Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Исследования древнерусской знати домонгольского периода отечественными и зарубежными учеными (XVIII - начала XXI вв.). 12
1. Начальный этап изучения знати домонгольской Руси (середина XVIII - первая половина XIXв.). 12
2. Изучение древнерусской знати историками середины XIX— начала XX в. 16
3. Изучение знати домонгольского периода советскими и современными российскими историками. 34
4. Исследования древнерусской знати зарубежными историками 57
Глава II. Слова древнерусского языка, входившие в понятие "знать". 63
I. Термины - эквиваленты слова "знать" 63
2. Термин "муж" в древнерусских источниках 83
3. Термины, обозначавшие чины и должности, в древнерусских источниках XI - первой половины XIII вв. &9
4. Княжеская дружина. 132
5. Общие выводы 134
Глава III. Функции и сферы деятельности представителей древнерусской знати. 137
1. Совет с князем. 137
2. Участие в военных походах 141
3. Дипломатические функции. 147
4. Управление территорией. 154
5, Сбор налогов. 160
6. Выводы. 163
Заключение 164
Список источников и литературы 168
- Начальный этап изучения знати домонгольской Руси (середина XVIII - первая половина XIXв.).
- Термины - эквиваленты слова "знать"
- Совет с князем.
Введение к работе
Данное исследование посвящено историческому феномену знати домонгольской Руси. Необходимо сразу отметить, что, разбирая общественную структуру первых веков древнерусской истории, говорить о каких-то сложившихся терминах не приходится. Понятия "сословие" или, тем более, "класс" в рамках домонгольского общества не применимы, т.к. между различными общественными группами не существовало сколько-нибудь значимых юридических или любых иных границ. Более того, специфика раннефеодальных обществ, к которым относится в том числе и домонгольская Русь, заключается в том, что функции управления и общественного контроля могли находиться в руках не только свободных, но и лично зависимых от правителей данного общества лиц. Таким образом, критерием выделения знати в качестве одной из общественных групп является ее отношение к власти. Иными словами, знать - это общественная группа, в руках которой находились бразды правления древнерусским обществом, контроль за распределением общественных ценностей и благ, рычаги для осуществления общественного развития - экономического, политического и духовного, т.е вся полнота власти.
Настоящее исследование посвящено изучению феномена древнерусской знати - и, прежде всего, функций, которые выполняли представители этой общественной группы (Глава III). Однако, прежде чем исследовать данные функции, необходимо выделить, строго очертить тот круг лиц, который входил в общее понятие "знать". Иными словами, необходимо провести исследование терминов, подходящих под это понятие, выявить их смысловые оттенки и соотношение. Лишь рассмотрев конкретный исторический материал, можно ответить на вопрос о том, входит или не входит та или иная общественная категория, упоминаемая в источниках домонгольского периода, в понятие "знать". Более того, важно изучить эволюцию значения каждого из терминов, если таковая наблюдается в древнерусских текстах XI - первой половины XIII в. (Глава II).
Здесь необходимо сразу же оговориться, что данное исследование посвящено светской знати домонгольской Руси, тем более, что вопрос о духовной знати является совершенно обособленным, напрямую связанным с проблемами становления христианства на Руси, и он должен решаться в другом, отдельном исследовании.
Помимо этого, надо отметить, что в древнерусском обществе особняком стоит фигура "князя". Также как и проблема духовной знати, изучение феномена древнерусского князя требует совершенно особого подхода, которому должно быть посвящено специальное исследование.
Безусловно, проблеме феномена элиты древней Руси уделено немало страниц в трудах большого числа отечественных и зарубежных исследователей на протяжении вот уже 250 лет. Эволюции процесса изучения древнерусской знати в исторической науке посвящен отдельный раздел (Глава I) данной работы. Здесь необходимо проследить влияние исторических школ и общественного развития в ту или иную эпоху на конкретные суждения различных историков, разобраться в том, как происходило изменение взглядов на феномен древнерусской знати, какие споры по данной проблеме происходили и в чем заключалась их суть. Все это должно помочь выявить узловые моменты, спорные вопросы, выяснить, каким из них было уделено пристальное внимание, а также какие из сторон феномена элиты древней Руси остались мало- или практически неизученными.
