ. Соловьёв, СМ. Горяинов. Концепции этих учёных в значительной степени находились под воздействием взглядов славянофилов, а также других политических направлений русской общественной мысли. Историки того времени наполняли восточный вопрос религиозным содержанием⁵⁷.

Зарубежные исследования в области истории российской исторической науки и общественно-политической мысли изучаемого периода носят обобщающий характер

и имеют косвенное отношение к исследуемой теме . Тем не менее, следует согласиться с указанием ряда авторов на то, что российские общественные круги, особенно в конце XIX - начале XX вв. оказывали активное влияние па внешнеполитический

курс страны .

Таким образом, анализ отечественной и зарубежной литературы вопроса обнаруживает неоднократное обращение авторов к проблеме участия и роли России в турецко-египетском урегулировании 1831 - 1833 гг., но до настоящего времени рассматривалась обособленно, в общеисторическом контексте, сосредоточившись на изучении политического и экономического соперничества держав в Османской империи. Большинство работ, содержавших историографические сюжеты, носило идеографический характер.

Рассмотрение вопроса со стороны отечественной исторической и общественно-политической мысли в дореволюционный период остаётся слабо изученным. Недостаточно освещена научная и общественная дискуссия по проблеме целесообразности обращения российского правительства к новым принципам восточной политики в

Сидо Камаль Сидо. Россия и «восточный вопрос» в историографии стран Ближнего и Среднего Востока (сер. XVII- 70-е гг. XIX в.): Автореф. дисс... к.и.н, М., 1989. С. 5, 6.

Среди зарубежных публикаций о взаимоотношениях российского общества с правительственными кругами, следует выделить работы Г. Кона, Р. Мак-Мастера, Дж. Эриксона, И. Грюнинга, Б. Самнера, А. Кросса, Д. Ли-вена и других. См. напр.: Clementis V. Panslavism. Past and Persent. L.,1943; Kohn H. Dostoevsky and Danilevsky Nationalist Messianism II Continuity and Change in Russian and Soviet Thought. Cambridge, 1955; Thaden E.C. Conservative nationalism in 19* century Russia. Seattle, 1964; Erickson John. Panslavism. L.,1964; FiSera V.C. Politiques et models d'integration regionaie dans le pays Slaves: du Monde Slave au camp socialists. Communication presentee au IX-e Congres intemationale des slavistes. P., 1983; Джонг Хи Сок. Идея славянской интеграции в российской общественно-политической мысли XIX в: Автореф. дисс... д.п.н. М.,1996. Цит. по.: Куликов В.И. Борьба в России по вопросам внешней политики (1878-1881 гг,): Автореф. дисс. ... к.и.н. М.,1995. С. 7-8; Хев-ролинаВ.М. Указ. соч. С, 9-10; Игнатьев А.В, Указ. соч. С. 8-9.

См. напр.: Griming I. Die russisshe offentliche Meinung und ihre Stellung zu den Grossmachten. 1878-1894, В., 1929; Sheltung A, von, Russland und Europa im Russishen Geshichtsdenken. Bern,1948; Ambler E. Russian Journalism and Politics, 1861-1881. The Career of Aleksei Suvorin. Detroit, 1972; Geyer D. Der russishe Imperialismus : Studien uber den Zusammenhang von inncrer und auswartiger Politik, 1860-1914. Gottingen.,1977; Gillard D. The struggle for Asia. 1828-1914. A study in British and Russian imperialism. L,,1977; LievenD.C. Russia and the Origins of the First World War. L.,1983. Цит по.: Куликов В.И. Указ. соч. С. 7-8; Хевролина В,М. Указ. соч. С. 9-10; Игнатьев А.В. Указ. соч, С. 8-9.

17 конце 1820-х гг., о причинах, организации, ходе и результатах дипломатического вмешательства России в турецко-египетский конфликт 1831-1833 гг., не раскрыт анализ истории заключения, содержания, перспектив и исторического значения Ункяр-Искелессийского договора 1833 г. Практически не затронутым оказалось отражение дореволюционной печатью внешнеполитического положения России и Турции, а также западноевропейских держав на международной арене накануне и во время турецко-египетского конфликта 1831-1833 гг. Из поля зрения исследователей выпал обширный пласт научной и общественно-политической полемики конца XIX - начала XX вв. о статусе и режиме черноморских проливов, в рамках которой вопросы истории заключения и содержания Ункяр-Искелессийского договора получили совершенно иное, неоднозначное толкование.

Несмотря на то, что исследователи признали влияние общественного мнения на формирование исторических концепций, последние до настоящего времени рассматривались обособленно. Следовательно, возникает необходимость комплексного анализа общественно-политической и исторической мысли по представленной проблеме. Целью исследования является историографический анализ отечественной научно-исторической и публицистической литературы второй трети ХГХ - начала XX вв. по вопросу о мотивах, характере и результатах вмешательства России в первый турецко-египетский конфликт 1831-1833 гг.

Для достижения данной цели определены следующие задачи;

1.Показать исторические условия возникновения, существования и накопления исторических и общественно-политических концепций по теме исследования.

2. Определить основные этапы изучения вопроса, их содержание и особенности.

3.Выявить дифференциацию и взаимосвязь позиций историков и публицистов по вопросу, дать характеристику и оценку выработанных концепций.

4.Осветить нерешённые и дискуссионные вопросы исследуемой темы, предложив основные направления её дальнейшего рассмотрения.

5.Обозначить значение наследия российской исторической и общественно-политической мысли второй трети XIX - начала XX вв. по исследуемой проблеме в отечественной балканистике и востоковедении.

18 Источниковая база работы обусловлена особенностями и спецификой выбранной темы, а также задачами исследования. Комплекс используемых источников мы разделяем на следующие группы :

1) Научные и документальные исследования. Среди научных исследований, отразивших существование исторических концепций вопроса, прежде всего, отметим работы М.П. Погодина, Н.Г. Устрялова, И.В. Григоровича, Н.А. Попова, В.А. Уля-ницкого, С.С. Татищева, С.А. Жигарева, СМ. Горяинова, СМ. Соловьёва, Н.И, Ка-реева, М.М. Богословского, М.А. Полиевктова и других. Особенного внимания заслуживают публикации Т.П. Юзефовича, Ф.Ф. Мартенса, АЛ. Заблоцкого-Десятовского и других учёных, в которых большое место заняли документальные приложения⁶⁰. Большинство из них до сих пор сохраняют своё научное значение и используются современными исследователями. Также нами использовалась учебная и хрестоматийная литература, лекционные курсы, авторские и коллективные работы по истории России и Европы нового времени.

