Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. Политика большевиков по формированию «нового человека» из крестьян в 1929-1933гг.
1. Социально-политическая теория Коммунистической партии по формированию из крестьян «нового человека» 39
2 Социально-психологические характеристики сельских активистов 74
Примечания к главе 1 108
ГЛАВА II. Отношение крестьян Восточной Сибири к сплошной коллективизации
1. Эволюция социально-психологических взглядов крестьян по от ношению к колхозам 115
2. Трудовая этика крестьян в период сплошной коллективизации 151
Примечания к главе II 178
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 185
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ 190
- Социально-политическая теория Коммунистической партии по формированию из крестьян «нового человека»
- Социально-психологические характеристики сельских активистов
- Эволюция социально-психологических взглядов крестьян по от ношению к колхозам
Введение к работе
Актуальность темы исследования. В современных исследованиях одну из ведущих позиций занимает изучение социально-психологического аспекта исторического процесса. Известно, что любые общественно-исторические преобразования, решение тех или иных социальных проблем возможно только на основе их осознания и принятия человеком, его заинтересованности в их осуществлении, т.е. предполагает апелляцию к человеческой составляющей исторического процесса. От активности людей, их воли, характера их включенности в общественную жизнь, зависят ход и результаты развития истории.
По-прежнему ведущими являются экономические, политические и социальные процессы в истории общества, но изучение их с позиции психологии субъектов истории позволяет существенно углубить научное знание. Поэтому назрела необходимость и возможность на региональном материале изучить историческую трансформацию социальной психологии крестьян Восточной Сибири в период сплошной коллективизации. Это позволит полнее показать сложную реальность конца 1920-х - начала 1930-х годов, лучше уяснить подспудные механизмы действий власти и поведения крестьян, переосмыслить сложившиеся стереотипы о процессе сплошной коллективизации в Восточной
«
Сибири и в России в целом. Более того, исследуемая в диссертации проблема позволит использовать исторический опыт (как позитивный, так и негативный) для возрождения крестьянства как класса на современной основе с присущей ему психологией труженика и собственника.
Состояние научной разработки темы. В течение долгих лет в отечественной историографии вопросы изучения социальной психологии крестьян не рассматривались. Сама формулировка «психология крестьян» отсутствовала в трудах отечественных и зарубежных историков. Лишь с 1960-х гг. стали появляться работы, в той или иной степени, освещающие данную тему, находящую-
ся на стыке истории, социальной психологии, экономики, политологии, философии и других дисциплин.
Отметим то, что в каждой из этих отраслей обществознания, имеются как разработанные области, так и «белые пятна». Значительный блок литературы опубликован историками, о чем свидетельствуют историографические работы1. Все эти работы написаны преимущественно на основании марксистско-ленинской методологии. Достижением данной исторической школы является попытка дать периодизацию коллективизации, действий власти, публикация огромного массива исторических источников. Ряд исследователей изучали историю создания социалистического образа жизни, определяли основные направления, рубежи и этапы уничтожения старых форм и создания новых. Среди основных авторов следует отметить В.И. Касьяненко и Е.И. Капустина. В работе «Советский образ жизни (Историографический очерк)» В.И. Касьяненко подвергает критическому анализу и оценке всю литературу по проблеме, определяет наиболее существенные направления и перспективы новых теоретиче-
ских исследовании темы .
Однако в историографических работах мало уделялось внимания социальной психологии крестьян в период сплошной коллективизации. В отношении политических настроений крестьян в указанный период отмечался только рост их социалистического сознания. Поэтому здесь мы подробнее остановимся на проблеме социальной психологии крестьян.
Первые шаги в изучении социальной психологии восточносибирского крестьянства были сделаны еще современниками событий. В этот период широко развернулось исследование процессов, происходивших в деревне, при этом определенное внимание уделялось и изменениям социальной психологии ее населения.
Теоретической базой для этих работ стали решения ЦК ВКП(б) и Советского правительства по вопросу социалистического переустройства сельского хозяйства. В различных работах общесоюзных лидеров, представителей совет-
ской государственной власти (И.В. Сталин, Н.В. Крыленко, М.И. Калинин)3, а также и региональных (Р.И. Эйхе, МО, Разумов, И.И. Козлов, Н. Варейкис, М. Хатаевич), освещались некоторые проблемы социальной психологии крестьян4. В частности, определенное внимание уделялось теме настроений крестьян, поскольку таковые признавались в качестве базы для проведения аграрной политики. Более того, сам переход к политике коллективизации на ноябрьском пленуме ЦК ВКП(б) в 1929 г. мотивировался именно переломом настроений.
Соответственно, появлялись различные пропагандистские брошюры о настроениях крестьян в целом и Восточной Сибири в частности (работы С. Варшавского, Ф. Леонова, А. Лужина и др.), но речь в них шла главным образом о позитивах5.
В конце 1920-х - начале 1930-х годов в исторической литературе появились работы А. Гайстера, В. Каврайского, И. Нусинова, А. Купленского, Е. Рудаковой, М. Сулковского, А. Мелькумова, Н. Тимофеева, П. Новикова, В. Карпинского, А. Ангарова и других6, в которых на общесоюзном и региональном уровне предпринимались попытки изучения классов и классовых отношений, отдельных социальных групп, производственных типов крестьянских хозяйств на основе имущественного положения крестьянского двора.
В работах В. Каврайского, И. Нусинова на основе анализа социально-экономических отношений освещались вопросы расслоения сибирской деревни. Авторы одними из первых затрагивали вопрос о том, что выделение кулака и бедняка таким механическим путем, как определение простого экономиче-ского неравенства, невозможно, т.к. в каждой группе по экономическим признакам может попасть хозяйство классово чуждое группе и особенно в средня цко-кулацкую и обратно. Однако до сих пор нет «термометра» по определению кто такой «кулак», кто такой «середняк» и кто такой «бедняк».
Среди этого значительного блока литературы можно выделить исследования, касающиеся работы партии с батрачеством и бедняками (А. Мелькумов, Н.
Тимофеев, М. Азарин, П. Новиков), где рассматривалась роль бедноты и батрачества в кооперативном и колхозном строительстве .
Относительно такой социальной группы как середняк, следует отметить работу В. Карпинского, который рассматривал мотивы поддержки данной социальной группой Советской власти8.
Кулачество же рассматривалось исключительно как классовый враг , поэтому значительный блок литературы, изучающий данную социальную группу, посвящен классовой борьбе и ликвидации кулачества как класса (работы А. Ан-гарова, Н. Елизарова, А. Евдокимова, И. Хватова, Р. Эйхе, А. Осипова и др.)!0.
Предпринимались попытки изучения советской элиты (бюрократии), низового советского аппарата (А. Лужин, М. Резунов), а также его настроений в свете новых партийных задач11.
Особое место в отечественной историографии занимали исследования, посвященные влиянию передового рабочего класса на крестьянство. Здесь следует отметить работы Я. Бурова, Ф. Анастасенко, А. Кричевского, В. Коватева и др. Авторы рассматривали вопросы рабочего шефства, роль 25-тысячников в социалистической реконструкции сельского хозяйства, в том числе в Восточной Сибири .
В 1930-е годы появился ряд крупных работ, в которых главное внимание уделялось культурному строительству в деревне. Особой полнотой выделяются исследования М. Алексинского, А. Бейлина, Г. Бройдо, М. Быкова, Д. Фрид, М. Ширянова, П. Юдина и др. Содержащийся в них в основном позитивный фактический материал показывал работу в центре и на местах в связи с развернувшимся в СССР культпоходом. В них интеллигенции отводилась роль помощника в осуществлении культурной революции в деревне13.
Публикации Е. Ярославского, Е, Хлебцевича, Ф. Путинцева, А. Долотова и др. затрагивают вопросы религиозной работы, и воспитания атеизма у крестьян. Следует отметить работу Е. Хлебцевича, в которой обобщается опыт изучения читательских интересов, а также форм и методов антирелигиозной про-
паганды и руководства чтением. В частности, Е. Хлебцевич указывал, что «...книжные переходы к антирелигиозной пропаганде возможны различные: от экономической и политической критики духовенства и церкви; от естествознания; от пропаганды творчества человека (описание хода научных достижений и строительства человеком жизни и победы его над природой); от газеты «Безбожник» к антирелигиозным книгам; от безбожия к социалистическому строительству)). Работа Н. Рыбникова посвящена изменению мировоззрения у младших школьников, в которой приводятся данные о религиозности данной возрастной группы14.
