Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Положение военнопленных в Западной Сибири с начала войны до Февральской революции (июль 1914 - февраль 1917 гг.).. 29
1.1. Состав, размещение и условия содержания военнопленных ... 29
1.2. Военнопленные как рабочая сила 92
Глава 2. Военнопленные в Западной Сибири в марте 1917 - мае 1918 гг 125
2.1. Влияние Февральской революции на положение пленных 125
2.2. Советская власть и военнопленные в Западной Сибири 180
Заключение 215
Список использованных источников и литературы 223
Приложение. Динамика изменения состава военнопленных, расквартированных в Тобольской губернии в1916г
- Состав, размещение и условия содержания военнопленных
- Военнопленные как рабочая сила
- Влияние Февральской революции на положение пленных
Введение к работе
Истории XX столетия принадлежит множество масштабных трагедий и мировых катастроф, искалечивших массу человеческих судеб. Среди них не последнее место занимают войны, в том числе беспрецедентные по своим масштабам две мировые войны, в которых приняла участие Россия. Небывалой трагедией нашего Отечества, пережившего первую из мировых войн, стало также и то, что она сыграла роль катализатора революционных процессов, вылившихся в братоубийственную гражданскую войну. Однако ужасы Второй мировой войны и современных конфликтов заслонили собой все трагедии отдалённого прошлого.
Военному конфликту в начале прошлого века, впервые выросшему до мировых масштабов, прежде всего его экономическому, дипломатическому, общественно-политическому аспектам, анализу хода боевых действий в отечественной историографии уделено достойное внимание. Между тем интерес к истории Первой мировой войны был длительное время деформирован идеологическими установками, господствовавшими в советской исторической науке. В частности, это проявлялось в том, что интересующая нас категория лиц - военнопленные - оставалась в тени исследовательского внимания. Избирательный характер научного интереса к истории военного плена привёл к тому, что всё внимание советских историков занял собой исключительно революционный период.
Актуальность избранной нами темы определяется не только её недостаточной изученностью. Первая мировая война на фоне последующих вооружённых конфликтов внешне разительно отличается своей относительной «цивилизованностью», определённой гуманностью, отсутствием массового геноцида (если не принимать в расчёт внешне не относящиеся к военным действиям факты вроде армянской резни 1915 г. в Турции). Хотя чрезмерное уважение к врагу порицалось и начальством,
и общественным мнением, признаваясь недопустимым и оскорбительным для своих, «рыцарский кодекс» ведения войны, включавший также и уважение к неприятелю, в том числе к обезоруженному пленённому врагу, оказался востребованным в эти годы. Однако очевидно, что ужасы не только Второй мировой войны, но и локальных конфликтов, например, преступления независимой Польши в отношении пленных красноармейцев периода польско-советской войны 1919-1920 гг., не возникли из ничего. Они зарождались в недрах первой из мировых войн, когда наследие прошлого - «рыцарский кодекс» ведения войны -отмирал, а международное право в отношениях конфликтующих сторон не стало определяющим.
Отношение к пленным как к объекту манипуляций (в рассматриваемый период в основном политических), в той или иной степени бесправному перед лицом обезоружившего его врага, соприкасается со всей последующей историей идеологической и геополитической экспансии и вооружённых конфликтов, как внутренних для России, так и международных. Опираясь на материал, связанный с историей военнопленных Первой мировой войны, уже её современники вскрывали не только факты физической расправы над пленными, но и показывали политику чрезмерной эксплуатации, морально-психологического унижения и т. п., то есть, на наш взгляд, рассматривали предпосылки политики массового истребления. Впрочем, масштабы, характер преступлений и степень преступного умысла в двух мировых войнах, конечно, не сопоставимы, однако для их объективной оценки необходимо обращение к конкретно-историческому материалу.
Изучение избранной нами темы имеет не только научный интерес, но и практическую значимость, поскольку проблемы плена существовали и будут существовать столько, сколько существуют войны. Практическое значение любого исторического исследования, по большому счё-
ту, возможно только в одном смысле - воспитательном, идеологическом. Подлинный патриотизм начинается только там и тогда, где и когда становится возможным открывать прошлое, отказавшись от одностороннего акцента только на его «плохих» или «хороших» сторонах.
Публикации о мировой войне 1914-1918 гг. стали появляться в отечественной историографии ещё тогда, когда военные действия шли полным ходом. Работы, написанные «по свежим следам», касавшиеся истории плена, посвящались только судьбе русских в плену Центральных держав, имели не столько аналитический, сколько политически ангажированный характер и, разумеется, были описательными, страдали чрезмерной субъективностью и односторонностью подхода, демонстрировавшегося авторами. Сведения об иностранных пленных, сжатые до уровня нескольких фраз, даже в публиковавшихся для широкой общественности официальных отчётах комиссий, расследовавших положение русских пленных, приводились исключительно для сравнения его с заведомо худшим положением русских пленных1. Подбор фактов, свидетельствовавших о преступлениях стран Четверного союза в отношении пленных, при отсутствии настоящего интереса к судьбе пленных армий этих стран в государствах Антанты, был характерен для работ досоветского периода.
Первые труды, имеющие право называться научными, по заявленной нами проблеме были созданы на общероссийском материале уже в советское время. Инициатива осмысления положения и роли пленных исходила от интернационалистов - бывших военнопленных. Однако их работы изобиловали массой фактических неточностей и идеологически выдержанных оценок «предательской роли» одних лиц и целых групп пленных, в том числе в отношении своих пленных собратьев, и «рево-
См., напр.: Как живётся нашим пленным в Германии и Австро-Венгрии. Пг., 1915; Кривцов А. Высочайше учреждённая чрезвычайная следственная комиссия: Отчёт председателя комиссии о положении русских в австрийском плену. - Б. м., б. г. и др.
люционной» - других. Авторы ориентировались не на рассмотрение положения военнопленных (социального, экономического, правового, политического), а старались показать вклад интернационалистов из числа военнопленных в борьбу за победу власти Советов, рассуждали о перспективах их использования в грядущей мировой революции .
Затрагивая интересующие нас аспекты проблемы, исследователи в большинстве своём поступали не вполне корректно. Они переносили ленинские оценки войны и положения русских пленных, томившихся в лагерях Центральных держав (среди них при попустительстве и молчаливом согласии местных властей РСДРП развернула широкую агита-цию), на иностранных пленных в России . Оценки эти трудно назвать научными. Давая их, В.И. Ленин исходил из важности того, чтобы пленные прошли «практический курс большевизма в России», направили «оружие не против своих братьев, наёмных рабов других стран, а против реакционных и буржуазных правительств и партий всех стран», чтобы при обмене пленными перебросить в Европу «громадную массу людей, видевших нашу революцию на практике» ит.п3.
Политически ангажированный взгляд на проблему взаимосвязи плена и интернационализма был свойственен и профессиональным историкам-марксистам. Так, М.Н. Покровский приравнял к пленным ин-
См.: Шипек А. Военнопленные и их использование в мировой и гражданской войне // Война и революция. 1928. № 2. С. 64-72; Хабас Р. К истории борьбы с чехословацким мятежом // Пролетарская революция. 1928. № 5. С. 56-65; Фаркаш Г. Деятельность подпольной организации венгерских военнопленных в Красноярске в 1919 г.// Пролетарская революция. 1929. № 10.