Уже самый беглый взгляд на историографию дает понимание того, что феномен древнерусской знати никогда не становился предметом отдельного исследования. Еще никогда вся сумма данных о бытовании элиты домонгольской Руси не подвергалась критическому изучению и осмыслению. В этом заключается новизна данного исследования, основным принципом которого является анализ совокупности древнерусских письменных источников XI - первой половины XIII вв., в которых присутствуют упоминания о древнерусской знати. Данный труд может стать основой для дальнейшего углубленного анализа той или иной части поставленных проблем.
Хронологические рамки исследования (XI - первая половина XIII в.) предопределили два следующих обстоятельства. С одной стороны, первые достоверные древнерусские письменные источники появляются лишь в первой половине XI в. ("Слово о законе и благодати" Илариона, надпись на новгородском цилиндре "мечникъ Лазорь" и т.д.). С другой стороны, в 1237 - 1240 гг. подавляющее большинство древнерусских княжеств подверглось беспощадному разорению, истреблению местного населения, и в том числе значительной части представителей древнерусской знати, войсками монголо-татар. В результате монголо - татарского нашествия произошли существенные изменения в составе и структуре правящей элиты, нарушились политические, экономические и духовные связи между различными территориями древней Руси. Таким образом, кажется логичным оставить середину XIII в. в качестве верхней хронологической границы данного исследования.
Источниковой базой данного исследования явился достаточно широкий круг письменных, а также вещественных памятников домонгольской эпохи, в которых говорится о знати древней Руси.
Ценным вещественным источником, открытым благодаря кропотливой работе отечественных археологов (и, прежде всего, Новгородской археологической экспедиции под руководством В.Л.Янина), стали деревянные цилиндры с указанием должностей мечника, емца и точных сумм, которые хранились в мешках, пломбированных с помощью данных цилиндров. Таких цилиндров, относящихся к периоду первой половины XI -первой половины XII вв., уже найдено более 50 штук. Эти находки предоставляют дополнительный материал для изучения такой безусловно важной функции древнерусской знати, как сбор налогов (даней, вир и продаж).
В работе используются все виды письменных источников, созданных на территории древней Руси в рассматриваемый период (XI - первая половина XIII вв.).
Особое место среди них занимают летописи. В середине - третьей четверти XI в. создаются древнейшие (не дошедшие до наших дней) летописные своды. Как полагает большинство отечественных летописеведов, старейший из сохранившихся до настоящего времени сводов присутствует в списках Новгородской первой летописи младшего извода (далее: НПЛ младшего извода) (прежде всего, в Комиссионном и Академическом списках середины XV в.)1 - так называемый Начальный свод 90-х гт. XI в. Самый известный из летописных памятников домонгольской поры - "Повести временных лет" (далее: ПВЛ) -известен в трех, незначительно отличающихся друг от друга, редакциях (первоначальной, Лаврентьевскои и Ипатьевской), относящихся к 10-м гг. XII в. Последние две редакции дошли до наших дней в составе Лаврентьевскои и Ипатьевской летописи.2 Время создания единственного из сохранившихся списков Лаврентьевскои летописи (Лаврентьевского) относится к 1377 г., древнейший из сохранившихся «писков Ипатьевской летописи (Ипатьевский) относится к концу 10-х - началу 20-х гг. XV в.
В XI в. возникает новгородская летописная традиция, сохранившаяся, прежде всего, в Новгородской первой летописи старшего извода (далее: НПЛ старшего извода).3 НПЛ старшего извода представлена единственным Синодальным списком, древнейшая часть которого, доводящая изложение до 1234 г., датируется второй половиной XIII в. Таким образом, Синодальный список является древнейшим из сохранившихся летописных списков. Кроме Синодального списка НПЛ старшего извода сохранилось
1 Полное собрание русских летописей (далее: ПСРЛ). М., 2000. Т. 3.
2 Там же. М., 1997. Т. 1; М„ 1998. Т. 2.
несколько списков НПЛ младшего извода, древнейшими из которых являются Комиссионный и Академический, датируемые серединой XV века. Дополнительную информацию о событиях новгородской истории за XI - первую половину XIII вв. предоставляют летописные статьи Новгородской четвертой летописи первой половины XV в.4 Отечественные текстологи признают, что в состав Новгородской четвертой летописи вошли новгородские источники, отсутствовавшие у авторов НПЛ старшего и младшего изводов.
