Содержание к диссертации
Введение
1. Постановка проблемы, объект, предмет, структура исследования 4.
2. Историография 9.
3. Источники 38.
3.1. Псковская Судная грамота 38.
3.2. Псковские акты 43.
3.3. Псковские летописи 57.
Глава I. Истоки псковского политического устройства. Вече, псковичи и «весь Псков» в XIV – XV вв .
1.1. Псков в XI – XIII вв. Отношения с Новгородом и Болотовский договор 86.
1.2. Вече 118.
1.3. «Весь Псков» и «мужи псковичи» 130.
Глава II. Социальная дифференциация псковской общины и изменение структуры власти в XIV – XV вв .
2.1. Посадники, бояре и «совет посадников» 152.
2.2. Социальное расслоение населения Пскова во второй половине XV вв. и «брань о смердах» 183.
2.3. Князья 194.
2.4. Сотские 205.
Глава III. Псков XIV – XV вв. и европейский город раннекоммунального периода. Сравнительно-типологический анализ .
3.1. Псков как город западного типа 218.
3.2. Вопрос о коммунальном характере Новгорода и Пскова в историографии XX в 225.
3.3. Рождение коммуны 233.
3.4. Появление коммунальных институтов, кодификация права и появление городского самосознания 243.
Заключение 251.
Список источников 258.
Список литературы
Источники
В самом начале «Истории» митрополита Евгения мы встречаемся со знакомым утверждением о тождественности новгородской и псковской социально-политических систем: «Союз Пскова с Новгородом и долговременная зависимость от него, сверх единоплеменства, были причиной сходства обоих сих городов не только в образе Правления, Законах и обыкновениях, но и в разделении на пять частей или концов города».7 Как и М. Н. Карамзин, митрополит Евгений выводил сходство Новгорода и Пскова из длительного подчинения последнего первому. Сходство постулируется как аксиома, а вопрос субординации играет уже скорее роль объяснительной модели для этой аксиомы так же, как и «единоплеменность».
Идея априорного сходства Новгорода и Пскова играла у митрополита Евгения роль основания для последующих выводов. Так, описывая систему управления Псковом, он упоминал о тысяцких и даже старых тысяцких.8 Между тем, псковские источники понятия «тысяцкий» применительно к Пскову, в отличие от Новгорода, никогда не употребляют. Современные исследователи сходятся во мнении, что тысяцких в Пскове никогда не было. Откуда же тогда появляются тысяцкие на страницах труда митрополита Евгения? Думается, ответ очевиден – из новгородских источников. Здесь мы сталкиваемся с приемом, к которому будут неоднократно прибегать исследователи в течение XIX – XX вв. и который мы условно назовем «домысливанием». Суть его сводится к механическому перенесению новгородских реалий на псковскую почву на основании никем не доказанного «сходства Новгорода и Пскова» по принципу «если было в
Новгороде, то было и в Пскове». Сам митрополит Евгений пользовался этим приемом не раз. Его работа пестрит выражением «как и в Новгороде»9.
Кроме того, в «Истории» Болохвитинова впервые появился термин «совет Посадников», в который входили, по его мнению, бояре и житьи люди.10 Отметим, что не только псковские, но и новгородские источники не упоминают такой институт, не говоря уж о его составе. Здесь мы имеем дело уже не с домысливанием на основе новгородских данных, как в случае с тысяцкими, а просто с умозрительной конструкцией, вероятно появившейся для того, чтобы объяснить больше количество псковских посадников, известных по летописям. «Совету посадников» или в других вариантах «совету бояр» была суждена долгая жизнь в историографии. Таким образом, несмотря на пионерский характер «Истории», ставшей началом изучения Пскова, в работе присутствовало большое количество неточностей и фактически была заложена основа для дальнейшего изучения Пскова через призму новгородских реалий.
Следующим этапом стала работа Н. И. Костомарова «Севернорусские народоправства во времена вечевого уклада». Как видно уже из заглавия, Н. И. Костомаров обобщил сведения об особенностях политической жизни Новгорода, Пскова и отчасти Вятки в некую социально-политическую модель, общую для этих трех городов, пусть и с незначительными локальными различиями. Корни этой модели «народоправства» лежали, по Н. И. Костомарову, в общей традиции северных народов. Исследователь прибегнул и к аналогиям с античным полисом, сравнение с которым стало для него проверкой своих выводов. Н. И. Костомаров первым высказал мысль, что к политическому, то есть имевшему право участвовать в вече, народу Новгорода и Пскова, как и в античном полисе, относилось все лично свободное население не только этих городов, но и их волостей. Исправив указанную выше ошибку Е. В. Болховитинова по поводу псковских тысяцких, Н. И. Костомаров, тем не менее, увидел между Псковом и Новгородом мало отличий. Помимо отсутствия в Пскове должности тысяцкого, единственным отличием он считал деление купцов в нем не на сотни, как в Новгороде, а на ряды.