2 Пример следования этой традиции см.: Манусевич А.Я. Некоторые вопросы истории интернационалистского движения в России в 1917-1920 гг. М., 1967; Клеван-ский А.Х. Некоторые нерешённые проблемы истории военнопленных и интернационалистского движения. М., 1967 и др.
См.: Ленин В.И. Задачи революционной социал-демократии в европейской войне // Поли. собр. соч. Т. 26. С. 6; Он же. Выступление на заседании ЦК РСДРП (б) 19 января (1 февраля) 1918 г. Протокольная запись // Поли. собр. соч. Т. 35. С. 318-319; Он же. Чрезвычайное заседание пленума Московского Совета рабочих и красноармейских депутатов 3 апреля 1919 г. Доклад о внешнем и внутреннем положении Советской республики // Поли. собр. соч. Т. 38. С. 148, 260 и др.
тернационалистам даже взбунтовавшихся и расстрелянных французами солдат русского добровольческого корпуса во Франции, ещё до революции отправленного из России помогать союзникам1. Нужно заметить, что эти русские статуса пленных не имели. В конце 1920-х гг. увидела свет статья В. Вегмана, которую можно назвать первым и до 1950-х гг., пожалуй, самым заметным опытом рассмотрения положения иностранных пленных в Сибири на протяжении фактически всего периода их пребывания в крае в этом статусе: с 1914 по 1920 гг . Но и эту работу не обошёл предвзятый взгляд на проблему при оценке дооктябрьской и советской военнопленческой политики.
Один из наиболее компетентных в проблемах плена исследователей 1920-х гг. - Н.М. Жданов, бывший в своё время председателем Московского отделения РОКК, затем сотрудником Центральной коллегии о пленных и беженцах при СНК РСФСР, своё основное внимание сконцентрировал на русских военнопленных3. Названному автору, конечно же, не была безынтересна и судьба иностранных пленных в России. Для нас особенно ценно, что Н.М. Жданов стал одним из немногих исследователей, серьёзное внимание уделивших раскрытию правовой стороны проблемы плена. Пожалуй, он первым в нашей стране заинтересовался появлением уже в ходе мировой войны многочисленных актов внутригосударственного и международного правотворчества, имевших своей задачей урегулирование положения военнопленных соответственно особенностям военного плена в условиях всеобщей войны.
Отмечая этот факт, Н.М. Жданов справедливо подчёркивает, что в начале войны все воевавшие государства пытались урегулировать по-
1 Покровский М.Н. Империалистическая война: Сб. ст. 1915-1927. М., 1928. С. 244-249.
Вегман В. Военнопленные империалистической войны //Сибирская советская энциклопедия. В 4 т. Т. 1. Новосибирск, 1929. Стб. 517-521.
3 РСФСР. Труды военно-исторической комиссии. Русские военнопленные в мировой войне 1914-1918 гг. Сост. Н. Жданов М., 1920.
ложение пленных внутригосударственными актами в законодательном порядке или в порядке военного управления1. Однако он ошибочно считает, что созыв уже в ходе войны международных конференций по проблемам плена был вызван, прежде всего, пониманием того, что одними внутригосударственными актами нельзя урегулировать общего вопроса о положении военнопленных2. Не случайно он преувеличивает значение этих конференций. Между тем и стокгольмские (1915, 1916 гг.) и Копенгагенская (1917 г.) конференции были вызваны исключительно взаимным недовольством и жалобами воевавших сторон на негуманное обращение с пленными. В 1930-1940-е гг. интересующая нас проблематика разрабатывалась слабо, исключение по-прежнему составляли сюжеты, связанные с историей революционного и интернационалистского движений3.
Новый этап в историографии проблемы, как нам представляется, начался после празднования сорокалетия Октябрьской революции (1957 г.) и продолжался до конца 1980-х гг. На протяжении этого этапа проводились конференции, чаще всего к очередному юбилею революции, в основном по истории интернационализма, выходили в свет сборники документов, мемуарная литература, научные монографии отдельных авторов и коллективные обобщающие работы4. С точки зрения советских
РСФСР. Труды... С. 51-52. Именно эти акты, а не какие-либо международные соглашения регулировали положение пленных на протяжении рассматриваемого периода. Никакого примата международного права, разумеется, не было. Если международные постановления не подтверждались (фактически дублировались) соответствующими внутригосударственными, то они и не действовали. 2 РСФСР. Труды... С. 53.
См., напр.: Шнейдер И. Революционное движение среди военнопленных в России в 1915-1919 гг.//Борьбаклассов. 1935. №3.
Дело трудящихся всего мира. Факты, документы, очерки о братской помощи и солидарности трудящихся зарубежных стран с народами Советского Союза. М., 1957; Этих дней не смолкнет слава. Воспоминания участников гражданской войны. М., 1958; Интернационалисты в боях за власть Советов. Сб. ст. М., 1965; Участие трудящихся зарубежных стран в Октябрьской революции. Сб. ст. М., 1967; Данилов В.А. Интернационалисты на Урале и в Сибири. Свердловск, 1972; Зеленин В.В. Под
авторов, специально изучавших интернационалистское движение, тема плена сама по себе - лишь одна из вспомогательных в истории интернационализма, причём не самая важная. Интерес к проблемам, связанным с положением пленных, реализовывался в этот период по двум основным сюжетным линиям: во-первых, пленные рассматривались как часть рабочего класса города и деревни и, во-вторых, как активные участники движения интернационалистов.
В рамках первой сюжетной линии раскрывалась вспомогательная роль военнопленных в экономике России. В силу этого пленным посвящались лишь небольшие разделы и главы отдельных сочинений . В литературе, исследовавшей движение интернационалистов, насчитывающей свыше 600 работ, рассматривалось положение пленных до октября 1917 г., преимущественно с целью обоснования тезиса о бесправности этого положения и невыносимости его для морального и физического состояния пленных как главном факторе, способствовавшем их револю-ционизации. История пленных с 1917 г. изучалась советскими авторами в трёх аспектах: как проблема иностранных частей в составе русской армии, проблема большевистского влияния на пленных, а также как
'J
проблема участия военнопленных в Октябрьской революции .
Советские авторы в целях создания «идеологически верной» картины плена весьма своеобразно трактовали общеизвестные факты из
красным знаменем Октября. Югославянские интернационалисты. М., 1977; Венгерские интернационалисты в Сибири и на Дальнем Востоке 1917-1922 гг.: к истории советско-венгерских интернациональных связей. М., 1980 и др. Разумеется, историография интернационализма имеет иную периодизацию, чем предложенная нами.
См.: Сидоров А.Л. Экономическое положение России в годы первой мировой войны. М., 1973; Китанина Т.М. Война, хлеб и революция: продовольственный вопрос в России 1914-октябрь 1917. Л., 1985.