2) Публицистика и периодическая печать. Публицистика в работе представлена материалами В.Ф. Булгарина, И.Г. Кулжинского, В.Н. Олина, Д.В. Похорского, А.А. Гаряйнова, И. Полякова, Е.М. Феоктистова, B.C. Неклюдова, В.Ф. Корша, И.С. Аксакова, Л.З. Слонимского, К.А. Скальковского и других.

В диссертации были использованы материалы как центральной, так и провинциальной прессы. По издателю, содержанию и направленности это официально - ведомственные, частные, литературно - художественные, специализированные и отраслевые издания. Среди журнальных изданий следует отметить такие как «Вестник Европы», «Телескоп», «Телеграф», «Военный сборник», «Военный журнал», «Морской сборник», «Русский архив», «Русский вестник», «Русская старина», «Русская мысль», «Исторический вестник», «Древняя и новая Россия», «Проблемы великой России» и проч. Особое место занимают статьи из журналов, выходивших непродолжительное время, а также небольшими тиражами, например, «Северный вестник», «Историческая библиотека», «Наблюдатель», «Космополис», «Политическая энциклопедия», «Армянский вестник», «Балканский голос», «Новый экономист», «Московский еже-

См. напр.: Юзефович Т.П. Договоры России с Востоком, политические и торговые. СПб.,1869; Мартене Ф.Ф. Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россией с иностранными державами. Т. I-XV. СПб., 1874-1909; Заблоцкий-Десятовский А.П. Граф П.Д. Киселев и его время. Материалы для истории императоров Александра I, Николая 1 и Александра П. Т. I-IV. СПб.,1882.

19 недельник» и другие. Газетные материалы представлены публикациями «Северной пчелы», «Московских ведомостей», «Одесского вестника», «Киевского слова» и «Нового времени». Вспомогательное значение для нас имели многочисленные газетно-журнальные публикации из собрания Хмыровской коллекции, хранящейся в отдельном собрании Государственной публичной исторической библиотеки г. Москвы (ГПИБ), а также фонды личного происхождения Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ) второй половины XIX - начала XX вв., в которых сохранилась масса различных вырезок из других изданий.

Жанровый спектр периодических публикаций был достаточно широк. К наиболее распространённым мы отнесли : статьи, заметки, корреспонденции, отзывы и рецензии, библиографии, многие из которых носили анонимный характер. Нам хотелось бы особенно подчеркнуть историографическое и методологическое значение отзывов и рецензий, используемых нами в данном исследовании. Их анализ позволяет по возможности максимально отразить историческую и общественно-политическую мысль рассматриваемого вопроса. Характеризуя особенности работы рецензируемого автора, они способствуют более чёткому выявлению зшюженного в ней контента и не только отражают процесс утверждения концепции в научной среде, но и содержат новые гипотезы и позитивные решения.

3) Источники личного происхождения: мемуары (воспоминания), дневники и записки, частная переписка. Среди материалов личного происхождения особо следует выделить воспоминания видных российских дипломатов и государственных деятелей, - участников и современников описываемых событий, - Н.Н. Муравьёва, А.О. Дюгамеля, Л.И. Рикорд, Д.Е. Остен-Сакеиа, М.И. Ставраки, Н.И. Закревского и других. Частная переписка, дневники и записки представлены публикациями материалов А.Х. Бенкендорфа, А.И. Рибопьера, К.В. Нессельроде, Николая І, И.Ф. Паске-вича-Эриванского, П.Д. Киселёва, Ф.П. Фонтана, М.П. Лазарева, а таюке неопубликованными материалами Н.П. Игнатьева и П.А. Сабурова, М.П. Погодина и Ф.Ф. Мар-тенса и других, в том числе неизвестных лиц, извлечённых нами из архивных фондов Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ), Архива внешней политики Российской империи (АВПРИ), Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА).

1. Справочные издания представлены различными биобиблиографическими указателями и словарями, в том числе дореволюционного периода, которые сыграли немаловажную роль при отборе источников, способствуя выяснению вопросов, касающихся их авторства .

2. Архивные материалы представлены кругом неопубликованных источников, хранящихся в АВПРИ, ГАРФе, а также РГВИА. Это, материалы личного происхождения (см. выше), а также делопроизводственная документация различных правительственных учреждений. Наибольший интерес для нас представляет переписка МИД России, а также военного и морского министерств со своими представителями за границей, которая позволяет проследить стратегию правительственного курса в отношении Турции в указанный период. Так, например, ряд материалов, связанных с организацией военной помощи турецкому султану и пребыванием российских войск в Турции содержится в фонде 846 Воєнно-учёно го архива главного штаба (ВУА) при РГВИА. Подчеркнём, что часть документов этого фонда, относящаяся к деятельности Н.Н. Муравьёва и МЛ. Лазарева на Ближнем Востоке, была опубликована во второй половине XIX-XX веках⁶².

Оценивая переписку российских военных и дипломатических лиц, нельзя не отметить большую субъективность высказываемых суждений. В большинстве случаев, политика России в отношении Турции характеризуется ими как бескорыстная, руководимая желанием защитить целостность и неприкосновенность Османской империи. Однако ряд документов содержит достаточно объективную оценку внешнеполитической ситуации, попытку разобраться в перспективах русско-турецких отношений, а также связей России с западноевропейскими державами.