Хотя Н. И. Костомаров прямо и не постулировал уже знакомую нам аксиому о тождественности социально-политического устройства Новгорода и Пскова, но по тому, каким образом исследователь компоновал материал, заметно, что эта идея казалась ему самоочевидной. Так, разбирая отдельно «событийную историю» Новгорода и Пскова, Н. И. Костомаров вновь сводит их вместе в главе, посвященной их общим, по его мнению, «быту и нравам»,11 под каковыми он понимал социально-политическое устройство в современном смысле понятия.
Под таким общим заголовком, Н. И. Костомаров писал преимущественно о Новгороде, лишь иногда добавляя некоторые особенности, характерные только для Пскова. При этом исследователь применял прием «домысливания» и впервые не только использовал новгородские данные для Пскова, но и наоборот. Так, например, заметив, что человек, ставший однажды посадником, продолжал так называться до самой смерти, Н. И. Костомаров иллюстрирует эту мысль преимущественно на псковском материале.12 Социально-политический строй Пскова и Новгорода в представлении Н. И. Костомарова – результат соединения родового начала и личной свободы, к этой теоретической рамке он применяя собранный материал. В результате получилась картина быта единых «севернорусских народоправств», практически неизменная с течением времени. Описывая «сословия» Новгорода и Пскова, Н. И. Костомаров упоминул вместе огнищан, старейших, молодших и вятших людей, бояр, детей боярских, купцов, житьих и черных людей, гридьбу, княжеских дворян.
Вече
Псковская Судная грамота (далее – ПСГ) – один из наиболее сложных для анализа псковских источников. ПСГ дошла в двух списках: Воронцовском и Синодальном. Последний неполон и включает только последние 13 статей из 120, имеющихся в Воронцовском. С ПСГ связана историографическая проблема, обойти которую в настоящем исследовании никак невозможно.
Это вопрос о том, что собой собственно представляет сам текст ПСГ, дошедший до нас. Отражает ли он реально действовавший юридический сборник, или, если точнее, не сокращен ли текст ПСГ, по сравнению с таким сборником? Мы знаем и по актам, и по летописям применение отдельных статей ПСГ, так что, сомнений в том, что нормы ПСГ применялись на практике, быть не может. Однако на определенные размышления о природе дошедшего до нас текста наводит преамбула ПСГ в Воронцовском списке, в которой сам текст называется выписками «из великого князя Александра грамоты и княж Константина грамоты и изо всех приписков псковских пошлин».70 Возникает вопрос, а весь ли комплекс псковского писаного права, который, по всей видимости, упоминается в летописи как «псковская пошлина», которую символически вручали князьям при их интронизации, отражен в ПСГ? Использовался ли когда-нибудь текст ПСГ в том виде, в котором мы знаем его по Воронцовскому списку? На первый взгляд сама преамбула дает положительный ответ на этот вопрос: да, это тот вариант псковского права, который был принят «всем Псковом на вечи» с благословления псковского духовенства,71 пусть даже имевшийся на тот момент комплекс писаного псковского права и был шире, чем «выписанная» из него грамота.
Однако исследователи не раз замечали противоречия, содержащиеся в преамбуле ПСГ. Отмечалось, что «княж Константином» мог быть только Константин Дмитриевич, княживший в 1407 – 1408 гг. и в 1412 – 1414 гг., так что внутренняя датировка из преамбулы 1397 г. входит с этим обстоятельством в явное противоречие, равно как и упоминание пяти соборов, известных с 1462 г. Была ли переписчиком допущена ошибка в дате, как полагали Н. Н. Мурзакевич, И. Е. Энгельман и М. К. Рожкова,72 или противоречия преамбулы отражают сложную историю сложения текста ПСГ, которая была принята не единовременно, а в несколько этапов, одним из которых был 1397 г. – «первая редакция ПСГ», как считали Б. Б. Кафенгауз, Л. В. Черепнин, И. И. Полосин и Ю. Г. Алексеев?73 Второй вариант кажется более вероятным по ряду причин. Во-первых, как справедливо заметил Ю. Г. Алексеев, трудно представить себе торжественное принятие ПСГ в тот момент, когда Псков уже фактически потерял большую часть самостоятельности (если мы будем датировать принятие ПСГ по упоминанию «пяти соборов»). Во-вторых, реалии, отраженные в ПСГ, не вполне соответствуют 60-м годам XV в. В отличие от летописных статей за 1460-е годы и актов того же времени ПСГ не знает многообразия терминов, связанных с посадничеством: в ее тексте отсутствуют упоминания «детей посадничих», «старых» и «степенных посадников». Отсутствие последних особенно странно в статьях, регулирующих нахождение посадника в «степени».74 Нет в преамбуле ПСГ и упоминания различных социальных групп псковского населения, известных по летописям и актам этого времени: «добрых», «житьих» и «черных людей», бояр, не упоминаются «концы». Одним словом, отсутствуют все те реалии, которыми наполнены другие псковские источники за вторую половину XV в.