Южнорусская летописная традиция XII в. продолжена в составе уже упоминавшейся Ипатьевской летописи. Кроме того, южнорусский источник, открытый А.Н.Насоновым3, присутствует в известиях за XII столетие в Московском летописном своде конца XV века, представленных в Уваровском6 и Эрмитажном списках (до сих пор не издан).
С начала XIII в. в Ипатьевской летописи представлен летописец князя Даниила Галицкого, повествующий о междоусобной борьбе на территории Галицкого и Владимиро-Волынского княжеств в первой половине XIII в.
В составе Лаврентьевской летописи XII - первой половины XIII вв. представлены как южнорусские источники, так и летописная традиция северо-восточной части Руси (Ростова, Суздаля, Владимира). Оригинальные известия за первые десятилетия XIII в. (взятые из несохранившегося текста владимирского великокняжеского летописного свода) встречаются в Московском своде конца XV века. Кроме того, в летописце Переяславля-Суздальского сохранились оригинальные известия, относящиеся к летописанию этого древнерусского города, за 1198 - 1213 гг.7
Летописные памятники XI - первой половины XIII вв., помимо рассказа о политической истории древней Руси, сообщают информацию о жизни древнерусского общества в целом и отдельных социальных групп в частности. Очевидно, что упоминания о знати, бывшей основной движущей силой всех политических процессов в жизни древней Руси, занимают значительное место на страницах летописей. Подавляющее большинство известий о древнерусской знати домонгольского периода присутствует именно в летописях.
3 Там же. Т. 3.
4 Там же. М., 2000. Т. 4.
s Насонов А.Н. История русского летописания XI - начала XVIII века. М., 1969. С. 256 и ел. 6ПСРЛ.Т.25.М.-Л., 1949. 7 Там же. Т. 25; Т. 41. М., 1995.
Основным законодательным памятником является Русская Правда. Две из трех редакций Русской Правды - краткая и пространная - были созданы в домонгольское время. К концу XI века оформилась краткая редакция Русской Правды, включающая в себя Древнейшую Правду князя Ярослава, Правду (Устав) Ярославичей, Покон вирный и Урок мостникам. В первой половине XII в. была создана Русская Правда пространной редакции, состоявшая из Устава Ярослава и Устава Владимира (Мономаха). Русская Правда позволяет судить об эволюции социальной структуры древнерусского общества XI - ХП вв., изменениях в терминах, которыми обозначались в том числе и представители знати домонгольской Руси.
Среди публично - правовых актов выделяются международные договоры древней Руси: прежде всего, речь идет о договорах Руси с Византией X века, переведенных с греческого и сохранившихся в составе ПВЛ. К первой половине XIII в. относятся два договора между смоленскими князьями, Ригой и Готским берегом (договор 1229 г. и неизвестного смоленского князя).9 Несмотря на то, что данные грамоты отражают, прежде всего, местную ситуацию (смоленские реалии), они дают материал для того, чтобы экстраполировать ряд местных условий на другие русские княжества того периода.
К особой разновидности публично - правовых актов следует отнести княжеские уставы: "Устав князя Владимира о десятинных судах и людях церковных" (архетип данного источника сложился к началу - середине XII в.); "Устав князя Ярослава о церковных делах" (сложился в XI-XII вв., однако оформление современного вида и терминологии памятника относится уже к монгольскому времени); "Устав и жалованная грамота смоленского князя Ростислава Мстиславича церкви Богородицы и епископу" (связанная с учреждением епископии в Смоленске в 1138 г.).10 Эти документы позволяют судить о структуре управления и должностных лицах на территории древнерусских княжеств изучаемого периода.
Как минимум к первой половине XIII в. относится архетип договорных грамот Новгорода и русских князей, приезжавших на новгородское княжение. В грамотах, заключенных в 60-е гг. XIII в, между новгородским боярством и великим князем Ярославом Ярославичем, есть отсылка к договору, который заключал отец данного правителя (Ярослав Всеволодович) с новгородцами. Поскольку Ярослав Всеволодович княжил в Новгороде в 10-30-е гг. XIII в., то и архетип договорных грамот (древнейшая из
8 Русская Правда. М.-Л., 1941. Т. 1.
9 Смоленские грамоты ХШ - XIV вв. М, 1963.
10 Древнерусские княжеские уставы XI - XV вв. М., 1976.