Вопросами истории сектанства посвящена книга Ф. Путинцева. А. Долотов подробно и впервые рассматривал состояние религиозных сект в конце 1920-х -начале 1930-х гг. в Сибири, и показал причины, питающие их15.
Предпринимались попытки освещения вопросов демографии16. А. Чу рае в, занимаясь изучением населения Восточной Сибири, подробно рассмотрел механическое и естественное движения населения, географию расселения.
Известно, что часть населения Сибири формировалась за счет новоселов из центрально-черноземной области, которые переносили свой образ жизни и на новую малую родину. В силу этого представляет интерес брошюра врача Б. Уг-ргомова «Колхозный быт». Автор на основе статистических описаний воронежской деревни, исследованной по подворной переписи, охарактеризовал бытовые изменения у селян: как спят крестьяне, каковы гигиенические условия в избах - проветривают ли их, часто ли меняют белье, стирают, моются, чистят ли зубы и т.д.
Многие из приведенных публикаций не являются, строго говоря, научными. В конце 1920-х - начале 1930-х гг. сама историческая наука находилась в стадии становления. В ней нашли место факты абстрактного «теоретизирования», ошибочные суждения, позиции, различные взгляды на процессы социалистического строительства в стране. С исторической точки зрения этот период
был плодотворным для последующего развития историографии. Были сформулированы и поставлены основные проблемы, часть из которых в литературе получила свое дальнейшее развитие. Однако социальная психология крестьян Восточной Сибири в этот период еще не стала самостоятельным предметом изучения, в имевшихся же публикациях данная проблема затрагивалась чаще всего мимоходом.
С 1960 г. началось изучение социально-психологических проблем профессиональными историками, но в рамках господствующей идеологической схемы. С точки зрения социальной психологии совместная работа Н.Л. Рогалиной и
1 ft
В.Е. Щетнева об особенностях социальной психологии крестьянства в 1920-е гг. была первой. Однако хронологические рамки работы ограничиваются периодом до сплошной коллективизации, а социальная психология крестьян рассматривается с позиции создания психологических предпосылок коллективизации сельского хозяйства. В этом же направлении проведено и исследование А.Ф. Чмыги19.
В 1964 г. на расширенном заседании секции общественных наук Президиума АН СССР советские ученые-гуманитарии всерьез заговорили о важности изучения социально-психологического контекста истории. Стали публиковаться работы, анализирующие исторические проблемы с точки зрения социальной психологии. В общетеоретическом плане здесь следует отметить работы философов и психологов (труды Б.Ф. Поршнева, Б.Д. Парыгина). Как отмечал Б.Ф. Поршиев, «...социальная психология, занимающаяся изучением исторически видоизменяющейся психики людей, неотделима от исторической науки. История без психики - это история без живых людей, «обесчеловеченная» история». Указанными авторами отмечены деформации в развитии самосознания народа, проанализированы общественные контакты, духовная атмосфера в обществе, социальные нормы и традиции20.
Появляются работы, в названии которых фигурирует социальная психология крестьян21. Среди региональных исследований по социальной психологии
крестьян следует выделить работу Ю.В. Куперта. Он обосновал важность изучения психологии сибирских крестьян и был первым из сибирских историков, кто конкретно рассмотрел некоторые явления, присущие крестьянской психологии 1920-х гг. (например, представление о «бедняках-лодырях»). В своей более поздней работе Ю.В. Куперт показал социально-психологическую специфику различных групп крестьянства, осветил роль сельсоветов в подготовке и осуществлении коллективизации. ПК. Коряковцев рассмотрел влияние го су-дарственной помощи на социальную психологию сибирских крестьян .
Квалифицируя появление вышеназванных исторических исследований о социальной психологии крестьян как несомненный позитивный сдвиг в историографии 1960 - 1970-х гг., следует оценить их лишь как первые подступы к изучению чрезвычайно актуальной, но весьма сложной темы. В них, как правило, не использовался специальный понятийный аппарат и адекватные методы исторического исследования.
В 1970-х и начале 1980-х гг. вышли в свет очерки областных партийных организаций Восточной Сибири23, содержащие в общеисторическом плане информацию о разнообразных сторонах деятельности партийных комитетов в конце 1920-х — начале 1930-х гт. Эти работы содержат некоторые обобщающие данные по исследуемым вопросам, имеется анализ деятельности партийных комитетов по вопросам материально-бытового обеспечения колхозов, частично затрагиваются вопросы образования, культуры. При этом важно отметить, что кроме приведения фактического материала в качестве самостоятельных направлений в очерках анализируются тенденции развития школы, культурно-просветительной работы. Однако применительно к 1929 - 1933 гг. по этим вопросам, за исключением школьного образования и культурно-просветительных учреждений, практически никакой информации не содержится.
Следует отметить работы историков по различным аспектам партийного строительства, в которых в некоторой степени затрагиваются вопросы о политическом облике сельских коммунистов. В ряде монографий24, значительном
количестве диссертаций и статей рассмотрены численность и состав партийных организаций, названы мероприятия по повышению культурного и политического уровня сельских коммунистов Сибири в 1920-1930-е гг. Все эти данные сами по себе являются лишь исходными посылками для понимания объективных условий формирования социально-психологического облика партийных масс. Непосредственные характеристики социальной психологии этого слоя населения Восточной Сибири, носят самый общий характер, а оценки политического уровня сельских коммунистов иной раз неконкретны.
Например, в обобщающем труде «Крестьянство Сибири в период строительства социализма (1917-1937 гг.)» узнаем лишь то, что «во второй половине 1920-х гг. деревенские партийные организации выросли количественно, укрепились политически и организационно, лучше стали руководить социальной перестройкой деревни». Далее перечисляются некоторые важнейшие пути укрепления сельских партийных организаций в конце 1920-х гг. Более же конкретной характеристики идейно-политической зрелости сельских коммунистов Сибири на рубеже 1920-1930-х гг. в названном труде нет .
В работе Н.Я. Гущина и В.А. Ильиных (1987 г.) можно выделить лишь отдельные обращения к крестьянской психологии. Так, здесь отмечается неоднозначность психологического облика «бедноты», которая до недавнего времени в исторической литературе характеризовалась однозначно позитивно. Эти авторы также одними из первых в сибиреведческой литературе коснулись вопроса о позитивном значении общинных, коллективистких традиций крестьянства в преобразовании деревни27. В целом же работа еще остается в рамках прежней идеологической схемы.
В обобщающей работе Н.Л. Рогалиной по истории коллективизации, хотя и ставилась задача «осмыслить уникальный экономический, социальный и психологический опыт этого преобразования»28, социально-психологический контекст событий периода коллективизации освещался лишь в самых общих чертах.
Из числа исторических публикаций по проблемам психологии крестьян, выделяется статья К.Б. Литвак , в которой политическое поведение крестьянства 1920-х гг. впервые характеризуется на основе массовых источников — судебной статистики. При этом затрагиваются и некоторые черты социальной психологии сельского населения, особенности его политического сознания. Однако эти положения несут печать предположительности.
В исследованиях по аграрной политике Советского государства, идейно-политической и организационно-хозяйственной деятельности партии в деревне, Советов, проблемы крестьянской психологии специально не рассматривались, отдельные же суждения по данному вопросу носили самый общий характер. Говорилось, например, о «росте доверия» крестьянства к советской власти, «повороте» в его психологии в связи с началом массовой коллективизации и т.п. В этом смысле типичны работы И.Е. Зеленина, В,П. Гноевых, И.И. Шулуса, Б.А. Соколова, В.П. Данилова, Ю.С. Кукушкина и др,30 По Восточной Сибири написана монография И.С. Степичева «Победа ленинского кооперативного плана в восточносибирской деревне», в которой автор приводит богатый фактический материал о взглядах крестьян на колхозно-совхозную систему. Как и другие исследователи по коллективизации в Восточной Сибири И.С. Степичев пишет о том, что сельское население оценивало коллективное хозяйство, прежде всего, с точки зрения материальной выгоды. Поэтому бесхозяйственность и низкая трудовая дисциплина в колхозах сказывалась негативно на росте и развитии колхозного движения. В трудовой сфере «уравниловка» не способствовала возникновению материальной заинтересованности в труде у колхозников. Введение сдельной оплаты труда в сельском хозяйстве повлияло на производительность труда колхозников. И.С. Степичев считает, что причины ошибок при осуществлении коллективизации были объективные - отсутствие практического опыта в колхозном строительстве у местного руководства, и субъективные -недооценка частнособственнической психологии сельского населения ,
Особого внимания заслуживают работы В.В, Гришаева по истории коммун3 . Автор раскрыл трудности, с которыми сталкивались крестьяне при организации и дальнейшем функционировании коллективных хозяйств. В.В. Гри-шаев предпринял анализ основных мотивов объединения крестьян в коммуны, причин распада коммун в 1920-е годы, показал психологическую атмосферу в коммунах, дал историографию проблемы.
