Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Ф.В. Ростопчин в царствование Павла I 27-52
Глава 2. Общественно-политическая деятельность Ф.В. Ростопчина в 1801-1812 гг 53-77
Глава 3. Ф.В. Ростопчин - генерал-губернатор Москвы в 1812 г 78 - 177
3.1. Вопросы управления Москвой и губернией летом 1812 г 78- 99
3.2. Пропагандистская деятельность Ф.В. Ростопчина 100-121
3.3. Формирование народного ополчения 122- 139
3.4. Эвакуация государственных учреждений 140- 154
3.5. Организация обороны Москвы 155- 177
Глава 4. Пожар Москвы 1812 г 178-223
4.1. Кто сжег Москву? 178-202
4.2. Восстановление городского хозяйства в 1812-1814 гг 203 - 223
Заключение 224-231
Список литературы и источников 232-240
- Общественно-политическая деятельность Ф.В. Ростопчина в 1801-1812 гг
- Пропагандистская деятельность Ф.В. Ростопчина
- Эвакуация государственных учреждений
- Восстановление городского хозяйства в 1812-1814 гг
Общественно-политическая деятельность Ф.В. Ростопчина в 1801-1812 гг
Вместе с тем с начала 60-х гг., в советской историографии появилось несколько работ, в которых положительно оценивались отдельные аспекты деятельности московского генерал-губернатора, хотя зачастую этот вывод напрямую и не озвучивался. А.Г. Тартаковским в статье «Население Москвы в период французской оккупации»30 были признаны достоверными сведения Ростопчина о количестве жителей, остававшихся в Москве в период французской оккупации. В примечаниях к сборнику документов «М.И. Кутузов» под редакцией Л.Г. Бескровного31 была сделана попытка анализа переписки московского генерал-губернатора с главнокомандующим. П.Я. Алешкин, В.К. Головников в статье «Московское народное ополчение в Отечественной войне 1812 года» и П.М. Володин в работе «О роли и численности Московского народного ополчения 1812 года» скорректировали численность московского ополчения, принимавшего участие в Бородинской битве, что фактически снимало с Ростопчина одно из главных обвинений32 Роль московского генерал-губернатора в организации пожара частично рассматривалась в статье В.М. Холодковского «Наполеон ли поджег Москву?». Наконец, СВ. Шведовым в работах «Судьба запаса огнестрельного оружия Московского арсенала в 1812 году» и «О запасах военного имущества в Москве в 1812 году»34 при рассмотрении вопросов эвакуации и гибели арсенала и имущества комиссариатского департамента были фактически оправданы действия московской администрации и поставлены под сомнение распоряжения армейского командования, хотя в окончательном виде подобный вывод не был оформлен.
На фоне работ, рассматривающих деятельность Ростопчина в Отечественную войну, выделяется статья Э.Д. Вербицкого, посвященная исследованию внеш-неполитической деятельности и планов графа в царствование Павла I
Таким образом, для третьего историографического периода также характерно отсутствие специальных работ, посвященных Ростопчину. Его личность и деятельность рассматривалась лишь эпизодически, в связи с деятельностью других исторических персонажей и за редкими исключениями с негативной стороны. При е Например, об эвакуации казенного имущества, приказ об уничтожении барок на Москве-реке и некоторых стратегических объектов в городе и некоторые другие. торических персонажей и за редкими исключениями с негативной стороны. При этом сведения о Ростопчине отрывочны, а выводы зачастую бездоказательны и основаны лишь на ранее сформулированном некоторыми авторами мнении о низких моральных качествах московского генерал-губернатора.
Четвертый историографический период, начавшийся в 1991 г., ознаменовался возобновлением интереса историков к жизни и деятельности Ростопчина.
Среди работ указанного периода в первую очередь следует отметить краткую, но весьма емкую и объективную статью Г.Д. Овчинникова «И дышит и умом и юмором того времени...» с кратким обзором биографии и литературной деятель-ности Ростопчина. Этому же автору принадлежит и работа ««Мысли вслух на красном крыльце...» в литературно-общественном контексте 1806-1812 годов», исследующая вопрос общественного резонанса антифранцузской публицистики графа в период наполеоновских войн.
