Содержание к диссертации
Введение
1 Историографические и источниковедческие проблемы исследования 22
1.1 Проблемы социально-экономического развития Севера Дальнего Востока 1920-1950-х гг. в научной литературе 22
1.2 Источниковые основы исследования 71
2 Предпосылки и организационные формы форсированного социально экономического развития Северо-Востока России 106
2.1 Северо-Восток России в 1920-х гг.: экономико-географическая и социально-политическая характеристика 106
2.2 Научные исследования на Северо-Востоке во второй половине 1920-х начале 1930-х гг. как фактор государственной политики 131
2.3 Дальстрой как организационная форма второй волны колонизации Северо-Востока (1930-1950-х гг.) 156
3 Производственная и социальная инфраструктура Дальстроя в 1930-х гг 191
3.1 Создание основ транспортной и производственной инфраструктуры на Северо-Востоке в 1930-х гг 191
3.2 Горнодобывающая промышленность Дальстроя в 1930-х гг 230
3.3 Формирование и структура трудовых ресурсов на Северо-Востоке СССР в 1932-1941 гг 271
4 Главное управление строительства Дальнего Севера НКВД СССР («Дальстрой») в годы Великой Отечественной войны 333
4.1 Динамика и условия добычи ценных видов минерального сырья на Северо-Востоке в 1941-1945 гг 333
4.2 Обслуживающие отрасли хозяйства Дальстроя в годы Великой Отечественной войны 374
4.3 Трудовые ресурсы ГУ СДС в 1941-1945 гг 428
5 Кризис организационных форм и методов социально-экономического развития Северо-Востока. 1946-1957 гг 483
5.1 Основное производство Дальстроя в 1946-1957 гг 483
5.2 Транспортная инфраструктура и снабжение Дальстроя в 1945-1957 гг 532
5.3 Обеспечивающие отрасли экономики Дальстроя в послевоенный период 581
5.4 Население Колымы и Чукотки в 1946-1957 гг 621
Заключение 669
Список источников и литературы 676
Приложения 716
- Проблемы социально-экономического развития Севера Дальнего Востока 1920-1950-х гг. в научной литературе
- Горнодобывающая промышленность Дальстроя в 1930-х гг
- Трудовые ресурсы ГУ СДС в 1941-1945 гг
- Население Колымы и Чукотки в 1946-1957 гг
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Структурный кризис, поразивший Россию в последнее десятилетие ушедшего столетия, наиболее тяжело отразился на северных, дальневосточных и, в частности, на северо-восточных окраинах страны. Сегодня ситуация в стране в целом, на Севере и Дальнем Востоке, в частности, стала более предсказуемой и менее драматичной. Политическая воля, недостаток которой так ощущался на излете ХХ в., сегодня концентрированно формирует необходимые основания для смены парадигмы общественного развития, активно определяет векторы дальнейшего движения российского социума к созданию устойчивых основ его эффективной жизнедеятельности. Это отражено, в частности, в содержании «Концепции долгосрочного развития РФ» «Концепции совершенствования региональной политики в Российской Федерации», программных выступлениях высших должностных лиц России. Отмеченное требует формирования реалистичных программ развития российских регионов. Такие программы, с одной стороны, должны быть адекватными современному их положению, с другой – должны ставить стратегические задачи, если принимать во внимание тезис о том, что степень поступательности развития Российской Федерации определяется степенью устойчивости (экономической, социальной, демографической и т.д.) ее территорий.
В этом контексте пристальное внимание к социально-экономическим проблемам российского Севера и Дальнего Востока, безусловно, оправданно. Во-первых, речь здесь идет о территориях, составляющих значительную часть российского географического и политического пространства. Во-вторых, потому, что экономическая и геополитическая роль названных регионов сейчас огромна и с неизбежностью будет возрастать в будущем. Несмотря на позитивные в целом перемены в современном положении российского Севера и Дальнего Востока, и сегодня эти регионы пока еще не стали привлекательным для населения, которое бы связывало с ним свои долговременные жизненные планы.
Исследование содержания целевых установок, реализованных в формах и методах государственной политики по отношению к северным и дальневосточным регионам в обозначенный период, оценка их эффективности и влияния на дальнейшие судьбы российского Севера и Дальнего Востока становится актуальной задачей многих отраслей научного знания, среди которых именно историческая наука может сыграть ключевую роль. Именно исторические исследования могут серьезно способствовать созданию аналитически оформленной основы для проведения здесь взвешенной внутренней политики. Осознание опыта и уроков «штрафной» колонизации, «штурмовых» методов формирования здесь производственной и социальной инфраструктуры в 1920-1950-х гг., становится в этом случае одним из важнейших условий. С другой стороны, непреходящее значение в этой ситуации могут иметь историко-аналитические работы, позволяющие видеть общую картину отечественной истории ХХ столетия сквозь призму истории составляющих Россию территорий.
Степень актуальности и научная значимость предлагаемой к разработке темы определили цель настоящего исследования – анализ социально-экономического развития Северо-Востока СССР в 1920–1950-х гг. как конкретного проявления основных форм и методов государственной северной политики советского государства.
Поставленная цель в работе реализуется через решение следующих конкретных задач:
- анализ уровеня изученности проблемы в научной литературе и характеристика источниковой базы;
- изучение экономико-географических и социально-политических особенностей Северо-Востока России в 1920-х гг. как одной из северных территорий и ее место в государственных планах развития страны;
- исследовать на примере Дальстроя механизм выработки в условиях форсированной индустриализации СССР основных форм и методов государственной северной политики и придания ее институциональному обеспечению чрезвычайного характера;
- исследовать динамику реализации основных направлений организации горной промышленности и обеспечивающих производств на Северо-Востоке в течение 1930–1950-х гг.;
- определить специфику формирования трудовых ресурсов на территории региона в указанный период и роль использования принудительного труда в процессах развития социально-экономического развития Северо-Востока СССР;
- выявить причины кризиса использованных советским политическим режимом форм и методов государственной политики на рубеже 1940–1950-х гг. и вынужденного поиска властями иной северной доктрины.
Объект исследования – Дальстрой как феномен институционального оформления реализовывавшейся на территории региона государственной политики с присущими ей формами и методами. Предметом исследования в настоящей диссертации являются основные направления государственной политики советского государства по социально-экономическому развитию Северо-Востока СССР в 1920-1950-х гг.
Предлагаемое исследование ограничено территориальными рамками, включающими восточные районы Якутской (Саха) республики, территорию Магаданской области и Чукотского национального округа, согласно современному административно-территориальному делению.