Следует подчеркнуть, что используемые нами архивные материалы включают в себя некоторые разновидности указанных выше групп. Их сочетание с опубликованными материалами аналогичного характера, а также материалами российских перио-

^й1 См, напр.: Библиография Турции (1713-1917) / Сост. А.К Сверчевская, Т.П. Черман; Отв. ред. Б.М. Данциг, Т.І, М.,1961; Масанов И.Ф. Словарь псевдонимов русских писателей. Т, MV. М.,1956-1960; Славяноведение в дореволюционной России, Биобиблиографический словарь / Отв. ред. В.А. Дьяков. М.,1979; Карская Л.Н, Аннотированная библиография отечественных работ по арабистике, иранистике и тюркологии 1818-1917 гг. (Научная периодика), М.,2000; Русский биографический словарь. Репр. изд. 1896-1918 гг, М.,1992-2002; Шилов Д.Н. Государственные деятели Российской империи, 1802-1917, Биобиблиографический справочник. Изд. 2-е, испр,, доп. СПб,, 2002. и др.

" См, напр.: Афанасьев Д.М.. К истории Черноморского флота с 1816 по 1853 гг. //РА. 1902. Кн.1. № 3. С. 369-458; MIL Лазарев. Документы//под ред. А.А. Самарова. Т.Н. М., 1955; Золотарёв В.А., Козлов И.А. Российский военный флот на Чёрном море и в Восточном Средиземноморье. М., 1988.

21 дических изданий позволяет отразить влияние, которое в той или иной степени оказывало общество иа правительственные круги. Данный подход способствовал уточнению существовавших в русской общественной среде настроений, а также официальной правительственной линии по отношению к ним.

Таким образом, использование разнообразных источников в их органической взаимосвязи, сравнительном сопоставлении, критическом отборе и анализе позволило нам предпринять попытку комплексного историографического и источниковедческого исследования поставленной проблемы. В этом заключается научная новизна исследования, которая также определяется тем, что нами вводится широкий круг ранее неиспользованных в науке ценных историографических источников. Впервые в отечественной историографии делается попытка анализа специфики взаимосвязи и дифференциации научной исторической и общественно-политической мысли дореволюционного периода по проблемам русско-турецких отношений накануне и в ходе турецко-египетского конфликта 1831-1833 гг. При этом обращается внимание не только на взгляды историков и публицистов, но и на представления официальных государственных деятелей, современников и участников анализируемых событий.

В силу особенностей содержания используемых источников, их авторства и ря-да других критериев , наш исследовательский интерес был сосредоточен на анализе консервативных и либеральных концепций. Нами учитывается традиционная градация исторической и общественно-политической мысли по принципу отношения тех или иных авторов к политическому и социальному устройству страны. Однако сегодня в круг современных задач историографии пе входит сведение многообразия всех её явлений к тем или иным классовым принципам и позициям. Модели общественного развития всегда являются исторически подвижными и динамичными. В зависимости от конкретной политической ситуации, консервативный и либеральный сегменты в общей системе общественно-исторической мысли могли расширяться или сужаться, проявлять себя изолированно, а при определённых обстоятельствах сближаться, создавая либерально-консервативный синтез⁶⁴. Несмотря на то, что отношение ряда ав-

⁶³ Включение в предмет истории исторической науки взглядов философов, социологов, современников, публи
цистов, государственных и общественных деятелей представляется спорным. Поэтому мы рассматриваем их
отдельно, не отрицая тесной взаимосвязи. Критерием отбора данных источников для нас служили: характер
профессиональной деятельности авторов, содержание представленных материалов, а также способ осмысления
анализируемых в них явлений.

⁶⁴ Шелохаев В.В. Предисловие // Либеральный консерватизм: история и современность. Материалы Всероссий
ской научно-практической конференции. М., 2001. С.4.

22 торов к самодержавию как форме правления было различным, оно далеко не всегда проецировалось на восприятие внешнеполитического курса правительства. Поэтому указанная структура берётся нами не только по отношению к государственной идеологии, но и по отношению к способам разрешения восточного вопроса. В этой связи консервативные представления рассматриваются нами как убеждения историков и публицистов в необходимости придерживаться традиционной, захватнической политики в отношении Турции, свойственной екатерининской эпохе, независимой в своих национальных интересах от западноевропейских держав. Однако в истории русско-турецких отношений известны периоды мирного взаимодействия и военно-политического сотрудничества конца 1798-1799, 1805, 1831-1833 гг. Поэтому, в разное время к ним добавлялись проекты о возможности мирного разрешения восточного вопроса путём союзного соглашения с Турцией.

Спецификой либеральных представлений являлись идеи о возможности придерживаться собственных, национальных целей в восточном вопросе в совокупности с интересами западноевропейских держав. Большое распространение они получили среди историков международного права - Ф.Ф. Мартеиса, Л.А. Камаровского, С.А. Жигарева и других, а также сторонников западнического направления исторической и общественно-политической мысли. Вместе с тем, в периоды обострения международной обстановки на Востоке, ряд авторов сближались с правительственными кругами^ а также представителями консервативного крыла, указывая, что право войны отменяет принципы договорной практики.

Методологические основания данного исследования составляют идеи, сформулированные в историографических исследованиях последних лет о расширении научных представлений об источниковой базе историографии, о превращении её в феномен общекультурного характера' .

Основополагающей для наших научных построений явилась цивилизационная теория, рассматривающая исторический источник, как «реализованный продукт человеческой психики», мировой культуры в целом, направленный на своё социальное бытование в пространстве и времени, функционирующий в общецивилизационном

⁶⁵ См. напр.: Прядеш B.C. Историческая наука в условиях обновления : философские основы, принципы познания, методы исследования (историографический анализ). Екатеринбург.,1995; Заболотный Е.Б., Камынин В.Д. Историческая наука в преддверии третьего тысячелетия. Тюмень.,1999; Юдельсон А.В. Образ исторической науки в современной отечественной историографии. Автореф. дисс... к.и.н. М., 2000. С. 15-17; Иллерицкая Н.В. Историко-гаридическое направление в русской историографии второй половины XIX в. Дисс. д.и.н. М.,2002. С. 45-49; Литвак Б.Г. Парадоксы российской историографии на переломе эпох. СПб., 2002. С. 54.