Отрицательная оценка деятельности московского генерал-губернатора звучит в статье И.В. Грачевой «Судьба «Московского властелина»», опубликованной в 1997 г38 Согласно рассуждениям автора, Ростопчин категорически не выполнял приказы Кутузова.
Не избежал умозрительных заключений о характере Ростопчина и А.Ю. Андреев в книге «1812 год в истории Московского университета». Автор считает, что московский генерал-губернатор получил от императора подробные инструкции о дальнейших действиях еще в середине июля 1812 г., но в силу ряда личных качеств затянул их исполнение до второй половины августа. В вину Ростопчину ставится и гибель «сокровищ Московского университета» и негативное отношение к его руководству.39
В.А. Преснов в 1999 г. в статье «Театр» Ростопчина: Социально-культурный контекст эпохи», отметив очевидные недостатки в освещении жизни и деятельности графа, предпринял попытку изучения противоречивой натуры Ростопчина с точки зрения социально-психологических механизмов.40 В результате Преснов пришел к выводу о чрезвычайно конформном поведении графа, имевшего цель вписаться московское общество и вынужденного для этого играть определенную роль.
В 1997 г. В.Г. Бухертом, был исследован вопрос эвакуации архива межевой канцелярии в 1812 г. В своей статье «Архив межевой канцелярии» автор отмечает очевидные заслуги Ростопчина в этом мероприятии.41 Деятельность Ростопчина высоко оценена и в работе О.В. Кузовлевой «1812 год и «первые лица» московского управления».42
В.Н. Виноградовым в 1997 г. были рассмотрены обстоятельства появления и реализации ростопчинского проекта сближения с Францией и Австрией, направленного на раздел Турции.43
Таким образом, на современном историографическом этапе отмечается восстановление интереса к деятельности Ростопчина. Вместе с тем указанные работы не отличаются плюрализмом мнений, так как некоторые исследователи не избавились от мнения о низких моральных качествах графа. Ростопчин в них зачастую лишь любопытный исторический персонаж, что, на наш взгляд, сказывается на качестве анализа. Авторам зачастую не удается преодолеть установившееся пренебрежительное отношение к личности Ростопчина, в научных работах вместо фактов приводятся исторические анекдоты, наконец, нет публикаций, подробно разрабатывающих как специальные вопросы, так и его деятельность в целом. Несмотря на наличие определенных наработок в изучении основных этапов жизни и деятельности Ростопчина в отечественной и зарубежной историографии, следует отметить, что в научной разработке темы диссертации есть серьезные проблемы: данная тема не стала предметом комплексного рассмотрения; недостаточно изучены отдельные дискуссионные вопросы; в существующих работах часто присутствуют идеологические и политические наслоения, отражающие историческую ситуацию времени их создания.
Исходя из актуальности и степени разработанности проблемы, диссертант определил следующие объект и предмет своего исследования. - Объектом исследования является Ростопчин как историческая личность, государственный и общественный деятель России.
- Предметом исследования выступает сущность и содержание государственной и общественной деятельности Ростопчина в 1796-1825 гг.
Хронологические рамки исследования определены с учетом актуальности проблемы и в соответствии с замыслом настоящей научной квалификационной работы. Исходная точка - 1796 г. - воцарение Павла I, следствием которого стало назначение Ростопчина на крупные государственные должности. Конечная точка -1825 г. - время его окончательной отставки от всех занимаемых должностей. Определяя хронологические рамки исследования, автор исходил из следующих, по его мнению, принципиальных обстоятельств, именно с начала царствования Павла I Ростопчин становится заметной фигурой на фоне общественно-политической жизни Российской империи. Внутрь указанных временных рамок входит 1812 г., то есть период Отечественной войны, ставший судьбоносным в истории нашей Родины. Наконец, в 1825 г. заканчивается период активной государственной и общественной деятельности Ростопчина, сущность и содержание которой входит в предмет диссертационного исследования.
Целью исследования является осуществление комплексного анализа государственной и общественной деятельности Ростопчина в 1796 - 1825 гг., формулирование научно-теоретических положений и выводов.