Хронологические рамки нашей работы включают тридцатилетний промежуток времени: со второй половины 1920-х гг. до середины 1950-х гг. Выбор нижней хронологической границы обусловлен тем, что именно в это время государство определяло содержание выраженного в деятельности «Комитетов Севера» концептуального отношения к российскому Северу, коренным образом измененного в начале 1930-х гг. в условиях форсированной индустриализации СССР. Выбор середины 1950-х гг. в качестве верхнего временного ограничителя вызван процессами агонии системы Дальстроя, явившихся конкретным примером кризиса чрезвычайной сталинской модели северной государственной политики.
Для придания анализу форм и методов реализованной на Северо-Востоке СССР политики советского тоталитарного режима системного характера, внутри очерченного временного промежутка выделяются три основных периода.
1. Вторая половина 1920-х гг. – 1941 г.
2. 1941–1945 гг.
3. 1946–1957 гг.
Проблемы социально-экономического развития Северо-Востока рассматриваются автором на методологических основаниях концепции модернизации. В российской истории основным проводником модернизационных процессов было и остается государство. Как правило, основные этапы российской модернизации вызывались внешними причинами и, относительно западной модернизации, длившейся несколько столетий, характеризовались форсированным характером, формировавшим мобилизационный тип экономической и социальной структуры, и широкомасштабным использованием государством авторитарных методов достижения поставленных целей.
Деятельность на Северо-Востоке России Дальстроя, ставшего институциональным оформлением модели мобилизационной экономики со всеми ее базовыми характеристиками, может рассматриваться как конкретное проявление догоняющей модернизации. Во многом вопреки чаяниям социума в интересующее нас время, государство, исходя из собственных целей, концентрировало финансовые, материально-технические и человеческие ресурсы и принудительно направляло их в пространстве и времени на решение задач создания индустриальных основ советской промышленности.
Задачи раннеиндустриальной модернизации советским режимом в целом были решены. Однако мобилизационный тип экономической и социальной структуры позволил обеспечить достижение лишь ближайших целей (создать индустрию), но не способствовал реализации стратегических модернизационных преобразований в обществе, так как экономико-технологическое отставание СССР (России) от ведущих мировых держав продолжает сохраняться вплоть до наших дней. Именно мобилизация ресурсов на решение задач ближайшего развития и отсутствие долгосрочного планирования нашло яркое выражение в формах и методах государственной политики на российском Севере в 1930–1950-х гг. Использование методологических основ теории модернизации позволяет в комплексе рассматривать их содержание и результативность.
Решение задач исследования нами осуществляется в рамках марксистской парадигмы, предполагающей базисный характер развития производительных сил и производственных отношений. Сказанное позволяет нам применять в качестве исходных и традиционно применяющиеся в исторической науке принципы историзма, объективности и научности. Принцип историзма позволяет изучать объект исследования в динамике его конкрентно-исторического развития: и как самостоятельно развивавшуюся систему экономических и социальных отношений, и как составную часть более широкой системы общественных взаимосвязей со всеми присущими им характеристиками. Использование принципа объективности становится важным условием минимизации влияния субъективных предпочтений историка на результат исследования. Принцип научности предполагает использование в качестве основы для логических построений верифицированных источников, чья научная состоятельность признается научным сообществом и является достаточной для решения задач исследования.
Использование принципа историзма сделало необходимым использование автором настоящего сочинения следующих конкретных методов исследования. Историко-генетический метод позволяет последовательно раскрывать изучаемую реальность в процессе ее исторического развития. Взгляд на Дальстрой как на систему позволяет не только анализировать динамику его собственного развития, но и его положение в народнохозяйственном комплексе СССР в течение четверти века, а также его место в решении экономических задач, ставившихся правительством перед НКВД–МВД СССР. В этой связи важную роль играет и системный подход.
Историко-сравнительный метод дает возможность точнее определять природу изучаемого феномена путем его сравнения с другими изучаемыми явлениями по сходству и различиям присущим им свойств. Сравнение основных направлений деятельности Дальстроя как проводника государственной «северной» политики с деятельностью сходных организаций на Европейском Севере нашей страны (Коми), на Севере Сибири (Норильский район), с другими объединениями предприятий золотодобывающей промышленности («Главзолото») позволяет нам при решении задач диссертации более рельефно определять основные формы и методы государственной политики, реализованной в указанное время на северных окраинах СССР.
Применение историко-типологического метода позволяет выявить общее единое, которое было присуще многообразию конкретных проявлений изучаемой исторической действительности. В результате его применения мы получили возможность классифицировать Дальстрой со всеми присущими ему чертами мобилизационного типа общественных отношений как конкретное проявление видения советским государством модели взаимосвязей в системе «центр – провинция», реализованной в 1930–1950-х гг.
Частные методы исследования. При обработке архивного материала нами использовались источниковедческий метод, применение библиографического метода определялось изучением литературы по данной теме. Помимо указанного, при разработке темы настоящей диссертации использовался статистический метод
Теоретико-методологическая основа работы определила ее концептуальные основы, суть которой заключается в рассмотрении социально-экономического развития Северо-Востока СССР в 193–1950-х гг. в контексте колонизации российского Севера, ставшей одним из конкретных проявлений сталинской модернизации.
В течение многих столетий своей истории Россия развивалась как страна и государство, включавшее в свое политическое, экономическое, этническое и, наконец, геополитическое пространство все новые и новые территории. Общим местом в науке стала ссылка в этом отношении на знаменитый тезис В.О. Ключевского, писавшего о колонизации как основном факте русской истории. Вполне очевидно, что процесс внутренней колонизации России не является одномоментным. Поэтому, изучение истории Северо-Востока в 1930–1950-х будет адекватным в случае рассмотрения ее в двух основных контекстах. С одной стороны, деятельность государства в регионе определялась сталинской форсированной индустриализацией СССР. С другой, нельзя не отметить, что здесь нашли свое выражение традиционные для России формы и методы государственной политики, проводившейся на зауральских территориях в XVII–XIX вв.
Такая постановка проблемы позволяет вводить понятие «второй волны колонизации» или «советской колонизации» для обозначения содержания государственной политики 1920–1950-х гг. ХХ в. на Северо-Востоке России. Вполне очевидно, что оно может быть отнесено и к подавляющему большинству северных территорий России. Ибо в результате колонизации первой волны (XVII–XIX вв.) Север остался не только слабо заселенным, но и слабо изученным, т.е. оставался территорией, лежащей севернее границы уже «освоенного» пространства. В 1920–1950-х гг. вместе со всем Севером Северо-Восток России пережил вторую волну колонизации. Внешне его задачи выглядели исключительно хозяйственными (освоение и эксплуатация месторождений ценного минерального сырья). Однако в реальности вторая волна колонизации на Северо-Востоке содержательно была одним из сюжетов расширения властного и экономического пространства в пределах имевшихся границ государства.
