Содержание к диссертации
Введение
I. Интеллигенты в рядах; российских консерваторов в январе - августе: 1905 года
1.1. Состав, структура, политические позиции интеллигенции Санкт-Петербурга накануне революции. 21 - 30
1.2. Поддержка интеллигентами правительственного лагеря в условиях начавшейся революции 31 - 59
1.3. Проблема народного представительства в интерпретации консерваторов 60 - 84
1.4. Интеллигенты-консерваторы и проблема свободы печати.. 85 -109
1.5. Интеллигенция в начальный период политической консолидации сторонников правительства 110 -133
II. Интеллигенты - консерваторы в период высшего подъема революции (сентябрь-декабрь 1905 года)
2.1. Булыгинская дума в восприятии консерваторов 134-156
2.2. Манифест 17 октября 1905 года и первый опыт взаимодействия интеллигентов с правительством 157-183
2.3. Роль интеллигенции в процессе формирования консервативных политических объединений осенью-зимой 1905 года 184-212
2.4. Оценка интеллигентами-консерваторами деятельности правительства С.Ю.Витте и результатов первого года революции 213-221
Заключение 222 - 226
Источники и литература
- Поддержка интеллигентами правительственного лагеря в условиях начавшейся революции
- Интеллигенция в начальный период политической консолидации сторонников правительства
- Манифест 17 октября 1905 года и первый опыт взаимодействия интеллигентов с правительством
- Оценка интеллигентами-консерваторами деятельности правительства С.Ю.Витте и результатов первого года революции
Поддержка интеллигентами правительственного лагеря в условиях начавшейся революции
Однако результаты этого подсчета весьма условны, так как, во-первых, неясно, можно ли отнести к «интеллигентным труженикам» тех, кто в вышеприведенном перечне обозначены как «остальное непромысловое население» (56.217 человек). Во-вторых, невозможно определить, сколько интеллигентов (по образованию или характеру труда) при заполнении анкеты отнесли себя к числу служащих (по месту работы). Поэтому важно обратить внимание на статистику по источникам средств к существованию, также приведенную в книге: живущих за счет государственной гражданской службы было 5,3%, военной службы - 4,3%, свободных профессий - 5,3%.8 Остановившись в наших подсчетах на последнем критерии и последней цифре, будем полагать, что в Петербурге в 1905 году насчитывалось около 73.000 лиц «интеллигентного» труда.
По этническому признаку среди основных сословных групп населения столицы абсолютное большинство принадлежало представителям славянской языковой группы (85,6%).9 Доля женщин среди занятых педагогической и врачебной деятельностью (51,8%, 11.236 чел.) несколько превосходила долю мужчин (48,2%, 10.442 чел.).10
Советские историки, характеризуя структуру интеллигенции, выделяли три группы: буржуазную, мелкобуржуазную и пролетарскую.11 Если опустить классовые характеристики и в качестве основных критериев структурирования взять уровень образования и материального вознаграждения за труд, то выводы советских ученых сохраняют свое . значение и в наши дни. Мы вслед за О.Н.Знаменским выделяем внутри интеллигентской группы три слоя: верхний, средний и нижний. Верхний слой образовывался за счет, как правило, самой квалифицированной и высокооплачиваемой интеллигенции. К ней относились часть деятелей науки, литературы и искусства, немало адвокатов, некоторые инженеры, врачи, агрономы, отдельные представители ряда других профессий. Эти люди занимали привилегированное положение в обществе, многие из них располагали широкими связями, пользовались известностью и влиянием. Значительное большинство их жили в крупных городах, предпочитая Петербург и Москву. К среднему слою интеллигенции, материально сравнительно обеспеченному, относилась преобладающая часть городской интеллигенции - рядовые инженеры, врачи, учителя средних школ, младшие преподаватели высшей школы и младшие сотрудники научных учреждений, газетные репортеры, многие начинающие литераторы, часть актеров и пр. Наконец, нижний слой интеллигенции составляли люди с низкими, нередко нищенскими доходами - большинство учителей начальных школ, немало актеров частных театров, представители других профессий, причем многие из них жили в деревне и провинциальных городах.