Можно предположить,что преамбула ПСГ, как и сами ее нормы возникли в результате поэтапного складывания текста. Возможно, в таком случае, что перед нами не вся «псковская пошлина», а только ее часть. Л. В. Черепнин предположил, что в случае с Воронцовским и Синодальным списками, мы имеем дело только с теми частями псковского писаного права, которые были выписаны из него по поручению московских государей.75Соответственно, текст, дошедший до нас, отражает лишь часть псковского письменного права. Это предположение объясняет ряд проблем связанных с ПСГ, в частности проблему «вечевого» суда, который в ПСГ не упоминается, в отличие от суда княжеского, а летописные примеры суда на вече в конце XV и даже начале XVI века нам известны.
Итак, датировать ПСГ возможно только максимально широко: 1397 – 1467 гг. Соответственно, использование ПСГ как источника в настоящей диссертации имеет свою специфику. В отличие от актового и летописного материала, по которым эволюцию социально-политического устройства Пскова проследить можно, ПСГ сама по себе такой возможности не предоставляет. Неопределенность датировки и в то же время статичность материала редко позволяют установить, к какому этапу развития псковского общества относится та или иная норма ПСГ. Поэтому ПСГ используется в диссертации преимущественно в дополнение к летописному и актовому материалу, а не наоборот.
Князья
Несомненно, что тексты П2, П1 и П3 в данном месте восходят к одному источнику. Вторичность известия П2 по отношению к П1-П3 в данном случае определяется не только краткостью сообщения. Важно, что известие П2 заканчивается фразой, отсутствующей в П1-П3, которая связывает знамение иконы Богородицы и нашествие Витовта. Рассказ об этом вторжении и осаде Опочки и Воронача, озаглавленный «Витовтовщина» помещен в П2 непосредственно после известия о знамении. В то же время в П1-П3 сообщения о знамении и вторжении Витовта разделены другими известиями и помещены в различные погодные статьи, а не в одну, как в П2. По всей видимости, составитель протографа П2, заимствуя оба этих известия из своего источника, опустил читаемые между ними сообщения и добавил фразу о связи между обоими событиями.
Итак, П2 и П1-П3 содержат в части до 1410 г. очень близкий совпадающий на 90%. текст. В части после 1410 г. в П2 и П1-П3 совпадает не более 50% известий. При этом часть общих известий полнее передано в П2, а часть в П1-П3. Это может иметь несколько объяснений. Если мы согласимся вслед за А. А. Шахматовым и А. Н. Насоновым, что все псковские летописи восходят к общему своду середины XV в., то нам придется представить себе следующее: П2 и П1-П3, восходили к Ппр., доходящему до середины XV в., и перенесли из него без внесения существенной правки известия 1066 – 1410 гг., сообщения же за более поздний период были ими переработаны. Независимо друг от друга, составители свода 1464 г. (П1 по Тих.), и свода 1486 г. (П2) именно с известий 1410 г. начинают выбирать из текста Ппр. (своего общего источника) часть известий, опуская другие. В таком случае, отношение П2 к П1-П3 можно представить себе как сделанные неизвестно с какой целью две выборки из общего протографа. При этом, составитель свода 1486 г. осознанно опускал еще и те известия общего протографа на всем его протяжении, которые восходят к летописям новгородско-софийского круга. Думается, что представить себе такую согласованность в работе двух летописцев не представляется возможным. А. Н. Насонов, предлагая такую схему, еще не знал, что П2 свободна от влияния НСС.