Пропагандистская деятельность Ф.В. Ростопчина
Анализируя внешнюю политику царствования Павла I и, переходя к оценке деятельности Ростопчина, как руководителя коллегии иностранных дел, нужно отметить несколько важных обстоятельств. Граф, на которого было возложено большое количество иных обязанностей, долгое время практически не участвовал в делах ведомства, остававшегося под руководством Безбородко, действовавшего вполне в духе своей предыдущей политики вмешательства во внутренние дела Франции. Следствием этого и стала коалиция России, Австрии и Великобритании, действия русской армии в Италии и флота в Средиземном море. Поэтому резкое изменение курса российской внешней политики, начиная с лета-осени 1799 г., следует связывать именно с деятельностью Ростопчина. С самого начала он последовательно искал возможности для сближения с Францией для ослабления главного соперника России, по его мнению, Великобритании. В чем же причина такого отношения к этой державе? Ведь, как указывалось выше, граф непосредственно участвовал в составлении и ратификации целого ряда союзнических договоров с королевством. Ответ, по мнению автора, кроется прежде всего в личных качествах Ростопчина, сперва, как прекрасного исполнителя, действовавшего в духе распоряжений Безбородко, но в то же время владевшего в полном объеме информацией об истинных интересах Англии, ее закулисных интригах. Недружественное отношение британского кабинета к русскому корпусу в Голландии, оставленному союзником без всяческой поддержки, незавидное положение в котором оказался Суворов в Швейцарии, наконец, захват Мальты, а граф был Великим Канцлером мальтийского ордена, сформировали у Ростопчина негативный образ королевства, чужими руками добивающегося собственных целей. К тому же отношения между Англией и Россией в царствование Екатерины II, когда сформировались многие взгляды графа, были крайне обострены и «вооруженным нейтралитетом» и русско-шведской войной. Последовательная внешняя политика сперва НИ. Панина, создавшего Северную систему, затем Г.А. Потемкина была направлена против британских интересов, на раздел двух слабеющих государств - Турции и Польши. Сближение в 90-х гг. Англии и России было вызвано во многом стремлением уничтожить французскую революцию. Поэтому план Ростопчина по разделу Турции нельзя назвать фантастическим, так как он совсем не вступал в противоречие с общим курсом внешней политики России великой императрицы, называвшей восточного соседа «материалом для исправления географических карт» и проведшей две победоносные войны с Османской империей, закончившиеся присоединением значительных территорий. В записке Безбородко от 1782 г. предполагалось, что в случае сохранения мира Россия не нуждается в новых территориальных приобретениях за счет Турции, кроме некоторых территорий в междуречье Буга и Днестра, Очакова и одного острова Архипелага для размещения военно-морской базы. В случае войны князь планировал образовать новое, ориентированное на Санкт-Петербург государство Дакия из Валахии, Молдавии и Бесарабии, и даже восстановить Греческую империю, возведя на ее престол внука императрицы Константина Павловича. Екатерина II поддерживала эти идеи, что выразилось в «греческом проекте», продвигаемом ей в переписке с императором Австрии Иосифом II. Однако раздел Турции можно было совершить только при поддержке великой державы, поэтому императрица, кроме Австрии, претендовавшей на Боснию, Истрию, Венецианскую Далмацию и часть Валахии и Сербии, надеялась заинтересовать и Францию, предложив ей Египет. В 1793 г. план военных действий против Турции разрабатывал Суворов, предлагавший разделить ее между Россией, Австрией, Англией и Венецией. Экспедиция Наполеона убедила Ростопчина в интересах Франции на Ближнем Востоке. В свете указанного понятным становится и активное участие графа в присоединении Грузинского царства. Конечно, определенные колебания имелись, но здесь