Вопросами социальной психологии сибирского крестьянства 1920-х го-дов занимается И.С. Кузнецов . В своих работах, выходивших на протяжении 1980-х гг., автор отмечает, что отношение крестьян к коллективизации определялось революционным энтузиазмом части крестьянства, иждивенческими настроениями беднейших слоев сельского населения. Рассматривая трудовую этику сельского населения И.С. Кузнецов отмечает существование стереотипа о зависимости материального благосостояния человека от степени его трудолюбия. Вместе с тем, значение этих работ состоит скорее в постановке новых исследовательских задач, чем в их адекватном решении,
В эти годы появились многочисленные труды по этнографии Сибири. В них исследованы быт и семейные традиции сибиряков, вопросы структуры и численного состава семьи, содержатся этнографические зарисовки34. Работа М.В. Красноженовой посвящена народным обычаям крестьян дер. Покровки, Л.Е. Элиасова - русскому фольклору Восточной Сибири. В работе Л.М, Сабуровой описываются занятия населения Приангарья, особенности ведения хозяйства, промыслов35.
Подводя итог второму этапу историографии отметим то, что в 1960-х -1980-х гг. учеными был собран богатый фактический материал. Однако общим и наиболее существенным недостатком всех этих обращений к теме крестьянской психологии было то, что они несли на себе печать жесткой идеологической схемы.
Третий этап историографии начался с конца 1980-х — начала 1990-х гг. пересмотром прежней исследовательской парадигмы. Начинают разрабаты-
ваться теоретико-методологические предпосылки изучения социально-психологического аспекта исторического процесса. В 1988 г. появляется работа П.С. Кабытова, В.А. Козлова, Б.Г. Литвака о русском крестьянстве, в которой предпринимается одна из первых попыток раскрыть идеологические и социально-психологические проблемы вовлечения крестьян в колхозы, раскрывается процесс роста доверия крестьянских масс к коллективным формам хозяйствования. В частности, авторы отмечают, что «сравнительно легко (и добровольно) приняли ... идеи коллективного труда те бедняки и малоимущие середняки, которые уже осознали невозможность единоличным путем поднять свое хозяйство на такую высоту, чтобы оно могло оказать сопротивление кулацкому хозяй-
ству» .
Большое внимание социально-психологическим проблемам уделяется в коллективном труде о советской культуре 1928 - 1941 гг., изданном Институтом истории СССР в 1988 г.: эти проблемы затрагиваются в главах, посвященных политическому воспитанию, культуре быта, труда, народному творчеству в области культуры. Правда, данные вопросы освещаются в большей мере на материалах города . Вопросам нравственного воспитания в советской школе в 1917 - 1930 гг. посвящена работа В.А, Гаврилова. Автор писал, что «...в советской школе осуществляется воспитание нового человека, имеющего глубокие черты социалистического типа личности» . В целом можно констатировать, что социально-психологический аспект проблемы в данный период все еще остается мало изученным.
Совместная работа В.А. Козлова и О.В. Хлевнюка «Начинается с человека» также восполняет пробел в изучении социально-психологических аспектов массовой коллективизации39. В данной работе изучены процесс роста доверия крестьян к колхозно-совхозной системе, психологические трудности, с которыми столкнулись низовые партийные и советские работники при проведении коллективизации, затрагивается проблема воспитания «чувства хозяина» у но-
вых колхозников. В работе предпринимается попытка анализа феномена коллективизма.
В 1992 г. вышла монография И.С. Кузнецова «Изменение социальной психологии сибирских крестьян в 1920-е гг.», а также несколько учебных пособий и статей, В своих работах он раскрывает различные стороны социальной психологии крестьян: общественное сознание, массовую психологию, особенности политического сознания сибирского крестьянства, социальную психологию сельских коммунистов и многие другие40. Исследования И.С. Кузнецова создали предпосылки для дальнейшего углубленного изучения проблемы социальной психологии сибирских крестьян в более узких временных и территориальных рамках.
В 1993 г. в г. Красноярске состоялась республиканская научная конференция «XX век; исторический опыт аграрного освоения Сибири», на которой обсуждался весь комплекс аграрных проблем, в том числе затрагивались некоторые проблемы социальной психологии крестьян41.
Помимо исторических исследований социальная психология крестьян получила отражение в трудах ученых других обществоведческих дисциплин, из которых выделяется коллективная монография, выпущенная Институтом психологии АН СССР42, Авторами были рассмотрены теоретические и методологические проблемы изучения психологии крестьян, исследованы некоторые существенные социально-психологические характеристики психологии крестьян: их потребности, интересы и идеалы, умонастроения, семейно-брачные и коллективистские отношения.
Две вышеуказанные коллективные монографии, а также исследования И.С. Кузнецова начала 1990-х годов ценны, прежде всего, тем, что в них разрабатываются теоретико-методологические предпосылки изучения социально-психологического аспекта исторического процесса.
В 1990-е годы появляются работы, затрагивающие методологические проблемы изучения истории Сибири, накапливается ценный опыт синтеза истори-
чсского и психологического подходов . Е.Ю. Боброва целью исторической психологии называет «соизмерение истории человека и истории человечества. Историческая психология...выявляет зависимости между историческими и психологическими феноменами, описывает закономерности формирования личности как объекта и субъекта исторического процесса». В.А, Шкуратов определяет историческую психологию как область знания, направленную на изучение «психологического склада отдельных исторических эпох, а также изменений психики и личности человека в специальном культурном макровремени, именуемом историей». Далее он пишет; «Методологическая допустимость документального исследования человеческой активности вытекает из единства психики и предметно-практических форм ее существования, что в советской
психологии определено принципом единства психики и деятельности» .
В данном контексте интересна работа Л.М. Горюшкина., Г.А. Бочанова, Г.А. Ноздрина, выполненная на региональном уровне. Авторы пишут: «Исследование земледельческого опыта и трудовых традиций позволит глубже понять состояние и факторы роста крестьянских хозяйств фермерского типа в Сибири, социальный и морально-психологический облик сибирских крестьян - носителей этого опыта и традиций»45.
Необходимо отметить и заслуги политологов. В начале 1990-х годов появляются исследования по политической психологии Д.В. Ольшанского, Е.Б. Шестопал, К.С. Гаджиева, Г.Г. Дилигенского, В.А. Кайтукова и других46, в которых рассматривают вопросы психологии диктатуры, психологии политического насилия и ряд других. Л.Я. Гозман и Е.Б. Шестопал рассматривают психологию политического лидерства, определяют потребности и мотивы лидеров, влияющие на политическое поведение. Г.Г. Дшшгенский раскрывает психологические аспекты политического лидерства, психологию выбора политического человека.
Оценивая историографическую ситуацию на начало 1990-х гг., следует отметить, что специальные работы о социальной психологии крестьян публико-
вались практически лишь И.С. Кузнецовым и Б.Ф. Поршневым. Эти публикации характеризуются обогащением источниковой базы.
Конец XX - начало XXI века характеризуется более взвешенным подходом в оценках и суждениях, попытками уйти от излишней политизации прошлого. Поэтому не случайно, что изучение структур повседневности превратилось в настоящее время в одно из ведущих направлений мировой исторической науки. В отечественной науке ситуация также постепенно меняется в лучшую сторону: появляются работы по социальной истории России47. Наиболее существенным для этого этапа развития исторического знания является последовательное введение принципа изучения истории «изнутри», т.е. выявление имманентной позиции самих участников исторического процесса, их отношения к жизни, их менталыюстей и системы ценностей. Такое знание обогащает наши представления о прошлом. Здесь отметим работу Л.П. Белковец ««Большой террор» и судьбы немецкой деревни в Сибири»48. Изучение обособленных ментальностей не более чем средство для углубленного постижения природы человека, каким его формировали культура и общество его времени. В данном контексте интересная работа АЛО. Рожкова49, который рассматривает пласт проблем, связанных с молодежной «субкультурой протеста». В психологии молодых людей 1920-х - 1930-х гг. нашли отражение не только социально-экономические проблемы, но и неустойчивое положение семьи, отлучение молодежи от религии, монополия комсомола и пионерии в молодежном движении и ряд других.