Интеллигенты, особенно их привилегированные круги, занимали довольно прочные позиции в системе общественно-политических отношений. Хорошее образование было еще одним, кроме социального происхождения, важным условием успешной карьеры. Более 85% высших сановников империи имели высшее образование. Столичные вузы были настоящей «кузницей» бюрократических кадров: среди министров около 60% окончили университеты, 15% - Училище правоведения, 14% - Александровский лицей.12 Интеллигенция была широко представлена в Сенате, Государственном совете, других государственных учреждениях. В приведенном в адресной книге Петербурга списке архитекторов (514 человек) мы насчитали 139 человек, имеющих служебный чин от VII (надворный советник) до III (тайный советник) разряда, что составило примерно 27% этой группы интеллигентов.13 Среди сотрудников столичных музеев (всего 92 человека) стоящих на аналогичных ступенях служебной лестницы насчитывалось 36 человек (39%).14 Представители «интеллигентных» профессий играли ведущую роль в работе органов местного самоуправления. Так, в составе гласных петербургской городской думы видим многих будущих лидеров консервативного лагеря: К.К.Арсеньева, А.А.Бобринского, В.И.Гурко, В.Ф.Дерюжинского, В.В.Комарова, А.Ф.Кони, Подсчитано по тому же источнику, стб. 1038 -1040. ПЛ.Корфа, М.В.Красовского, В.П.Мещерского, В А Мусина-Пушкина, КАСкальковского, М.М.Стасюлевича, Э.Э.Ухтомского.15 Интеллигенты привлекались к деятельности комиссий и служб городского самоуправления. Высокое служебное положение позволяло им использовать в своих интересах так называемый административный ресурс, открывало двери в приемные и квартиры сановников, выводило на выгодные деловые контакты, создавало дополнительные возможности для профессиональной и общественно-политической деятельности.
Огромную и многоплановую роль в жизни населения играли учебные и научные учреждения. По словам М.М.Ковалевского, «университет был центром всех интересов для каждого из нас [профессоров], а для кругов, стоящих вне его стен, - тем очагом, из которого шли руководящие течения общественной мысли».16 В начале XX века в 23 вузах Петербурга обучались 12 тысяч студентов.17 Столь широкая аудитория привлекала внимание представителей разных политических сил и являлась ареной их острого соперничества за учащуюся молодежь.18 В профессорско-преподавательской среде наибольшее распространение получили либеральные и охранительные взгляды. Первые в силу знакомства профессоров с научной и общественной мыслью и практикой зарубежных стран, в особенности, Западной Европы. Вторые из-за того, что эти же профессора являлись «продуктом» всей совокупности российских социально-государственных отношений. Вообще, определить степень распространенности в среде профессоров определенных политических течений очень трудно.19 Так, в Императорском Александровском лицее в 1905 году ведущие профессорские должности занимали лидеры консервативного (А.Ф.Кони, В.Ф.Дерюжинский, ААПиленко, ЭЛ.Радлов) и либерального (СА.Муромцев, В.М.Гессен, Н.И.Кареев, НАКотляревский) лагерей. Согласимся с мыслью Г.И.Щетининой о том, что «против бюрократического гнета в университетах профессора выступали единым фронтом -совместно либералы и консерваторы».20
Интеллигенция в начальный период политической консолидации сторонников правительства
С начала 1905 года интеллигенты-консерваторы, занимая промежуточное между революционерами и властью положение, понимали его как «конструктивная оппозиция».32 Под влиянием событий 18 февраля один из ведущих сотрудников «Нового времени» откровенно писал: «Борьба с правительством теряет уже всякий смысл, и печать должна не противодействовать, а содействовать выяснению наиболее разумных и прочных оснований созыва Земского собора...»33 Со страниц консервативных изданий широким потоком лились статьи, заметки, корреспонденции, освещающие проблемы в разных областях жизни российского общества. Надо отметить, что критика публицистов-консерваторов в адрес властей по своей остроте не уступала публикуемому в «левых» изданиях, но при этом содержала конструктивную основу, была нацелена на выработку программы действий правящих кругов по выводу страны из революционного кризиса и решению назревших вопросов. Такого рода материалы должны были сыграть двойственную роль: с одной стороны, обратить внимание правительства на животрепещущие вопросы российской действительности и, с другой - озвучить в открытой печати негативные явления жизни, на волне критики которых шел подъем революционного движения, и таким образом выбить у революции ее оружие.