Яковлев Л.И. Интернациональная солидарность трудящихся зарубежных стран с народами Советской России. 1917-1922. М., 1964; Мальков А.А. Деятельность партии большевиков среди иностранных военнопленных в период империалистической войны и Брестского мира (По материалам Сред. Поволжья): Автореф. дисс... канд. ист. наук. Казань, 1966 и др.
быта пленных. К примеру, одно из самых странных заключений сделал Н. Колмогоров, предположив, что даже лагерные мастерские создавались для обеспечения «широкой жизни» господ пленных офицеров, которым якобы не хватало «собственных средств и того, что...удавалось отнять, а то и просто украсть у солдат»1. Симптоматично, что вывод этого исследователя вполне соответствует расхожему мнению дореволюционных «ура-патриотов», излагавшемуся не единожды в современной им прессе: раз часть офицеров не трудилась и могла сносно существовать, её можно назвать паразитической, отметив, что она быстро при-способилась к новым условиям в плену . Положение иностранных пленных в имперской России советская историография освещала фрагментарно; региональные особенности, сибирские в том числе, при этом не были показаны, провозглашался тезис об идентичности реального положения военнопленных при Временном правительстве и в царской России . Одни авторы, не углубляясь в детали, называли изменения в положении пленных после февраля 1917 г. незначительными и временными, а другие, например, Б.С. Сиргебаев, игнорировали даже такие формальные изменения4. В целом, для советских историков проблема военного плена не существовала вне рамок движения интернационали-
Колмогоров Н. Красные мадьяры... С. 11.
Разница здесь только в том, что до революции русские патриоты обвиняли в тунеядстве всех пленных вообще, без разделения на классово близких и чуждых.
См., напр.: Ананьев В.И. Положение иностранных военнопленных и их участие в революционном движении в России // Некоторые вопросы всеобщей истории. Вып. 1. Челябинск, 1965. С. 85-104; Клеванский А.Х. Чехословацкие интернационалисты и проданный корпус. Чехословацкие политические организации и воинские формирования в России 1914-1921 гг. М., 1965; Данилов В.А. Сотрудничество военнопленных интернационалистов с сибирскими рабочими от февраля до октября 1917 г. // Рабочие в Сибири в борьбе за построение социализма и коммунизма (1917-1967). Кемерово, 1967. С. 47-52; Щербаков Ю.Н. Искры Великого Октября: Вклад интернационалистов в революционное рабочее движение в странах Центральной и Юго-Восточной Европы. М, 1982.
См.: Сиргебаев Б.С. Глубокие корни братства (Интернационалистское и коммунистическое движение среди иностранных пролетариев в Казахстане 1915-1922 гг.). Алма-Ата, 1977.
стов, деятельности большевиков в их среде, а также истории военно-политических формирований.
С распадом СССР в начале 1990-х гг. и исчезновением идеологического прессинга исследование темы активизировалось, в основном, применительно к её национальной составляющей, преимущественно в рамках изучения истории лиц немецкой национальности или истории военнопленных-славян1. В последнее десятилетие учёными-историками гораздо интенсивнее, чем прежде, разрабатываются проблемы психологии, поведения и судеб рядовых участников вооружённых конфликтов XX столетия2. Идеология и пропаганда, образ врага, особенности взаимоотношений рядового и офицерского состава - эти и подобные по своей новизне сюжеты военной истории сегодня по праву признаны одними из наиболее актуальных в отечественной историографии.
Однако с ликвидацией Советской власти источники, так или иначе связанные с революционной эпохой и движением интернационалистов, перестали быть исключительно привлекательными для исследователей, интересующихся подчас лишь поисками в этой эпохе громких сенсаций и разоблачений, не имеющих отношения к предмету собственно исторического исследования. Вместе с тем сохранился и традиционный, присущий советским историкам взгляд на дооктябрьский этап участия России в Первой мировой войне как «подготовительный» к Октябрю, со всеми вытекающими из этого последствиями. Только таким историческим консерватизмом можно объяснить, например, появление на рубеже
1 См., напр.: Меньшиков В.Н. К проблеме использования труда военнопленных немецкой национальности в Тобольской губернии в годы первой мировой войны // Немцы Сибири. Омск, 1999. С. 27-29; Виноградов С.А. Югославянские военнопленные австро-венгерской армии в России в 1914-1918 гг. // Новый часовой. СПб., 1998. № 6-7. С. 74-77 и др.
Сергеев Е.Ю. Русские военнопленные в Германии и Австро-Венгрии в годы первой мировой войны // Новая и новейшая история. 1996. № 4. С. 65-78; Сенявская Е.С. Психология войны в XX веке: исторический опыт России. М., 1999; Первая мировая война: история и психология: Материалы Рос. науч. конф., 29-30 нояб. 1999 г. СПб., 1999 и др.
XX-XXI вв. работы Ю.А. Иванова . На скудном источниковом материале (четыре архивных дела из трёх различных фондов) без привлечения научной литературы и периодической печати автором делаются скоропалительные выводы о хозяйственном, а не «идеологическом» значении военнопленных. Приведены данные о пленных в одном уезде, а их положение квалифицируется как типичное для всей России, как прежде в советской историографии положение иностранных пленных априори было приравнено к положению русских военнопленных в странах Четверного союза. Хочется отметить, что стремление к глобальным обобщениям при отсутствии широкой источниковой базы, а кое-где и просто элементарного знания предмета весьма показательно для новейшей исторической литературы.
В постсоветский период развития отечественной историографии наблюдается рост интереса к изучению военного плена Периода первой мировой войны, как на общероссийском, так и на региональном уровне . Доминирование в исследованиях описательности является закономерным, по причине недостаточной изученности и вовлечённости в научный оборот обширной источниковой базы. Примечательно, что авторы обращаются не только к проблемам, значимым при изучении истории иностранных пленных (психологическим, социокультурным), но также и к судьбе русских в плену Центральных держав, как в конкретно-
Иванов Ю.А. Военнопленные первой мировой в российской провинции // Отечественные архивы. 2000. № 2. С. 100-105.
В частности, этим проблемам посвящено несколько диссертационных сочинений. - См., напр.: Васильева С.Н. Военнопленные Германии, Австро-Венгрии и России в годы первой мировой войны: Автореф. дисс... канд. ист. наук. М, 1997; Исаев А.П. Российские органы управления и военнопленные противника: вопросы взаимоотношений (1917-1922 гг.): Автореф. дисс... канд. ист. наук. СПб., 1998; Безруков Д.А. Система управления военнопленными и использование их труда в Новгородской губернии в 1914-1918 гг.: Автореф. дисс... канд. ист. наук. Великий Новгород, 2001.
историческом, так и в источниковедческом плане . Но возникла угроза того, что иностранным пленным могут быть приписаны не свойственные им качества. В частности, не вполне удачна и научно не аргументирована попытка исследователя С.А. Солнцевой выявить социализацию пленных в России до окончания мировой войны2.
Работа статейного характера молодого историка И.И. Шлейхера специально посвящена положению иностранных военнопленных в Си-бири . Безусловным достоинством работы является то, что автор опирается на литературу и источники на немецком языке, то есть созданные на языке оригинала. На основе такого уникального вида документов, как воспоминания, И.И. Шлейхер пытается анализировать проблемы пленения, транспортировки и содержания пленных в сибирских лагерях. Вместе с тем в работе отсутствует необходимая критика источника. Автор не интересуется периодикой, а архивные материалы подобраны им лишь для подтверждения мнения «немецкой стороны».