Разработкой теории крестьянства как социального типа, существующего в различных общественных системах, занимаются сегодня В.П. Данилов, Т. Шанин, А.В. Гордон, А.И. Фурсов, Ватфа Саджи и другие50.
В области изучения социальной природы крестьян можно выделить издание в России ежегодника «Крестьяноведение», открывшего для отечественных историков новые, апробированные в западной исторической науке подходы в решении глобальных и конкретно-практических проблем истории крестьянства . Объединив усилия специалистов по многим дисциплинам, занятия кото-
рых связаны с изучением сельской жизни и сельского хозяйства, в настоящее время предпринимаются попытки поднять крестьянские исследования в нашей стране на качественно новый уровень.
В 2000 г. опубликован хроникально-документальный сборник «Политика раскрестьянивания в Сибири». Авторы считают, что проблема исторических судеб российского крестьянства является одной из ключевых для понимания специфики отечественной истории. Основное содержание социальных изменений в деревне, последовавших за началом массовой коллективизации, сводится к относительно скоротечному и имеющему характер общественного катаклизма превращению крестьянства в принципиально новую социальную общность, который можно определить термином социалистическое раскрестьянивание52.
Необходимо отметить историко-социологическую работу видного американского крестьяноведа Дж. Скотта (1985 г.) «Оружие слабых». Для более полного и глубокого понимания феномена классовой борьбы автор вводит понятие «обыденные формы сопротивления крестьян». Они очень практичны, потому что дают вполне осязаемый результат и не требуют никакой организационной работы, опираясь на освященную веками народную традицию сопротивления, без которой было не выжить. «Будущие революции легко угадываются в предшествовавшей практике тихого сопротивления и сокрытых умонастроений. Просто изменяются условия, заставлявшие прежде сдерживать и маскировать свои чувства, скрывать определенные поступки» - заключает Дж. Скотт3 .
Среди зарубежных авторов хотелось бы также отметить работу Шт. Плаг-генборга. В центре исследования данного автора находится «великая культурная трансформация» в мировоззрении, образе мышления и жизни людей, которая произошла в период между Октябрьской революцией и эпохой сталинизма54. В данной работе для нас представляет интерес вторая глава, посвященная анализу различных инструментов воздействия на человека. Анализируя практическую деятельность власти по воспитанию нового человека, автор делает вывод о неэффективности использованных форм воспитательной работы, о
глубоком разрыве между проектами создания новой культуры и реальной жизнью, утопичности планов переделки человеческого духа и тела. В целом можно согласиться с выводом автора, что культурная революция как попытка создания нового человека не состоялась. Заслуживают внимания также работы, посвященные изменению общественного сознания в СССР в 1930-е годы55.
Новая научная парадигма, развиваемая крестьяноведением, стала теоретической основой для сотрудничества социологов и историков в рамках совместного исследовательского проекта по реконструкции социальной истории советского крестьянства «Трансформация социальной структуры советского и постсоветского села» по инициативе Т. Шанина. Своей целью исследователи ставят изучение отношения крестьянства к аграрным реформам. Данная ситуация характеризуется появлением исследований по истории сел. Так, Т.В. Еферина, ІО.Г, Еферин, раскрывая историю села Старое Синдрово, пишут: «Несмотря на создание нового типа экономических отношений, содержание крестьянского быта, традиции, деревенский колорит не претерпели кардинальных изменений. Менталитет крестьянства оказался сильнее политических реформ»56. На материалах Сибири появляются монографические очерки по истории сел и районов. Например, В.А. Ильиных и Г.А. Ноздриным рассматривается ряд вопросов эволюции крестьянского двора в 1930-е — 1980-е гг. Следует также отметить работы В.А. Крамного по истории Канского района и об истории села Бражное .
Заслуживает особого внимания сборник научных статей о крестьянской семье в Сибири. Особый интерес для нас представляет опубликованная в нем статья В.А. Ильиных и Т.М. Бадалян. Авторы пишут: «Трансформация крестьянской семьи и двора в XX веке тесно связана с процессом раскрестьянивания в целом, социально-классовое содержание которого сводится к превращению крестьянства в новую социальную общность. Преобразование социальной природы крестьянства происходило в том числе через разрушение традиционного
крестьянского хозяйственного уклада и изменение семейных отношений» .
Значительный интерес представляют работы М.Д. Северьянова. Автор подверг критике узко-классовый подход при изучении социально-экономической жизни деревни, признав его недостаточным59. М.Д. Северьянов предложил моделировать социальную структуру на основе психологического единения, которое в свою очередь является базой для имущественной дифференциации. С этих позиций стало возможным моделировать новую социально-классовую структуру, в том числе, в период коллективизации. Красноярский ученый впервые предложил анализировать население деревни на основе видовых различий (переселенцы, старожилы, инородцы, казаки). Вместе с тем, данный автор не предложил в видовых различиях учитывать половозрастные, межнациональные, социально-политические и другие факторы.
Историографическая ситуация на начало XXI в. характеризуется привлечением иностранной литературы, вовлечением новых источников, обсуждением и анализом ранее закрытых тем и появлением работ на междисциплинарном стыке. Отметим исследование на стыке экономики и психологии, проведенное Л.Л. Журавлевым и Е.В. Шороховой, которые в числе затронутых тем рассмотрели психологические особенности социально-экономических преобразований в сельском хозяйстве России в 1920-е — 1930-е годы60.
В современной исторической науке продолжается освоение новых методологических подходов и исследовательских методик, расширяются рамки традиционного исторического анализа. Социальная история - пример аналитической междисциплинарной науки, изучающей эволюцию малых социальных групп и отдельного человека в исторически развивающемся социуме. Социальная история перемещает акценты на исследование социальных микроструктур и позволяет тоньше характеризовать нюансы социально-экономических противоречий, политики государства, роль идеологии в жизни общества. Под эгидой Института всеобщей истории РАН, Исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова при поддержке Международного института социальной истории (Амстердам) предпринято издание ежегодника «Социальная история». В тематике еже-
годника: социальный портрет советского общества 1920-x-l 930-х гг., история повседневной жизни, идейно-интеллектуальной истории России и другие темы. Издание серии «Социальная история XX века» - это, безусловно, событие в российской историографии последних лет. Специальные документальные публикации и исследовательские работы раскрывают как ощущали и мыслили себя советские люди в новой системе общественных ценностей, как изменилось их . сознание в результате сдвигов, произошедших за два послереволюционных десятилетия. В книге «Голос народа» читаем: «Курс на «социалистические» формы сельского хозяйства не отвечал в целом крестьянским интересам. Ведь, в конечном счете, крестьянский идеал в рамках единоличного хозяйствования не шел дальше желания получить от государства дешевый кредит, выйти на хутор или соединить свои участки в так называемые широкие полосы. Важное место составители отводят вопросам формирования «нового человека», и, прежде всего, ликвидации неграмотности, атеистической пропаганде, вовлечению в массовые общественные движения. Анализируя 1930-е годы, составители основное внимание уделяют политическим настроениям в высшей школе, но обходят вопрос об уровне общей и профессиональной подготовки. Подчеркивается, что в целом в 1930-е годы престиж образованности, овладения хорошей профессией был необычайно высок61.
Рассматривая состояние научной разработки темы, нельзя не отметить работы писателей, публицистов, воспоминания очевидцев и т.п., раскрывающие
v социально-психологический аспект истории. Следует отметить, что в массовом
историческом сознании (в художественной литературе и публицистике) образ, например, сельского активиста претерпел кардинальную трансформацию: от однозначно позитивной оценки к исключительно негативной. В ряде художест-
f„ венных произведений (например, И. Акулова «Касьян Остудный», В. Белова
«Кануны», «Год великого перелома», Б. Можаева «Мужики и бабы») активисты рисуются, прежде всего, как лодыри, карьеристы, проходимцы и т.п. В некоторых публицистических работах 1950-х гг. (например, О. Афанасьева) сельские
активисты были представлены как «... самая опасная категория людей..., их убеждения имеют эмоциональную основу, заключающуюся в неизжитой, личной обиде и жажде мести»62.