Заметим, что применяющееся сегодня понятие «колонизация», трактуемое только как заселение и освоение присоединяемых отдаленных (окраинных) территорий, не может, думается, отвечать современным потребностям. Ибо в приведенном виде эта дефиниция отражает лишь миграционно-демографические и хозяйственные (экономические) грани колонизации. Подобное методологическое упущение может быть преодолено путем анализа процессов стратификации властного пространства в ходе колонизации и структурирования социальной среды на колонизируемых территориях. В этом случае становятся ясными такие характеристики, как цели продвижения на новые территории; субъект (инициатор) колонизационного движения и вытекающая отсюда роль государства; сущность системы взаимоотношений «центр – окраина (провинция)», выстраиваемой в процессе колонизации, и создаваемых в рамках этой системы производственной и социальной инфраструктур; особенности привлечения и привлекаемого населения; оформление права собственности на вовлекаемые в экономический оборот ресурсы; характер вовлечения автохтонного населения в систему общественных отношений и т.д. Преодоление указанной методологической ограниченности понятия «колонизация» позволяет определять качественные характеристики интериоризации новых районов в экономическое, социальное и политическое поля жизни социума.
Однако, признавая некоторое несоответствие понятия «освоение» обозначаемым им явлениям, автор настоящей работы не отказывается от его применения, предлагая следующее решение. Понятие «колонизация» должно обозначать собственно процесс открытия, заселения и использования естественных богатств территории, т.е. выражать количественные характеристики изучаемого нами явления. А качественные характеристики его результативности могут быть отражены как минимум двумя полярными дефинициями: «колония» (страна или территория, находящаяся под властью какого-либо государства, лишенная экономической и политической самостоятельности, управляемая на основании специального режима) или «освоенная территория» (район, где целенаправленно сформирована комфортная и устойчивая социальная среда).
Иными словами, «освоенный», значит устойчиво и комфортно обжитый. Элемент устойчивости здесь становится определяющим. Как мы можем наблюдать, кризис Дальстроя как института реализации форм и методов второй волны колонизации Северо-Востока, в частности, наглядно продемонстрировал как раз отсутствие «освоенности» («обжитости») края и чрезвычайную неустойчивость созданной здесь моноотраслевой системы производства, хрупкость социальной инфраструктуры.
Таким образом, понятия «колония» и «освоенная территория» как полярные могут отражать качество включения новых территорий в общее экономическое, политическое и социальное бытие общества. Одновременно заметим, что такое уточнение понятийного ряда способствует также определению общего и особенного в изучении важнейших периодов истории вхождения северных и восточных регионов в состав российского государства и осуществления здесь государственной политики.
Научная новизна настоящей диссертации определяется тем, что она является первым в отечественной историографии исследованием особенностей формирования производственной и социальной инфраструктуры на северо-восточных окраинах СССР в 1920–1950-е гг. в процессе в процессе второй волны колонизации российского Севера. Оно осуществлено на конкретном примере изучения становления и развития комплекса Дальстроя, который нам представляется концентрированным феноменологическим выражением природы системы взаимоотношений «центр – провинция» по типу «метрополия – колония».
1. Изучены условия коренного изменения государственной политики по отношению к Северу на рубеже 1920–1930-х гг. и перехода от субъектно-субъектных отношений в системе «центр – провинция» в субъектно-объектным («метрополия – колония») формам и методам взаимодействия.
2. В комплексе прослежено складывание основных системных характеристик Дальстроя как экстерриториальной организации, задачи, решавшиеся которой, выходили далеко за границы определявшихся действовавшим законодательством рамок «государственного треста» или территориально-производственного главка НКВД.
3. Существенно расширено имеющееся в историографии представление о Дальстрое как производственном, транспортном и социально-бытовом комплексе. Особенно это касается наименее исследованного в историографии периода его истории 1946–1957 гг.
4. На основе привлечения неиспользовавшихся ранее специалистами исторических источников более наглядно продемонстрирована нежизнеспособность и неэффективность форм и методов сталинской государственной политики вовлечения новых территорий страны в экономическую, политическую и социальную жизнь общества.
Научно-практическая значимость нашей работы заключается в том, что фактический материал диссертации, выводы, положения и оценки соискателя могут быть использованы при разработке учебных и специальных курсов по отечественной истории XX столетия в целом и ее северных территорий, в частности.
Думается, что результаты нашей работы могут быть использованы также и при определении важнейших направлений региональной политики, что весьма важно, если принимать во внимание федеративный характер государственного устройства современной России.
Апробация результатов исследования. Основные положения и выводы диссертации обсуждены на заседании кафедры музеологии и экскурсионно-туристической деятельности Томского государственного университета. Результаты нашей работы изложены в докладах на более чем тридцати международных, всероссийских и региональных конференциях в Москве, Волгограде, Бокситогорске, Перми, Томске, Якутске, Владивостоке, Хабаровске, Магадане. Предварительные результаты исследования опубликованы в научных работах и учебных пособиях. Одновременно апробация результатов нашей работы происходила в рамках учебных курсов «История Северо-Востока России», «История отечественного государства и права», «История советской карательной политики», читавшихся и читаемых автором в Северо-Восточном государственном университете (г. Магадан).
Структура диссертации определяется целью, задачами исследования и логикой изложения результатов. Работа состоит из введения, пяти глав, заключения, списка использованных источников и цитируемой литературы, приложений.
Проблемы социально-экономического развития Севера Дальнего Востока 1920-1950-х гг. в научной литературе
Ретроспективный анализ советской государственной политики, проводившейся на территориях Севера Дальнего Востока в интересующий нас период, предполагает обращение к самому широкому спектру научной литературы, что объясняется многоплановым характером процессов, происходивших в регионе в 1920-1950-х гг. Прежде всего, это труды историков, социологов, юристов, краеведов и т.п. Важную помощь в достижении целей нашего исследования могут оказать произведения экономистов, статистиков, демографов и др. Одновременно необходимо констатировать, что исследование будет далеко не полным без использования достижений геологической науки, ибо именно ее развитие во многом определяло формирование на Северо-Востоке производственной и социальной инфраструктуры. Также важно отметить в этом контексте и публицистические работы, отражавшие различные аспекты колонизационной практики в северных регионах России.
В изучении представителями различных научных направлений территории Севера Дальнего Востока и процессов его колонизации в 1920-1950-х гг. можно выделить четыре основных периода.
Первый охватывает собой временной промежуток 1920-х - начала 1930-х гг., когда Советское государство определяло основные направления своей северной и дальневосточной политики. Это было время резкой активизации деятельности ученых, направленной на изучение текущего положения дел в регионе и перспектив его дальнейшего развития1, ибо результаты колонизации Дальневосточного региона России в начале XX в. нельзя было считать удовлетворительными. Известный исследователь Дальнего Востока Н.В. Слюнин еще в 1908 г. указывал, что, «водворившись в крае, мы не заглядывали в его будущее, как будто не собираясь там оставаться. За все время обладания окраиной (для Охотско-Камчатского края - 270 лет, для Амурского района - 50 лет) не было выработано ни определенного плана колонизации, ни однообразной системы эксплуатации местных богатств, ни такого административного строя, который благоприятствовал бы экономическому развитию» . От Российской империи новому социалистическому государству в наследство на Дальнем Востоке достались огромные, слабозаселенные и малоизученные территории. Лишь небольшая их часть, тяготеющая к побережью Японского моря, юго-западному побережью Охотского моря и полотну Транссибирской железной дороги, могла быть названа хоть сколь-нибудь освоенной.