При неоправданном доверии к сведениям личного происхождения И.И. Шлейхер демонстрирует не всегда обоснованное стремление подвергнуть сомнению и критике мнение своих коллег-историков. Так, пы-
г таясь возразить Н.В. Грекову, считающму, что наиболее частым наказанием был арест пленных «за усиленное неотдание чести», «неповинове-
См.: Сенявская Е.С. Образ врага в сознании участников первой мировой войны // Вопросы истории. 1997. № 3. С. 140-145; Миронов В.В. Социокультурный облик фронтовика-австронемца в годы первой мировой войны: Автореф. дисс... канд. ист. наук. Тамбов, 2001; Абдрашитов Э.Я. Источники личного происхождения по истории российских военнопленных первой мировой войны: Автореф. дисс... канд. ист. наук. Казань, 2003.
Солнцева С. А. Военнопленные в России в 1917 г. (март - октябрь) // Вопросы истории. 2002. № 1. С. 148.
3 Шлейхер И.И. Военнопленные первой мировой войны: проблемы пленения, транспортировки и содержания в сибирских лагерях // Из прошлого Сибири. Вып. 4. Ч. 1. Новосибирск, 2001. С. 54-97.
ниє» , Шлейхер словно не замечает слова «неповиновение», заявляя в отношении анализируемых в качестве примера 32 личных дел пленных офицеров за 1916 г., что на их счету было 12 побегов, по два неотдания чести, неблагонадёжного поведения, курения при начальстве, 4 - варения кваса и девять других, то есть Греков якобы не прав, утверждая, что пленных арестовывали, в основном за неотдание чести2. Между прочим, такое понятие, как «неповиновение», было достаточно ёмким, обнимавшим почти все случаи недозволенного поведения пленных. Греков в своей работе, выделяя в отдельную категорию такой частный случай неповиновения, как попытку побега, к сожалению, не внёс уточнения в отношении остальных случаев «неповиновения», но это не даёт И.И. Шлейхеру оснований обвинять его в фальсификации фактов.
Ещё один современный автор, в сферу научных интересов которо-го входит история плена, - Ю.П. Горелов . На наш взгляд, этот исследователь не вполне корректно включил проблемы плена в русло патриотической деятельности сибиряков, их участия в защите Отечества. Сразу заметим, что Горелов именует пленных, что называется, без кавычек, не только «пленниками» (кстати, именно так военнопленные часто именовались в написанных от их имени прошениях о принятии в русское подданство ещё до окончания первой мировой4), но даже «невольниками», хотя этот эпитет скорее применим к рабам (сравните: «невольничий рынок»). Думается, что использование в историческом сочинении ярко психологически окрашенных терминов без закавычивания неправомерно.
1 Греков Н.В. Германские и австрийские пленные в Сибири (1914-1917) // Немцы.
Россия. Сибирь: Сб. ст. Омск, 1997. С. 167.
2 Шлейхер И.И. Указ. соч. С. 70.
Горелов Ю.П. Сибиряки на защите отечества в войнах начала XX века. - Кемерово, 2003; Он же. Вклад сибиряков в защиту отечества в войнах начала XX века: Ав-тореф. дисс... д-ра ист. наук. Кемерово, 2004. 4 См., напр.: ТФ ГАТюмО. Ф. 152. Оп. 54. Д. 12. Л. 219.
Сокрушаясь по поводу того, что проблема участия гражданского населения в помощи пленным и, в целом, опыт работы сибирского населения не только с беженцами, ранеными или инвалидами, но также и с военнопленными остался без исследовательского внимания, Ю.П. Горелов заявляет в качестве своей исследовательской задачи решение этой проблемы, то есть поиск того, чего, по большому счёту, фактически не было - попечительских мероприятий сибиряков в отношении иностранных военнопленных. Однако в своих публикациях он не показал серьёзных свидетельств попечения пленных, если только не считать весомым «меценатством» (выражение Ю.П. Горелова) обязательное, обеспечивавшееся казной, расквартирование и содержание военнопленных. Если даже предположить реальность попечительских мероприятий сибиряков, которые, по утверждению автора, помогли тысячам иностранных военнопленных Первой мировой войны в Сибири, то интересно, защитникам какого Отечества они оказывали помощь. Сами попечительские мероприятия сибиряков и вообще россиян даже по отношению к русским пленным, находившимся в странах Четверного союза, как известно, были минимальными, носили несущественный, часто разовый характер, то есть ни о какой ощутимой помощи тысячам даже русских пленных, а тем более иностранных не может быть и речи.
Несмотря на вышеназванное, делающиеся в современной историографии попытки «привязать» историю плена к более общим проблемам, будь то попечительские мероприятия в годы войны или же социализация отдельных категорий временного населения страны, играют положительную роль. Они актуализируют интерес к изучению проблемы. В заключение обзора литературы отметим, что предложенная выше периодизация истории изучения рассматриваемого нами вопроса условна, так как историография положения иностранных военнопленных
Первой мировой войны, в том числе на местном, сибирском материале, по большому счёту, только зарождается.
Объект настоящего исследования - военнопленные Первой мировой войны, размещавшиеся в Западной Сибири. Предмет исследования - положение пленных в крае, взятое в совокупности, начиная от его материальных до общественно-политических аспектов, обусловленное сложным сочетанием особенностей их состава (численного, национального, социального), условий размещения, надзора и использования (трудового и в качестве военно-политической силы). Предмет предполагает обращение к настроениям сибиряков, политике русских военных и гражданских властей и ответным действиям пленных, связанным с их представлениями, а также с представлениями местной, центральной администрации и сибирского населения о статусе и потребностях военнопленных.
Цель работы заключается в определении особенностей состава и положения военнопленных Первой мировой войны, находившихся на территории западносибирского региона в условиях царской, буржуазно-демократической и Советской России. К исследовательским задачам относятся следующие:
уточнить и проанализировать количественные показатели, характеризующие состав пленных, расквартированных в Западной Сибири (численный, национальный, социальный);
выделить особенности положения военнопленных с учётом их национальной и социальной принадлежности, проследить изменения, происходившие в их размещении и содержании;
охарактеризовать систему организации труда пленных;
определить степень подверженности пленных революционной агитации, их вовлечённости в политическую жизнь края.
Настоящая работа не предполагает анализа решений международных конференций, проводившихся в годы войны с целью облегчения участи пленных: Стокгольмской (1916 г.) и Копенгагенской (1917 г.), которые серьёзно не отразились на положении пленных в Западной Сибири. Что касается Стокгольмской конференции 1915 г., то наиболее значимыми из предложенных на ней к реализации, в том числе для Сибири, были меры по корректировке управления военнопленными, главной из которых стало создание так называемого самоуправления военнопленных1. Самоуправление осуществлялось с 1915 г. в форме организации офицерских и солдатских артелей военнопленных, имевших сугубо хозяйственные функции, ас 1916 г. ещё и в форме создания лагерных комитетов помощи пленным, осуществлявших некоторые хозяйственные и административные функции, а также создания внутрилагерных судов для разрешения столкновений между пленными не уголовного характера. В России комитеты создавались для подданных Австро-Венгрии и Германии.