которых датируется 1264 г.) следует относить к первой половине XIII в. Данный комплекс свидетельств дает представление о структуре управления в Новгородской земле первой половины XIII столетия, позволяет оценить как специфику, так и выделить общие черты по сравнению с другими древнерусскими землями изучаемого периода.
Особое значение для изучения древнерусской знати имеют публицистические произведения домонгольской Руси. Особое место среди них занимает "Слово о законе и благодати" Илариона (30-40-е гг. XI в.) - первый из известных отечественной исторической науке литературных памятников, относящихся к оригинальной древнерусской литературе. Именно в нем впервые встречается термин бояре, что заставляет с особым интересом отнестись к этому произведению.12
Среди текстов Лаврентьевской летописи за конец XI в. встречается такой бесспорно ценный памятник литературы домонгольского периода как "Поучение Владимира Мономаха" (конец XI - начала XII в.). К тому же периоду времени относится "Хождение игумена Даниила" в Византию.13
Уникальными памятниками древнерусской литературы конца XII - первой половины XIII в. являются "Слово" и "Моление" Даниила Заточника.14 Здесь мы имеем дело со светским по духу и содержанию произведением, в котором отражены реалии жизни древнерусского общества, современные автору данного произведения. Бывший современником автора другого, бесспорно самого значимого произведения светской литературы домонгольской Руси - "Слова о полку Игореве", Даниил Заточник дал ряд метких характеристик системе общественных отношений, господствовавшей в ту эпоху.
Дополнительную (весьма небольшую по объему) информацию для данной работы предоставляет такой специфический источник как "Хождение Дмитрия Дцрейковича в Царьград" в 1200 г.1 В данном памятнике сохранилось упоминание о составе посольства великого князя Романа Мстиславича к византийскому императору.
Весьма ценную информацию о жизни древнерусского общества сообщают памятники житийной литературы 70-х гг. XI - начала XII вв.: "Сказание о Борисе и Глебе", "Житие Феодосия Печерского", "Чтение о святых великомучениках Борисе и
11 Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М.-Л., 1949,
12 Молдован A.M. "Слово о законе и благодати" Илариона. Киев, 1984.
13 Хождение игумена Даниила // Библиотека литературы древней Руси, Т. 4. Спб., 1997. С. 26 -
117.
14 Даниил Заточник. Слово Даниила Заточника по редакциям ХП и XIII вв. Л., 1932.
15 Путешествие новгородского архиепископа Антония в Царьград в конце ХП-го столетия. Спб.,
1872.
Глебе", а также первой половины XIII века: "Житие Авраамия Смоленского". Данные источники позволяют проследить, какие книжные термины употреблялись для обозначения представителей светской знати на Руси изучаемого периода.
Наконец, достаточно много данных о древнерусском обществе второй половины XI - начала XIII вв. сообщает такой сложный по составу и разновременный по собранным в
нем записям источник, как "Патерик Киево-Печерского монастыря". В качестве цельного литературного произведения он был оформлен в Киево-Печерском монастыре в 20-е гг. XIII в., однако можно утверждать, что большая часть известий, находящихся в нем, относится к более раннему времени (в частности, в состав Патерика входит "Житие Феодосия Печерского" и ряд произведений, также сохранившихся в составе ПВЛ). Несмотря на то, что Патерик является церковным произведением, написанным с целью прославления духовных подвигов настоятелей и монахов Киево-Печерского монастыря, он дает множество информации о жизни древнерусского общества в целом и его элиты (князей и боярства) в частности.
Кроме того, автором настоящего исследования были привлечены следующие тексты XI - первой половины XIII вв., в которых упоминается о древнерусской знати: Ефремовская кормчая (XII в.), Студитский устав (XII в.), Лобков пролог (XIII в.), Златоструй (XII в.), Златая цепь (XI в.), Рязанская кормчая 1284 г., Чудеса Николы Мирликийского (XII в.), Летописец Никифора в составе Новгородской кормчей XII в. по списку конца XIII в., Стихирарь 1156/7 г.