Поэтому перед исследователями возникли проблемы формулирования основных направлений деятельности государства в дальневосточном регионе. Их решению были посвящены многочисленные работы, увидевшие свет в 1920-х-начале 1930-х гг. Общие принципы государственной колонизационной политики в отношении российских окраин в целом в Дальнего Востока в частности, нашли свое выражение в трудах специализированного научного подразделения -Государственного колонизационного научно-исследовательского института. В работах профессоров А.А. Ярилова и И.Л. Ямзина2 особо подчеркивалось, что в новых общественных условиях «колонизация должна стать совокупностью мероприятий плановой государственной политики», имеющей «конечною целью гармоничное развитие производственных сил всего Союза в целом, от его хозяйственно-политических центров до далеких «сырьевых баз».
Тем же подходом отличалась блестящая работа И.Л. Ямзина и В.П. Вощинина «Учение о колонизации и переселениях», увидевшая свет в 1926 г.3 Изданный в качестве учебного пособия для высшей школы, этот труд оказался столь содержательным, что фактически приобрел самостоятельное научное значение. Четко определив понятие колонизации, отграничив его от понятия переселения, рассмотрев историю колонизационной практики западных государств и дореволюционной России, авторы подробно описали закономерности колонизационных процессов. Опираясь на сформулированные методологические принципы создания планов колонизации, И.Л. Ямзин и В.П. Вощинин во второй части работы основательно рассмотрели колонизационные перспективы нескольких крупных советских территорий, в числе которых важное значение придавалось Дальнему Востоку. С их точки зрения, государственная политика на территории края должна была быть ориентирована не столько на устройство сельскохозяйственных производств, сколько на развитие промышленности -золотодобывающей, лесной, рыбной, пушной1.
Именно промышленные перспективы региона ставились во главу угла большинством исследователей 1920-х гг. Так, известный дальневосточный геолог и горный инженер Э.Э. Анерт в целом цикле своих работ рассматривал Дальний Восток как один из потенциальных центров советской горной промышленности2. В 1928 г. в своем капитальном, более чем девятисотстраничном труде «Богатства недр Дальнего Востока» он дал развернутую характеристику, в частности, основным золотоносным областям региона3. Наряду со старыми Амурской и Приморской золотопромышленными областями, исследователь выделил новую Приохотскую золотоносную область с входившими в нее Южным и Северным районами, а также область Дальнего Северо-Востока (Анадырско-Чукотский край). Собрав и обобщив данные своих изысканий и материалы других геологов, автор предположил, что «Приохотский край относительно скоро выдвинется на первые места среди сибирских, а, может быть, и мировых золотоносных областей»4.
Среди возможных направлений развития народного хозяйства Дальнего Востока на первое место ставил развитие промышленности и известный специалист по экономике региона М.И. Целищев5.
Дискуссионной трибуной для ученых, разрабатывавших в 1920-х гг. проблематику развития Дальневосточного региона, являлся региональный журнал «Экономическая жизнь Дальнего Востока». Научные работники, представители партийно-советского руководства на его страницах обсуждали вопросы развития отдельных территорий края, региональной промышленности, промыслового хозяйства, путей сообщения и т.д.
Доказательством серьезного интереса государственной власти к перспективам развития Дальневосточного региона СССР во второй половине 1920-х гг. стала организация целого ряда научно-практических конференций, в ходе работы которых ученые формулировали проблемы социально-экономического развития этой советской окраины и определяли пути их решения. В связи с этим наибольшего внимания заслуживают материалы Первой конференции по изучению производительных сил Дальнего Востока (1927 г.). Выпущенные в нескольких тематических выпусках, эти материалы дают полноценное представление об уровне развития края. Особое значение для решения задач нашего исследования имеют материалы секции «Человек», рассмотревшей динамику заселения края, условия размещения переселенцев и направления формирования здесь производственного населения1. Нельзя не отметить и материалы секции «Транспорт и строительство», ибо перспективы заселения края и развития его экономики в целом определялись транспортной доступностью территорий Дальнего Востока и включением их, таким образом, в общую экономическую систему страны2. Особую ценность перечисленным материалам придает то, что каждый выпуск содержит стенографическую запись дискуссий по содержанию выступлений участников конференции, выявивших наличие неоднозначных подходов к решению сформулированных проблем.
Определенные промежуточные результаты научных исследований перспектив развития Дальнего Востока были подведены уже к концу 1920-х гг. В 1929 г. увидели свет несколько капитальных работ, содержавших обобщающую информацию по этим проблемам. Издание «Дальневосточный край», детально анализировавшее социально-экономическую ситуацию в регионе, констатировало, с одной стороны, наличие реальных условий для бурного развития Дальнего Востока (наличие богатейших биологических и минеральных ресурсов), с другой, крайне низкий уровень современного их освоения, развития транспорта, производственного населения и т.д.4 Пожалуй, впервые в научной литературе в названном труде специально указывалось на геополитическое значение региона для нашей страны. Составители особо отметили, что «...географическое положение ДВК делает его частью тихоокеанского мира, а следовательно, и приобщает через него весь наш Союз к тому сложному узлу хозяйственных и политических взаимоотношений, которые завязались на берегах Тихого океана»5.
Горнодобывающая промышленность Дальстроя в 1930-х гг
Получивший значительные плановые задания по золотодобыче в верхнеколымском районе, Дальстрой, однако, не смог сразу же обеспечить их выполнение. Уже в 1934 г. руководство треста отмечало в своем отчете о начальном периоде деятельности на Северо-Востоке: «...первая половина 1932 года прошла в приемке хозяйства, ознакомлении с местными условиями, в проработке планов развития края и лишь в очень небольшой степени в подготовке к строительству и развитию основного производства - золотодобычи. Фактически началом работ Дальстроя следует поэтому считать вторую половину 1932 г., когда начали прибывать люди и материальные средства»1.
Тем не менее в формировавшейся в это время организационной структуре Дальстроя руководство горной отраслью было представлено в полной мере. Уже 9 февраля 1932 г. в приказе директора № 1 помощником руководителя «треста» по управлению приисками был назначен хорошо знавший колымский район Н.Ф. Улыбин. Чуть более месяца спустя 16 марта 1932 г., когда был утверждено «Положение об управлении гострестом Дальстрой», в составе его дирекции среди прочих был создан технический сектор. Его задачей стало «руководство всей работой по разведке и эксплуатации месторождения полезных ископаемых, а также проектирование новых производств и осуществление этих проектов»2. В технический сектор вошли геолого-поисковая секция, секции россыпных разведок, рудных разведок, разведок нерудных ископаемых, эксплуатации россыпных месторождений, рудных месторождений, месторождений нерудных ископаемых, картографо-маркшейдерское бюро, научно-исследовательское бюро, проектное бюро, бюро главного механика.