На практике комитеты появлялись как исключительно посреднические организации для передачи претензий пленных к лагерной администрации и участия в распределении заграничной помощи военнопленным. Однако подробное освещение такого сложного и интереснейшего явления, как самоуправление военнопленных в Западной Сибири в условиях самодержавной, буржуазно-демократической и Советской России, требует не беглого компилятивного изложения отрывоч-
06 управлении военнопленными и внедрении самоуправления в форме лагерных комитетов и судов см.: РСФСР. Труды... С. 57-58, 206-207 и др.
ных сведений, имеющихся в литературе, даже с добавлением материалов ряда архивных источников, а отдельного серьёзного исследования.
В настоящей работе мы также не будем касаться проблемы обмена и эвакуации военнопленных в «ликвидационный» период войны, а значит и работы русско-германских, русско-австрийских и т. п. комиссий, разрабатывавших порядок обмена и эвакуации самих пленных и их багажа на родину, то есть занимавшихся определением подробных маршрутов эвакуации, назначением питательных пунктов, проблемами медико-санитарного обслуживания. Мы не будем касаться также истории и предыстории добровольческих формирований - сербских, чехословацких, румынских, итальянских, эльзас-лотарингских, хорватских и др. с участием пленных. Все эти проблемы общероссийского и международного характера, в основном, выходят за рамки нашей работы, посвященной исключительно положению военнопленных в Западной Сибири, тем более что на собственно сибирском материале можно говорить лишь об агитации за вступление в подобные организации и отношении к ней общественности и местных властей.
Нами специально не рассматриваются уже нашедшие отражение в трудах советских авторов материалы работы революционных по характеру съездов военнопленных: Московского (13-14 апреля 1917 г.) и Сибирского (Иркутского - 15 апреля 1917 г.), подробная история и предыстория их многочисленных революционных групп и организаций, в том числе секций и федерации иностранных групп РКП(б), а также помощь пленных-интернационалистов в подавлении целого ряда антисоветских выступлений в период до чехословацкого мятежа, соответственно подробно не рассматривается и образование красногвардейских частей пленных.
Научная новизна настоящего диссертационного исследования заключается в попытке комплексного изучения и обобщения материалов,
связанных с юридическими, социально-экономическими, политическими и общественно-политическими аспектами положения военнопленных в Западной Сибири, их становлении и изменении в указанный период. В работе вводится в научный оборот широкий круг не использованных ранее архивных документов и материалов периодических изданий, характеризующих различные стороны исследуемой проблемы. На основе широкого круга источников рассмотрены основные тенденции в изменении статуса пленных, режима их содержания и надзора за ними в условиях дореволюционной и революционной России с учётом формирования различных национально-политических группировок самих пленных. Значительное внимание в диссертации уделено характеристике системы принудительного труда пленных с раскрытием специфики политики центральной и местной власти в отношении различных национальных и социально-политических групп военнопленных. Анализ, осуществлённый в диссертационном исследовании, позволяет внести также определённые коррективы в традиционные представления о сущности и характере политики царского и Временного правительств, советской политики в отношении иностранных военнопленных.
Практическая значимость диссертации заключатся в использовании её материалов, положений и выводов в учебных курсах по истории Сибири, России и международно-правовых отношений, в краеведческой работе, при разработке специальных курсов, в написании обобщающих исследований по истории военного плена периода Первой мировой войны, а также общественно-политической, экономической и социальной истории края.
Территориальные рамки исследования - Западная Сибирь, в которую в границах на рассматриваемый период включались Тобольская и Томская губернии, а также Омский уезд Акмолинской области. Изменения в административно-территориальном делении 1917-1918 гг. не учи-
тываются, поскольку они происходили внутри западносибирского региона и на положении пленных не отразились. Данные рамки обусловлены значительной численностью военнопленных на рассматриваемой территории и общностью военно-административного управления ими в пределах Омского военного округа.
Избранные нами хронологические рамки охватывают период с 19 июля 19141 по 25 мая 1918 гг. Отдельные документы (Гаагская конвенция 1907 г. и др.), датированные более ранним сроком, используются нами потому, что их появление было предопределено перспективой решения проблем военного плена. Верхняя хронологическая граница обусловлена чехословацким мятежом, ставшим началом гражданской войны в России. Мятеж чехословацкого корпуса представляется закономерной хронологической чертой, ввиду полного отказа всех существовавших политических группировок в стране от основополагающего принципа плена - прекращения состояния войны в отношении пленных. Он сделал неизбежным отказ от преимущественно трудового использования военнопленных, которое, как известно, было характерным для предшествовавших периодов.
Методологической основой диссертации стало рассмотрение всех явлений с позиций историзма, предполагающего всесторонний анализ условий, в которых происходили те или иные события. Историзм позволяет избежать модернизации и неоправданной актуализации прошлого в конкретно-историческом исследовании, предопределяя изучение процессов и явлений с точки зрения возникновения, становления и изменения при безоговорочном признании их взаимосвязанности и взаимообусловленности. Из историзма вытекают принципы различия и контекста, использованные в диссертационном исследовании. Принцип различия
События, происходившие в России до 1 марта 1918 г., в настоящей работе датированы старым стилем.
применялся при анализе положения военнопленных в различные периоды их пребывания в Западной Сибири с начала войны до чехословацкого мятежа, то есть в условиях царской, буржуазно-демократической и Советской России. Режим содержания пленных в значительной степени зависел от внутриполитической ситуации в стране, которая в рассматриваемые годы динамично изменялась. Принцип контекста проявлялся при характеристике положения иностранных пленных Первой мировой войны в западносибирском регионе как части такого большого и сложного явления мировой истории, как военный плен. Исходя из этого, исследование выполнено с учётом положения русских военнопленных, находившихся на территории стран, воевавших против России и её союзников.
В процессе работы нами использовались специальные методы исследования: сравнительно-исторический, проблемно-хронологический и историко-генетический. Сравнительно-исторический метод позволил на основе синхронного сопоставления общих черт и особенностей положения и настроений отдельных категорий пленных, политики со стороны различных уровней власти (от военной до местного самоуправления), настроений сибиряков и т. д. реконструировать динамичную картину плена в Западной Сибири в обозначенных хронологических границах, отчасти сопоставляя её с общероссийской и общемировой. Проблемно-хронологический метод дал возможность каждый исследуемый аспект проблемы рассмотреть с точки зрения движения и изменения, что позволило также сопоставить поднятые в работе проблемы, актуальные для разных лет изучаемого периода. Историко-генетический метод на основе конкретных фактов помог раскрыть причинно-следственные связи между наиболее важными чертами плена и «военнопленческой» политики не только России, но и Центральных держав и отдельными со-
бытиями, а также охарактеризовать процессы, отталкиваясь от единичных (уникальных) фактов, группируя их по совокупности.