Яркая портретная галерея сельских активистов дается в книге М. Шолохова «Поднятая целина»: здесь и фанатичная преданность режиму в сочетании с жаждой насилия - у Макара Нагульнова, и «мягкотелость» председателя сельсовета Андрея Разметнова, и яркий образ Давыдова ~ одного из 25-тысячников, отражающего роль города в судьбе российской деревни63.
Среди сибирских писателей отметим работы В.П. Астафьева «Последний поклон», Е.Н. Пермитина «Горные орлы», «Когти», «Капкан», «Враг», И.П. Шухова «Горькая линия», «Ненависть», А.Л, Коптелова «Великое кочевье», И.Г. Гольдберга «Жизнь начинается сегодня» и др. В своих произведениях писатели высказывают различные точки зрения на процесс коллективизации, дают характеристики активистов, показывают отношение основных масс крестьян к политике коллективизации и раскулачивания.
Социально-психологический аспект истории раскрывается также в воспоминаниях, свидетельствах очевидцев и активных участников колхозного строительства64. Данная литература показывает психологическую атмосферу тех лет, трудности работы с крестьянами единоличниками, изменения, происходившие на уровне психологии личности.
В целом, обзор и анализ литературы по проблеме свидетельствует, что имеющиеся исследования в совокупности дают возможность судить об основных направлениях политики власти по изменению социальной психологии крестьян. Есть специальные исследования и по социальной психологии крестьян, написанные либо на общероссийском материале, либо в них используются данные преимущественно по Западной Сибири. Вместе с тем, социальная психология крестьян Восточной Сибири по-прежнему остается практически не изученной. На наш взгляд, это делает невозможным получение полного представления о периоде сплошной коллективизации в Восточной Сибири, а, следо-
вателыю, и России в целом. В связи с этим, избранная в диссертационном исследовании тема представляется нам актуальной.
Исходя из актуальности и степени изученности темы в данной диссертационной работе ставится цель: исследовать изменения в социальной психологии крестьян Восточной Сибири в 1929-1933 годы.
Цель раскрывается благодаря решению следующих задач:
осветить основные мероприятия власти по формированию «нового человека» из крестьян в период сплошной коллективизации;
показать социально-психологические характеристики сельских активистов в деревне как результат проведения целенаправленной государственной политики;
выявить отношение крестьян к колхозам и коллективизации;
проанализировать изменения, произошедшие в трудовой этике крестьян как отражение и результат проведения политики сплошной коллективизации.
Объектом данного исследования являются крестьяне Восточной Сибири. Предметом - социальная психология крестьян в период сплошной коллективизации (1929 - 1933 гг.).
Хронологические рамки данного исследования охватывают период 1929 - 1933 гг. Начальная грань избранного периода связана с переходом к массовой коллективизации в декабре 1929 г. В январе 1930 г. Сибкрайком ВКП(б) официально объявил о начале сплошной коллективизации.
Январский (1933 г.) Пленум ЦК ВКП(б) объявил, что к концу первой пятилетки была решена «историческая задача перевода мелкого, индивидуального раздробленного крестьянского хозяйства на рельсы социалистического крупного земледелия» - этот год и является конечной хронологической гранью нашего исследования.
Данный исторический период имеет свои особенности. Во-первых, рассматриваемый нами период 1929-1933-х гг. характеризуется тем, что основные
усилия власти были направлены на изменение социальной психологии крестьянства через воздействие на ее наиболее устойчивое образование - психический склад (нравы, традиции, обряды и т.д.).
Во-вторых, в указанный период в силу его драматизма и трагичности ярко предстает более подвижный динамичный компонент социальной психологии крестьян (настроения, потребности, мотивы, интересы).
Таким образом, при изучении социальной психологии крестьян есть все основания рассматривать данный период в качестве самостоятельного объекта исследования.
Территориальные рамки. 30 июля 1930 г. был образован Восточно-Сибирский край, в состав которого вошли 43 района. Территориальные рамки работы охватывают эту территорию. В данных границах проживало около 1,8 млн, чел. В исследовании не будут рассматриваться коренные этносы Восточной Сибири в силу наличия у них существенных отличительных особенностей в образе жизни. Процесс сплошной коллективизации у коренных народов требует специального исследования вследствие данных особенностей.
Методология исследования. Методологическую основу работы составила теория модернизации. Для большевиков модернизация носила инструментальный характер, выступая как средство умножения промышленного потенциала страны. Политика сплошной коллективизации шла в общем контексте модернизационных процессов. Социалистическим преобразованием сельского хозяйства большевики рассчитывали как на позитивные сдвиги в аграрном секторе, так и на переделку «мелкобуржуазной природы» крестьян.
Методология междисциплинарного исследования выразилась в том, что нами был использован дедуктивный метод интерпретации источников на основе принципов исторической герменевтики. Также были использованы фундаментальные идеи и метод антропологической эмпатии исторической школы «Анналов». При систематизации и структурировании элементов социальной психологии были использованы идеи: общепсихологической теории установки
Д.М. Узнадзе, деятельностного подхода А.Н. Леонтьева, принципа культурно-исторической детерминации психики Л.С. Выготского. Таким образом, только на основе системной методологии стало возможным «вживание» в социальную психологию восточносибирских крестьян с последующей реконструкцией всех ее составляющих.
При анализе эмпирического материала мы опирались на принципы объективности, историзма и диалектического подхода к изучению прошлого, что позволило рассмотреть социальную психологию крестьян Восточной Сибири в динамике, во взаимосвязи и взаимообусловленности с различными мероприятиями власти, учитывая конкретно-историческую обстановку тех лет. Историографический обзор написан на основе проблемно-хронологического метода.
Марксистско-ленинский метод использовался в нашем исследовании при работе над источниковой базой темы. Необходимо учитывать, что все источники второй половины 1920-х - начала 1930-х годов собраны и проанализированы на основе марксистско-ленинского социально-классового метода. Диссертант, условно использовал социально-классовые термины «кулак», «бедняк», «середняк» и оперировал имущественным подходом, изучая расслоение в крестьянской среде, хотя отечественная историография не дала их понятийного значения.
Источниковая база исследования. Положения и выводы диссертации основаны на обширном и разнообразном круге источников, в значительной степени впервые введенных в научный оборот. Возможность получения из наличных источников объективной информации о настроениях, стремлениях и взглядах людей ушедшей эпохи является, весьма сложной проблемой. Возможности адекватного решения этой задачи определяются выбором наиболее информационно насыщенных и достоверных источников, взаимодополнением и взаимопроверкой различных их видов. При написании диссертационной работы нами использовались как опубликованные, так и неопубликованные источники.
Преобладающими по информационной значимости для исследования социальной психологии крестьян Восточной Сибири явились документы и материалы местных архивов: Центра хранения и изучения документов новейшей истории Красноярского края (ЦХИДНИ КК), Государственного архива Красноярского края (ГАКК), Центра документов новейшей истории Иркутской области (ЦДНИ ИО), Государственного архива Иркутской области (ГАИО), Государственного архива Новосибирской области (ГАНО).
Основную массу использованных документов составила текущая делопроизводственная документация. Переписка центральных, региональных и местных органов власти, ОГПУ позволяет выделить реальную ситуацию в деле проведения сплошной коллективизации крестьян в Восточной Сибири. Эти материалы отложились в ГАИО (ф.р. 218 - «Исполнительный комитет Иркутского окружного Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов. 1926-1930», ф.р. 600 - «Восточно-Сибирский краевой исполнительный комитет Советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов. 1930-1936гг.», ф.р. 862 - «Исполнительный комитет Тулу некого районного Совета депутатов трудящихся (райисполком). 1926-1937»), ГАКК (ф.р. 1205 - «Исполнительный комитет Красноярского окружного Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов», ф.р. 847 - «Красноярское окружное земельное управление»), ГАНО (ф.р. 47 - «Исполнительный комитет Западно-Сибирского краевого совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов. 1925 - 1937 гг.», ф.р. 1228 — «Новосибирский окружной совет рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов. 1925 - 1930 гг.»). В докладных о состоянии колхозов восточносибирского края, ходе коллективизации и посевных компаний содержится материал о состоянии трудовой дисциплины, о материальном обеспечении колхозников, о хозяйственном состоянии колхозов и совхозов, данные о динамике коллективизации по районам края, заявления колхозников о выходе из колхозов. Отражены итоги социалистического соревнования, результаты наблюдения
за деятельностью религиозных объединений, а также об организационной работе среди женщин, акты обследований работы сельсоветов.