Усиление забастовочной борьбы в Петербурге после 9 января 1905 года заставило общественных деятелей и правительственных чиновников обратить особое внимание на рабочий вопрос. Консервативная печать считала необходимым содействовать формированию в обществе представления о том, что волнения среди рабочих носили стихийный, случайный характер и являлись не более чем «недоразумениями». Обилие материала и его актуальность позволили редакции «Слова» открыть специальные рубрики - «На фабриках и заводах», «Столичная жизнь», «К рабочему вопросу». Информация о фактах забастовок подавалась сухо, лаконично, а прекращение или неудачи забастовок комментировались с одобрением. Беспорядки в городе, марта. сопровождающие забастовки, вызывали резкие отклики в консервативной печати. «...Дикие отбросы толпы городской, не имеющей ничего общего с рабочим классом, готовые принять участие во всяком беспорядке и довести его до ужасов бессмысленного бунта, мы их теперь видели», - писал А.Суворин в разгар забастовочного движения в столице.34
Все чаще на страницах умеренных изданий появлялись довольно смелые статьи, в которых доказывалась необходимость правового урегулирования отношений между трудом и капиталом, и это создавало впечатление некоей солидарности интеллигентов с бастующими рабочими. Особое внимание обращалось на действия, предпринимаемые в эти дни администрациями фабрик и заводов. В течение первых трех месяцев 1905 года на страницах газеты «Слово» почти ежедневно появлялись сведения о переговорах между рабочими и владельцами предприятий, публиковались тексты обращений директоров к рабочим, тексты соглашений между ними.35 Такого рода информация должна была, по мнению журналистов, помочь предпринимателям выработать правильную и единую линию поведения в переживаемое тревожное время, а в обществе - сформировать устойчивое представление о готовности буржуазии к компромиссу с рабочими.36
Также внимание прессы в эти месяцы было приковано к действиям правительства и лично Николая II. Петербургские газеты «Слово» и «Гражданин» поместили информацию о приеме царем депутации от рабочих на следующий же день, 20 января 1905 года.37 Здесь и в следующих своих выпусках газеты уверяли читателей, что любовь и отеческая забота самодержца о своем народе, равно как и вера рабочих в царя по-прежнему сильны.м
В первые месяцы 1905 года консервативная печать приложила немало стараний для позитивного освещения деятельности властей. В каждом номере газеты «Слово» первые
Рабочие у царя - Слово. 1905. № 45,23 января. страницы отдавались для публикации извлечений из журналов заседаний Комитета министров, причем подборка материалов делалась в соответствии с тематикой проблем, обсуждаемых в последних номерах газеты.39 С особой пристальностью интеллигенты следили за работой комиссии сенатора Н.В.Шидловского с момента ее образования до момента роспуска. Однако скорый роспуск этой комиссии приглушил журналистский оптимизм. Сообщая о формировании новой правительственной комиссии для решения рабочего вопроса (теперь уже под председательством министра финансов В.Н.Коковцова), корреспондент «Слова» выражал мало уверенности в ее результативной работе.40 Впрочем, оправдывая действия правительства, И.Янжул в статье «Отсутствие чувства меры» обвинял рабочих в эгоизме и нежелании понять экономические интересы предпринимателей и государства.41 Свое мнение о комиссии Шидловского накануне ее роспуска высказали члены Императорского русского технического общества профессора А.А.Чупров и А.СЛомшаков. На очередном заседании комиссии по разработке рабочего вопроса при VI отделении общества они выразили сомнение в плодотворности ее работы, назвав ее «политической комиссией».42
Манифест 17 октября 1905 года и первый опыт взаимодействия интеллигентов с правительством
Признавая эту идею в принципе, правые и умеренные идеологи все же подходили к ее интерпретации с разных позиций. Для правых на первый план выдвигались «ограничения», а затем уже шли «свободы». Умеренные отдавали приоритет «свободе». В.П.Мещерский писал: «Свобода общества и твердая власть правительства не только вполне совместимы, но единственное условие, при котором свобода может быть действительным благом и достоянием всех...»37 И немного позднее: «Чем шире дается свобода, тем сильнее должна быть власть, ее дающая и ее охраняющая».38 Сотрудник «Нового времени» Николай Энгельгардт, критически оценивая опыт осуществления либеральных свобод в западноевропейских странах, отмечал опасность деградации личности, которая, по его мнению, происходит в условиях так называемого «равноправия» и «равенства».39 Это был дополнительный аргумент за то, чтобы гражданские свободы в России были введены в очень ограниченной мере.
