Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Политические мероприятия Советского государства: региональная специфика 34
1.1. Партийная чистка 1933 г. в восточно-сибирских городах 38
1.2. Отражение в Восточной Сибири процесса разоблачения контрреволюционного троцкистско-зиновьевского блока 62
1.3. Участие горожан Восточной Сибири в обсуждении Советской Конституции 1936 г 92
1.4. Проведение избирательных кампаний 1937 — 1939 гг. в городах Красноярского края и Иркутской области 113
Глава II. Социальная политика государства и её осуществление в Восточной Сибири в 1930-е гг 131
2.1. Реализация снабженческой политики в городах Восточной Сибири 131
2.2. Решение трудовых вопросов на предприятиях городов Восточной Сибири 148
2.3. Проблемы материнства и детства и их решение в городской среде Восточной Сибири 171
Заключение 189
Список литературы
- Партийная чистка 1933 г. в восточно-сибирских городах
- Отражение в Восточной Сибири процесса разоблачения контрреволюционного троцкистско-зиновьевского блока
- Реализация снабженческой политики в городах Восточной Сибири
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Проблема взаимоотношений власти и общества в 1930-е гг. на протяжении долгого времени в отечественной исторической науке в силу идеологических установок рассматривалась с позиции грандиозных успехов государства во всех сферах социально-экономического и политического развития, постоянной заботы со стороны государства о населении, а также безоговорочной поддержки обществом всех мероприятий, проводимых партией. Что касается такой темы, как репрессии, то она вообще находилась под запретом. Только сегодня, когда широкому кругу общественности разрешен доступ к многочисленным архивам, мы получили возможность более подробно познакомиться с тем, какова была реальная обстановка, которая сложилась в 1930-е гг., и дать ей объективную оценку.
Обращение к истории 1930-х гг. в современный период представляется актуальным ещё и потому, что в эти годы разворачивались процессы, которые легли в основу всей последующей цепи исторических событий. Процессы эти были весьма сложные и противоречивые. Именно в 1930-е гг. окончательно сложилась целостная система в её крайне жестком командно-административном варианте, что предопределило дальнейшее политическое развитие Советского государства.
Актуальность исторических исследований на региональном уровне на сегодняшний день обусловлена не только новой структурой внутригосударственных отношений, в которых большая роль отводится региональному компоненту, но и складывающейся новой геостратегической ситуацией для России, а также содержанием и уровнем научной разработки проблем освоения Сибирского региона.
Восточные районы России на протяжении всей её истории, особенно в XX веке, играли специфическую, стратегически важную роль в её развитии.
Эта специфика определялась прежде всего уникальностью их природных ресурсов, что в условиях слабо эффективной экономики приобретало стратегическое значение не только в военно-политическом плане, но и в социальном.
История восточных районов, в том числе и Сибири, в XX веке - это
эпоха модернизации, перехода от традиционного аграрного общества к
современному индустриальному, имевшего важные экономические,
социально-политические и культурные последствия. Путь
модернизационного перехода был очень трудным, однако советская модель освоения Сибири дала существенные результаты для нашей страны. В связи с этим изучение сибирского общества, его взаимоотношений с властью, реакции на политику центральных властей, участие в жизни всей страны на различных этапах ее существования представляется на сегодняшний день достаточно актуальным.
Руководство страны, начиная с середины 1930-х гг., стремилось отойти от «чрезвычайщины» и начать строительство социалистического, демократического государства. При этом создание центристской модели политического руководства, которая на рубеже 1920-1930-х гг. считалась необходимым условием развития страны, стало вступать во второй половине 1930-х гг. в противоречие с относительно самостоятельными региональными образованиями. В Сибири эти противоречия были наиболее острыми в силу её особенности.
Все эти важные процессы до сих пор не нашли своего отражения в силу ряда причин. В то же время восстановление социально-политической истории нашего государства в период социалистической модернизации невозможно без локальных исследований, основанных на новых локально-исторических источниках, характеризующих массовое сознание и поведение «простых» людей в городских сообществах, с их локально-региональной и социальной спецификой.
Степень разработанности проблемы. На наш взгляд, в историографии указанной проблемы можно выделить несколько этапов:
1930-е гг.
Конец 1950-х - начало 80-х гг.
Середина 1980-х — настоящее время.
Данная периодизация обусловлена политическими изменениями и идеологическими установками, которые имели место в те годы.
Первый этап охватывает 1930-е гг. Анализ литературы 1930-х гг. показывает, что в трудах этого периода, авторы которых опирались на официальную статистику, четко прослеживается идеологическая установка, стремление доказать, что с утверждением советской власти произошло улучшение жизни пролетарских слоев населения, наметился значительный рост их уровня жизни и культурно - материальных условий.1 Причем, подчеркивалось, что эти улучшения произошли только благодаря «величайшей заботе о человеке, проявляемой социалистическим государством, коммунистической партией и её гениальным вождем», тем самым, демонстрируется исключительная роль власти, которая выступала в образе «благодетеля». Первоочередное внимание в этот период исследователи уделяют вопросам организации труда и заработной платы. При этом объектом внимания в основном становится рабочий класс. Это являлось вполне закономерным, если учитывать, что приоритет государство отдавало индустриализации.
1 Локшин Э. Формы зарплаты на современном этапе // Проблемы экономики. - 1936. - № 3. — С.
107-123; Лурье Д. Сталинская Конституция Социалистического государства // Проблемы
экономики. - 1936. - № 3. - С. 22-37; Саутин И. Подъем материального и культурного уровня
трудящихся // Плановое хозяйство. - 1939. - № 5. - С. 9-18; Цветков П. Положение рабочего класса
СССР // Плановое хозяйство. - 1937. - № 8. - С. 70-85; Шнирлин Ю. Рост потребления рабочего
класса Советского Союза // Плановое хозяйство. - 1938. - № 5. - С. 75- 88; Юнович И. Вопросы
труда и заработной платы в машиностроении // Плановое хозяйство. - 1936. - № 6. - С. 71-85;
Фирин М. Организация заработной платы в тяжелой промышленности // Плановое хозяйство. -
1937. - № 1. - С. 106-124; Хейнман С. Уровень жизни трудящихся СССР // Плановое хозяйство. -
1936.-№8.-С. 106-135.
2 Хейнман С. Уровень жизни трудящихся СССР // Плановое хозяйство. - 1936. - № 8. - С. 134.
Стоит отметить, что вся литература данного периода независимо от её предназначения в основном носила агитационно-пропагандистский характер. В этом отношении интерес для современного исследователя представляет работа Амбросенко К.П. «Религия на службе контрреволюции в Сибири»,1 предназначенная пропагандистам для массовой антирелигиозной пропаганды. В ней приводятся многочисленные примеры того, как некоторые жители Иркутской области, «извращая Конституцию»2, стали активно содействовать распространению религии, а это шло вразрез с общими идеологическими установками государства.
Второй этап (конец 1950-х - начало 1980-х гг.) начался после XX съезда КПСС, на котором Н.С. Хрущев выступил с докладом о разоблачении культа личности Сталина. Казалось, что в связи с этим должны были произойти серьезные изменения в исторической науке. Однако она так и не получила от советского партийного руководства заказа на раскрытие объективного содержания и подлинного характера событий, которые происходили в советском обществе в 1930-е гг. Большинство архивов по-прежнему были недоступны исследователям. Сами же издания тех лет испытывали на себе жесткий партийно-идеологический контроль. Тем не менее, думается, что современному историку не следует игнорировать эти труды, поскольку они являются определенным этапом осмысления советской истории. Без знания исторической мысли того периода невозможно было бы построить новые методологические критерии. Кроме того, надо признать, что на этом этапе историческая наука, хоть и продолжала испытывать на себе определенные идеологические рамки, не стояла на месте.
На данном этапе появляется значительное количество работ, которые условно можно разделить на три основные направления. Во-первых, это
Амбросенко К.П. Религия на службе контрреволюции в Сибири. - Иркутск, 1938. 2 Там же. С. 66.
исследования общесоюзного характера, во-вторых, работы, касающиеся истории Сибири в целом2, в-третьих, исследования ученых по истории Восточной Сибири.
Характерной чертой, объединяющей все эти работы, является стремление авторов обосновать руководящую роль партии во всех процессах: от формирования социальной структуры советского общества до налаживания социального быта в городах и в деревне. Многие факты, которые приводятся в этих работах, как правило, в связи с ограниченным доступом в архивы, основываются на «официальной статистике», которая имела сильно выраженную идеологическую окраску. Во всех исследованиях признавалась чрезмерная забота партии о росте благосостояния народа. Причем, сравнивались эти данные либо только с предшествующим периодом существования советской власти, либо и вовсе они не подкреплялись никакими фактами. Стоит отметить, что часть исследователей все же признавала, что советскому народу подчас приходилось ограничивать свое потребление. В частности, об этом говорил Майер В.Ф. Однако он считал, что это являлось оправданной необходимостью, поскольку «страна была поставлена перед выбором: либо пойти на сознательное ограничение уровня
Майер В. Ф. Доходы населения и рост благосостояния народа. - М., 1968; Лебедева Н.Б., Шкаратон О.И. Очерки истории социалистических соревнований. - Л., 1966; Рабочий класс в управлении государством (1926-1937 гг.). - М., 1968; История Коммунистической партии Советского Союза. Т. 4. Кн. 2. Коммунистическая партия в борьбе за построение социализма в СССР (1921-1937 гг.).-М., 1971.