Различные организационно-распорядительные документы - протоколы заседаний бюро краевых, окружных и районных комитетов партии, содержат сведения о хлебозаготовках, коллективизации, ликвидации кулачества, доклады по обследованию райкомов и райисполкомов. Эти документы находятся в ЦДНИ ИО (ф. 123 - «Восточно-Сибирский крайком ВКП(б)», ф. 154 - «Киренский окружной комитет ВКП(б)»), ЦХИДНИ КК (ф. 10 - «Красноярский окружной комитет ВКП(б)», ф. 26 - «Красноярский крайком КПСС. 1935-1939гг.», ф. 42 -«Партийный архив Красноярского крайкома КПСС», ф. 59 - «Ачинский окружной комитет ВКП(б)», ф. 60 - «Минусинский окружной комитет ВКП(б)», ф. 96 - «Канский окружной комитет ВКП(б)»), ГАНО (ф.п. 2 - «Сибирский краевой комитет ВКП(б). 1924 - 1930 гг.», ф.п. 3 - «Западно-Сибирский краевой комитет ВКП(б). 1930 - 1937 гг.») и содержат материал, характеризующий отношение крестьян к коллективизации, социально-имущественной дифференциации, к общественно-политической жизни в стране, к власти. В них, как правило, выделялись более-менее обширные разделы о настроениях различных групп крестьян, которые в какой-то мере дают возможность подойти и к пониманию более глубинных аспектов их психологии.
Значение придавалось также использованию документов правоохранительных органов и суда - ГАКК (ф.р. 44 - «Красноярский окружной суд. 1926-1929»), ГАНО (ф.р. 20 - «Прокуратура Новосибирской области. 1920 - 1985 гг.», ф.р. 1061 - «Новосибирский окружной суд. 1925 - 1930 гг.»). Особое внимание уделялось информационным сводкам и обзорам о ходе и итогах хлебозаготовительных кампаний, справках о подготовке, ходе и итогах весенних посевных кампаний, сводкам о ходе колхозного строительства, об учёте объектов обложения и выявлении кулацких хозяйств, Существенное значение имеют доклады прокуроров округов, доклады о работе судебных органов Восточно-Сибирского края, сведения о карательной политике нарсудов Восточно-
Сибирского края по делам, связанным с основными хозяйственно-политическими кампаниями, сведения о количестве осуждённых в основные хозяйственно-политические кампании.
В то же время видна и ограниченность информационных возможностей рассматриваемой группы источников. Даже в официальных документах того периода признавались существенные недостатки поступавшей с мест информации - ее неполнота, разрозненность, недостаточная репрезентативность.
Неравномерно освещались в официальных материалах настроения и взгляды различных слоев деревни: информация относилась главным образом к полярным группам крестьянства (зажиточным и беднякам) и в то же время недостаточно характеризовалось психологическое состояние его основной массы - «середняков».
Существенный недостаток рассматриваемого вида источников - фрагментарность отражения в них исследуемого объекта: содержащиеся в них прямые оценки крестьянской психологии затрагивают, как правило, лишь отдельные ее аспекты, чаще всего - наиболее поверхностные и подвижные, в наибольшей степени связанные с теми или иными конкретными проявлениями психологических установок массового сознания. В гораздо меньшей степени отражаются здесь более стабильные, глубинные компоненты социальной психологии, черты социально-психологического склада.
Нами широко используются татистически выраженные показатели различных социальных процессов. Эти данные находятся в фондах ГАКК (ф.р. 769 -«Красноярский окружной статистический отдел. 1920-1930»), ГАИО (ф.р. 523 — «Восточно-сибирская краевая плановая комиссия «Востсибкрайплан». 1931-1936») и содержат экономико-статистические характеристики районов Восточно-Сибирского края, годовые планы развития сельского хозяйства, культурного строительства, разнообразные справки о выполнении директив Госплана и другую документацию. Возможность использования такого рода фактов для исторического изучения крестьянской психологии определяется тем соображением,
что общественно-психологические параметры субъектов исторического процесса влияют на ход и результаты экономического, социального, политического развития. В силу этого соответствующие данные могут служить определенными критериями для оценки социально-психологических состояний и процессов. Ценность такого рода фактов - в их большей объективности, независимости от различных субъективных влияний, а также в более широких возможностях количественного выражения.
Тем не менее, следует иметь в виду то, что количественно выраженные результаты различных социально-политических процессов представляют собой итог действия целой совокупности факторов, лишь одним из которых является состояние социальной психологии соответствующей общественной группы. Большой ошибкой было бы объяснять те или иные позитивные итоги социальной деятельности только ростом «сознательности» изучаемой социальной группы, а негативные — недостаточным ее уровнем.
При исследовании широко используется фольклор Восточной Сибири. Наибольший интерес в этом плане представляет такое своеобразное явление устного народного творчества как частушка. Фольклорные тексты, в том числе частушки, загадки, считалки мы использовали из личного фонда А.В. Гуревича (ГАКК, ф.р. 1839). Вместе с тем, нет оснований преувеличивать репрезентативность данного источника. Следует, в частности, отметить, что частушка бытовала преимущественно в молодежной среде, а с точки зрения содержания отражала, прежде всего, личные проблемы этой возрастной группы.
Из числа источников, исходящих из среды самого крестьянства, наиболее массовой разновидностью в рассматриваемый период являлись письма, обращения и жалобы крестьян в газету «Красноярский рабочий» и в различные официальные и общественные инстанции, в адрес секретарей крайкома ВКП(б) о ходе сельскохозяйственных компаний.
Данный вид источников может представлять двоякий интерес. С одной стороны, из множества писем выделяются обширные послания, целые тракта-
ты, которые отражали процесс осмысления общественных реалий небольшим количеством наиболее развитых, думающих крестьян - «крестьянской интеллигенцией».
С другой стороны, эти письма представляют интерес как массовый источник, отражающий более-менее типичные мнения и воззрения. В ходе использования писем как массового источника наиболее сложной проблемой является определение их репрезентативности, соответствия их содержания мнениям и взглядам широких крестьянских масс.
Репрезентативность этого источника ограничивалась в силу того, что письма исходили, прежде всего, из среды наиболее грамотного и политизированного населения. К тому же в газетах публиковалась небольшая часть поступавших писем, которые подвергались жесткой селекции в соответствии с господствующей политической линией.
Наряду с архивными источниками широко привлекались различные опубликованные источники и периодика из фондов Красноярской государственной краевой универсальной научной библиотеки, научной библиотеки Красноярского государственного педагогического университета, Иркутской областной государственной универсальной научной библиотеки им. И.И. Молчанова-Сибирского, Научной библиотеки Иркутского государственного университета, Новосибирской городской публичной научно-технической библиотеки, Научной библиотеки Новосибирского государственного университета и др. В первую очередь, это документы высших и местных органов партийно-государственного руководства: КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК (Изд. 8. М., 1970. Т.2, 3, 5); Коллективизация сельского хозяйства. Важнейшие постановления Коммунистической партии и советского правительства. 1927-1935 гг. (М., 1957); Красноярский Совет (Протоколы и постановления съездов Советов, Пленумов исполкома и отделов). Сб. документов, (Красноярск, 1960) и другие,.
Документы, а также материалы деятельности различных судебно-карательных органов (ОПТУ, НКВД, Верховного суда и Прокуратуры) вышли в свет лишь в последнее десятилетие. Так, особо следует выделить появившийся в 1999-2001 гг. фундаментальный труд «Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927-1939.». Первые три тома издания составлены по хронологическому принципу и раскрывают процессы, происходившие в советской деревне в 1929-1933 гг. В тома включены документы партийных, государственных, колхозно-кооперативных учреждений и организации, содержащие сведения общесоюзного и республиканского значения, а также материалы местных партийных комитетов, редакций газет и отдельных лиц. Подавляющее большинство документов публикуется впервые.
Необходимо отметить и четырехтомное издание «Спецпереселенцы в Западной Сибири. 1931-1945 гг.» (Новосибирск, 1992-1996 гг.). Данные сборники раскрывают механизм выработки и осуществления репрессивной политики против крестьянства на трех уровнях власти - центральном, региональном и местном. Среди опубликованных материалов находятся постановления высших партийных и государственных органов власти (ЦК ВКП (б), СНК СССР, СНК РСФСР, ЦИК СССР, Коллегии Наркомзема РСФСР и др.), делопроизводственная документация ОГПУ и ГУЛАГа (директивные письма, циркуляры, докладные записки), отчеты различных местных организаций о ходе «ликвидации кулачества как класса», численность выселенных кулаков.