23 потоке исторического развития, в неповторимости индивидуальной идеи, заложенной автором. В данной работе мы применяем комплекс классических методов и принципов, используемых в современных историографических и источниковедческих исследованиях, в частности, проблемно-хронологический, структурно-системный, конкретно-исторический, сравнительный методы, а также методы периодизации и перспективного анализа. Проблемно-хронологический подход позволил нам расчленить тематику исследования на ряд узких проблем, каждая из которых рассматривается в хронологической последовательности относящихся к ней историографических фактов. Кроме того, он способствовал выявлению эволюции изучения проблемы и её отдельных этапов. Структурно - системный метод способствовал выявлению определённого уровня освещения отдельной или нескольких специальных проблем исследуемого вопроса, обнаружению внутренней взаимосвязи исторической и общественно-политической мысли. История исторической и общественно-политической мысли рассматривается нами как система со всеми своими составляющими и взаимодействующими элементами - с творчеством историков и публицистов, а также правительственных лиц, их общественной и государственной деятельностью, с публикацией их трудов в печати. Использование конкретно - исторического метода объясняется необходимостью рассмотрения источников в конкретно-исторических условиях их появления. Таким образом, представляется возможным передача объективных особенностей развития научной и общественно-политической мысли, позволяющая оценить заслуги тех или иных авторов по сравнению с предшествующим, а не последующим уровнем исторических знаний. Сравнительный метод позволяет проводить необходимые сравнения различных концепций с целью выявления их общих черт, особенностей, самобытности и степени заимствования, Метод периодизации направлен на выделение отдельных этапов в развитии исторической и общественно-политической мысли с целью обнаружения ведущих направлений и элементов в их структуре. Метод перспективного анализа способствует выявлению направлений и проблем будущих исследований.

При анализе исторических источников наиболее приемлемыми для нас оказались принципы объективности, учёта социальной и субъективной составляющей источника, типологизации и преемственности, предложенные в конце XX столетия

24 А.И.Зевелевым и И.Д. Ковальченко⁶⁶. Кроме того, в своей работе мы использовали ряд методологических принципов, положенных в основу историографического исследования Н.В. Иллерицкой, в частности принципы диалогизма и социальной полифо-

ний . На основании первого из них текст рассматривается как своеобразный диалог между историком и источником, что подразумевает отказ от жёстких субъектио-объектных отношений в исследованиях и переход к субъектно-субъектному взаимодействию с источником. Принцип полифонии чрезвычайно важен для гуманитарного исследования, поскольку он характеризует метод познания, способ отношения между мировоззрениями и культурами. Полифония берётся в тесном единстве с такими понятиями как «диалог», «полемика», «дискуссия». Концепция полифонического диалогизма выступает против истины в теоретическом смысле, против истины-формулы, истины-положения, а это допускает множественность сознаний и точек зрения даже в едином оценочном поле. В основе такого принципа не столько анализ и объяснение, сколько интерпретация и понимание, принимающие форму диалога.

Практическая значимость работы заключается в возможности использования изученных материалов, а также данных на их основе выводов и оценок в дальнейшей разработке заявленной темы, при создании обобщающих научных трудов по российской историографии и общественно-политической мысли. Большой интерес она может представлять в учебной практике высших и средних учебных заведений, при подготовке курсов лекций по отечественной истории, новой истории Востока, истории международных отношений, историографии и источниковедения, а также для политологов, социологов и других учёных, занимающихся проблемами современной геополитики,

Апробация результатов исследования. Основные положения работы отражены в четырёх статьях и тезисах докладов общим объёмом 3,8 п.л., опубликованных в научных сборниках Поморского и Сургутского университетов, обсуждены на региональных межвузовских (г. Сургут, Тобольск) научных конференциях, а также на кафедре истории России Сургутского государственного университета. Выводы и материалы исследования использовались в лекционном курсе отечественной истории и источниковедения, рассматривались на семинарских занятиях спецкурса «Россия и

⁶⁶ Зевелев А.И. Историографическое исследование : методологические аспекты. М.,1987; Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. М.,2003.

⁷ Иллерицкая Н.В. Историке-юр и дичее кое направление в русской историографии второй половины XIX в. // Дисс... д.и.н. М, 2002. С. 4648.

25 черноморские проливы (XVIII-нач.ХХ вв)» со студентами Сургутского государственного университета.

Структура исследовании определялась поставленными задачами. Диссертация состоит из введения, трёх глав, заіслючения, а также списка использованных источников и литературы. Во введении обосновывается актуальность темы, раскрывается степень её научной разработки, ставятся цель и задачи исследования, определяются его хронологические рамки, объект и предмет, характеризуются источники и методология работы, её научная новизна и практическая значимость. В первой главе даётся анализ дореволюционной исторической и общественно - политической мысли в отношении международного положения России и Турции по окончании русско-турецкой войны 1828-1829 гг., а также сложившейся международной обстановки в Европе и на Ближнем Востоке в данный период и на первом этапе блюкневосточного кризиса 1831-1833 гг., исследуется анализ целесообразности новых принципов восточной политики России, провозглашённых на заседании Особого комитета в 1829 г., а также причин вмешательства России в первый турецко-египетский конфликт 1831-1833 гг. Во второй главе рассматривается процесс восприятия исторической и общественно-политической мыслью второй трети XIX - начала XX вв, хода вмешательства России в конфликт, а также анализ его значения для завершения кризиса. Третья глава посвящена изучению истории заключения, содержания и перспектив Ункяр-Искелессийского соглашения 1833 г. Отдельное место уделено научной и общественно-политической дискуссии конца XIX - начала XX вв. о статусе и режиме черноморских проливов, в рамках которой подписание Ункяр-Искелессийского договора 1833 г. получило новое, неоднозначное освещение. В заключении подводятся итоги исследования и формулируются основные выводы.

Русско-турецкие отношения в кон. 1820-х - нач. 1830-х гг. Вопрос о «политике сохранения» Турции

Русско-турецкие отношения на протяжении веков определяли внешнюю и внутреннюю политику двух стран, их экономику и культуру, оказывали влияние на развитие балканских и западноевропейских государств. Их существенным признаком явилось военное противостояние сторон, в которое были вовлечены практически все слои населения. В то же время они характеризуются неоднократными попытками сближения, вплоть до заключения взаимовыгодных политических союзов. Такие особенности взаимоотношений двух стран подогревали и стимулировали интерес общества к Востоку, что отразилось на создании массы исторических и общественно-политических концепций по данной проблеме.