2 Московский А.С. Формирование и развитие рабочего класса Сибири в период строительства социализма. - Новосибирск, 1968; Он же. Рост культурно-технического уровня рабочих Сибири (1920-1937 гг.). - Новосибирск, 1979; Рогачевский A.M. Западно-Сибирская парторганизация в борьбе за социалистическую индустриализацию (1926-1937 гг.). - Новосибирск, 1965; Культура и быт рабочих Сибири в период строительства социализма. - Новосибирск, 1980; Рабочий класс Сибири в период строительства социализма (1917-1937 гг.). Новосибирск, 1982; Культура и быт рабочих Сибири в период строительства социализма. - Новосибирск, 1980.
Томилов В.Г. Руководство партийных организаций Восточной Сибири деятельностью профсоюзов по развитию трудовой активности трудящихся во вторую пятилетку // Некоторые вопросы из истории борьбы партийных организаций Восточной Сибири за осуществление ленинского плана строительства социализма. - Иркутск, 1971; Очерки истории Иркутской организации КПСС. Часть II. Кн. 1. (1920-1945). - Иркутск, 1976; Панов В.И., Тюкавкин В.Г. Очерки по истории Иркутской области. - Иркутск, 1970; Московский А.С. Формирование и развитие рабочего класса Сибири в период строительства социализма. - Новосибирск, 1968.
жизни людей и в кротчайшие сроки создать могущественную экономику и укрепить свою обороноспособность, либо быть раздавленной объединенными силами реакции».1
Говоря об индустриализации и связанным с ней таким явлением, как быстрый рост городского населения, большинство исследователей либо вовсе обходили стороной причины его возникновения, либо ограничивались ссылкой на то, что «индустриализация страны «переворошила» всю «сермяжную» Русь», в результате чего «из крестьянской глубинки на фабрики и заводы пришли миллионы людей». Тем самым подчеркивалась добровольность желания крестьян помочь рабочим в деле строительства социализма. Упор на рост социалистической сознательности крестьян делался и при доказательстве улучшения трудовой дисциплины, уменьшения брака и повышения производительности труда на предприятиях, что являлось своеобразной благодарностью рабочему классу, так как «выходцы из деревни того периода времени помнили, что помещичью землю они получили из рук рабочих, что кулак не держит деревню за горло, так как руки ему укоротила рабочая власть, а помощь в случае неурожая и бесхлебья идет из города».3
Что касается вопросов, связанных с внутриполитическим развитием государства, особенно с репрессиями, прокатившимися по всей стране в 1930-е гг., то большинство авторов не рассматривали эту проблему, а если и затрагивали её, то вскользь. Так, авторы «Истории Коммунистической партии Советского Союза» посвятили данному разделу всего лишь одну страницу. При этом они считали репрессии вынужденной мерой, направленной на «усиление борьбы с агентурой империализма». Правда, они признавали, что «в работе органов безопасности были допущены серьезные
1 Майер В. Ф. Указ. соч.-С. 4. Лебедева Н.Б., Шкаратон О.И. Очерки истории социалистических соревнований. — Л., 1966. — С. 126. 3 Там же.-С. 127.
ошибки, вследствие чего пострадали невинные граждане, в том числе и коммунисты...». Ответственность за это возлагалась авторами работы на Сталина. Однако, несмотря на это, они по-прежнему подчеркивали в своей работе, что «заслуги Сталина в деле осуществления планов социалистического строительства и борьбы с антиленинскими оппозициями» бесспорны.'
Сибирские ученые, как и другие советские исследователи, в своих работах они проводили общую линию, подчеркивая, что «за годы второй пятилетки как в целом по СССР, так и в Сибири, были достигнуты новые значительные успехи в дальнейшем улучшении материального благосостояния трудящихся масс», вследствие чего стал наблюдаться рост «трудовой активности и творческой инициативы рабочего класса в повышении производительности труда, в выполнении производственных планов».2
Третий этап, который ограничен рамками с середины 1980-х гг. до настоящего времени, в первую очередь связан с глубокими социально-экономическими и политическими преобразованиями, которые произошли в стране. В этот период открылись многие ранее закрытые архивные фонды, в связи с чем большинство историков, политологов, социологов и других ученых получили возможность более подробно ознакомиться с событиями политической и общественной жизни Советского государства 1930-х гг.
Одна за другой стали появляться работы отечественных историков.3 В
1 История Коммунистической партии Советского Союза. Т. 4. Кн. 2. Коммунистическая партия в борьбе за построение социализма в СССР (1921-1937 гг.). - М., 1971. - С. 509.
Московский А.С. Формирование и развитие рабочего класса Сибири в период строительства социализма. - Новосибирск, 1968.-С. 169.
3 Хлевнюк О. 30-е гг. Кризис, реформы, насилие // Свободная мысль. - 1991. - № 17. - С. 75-88; Лельчук В., Хлевнюк О. «Очерки КПСС»: Концепция, подходы, контуры. 20-30-е годы. Политика индустриализации // Коммунист. - 1990. - № 16. - С. 84-93; Медведев Р. О Сталине и сталинизме. - М, 1990; Волкогонов Д.А. Триумф и трагедия / Политический портрет И.В. Сталина. В 2-х книгах. - Кн. 1. - Барнаул, 1990; 30-е годы: взгляд из сегодня / Отв. ред. Д.А. Волкогонов. - М, 1990; Гордон Л.А., Клопов Э.В. Что это было?: Размышления о предпосылках и итогах того, что случилось с нами в 30-40-е годы. - М; 1989 и т.д.
целом для этих работ характерна попытка осмысления феномена «тоталитаризма», его истоков и закономерностей. К началу 1990-х гг. назрела необходимость комплексного подхода к исследованию всех сторон развития «сталинской модели социализма», т.е. того общественного феномена, который начал создаваться в 1920-е гг. С этой целью журналом «Вопросы истории» была проведена целая серия «Круглых столов», в работе которых активное участие приняли многие ученые, занимающиеся проблемой изучения советской истории 1930-х гг.1
В последнее десятилетие особую популярность среди ученых начинает приобретать изучение социальной истории и тесным образом связанного с ней такого направления, как история повседневности, которой раньше в советской историографии не уделялось должного внимания, поскольку её считали второстепенным элементом в исторической науке. На сегодняшний день позиции ученых изменились. В частности, академик РАН Ю.А. Поляков не признает, что история повседневности является мини-историей. По его мнению, «это одно из русел, которые, сливаясь, образуют мощный поток исторического процесса. Это и есть настоящая история».2
С 16 по 19 августа 1994 г. в Санкт-Петербурге прошла международная конференция, на которой наметились первые шаги в направлении изучения истории повседневности. Все доклады, прозвучавшие на конференции, охватывали различные аспекты советской повседневности 1920-1930-х гг.: экономику, частную и общественную жизнь, сексуальность, формирование нового быта, формирование советской личности, формы советского поведения и т.д. Кроме того, были обозначены совершенно новые подходы в рассмотрении ряда вопросов, касающихся взаимоотношений государства и
«Сталинская модель социализма»: становление, развитие, крах (20-80-е годы). («Круглый стол») // Вопросы истории КПСС. - 1990. - № 12. - С. 37-49; «Круглый стол»: Советский Союз в 30-е годы // Вопросы истории. - 1988. - № 12. - С. 3-31.
Поляков Ю.А. Человек в повседневности (исторический аспект) // Отечественная история. — 2000. - №3. - С. 125.
рабочих в 1930-е гг. В частности, Роберт Терстон в своем докладе сделал вывод о том, что репрессии, которые прокатились по Советскому государству в 1930-е гг., не были настолько распространены, чтобы «терроризировать рабочих в широком масштабе». По его мнению, такая цель в отношении рабочих не входила в политику государства, поэтому называть рабочих «винтиками», как это делают некоторые ученые, в корне неправильно.