Техническое бюро возглавил Н.Ф. Улыбин, его помощниками стали: по эксплуатации главного производства - инженер М.А. Эйдлин1, по геологоразведке - Ю.А. Билибин.
В этот же день для руководства уже существовавшими и действовавшими приисками в районах pp. Среднекана и Утиной были сформированы соответственно Среднеканское и Утинское групповые управления. При этом «по мере развертывания работ» предусматривалось «разрешить организацию» Ороту канского, Бохапчинского, Бюченнахского и Гербинского групповых управлений . Управляющим Утинским групповым управлением был назначен Д.Е. Домбак, Среднеканское управление возглавил М.С. Краснов3. И уже 13 апреля 1932 г. было создано Оротуканское групповое приисковое управление, руководителем которого стал И.Д. Борисенко .
5 декабря 1932 г. на основе технического сектора организуется Управление по добыче полезных ископаемых (УДПИ), в состав которого вошли три групповых приисковых управления - Среднеканское, Оротуканское и Утинское. Административный центр УДПИ располагался на Среднекане5. УДПИ подчинялись десять приисков: «Р. Утиная», «Оротукан», «Геологический», «Борискин», «Юбилейный», «Таежник», «Холодный», «Первомайский», «Бюченнах» и «Три медведя». Возглавил управление А.Н. Пемов1.
В дальнейшем была проведена еще одна реорганизация, когда 25 марта 1934 г. У ДНИ было переименовано в Горное управление Дальстроя под руководством А.Н. Пемова с расположением в поселке Оротукан2. «Положение» о Горном управлении предписало ему заниматься организацией поисков и разведок полезных ископаемых на территории деятельности Дальстроя, эксплуатацией промышленных месторождений, капитальным строительством в производственных районах и т.д.3
В структуру Горного управления вошли групповые управления, преобразованные 9 апреля 1934 г. в горнопромышленные районы - Среднеканский, Утинский, Оротуканский и Неригинский4. Несколько позже (1 января 1935 г.) к ним присоединился Тасканский ГПР, созданный в золотоносном районе бассейна р. Ат-Урях5.
В основе развития структуры золотодобывающих предприятий Дальстроя лежали, естественно, успешные результаты самоотверженной работы колымских геологов. В первые годы своей деятельности Дальстрой в основном направлял в тайгу геолого-рекогносцировочные партии, задачей которых было исследование неизвестных по своему геологическому строению территорий6. При этом и количество партий не достигало планировавшегося уровня. Так, в «Отчете о работе гостреста «Дальстрой» за 1932 г.» отмечалось, что вместо планировавшихся 96 партий в поиске и разведке полезных ископаемых было занято лишь 17. В 1933 г. работу начали уже 30 партий . Важнейшей причиной такого положения дел стало «незаконченное строительство дороги до приисков», которое «не позволило сколько-нибудь значительно развернуть работы по разведкам и добыче металла»2.
В 1932 г., тем не менее, были открыты новые золотоносные районы: Нижне-Неригинский (А.П. Васьковский), Ат-Уряхский и Среднедебинский (Л.А. Снятков), Сусуманский и Верхнедебинский (Е.Т. Шаталов). Слабая золотоносность была обнаружена по р. Нелькобе (Б.И. Вронский) и р. Теньке (М.Г. Котов). Продолжались поиски и рудных проявлений золота; были открыты золоторудные месторождения в бассейне р. Утиной (И.Л. Соловейчик) и в бассейне р. Оротукан по ключу Хищник (М.Я. Фейгин). В верховьях Оротукана партия Б.Л. Флерова определила участки, перспективные на олово3.
Всего в 1932 г. геолого-поисковые партии исследовали и нанесли на карту 9140 км . В 1933 г. этот показатель составил уже 19980 км , причем основными результатами стало выяснение общих запасов россыпного золота в количестве 6193,3 кг. Продолжались и разведки рудного металла4. Работа геологов была организована в двух основных районах. Первая группа партий (Е.Т. Шаталов, Б.И. Вронский, М.Г. Котов, А.П. Васьковский и др.) работала в пределах верховий Колымы. Вторая группа, работавшая под общим руководством Д.В. Вознесенского и Ф.К. Рабинович, охватила район побережья Охотского моря, и полосу вдоль колымской автотрассы (pp. Хасын, Уптар и верхние притоки р. Олы). Геологи Д.В. Вознесенский и Ф.К. Рабинович определили отсутствие золотоносности в перечисленных районах, установив тем самым южную границу ее простирания.
Начала свою работу Верхнее-Колымская геологоразведочная экспедиция (1933-1935 гг.) под руководством В.А. Цареградского. В ее состав работали геологи и разведчики С.Д. Раковский, Д.А. Каузов, Ю.Н. Трушков, Артюшков, Ушаков, Зимкин, Зимин, В.В. Козлова и Д.П. Васьковский, а также топографы Кузьмин, Лобанов и Лапин. Экспедиция сплавилась по pp. Малтану и Бохапче на Колыму и далее до устья р. Зырянки, где была основана ее база5. Она интенсивно исследовала среднюю часть бассейна р. Колымы до 1935 г. включительно, как отмечается в «Отчете по геологоразведочным работам за период 1932-1942 гг.»6.
В 1934 г. работы геологов продвинулись в северо-западном направлении за р. Колыму, где партиями Ф.К. Рабинович и К.А Шахворостовой были открыты новые богатейшие золотоносные районы по правым притокам pp. Таскана и Мылги и р. Хатыннах. Геологи Соловейчик, Максимов и Денисов установили промышленный характер Утинского рудного месторождения, позволявшего строить крупное промышленное предприятие. Одновременно партии СВ. Новикова и П.И. Скорнякова, работавшие севернее от основного приискового района (pp. Таскан и Сеймчан), установлена северная граница полосы золотоносности1.
К 1935 г. в Охотско-Колымском районе провели работу свыше 75 геологических партий, заснявших около 100000 км2 площади. Всего же со средним и нижним течением Колымы, Верхней Индигиркой, Омолоно-Гижигинским и другими районами было заснято 530000 км . Была составлена первая геологическая карта края, геологи получили возможность установить важнейшие закономерности развития полезных ископаемых. Деятельность геологоразведочных партий, работавших в составе этих экспедиций, позволила выявить наличие промышленных месторождений золота в северо-западном направлении от верховий Колымы в соответствии с прогнозами Ю.А. Билибина. Кроме этого, работа Омолонской экспедиции СВ. Новикова установила золотоносность среднего и нижнего течения Колымы, что позволило распространить полосу золотоносности, наличие которой предположил Билибин в 1929-1931 гг., на северо-восток от первоначального района деятельности Дальстроя.