Источники, использованные при написании данной работы, можно разделить на несколько групп: 1) законодательные акты; 2) делопроизводственные материалы, в том числе документы органов местного самоуправления; 3) периодическая печать; 4) материалы личного происхождения (записки, письма, воспоминания).
Базовыми международно-правовыми актами, регулировавшими весь комплекс вопросов, связанных с положением военнопленных (от их статуса до материального обеспечения в местах размещения и использования их рабочей силы), были позднейшие к началу войны и обязательные для всех государств Гаагская конвенция 5 (18) октября 1907 г. (имеется в виду приложение к ней: «Положение о законах и обычаях сухопутной войны») и отчасти «Женевская конвенция для улучшения участи раненых и больных в действующих армиях от 23 июня (6 июля) 1906 г.»1. Конвенции содержали самые общие постановления относительно поднимавшихся в них вопросов. На практике же подобные документы заменяли узаконения отдельных государств, составленные в соответствии с международными соглашениями. Основополагающим документом такого рода в России стало утверждённое 7 октября 1914 г. Николаем II «Положение о военнопленных», в более развёрнутом виде повторявшее и уточнявшее положения Гаагской конвенции 1907 г2.
До Октябрьской революции 1917 г. серьёзных новшеств в законодательство о пленных не было внесено. Основная масса появившихся высочайше утверждённых распоряжений и узаконений, равно как и все-
Полный текст названных документов см.: Франц Лист. Международное право в систематическом изложении. Перевод с 6-го немецкого изд-я проф. В.Э. Грабаря. 3-е русское изд-е. Юрьев, 1912. С. LXXXVI-XCIII; CXII-CXIX.
Текст «Положения» см.: Сборник узаконений о привлечении находящихся в России военнопленных на работы и других правил и постановлений, относящихся до военнопленных. Изд. 2-е. Пг., 1917. С. 9-27.
возможных правил, изданных в виде приказов местного, столичного и военного начальства или утверждённых им, касалась проблем, связанных с трудовым использованием пленных и поддержанием в их среде должного режима содержания, включая вопросы охраны пленных и порядка их отпуска работодателям, оплаты труда и борьбы с неповиновением назначенных на работы. Анализ указанных выше документов, то есть законодательных актов, постановлений и правил, позволяет не только воссоздать правовую основу положения пленных в России и проследить правительственную политику и политику местных властей в данном вопросе, но и составить представление об идеальных формах, в которых должна была воплощаться продекларированная гуманность по отношению к военнопленным.
В отношении «западносибирских» пленных силу закона имели и всевозможные приказы и распоряжения местного военно-окружного, а также железнодорожного начальства, в целом военных начальствующих лиц, вплоть до военного министра. Наиболее важными среди таких документов следует признать приказы и приказания по Омскому военному округу. Помимо дублирования основных законоположений о военнопленных они содержат ценные сведения о режиме, поддерживавшемся среди пленных, контроле всех сторон их жизни, об ошибках в надзоре за ними.
Правила, утверждённые на различных уровнях власти, от верховной до местной, постепенно создававшиеся по различным частным вопросам, как связанные с трудовым использованием пленных, так и не связанные с ним (об исчислении и возмещении из казны расходов на пленных, пересылке их корреспонденции и т. д.), более конкретны и приближены к действительности. При этом основные постановления о военнопленных составили содержание двух опубликованных сборни-
ков, последний из них включал акты до 1 января 1917 г. Эти же законодательные акты публиковались в регулярных «Собраниях узаконений и распоряжений правительства», издававшихся при Правительствующем сенате, или нашли отражение в изданиях, публиковавших законодательные акты, вызванные войной .
Вторая группа источников представлена материалами делопроизводства жандармских полицейских управлений, милиции, губернских, уездных управлений и комиссариатов, управлений воинских начальников, Советов рабочих и солдатских депутатов и исполнительных комитетов Советов, особых железнодорожных управлений, местных управлений земледелия и государственных имуществ и т. д.
Ведомства и другие учреждения, а также организации и лица, распоряжавшиеся пленными, бравшие и отпускавшие их на работы, начиная от военного ведомства до простой солдатки, добившейся получений пленного работника, должны были заниматься вопросами перевозки и размещения пленных, их охраны и борьбы с неповиновением, то есть часто повторяли функции друг друга. Так, с учётом дублирующихся документов основная часть сведений, касающихся всевозможных аспектов положения пленных, хранящихся в ТФ ГАТюмО, собрана в одном фонде (Ф. 152 «Тобольское общее губернское управление»). В нём собраны разнообразные статистические материалы, всевозможная отчётность, ходатайства, приказы, обращения и распоряжения, циркулировавшие в губернии в связи с вопросами расквартирования пленных и их охраны, сведения об их количестве, материалы переписи военнопленных, ходатайства о вступлении в брак, принятии русского подданства, переписка
1 Сборник узаконений...Пг., 1917. К печати сборники подготовил заведующий Центральным справочным бюро о военнопленных генерал-лейтенант И.А. Овчинников, поместивший в них материалы и об организации труда пленных, хотя она не входила в компетенцию Бюро.
См.: Авербах Е.И. Законодательные акты, вызванные войною 1914-1917 гг. в 5 т. Пг., 1916-1918.
h с военным ведомством, МВД, ГУПЫ (Главным Управлением Генерального штаба), с полицейскими жандармскими управлениями, милицией, о надзоре за пленными и контактирующими с ними гражданами, о розыске пленных и списки бежавших, сведения о наблюдении за деятельностью иностранных делегаций, командированных для помощи пленным и знакомства с условиями их содержания и т. д.
Наиболее информативной, а потому особо ценной, охватывающей самый широкий спектр проблем, следует признать документацию делопроизводства губернских, железнодорожных и жандармских полицейских управлений (позднее комиссариатов, милиции и т. д.), управлений земледелия и государственных имуществ, управлений местных воинских начальников. Они непосредственно, наряду с местными самоуправлениями, занимались как обустройством пленных в местах расквартирования, так и реализацией по отношению к ним правительственной политики, отражая в своих документах также повседневную жизнь и настроения военнопленных.
Материалы органов местного самоуправления предельно конкретны и, если можно так сказать, утилитарны в плане своего акцентирования на решении сугубо хозяйственных, экономических вопросов, помогающих реконструировать быт военнопленных, проблему привлечения к труду и соответствие их фактического положения предписанному статусу. Это материалы городских управ и городских дум, частных совещаний гласных, приговоры собраний сельских обществ, документы со съезда представителей городов Западной Сибири (1915 г.), различных комиссий, комитетов, советов, например, городских врачеб-но-санитарных советов, строительных комиссий и комитетов, комиссий по благоустройству и т. п.
Существенно дополняет источниковую базу настоящей работы периодическая печать 1914-1918 гг. В диссертацию включены материа-
лы, почерпнутые из 18 наименований журналов и газет, включая выходившие при городских общественных управлениях («Вестник Омского городского общественного управления» и «Известия Томского городского общественного управления»). Нами использовались публикации местных периодических изданий, информация которых по рассматриваемой проблеме, как правило, отличалась конкретностью, злободневностью, оперативностью и разнообразием. В повременных сибирских изданиях публиковались как официальные документы государственных и общественных организаций, так и обращения частных лиц, журналистские репортажи, очерки, фельетоны и т. п., так или иначе затрагивающие тему плена.