Стоит отметить, что западные историки проявляют живой интерес к изучению сталинской России 1930-х гг.2 Более того, начиная с середины 1980-х гг. в зарубежной советологии сложилось два подхода в изучении советской истории: тоталитарный и ревизионистский. Их основное отличие состоит в том, что историки тоталитарного подхода акцентируют внимание в своих исследованиях строго на партии и государстве, общество при этом представляется как пассивный объект, как результат воздействия власти. Историки-ревизионисты предлагают изучение российской истории 1930-х гг. с позиции самого общества, что уже само по себе являлось совершенно новым взглядом на советскую историю. В частности, Коэн С, один из представителей данного направления, считает, что «с самого начала и на протяжении наиболее мрачных периодов сталинизм пользовался существенной поддержкой народа, хотя характер и сила такой поддержки менялись с годами».3 Главная идея, которая проводится в его работе — это то, что политика Сталина во многом основывалась на глубоких социальных корнях. Он признает, что «миллионы людей стали жертвами сталинизма, но
Роберт Терстон. Вежливость и власть на советских фабриках и заводах: достоинство рабочих, 1935 - 1941 гг. // Российская повседневность. 1921-1941 гг.: новые подходы. - СПб, 1995. - С. 59-67.
Боффа Д. История Советского Союза. Т. 1. От революции до второй мировой войны. Ленин и Сталин. 1917-1941 гг. / Пер. с итал. И.Б. Левина. - М., 1990; Верт Н. История Советского государства. 1990-1991. / Пер. с фр. - М., 1992; Миловани Джилас. Лицо тоталитаризма. - М., 1992; Мушинский В. Хана Арендт и её главная книга. // Свободная мысль. - 1992.- № 8. - С. 72-82. 3 Коэн С. Большевизм и сталинизм. // Вопросы философии. - 1989. - №7. - С. 70.
миллионы извлекли из него выгоду и поэтому отождествляли себя с режимом. Речь идет не только о перепроизводстве «маленьких Сталиных» во всех сферах административной жизни в СССР, но и о множестве мелких чиновников и рабочих, получивших возможность продвинуться наверх и даже попасть в элиту».1
Разумеется, подобные выводы не только Коэна С, но и других западных историков-ревизионистов, в отечественной историографии вызывают неоднозначные оценки, в том числе и не очень одобрительные2, что является вполне нормальным явлением, которое происходит, выражаясь языком историка Чубарьяна А.О., «ввиду отсутствия традиций и вкуса к изучению этих проблем».3
В 1998 г. новосибирский ученый Павлова И.В., являясь сторонницей тоталитарного подхода, что прослеживается в её работах, в одной из своих статей выступила с критикой в адрес «ревизионистского подхода». 4 Автор признает, что смещение исследовательского акцента на социальную историю, активно реализуемое на практике современными западными историками ревизионистского направления, сам по себе факт положительный, но вместе с тем, они подошли к изучению истории советского общества 1930-х гг. с мерками западной цивилизации и существующего там понимания взаимоотношения государства и общества, не учитывая специфику исторического процесса в России. По её мнению, в России существовал «особый статус власти», который обусловил «принципиально иной, чем на Западе, характер общества и иной характер его
1 Коэн С. Указ. соч. С. 70.
Хлевнюк О. «Частности» сталинизма // Свободная мысль. - 1992. - № 8. - С 123—125; Он же. Управление государственным террором // Свободная мысль. - 1994. - № 7-8. - С. 123-127; Он же. От восстаний до террора// Свободная мысль. - 1995. - № 12. - С. 105-110.
3 Чубарьян А.О. История XX столетия: новые исследования и проблемы // Новая и новейшая история. - 1994. - №3. - С. 8.
Павлова И.В. Современные западные историки о сталинской России 30-х годов. (Критика «ревизионистского подхода») // Отечественная история. - 1998. - №5. - С. 107-122.
взаимоотношений с властью». Незнание этого обстоятельства, как считает Павлова И.В., приводит западных историков-ревизионистов к недооценке роли власти во всех происходящих в 1930-е гг. событиях в советской России, что дало ей основание назвать этих историков «апологетами» Сталина.2
Статья Павловой И.В. вызвала настоящую дискуссию среди ученых, которые в разное время занимались серьёзным анализом зарубежной историографии советского общества: Игрицкого Ю.И., Олегиной И.Н., Щербань Н.В., Соколова А.К.3 Все ученые выступили против подобного безаппеляционного подхода к западным историкам-ревизионистам, который заняла И.В Павлова. Характерно, что в дискуссии принял участие и зарубежный историк М. Малиа, который ещё два года назад сам признал тот факт, что ревизионизм потерпел неудачу. По его мнению, «советский режим определял социальные процессы, а не определялся ими».4 Однако, принимая участие в этой дискуссии, Малиа М. не был уже так категоричен в отношении западных историков-ревизионистов. Он посчитал нужным отметить, что ревизионизм сыграл свою определенную роль в исторической науке, хотя бы потому, что наработки, полученные ревизионистами, обеспечили громадное количество фактического материала о том, как конкретно функционировала советская система, и тем самым развили «идеальный тип» тоталитаризма. «Грубо говоря, - по мнению Малиа М. - эти наработки высветили разнообразные реакции и формы сопротивления населения давлению со стороны партии-государства. Ибо ревизионисты воистину обратили свои пороки во благо: настойчиво стремясь доказать, что
1 Павлова И.В. Указ. соч. - С. 114.
2 Там же.-С. 113.
Игрицкий Ю.А. Ещё раз по поводу «социальной истории» и «ревизионизма» в изучении сталинской России // Отечественная история. - 1999. - №3. - С. 121-125; Олегина И.Н. Будем уходить от схематизма // Там же. - С. 125-127; Щербань Н.В. Наука или политическая конъюнктура? // Там же. С. 127-130; Соколов А.К. Спасибо за науку // Там же. С. 130-134.
Малиа М. Из-под глыб, но что? Очерк западной советологии // Отечественная история. - 1997. -№5.-С. 102.
воздействие режима на общество не имело «тотального» характера, они обнаружили многочисленные автономные «ниши», ускользавшие от внимания государства, а порой и такие, где население оказывало контрдавление на власть. Следовательно, общество в их глазах было не «распыленной массой», а одним из двух активных полюсов советской истории».1
Дискуссия между тоталитарным и ревизионистским подходом продолжается и сегодня. По мнению историка Тяжельниковой B.C., эта дискуссия может перейти в новое качество только после того, «как социальные историки продемонстрируют, что в рамках истории «снизу» возможна не только реконструкция реалий прошлого, их подробное фактографическое описание, а принципиально иные возможности исследовательского синтеза, выход на решение действительно системных проблем развития, как советского общества, так и советский модели социализма». Сама Тяжельникова B.C. признает необходимость изучения повседневности, считая, «что именно в плоскости повседневной жизни формируется социальная поддержка новой власти или, наоборот, вызревали протестные отношения».3 При этом она указывает на то, что протестные отношения среди населения страны были весьма слабые, что вело к упрочению позиций власти. С подобной точкой зрения согласен другой историк - А.К. Соколов. Он признает, что «сопротивления репрессиям» были, но подчеркивает, что «не следует преувеличивать масштабы этого сопротивления», поскольку «сталинский режим имел свои социальные подпорки».4 Причины этого явления Тяжельникова B.C. видит в установившемся со стороны государства так называемом патернализме,
1 М. Мали. Советская история // Отечественная история. - 1999. - №3. - С. 134-141. Тяжельникова B.C. Повседневность и революционные преобразования советской власти // Россия в XX веке: Реформы и революции.: Т. 2. - М., 2002. - С. 84.
3 Там же.-С. 87.
4 Соколов А.К. Курс советской истории. 1917-1940: Учебное пособие для вузов. М., 1999. С. 240.
которое выражалось в организации для населения огородов, детских садов и т. д. Тем самым, как считает она, население чувствовало своеобразную заботу власти о себе.
В этом мнении Тяжельникова B.C. не одинока. Ещё в 1999 г. совершенно новый взгляд на природу террора, который приобрел широкий размах во второй половине 1930-х гг., был обозначен исследователем А.С. Синявским. В своей статье «Российский тоталитаризм: урбанизация в системе факторов его становления, эволюции и распада» он попытался доказать, что усиление террора и репрессий во всей их сложности и многомерности было связано не только природой власти, но также состоянием и изменением самого общества. По его мнению, быстрый рост урбанизации за счет крестьянского населения способствовал мощнейшему процессу маргинализации, что в свою очередь привело к укреплению и расширению социальной базы тоталитаризма, ибо бывшим колхозным крестьянством было легче управлять и манипулировать. Государство для «новых» горожан выступало в роли своеобразного благодетеля, то есть фактически устанавливались «патерналистские отношения», что ставило людей в жесткую прямую зависимость от него1. Разумеется, находясь в таком положении, население готово было поддерживать любую политику, проводимую государством.