Внешнеполитический курс России в отношении Османской империи накануне ближневосточного кризиса 1831-1833 гг. сложился на основе принятых ещё в 1798, 1802, 1829 гг. решений о необходимости её сохранения как слабого соседа. Российскую общественность в данный период особенно интересовал вопрос о необходимости и целесообразности такой политики. Возникла дискуссия о характере русско-турецких связей, сущности и стратегии внешнеполитического развития двух стран, которая не прекращалась до начала XX в. и лишь усиливалась по мере обострения восточного вопроса.

Победа России в русско-турецкой войне 1828-1829 гг. вызвала волну патриотизма в русском обществе, усиление его интереса к восточному вопросу в целом. Участие России в ней воспринималось как вынужденный шаг, направленный на защиту прав по ранее заключённым трактатам. Подчёркивалось отсутствие завоевательных интересов правительства, его желание завершить войну на умеренных условиях. В обстоятельствах тяжелейшего положения Турции Адрианопольский мир воспринимался как дар великодушного царя султану.

Так, например, по утверждению В.Ф. Булгарина, ещё перед началом войны правительство заявило об отсутствии агрессивных намерений на Востоке. Адрианопольский мир способствовал сохранению Порты и удержал её от падения на благо Европы и всего человечества1. Аналогичные представления бытовали в работах В.Н. Олина, Н.И. Ушакова, Д,В. Похорского, Ф.И. Веймара2,

Стремление затушевать геополитические интересы страны привело к умалчиванию её территориальных приобретений. В одном из журналов периода подчёркивалось, что «Порта.,.не потеряла нисколько земель в Европе»3. Их редкое упоминание ограничивалось краткими указаниями на то, что они не могли нанести особого вреда Турции, так как служили задачам обеспечения безопасности в регионе4. Такая трактовка полностью совпадала с официальной правительственной линией5. В целом, отмечалось важнейшее значение победы России для ускорения темпов её промышленности и торговли, политического развития Балкан, Закавказья и Дунайских княжеств6.

В 1830-х - 1840-х гг. XIX в, авторитет России среди великих держав заметно возрос. Немалая часть публикаций периода была вызвана её дипломатическими и военными шагами, направленными на поддержку Турции в её распре с египетским пашой (1831-1833, 1839-1841), на успешное подавление восстания в Польше (1830-1831) и Австро-Венгрии (1848-1849), разрядку политической напряжённости в бельгийском (1830-1833) и датском (1848-1850) вопросе. Их характерной чертой явилось подчёркивание ведущей роли страны на международной арене. Распространилась идея о независимости её внешней политики и возможности оказывать мощнейшее идеологическое и культурно-бытовое воздействие на политическое развитие Европы и Азии.

Так, начинающий историк М.П. Погодин в 1832 г. убеждал своих учеников в том, что России нечего бояться извне. «.. .не нуждаясь ни в ком и нужная всем, может ли чего-нибудь опасаться Россия Кто осмелится оспаривать её первенство, кто помешает ей решать судьбу Европы и судьбу всего человечества, если только она сего пожелает? (...) Кто возьмётся опровергнуть это математическое заключение»? . России отводилась роль гаранта существующих порядков и европейского мироустройства в целом. Его незыблемость понималась тогда, как естественная природная составляющая, которая обеспечивает гармоническое и мирное сосуществование всех народов. Их стремление к национальной свободе и изменению своего внутреннего строя, в духе господствовавших тогда в русском обществе принципов легитимизма означало его нарушение, искусственное преобразование, не имеющее под собой никакой разумной почвы, чреватое упадком государственности и культуры8. «...Россия... есть огромная тяжесть на политических весах целого мира», - констатировал В.Н. Один9.

В этой связи историк международного права И.И. Ивановский также писал, что Россия призвана быть достойной представительницей славянского имени, «держать в руках своих весы мира в Европе и сообщать племенам Азии образованность Европейскую»10. «Поставленные на рубеже двух миров,., самою судьбою суждены мы иметь огромное влияние на их участь». (...) «Мы передадим Азии... то, что Европа произвела хорошего,., будем воспитывать Азию, как своё родное дитя, вскормим собственною грудью как мать», сплотив в одно «великое, святое семейство», - рассуждал историк-ориенталист В .В. Григорьев1 .

Аналогичное мнение высказали писатели, публицисты С.А. Бурачек и И,Г. Кулжинский . Эзопов язык И.Г. Кулжинского позволил ему сравнить непоколебимое могущество России с «величественным» и спокойным морем : «...наше дивное море -светлое и тихое, весело и стройно колышется в своих родных берегах, не выступает и не хочет выступать из /них - Е.М./, но служа зеркалом беспредельному небу, величе-ственно катит свои волны в океан вечности» .В 1841 г. работа И.Г. Кулжинского была напечатана в журнале «Маяк». По словам редактора издания, С.А. Бурачека, она представляет собой пламенное излияние сердечных чувств истинно Русского, картину доблестей и достоинств России14

Реакция России на турецко-египетский конфликт 1831-1833 гг. Организация военной и дипломатической помощи Турции

Как отмечалось, победа России в войне с Турцией 1828-1829 гг. значительно укрепила её позиции в Европе и на Ближнем Востоке, Однако революционные волнения во Франции и Голландии, восстание в Польше, а также рост сепаратистских тен- денций в египетских владениях Османской империи в начале 1830-х гг. вновь обострили международную обстановку. Намерения египетского паши захватить Константинополь вызвали опасения правительства за стабильное развитие приграничных территорий. Сместив султана, Мегмед-Али мог поставить вопрос о пересмотре условий Адрианопольского мира. Сдержав египетскую агрессию, Россия обеспечивала безопасность своих южных границ в случае военного столкновения с западными державами из-за европейских дел, В таких условиях решение петербургского кабинета о вмешательстве в конфликт было естественным и закономерным.

Право на вмешательство мог предоставить только сам султан. Поэтому Николай I не стал предлагать ему помощь при первых известиях о начале кризиса. Какое-то время, вероятно, до перенесения военных действий в Малую Азию, он рассматривал как обычную локальную распрю сюзерена со своим вассалом, однако, сразу выступил в поддержку действий Махмуда. В июле 1832 г. из Александрии был отозван российский консул Лавизон, а таюке большинство проживающих там российских подданных. Понимая выгодность одностороннего участия в разрешении кризиса, Россия отвергла предложения западноевропейских держав о коллективном посредничестве. Свобода действий в условиях постоянного контакта с султаном позволяла ей действовать независимо от их интересов. Чтобы вызвать доверие Махмуда, петербургский кабинет отказался от обычной практики межгосударственных отношений и принял решение организовать особую дипломатическую миссию в зону конфликта с целью приостановки военных действий и заключения мира между сторонами.