Еще одним, весьма специфическим видом письменных источников домонгольского периода являются переводные памятники. Один из древнейших переводов - "Хроники Георгия Амартола" ("Книгы временьныя и образныя Георгия Мниха"), был осуществлен в XI в.18 Древнейший из сохранившихся списков перевода (Троицкий) относится к XIII -XIV вв. Другим крупным переводным памятником, но уже XII столетия, является "История Иудейской войны" Иосифа Флавия.19 Данные этих источников позволяют
Сказание о Борисе и Глебе // Памятники литературы древней Руси. XI - начала ХП в. М., 1978. С. 278-302; Житие Феодосия Печерского // Там же. С. 304 - 391; Чтение о святых великомучениках Борисе и Глебе // Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им. Пг., 1916; Житие Авраамия Смоленского // Библиотека литературы древней Руси. Т. 5. Спб., 1997. С. 30-65.
17 Патерик Киево - Печерского монастыря. Киев, 1911.
18 Истрин В.М. Книгы временьныя и образныя Георгия Мниха. Хроника Георгия Амартола в
древнем славянорусском переводе. 11г., 1920. Т. 1.
151 "История Иудейской войны" Иосифа Флавия. Древнерусский перевод. М., 2004. Т. I, П.
оценить, какими древнерусскими терминами переводились греческие слова книжниками XI-XII вв.
Самым массовым по количеству существующих артефактов (более 1000) источником, используемым в этой работе, являются берестяные грамоты. Сохранилось несколько сотен грамот, датируемых первой половиной XI - первой половиной XIII вв., найденных в Новгороде, в Старой Руссе, Смоленске и других местах. Однако, к сожалению, берестяные грамоты дают ничтожно малое количество данных по истории знати домонгольской Руси, что затрудняет их использование в качестве источника в настоящем исследовании.
Помимо письменных текстов были рассмотрены надписи на древнерусских пергаменных кодексах XI - первой половины XIII вв., а также надписи на стенах храмов. К сожалению, данные виды письменных исторических источников не дали фактически ничего нового.
Методологической основой настоящего исследования было изучение текстов, современных изучаемой эпохе (XI - первая половина XIII вв.), а также написаных представителями изучаемого нами общества. Таким образом, в поле зрения попали только древнерусские тексты и надписи домонгольской поры.
Соответственно, исследование исключает тексты более позднего времени (к примеру, русских летописей XV - XVI вв. или "Истории Российской" В.Н.Татищева), несмотря на то, что в них могут встречаться данные источников, современных изучаемой эпохе. К сожалению, элемент предположения в данном случае настолько велик, что он не позволяет прибегнуть к услугам этих текстов. По той же самой причине в исследовании отсутствуют данные устных источников (былин, сказаний, пословиц и поговорок), которые, возможно, и были созданы в далекие исторические эпохи (в том числе и в XI -первой половине XIII вв.), но претерпели значительные изменения принципиального характера при последующей передаче из уст в уста до их фиксации на бумаге в XVII - XX вв.
Соображения несколько иного характера не позволили автору данного исследования использовать произведения иностранных хронистов, сохранивших
29 Столярова Л.В. Древнерусские надписи XI - XIV веков на пергаменных кодексах. М, 1998; Высоцкий С.А. Древнерусские надписи Софии Киевской XI - XIV вв. Вып. 1. Киев, 1966; Медынцева А.А. Древнерусские надписи Новгородского Софийского собора. XI - XIV века. М., 1978; Рождественская Т.В. Древнерусские надписи на стенах храмов. Новые источники XI - XV вв. СПб.,1992.
некоторые сведения о жизни древнерусского общества домонгольской поры: здесь речь идет об искажениях, связаных с наличием обрывочных, неполных данных о Руси у западноевропейских, византийских и восточных авторов. Степень погрешностей у этих авторов весьма высока: об этом можно судить хотя бы по тому, как передаются географические названия на территории Руси, имена князей или их родословные. Более того, также как древнерусские книжники использовали смесь византийских и русских терминов при переводе "Хроники Георгия Амартола" для описания чуждых им реалий и далеких им эпох, так и иностранные авторы пользовались знакомыми себе терминами и реалиями для описания общественного устройства чуждой и непонятной им Руси. Использование подобных свидетельств явилось бы грубой методической ошибкой, повлекшей за собой искажение результатов настоящего исследования. Изучение представлений иностранных авторов об элите древнерусского общества может стать темой отдельного исследования.
Начальный этап изучения знати домонгольской Руси (середина XVIII - первая половина XIXв.).