Тема советской повседневности 1930-х гг. была подхвачена многими российскими учеными. В связи с тем, что эта проблема только-только получила свое развитие, большинство работ представлены в виде отдельных статей. Основная ценность этих работ состоит в том, что в них дается не
Синявский А.С. Российский тоталитаризм: Урбанизация в системе факторов его становления, эволюции и распада. // Власть и общество в СССР: политика репрессий. - Москва, 1999. - С 56. 2 Новинская М.П. Поиски «новой социальности» и утопическая традиция: проблемы общежития в актуальном разрезе // Политические исследования. - 1998. - №5. С. 59-98; Нормы и ценности повседневной жизни: Становление социалистического образа жизни в России, 1920-1930-е гг. / Под общ. ред. Тимо Вихавайнена / - СПб, 2000; Осокина Е. Люди и власть в условиях кризиса снабжения. М., - С. 19; Кризис снабжения 1939-1941 гг. в письмах советских людей // Вопросы истории. - 1996. - №1. - С 3-24; Иванов В. Бывшие люди // Родина. - 1991. - №4. - С. 70-74; Смирнова Т. М. «Вычистить с корнем социально чуждых»: Нагнетание классовой ненависти в
обобщенный анализ социально-политических и экономических взаимоотношений государства и общества, а анализируются отдельные аспекты, которые позволяют более глубоко рассмотреть те или иные стороны взаимодействия власти и общества в 1930-е гг. Однако стоит отметить, что все подобные исследования в основном заданы территориальными рамками двух крупнейших городов России: Москвы и Санкт-Петербурга.
Наряду со статьями в этот период появляются и отдельные монографические исследования. Особенно хотелось бы выделить работу Е.А. Осокиной «За фасадом «сталинского изобилия»: Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации. 1927 - 1941.».1 Автор-данной работы акцентировал внимание на повседневной жизни общества в условиях огосударствления экономики, разрушения и возрождения рынка. Наряду с анализом правительственных постановлений показано, что воплотилось, а что осталось на бумаге или приняло иное направление в развитии в результате инициативы «снизу», проявленной местным
конце 1920-х-начале 1930-х годов и её влияние на повседневную жизнь // Россия в XX веке: Реформы и революции. Т. 2. / Под. ред. Т.Н. Севостьянова; [Сост. СМ. Исхаков]. - М., 2002. - С. 187-206; Жиромская В.Б. Возвращенные цифры. (Всесоюзная перепись населения 30-х гг. как исторический источник) // Россия в XX в: Историки мира спорят. — М., 1994. - С. 385 — 397; Жиромская В.Б. Киселев И.Н. Полвека молчания // Социологические исследования. - 1990. - №8. -С. 49-51; Цаплин В.В. Статистика жертв сталинизма в 30-е гг. // Вопросы истории. - 1989. - № 4. -С. 179-181; Быкова СИ. Феномен Сталина: эволюция образа лидера в представлениях советских людей в 1930-е гг. // Россия в XX в.: история и историография: Сб. науч. стат. - Екатеринбург., 2002. — С. 76—92; Гимпельсон Е.Г. «Орабочивание» советского государственного аппарата: иллюзии и реальность // Отечественная история. - 2000. - №5. - С. 38—46; Бордюгов Г.А. Социальный паразитизм или социальные аномалии?: Из истории борьбы с алкоголизмом, нищенством, проституцией, бродяжничеством в 20-30-е гг. // История СССР. - 1989. - №1. - С 60-73; Попова СМ. Система доносительства в 30-е годы: (К проблеме создания базы данных по материалам Урала) // Клио. СПб., 1991. - №1. - С 70-73; Журавлев СВ. Массовые репрессии 1930-х годов на микроуровне. Иностранцы Московского электрозавода под прицелом НКВД. // Россия в XX веке: Люди, идеи, власть. / Отв. ред. А.К. Соколов, В.М. Козьменко. - М., 2002. - С. 65-80; Журавлев СВ., Тяжельников B.C. Иностранная колония в Советской России в 1920-1930 гг. // Отечественная история. - 1994. -№ 1. - С. 182-189; Мухин М.Ю. Советское руководство 1920—30-х годов и авиастроительные инженерно-технические кадры. От ненависти до любви. // Россия в XX веке: Люди, идеи, власть. / Отв. ред. А.К. Соколов, В.М. Козьменко. - М, 2002. — С. 154-172; Лебина Н.Б. Теневые стороны жизни советского города 20-30-х годов. // Вопросы истории. - 1994. -№2. -С. 30-42.
1 Осокина Е.А. За фасадом «сталинского изобилия»: Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации. 1927—1941. —М., 1997.
руководством и населением. Помимо этого, в книге затрагиваются и такие вопросы, как влияние политики государства на развитие социалистической торговли и рыночной активности населения, а также показано как общество воздействовало на политику руководства страны в сфере снабжения и потребительского рынка.
Своеобразным продолжением этой темы стала ещё одна работа, выполненная под редакцией Соколова, «Общество и власть: 1930-е годы».1 В центре внимания этой книги письма, отклики, информационные сводки ОГПУ/НКВД и других политических органов, повествующие об узловых проблемах, в основном социально-политического характера, жизни советского общества в 1930-е гг. На основе документов здесь повествуется о том, что представляли собой люди, руками которых и осуществлялось так называемое «социалистическое наступление». В книге идет речь о формировании нового типа людей, их мышления, образа жизни, культуры. Кроме того, авторы пытаются опровергнуть распространенную точку зрения об одномерности психологии советского человека, доказывая на основе огромной источниковой базы (преимущественно письмах рядовых людей во власть), что советское общество не являлось аморфной массой, наоборот, оно было пестрым и разноголосым.
Помимо этих работ стоит отметить работы В.З Роговина. В отличие от двух предыдущих книг автор на основе советских архивов и мемуарных источников пытается представить картину борьбы Сталина и оппозиции, а также проследить механизм возникновения и стремительного нарастания большого террора и раскрыть причины, в силу которых подобное явление стало возможным. Основываясь, как правило, на работах Л. Троцкого, Роговин В.З. приходит к выводу, что развернувшийся в стране террор стал средством «подавления накопившегося в народе социального протеста
1 Общество и власть: 1930-е гг. Повествование в документах. / Отв. ред. А.К. Соколов. - М., 1998.
2 Роговин В.З. Власть и оппозиция. - М., 1993; Он же. 1937. - М, 1996.
против растущего неравенства и политического бесправия масс». Вслед за Троцким Роговин называет это «превентивной гражданской войной, которая в отличие от гражданской войны 1918 - 1929 гг., являлась предупреждением сталинской кликой каких - либо политических выступлений».2
Примечательно, что в последние годы отечественные и зарубежные историки общими усилиями пытаются разобраться в советской действительности 1930-х гг. В 1994 г. вышла совместная статья Дэвиса Р. и Хлевнюка О.В. , в которой авторы попытались не только исследовать процесс формирования основных принципов советской экономической политики в годы второй пятилетки, но и определить, были ли перемены результатом единоличного решения вождя, происходили ли хаотично под давлением обстоятельств или предопределялись сложным взаимодействием интересов относительно независимых партийно-государственных структур. В ходе исследования авторы пришли к выводу о том, что в решении важнейших экономических вопросов высшей инстанцией выступало Политбюро, которое, в свою очередь, руководствовалось мнением Сталина, что является неоспоримым доказательством того, что все решения исходили от власти. Однако, в то же время, авторы подчеркивают, что наряду с этим сохранялась некая независимость отдельных структур. В частности, «руководство Госплана на протяжении второй пятилетки последовательно отстаивало сравнительно сбалансированную экономическую политику, выступало за ограничение капиталовложений. Причем, происходило это даже в тех случаях, когда высшее политическое руководство страны, очевидно, придерживалось курса на ускорение экономического развития и наращивание инвестиций».4
1 Роговин В.З. Указ. соч. 1937. - М, 1996. С. 145.
2 Там же. С. 145.
Дэвис Р., Хлевнюк О.В. Вторая пятилетка: механизмы смены экономической политики // Отечественная история. - 1994. - № 3. - С. 92-108. 4 Там же. С. 107.
Среди новейших исследований зарубежных историков в области советской повседневной истории стоит отметить работу Ш. Фицпатрик.1 В своей книге автор не ставит задачу рассматривать тему любви, дружбы, досуга. Первостепенное внимание уделяется, выражаясь его языком, «обиходной практике», то есть тем формам поведения и стратегии выживания, которыми пользовались люди в специфических социально-политических условиях или, проще говоря, как советский человек боролся за своё выживание, «дергал за нужные ниточки, проворачивал махинации, угодничал, нахлебничал, кричал лозунги».2 Автор не рассматривает советскую действительность 1930-х гг. однобоко: с позиции государства или с позиции горожан. Основной акцент делается на повседневном взаимодействии, включающем в себя и государство, и городское население. Хочется также обратить внимание, что в вопросе о том, кто стал главной жертвой индустриализации, Шейла Фицпатрик, вопреки мнению ряда отечественных историков, считает, что «значительную часть бремени пришлось нести на своих плечах городскому населению», так как коллективизация привела к массовому бегству крестьян в город, следствием чего стала острая нехватка продовольствия, снабжение по карточкам, перенаселение городов.3
В последние годы многие ученые стали проявлять повышенный интерес к социально-политическому аспекту советской истории 1930-х гг. в масштабе отдельных регионов. Такое внимание было вызвано несколькими причинами. Во-первых, были открыты многие ранее засекреченные фонды местных архивов; во-вторых, что немаловажно, с оформлением России как федеративного государственного образования большое значение начинает придаваться региональному компоненту в исторической науке.
Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е гг.: город. / Пер. с. англ. - М., 2001.
2 Там же. - С. 272.
3 Там же. С. И.
Работы, появившиеся в этот период, в основном принадлежат новосибирским ученым, которые делают акцент на изучение истории Западной Сибири. Также стоит отметить и то обстоятельство, что сама тема, связанная с рассмотрением проблемы взаимодействия власти и общества в 1930-е гг., является новым направлением в исторической науке, поэтому сибирские ученые делают только первые шаги в более детальном и объективном изучении этого вопроса. По этой причине большинство работ выполнены в виде статей и затрагивают лишь отдельные стороны взаимоотношений государства и общества. В частности, Исупов В.А. в ряде своих работ уделяет внимание деформации демографической сферы в период сталинизма.1
В то же время ряд сибирских ученых продолжает тему исследования роли рабочих и партийных организаций в экономической и политической жизни Сибири.2
Наиболее полно освещающей социально-политические аспекты развития быта и материального положения рабочих Сибири, стала работа новосибирского ученого Исаева В.И, который одним из первых среди исследователей России3 вплотную подошел к рассмотрению состояния и
1 Исупов В.А. Демографическая сфера в эпоху сталинизма // Актуальные проблемы истории
Советской Сибири. - Новосибирск, 1990. - С. 180-202; Он же. Демографическая политика
сталинского правительства (конец 1920-x-l940-е гг.) // Урал и Сибирь в Сталинской политике. -
Новосибирск, 2002. - С. 31-46.
2 Гашкова Н.А. Участие трудящихся нерусских национальностей и иностранных рабочих в
создании электроэнергетической базы Западной Сибири в годы первых пятилеток. (1928-1937 гг.)
// Вопросы историографии и общественно-политической истории Сибири. Тезисы докладов
научной конференции, посвященной 120-летию В.И. Ленина. - Омск, 1990. - С. 153-157; Лыков
А.В. Партийное руководство плановым набором рабочей силы для промышленности Западной
Сибири в годы второй пятилетки. (1933-1937 гг.) // Вопросы историографии и общественно-
политической истории Сибири. Тезисы докладов научной конференции, посвященной 120-летию
В.И. Ленина. - Омск, 1990. - С. 160-163; Хроменкова Н.И. Партийное руководство культурным
строительством в Западной Сибири в 1928-1937 гг. и его освещение в современной
историографии. // Вопросы историографии и общественно-политической истории Сибири. Тезисы
докладов научной конференции, посвященной 120-летию В.И. Ленина. - Омск, 1990. — С. 165-168;
Куценко В.Г. Участие рабочих лесной промышленности в общественно — политической жизни
Сибири в 20-30-ые гг. // Общественно - политическая жизнь Сибири. XX век: Межвузовский
сборник научных трудов / Под ред. А.Г. Борзенкова. - Новосибирск, 1994. С. 84-92.
3 Коровин Н. Р. Рабочий класс России в 30-е годы. - Иваново, 1994.
изменения быта рабочих в период ускоренной индустриализации страны, показал условия и формы жизнедеятельности рабочих Сибири в этой сфере.1
Следует выделить также работу С.А. Папкова «Сталинский террор в Сибири. 1928 - 1941 гг.», которая представляет собой исследование характера и основных этапов репрессивной политики в условиях Сибири. В ней на основе ценных документов архивов ФСБ и МВД Российской Федерации предпринята попытка восстановить обобщенную картину карательных действий большевистского режима. Однако автор данной книги коснулся в основном событий, которые происходили в Западной Сибири, и дал скудную информацию о Восточной Сибири.
Более полную картину о тех репрессиях, которые прокатились по Восточной Сибири в середине 1930-х гг., дают отдельные статьи, помещенные в различных сборниках и газетах. Авторы этих статей на основе местных архивов ФСБ, а также на основе личных бесед с непосредственными свидетелями тех событий, отображают картину репрессий, которые развернулись на территории Восточной Сибири во второй половине 1930-х гг. Среди них следует отметить целую серию статей А. Семенова, В.Г. Томилова, С. Алексеенко и ряда других.3
1 Исаев В.И. Быт рабочих Сибири. 1926 - 1937 гг. - Новосибирск, 1988; Исаев В.И. Коммуна или
коммуналка? Изменение быта рабочих Сибири в годы индустриализации. (Вторая половина 1920-
х-1930-е гг.). — Новосибирск, 1996; Он же. Социально-политические аспекты системы снабжения
рабочих Сибири (1926-1937 гг.) // Общественно-политическая жизнь Сибири XX век. Вып. 2. -
Новосибирск, 1997.- С. 77-86; Он же. Социальные проблемы формирования Урало-Кузнецкого
комплекса // Урал и Сибирь в Сталинской политике. - Новосибирск, 2002. - С. 126-138.
2 Папков СП. Сталинский террор в Сибири. 1928 - 1941. - Новосибирск, 1997.
3 Семенов А. Весь горсовет пошел под арест // Восточно-Сибирская правда. - 1993. - 15 декабря;
Он же. Гонители и гонимые // Восточно-Сибирская правда. - 1992. - 7 ноября; Он же. История
одного «теракта» // Восточно-Сибирская правда. - 1992. - 30 мая; Он же. Открыватель древних
тайн // Восточно-Сибирская правда. - 1993. - 29 мая; Он же. По следам «панмонголистов» //
Восточно-Сибирская правда. - 1992. - 14 марта; Он же. Узник одиночного корпуса // Восточно-
Сибирская правда. - 1992. - 25 января; Томилов В.Г. Покаяние // Восточно-Сибирская правда. -
1996. - 30 октября; Мазитова И. Мы исполнители // Советская молодежь. - 1988. - 13 декабря;
Алексеенко С. Одна из судеб // Советская молодежь. - 1989. — 14 января; Багаев Ю. Нас называли
«Врагами народа» // Советская молодежь. - 1988. - 15 декабря; Боханов П.П. Репрессии 20-30-х
гг. в Иркутской области // Иркутская область в панораме веков. — Иркутск, 1997. - С. 107-111;
Ильин А.С. Вечно второй. // Люди и судьбы ХХвек. Тезисы докладов и сообщений научной
конференции. - Красноярск, 2003. С 78-84.
В настоящее время Иркутская областная типография выпускает многотомник «Жертвы политических репрессий Иркутской области. Память и предупреждение будущему», в котором помимо перечня списков людей, репрессированных в области, помещены статьи отдельных ученых, занимающихся этой проблемой.1
Однако, к сожалению, все эти работы рассматривают процесс взаимодействия власти и общества в Восточной Сибири лишь через призму политических репрессий. Другие стороны затронуты очень слабо. Как правило, исследователи ограничиваются тем, что дают общую поверхностную характеристику социально-экономической и политической обстановки. Тем не менее, эти работы представляют собой ценный исторический материал, поскольку при их написании в оборот были введены новые архивные документы.2
Анализ изученной литературы позволяет сделать вывод о том, что сама постановка вопроса о проблемах взаимодействия власти и общества в 1930-е гг. приобрела глубокое значение в отечественной историографии лишь в последние двадцать лет. До этого времени советские ученые рассматривали историю 1930-х гг. с тех жестких идеологических позиций, которые были заданы существующим режимом. Однако стоит отметить, что даже на сегодняшний день при всей разработанности проблемы остается множество спорных вопросов. В первую очередь это относится к
Александров A.M., Томилов В.Г. Второй Ленский расстрел 1937-1938 гг. // Жертвы политических репрессий Иркутской области. Память и предупреждение будущему поколению. -Т. 3. Иркутск, 2000. - С. 47-53; Боханов П.П. «Сын за отца не отвечает!» // Жертвы политических репрессий Иркутской области. Память и предупреждение будущему поколению. - Т 2. Иркутск, 1999.-С. 28-39.
2 Томилов В.Г., Томилова Е.В. Народ и власть. Мифы и реалии 30-х годов // Проблемы политологии и социологии. - Иркутск, 1996. - С. 73-79; Томилов В.Г. Тоталитарное как психологическое // Проблемы эссенциальной психологии: Сборник научно-методических трудов. - Иркутск, 1996. - С. 73-79; Красноярск: этапы исторического пути. К 375-летию города Красноярска. - Красноярск, 2003; Бердников Л.П. Вся красноярская власть: Очерки истории местного советского управления и самоуправления. (1917-1993). Факты, события, люди. — Красноярск, 1996.