Характеризуя реакцию правительства па обострение восточного вопроса 1831-1833 гг., общественно-политическая и историческая мысль исследуемого периода попыталась разобраться в мотивах и причинах его вмешательства в турецко-египетский конфликт. При этом, особо подчёркивалась активная роль отечественной дипломатии на начальном этапе кризиса, существование различных вариантов и проектов участия России в урегулировании, а также пассивная позиция западноевропейских держав в это время. В отношении организации миссии Н.Н. Муравьёва было обращено внимание на содержание и характер его дипломатического поручения. Отдельным аспектом проблемы было рассмотрение организации военной помощи турецкому султану, -специальных мероприятий, проводимых российским правительством на юге страны, а также на территории Дунайских княжеств в конце 1832 - начале 1833 гг. Ряд исследователей обратили внимание на причины, побудившие российское правительство оказать такое содействие, а султана готовность принять его.

Среди свидетельств современников анализируемых событий большого внимания заслуживают материалы А.Х. Бенкендорфа. В январе 1833 г. ему была представлена записка, содержащая характеристику общественного мнения в отношении разворачивающихся событий на Ближнем Востоке. В ней отмечалось неоднозначное восприятие конфликта, а таюке указывалось, что одни видят в нём удобный для России случай усилиться за счет Порты, другие подозревают интересы Англии и Франции, рассчитывающих на раздробление Турции, чтобы заключить с ней более выгодные торговые соглашения. Кроме того, подчёркивалось, что большинство общества верит в неизбежность распада Османской империи, даже в случае победы египетского паши над султаном, что грозит возможностью развязки новой европейской войны из-за восточных дел1.

Государственные деятели, дипломатические круги, современники описываемых событий разделяли опасения общества и правительства за будущее восточного вопроса и потому поддержали решение царя о вмешательстве в конфликт. На их взгляд, действия правительства носили бескорыстный, посреднический характер. Ещё в 1832 г. Россия предложила Турции военную помощь и не была против участия других держав в урегулировании. Однако они беззаботно смотрели на поражения Порты, тогда как конфликт можно было разрешить в самом начале, отправкой англо-французского флота к берегам Сирии или Египта. Державы «употребили свой вес у Дивана лишь для того, чтобы понудить его отклонить предложение императора Николая. Всё, чего нам удалось достигнуть, ограничилось просьбою Порты о посылке с нашей стороны... лица для переговоров» . Дружественный характер русско-турецких связей, установившийся после 1829 г, благоприятствовал вмешательству и не противоречил интересам христианских подданных султана, так как их положение только бы ухудшилось в результате смены династии в Константинополе3.

Н.Н. Муравьев подробно описал организацию своей поездки в зону конфликта и определил специфику стоящих перед ним задач. Так. например, отсутствие дипломатического статуса не давало ему права сразу /курсив мой - Е.М./ предлагать султану военную или какую-либо другую, в том числе посредническую помощь даже, если бы султан первым пошёл на примирение с Египтом, но он мог заявить Мегмеду-Али о такой возможности России в случае его отказа остановить войну; но без подписания каких-либо соглашений. Согласие Мегмеда-Али пойти на переговоры с Махмудом означало реализацию миссии. В случае предложения паши выступить посредником в его отношениях с султаном Н.Н. Муравьёв должен был ответить отказом4.

Поручения, данные Н.Н. Муравьёву, вызвали у него ряд сомнений. Так, он опасался, что Мегмед-Али может не принять его или заявить о своей готовности признать условия Адрианопольского мира5. В очередных инструкциях ему указывалось, что если султан не согласится на его поездку в Египет, он должен вернуться в Петербург. При этом, российский посол в Турции А.П. Бутенев обязывался письменно передать решение царя Мегмеду-Али. Также уточнялись некоторые моменты, которые в глазах западноевропейских держав могли выглядеть открытым посредничеством России. Н.Н. Муравьёв должен был отвергнуть предложение султана обратиться к Мегмеду-Али с мирными предложениями от его имени. По планам правительства российская сторона не должна была брать на себя каких-либо конкретных обязательств в отношении условий турецко-египетского мира. В случае, если египетский падта не захочет признать возложенного на него поручения, А.П. Бутенев мог письменно подтвердить его. Предусматривался и вариант полного отказа паши идти на контакт с Н,Н. Муравьёвым, когда он должен был подписать от своего имени декларацию с изложением намерений царя6.

Ближневосточная миссия Н.Н. Муравьёва. Отправка российских войск в Константинополь

Как отмечалось, придерживаясь принципов «политики сохранения» Турции, российское правительство выразило готовность оказать ей дипломатическую и военную помощь. В свою очередь султан согласился на отправку от имени царя специального уполномоченного лица для проведения дополнительных консультаций и выработки единой линии в урегулировании кризиса. Одновременно, в интересах безопасности южных рубежей страны и на случай просьбы султана о военной помощи на Кавказе, в Крыму и Дунайских княжествах были проведены специальные мобилизационные мероприятия.

Отечественную историческую и общественно-политическую мысль по указанной проблеме интересовали : ход и результаты дипломатической миссии Н.Н. Муравьева, её значение для развития переговорного процесса между воюющими сторонами, отношение к ней Турции и западноевропейских дерлсав, контакты последних с египетским пашой и султаном на данном этапе кризиса, особенности и характер деятельности Н.Н. Муравьёва по возвращении в Константинополь. По вопрос об отправке военной помощи Турции особо ценными представляются свидетельства современников и участников анализируемых событий, раскрывающие детали проведения босфорской экспедиции М.П. Лазарева. Отдельное место заняла дискуссия о позиции российской дипломатии в отношении просьбы султана отвести эскадру в Сизополь.