Первые исследователи древней Руси обладали весьма ограниченым набором источников (в подавляющем большинстве, летописных), использовавшихся ими чаще всего произвольно: без источниковедческого анализа текстов, с многочисленными вольными трактовками, искажающими факты или содержание источника. Особое внимание ученые сосредоточили на изучении происхождения и значения слова боярин, которым, по их мнению, обозначалась древнерусская знать. Какого-либо детального изучения происхождения знати домонгольской Руси, ее функций и влияния на общественную жизнь не проводилось. Описание событий и явлений древнерусской жизни превалировало над их детальным анализом.
"Последний летописец" В.Н.Татищев во второй редакции своей "Истории Российской", в главе о кимбрах отмечал, что "из имян их вождей сарматских видимо, что были сарматы, например, Плютарх в Марии упоминает вожда их Боярик (в другом списке
"Истории Российской" - Поярик - А.Р.), что в сарматском значит умная голова, которым они всех вельмож имяновали, и у нас из того испорчено, боярин значило вельможу".22 Очевидно, что данная версия Татищева выглядит абсолютно фантастической, т.к. ни язык сарматов, ни его влияние на древнерусский язык неизвестны.
Другой российский историк XVIII века, И.Н.Болтин, вслед за Татищевым отмечал: "Слову боярин различные дают производства, но все вообще не удачнее сказанного. Г[осподин] Татищев производит название сие от слов языка Сарматскаго, значущих "умная голова", или "остроумной человек", что кажется всех прочих мнений есть вероятнейшее или, по крайней мере, лучшее."23 Безусловно, трактовка происхождения слова боярин Татищева, поддержанная Болтиным, с позиций современной науки является фантастической, а методы работы тогдашних историков иллюстрирует тот факт, что Болтин домысливает значение термина боярин - "остроумный человек".
В начале XIX века Г.Успенский высказал еще две версии происхождения слова боярин: от объединения слов бой и ярый, а также от слова боль ("будто бы оно изображало сердечные чувствования истиннаго Патриота, о несчастиях Отечества крайне соболезнующаго"). Тем не менее, сам же историк высказал сомнения как по поводу этих двух версий, так и мнения Татищева - Болтина, считая, что "как происхождение безчисленных слов покрыто древнего темнотою, так равным образом и сие в неизвестности остаться может". Успенский считал, что в древности на Руси существовало разделение на бояр и людей подобно тому, как в Риме существовало разделение на патрициев и плебеев. "Первые, то есть Бояре, известны тогда были под названием мужей, - отмечал исследователь, - и от прочих сословий отличались знатностью породы и богатством своим". Уже во времена князя Владимира Святого они были главными сановниками в древнерусском государстве.25
Термины - эквиваленты слова "знать"
Слово боярин давно находилось под пристальным вниманием исследователей, занимавшихся изучением домонгольской истории Руси, Так, И.Ф.Г.Эверс под боярином понимал представителя знатного рода, соплеменника Рюриковичей, при этом выделившегося "личной храбростью" в ближайшие советники русского князя.221 И.И.Срезневский под словом боярин понимал "члена высшего сословия": "На Руси в древности бояре были главными старшими членами княжеской дружины и членами княжеской думы...".222 В.И.Сергеевич под боярами понимал "лучших людей земли": знатных и богатых землевладельцев и старших дружинников князя,223 А.Е.Пресняков -"высший разряд дружины".224 Б.Д.Греков видел в боярах "княжескую знать".225 М.Б.Свердлов считает, что у слова боярин древнерусских источников XI - начала XII в. достаточно широкое значение - "люди знатные и богатые", тогда как в источниках XII -XIII вв. им обозначались представители господствующего класса - сословия, включавшего в себя и служилую княжескую и местную неслужилую знать.226 Автор статьи "болярин" современного "Словаря древнерусского языка (XI - XIV вв.)" Н.В.Подольская дает следующее определение слова: "член высшего сословия в феодальном обществе".227 По-видимому, под "высшим сословием" в феодальном обществе следует понимать именно знать. Авторы "Старославянского словаря" определяют слово боярин как синоним слова вельможа (velmoz).