необходимо учитывать влияние крайне противоречивой натуры Павла I, которым принимались все окончательные решения. Известно, что Ростопчин по мере сил устранял вредные последствия таких колебаний. Как вспоминал Вяземский, однажды Павел поручил Ростопчину подготовить Манифест о войне с Англией. Граф попытался отговорить императора, но бесполезно. Когда на следующий день Ростопчин пришел во дворец, то узнал, что у царя плохое настроение. Тогда граф специально положил подготовленный им манифест на дно папки, отдавая на подпись другие малозначительные документы. Наконец, взбешенный Павел потребовал от него манифест. Ростопчин подал со скорбным лицом. Царь, увидев настроение своего фаворита, подписал документ, но предложил порвать его, если граф споет ему арию, что Ростопчин сразу же и сделал.41 Эта история, сколь бы она неправдоподобной не казалась, тем не менее, служит отличной иллюстрацией обыденных нравов павловского двора. В другом случае Павел I, обнаружив во время парада, плохое качество русского сукна, поставляемого для изготовления мундиров, в гневе приказал Ростопчину подготовить указ о передаче поставок английским фабрикантам. Граф пытался возразить, что такая мера губительна для отечественной промышленности, но царь остался непреклонен. На следующий день, когда Ростопчин запечатывал подписанный указ, для отправления в Лондон Воронцову он поместил в конверт записку следующего содержания. «Не выполняйте этого повеления, потому что он не в своем уме». Император, заметив это движение, спросил своего фаворита, что он сделал? Когда граф отдал Павлу I конверт, тот сначала рассвирепел, но вскоре бросил письмо в огонь и поблагодарил Ростопчина. Следует отметить, что «Записка...» Ростопчина была направлена на далекую перспективу. Сам граф в 1810 г. писал великой княгине Екатерине Павловне, что не надеялся на ее реализацию. Внешняя политика России в последние месяцы царствования Павла I во многом противоречила планам Ростопчина. Так выполнялись условия оборонительного договора с Турцией от 23 декабря 1798 г., гарантировавшего ее территориальную целостность и направленного против Франции. Сближение с последней, хотя и воплотилось в планы похода в Индию, тем не менее, всячески блокировалось посланником в Париже Колычевым - сторонником проанглий-ской политики. Не началось и сближение с Австрией, напротив отношение к ней стало особенно враждебным. В сентябре 1800 г. Павел I даже планировал оккупировать Галицию. В тоже время, следует не согласиться со сторонниками мнения, что проект Ростопчина не воплощался в жизнь. Так или иначе, начали выполняться главные его пункты: был создан антибританский союз северных держав, началось очевидное сближение с Францией, Австрия же была бы вынуждена следовать политике, выгодной Наполеону, и соответственно России, одновременно надеясь удовлетворить свои давние территориальные притязания на Балканах.
Как известно в девятнадцатом столетии восточный вопрос станет основным во внешней политики России, что указывает на прозорливость графа. В то же время сближение России с Англией, активно предлагавшееся Паниным, в результате привело к затяжным войнам, и разорительной для государства Отечественной войне 1812 г., которую можно было вполне избежать, если бы планы Ростопчина были реализованы до конца. Политики вернулись к этой идее только в конце XIX века, когда союз России и Франции надолго стал залогом стабильности в Европе. Граф был не единственным деятелем, вынашивавшим подобные проекты. Сторонниками сближения с Францией были Безбородко, П.В. Завадовский, В.П. Кочубей, Н.П. Румянцев, А.В. Куракин. С замыслами раздела Османской империи выступали Безбородко, Суворов, Екатерина II. В 1801 г. А.К. Разумовским для Александра I был составлен проект соответствующего по целям союза с Англией и Австрией. Таким образом, внешнеполитический курс Ростопчина нельзя назвать противоречивым и тем более фантастическим.