В целом, анализируя результаты деятельности геологоразведки в 1931— 1933 гг., Ю.А. Билибин в первоначальном варианте определил перспективные запасы золота на площади 360 тыс. км2 в 720 т, т.е. на каждые 1000 км2 по 2 т металла2. Однако деятельность геологических подразделений треста осложнялась некоторыми обстоятельствами, вызвавшими, в частности, конфликт Билибина с руководством Дальстроя.
В 1932 и 1933 гг. план по добыче золота трест не выполнил . Извлечение составило лишь 511 и 791 кг химически чистого металла соответственно4. Основной причиной этого, естественно, стали чрезвычайно завышенные плановые задания, установленные в 1931 г. в размере 10 т (1932 г.) и 25 т (1933 г.)5. Вполне понятно, что установленные умозрительно и не подкрепленные знанием реальной ситуации в регионе, такие планы были невыполнимы.
Трудовые ресурсы ГУ СДС в 1941-1945 гг
Начало войны с германским нацизмом, значительно изменившее условия производственной деятельности Дальстроя, самым серьезным образом отразилось и на положении населения, обслуживавшего его предприятия, учреждения и организации.
Основную массу работников ГУ СДС в течение 1941-1944 гг. по-прежнему составляли заключенные Управления СВИТЛа, на которых война обрушилась еще большим ужесточением режима содержания и трудового использования, что было характерным явлением для всех производственно-лагерных комплексов СССР1.
Уже 23 июня 1941 г. И.Ф. Никишов, выполняя приказ наркома внутренних дел и прокурора СССР, предписал прекратить освобождение из лагерей «контрреволюционеров, бандитов, рецидивистов и других опасных преступников» (т.е. всех заключенных, осужденных по ст. 58 и 59 УК РСФСР)1. Эти заключенные должны были быть сосредоточены на одном из приисков каждого горного управления. На указанных приисках и лагерных пунктах организовывались зоны усиленной охраны, было прекращено бесконвойное использование заключенных на всех видах работ. Эта же участь постигла всех поляков, немцев и других иноподданных, находившихся к этому времени в лагерях ГУ СДС. Одновременно работникам Управления НКВД по Дальстрою приказывалось арестовать всех заключенных и бывших заключенных, на которых имелись материалы об их «антисоветской деятельности».
Другим мероприятием администрации на Колыме и Чукотке в первые военные дни стало усиление информационной блокады лагерников. «Обеспечьте, чтобы радиослушание было совершенно недоступно заключенным. Информация заключенных о происходящих событиях должна доводиться строго в соответствии с приказами и инструкциями НКВД СССР», - предписывало Политуправление ГУ СДС 28 июня 1941 г. Одновременно был категорически запрещен доступ населения лагерей к газетам политотделов управлений Дальстроя и газете «Советская Колыма»2.
В этих действиях руководства Дальстроя сказалась боязнь возможных выступлений заключенных, которые компактно располагались на производственных объектах3. Другой их причиной, возможно, была неразбериха, царившая в стране в первые военные недели, и отсутствие точной информации о боевых действиях на советско-германском фронте.
Но все же информация о войне просачивалась в лагерь. Поэтому в июле 1941 г. всем начальникам управлений лагерей и их заместителям по политчасти было дано указание организовать во всех лагподразделениях «усиленное наблюдение» за поведением заключенных в лагере, на производстве, и раз в декаду информировать руководство УСВИТЛа «о всех случаях происшествий, контрреволюционных выпадов и поведении заключенных»4.
Так называемые политдонесения, поступавшие в УСВИТЛ, характеризуют настроения, существовавшие в лагерных зоннах Колымы. Промкомбинат Дальстроя: «з/к Шульц Макс Отто Карлович, 58-10-12, срок 3 года, поражение в правах 1 год и з/к Кравчук Ольга Степановна вели разговор: «Ленинград занят немцами, правительство выехало из Москвы, образовалось новое правительство, которое без боя взяло Москву. Китай, Турция, Япония объявили войну против СССР. Япония на днях будет на Колыме. Тогда я сумею расправиться со всеми, кто издевался надо мной. Немцы уже освободили всех заключенных из Свирских лагерей и отправили всех на фронт». ОЛП «Утиная»: з/к Гора: «Немцы знали, куда делать удар потому, что Украину в 1933 г. заморили с голоду, а поэтому она пойдет против советской власти. Если бы свергли советскую власть, то всех бы заключенных освободили». Армань: «...бывший кулак заключенный Завьялов, осужденный за участие в кулацком восстании, вел такого рода разговоры: «Наверное, у большевиков не идет, если бы они побеждали, то сейчас бы всюду митинговали, ато притихли, молчат»1.
А на прииске «Челбанья» был раскрыт «контрреволюционный штаб» в составе осужденных по ст. 58 УК РСФСР М.А. Зотина (председатель), Г.И. Полатрова и осужденного за контрреволюционную деятельность И.Г. Буторина. Целью штаба было «собрать контрреволюционные силы и поднять их против существующего строя путем обезоруживания местной охраны. Штаб имел несколько совещаний, но на последнем было решено, что восстание пока отставить до более подходящего момента»2.
Действительно, по Дальстрою в то время ходило множество слухов, которые были вызваны отсутствием, в силу отдаленности, сколь-нибудь ясной информации. Не было ее и у тех, кто охранял лагеря. 25 июня один из офицеров ВОХРа в разговоре с доктором больницы УСВИТЛа доверительно сообщил: «Есть шифрованный приказ, о котором, я считаю, Вам сказать можно, что из лагеря всех заключенных скоро отправят в землю». Другой офицер охраны в нетрезвом виде 28 июня говорил: «Япония хочет сделать нападение на Магадан. Над Магаданом уже летал японский самолет. Есть приказ о расстреле всех заключенных»3.
Скорее всего, подобные же смутные подозрения в сочетании с информационным голодом и резким ужесточением режима стали причиной увеличения количества побегов из лагерей в июле и начале августа 1941 г. Из Чай-Урьинского ГПУ в это время бежало 55 чел., из Южного - 41, из Дорлага Севера - 20, из Северного ГПУ -84 чел.4 13 июля в пяти километрах от прииска «Мальдяк» оперативная группа уничтожила двух неизвестных беглецов, у которых обнаружила 5 самодельных гранат из консервных банок, овсяную крупу, хлеб, муку и др. продукты5.