Слово боярин появляется уже в древнейших русских источниках. Так, в "Слове о законе и благодати" Илариона (30-40 е гг. XI в.) есть следующий отрывок: "заповедавъ [Владимир Святой] по всей земли и крьститися,.. и всемъ быти христианомъ: малыим и великыим, рабом и свободныим, уным и старыим, бояромъ и простыим (курсив мой -А.Р.), богатыим и убогыимъ",..229 Как видно, уже в данном отрывке достаточно четко противопоставляются бояре и простые (люди), т.е. люди незнатные.
Наблюдение о противопоставлении бояр и всего остального, незнатного населения древней Руси необходимо проверить на основе данных других ранних источников домонгольской поры: договоров Руси с Византией 911, 945, 971 гг. и "Повести временных лет" (далее: ПВЛ).
В договоре Руси с Византией, помещенном в составе ПВЛ под 945 г., есть два упоминания бояр и людей (под людьми в древнерусских источниках скрывается широкое понятие "свободного населения древней Руси"): "и великий князь нашь Игорь, [и князи230], и боляре его, и людье вси Рустии послаша ны ... къ великимъ царемъ Гречьскимъ створити любовь сь самеми цари, со всемъ болярьствомъ, и со всеми людьми Гречьскими"; "да кленутся о всемь, яже суть написана на харатьи сей, хранити от Игоря, и от всехъ боляръ, и от всех людии от страны Руския". В источнике достаточно четко выделяются три группы русского общества - правитель {Игорь), знать {бояре) и все остальные свободные его члены (люди), причем в византийском обществе выделяются те же три группы - правители {цари), знать (болярьство) и все остальные (люди Гречьские).
Членение русского общества на князя, бояр и людей прослеживается и по данным ПВЛ. В рассказе о крещении киевлян (под 988 г.) летописец особо отмечает добровольность решения горожан принять крещение: "людье с радостью идяху, радующеся и глаголяще: "Аще бы се не добро было, не бы сего князь и боляре прияли". Несколько ранее летописец сообщает о крещении "многих" из дружины князя Владимира Святославича в городе Корсуне, где крестился и сам правитель Руси.232 Очевидно, что "многие из дружины" и были теми самыми боярами, о крещении которых говорили люди в Киеве.
Под 1018 г. летописец рассказывает о разорении Киева бежавшим из Руси польским королем Болеславом I: "Болеславъ же побеже ис Кыева, възма именье и бояры Ярославле, и сестре его, ... и людии множьство веде с собою".233 По моему мнению, очевидно, что летописец особо выделяет в составе пленников польского правителя бояр киевского князя Ярослава Владимировича и его сестер. Вес остальные пленники Болеслава - не-бояре и не-сестры Ярослава - обозначаются общим термином люди.
Под 1030 г. летописец сообщает о волнениях в Польше, особо подчеркивая их антибоярскую и антицерковную направленность: "и бысть мятежъ в земли Лядьске, вставше людье, избиша епископы, и попы, и бояры своя". Бояры is. людье представлены двумя различными, антагонистическими группировками (одни истребляют других). Наконец, под 1093 годом в ПВЛ описано погребение киевского князя Всеволода Ярославича: "собрашеся єпископи, и игумени, и черноризци, и попове, и боляре, и простий людье, и вземше тело его со обычными пес[ня]ми, положиша и (его - А,Р.) въ святей Софьи".236 Летописец особо подчеркивает, что вместе с боярами в погребении Всеволода участвовали именно простые людье, "очень четко отделяясь таким образом от общественной элиты - духовенства и знати".237 Терминология ПВЛ в данном месте особо близка слогу Илариона: у последнего противопоставляются бояре и простий (очевидно, люди), а у летописца боляре и простий людье.
Совет с князем.
Наиболее емко о совместном принятии решений князем и его ближайшими советниками написал Даниил Заточник: "... князь не самъ впадаеть въ вещь, но думци вводять. 3 добрымъ бо думцею думая, князь высока стола добудеть, а с лихимъ думцею думая, меншего лишень будеть".5 7 Для древнерусского книжника совещание князя со своими приближенными - это элемент повседневности, именно поэтому в древнерусских летописях нет подробных его описаний. Вычленить процесс коллегиального принятия решений из общей массы повседневных действий, которые совершают князья и их окружение на страницах древнерусских письменных источников, позволяют устойчивые слова и выражения, к разбору которых необходимо обратиться.