Эвакуация государственных учреждений
Осталось несколько свидетельств этого происшествия, расходящихся со словами графа. Бестужева-Рюмин добавлял, что Ростопчин будто произнес, обращаясь к собравшемуся народу: «Вот изменник! От него погибает Москва!». Верещагин отвечал: «Грех Вашему сиятельству будет!». Затем ординарец генерал-губернатора Бурляев ударил его палашом и скинул в толпу, а граф, воспользовавшись смятением, скрылся.34
М.А. Дмитриев не был свидетелем расправы, но встречал таковых и потому опубликовал их воспоминания. Так некий московский извозчик рассказывал ему, что главнокомандующий вышел вместе с Верещагиным на крыльцо и крикнул: «Народ православный! Вот вам изменник; делайте с ним, что хотите!», после чего дал знак казаку. Казак ударил Верещагина саблей, а потом сбросил в толпу, которая и разорвала несчастного. По словам адъютанта генерал-губернатора В.А. 06-резкова приказ был отдан не казаку, а полицейскому драгуну, который не сразу повиновался, отчего последовал повторный приказ.35 Сын Ростопчина Андрей Федорович сообщал, что его отец сказал Мутону: «Поди, расскажи твоему царю, что ты видел единственного изменника, которого произвела Русская земля».36
Александр I неодобрительно отнесся к этому поступку. Он писал: «Я бы совершенно был доволен Вашим образом действий при таких трудных обстоятельствах, если бы не дело Верещагина, или, лучше сказать его окончание. Я слишком правдив, чтобы говорить с Вами иным языком, кроме языка полной откровенности. Его казнь была бесполезна, и притом она ни в каком случае не должна была совершиться таким способом. Повесить, расстрелять - было бы гораздо лучше».37
В отечественной историографии долгое время вопрос моральной ответственности Ростопчина за гибель Верещагина оставался без внимания, но с выходом третьего тома «Войны и мира» он приобрел особо острое внимание. Граф Толстой не пожалел черной краски для описания действий другого графа возле генерал-губернаторского дворца.38 Согласно тексту романа, Ростопчин уже собиравшийся покинуть Москву, был остановлен собравшейся возле дворца возбужденной толпой обманутых горожан. «- Да чего они хотят? - спросил он у полицмейстера. - Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по ваше му приказанью, про измену что-то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить... - Извольте идти, я без вас знаю, что делать, - сердито крикнул Растоп чин...». Дальше следовало описание того, как генерал-губернатор вывел Верещагина на улицу к собравшимся горожанам. «- Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва... Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!»
Москвичи не отреагировали на слова начальника, тогда Ростопчин повторил свои слова уже в виде приказа: «Бей его!... Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского... Руби! Я приказываю!» Однако толпа опять не сдвинулась с места, а Верещагин произнес: «Граф!... Граф, один бог над нами...». В ответ генерал-губернатор еще раз повторил свой приказ. Тогда драгун ударил осужденного палашом. Толпа сперва испугалась этого, но когда Верещагин закричал от боли, озверела и разорвала его.
«В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся как в лихорадке нижнюю челюсть». Совершив преступление, Ростопчин сначала испытал раскаяние, но позже успокоился и занялся другими делами. Надо отметить, что Толстой вовсе не изображал московского генерал-губернатора трусом, но, тем не менее, по 90 казал его как организатора самосуда и расправы, против которой возмущались даже москвичи.
Оценка действий графа писателем не оставила равнодушным ПА. Вяземского. В ответ он написал «Воспоминания о 1812 годе»,39 где он вступал на защиту Ростопчина. Вяземский полагал, что в действиях Верещагина отсутствовала вина, был лишь небольшой проступок и при других обстоятельствах на него не обратили бы должного внимания. Поэтому причинами трагедии стали два обстоятельства: сложившаяся летом 1812 г. ситуация и возможная связь Верещагина с почт-директором. «В предубежденном уме Ростопчина», - писал Вяземский: «мартинист и государственный преступник - слова, имеющие одинаковое значение». При этом отмечал он, мнение о личном участии генерал-губернатора в расправе не проверено, а основывалось на рассказах и догадках. Категорически отрицал князь и мотив трусости графа, приводя следующие доводы: во-первых, свойства характера; во-вторых, его возможности. По мнению Вяземского, Ростопчин - смелый и правдивый человек, мог собрать толпу в другом месте или скрытно уехать в любой иной момент времени. Данный поступок, полагал он, может быть объяснен лишь более значительными категориями, всей деятельностью генерал-губернатора в эти тяжелые дни. Для него расправа над Верещагиным являлась актом языческого жертвоприношения. В доказательство своих доводов Вяземский приводил аргумент, что другого преступника - француза Мутона не казнили.