Мнения современников, а также отдельных представителей исторической мысли в отношении хода и результатов дипломатической миссии Н.Н. Муравьёва разделились. Так, например, если одни придавали ей официальный характер, считая открытым посредничеством со стороны России, то другие определяли её как особое дипломатическое поручение, направленное на передачу каждой из сторон позиции российского правительства в отношении кризиса, При этом, большинство авторов подчеркнули, что поездка Н.Н. Муравьёва на Ближний Восток способствовала скорейшему подписанию турецко-египетского мира.

В представлении А.Х. Бенкендорфа отправка Н.Н. Муравьёва на Ближний Восток выглядела открытым посредничеством со стороны России. В Египте он потребо вал от Мегмеда-Али немедленного прекращения военных действий и покорности султану, в обмен на помощь в переговорах с Махмудом. Египетский паша согласился и тут же подписал приказ о прекращении военных действий1. А.Х. Бенкендорф критиковал действия турецкой стороны, которая без согласования с Н.Н. Муравьёвым через своего посла Галиль-пашу вела односторонние переговоры с Египтом. За его деятельностью турецкого посла стояли внешнеполитические интересы западноевропейских держав. Галиль-паша вёл переговоры неуверенно и осторожно, не скрывая опасений дивана и, таким образом, познакомил Мегмеда-Али с выгодами его положения, а также слабостью средств, которыми владел султан. Успех дипломатической миссии Н.Н. Муравьёва был подорван. Военные действия возобновились, западноевропейские державы торжествовали 2.

Ещё более конкретно о посредническом характере миссии Н.Н. Муравьёва выразился К.М. Базили. Как было отмечено, он указывал, что Н.Н. Муравьёв поехал в Константинополь лишь после обращения султана за военной помощью к России. Уже тогда ему поручалось предложить Махмуду «моральное и материальное содействие»3. В Александрии он должен был «подкрепить» предложения султана об уступке Южной Сирии Египту, а «твёрдостью и искренностью русской речи» умерить воинственный пыл Мегмеда Али . Одновременно А.О. Дюгамель должен был встретиться с главнокомандующим египетской армией Ибрагимом-пашой, чтобы убедить его остановить наступление и ждать результата мирных переговоров Мегмеда-Али с султаном5. К.М. Базили высоко оценил деятельность Н.Н. Муравьёва на Ближнем Востоке. Прибыв в Египет раньше Галиль-паши, Н.Н. Муравьёв смог «унять буйного старика», объявив ему, что в противном случае он найдёт в Константинополе морские и сухопутные силы России .

Большой исследовательский интерес представляют собой материалы личной переписки Николая I, которые передают серьёзную обеспокоенность императора развитием событий на Ближнем Востоке, «...зло с каждым днём укореняется, - писал он И.Ф. Паскевичу в январе 1833 г., - наша же сторона бездействием слабеет, тогда как противная всеми адскими своими способами подкапывает наше существование. В голову сего я ставлю франко-египетское нашествие на султана. Знают, что не могу я допустить другим завладеть Царьградом, знают, что сие приобретение насильное, противное нашим выгодам, должно поднять зависть Австрии и Англии, и потому наше долготерпение вознаграждается сею новою возрождаемою задачей, которую один Бог решить может и которая должна отвлечь значительную часть сил наших !»7.

О деятельности Н.Н. Муравьёва по прибытии в Константинополь Николай I также проинформировал И.Ф. Паскевича : «...Муравьёв был отлично принят; дал им подробное наставление, какие принять меры обороны; о чём дураки и не думали, до такой степени, что не назначили даже нового начальника войску, вместо пленённого визиря»8. В письмах царя проскальзывает некое пренебрежение к Турции, а также неверие в её возможность самостоятельно разрешить конфликт. «Всё это похоже... на больного чахоткой, который не чувствует близкого своего конца и которого поддерживают со дня на день», - отзывался Николай I о современном политическом положении Османской империи 9.

Воспоминания, служебная и личная переписка непосредственных участников событий Н.Н. Муравьёва, А.О. Дюгамеля, МЛ, Лазарева, П.Д. Киселёва, АЛ. Буте-нева и других авторов значительно дополнили представления государственных деятелей по проблеме. Как уже отмечалось, сам Н.Н. Муравьев не называл своё поручение посредничеством. Занятая им позипия напоминала роль военного консультанта, особого советника от лица императора, передающего своё отношение к участникам конфликта. Н.Н. Муравьёв должен был «не предлагать», а «предупреждать» о возможных действиях правительства в случае усугубления кризиса, хотя сам характер описываемых им полномочий указывал именно на посредническую сторону миссии. На наш взгляд, это понимал и сам Н.Н. Муравьёв, отметивший следующее. Несмотря на то, что «поручение моё не состояло в дипломатических переговорах» и заключении каких-либо соглашений, - предметом его было «одно слово Государя, которое, через посредство моё /курсив мой - Е.М./, должно было поразить пашу и внушить ему благие намерения»1 .

Подготовка и заключение Ункяр-Искелессийского договора 1833 г

Как отмечалось, большинство дореволюционных историков признали, что стремление правительства придать единство работе своих дипломатов, а также принять участие в подписании турецко-египетского мира привело к корректировке его внешнеполитической стратегии в регионе. В качестве чрезвычайного и полномочного посла при султане, а также начальника всех русских военных сил в Турции в зону конфликта был отправлен фаворит царя, один из авторов проекта Адрианопольского трактата 1829 г., генерал-адъютант Алексей Фёдорович Орлов. Его прибытие в Константинополь 6 (18) мая 1833 г. произошло уже после заключения Кютахийского соглашения. В таких условиях правительство поставило перед собой новую задачу, -как минимум сохранить достигнутые позиции в Турции, а в лучшем случае, упрочить их заключением двустороннего союза с султаном. Поэтому в данной части работы мы обращаем внимание на оценку деятельности А.Ф. Орлова в Турции в мае-июне 1833 г. в исторической и общественно-политической мысли исследуемого периода.