Показательны в этой связи рассуждения А.Суворина: «Ничего нет страшного в свободе веры, ...ничего нет страшного в свободе речи, ...не страшны и свобода печати, сходок, собраний, неприкосновенности жилища и проч. Все это определяется законом, который предвидит злоупотребления и действует тем решительнее, чем более обеспечена свобода».40 «Я верю, что мы накануне этих человеческих благ, - заявлял он, -но мое искреннейшее желание в том, чтобы они наступили не путем революции, насилия и крови». Нельзя не согласиться с редактором «Нового времени»; его мысли, сформулированные в начале XX века, сохранили актуальность, спустя столетие. «Свобода требует законного порядка, уважения к самому себе и к ближнему, - читаем в этом «Маленьком письме». - ...Те законы хороши, которые охраняют безопасность каждого жителя и направлены к тому, чтобы предупреждать всякие беспорядки, а не только к тому, чтобы их подавлять». Как все ясно и просто!
В начале осени 1905 года в умеренно-консервативных кругах в защиту немедленного введения гражданских свобод развернулась настоящая кампания. «Вестник Европы» и называл меры, которые правительство должно реализовать в ближайшем будущем: а/ определить порядок производства выборов в небольших городах и сельской местности, б/ издать общий закон о собраниях, союзах и обществах, в/ обеспечить свободу крестьянских собраний от административного давления, но дать возможность приглашать компетентных людей для разъяснений новых законов, г/ осуществление личной неприкосновенности и ответственности только перед судом, д/ переход к свободе печати, е/ политическая амнистия.41 За скорейшее разрешение свободы союзов и собраний выступил со страниц «Слова» известный земский деятель МА.Стахович.42 В том, что в сельской местности распространена революционная агитация, писал он, виновато отчасти и правительство. «...Разве социал-революционеры вербовали бы так много тайных последователей и сочувственников, если бы вместо урядников с ними боролись талантливые и популярные профессора, уважаемые общественные деятели, образованные и умелые публицисты?» - рассуждал М.Стахович. «Разжигатели смуты», читаем далее, встречали бы возражения со стороны местной интеллигенции, «которую не всю же волк съел, которая тоже давно привыкла думать и умеет говорить с людьми, среди которых по многу лет живет и работает». М.Стахович был глубоко убежден, что крестьяне из любой агитации «воспримут только то, что подтверждает их собственные убеждения (которых никому, кроме просвещения, не выворотить и не сманить) и никакой партии ни за что не составят». «Можно быть совершенно уверенным, что, разобрав, к чему призывает их манифест 6-го августа, посылая к Царю своих выборных, крестьяне не только не разобьются на партии, а, напротив, сумеют достичь единодушия в своих мужицких жалобах и чаяниях». «Важно, - завершает М.Стахович свою статью, - чтобы они были в русской Государственной Думе..., если нужно, чтобы они внесли в нее свою твердость, свой степенный разум, свою веру и беззаветную преданность родине и свое огромное знание главных нужд большинства граждан, то не надо их ни теснить, ни отпугивать при входе».
Итак, перед нами - характерный образец рассуждений интеллигента-консерватора. Он твердо уверен в силе патриархальных традиций в народе, в его нежелании участвовать в политике, но иметь нормальные условия для жизни и, если надо, он сможет сказать «разумное» слово даже в Государственной думе. Обращает на себя внимание также абсолютная уверенность М.Стаховича в способности интеллигентов (здесь: «популярные профессора», «уважаемые общественные деятели», «умелые публицисты») повести за собой народ, дать отпор «идейным врагам» отечества. Но автор упускает из виду, что в крестьянском мире эти профессора, публицисты и общественные деятели скорее всего неизвестны, а потому и непопулярны.