«По легкомыслению ли поступал Верещагин, по злому ли умыслу, он все же был виновен перед законом... Соучастие в этом деле сына Ключарева также легкомысленное, как задуманное было, во всяком случае, не менее предосудительно, особенно же не должно терять это из виду в тогдашних обстоятельствах... Москва не находилась действительно и законно в осадном и на военном положении, но нравственно не была она в мирных условиях обыкновенного порядка... Многие в то время и, откровенно сознаюсь, в числе не последних и я осуждали сей поступок Ростопчина. Но никому из нас не приходило в голову отнести сей поступок к его трусости или чувству самосохранения. Мы все знали, что московский главнокомандующий мог двадцать раз в день выехать из города, не подвергая себя нареканиям или насильным действиям черни, которая, впрочем, никогда и не помыслила бы напасть на него...Граф Ростопчин виновен тем, что он превысил и во зло употребил власть свою и поступил вне закона, предав Верещагина расправе черни, а не окончательному приговору законного суда. ... Граф Ростопчин принес Верещагина в жертву народного негодования».
Мнение Вяземского не было услышано отечественными историками. Даже Дубровин писал: «Умный, ловкий и желавший популярности в глазах народа, граф Федор Васильевич видел в этом новый способ заслужить одобрение москвичей и заранее обрек на жертву переводчика их...».
Тарле обвинял Ростопчина в личной трусости: «14 сентября 1812 г. он попал в невозможное и позорно нелепое положение, прежде всего в глазах несчастных беглецов и ему понадобилось найти козла отпущения. И он убил в этот день человека, которого он принес в жертву во имя спасения самого себя».41
Кизеветтер использовал дело Верещагина, как способ доказать свой вывод о низких моральных качествах графа.42 Однако он первым обратил внимание на несколько обстоятельств. Во-первых, на то, что Верещагина судили именно как сочинителя, а не как переводчика статьи. Он считал, что перевод этой статьи даже в обстоятельствах 1812 г. мог быть лишь проявлением «не Совсем осторожной любознательности». Кизеветтер также придерживался мнения, что, судя Верещагина, Ростопчин метил в масонов. Тем не менее, из-за самооговора Верещагина, принявшего вину на себя, генерал-губернатор лишился возможности раскрыть заговор и позже отомстил купеческому сыну. Впрочем, Кизеветтер не считал, что Ростопчин - трус. В доказательство этого он приводил два аргумента: Ростопчин сначала смотрел на толпу с балкона, а потом вышел говорить с ней на крыльцо; настроение толпы не было крайне агрессивным, ведь Мутона она не тронула, а Верещагина казнила лишь по указанию Ростопчина.
Восстановление городского хозяйства в 1812-1814 гг
Вопрос эвакуации казенного имущества и учреждений из Москвы в конце августа- начале сентября 1812 г. долгое время практически не рассматривался в отечественной историографии. Лишь только проблема гибели московского арсенала привлекала к себе определенное внимание.
Так Михайловский-Данилевский, впервые обратившийся к этой теме, полагал, что артиллерийское депо не было вывезено по причинам постоянного выполнения поступавших из армии требований в оружии и порохе, общей уверенности в безопасности и убежденности в сражении под Москвой.1 По его мнению, Ростопчин не имел приказа об уничтожении запасов оружия. В критической ситуации соответствующее распоряжение мог отдать только фельдмаршал, но и он побоялся это сделать.2 Близкой точки зрения придерживался и Богданович.3
Пожалуй, только С.Н. Цветков, опубликовал в год столетия Отечественной войны брошюру, освещающую вопрос эвакуации ценностей Московского Кремля.4 Однако указанную работу нельзя назвать вполне научной. Кроме того, основой для своих выводов автор принял воспоминания Бестужева-Рюмина и потому осуждал московского генерал-губернатора, будто бы всячески мешавшего вывозу ценностей.
В советской историографии вопрос эвакуации казенного имущества и учреждений стал широко рассматриваться лишь с пятидесятых годов XX века, в основном в увязке с проблемой гибели или захвата французами огромных запасов московского арсенала. Публикация в 1954 г. в сборнике документов «М.И. Кутузов» ведомостей об утраченном в Москве имуществе артиллерийского департамента, привела к целой серии обвинений в адрес московского генерал-губернатора.