Помимо того, что пресса, концентрируя колоссальный объём фактической информации, пыталась сообщать населению о всех подробностях размещения, быта, труда и настроений военнопленных, их отношения к местному населению, к Сибири и России в целом и восприятии пленных жителями Сибири и России, она создавала определённый, часто противоречивый национально-психологический портрет «врага». Пресса - ценный источник при реконструкции отношения населения к пленным. Она позволяет проследить эволюцию общественного интереса к такому феномену социально-экономической и общественно-политической жизни региона, как военнопленные.
Материалы личного происхождения: записки, письма, воспоминания, в том числе неопубликованные, а также черновые наброски публиковавшихся воспоминаний, публичных выступлений бывших интернационалистов и большевистских партийных работников, занимавшихся агитационной работой с военнопленными и просто сибиряков (чаще сибирячек), так или иначе общавшихся с пленными, позволяют оценить личное мировосприятие, жизненные позиции и представление названных лиц о характере, причинах и целях войны, их взгляды на проблемы
войны и мира, представление о противнике и отношение к нему. Материалы личного происхождения вкупе с другими источниками помогают проникнуть в сферу чувств, эмоций, взаимоотношений и интересов пленных, как вполне житейских, так и глобальных, абстрактных проблем и мировоззренческих установок.
Частично в работе использовались материалы дневников военнопленных1. Мы вполне согласны с историком Э.Е. Абдрашитовым, что дневник нетипичен как источник, созданный военнопленными, тем более, что при репатриации пленных дневниковые записи подлежали изъятию, а дошедшие до нас - это, как правило, нелегально вывезенные от-рывки, восстановленные в более поздний период . Нетипичен был дневник и для пленных-интернационалистов, оставшихся в Советской России или просто симпатизировавших Советам и публиковавших в России свои мемуары о революционной деятельности и участии в гражданской войне. Так называемые дневники военнопленных на деле являются скорее воспоминаниями, чем повременными записями, сделанными в плену, именно в таком качестве они нами и рассматривались.
Сегодня под видом мемуарной литературы: дневников, писем, воспоминаний издаются книги, на поверку оказывающиеся весьма отдалёнными от них по содержанию, ввиду литературной (художественной) обработки и жёсткой редакторской правки текста. В 2004 г. в Москве вышел в свет русский перевод работы немецкого писателя Э. Двингера «Армия за колючей проволокой. Дневник немецкого военнопленного в России 1915-1918 гг.». Это вполне законченное литературное произведение (сомнительных, судя по переводу, художественных достоинств), написанное от первого лица, причём не реального лица -конкретного пленного, а скорее лирического героя, о достоверности ко-
1 Вргоч А. Мои воспоминания о мировой войне 1914-1920 // Столица. 1991. № 23. С.
37-41; Штерн О. Царские пленники: Дневник, 1914-1918. М., 1992 и др.
2 Абдрашитов Э.Е. Указ. соч. С. 4.
торого без кропотливого анализа и критики сообщаемых им сведений невозможно говорить.
В силу крайней субъективности и яркой идеологической окраски любых художественных произведений, вроде свойственной публиковавшимся в советское время в документальных сборниках по истории интернационального движения революционным стихам пленных-интернационалистов1, мы считаем неуместным их использовать. Безусловно, такие произведения помогают уяснить социально-психологические, идеологические и моральные аспекты актуальной сейчас глобальной проблемы «человека на войне», к которой, на наш взгляд, относится и история военного плена. Однако анализ подобных документов требует отдельного рассмотрения и соответствующих методов исследования.
Сопоставление и анализ взятых в совокупности источников и литературы позволяют реконструировать достаточно полную картину военного плена в Западной Сибири в обозначенных хронологических границах и тем самым достигнуть поставленной в диссертационном исследовании цели.
Эти стихи создают образ готовых к смерти, идущих на смерть героев-революционеров, гордых тем, что уже «вздыбили века» и вот-вот «сметут старый мир». - См., напр.: Венгерские интернационалисты в Великой Октябрьской социалистической революции... С. 172-179.
Состав, размещение и условия содержания военнопленных
К началу Первой мировой войны законодательство на международном и государственном уровнях формально было построено, исходя из понимания плена как прекращения для пленных состояния войны. Согласно существовавшим правовым нормам, оказавшись в руках неприятеля, статус пленного получал любой из «сражающихся и не сражающихся» (например, военнообязанных, которых включали в состав вооруженных сил или местных жителей, если они открыто носили оружие)1. Распространённое ныне определение военного плена как обусловленного состоянием войны временного задержания воюющим государством лиц неприятельской стороны, сопровождаемое ограничением их свободы с целью исключения участия в вооружённой борьбе2, фактически сложилось уже к началу XX в.
Фактическое положение пленных в Западной Сибири зависело от целого спектра разнообразных факторов, включавших как морально-психологические аспекты, так и материальные - жильё, одежда, питание. До революционных событий 1917 г. определяющую роль играла исключительно политика, проводившаяся по отношению к военнопленным гражданской и военной властями, поскольку, как известно, революция позволила пленным всё более активно проявлять себя, воздейст вуя на своё реальное положение посредством различных заявлений, протестов, демонстраций, забастовок, а с другой стороны, предельно подорвала усилия российских властей по водворению казарменной строгости и аскетизма среди пленных. Формально «военнопленческая» политика основывалась на принципах гуманизма, предписанных международным и российским законодательством, но фактически эти принципы входили в противоречие с реальной практикой военного плена, соответствующим образом отражаясь на реальных условиях содержания военнопленных.
Учётом численности военнопленных на территории Российской империи занимались различные ведомства и организации - Центральный комитет о военнопленных Российского общества Красного Креста, ГУГШ, штабы отдельных военных округов. Информационная база (личные карточки на пленных) постепенно создавалась в Центральном Справочном бюро о военнопленных, учреждённом при находившемся под покровительством вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны Российском обществе Красного Креста. В карточку, помимо изменяющихся данных о месте нахождения пленного, входили присвоенный ему номер, имя, фамилия, сведения о возрасте, вероисповедании, местожительстве на родине, чине, воинской части, месте пленения.
По имеющимся данным, в Омском военном округе к лету 1915 г. было 152 000 пленных, к 1 января 1916 г. - 171 0001, а к 1 января 1917 г. -199 077 , несмотря на то, что осенью 1916 г. из Сибири в западные губернии были переведены значительные массы пленных. В общей сложности было снято, преимущественно с сельскохозяйственных работ, около 120 000 человек . Это число аналогично количеству военнопленных в каком-нибудь отдельном военном округе Азиатской России. При этом, в сравнении с общероссийскими данными, численность пленных в Омском военном округе никогда не была значительной, доходя, в среднем, до 200 тыс. человек, тогда как вся Россия «приютила» от 2 до 2,2-2,3 млн. человек2.