Наиболее часто встречающимися словами, описывающими процесс совещания князя со своими приближенными, являются глаголы "созывати", "думати", "съвет творити" ("совещаться") и "решати" ("отвечать"): "Игорь же, дошед Дуная, созва дружину и нача думати.., реша же дружина Игорева,., послуша ихъ Игорь..." (ПВЛ, под 944 г.); "Святополк же не здумав с болшею дружиною отнею и строя своего, но свет створи с пришедшими с ним" (ПВЛ, под 1093 г.); "... начата думати дружина Ратиборя с княземь Володимером" (ПВЛ, под 1095 г.); "Изяславъ же [съзва] бояры своя и всю дружину свою, Кияне..."; "он же (Святослав Ольгович - А.Р.) съзва дроужиноу свою стареишюю и яви имъ.,," (Ипат. лет., под 1147 г.); "Изяславъ же съ братомъ своимъ Ростиславомъ и съ Ярополкомь и съзваша бояры свое и всю дружину свою и нача думати с ними..." (Ипат. лет., под 1149 г.);"... и на весну сьдоума (Мстислав Ростиславич - А.Р.) с моужи своими, поиде на Полтьскъ" (Ипат. лет., под 1179 г.); "... князь же великыи здумавъ с дружиною своею..." (Лавр, лет., под 1200 г.); "наоутрея же оуведавши княгини и светь створи с Мирославомь и с дядькомъ..." (Ипат. лет., под 1206 г.) (везде слова и фразы выделены мною-А-Р.).528
Таким образом, одни и те же слова и выражения встречаются при описании советов правителя с представителями знати в Новг. I лет. младшего извода и ПВЛ - источниках XI - начала XII в.; в Ипат. и Лавр, летописях при описании событий XII и первой половины XIII вв. Очевидно, что здесь идет речь о весьма древнем институте совещаний предводителя дружины с ближайшими соратниками, переросшим в периодические заседания совета князя и боярской знати. Ведь недаром летописец вкладывает в уста поверженного в битве с половцами князя Игоря Святославича знаменитую фразу - "где бояре доумающеи, где моужи храборьствоующеи".529
Для древнерусского князя совещание с ближайшими советниками при принятии решений было не просто необходимостью, но и одной из главных добродетелей. Так, встречается ряд ремарок летописца, в которых он порицал князей за принятие решений без совещания именно с представителями знати (старшей дружины). В уже упоминавшемся выше отрывке из ПВЛ под 1093 г. специально отмечалось, что киевский князь Святополк принял решение о войне с половцами без участия "старейшей дружины" отца (Изяслава Ярославича) и дяди (Всеволода).
Летописец особо подчеркивает, что во время последних лет правления киевского князя Всеволода Ярославича (конец 80-х - начало 90-х гт. XI века): он "... нача любити смыслъ (в РадзивиловскоЙ и Московски-Академической летописях: "светь" - А.Р.) оуных, светь творя с ними; си же начата заводити и негодовати дружины своея первыя, и людем не доходити княже правды, начаша ти оунии грабити люди и продавати".530 Как видно, летописец выражал недовольство отстранением от совещаний с князем старшей ("первой") дружины князя, приведшее к отсутствию законности ("правды") и справедливого суда.
Таким образом, отказ от совещаний с представителями древнерусской знати, окружавшими князя, расценивался летописцами как нарушение привычного порядка, как экстраординарная ситуация, в которой был повинен именно князь, а не его приближенные.
Какие вопросы входили в компетенцию советников князя?
Во-первых, это советы ближайшего окружения князя по вопросам наследования княжеских столов: "Гюрги князь поваби Вячеслава на столъ Кыеву, пришедшю же ему Кыеву, боляре розмолвиша Гюргя и рсша: "Брату твоему Кыева не оудержати, да не будет его тобе, ни тому". Гюргеви же послушавшю боляръ..." (Лавр, лет., под 1150 г.); "... и отрекоша дружине Олгови: "Княже, не стряпай, еди вборзе, Всеволодичь бо не добре жилъ с отцемъ твоимъ и с тобою, а чи что замыслить лихое". Олегъ же вборзе еха Чернигову..." (Ипат. лет., под 1164 г.); "Рюрикъ же ... размысливъ с моужи своими, оугадавъ, бе бо Святославъ старей леты, и оурядився с нимь, състоупись емоу старешиньства и Киева, а собе возя всю Роускоую землю" (Ипат. лет., под 1180 г.).