определению того, что представляло собой советское общество и какую роль оно играло в событиях 1930-х гг. Это обстоятельство настоятельно требует дальнейшего изучения данного периода советской истории не только в общероссийском масштабе, но и на региональном уровне.
Целью исследования является воссоздание на основе уже существующих и вновь выявленных источников конкретно-исторической картины социально-политической жизни городского населения Восточной Сибири в 1930-е гг.
Для достижения поставленной цели в работе предполагается решение следующих задач:
Рассмотреть ход и итоги партийной чистки на территории Восточной Сибири в 1933 г.
Показать процесс реализации в городах Восточно-Сибирского края решений партии, связанных с разоблачением контрреволюционного троцкистско-зиновьевского блока.
Проанализировать реакцию городской общественности Восточной Сибири на Конституцию 1936 г. и избирательные кампании 1937, 1938, 1939 гг.
Изучить социальную политику Советского государства, показать процесс её практического осуществления в городах Восточной Сибири, определить итоги.
Объект исследования - социально-политическое развитие Советского государства в 1930-е гг.
Предметом исследования стала социально-политическая жизнь населения Восточной Сибири (на примере городов Красноярского края и Иркутской области); его участие в жизни Советского государства; его реакция на важнейшие социально-политические мероприятия, осуществляемые властями; ментальные представления, психологические установки, стереотипы восприятия и модели поведения, специфические
черты его мировоззрения и массового сознания на конкретном историческом этапе.
Городское общество Восточной Сибири рассматриваемого нами периода формировалось в основном за счет сельского населения, оно не было консолидированным, скорее дифференцированной субстанцией с большим количеством маргинальных элементов, что создавало достаточно своеобразную социально-политическую среду.
Хронологические рамки исследования охватывают период с 1933 г. до 1941 г. Нижняя граница определяется теми изменениями, которые начались в 1933 г., что в первую очередь было связано с началом провозглашения новой пятилетки, интенсивной индустриализацией и урбанизацией Восточной Сибири. В это время городское сообщество формировалось спонтанно, в города пришли сотни тысяч вчерашних крестьян, которые не имели навыков труда и жизни в урбанизированных поселениях. Верхняя граница совпадает с началом Великой Отечественной войны. В целом выбор такой периодизации был обусловлен тем, что данный период советской истории является наиболее противоречивым и малоизученным. В эти годы меняются формы взаимодействия власти и общества, что проявлялось, с одной стороны, в создании видимости демократических тенденций, с другой, шел процесс усиления массовых репрессий и произвола властных структур, как в политической, так и социальной сферах. В основу социально-политической жизни страны в эти годы была положена идея становления нового социалистического образа жизни на основе декларируемых демократических начал (в рамках тоталитарной системы), а также формирование нового человека, продукта этой системы, чем и было обусловлено активное привлечение населения городов Восточной Сибири к участию в социально-политической жизни страны.
Территориальные рамки ограничены Восточной Сибирью, в частности, её наиболее крупными и промышленно развитыми частями -
Иркутской областью и Красноярским краем (в современных границах). Такой выбор определен в первую очередь тем, что в 1930-е гг. Восточная Сибирь в связи с наличием богатейших запасов природных ресурсов стала играть одну из важнейших ролей в стратегии экономического развития страны и её обороноспособности. В этот период происходила интенсивная индустриализация Сибири, увеличивалось население городов, формировался городской образ жизни.
Основными территориальными объектами изучения стали города: Красноярск, Иркутск, Черемхово, Бодайбо, Усолье-Сибирское, Канск, Енисейск, Минусинск и др.
Источниковая база диссертации представлена такими письменными источниками, как архивные материалы, опубликованные документы, периодическая печать.
Первую и значительную группу источников составили неопубликованные материалы из фондов Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ), Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ), Государственного архива новейшей истории Иркутской области (ГАНИИО), Государственного архива Иркутской области (ГАИО), рукописные фонды Краеведческого музея г. Иркутска, Государственного архива Красноярского края (ГАКК) и Центра хранения и изучения документов новейшей истории Красноярского края (ЦХИДНИКК), Основная масса документов, хранящихся в фондах этих архивов -директивные документы, решения бюро, пленумов крайкомов, горкомов, райкомов, резолюции партконференций, которые дают представление об основных социально-экономических и политических мероприятиях как центрального, так и местного партийного руководства. Стоит отметить, что большинство документов длительное время хранилось под грифом «секретно», и только в середине 1990-х гг. исследователи получили возможность с ними ознакомиться. В связи с этим ряд документов,
использованных в диссертации, впервые вводится в научный оборот. К сожалению, часть документов безвозвратно исчезла из фондов архивов в силу разных обстоятельств, что, несомненно, ослабило источниковую базу. И все же хранившиеся источники содержат достаточный объем информации, что позволяет составить представление о событиях интересующего нас периода.
Среди фондов, документами которых автор пользовался при написании диссертации, заслуживают внимание следующие: «Ярославский Емельян Михайлович. Личные фонды» (Ф. 89), «Центральный комитет КПСС (ЦК КПСС) (1898, 1903-1991)» (Ф. 17), «Конституционная комиссия» (Ф. 3316), «Всероссийский Центральный Исполнительный комитет Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов. Организационный отдел» (Ф. 1235), «Иркутский обком ВКП(б)» (Ф. 127), «Восточно-Сибирский краевой комитет ВКП(б)» (Ф. 123), «Восточно-Сибирский краевой совет профсоюзов» (Ф. р-2280), «Иркутский горком ВКП(б)» (Ф. 159), «Управление по охране государственных тайн в печати при Иркутском облисполкоме» (Ф. 1866), «Восточно-Сибирское краевое Управление народно-хозяйственного учета. Сектор торговли» (Ф. 2677), «Исполнительный комитет Иркутского областного Совета депутатов трудящихся» (Ф. 1933), «Иркутский областной отдел здравоохранения» (Ф. 1893), «Красноярский крайком КПСС» (Ф. 26), «Народный комиссариат здравоохранения СССР» (Ф. р-1384), «Красноярский краевой отдел народного образования» (Ф. р—1383.)- Несмотря на многообразие фондов по указанной проблеме отметим, что основной фактический материал сосредоточен в фондах местных архивов, а именно в Государственном архиве новейшей истории Иркутской области. Связано это в первую очередь с тем, что г. Иркутск с 1930 - 1937 гг. являлся центром Восточно-Сибирского края, поэтому именно сюда стекалась вся информация с мест. Кроме того, большой объем информации был предоставлен Центром хранения и изучения
документов новейшей истории Красноярского края. В связи с тем, что с 1934 г. Красноярский край выделился из состава Восточно-Сибирского края и стал самостоятельным территориально-административным образованием, с этого времени весь объем важных документов, который ранее уходил в г. Иркутск, стал оставаться непосредственно в г. Красноярске. Что касается указанных центральных архивов, то информация о Восточной Сибири в основном дублирует материалы местных архивов. Тем не менее, ряд обнаруженных нами документов имеется только в фондах центральных архивов, что позволило воссоздать более полную картину тех событий, которые имели место в Восточной Сибири.
По содержанию архивные материалы, использованные при написании диссертации, можно разделить на следующие категории:
Материалы, касающиеся партийной чистки в Восточной Сибири в 1933 г. Наибольший интерес среди них представляют документы, в которых показаны настроения жителей Восточно-Сибирского края к проводимому властью мероприятию, а также сводки ГПУ о растущем недовольстве населения существующим положением. Особо стоит выделить документы (стенографические отчеты, переписку), отражающие взаимоотношения региональных и центральных органов власти. Интерес вызывают и данные проверок органами прокуратуры, указывающие на причастность многих видных руководителей в хищениях и растратах государственного имущества. Помимо этого, внимание заслуживают данные итогов чистки, полученные как в масштабе региона, так и в масштабе всей страны. Их анализ позволяет сделать вывод, что Восточная Сибирь, по сравнению с другими регионами страны, в ходе чистки по количеству «вычищенных» пострадала больше всех.
Материалы, касающиеся настроения населения Восточной Сибири в связи с принятием Конституции. Особый интерес представляют статистические данные, характеризующие политическую активность всего
населения страны при обсуждении Конституции. Сравнительный анализ полученных данных позволил прийти к выводу, что население Восточной Сибири, по сравнению с другими районами страны, было наименее активным.