Военнопленные как рабочая сила
Работы пленных, к которым в обязательном порядке могли быть привлечены только рядовые, оплате не подлежали. Не оплачивая труд пленных, можно было в какой-то мере компенсировать расходы на их содержание. Но те, кому в 1914 г. предлагалось использовать их труд, были первоначально не в восторге от этой перспективы. Военнопленные распределялись по городам, и первыми от их «бесплатного» труда отказывались городские самоуправления. Поэтому мы не можем согласиться с той точкой зрения, будто власти решили использовать пленных только по причине недостатка рабочих рук в начале-середине 1915 г.3. Основанием для привлечения пленных к труду, предусмотренному как международными соглашениями, так и российскими нормативно-правовыми актами, касавшимися пленных, стало, главным образом, мнение верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича, подкреплённое соответствующими распоряжениями Генштаба.
Уже в сентябре 1914 г. великий князь, якобы основываясь только на факте привлечения русских пленных к труду в Германии и Австро-Венгрии, пришёл к заключению, что привлечение военнопленных к труду желательно и в России, с оповещением о фактах такого привлечения местного населения1. Главнокомандующий подчеркнул необходимость особо строгих мер воздействия на пленных немцев, имея в виду трудовое воздействие, чтобы опровергнуть слухи о «безнаказанности» немецких подданных в России2. Когда стало известно, что работы с участием пленных для опровержения слухов об их «безнаказанности» организуются, начальник ГУГШ в октябре 1914 г., в ответе на соответствующий рапорт начальника Омского военного округа, заявил, что без соблюдения сложной формальной процедуры назначение на работы недопустимо, а если оно состоялось, то начатые работы следует приоста-новить и начать процедуру отпуска заново . Таким образом, принудительный труд военнопленных изначально, вольно или невольно, был приравнен к форме наказания или, как минимум, придания строгости условиям содержания в русском плену. С этой точки зрения логична и установка на бесплатность их труда: было бы странным платить пленным за то, что их наказывают. Поскольку добровольный труд не мог быть наказанием, становится понятной известная попытка сделать работу славян добровольной: она объяснялась нежеланием «наказывать» дружественных пленных.
Предложения использовать труд военнопленных поступали с момента их появления. Например, омские власти в сентябре 1914 г. получили предложение военных взять до 300 пленных на бесплатные принудительные работы с тем, чтобы они содержались всецело на городской счёт1. Такова была цена «бесплатности», поэтому город потребовал привлечения к труду только лиц, добровольно принявших условия города. Более того, городские власти хотели использовать только труд квалифицированных рабочих и обязательно за плату . Тем не менее, когда стало известно о возможности использовать труд пленных, города края пошли навстречу военным, предлагавшим его как бесплатный. Города были заинтересованы в нём не всегда только по причине отсутствия свободных рабочих рук. Значимой причиной оказалась выяснившаяся с самого начала войны невозможность для городских общественных управлений оперативно подыскивать необходимые пленным помещения в достаточном количестве.
Одним из первых труд пленных на строительных работах использовал Бийск. Томский губернатор в сентябре 1914 г. ходатайствовал перед командующим округом, желая «по примеру Бийска воспользоваться бесплатным трудом для постройки необходимого числа землянок для размещения военнопленных».
Влияние Февральской революции на положение пленных
Революционные события 1917 г. сделали невозможным ужесточение режима для пленных. Временное правительство, местная администрация стали воспринимать пленных, не просто исходя из формального признания их в качестве законных защитников своего отечества, а в качестве жертв войны. Это вполне соответствовало настроениям либеральной части российского общества, но не радикальной, требовавшей не пустых рассуждений, а фактического равноправия этой категории населения с гражданами свободной России и провоцировавшей военнопленных добиваться предоставления им всей полноты политических прав и свобод. Радикализм требований такого рода был характерен лишь для незначительной части сибирского населения и меньшинства пленных1.
В Западной Сибири военнопленные получили широкую свободу действий, им фактически разрешили ходить по улицам без конвоя (правда, незаконно они так поступали и раньше, но только если были отпущены на работы из лагеря или другого места водворения). В марте 1917 г. по соглашению Главного Управления почт и телеграфов с австрийским и венгерским почтово-телеграфными управлениями был во зобновлён на началах взаимности обмен телеграммами . Был облегчен режим концентрационного лагеря, но коснулось это относительно немногих, остававшихся там по болезни, вернувшихся с работ и ждавших нового назначения или сидевших под арестом.
Подобные коррективы в военнопленческой политике военные власти различных уровней осуществляли, в основном, в административном порядке. На законодательном уровне статус пленных и вытекающие из него права до Октябрьской революции не пересматривались. Не исчезли при Временном правительстве и отдельные проявления серьёзного ущемления их прав. К примеру, весной 1917 г., по свидетельству пленных, к ним продолжала применяться запрещённая форма ареста - «до распоряжения»2. Однако если такие случаи и имели место, то не следует преувеличивать их размах. В Западной Сибири они обуславливались политикой, сводившейся при Временном правительстве к восстановлению воинской дисциплины пленных. Другое дело, что меры к восстановлению дисциплины воспринимались как ущемление прав, ранее предоставленных пленным.
Дезорганизация надзора за военнопленными, начавшаяся с Февральской революции, объяснялась во многом растерянностью местных властей в условиях смены политического режима, которому, по большому счёту, было не до военнопленных, а также незнанием её представителями специфики данной проблемы. Например, уездный комиссар Временного правительства по г. Кургану и Курганскому уезду Тобольской губернии даже в сентябре 1917 г. писал, что не находит «в нарядах комиссариата соответствующих правительственных распоряжений в части, касающейся надзора за военнопленными и наложения на них дисциплинарных и других взысканий, наряду с неотложной необходи мостью принятия самых решительных мер против своеволия... пленных»1. Уездный комиссар не знал ни того, на ком лежит общий надзор за пленными, находившимися в распоряжении разных ведомств, организаций и частных лиц, ни того, каким взысканиям они подлежат и кто их в праве налагать, в чём выражаются обязанности уездного комиссара по наблюдению за военнопленными. Только 30 сентября 1917 г. губернский комиссар уведомил его, что высылает все необходимые правила и распоряжения, не изменившиеся, по сути, с дореволюционного периода2.
В сентябре 1917 г. из Петрограда в адрес командующего Омским военным округом пришёл перечень наконец-то разработанных мероприятий установления «должного порядка» в содержании пленных . В него вошло и установленное летом 1917 г. сокращение оплаты труда пленных. Военный министр А.Ф. Керенский в силу предоставленного ему права устанавливать собственною властью необходимые изменения и дополнения правил об отпуске военнопленных на работы в июле 1917 г. приказал установить оплату труда военнопленных за все без исключения виды работ следующим порядком: из их зарплаты, определявшейся сообразно местным ценам для каждой категории работ, на руки выдавать от 20 и не более 50 коп., в зависимости от продуктивности работ4. Остальные деньги, за вычетом всех расходов по содержанию пленного, должны были предприятиями сдаваться в казну.
Похожие диссертации на Военнопленные Первой мировой войны на территории Западной Сибири : Июль 1914 - май 1918 гг.