Представление о деятельности восточносибирских партийных, советских и общественных организаций в указанный период дает сборник «История коллективизации сельского хозяйства в Восточной Сибири. (1927-1937 гг.). Документы и материалы» (Иркутск, 1979). Помимо постановлений Сибкрайкома ВКП (б), Восточно-Сибирского крайисполкома, интерес в данном исследовании использованы сводки об участии коммунистов, комсомольцев и пионеров в колхозном строительстве.
Используются нами и опубликованные статистические материалы о состоянии просвещения в крае, положении колхозов и ряд других данных: «Состояние просвещения в Сибирском крае» (Новосибирск: Сиб. краевой стат. отдел, 1928); «Колхозы Сибирского края в 1929г,» (Новосибирск: Сиб. краевой исп. ком-т. Стат.отдел, 1929); «Итоги 10% выборочного обследования отдельных хозяйств в 1928г. по Сибирскому краю» (Новосибирск, 1929); «Сибирский край. Статистический справочник (Новосибирск, 1930); и др. Заслуживает особого внимания статистический сборник «Сельское хозяйство Восточно-Сибирского края за 1932-1933 гг.» (Иркутск, 1934). Данные этого источника исследователи не использовали. Вместе с тем данный сборник содержит обширный материал о сокращении поголовья скота, динамике посевов, как в единоличном секторе, так и в колхозах в Восточно-Сибирском крае в границах 1930-1933 гг.
В работе были использованы различные документы и материалы из следующих изданий: «Культурное строительство в Сибири. 1917-1941» (Новосибирск, 1979); «Документы свидетельствуют: Из истории деревни накануне ив ходе коллективизации. 1927-1932 гг.» (М., 1989); «Красноярский край в истории Отечества: книга вторая. Октябрь 1917 - 1940» (Красноярск, 1996); «Неизвестная Россия. XX век.» Кн.1 (М., 1992); «Политика раскрестьянивания в Сибири: этапы и методы ликвидации крестьянских хозяйств. 1930-1940 гг.» (Новосибирск, 2000); «Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918 - 1939. Документы и материалы. Т. 2. 1923-1929» (М., 2000), «Неуслышанные голоса. Документы смоленского архива. Кн.1. 1929. Кулаки и партейцы». (Вашингтон, 1987).
В качестве особой группы источников при работе над диссертацией использовались материалы центральной, краевой и местной периодической печати: газеты «Правда» (1929-1933 гг.), «Советская Сибирь» (1929-1933 гг.), «Известия Сибкрайкома ВКП(б)» (1929), «Красноярский рабочий» (1929-1933, 1966, 1981-2000 гг.), «Красноярский комсомолец» (1982), «Ленинский путь»
(1966), «Власть Советов» (1929-1933 гг.), «За сплошную коллективизацию» (Изд-е Минусинской газеты «Власть труда») и др.
Вместе с тем, следует отметить, что использование материалов периодики для освещения темы имеет две особенности. При изучении изданий 1920-х -1930-х гг. приходится учитывать господство идеологических установок, а также апологетические оценки различных процессов и явлений. Периодика эпохи перестройки («Сибирская газета», «Иртыш», «Новый путь», «Ленинская искра» и др.) при обилии новых фактов и материалов страдает, на наш взгляд, излишними эмоционально-публицистическими оценками. Это обусловило выборочный характер использования в диссертации данных и свидетельств периодической печати.
В данном исследовании использованы источники личного характера -опубликованные воспоминания и дневники участников тех событий (сб. воспоминаний «Первая борозда», «Дневник писателя» М. Пришвина, «Дневник «великого перелома» (март 1928 - август 1931 г.)» И.И. Шитца). Использование этих данных требует критического подхода с учетом особой субъективности этого вида источников. При социально-психологической интерпретации воспоминаний современников изучаемых событий следует, прежде всего, иметь в виду их возможную тенденциозность, продиктованную в первую очередь политическими, идеологическими мотивами.
По нашему мнению, данная источниковая база позволила решить те задачи, которые поставлены в диссертационном исследовании.
Научная новизна работы состоит в том, что в ней впервые предпринята попытка комплексного исследования социальной психологии крестьян Восточной Сибири в период сплошной коллективизации. В диссертации показывается динамика в социальной психологии крестьян Восточной Сибири в 1929 - 1933-е гг., анализируются факторы, влияющие на ее изменение. Предпринята попытка с новых позиций рассмотреть деятельность партии большевиков по формированию «нового человека» из крестьян. Многие аспекты жизни и деятельности
крестьян в восточносибирском регионе рассмотрены на основе новых, ранее не публиковавшихся архивных источников, что позволило автору внести в разработку проблемы ряд существенных моментов.
Практическая значимость работы определяется тем, что ее материалы могут использоваться при разработке учебных курсов по краеведению, при написании коллективных трудов по истории восточносибирского края, а также работ по крестьяноведческой тематике.
Основные положения и выводы работы были изложены на международных и региональных научных конференциях, состоявшихся в 1996-2004 гг. в Красноярске, Иркутске и Канске. Диссертация обсуждалась на заседании кафедры истории и философии Красноярской государственной архитектурно-строительной академии.
Социально-политическая теория Коммунистической партии по формированию из крестьян «нового человека»
Известно то, что в период социальных революций происходит смена господствующей идеологии. В 1917 г. идеологию монархии сменила идеология большевиков. В основе первой была теория «официальной народности»: православие, царь - помазанник Божий и народность. Большевистская основывалась на марксистском учении, основными составляющими которого были воинствующии атеизм, миссионерство, обобществление производства и переделка «старого» капиталистического человеческого материала в «новый» коммунистический.
После Октября 1917 г. отношение коммунистов, руководства Центрального Комитета РКП(б) к крестьянам по политическим, идеологическим и экономическим мотивам было настороженным и даже негативным. Большевистская власть в крестьянской стране боялась хозяйственного подъема деревни, поскольку это вело к социально-классовому расслоению в деревне. Как следствие - появлению кулаков, которые являлись реальной угрозой диктатуре пролетариата. Кроме того, большевики были сторонниками ускоренной индустриализации станы. Последняя являлась не только способом решить геополитические проблемы России, но и возможностью удержать власть. Вместе с тем, среди крестьян у большевиков не было широкой опоры. Так, данные партийной статистики показывают, что в 1924 г. из 100 млн. крестьян в РКП(б) состояло всего 66 тыс. Вместе с тем, власть сама всячески ограничивала стремление крестьян к участию в политической жизни страны. Для крестьян, по сравнению с другими слоями общества (рабочими и военнослужащими), был затруднен и прием в партию. Как писал И.В. Сталин в 1924 г. «наша партия рабочая, а не рабоче-крестьянская. Процентов 70 или 80 рабочих и процентов 20-25 нерабочих - вот, приблизительно, каково должно быть соотношение в партии» .
Политические мотивы вынуждали власть идти на уступки крестьянству. Так, В.И, Ленин в 1921 г. писал о том, что «мы помогаем крестьянам по той причине, что без союза с ним невозможно, немыслимо сохранить политическую власть пролетариата. Именно этот мотив целесообразности был для нас ре-шающим» . Для большевистской власти крестьянство, по словам В.И. Ленина, было самым опасным врагом, «которого, к сожалению, мы не можем физически уничтожить, но с которым мы поэтому должны бороться хитростью, компромиссом, уступками, отступая и наступая для того, чтобы истребить создающиеся частнособственнические привычки и с ними вновь нарождающийся класс буржуазии» . И.В. Сталин в 1924 г. в докладе об итогах ХШ съезда РКП(б) отмечал, что «...старые привычки, традиции и предрассудки держат в руках миллионные массы трудящихся и создают величайшую опасность для самого существования диктатуры пролетариата. Поэтому одной из существенных задач партии в данную эпоху является работа по перевоспитанию старых поколений и воспитанию новых в духе диктатуры пролетариата и социализма»4.