3. Материалы, отражающие политическую обстановку, сложившуюся во
второй половине 1930-х гг. на территории Восточной Сибири. Особый
интерес представляют документы фондов «Красноярского крайкома КПСС»
(Ф. 26) и «Иркутского обкома ВКП(б)» (Ф. 127), которые содержат
информацию о реализации на территории региона ряда решений
центральных органов власти, связанных с разоблачением троцкистско-
зиновьевского контрреволюционного блока. Ценность этих документов
состоит в том, что в них даются не только сведения, касающиеся отношения
отдельной части простого населения к политике, проводимой центром, но и
позиции в этом вопросе отдельных руководителей. Интерес вызывают также
инструкции местных органов власти и отчеты о проверке по организации и
проведению выборов, отчеты о работе агитаторов, телеграммы, докладные
записки о настроениях населения во время проведения собраний.
Материалы, отражающие государственную политику в области продовольственного и промышленного снабжения населения, к которым относились сводки информационных отделов ГПУ, свидетельствующие о росте среди населения недовольства существующим продовольственным кризисом, циркуляры местных органов власти по подготовке к отмене карточек на хлеб, протоколы заседаний по улучшению торговли в крае и борьбе с растратами и хищениями, жалобы населения о неудовлетворительной работе системы общественного питания.
Материалы, отражающие производственные отношения между рабочими, служащими и органами власти, в основном представлены документами из фонда «Восточно-Сибирского краевого совета профсоюзов» (Ф. р - 2280). Этот фонд содержит обширный материал, который включает в
себя распоряжения, постановления Крайсовпрофа, протоколы заседаний бюро КСПС, Президиума КСПС, пленумов, общих собраний низовых организаций, штатные расписания и сметы КСПС, переписку с организациями края по охране труда, заработной плате, культурно-массовой работе и т.д. Среди этой документации особый интерес вызывают жалобы и запросы по труду рабочих и служащих на имя инспектора труда, а также докладные записки об обследовании предприятий по выполнению руководителями распоряжений правительства, направленных на урегулирование заработной платы и организацию охраны труда.
6. Материалы, отражающие реализацию на территории Восточной Сибири законов «О запрещении абортов...» и «О ликвидации детской беспризорности и безнадзорности». Они представлены: статистическими данными о динамике численности населения, сводками органов прокуратуры
0 происшествиях, связанных с убийствами и грабежами, постановлениями и
резолюциями, а также циркулярами и инструкциями местных органов власти,
докладными записками по обследованию реализации постановлений
правительства на местах, стенографическими отчетами партийных и
профсоюзных собраний по борьбе с детской беспризорностью, отчетами
собраний по обсуждению законопроекта «О запрещении абортов...».
Вторая группа источников - опубликованные документы. Для этого периода характерно большое количество законодательных актов и документов партии. Особый интерес представляет сборник «КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК»1, который включает в себя обширный материал, в частности, «Постановление VIII съезда Советов СССР о внесении некоторых изменений в Конституцию СССР», «Постановление Президиума ЦИК СССР о Конституции Союза ССР», «Постановление Чрезвычайного VIII съезда Советов СССР об
1 КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Часть III. (1930-1954 гг.)
-М, 1954.
утверждении Конституции (Основного Закона) Союза Советских Социалистических Республик», «Резолюцию Пленума ЦК ВКП(б) об отмене карточной системы по хлебу и некоторым другим продуктам» и т.д. Все эти документы позволяют проследить основные мероприятия власти в области социально-экономического и политического развития.
Стоит отметить и сборник документов «Письма И.В. Сталина - В.М. Молотову. 1925 - 1936 гг.».1 Основную часть опубликованных документов составляют письма Сталина Молотову, в которых Сталин дает советы и указания по тем или иным социально - экономическим и политическим вопросам.
В сборниках документов «Профсоюзы СССР. Документы и материалы» и «Социалистические соревнования в СССР, 1918 — 1964. Документы и материалы профсоюзов» представлена информация, позволяющая раскрыть деятельность профсоюзов.
Очень ценным источником являются воспоминания очевидцев, хранящиеся в Краеведческом музее г. Иркутска. В частности, внимание привлекают воспоминания Рытовой И.О. «О моем отце» и Русанова Б.К. «Воспоминания о моей жизни». Интерес, который они вызывают, в первую очередь связан с тем, что эти воспоминания позволяют представить психологическую атмосферу, царившую в обществе в 1930-е гг., а также дают возможность оценить взаимоотношения, которые складывались между властью и простым советским человеком. Помимо воспоминаний, в фондах Краеведческого музея хранится ряд справок, фотографий, которые помогли составить целостную картину событий того времени.
Письма И.В. Сталина - В.М. Молотову. 1925-1936 гг. (Сборник документов). Составители Л. Кошелева, В. Лельчук, В. Наумова, Л. Роговая, О. Хлевнюк. - М., 1995.
«Профсоюзы СССР. Документы и материалы». Т. II. Профсоюзы в период построения социализма в СССР. Октябрь 1917 г-1937 г. М, 1963; «Социалистические соревнования в СССР, 1918-1964. Документы и материалы профсоюзов». - М, 1965.
К третьей группе источников относится периодическая печать, в основном газеты: «Восточно-Сибирская правда», «Восточно-Сибирский комсомолец», «Гудок», «Красноярский рабочий», «Известия». Данный источник представляет собой двойную ценность. Во-первых, в печати публиковалось большинство правительственных постановлений. Причем, наиболее важные из них выносились на всенародное обсуждение, которое проходило на страницах все тех же газет. В частности, в «Восточно-Сибирской правде» большое место было отведено обсуждению проекта Конституции, что дало нам возможность выявить отношение общества к этому документу. Во-вторых, в связи с нехваткой рецензентов и по причине отдаленности Восточной Сибири, местная пресса была не так идеологизирована, как центральная. На страницах местных газет очень часто можно было встретить статьи в виде фельетонов, высмеивающие некоторые пороки советской действительности. Кроме того, не обходила печать стороной и такие социально-значимые вопросы, как материально-бытовые условия проживания рабочих. Причем, материалы газет отражали не только положительные стороны, но и отрицательные моменты.
Не боялась пресса выступать с критикой, направленной в адрес местных органов власти, к которым она предъявляла весьма смелые для тех времен обвинения: в хищениях, растратах. Именно пресса сыграла одно из решающих значений в разгроме многих видных партийных руководителей края во время партийной чистки 1933 г. Стоит отметить, что под влиянием газетных статей власти вынуждены были обращать внимание на проблемы, на которые раньше закрывали глаза, и предпринимать меры по скорейшему их устранению. Тем не менее, было бы неправильно думать, что печать совершенно не испытывала давление со стороны власти. Разумеется, оно было. Более того, печать, как и все стороны общественной жизни, была поставлена под контроль государства, поэтому проводила на своих страницах его линию. Кроме того, нередко печать сотрудничала с властями, что
подтверждают архивные документы. Это сотрудничество проявлялось в том, что письма людей, которые приходили в редакции газет и которые носили явно антисоветский характер, автоматически попадали в руки ГПУ. Однако, несмотря на это, печать, безусловно, представляет интерес для исследователей, поскольку помогает нам представить, чем жило и что волновало население Восточной Сибири.
Методология и методы исследования. В методологическом плане автор руководствовался различными методами исторического исследования:
Историко-генетическим методом, направленным на последовательное раскрытие свойств, функций и изменений исторической реальности, на выявление причинно-следственных связей проводимых государством социально-экономических и политических мероприятий, а также выявление происходящих изменений с определением индивидуальных особенностей в развитии Восточной Сибири.
Методом исторической аналогии, позволившим объяснить некоторые исторические события, произошедшие в стране, на примере отдельно взятого региона.
Социально-психологический метод помог показать, как те или иные события оказывали влияние на настроение населения.
4. Синхронный метод ориентировал на изучение ряда событий
политического и социального характера, происходивших в одно и то же
время, а также дал возможность определить и раскрыть их взаимосвязь.
5. Историко-системный метод позволил раскрыть механизмы реализации
отдельных постановлений правительства на территории Восточной Сибири.
В работе использованы и различные принципы, применяемые в исторической науке:
1. Принцип объективности, который ориентировал исследователя на объективный анализ социально-экономических и политических событий, происходящих в Восточной Сибири.
Принцип историзма, позволивший рассматривать исторические процессы в их взаимосвязи.
Принцип детерминизма дал возможность выявить факторы, вызвавшие те или иные явления, а также подчеркнуть их закономерность.
Работа написана на междисциплинарной основе, поскольку исследования по социальной истории невозможны без учета тех знаний и методов, которые дают нам социология, социальная антропология, социальная психология.
Научная новизна работы заключается в том, что впервые в отечественной историографии представлено обобщенное исследование по проблеме взаимодействия государства и общества в 1930-е гг. на примере городов Восточной Сибири. Автор попытался показать, как проходила реализация отдельных постановлений советского правительства на территории Восточной Сибири, и каково было отношение городского населения к проводимой политике центральных и местных органов власти.