Так, по утверждению А.О. Дюгамеля, еще до прибытия А.Ф. Орлова в Константинополь правительство заявило о намерении сохранить своё военное присутствие в регионе, пока египетская армия не отступит за пределы Малой Азии, а Мегмед-Али не подпишет всех сделанных ему предложений1. МИ. Ставраки жёсткую позицию правительства в отношении военного присутствия России в регионе связывал непосредственно с приездом А.Ф. Орлова, который «потребовал» от паши неукоснительного исполнения статей Кютахийского мира, требуя немедленного вывода египетских войск с территории Малой Азии . По свидетельству Н.М. Соковнина, характер пребывания российских войск в данный период изменился. Они становятся своего рода миротворцами, гарантами соблюдения условий достигнутого соглашения, готовые покинуть Турцию, как только Мегмед Али выполнит его первоначальные условия. Находясь на корвете «Сизополь», в письме от 20 июня 1833 г. он указывал : «...султан давно уже заключил мир с пашой Египетским,... Само собою разумеется, что теперь нам останется лишь отправиться восвояси; ждут только от наших, посланных в Анатолию, удостоверительных известий, насчёт действительного отступления

Ибрагима за его новые границы; а между тем мы уже перевозим на флот различные тяжести, принадлежащие десанту, дабы при первом повелении, со всевозможною скоростью забрать и его» . При этом, современник обратил внимание на недоверие населения османской столицы к затянувшемуся пребыванию российского контингента. Поэтому, на его взгляд, узнав о подписании Кютахийского мира, российское правительство приняло решение приостановить организацию отправки третьей десантной эскадры, так как, запоздав с этим, оно могло столкнуться с проявлением открытого недовольства жителей османской столицы: «Турки не верят чистоте намерений наших, и при случае не забывают объяснять.., что помощь не нужна им более»; 22 мая, «вследствие удостоверительных известий о совершённом примирении султана с пашой Египетским, корвет наш отправлен был в Одессу, остановить амбаркирование новых десантных войск.. .»4.

Аналогичные свидетельства сохранились в материалах «Записок учёного комитета морского министерства» . «Одесский вестник» также отметил, что до появления А.Ф. Орлова существовало опасение, что Ибрагим-паша не станет выводить свои войска, пока российский флот находится в Турции. Назначенный верховным главнокомандующим А.Ф. Орлов, подтвердил заявление Николая I вывести флот лишь после того, как египетские войска покинут Малую Азию. «Сие объявление, и известие, что третий морской отряд имеет прибыть на подкрепление соединённых сил наших в Константинополь, немедленно положили конец дальнейшему медлению. Египетская армия начала отступать. (...) «Между тем, - подчёркивала газета, - граф Орлов долгом почёл остановить отплытие /нового - Е.М./ морского отряда, долженствовавшего выйти из Одессы . В качестве основных задач деятельности посла издание отметило контроль за исполнением статей Кютахийского договора; «все усилия сего Посла должны.., иметь единственным предметом наблюдение за тем, чтобы условия соглашения были уважены Пашой Египетским и ограждены от всякого нового нарушения»7. Об этом же упомянула «Северная пчела» в июле 1833 г.8.

Н.И. Закревский подчеркнул значимость появления А.Ф, Орлова в Константинополе. На его взгляд, визит сопровождался большой секретностью, «почти инкогни то, без поднятия флага и принятия надлежащих церемоний»9. Находясь в окружении представителей командного состава флота, Н.И. Закревский был осведомлён о характере и особенностях общения А.Ф. Орлова с турецкими чиновниками. По указанию современника, из всех представителей сераля А.Ф. Орлов наиболее всего сблизился с сераскиром, генерал-губернатором Константинополя, а также главнокомандующим султанской армией Хозревом-Мегмед-пашой. Они находились между собой «в весьма привязанных отношениях», в свободное время «любили выпить, предпочитая клико с зельтерской водой, а иногда и запросто без примеси, и... сераскир при этом упражнении, поднося наполненный кубок к губам, прекрасно будто бы выговаривал по русски - «хватим, граф !»10.

В свою очередь, Н.Н. Муравьев указал на неприязнь сераскира с военным советником султана Ахмед-пашой, которую удалось сгладить А.Ф. Орлову11. Похоже такое поведение российского посла совпадало с пожеланиями царя. Характеризуя деятельность А.Ф. Орлова, он писал И.Ф. Паскевичу: «От Орлова имею весьма удовлетворительные известия, всё идёт, как желать только можно.. ,»1

Дореволюционная отечественная историография не дала чёткого ответа на вопрос о том, к какому времени следует отнести начало русско-турецких переговоров относительно условий двустороннего союза. Однако ряд свидетельств Н.Н. Муравьёва о личном общении с представителями османского правительства, о фактах многочисленных встреч А.П. Бутеыева с ними13 позволили ряду авторов предположить, что почва для политической деятельности А.Ф. Орлова сложилась до его появления в Константинополе. На этом основании дореволюционные исследователи подняли вопрос об инициативе Ункяр-Искелессийского соглашения, заключённого 26 июня (8 июля) 1833 года.

Похожие диссертации на Дореволюционная историческая и общественно-политическая мысль о дипломатии России на Ближнем Востоке в начале 30-х годов XIX века

Борьба горцев Северо-Восточного Кавказа 20-50-х годов XIX века в советской историографииГашимов Рамис Рамазанович

Российская историография реформ 50 - 70- х годов XIX века на Северном КавказеКузьминов, Петр Абрамович

Отечественная историография сибирского областничестваДвойнев Андрей Валерьевич

История Южной Африки (Южно-Африканская Республика) с конца XIX века по 1961 год в историографии: основные этапы и тенденцииДерягина, Ирина Геннадьевна

История изучения зороастризма в российско-советской историографииНугаев Магомедали Абдулмаджидович

Концепция местного саморазвития в русской исторической мысли 40-60-х гг. XIX векаБоярченков Владислав Викторович

Общественная мысль и политическая борьба в Китае на рубеже XIX - XX веков в отечественной историографии XX векаСмирнова Наталия Владимировна

Государственные и церковные источники о демографических процессах в южных уездах Тобольской губернии в конце XVIII - первой половине XIX века Кабакова Наталья Васильевна

Системы стрелкового оружия в процессе перевооружения русской армии во второй половине XIX века : Источниковедческое исследованиеШепарёв Роман Михайлович

Советская историография англо-русского соперничества в Средней Азии в первой половине XIX векаТерентьева Наталья Владимировна