Однако после некоторого прояснения общей ситуации в стране в июле 1941 г. начальник политотдела УСВИТЛа Виноградов предписал подчиненным разработать специальные планы и организовать систематическое проведение политбесед и читку газет среди заключенных, в том числе и среди «контрреволюционеров». Исключение из этого правила составили осужденные «за измену Родине, шпионаж, террор, диверсию, троцкисты, зиновьевцы, бухаринцы, участники националистических контрреволюционных организаций и других антисоветских партий и организаций, а также иностранные подданные независимо от характера совершенного ими преступления»1.
25 августа заключенным УСВИТЛа, в соответствии с указаниями НКВД СССР, было разрешено пользоваться газетами, но только издававшимися на месте политотделами производственных управлений. Использование радиоточек разрешалось при условии «обеспечения строжайшего контроля со стороны политотделов, местной парторганизации и лагерной администрации»2.
Наряду с ужесточением режима содержания заключенных в 1941 г. стала более напряженной их трудовая деятельность. Уже 28 июня для лагерей Дальстроя был введен 12-часовой рабочий день с перерывом 1 ч на обед . Производственная и лагерная администрация обязывалась организовать непрерывное наблюдение за работой заключенных, «провести решительную борьбу с лодырями, симулянтами, саботажниками и лицами, не выполняющими норм по производительности труда».
В конце июля приказом «О порядке работы бригад и бригадиров заключенных» разрешалось бригады, не выполнившие суточную норму, задерживать на производстве до двух часов сверх нормы. Бригадиров таких бригад можно было водворять в карцер сроком до 10 сут с выводом на работу4.
Наряду с отмеченным, одним из основных способов увеличения объемов производства и экономии при этом стало уменьшение количества заключенных Севвостлага в административном секторе, управлении и соответствующее увеличение их численности на основном производстве. Согласно данным «Отчета по численности и фонду денежного поощрения работающих з/к з/к» за 1941 г. среднесписочная численность работающих заключенных (производство и непромышленные хозяйства) по плану должна была составить 98546 чел., фактически же документ приводит цифру 109421 чел. Наибольшее увеличение произошло в группе заключенных, работавших на производстве, - на 4518 чел. Уже из этого числа 2941 чел. подневольных дальстроевцев увеличили категорию собственно рабочих, почти на 500 чел. увеличилось число ИТР из заключенных, почти на 1000 чел. - численность осужденных служащих на производстве1.
Интересны в данном случае сведения о фонде денежного поощрения (заработной платы) заключенных. Рассмотрим положение в этой сфере «исправительно-трудовой политики» администрации ГУ СДС на примере самой многочисленной категории работников - рабочих, занятых на основном производстве. Их плановая среднесписочная численность на 1941 г. устанавливалась в 74873 чел., фактически оказалось 77814 чел. Плановый фонд денежного поощрения на год - 61676 тыс. руб. Однако можно наблюдать, что при увеличении среднесписочного числа рабочих фонд их заработной платы снизился до 39965 тыс. руб. (на 35,2 %). При этом среднегодовая сумма денежного поощрения на одного работавшего на горных работах заключенного снизилась соответственно с 823 до 513 руб. (37,6 %) .
Группа подневольных работников, занятых в управлении лагерными подразделениями и обслуживании заключенных, в целом сократилась с 7991 (плановая среднегодовая численность) до 6539 чел. (фактическая). Однако в этом составе осужденных дальстроевцев можно наблюдать следующую картину. Если вместо планировавшихся 909 специалистов, привлеченных к работе в управлении лагерных подразделений, в среднем за год фактически работало 1297, то среднегодовая численность осужденных, работавших в сфере коммунально-бытового, продовольственного, вещевого и т.д. обслуживания заключенных, сократилась с 7082 до 5242 чел.3
Население Колымы и Чукотки в 1946-1957 гг
Динамика количественного и качественного состава трудовых ресурсов Дальстроя в послевоенное десятилетие стала наглядным проявлением кризиса форм и методов государственной политики эпохи «второй волны» колонизации Севера и одновременно одним из важнейших факторов, стимулировавших агонию таких производственно-лагерных комплексов, как ГУ СДС.
После войны его вольнонаемная рабочая сила в целом продолжала состоять из завербованных «на материке» договорников, солдат и офицеров, направлявшихся для продолжения службы, и бывших заключенных УСВИТЛа, оставшихся работать на Колыме и Чукотке по вольному найму. На 1 сентября 1948 г. в Дальстрое работало 115749 вольнонаемных работников. Среди них было 32184 договорников, 5046 работавших иждивенцев, 985 местных жителей, 49603 освободившихся из лагерей, 27931 спецпоселенец. В общем числе мужчины насчитывали 104230 чел., женщины - всего 11579 чел.1
Своеобразным пополнением вольнонаемного состава ГУ СДС в это время стали представители так называемого «спецконтингента», вывозившегося со строек советского атомного проекта (спецстройки МВД № 313, 247, 535, 514, ИТЛ-100, Челябинск-40). Согласно Постановлению Совета Министров СССР от 14 июля 1949 г., в состав этой группы вошли строители советских атомных объектов: вольнонаемные, бывшие заключенные (судившиеся за антисоветскую деятельность, бандитизм, разбой и воры-рецидивисты), солдаты-репатрианты и спецпоселенцы, «имевшие связи с заграницей или сотрудничавшие с фашистскими оккупантами». Названный документ предписывал до 15 августа вывезти их в Дальстрой СССР «для работы в качестве вольнонаемных, заключив с ними договоры (трудовые соглашения) сроком на 2-3 года». Однако их правовой статус существенно отличался от положения дальстроевских «договорников». Они должны были быть поселены «компактно и в обособленном месте, исключив возможность общения их с другими контингентами, работающими на предприятиях Дальстроя, возможность перехода их на какие бы то ни было другие объекты и всякую возможность побега с места нахождения»1. В течение 1949-1951 гг. на Колыму было доставлено 10363 чел. «спецконтингента» .
Проблемы обеспечения квалифицированными кадрами всех отраслей производства ГУ СДС вызвали к жизни появление целого ряда нормативных и распорядительных актов правительства и руководства НКВД - МВД СССР, восстанавливавших и расширявших уже имевшиеся льготы и преференции для этой категории работников. Так, в частности, в декабре 1945 г. было объявлено о порядке выплаты единовременного вознаграждения за долгосрочную непрерывную работу в Дальстрое (порядок выплаты регулировался Постановлением СНК СССР № 2777 от 29 октября 1945 г.)3. В сентябре 1947 г. по Дальстрою было объявлено, что в соответствии с Распоряжением МВД № 323 от 30 мая 1947 г. вольнонаемным инженерно-техническим работникам и служащим, обслуживавшим 9- и 10-часовые рабочие смены, оплата переработанных часов будет производиться в полуторном размере (как это практиковалось в довоенный период)4. Данное распоряжение относилось только к тем работникам, чье присутствие на производстве было обязательно в течение всего времени работы смен.