Рассуждения, подобные вышеприведенному, были лейтмотивом всех устных и печатных выступлений, адресованных правительству. В целом, консерваторы были: уверены, что «замирения можно достигнуть только путем искренного отношения власти к обнародованной реформе, путем действительного освобождения народного духа из неволи». «Опустите штыки, - призывало в конце августа «Слово», - ...дайте самому народу принять в свои руки священный палладиум правопорядка».43 Вера в «политическое самосознание» русского народа, которое «проснулось», и его нельзя уже повернуть в иную сторону, «чем в сторону нравственного правопорядка»44, сохранялась в умеренно-консервативных кругах вплоть до середины октября. В последнем перед всеобщей забастовкой в Петербурге номере «Нового времени», И.Кучинский выступал против репрессий, которые есть «противопоказание» порядка и свободы. До этого же времени хранил веру в возможность мирного пути переустройства государственного порядка и В.Мещерский.45
Еще одним важным положением общественно-политической теории консерваторов была идея правового порядка. Консерваторы толковали этот принцип несколько иначе, чем либеральные теоретики. Из двух основных составляющих понятия - «право» и «порядок» - на первом плане для консерваторов был «порядок». Он предполагал, во-первых, наличие системы законов, возможно полно отражающих и регламентирующих все аспекты жизни человека, общества и государства, но не стесняющих, а упорядочивающих эту жизнь (отсюда признание необходимости широких фажданских прав и свобод). Во-вторых, строгое соблюдение закона не только фажданами, но и государством, всеми его агентами, включая верховного правителя. В-третьих, существование и эффективная деятельность институтов, обеспечивающих правовой порядок, прежде всего - независимого суда. Наличие этих условий консерваторы считали необходимым и достаточным для установления в стране правового порядка, существование которого полагали возможным и при самодержавной монархии. Учреждение народного представительства совещательного характера воспринималось ими вполне соответствующим этой схеме. «Народное представительство может функционировать правильно даже при неудачной организации, если оно окружено свободной атмосферой широкого и прочного правового порядка, под охраною твердых законов, применяемых независимым судом», - читаем в статье Л.Слонимского.46 Важным доказательством искренности намерения правительства идти по этому пути, по мнению интеллигентов, должно было стать, во-первых, «свертывание» репрессивной политики (отсюда требование отмены чрезвычайного положения, введенного практически повсеместно) и, во-вторых, невмешательство чиновников в процесс выборов. Они опасались, что давление, которое будут оказывать на население земские начальники и другие представители местной администрации, вызовет у крестьян стихийное противодействие и даже их благосклонность к «левой» агитации. Поэтому консервативные идеологи, уверяя власть в сохраняющейся приверженности подавляющей части крестьянства традиционным русским устоям, убеждали также в необходимости дать ей свободно высказаться.
Оценка интеллигентами-консерваторами деятельности правительства С.Ю.Витте и результатов первого года революции
Высказавшись после 17 октября 1905 года в поддержку провозглашенного курса государственной политики, консервативные круги общества ожидали активных действий правительства, чтобы, в традициях российской политической жизни, смиренно следовать за ним. Между тем усиление борьбы оппозиционных сил не позволяла надеяться на; скорое восстановление порядка. Все это заставило консерваторов активизировать свою борьбу против «разжигателей смуты». Основным оружием интеллигентов против революции являлось печатное слово. Новый всплеск забастовочного движения, охватившего страну осенью 1905 года, вызвал очередную волну проклятий публицистов-консерваторов в адрес руководителей Советов рабочих депутатов и взрыв возмущения в связи с неспособностью правительства противостоять этому революционному натиску. Эта ситуация, которая, по мнению консервативных изданий, «грозит такими бедствиями, перед которыми бледнеют все доселе пережитые Россией ужасы...»1, заставила их занять более жесткие позиции в отношении бастующих, решительнее выступить в поддержку правительственного курса, направленного на подавление революции силой.
В обстановке нового усиления революционной борьбы осенью 1905 года редакция «Нового времени» предложила свое решение проблемы студенческих забастовок: «...Вооружившись терпением ожидать, следить и помогать выработке в самих университетах, в составе профессоров и студентов, так сказать собственных же своих органических противоядий».2 Газета не сомневалась в том, что после затянувшегося периода анархии тяга к порядку будет настолько сильна, что внешняя сила не понадобится, и ее вмешательство «все здесь испортит и остановит начавшийся процесс оздоровления».