Практическая значимость диссертации выражается в том, что те результаты, которые были получены автором в ходе исследования, могут быть использованы при написании комплексного труда по истории Сибири советского периода, при чтении специальных курсов по истории России и Сибири, в качестве дополнительной информации при изучении ряда социальных дисциплин, а также она может быть полезна тем, кто интересуется историей родного края.
Партийная чистка 1933 г. в восточно-сибирских городах
Исторический опыт освоения восточных регионов свидетельствует, что большинство из них прошли три стадии: промысловую, аграрную и индустриальную. Исследуемый нами период относится к эпохе модернизации, который характеризовался переходом от традиционного аграрного общества к современному индустриальному со всеми вытекающими отсюда последствиями. Связан этот переход был в первую очередь с изменением социальной структуры общества и урбанизацией.
Первоначально сибирские города возникали как военно-административные центры. Однако позднее к этой функции прибавилась ремесленно-торговая составляющая, а со второй половины XIX в. они стали приобретать все более выраженный индустриальный характер. Быстрый рост численности городского населения в сибирском регионе стал наблюдаться после проведения Транссибирской магистрали, которая сыграла на этом этапе решающую роль в модернизации края. Так, если в середине XIX в. в Иркутске проживало 28 тыс. человек, то к концу века количество жителей увеличилось в 2 раза.1 Однако в целом Сибирь пока ещё отставала от Европейской России по удельному весу городского населения. В 1897 г. горожане составляли 9,2 % жителей края, тогда как по России — 15 %, в 1917 г. соответственно 10,4 % и 18 %.2
Первая мировая война затормозила в Сибири действие урбанизационных процессов. Однако в целом по стране урбанизация продолжалась быстрыми темпами. Так, с 1 января 1914 г. по 1 января 1917 г. городское население Сибири выросло на 2,2 %, а в целом по стране - на 17,5 % (доведя его долю до 17%). В Восточной Сибири в 1917 г. было 27 городов (6 - в Иркутской губернии), наиболее крупным городом являлся Иркутск (90 тыс. чел.).
Негативные последствия на рост городского населения имела Гражданская война, которая не только остановила урбанизацию региона, но и повернула ее вспять. В частности, численность городского населения Иркутской губернии в 1923 г. сократилось до 92 % от уровня 1920 г., составив 155,1 тыс. чел.1
Форсированная индустриализация, развернувшаяся в стране во второй половине 1920-х гг., способствовала бурному освоению Сибири. В эти годы государство в своей политике взяло курс на приближение промышленности к источникам сырья. Восточная Сибирь, как богатейший и перспективный в сырьевом плане регион страны, стала местом возведения новых индустриальных объектов. Активное промышленное строительство вызвало усиленный рост численности городского населения. Так, если в 1926 г. в Иркутской области проживало 167 тыс. горожан, то в 1939 г. эта цифра составила 585 тыс., в Красноярском крае соответственно 186 тыс. и 581 тыс.
Отражение в Восточной Сибири процесса разоблачения контрреволюционного троцкистско-зиновьевского блока
1 декабря 1934 г. страну потрясло страшное известие о том, что в Ленинграде, в Смольном, был убит СМ. Киров. На следующий день в большинстве советских городов прошли траурные демонстрации, где наряду с высказываниями, в которых выражалась горечь понесенной утраты, было немало таких, которые причислялись к контрреволюционным вылазкам. В частности, в г. Иркутске во время траурного заседания в военстрое рабочий Леонтьев произнес речь, в которой сказал, что если «таких вождей убивают, то нужно радоваться, а если они нарождаются, то - плакать».1 Уже в те дни по сводкам органов ГПУ стали появляться слухи следующего содержания: «одного убили, а за одного ещё триста расстреляют». Таким образом, внутренне население Восточной Сибири было готово к тем событиям, которые развернулись по всей стране вскоре после смерти Кирова.
В январе-феврале 1935 г. во всех парторганизациях страны было зачитано составленное Сталиным закрытое письмо ЦК ВКП(б) «Уроки событий, связанных со злодейским убийством Кирова». В этом документе Сталин подчёркивал, что ответственность за это преступление полностью лежит на зиновьевцах. Партия оказалась недостаточно бдительной, объяснял Сталин, так как она создала возможность проникновение в неё опасных двурушников. «Двурушник не есть только обманщик партии. Двурушник есть вместе с тем разведчик враждебных нам сил, их вредитель, их провокатор, проникший в партию обманом и старающийся подрывать основы нашей партии, - следовательно, основы нашего государства Поэтому в отношении двурушника нельзя ограничиваться исключением из партии, его надо ещё арестовать и изолировать, чтобы помешать ему подрывать мощь государства пролетарской диктатуры.... Не дело большевиков почивать на лаврах и ротозействовать. Не благодушие нам нужно, а бдительность, настоящая большевистская революционная бдительность».1
Несмотря на всю важность, которую Сталин придавал этому документу, в отдельных районах Восточной Сибири проработка письма началась лишь в марте месяце. По имеющейся привычке к этому вопросу отнеслись формально: в некоторых партийных структурах ограничились лишь зачитыванием письма. Наиболее показательной в этом отношении явилась Красноярская парторганизация. Ряд её руководителей: секретарь горкома Шеметов и культпроп Ребковец, «выдали парторгам под расписку письмо» и после собраний составили общую резолюцию. В связи с тем, что письмо не прорабатывалось, почти все принятые резолюции партсобраний носили однотипный, или, выражаясь языком того времени, «аллилуйский» характер: усилить свою бдительность, быть на страже охраны социалистической собственности и т. д. Чтобы как можно быстрее отчитаться перед горкомом, зачастую в спешке принимались весьма необдуманные постановления, которые ставили под удар не только тех, кто их составлял, но и всю партийную ячейку. Так, в парторганизации суда и прокуратуры объяснили убийство Кирова тем, что в партийной среде «у отдельных её членов преждевременно стало затухать чутьё революционной бдительности».3 Естественно, что такая резолюция автоматически попадала в категорию «политически неправильной и вредной».
Реализация снабженческой политики в городах Восточной Сибири
Одной из первоочередных задач для государства в начале второй пятилетки стало улучшение снабжения населения городов продовольствием и промтоварами. Не обратить внимания на эту проблему власть не могла, поскольку постоянные сводки ГПУ свидетельствовали о росте среди всех прослоек городского населения «повседневного брюзжания на почве временных затруднений».1 Самым главным таким затруднением была острая нехватка промышленных и, что особенно важно, продовольственных товаров, которые к тому же выдавались по карточкам. Причем, норма была настолько маленькой, что некоторые предпочитали сидеть голодными, чем стоять «днями в распреде за куском хлеба».
Многие молодые люди по окончанию школы мечтали пойти не на производство, а в армию. Подобное рвение было связано далеко не с огромным желанием служить, а с тем, что в армии, по крайней мере, не пришлось бы «думать о куске хлеба».2
Особенно пристальное внимание органы ГПУ обращали на рабочих-железнодорожников. Такое отношение не было случайным, поскольку если от остального населения ещё можно было скрыть истинную причину нехватки продовольствия, то от них это сделать было бы весьма трудно по той причине, что все крупные грузоперевозки в то время осуществлялись только при помощи железной дороги. Разумеется, рабочие видели, куда уходил хлеб, и это обстоятельство вызывало с их стороны резко негативную реакцию. В частности, главный кондуктор товарных поездов ст. Иннокентьевская г. Иркутска Никитин, находясь на отдыхе, среди своей бригады молодых кондукторов, заявил следующее: «Правительство весь наш хлеб отправляет за границу, а на заграничных экспортных грузах делает надписи: «Излишки СССР», а потом совагитаторы стараются доказать, что нехватки у нас объясняются плохой организованностью уборки хлеба в колхозах и другими объективными причинами. Стоило бы нам всем не выйти на работу 3-4 дня, возникли бы перебои в железнодорожном транспорте, тогда бы правительство иначе бы посмотрело на наше снабжение, улучшило бы паек как количественно, так и качественно».1
Чтобы хоть как-то выжить в тех условиях, в которые государство поставило советских людей, им приходилось идти на разный обман в целях получения дополнительного пайка. Так, на железнодорожном транспорте Восточно-Сибирского края некоторые кондуктора, чтобы получить лишние порции хлеба, селедки, сахара, намеренно не брали с собой кондукторов-сигналистов, даже несмотря на то, что это создавало реальную угрозу крушения поезда. Однако они не видел в этом своей вины, заявляя: «Разве плохо получить на лишнюю бригаду хлеба, селедки, сахара. Хлеб продам по 10-12 руб. за пайку, сахар и селедку съем сам. Здесь и сыт, и пьян, и нос в табаке, только и жить при Советской власти. Не могу же я голодать, мне свой желудок дороже». Наряду с этим широкое распространение имели и другие способы незаконного получения некоторых продуктов: например, срывали пломбы с вагонов и расхищали находящиеся там товары.