Более вероятным представляется другое объяснение. В основе П2 и П1 П3 лежит свод 1410 г., что объясняет близость текстов всех псковских летописей до известий за этот год. При этом 50% параллельных чтений в П2 и П1-П3 можно объяснить двумя способами. Две различные псковские летописи, основанные на Ппр. – своде 1410 г., могли использовать общий источник, по-разному редактируя его. Однако, учитывая то, что известия, которые в П2 и П1-П3 совпадают, носят преимущественно псковский характер, они вряд ли могут быть возведены к каким-то непсковским, то есть внешним летописным сводам. Значит, нам придется допустить существование еще и третьей псковской летописной традиции, послужившей дополнительным источником, как П2, так и П1-П3. Самым вероятным объяснением, на наш взгляд, является следующее: возникнувшие на основе свода 1410 г. две различные псковские летописи не существовали изолированно, а влияли друг на друга. В таком случае вполне объяснима первичность одних известий в П2, а других, напротив, в П1-П3.
Итак, в пользу того, что в начале XV в. в Пскове был создан летописный свод, легший в основу всего дальнейшего псковского летописания, есть два аргумента. Первый, выдвинутый Я. С. Лурье, это то, что в НСС, «доходившем, во всяком случае, до 1418 г., обнаруживается целая цепь известий, совпадающих с псковскими летописями; кроме того, там читается в значительных извлечениях повесть о житии Довмонта. Все это – псковские материалы, представленные в псковских летописях полнее, чем в Софийской I – Новгородской IV; очевидно, именно в протографе двух последних летописей соответствующие тексты были заимствованы из псковского летописания».235 К выводу о влиянии псковского летописного
Лурье Я. С. Рецензия на книгу: Grabmller H.-J. Die Pskover … С. 87 – 88. источника на НСС пришла и Е. Л. Конявская, анализируя взаимоотношения рассказов о тверском восстании 1327 г. в псковских и новгородско-софийских летописях.236 Этот аргумент подкрепляется другим, сделанным на основе сравнения псковских летописей между собой. Если в части известий за 1066 – 1410 гг. П2 и П1-П3 содержат более 90 % общих чтений, то начиная с 1410 г. не более 50 %. Таким образом, существование свода 1410 г. как Ппр. представляется самым вероятным объяснением как расхождения текстов П2 и П1-П3, так и наличия целого ряда псковских известий в НСС.
Для настоящей диссертации этот вывод имеет большое значение. Если признать существование свода 1410 г. – Ппр., реконструируемого при сравнении П2 и П1-П3, то особенности известий псковских летописей за XIV в. уже не объясняются (и не могут быть объяснены) редакторской правкой летописца второй половины XV в., а отражают в том числе социально-политические реалии Пскова XIV в. Так, например, в известиях за XIV в. отсутствуют такие понятия как «бояре», «концы», «вече», «степенной посадник», «старый посадник», «житьи люди», «черные люди». Обратим внимание на то, что все это реалии, которые в принципе фиксировались в летописях, когда они имели место в действительности (см. новгородское летописание за то же время и псковские летописи за более поздний период). Поэтому молчание летописи здесь красноречиво, и нельзя просто предположить, что явления существовали, хотя и не упоминались в летописании.
Точно такую же картину мы наблюдаем и в немногих псковских грамотах второй половины XIV – начала XV вв. И в грамотах со второй половины XV в. эти понятия начинают встречаться, причем время их появления в документальных и нарративных источниках совпадает. Такое удивительное хронологическое согласие, во-первых, косвенным образом
Конявская Е. Л. Повествования об Александре Михайловиче Тверском в псковских летописях // Псков в российской и европейской истории. Т. 2. М. 2003. С. 322 – 328. подтверждает неслучайность самой этой закономерности, а, во-вторых, позволяет утверждать, что динамика изменения терминологии псковских источников отражает эволюцию псковских социально-политических институтов (Подробнее см. ниже: Глава I, 1.3.).
Рождение коммуны
Приведенные выше примеры за 1455 и 1456 гг. относятся к тому периоду псковского летописания, когда оно уже разделилось на две ветви. Однако сохранялось взаимовлияние этих двух ветвей (Введение, 3. Источники, Раздел 3.3. Псковское летописание). Приведенные выше примеры показывают, что составитель П2 (Синодальный список), заимствуя известие из, по-видимому, общего протографа П1 и П3, сократил более пространную формулу до краткой «псковичи». Такое сокращение показательно: для составителя П2 такая краткая формула была синонимом более распостраненной, т.е. «псковичи» или «весь Псков» (последний краткий вариант мы встречаем, например, в ГВНП № 335) в глазах псковичей XV в. уже было описанием всей псковской политической системы. Краткая формула «весь Псков» встречается не только в П2, но и в П1 и П3 наряду с более полными вариантами. Следующей по степени распространенности формулой является «посадник и весь Псков». В динамике изменения подобных формулировок легко увидеть определенную хронологическую закономерность. Вплоть до середины XV века двучленная формула «посадники и весь Псков» остается практически без изменений, что мы наблюдаем и на актовом материале. Примерно с этого времени в нее постепенно начинают включаться понятия «князь» (чаще всего), а также «бояре, житьи люди, купцы» и пр., что говорит об определенной динамике развития представлений о власти, отраженной в летописях.