Надо отметить, что позиция интеллектуалов-консерваторов отличалась некоторой непоследовательностью и, что свойственно интеллигенции вообще, нетерпением и склонностью к критике власти. Этим, вероятно, следует объяснять настороженное отношение публицистов к действиям И.И.Толстого, назначенного осенью 1905 года министром народного просвещения. Сотрудникам «Нового времени» не нравилось то, что новый министр не смог сразу восстановить нормальное течение дел в своем ведомстве, и двери вузов останутся закрытыми для слушателей до 1 января 1906 года.3 Резкую критику вызвали также циркуляры И.И.Толстого от 13 и 17 ноября, которые предусматривали более тесные контакты в деле воспитания между школой и семьями учащихся (в этом они увидели признание слабости системы образования). Нетерпение со стороны консервативной части интеллигенции еще больше усиливало нервозность среди высших чиновников и не способствовало их конструктивной работе.
Усиление национального движения осенью 1905 года заставило публицистов-консерваторов взяться за эту тему с удвоенной энергией. Теперь они крайне осторожно высказывались по поводу даже умеренных реформ, боясь, чтобы население не расценило их только как уступки окраинному сепаратизму и демонстрацию слабости правительства. Приветствуя отмену военного положения в Польше4, попытки создать в Прибалтике временные совещания для решения местных вопросов5, административные меры по снижению накала революционной борьбы на Кавказе6 и другие действия правительства, журналисты напоминали властям о необходимости соблюдать в первую очередь интересы русских и укреплять имперское единство России.7 Все попытки правительства либеральными мерами решить больной для России еврейский вопрос встречали со стороны А.Суворина жесткую критику.8 После опубликования манифеста 17 октября 1905 года мысль о необходимости отложить решение этих жизненно важных для страны вопросов до созыва Государственной думы стала звучать со страниц газеты все чаще. Противник расширения финляндской автономии К.Скальковский писал: «Впрочем, мы не считаем положения окончательным; все дело не только может, но и должно быть пересмотрено в будущем Государственною Думою с точки зрения наших народных интересов. Не посягая на основные свободы, на право самого широкого самоуправления Финляндии, русский народ, несомненно, имеет первый шаг и первый голос в отношении общеимперских интересов и от этих своих владычных прав он никогда не откажется».9
Выпады консервативной печати против революции стали еще острее в период ее высшего подъема, осенью-зимой 1905 года. В многочисленных материалах воспроизводились картины кровавых событий, потрясших многие города России - и завершившиеся декабрьским вооруженным восстанием в Москве.10 Эти события получили свой отклик в широких общественных кругах и, в частности, среди членов петербургского Клуба общественных деятелей. Сюда, в объединение аристократов, были перенесены настроения обеспокоенной ростом революции и недовольной слабостью правительства общественности. Доклад очевидца московских событий журналиста Н.В.Симбирского был принят сочувственно. «В московской революции правительство виновато значительно больше, чем те, которые теперь сидят в московских тюрьмах!» - заключил докладчик под дружные аплодисменты присутствующих.11 Резкий выпад членов КОД в сторону правительства, сочетался с еще большей критикой в адрес руководителей революции. Драматические события декабря 1905 года окончательно укрепили консерваторов в том, что единственным путем спасения страны от надвигающейся «анархии» является консолидация всех сил правительственного лагеря для дружного выступления против революции.
Ведя борьбу с революцией за «колеблющихся», внушая обывателям ненависть к российской «пугачевщине», «Новое время» восклицало: «...У нас льется кровь почти исключительно одних только крестьян, мещан, рабочих; эти простосердечные поборники свободы являются козлами отпущения за наши грехи, за грехи правящей интеллигенции и полуинтеллигентной, малообразованной кучки агитаторов. Там, во Франции, предводители революционных партий и видные ее деятели поснимали друг другу головы, ратуя за благо народа, у нас главари движения занимаются только словесными пререканиями, а посылают «толпу» на убой».12