Так составитель указанного сборника Л.Г. Бескровный полагал, что Ростопчин боялся вооружать простой народ, а потому считал лучшим выходом сдать запасы оружия врагу.5
Н.Ф. Гарнич пошел дальше, обвинив Ростопчина в предательстве. Граф, якобы из-за ненависти к Кутузову сознательно придерживал оружие в Москве, не направляя его в армию, и не вооружая ополчение. Наконец, генерал-губернатор, выполняя существовавший, по мнению Гарнича приказ царя, не дал оружия простым москвичам.6 Близкой позиции придерживались и некоторые другие авторы.7 В то же время И.И. Полосин не был полностью согласен с мнением о захвате московского арсенала французами, утверждая, что его часть была эвакуирована по приказу Кутузова. Этот же автор был убежден в полном контроле над ходом эвакуации оружия и боеприпасов со стороны фельдмаршала и о наличии его распоряжения об уничтожении севших на мель барок. На фоне указанных работ своей зачастую противоположной точкой зрения выделяется статья СВ. Шведова,9 который на основании дела артиллерийского департамента, содержащего документы расследования причин гибели оружия и боеприпасов, «предпринял попытку выяснить истинное количество ручного огнестрельного оружия, хранившего в Московском арсенале, и обстоятельства, приведшие к не использованию и гибели этого запаса». Шведов впервые в советской историографии отразил положительную роль московской администрации и в частности Ростопчина в организации эвакуации, и пришел к заключению о сознательном выборе командования русской армией, оставившего военное имущество в Москве. Следуя за Полосиным, Шведов придерживался мнения, что именно Кутузовым был отдан приказ об уничтожении барок. СВ. Шведовым был также широко исследован вопрос гибели имущества комиссариатского департамента.10
Нельзя следовать за авторами, рассматривающими вопрос об организации эвакуации казенного имущества и учреждений без учета конкретной исторической обстановки, и потому заявляющими о полной некомпетентности московского генерал-губернатора при решении данной проблемы. Подобная позиция скорее свидетельствует о незнании некоторыми историками фактов и источников, свидетельствующих как раз о противном. Противоречивость взглядов дореволюционных и советских историков на вопрос гибели и эвакуации оружия и боеприпасов, несомненно, требует более подробного разбора обстоятельств.
Известно, что Ростопчин еще 10 августа писал в Нижний Новгород ПА. Толстому: «...Предваряю Вас, что в случае угрожаемой опасности Москве, заранее отправлю все то, что должно быть сохранено и препровожу в Нижний. Для сего заготовлены у меня барки в Коломне еще прежде».11 12 августа он сообщал Багратиону о своем намерении приступить к эвакуации, если армия отступит к Вязьме.12 Оба письма указывают, что Ростопчин предусматривал возможность падения древней столицы, еще за две недели до Бородинского сражения. Чтобы иметь более достоверный источник информации об истинном положении дел в русской армии, туда был направлен титулярный советник Вороненко, который вспоминал, что одним из результатов его сводок стала заблаговременная эвакуация казенного имущества.13
В период с 17 по 20 августа, когда русская армия отошла к Вязьме, генерал-губернатор, как и планировал, издает несколько распоряжений по данному вопросу. 17 августа московскому кригс-комиссару А.И. Татищеву было отправлено предписание: «По уважению настоящих обстоятельств нужно заблаговременно принять некоторые меры осторожности», в числе которых была укладка вещей, для вывоза в случае надобности и определение численности требующихся лошадей.14 Тем же днем начальник военного госпиталя генерал-майор Толстой получил приказ о начале подготовке госпиталя к эвакуации 15 18 августа было отдано распоряжение о подготовке к вывозу оружия и боеприпасов арсенала.16 19 августа Ростопчин приказал чиновникам казначейства приготовить к отправке дела, бумаги и казну, а уже 22 августа распорядился быть в готовности к немедленному вывозу казны и важнейших бумаг. 17 В те же дни поступило секретное распоряжение на имя гражданского губернатора Обрезкова «Об укладке дел межевой канцелярии и о приготовлении оных к вывозу». 21 августа датировано предписание директорам Павловской казенной суконной фабрики Забелину и казенной лосиной фабрики Романову о подготовке к эвакуации.1