Сама частота упоминания различных вариантов формулы «князь, посадники и весь Псков» в псковских летописях наводит на мысль, что перед нами не что иное, как описание «мистического тела» псковской власти, т.е. описание не того, что, условно говоря, было, а того, как должно было быть в представлении летописца. Из приведенных выше примеров формуляров актов и летописных формулировок видно, что единственным элементом «формул власти», никогда не опускавшимся, было именно выражение «весь Псков».
Особенно показательны тексты псковских грамот. Так, например, договорная грамота Пскова с Ливонским орденом 1417 г. (ГВНП № 334), в которой рефреном повторяется формулировка «наши власти, посадник псковский и весь Псков», содержит также и краткую формулу «весь Псков». Именно со «всем Псковом», а не с посадником, магистру и предлагалось заключить мир.397 Аналогичную картину мы наблюдаем и в грамоте псковского князя Василия Васильевича польскому королю Казимиру 1480 г. (ГВНП № 339). Ее заголовок содержит пространную формулировку посадники псковские и весь Псков, ниже еще более расширенную: «посадники псковские, и степеники, и старие посадники, и сынове посадничьи, и бояре, и соцкие, и купцы, и житьи люди, и весь Псков чолом бьет».398 Однако, далее по тексту, магистр Ливонского ордена объявляется виноватым «перед Псковом». Следовательно, в псковских грамотах именно «весь Псков» (или «плесковичи»), а не псковский князь или посадник(и), выступает главным субъектом правоотношений, с ним заключают мир и орден и король. Князья же и посадники не уоминаются в данных текстах отдельно. Они являются представителями Пскова или выразителями его воли, включаются в расширенные формулировки, раскрывающие структуру власти в Пскове, но не являются его властителями, с которыми персонально мог бы быть заключен договор.
Статья 108 ПСГ («А которой строке пошлинной грамоты нет, и посадником доложить господина Пскова на вечи, да тая строка написать. А которая строка в сей грамоте нелюба будет господину Пскову, ино та строка волна выписать вонь из грамот».399) устанавливает отчетность посадников перед «господином Псковом», а не перед вечем, как полагала И. О. Колосова.400 Это прямо следует из формулировки нелюба будет господину Пскову, вече же, как уже было показано выше, упоминается в качестве необходимой процедуры легитимации. Вероятно, это свидетельствует о том, что именно «весь Псков» в представлении самих псковичей, а также их современников являлся коллективным носителем власти.
Конечно, нужно различать представления о власти и сиюминутную политическую конъюнктуру. Можем ли мы утверждать, что псковичи могли самостоятельно, без участия князей и посадников принимать какие-либо решения? Думается, на поставленный вопрос мы можем дать утвердительный ответ. В известии П1 за 1343г. мы находим описание похода псковичей под предводительством князей Ивана и Остафия и посадника Вододца в Ливонию. Когда они возвращались с добычей, их догнала «погоня велика немецкая» и псковичам пришлось принять бой. В первом столкновении погибли посадник Короман, Онтон, сын посадника Ильи, и «инех мнозих мужей псковичей». Затем, согласно летописи, несмотря на потери, псковичам удалось одержать верх. Еще в начале битвы, когда псковичи понесли существенные потери, некто «Руда поп Борисоглебский, Лошаков внук» бросил коня, оружие и доспехи и побежал с поля боя. Добравшись до Пскова, он поведал, что «всех пскович и изборян» перебили немцы. Псковичи сначала собирались отправить посла в Новгород за помощью, но потом «не поимше веры псковичи попове речи, не отпустя попа в Новгород, послаша оуведати на пскович во Изборск Якова Домашинича».401Значит, в то время как в Пскове не было ни князей, ни посадников (все были с войском, один из них погиб) псковичи, тем не менее, самостоятельно выработали столь важное решение.
Похожие диссертации на Эволюция политических институтов Пскова в XIV—XV вв.