3 июля 1948 г. руководство ГУ СДС обязало руководителей отраслевых управлений предоставлять, как правило, отпуска тем работникам, которые не использовали их за 3 и более предшествующих года5. Однако спустя неделю последовало новое указание. Компенсацию за неиспользованный отпуск рабочим и служащим Дальстроя на Крайнем Севере за время работы предписывалось выплачивать во всех случаях в полном объеме без переоценки6.
11 апреля 1951 г. Правительство СССР вновь расширило перечень дополнительных льгот для персонала ГУ СДС1. При исчислении стажа работы для выплаты единовременного вознаграждения за выслугу лет его работникам разрешалось включать время работы в других министерствах и ведомствах, где была установлена выплата процентных надбавок или единовременного вознаграждения за выслугу лет, независимо от времени перехода работника на работу в Дальстрой из этих ведомств . 11 февраля 1952 г. начальникам управлений и предприятий Дальстроя было предоставлено право выплачивать лицам, продлившим договор о работе на новый срок не менее трех лет, единовременное пособие в размере месячного оклада или ставки заработной платы. Начальники управлений, предприятий, лагерей и организаций были обязаны от имени Дальстроя проводить работу по заключению новых договоров с работниками, у которых срок действия договора истек. Дополнительные трудовые соглашения о работе должны были заключаться на новый срок не менее трех лет3.
Вербовкой пополнения дальстроевцев занимались подразделения гостреста «Дальстройснаб». В октябре 1945 г. постановлением СНК СССР Дальстрою было предоставлено право вербовки квалифицированных специалистов на территории Московской, Ленинградской, Челябинской, Свердловской, Новосибирской, Томской, Иркутской, Куйбышевской, Молотовской, Кировской, Кемеровской, Ростовской, Саратовской, Чкаловской областей и Хакасской автономной области. Одновременно потенциальный дальстроевец мог быть завербован на территории Украины, Казахстана, Башкирии, Алтайского и Красноярского краев. Руководителям местных органов власти приписывалось помогать Дальстрою в привлечении специалистов4.
Тем не менее мы не можем зафиксировать случаев, когда бы планы привлечения новых работников на предприятия Колымы и Чукотки выполнялись полностью. В частности, в 1946 г. Дальстрой получил лишь 58 % запланированного количества договорников (инженеров - 40,1 %, техников - 40 % от плана), в 1947 г. - 83,5 % (инженеров - 66,5 %, техников - 75 %), в 1948 г. - 67 % (инженеров - 56 %, техников - 62,5 %), в 1949 г. - 86,6 % (инженеров - 40,8 %, техников - 72,8 %) . При этом при общей потребности в специалистах с высшим и средним специальным образованием в 16105 чел. в ГУ СДС на 1 октября 1949 г. имелось лишь 8184 чел. Обеспеченность различных отраслей хозяйства Дальстроя профессиональными кадрами выглядела следующим образом: горные работы -36,5 %, геологоразведка - 40,3 %, энергохозяйство - 69 %, механическая служба -60,7 %, транспорт - 58,7 %, капитальное строительство - 69,3 %, снабжение, торговля - 30,7 %, медико-санитарная служба- 66,6 %2.
Причинами столь высокой текучести квалифицированных кадров продолжали оставаться условия труда и быта специалистов. Их в полном смысле этого слова мытарства начинались уже при первой встрече с реалиями Дальстроя - по прибытии в транзитные городки в Приморье. Перевалочная база Дальстроя в Находке в 1948 г.: в 30 бараках, предназначенных для размещения 1200 чел., фактически при установке двухъярусных нар размещалось по 3 тыс. чел., а в летние месяцы - до 4 тыс. Для размещения транзитных пассажиров было дополнительно поставлено 5 временных палаток, выделено 4 барака из зоны транзитного лагеря заключенных. Часть же отправлявшихся в Дальстрой вообще жила под открытым небом3.
В июле 1947 г. полковник В.Ф. Шевченко докладывал заместителю министра внутренних дел СССР генерал-лейтенанту Б.П. Обручникову о приезде пополнения охраны лагерей Дальстроя: «Некоторые управления МВД (по Саратовской, Харьковской, Кемеровской областям) выдали завербованным на дорогу всего по 200 руб. В результате этого люди вынуждены были продавать с себя одежду, некоторые из них прибыли к нам полураздетые»4. В архивных фондах сохранилось большое количество жалоб и обращений вольнонаемных дальстроевцев, подтверждающих такое положение дел5.
Прибывшие на предприятия и в управления ГУ СДС договорники сталкивались с не менее сложным положением. Продовольствие, как и во всей стране, после войны распределялось в Дальстрое по карточкам в строго нормированных размерах в зависимости от категорий. Поскольку с окончанием военных действий снабжение Колымы и Чукотки несколько стабилизировалось, в ноябре 1945 г. по решению Л.П. Берии дневной паек здесь был несколько увеличен. Рабочие стали получать 900 г хлеба в день (вместо 800), рабочие и ИТР, занятые на горных работах, - 1000 г, служащие -700 г (вместо 600), дети и иждивенцы работников Дальстроя - 500 г (вместо 400)1. Однако возможность распоряжения продовольственными товарами в условиях их жесткого нормирования порождала возможность злоупотреблений, масштабы которых оказывались значительными. Так, на 12 декабря 1946 г. специальной проверкой были установлены 714 случаев незаконной выдачи карточек, 124 случая хищений продовольственных карточек и 2023 случая завышения категории снабжения2.
Положение усугубилось еще и тем, что с 16 ноября 1946 г. цены практически на все продукты выросли. Страна испытывала недостаток средств. Надеяться на внешние займы не приходилось в условиях начинавшейся «холодной» войны. Поэтому государство решило изъять дополнительные средства у населения путем изменения структуры цен на продовольствие. Коммерческие цены были несколько снижены, а пайковые (по карточкам) резко выросли . Если учесть, что основная масса населения страны в целом и Дальстроя, в частности, питалась по пайковым ценам, то ухудшение ситуации очевидно. Ситуацию не спасало и то, что заработная плата рабочим и служащим была несколько повышена.
В конце 1947 г. в СССР была проведена денежная реформа и отменены карточки на продовольственные и промышленные товары. С 16 декабря повсеместно в Дальстрое началась торговля без карточек. Каждый работающий дальстроевец был прикреплен к конкретному магазину и получил соответствующий пропуск. Поскольку продовольственный завоз 1947 г. не учитывал этих обстоятельств, то до навигации 1948 г. были установлены нормы отпуска товаров в одни руки. Но уже во второй половине января 1948 г. в газету «Правда» было отправлено анонимное письмо, посвященное описанию торговли без карточек в Магадане. «Обидно читать в «Правде» об отмене карточной системы. «Счастливый день», «Мудрое решение», «Новая жизнь»... Открытие ларьков, магазинов, свободная торговля - все это пустые слова для Магадана...»4.