В связи с этим большевиками была разработана стройная система перс-воспитания крестьян путем изменения их образа жизни и хозяйствования: обобществление быта, насаждение колхозов, воздействие на сознание. Основы теории по формированию «нового человека» были изложены еще в трудах К. Маркса, Ф. Энгельса («Манифест Коммунистической партии»), развиты в работах В.И, Ленина (в особенности в его речи на III съезде комсомола «Задачи союзов молодежи»), М.И. Калинина, Н.К Крупской, А.В. Луначарского (их статьи, выступления, письма о коммунистическом воспитании). В самом общем виде идеи перевоспитания крестьян были изложены на VIII съезде РКП(б) в 1919 г. При этом задача создания «человека особого типа» решалась, по мнению Шт. Плаггенборга, путем переустройства не только его внутреннего мира, но и физического облика. Автор в своем исследовании показал, насколько важное место занимали вопросы физического воспитания в общих концепциях реорганизации человека. В проектах по физической культуре и военизации сразу после Октябрьской революции просматривается претензия государства на право распоряжаться телами своих подданных .
Социально-психологические характеристики сельских активистов
После XV съезда ВКП(б) в область практической политики перешла задача укрепления социальной основы Советской власти в деревне. Предстоял, по сути, новый передел собственности и власти, успех которого во многом зависел от людей, обладающих определенными качествами. Ставка была сделана, прежде всего, на активистов, которые и ранее шли навстречу большевикам и были представлены в советских, партийных и общественных структурах.
В конце 1920-х годов в Сибирском крае к числу активистов можно было отнести 37,4 тыс. коммунистов, более 90 тыс. комсомольцев, около 80 тыс. депутатов сельсоветов, 70-80 тыс. членов депутатских собраний, 40 тыс. участников групп бедноты, 30-40 тыс. выборных активистов ККОВ, до 30 тыс. агро-уполномоченных и т.п. В сумме это дает до 400 тыс. человек, однако реальная численность составляла, видимо 200-300 тыс., т.к. одни и те же лица нередко были представлены в различных организациях1.
Следует отметить, что в последние годы образ преобразователей деревни периода коллективизации претерпел в художественной литературе и публицистике кардинальную трансформацию - от однозначно позитивной оценки к исключительно негативной. Набор отрицательных социально-психологических характеристик сельского актива присутствует также и в работах зарубежных историков. Например, С. Максудов считает, что деревенские коммунисты 1920-х годов - это «молодые малообразованные люди с искаженными моральными нормами. Они не любят земли, поклоняются распоряжениям вышестоящих инстанций, желают всего, что им не принадлежит, с трудом различают свое и казенное, любят выпить, прихвастнуть и покуражиться. Обыкновенные ребята, сформировавшиеся в обстановке неуважения к традициям и опыту старших поколений»2.
Однако однозначные оценки неизбежно ведут к упрощению противоречивого периода сплошной коллективизации, к искажению социально-психологического облика участников событий. Именно поэтому мы и предприняли попытку раскрыть социально-психологические характеристики «нового человека» на уровне политической элиты - сельских активистов. Не делая акцент только на тоталитарном манипулировании личностью, мы попытаемся выяснить, что реально давал сталинский режим своим приверженцам.
Известно, что решающим критерием для отбора в партийные и советские органы в этот (и не только) период была исключительная идейная устойчивость, действительно большевистская дисциплина, героизм во всей практиче-ской работе . Поэтому «идеальный тип» активиста - тот, для кого сталинская коллективизация была смыслом и жизненной целью. Как образно выразился герой Н. Самохина «Я зубами буду за Советскую власть грызться!» .
Однако практика показала, что поведение сельских коммунистов, зачастую, было далеко от «идеала». Так, обследование сельсоветов и РИКов Ачинского, Канского, Киренского, Красноярского и Минусинского округов в конце 1929 г. показало их невысокую работоспособность. Например, 57,5% председателей сельсоветов было снято с работы из-за того, что не справлялись с работой (отчасти по малограмотности, а также в силу того, что были «завалены» циркулярами и телеграммами), при этом, «сначала циркуляр пришлют, а вслед за ним шлют по пять изменений», поэтому низовка «вынуждена сидеть в кабинетах и лишена возможности практически проводить ряд мероприятий, обеспечивающих успех выполнения работы» .
Прямо или косвенно проводили «кулацкую линию», срывали хлебозаготовки и укрывали объекты обложения 18% снятых председателей. Среди секретарей сельсоветов 53,7% ушли с работы по собственному желанию6. Вместе с тем, при условии их переподготовки и улучшения материального положения, часть работников сельсоветов можно было удержать. Так, в Нижнє - Удинском районе председатель сельсовета говорил, что «если не тратить деньги на уполномоченных, а нам прибавить жалованье, то Советскую власть тараном было бы не прошибить7. На совещании групп бедноты в с. Шульдат {Ачинский округ) крестьяне говорили, что «бедняк, работая в сельсовете, последнего лиша-ется» .
Эволюция социально-психологических взглядов крестьян по от ношению к колхозам
Желание крестьян вступать в колхозы и отказ от вступления определялось как стимулами со стороны власти, так и ожиданиями и мотивами самих крестьян.
Поскольку восточносибирское крестьянство имело опыт коллективных форм хозяйствования и развитые коллективные традиции, то можно говорить о психологической готовности части крестьян к вступлению в колхоз. Действительно, в 1920 г. коллективных объединений в Енисейской губернии было 69, из них 30 коммун и 20 артелей. В 1921 г. коллективных объединений насчитывалось 98; в 1922 г. - 47; на 1 января 1923 г. - 81, из них: коммун - 47, артелей -11, товариществ - 23 .
Число сельскохозяйственных коммун, созданных в Сибири в 1920-первой половине 1921 г., в процентном отношении к другим формам коллективных хозяйств, было более значительным, чем в губерниях центральной части России. По данным Сибревкома к апрелю 1921 г. удельный вес коммун в общем числе колхозов Сибири составлял 65,6, артелей - 34,4%2.
Более того, в Сибири первые опыты трудовых коммун уходят корнями в 90-е годы XIX века. Наиболее ярким примером в этом отношении была деятельность духовных христиан, принадлежащих к разным сектам, в с. Иудино (Обетованное) Минусинского уезда Енисейской губернии. Аналогичная социальная практика осуществлялась в алтайских скитах и пустынях3. На Алтае в 1910-1912 гг. существовала земледельческая коммуна — Артюховская земледельческая община4. В период НЭПа получила развитие кооперация.
Данные таблицы свидетельствуют, что за три года кооперирование крестьянских хозяйств в системе сельскохозяйственной кооперации увеличилось более чем в пять раз. Из всех хозяйств Красноярского округа в систему сельскохозяйственной кооперации на 1 октября 1927 г. было вовлечено 40,4%. Сельскохозяйственными кредитными товариществами кооперировано в 1 октября 1927 г. 35,4% всех хозяйств округа, что составляло 87% всех хозяйств, вовлеченных в сельскохозяйственную кооперацию.
На отношение восточносибирских крестьян к колхозам влиял, как мы уже указывали, и опыт конкретных практических проявлений взаимопомощи и совместного труда в форме «помочей», супряг и т.п. Так, М.Е. Ефремов вспоминал: «Чтобы построить избу, крестьянин приглашал родных и соседей. Или возьмите сельские «помочи». Выедут на покос десятка полтора-два крестьян и в один день сделают столько, сколько одному за месяц не сделать»5. По свидетельству Т.С. Мальцева «в прежние времена... крестьяне тяготели к групповому труду, взаимной выручке, часто устраивались помочи в постройке жилищ, в молотьбе хлебов...вскладчину покупали молотилки, жнейки, сеялки» . Наиболее распространенной формой трудового сотрудничества в деревне являлись так называемые «помочи».
Характерно, что при проведении общесибирского воскресника по взмету ранних паров летом 1929 г., ставшего крупным общественным событием того периода, в соответствующих пропагандистских публикациях он определялся как «социалистические помочи»8. В Канском округе в этом мероприятии участвовало 1336 комсомольцев, было вспахано 1737 гектаров паров. В Ачинском округе участвовало 1600 комсомольцев, а всего вместе с несоюзной молодежью 8000 чел.9 В ходе названного мероприятия «целые деревни пустели, но зато сотни плугов бороздили бедняцкие земли, поля кресткомов, семей красноармейцев и инвалидов, десятки топоров стучали у мостов, на дорогах»10; лишь по данным 5 округов было вспахано 256 тыс.га11. Успех этой хозяйственно-политической акции, несомненно, во многом был определен тем, что ей была придана привычная для крестьян форма коллективного трудового участия.
Другой распространенной формой традиционной крестьянской взаимопомощи была так называемая супряга («складыня»), выражавшаяся в объединении несколькими хозяйствами своей рабочей силы и средств производства для проведения тех или иных сельскохозяйственных работ.
