Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Этническое происхояедение алан 19
1. Проблема прародины сармато-алан: анализ научных концепций .... 19
2. Древние письменные источники о саках и сарматах 47
Глава II. Асы и тохары в Центральной Азии 55
1. Географические условия центральноазиатского региона 55
2. История европеоидной расы на востоке Центральной Азии 58
3. Древние археологические культуры европеоидных кочевников в Синьцзяне 69
4. Племя усуней (асов) и военно-политическая борьба в Восточном Туркестане в VIII-III вв. до н. э 84
5. Центральноазиатские элементы в культуре алан на рубеже I-II вв. н. э 101
Глава III. Асы-аланы и завоевание Бактрии 110
1. Начало этногенеза асов-алан и хунно-юэчжийская война 110
2. Завоевание ираноязычными кочевниками Семиречья, Согдианы и Греко-Бактрии. Происхождение этнонимов "ас" и "алан" 132
3. Синьцзян, Алтай, Памир, Согд: археологические рубежи раннего этногенеза асов-алан 141
4. Сакарауки и завоевание Маргианы 156
Глава IV. Аланская империя Кангюй 159
1. Кангюй: этническая принадлежность и географическая локализация 159
2. Яньцай - страна массагетов и алан в Мугоджарах 172
3. Военно-политическая история Кангюя I в. до н. э. -1 в. н. э 181
4. Кангюй и проблема юэчжи "Дома Чжаову" 211
Глава V. Асы Усуни, Китай и хунну 220
1. Военно-политическая история асского царства Усунь во ІІ-І в. до н. э 220
2. Китайский внешнеполитический фактор и раздел Усуни 259
Заключение 268
Примечания 279
Список кратких библиографических ссылок з 17
Библиографический список 328
Список сокращений 345
- Проблема прародины сармато-алан: анализ научных концепций
- Географические условия центральноазиатского региона
- Начало этногенеза асов-алан и хунно-юэчжийская война
Введение к работе
История аланов - ираноязычных кочевников - тесно связана не только с южным регионом нашей страны, с Западной Европой и севером Африки, но и с историей народов, населявших в древности безбрежные евразийские степи, дальние восточные рубежи Центральной Азии. Сформировавшись как народ за пределами античной ойкумены, аланы в начале I в. н. э. очень быстро занимают огромную территорию от Центральной Азии до Дуная.
Европейские нации стали изучать алан с самого первого момента их появления у границ античной ойкумены. Правда, вначале это изучение имело не столько научный, сколько военно-прикладной характер. Например, античные авторы с восхищением отмечали широкое использование аланскими всадниками аркана, искусно сплетенного из ремней или из особо изготовленных полосок ткани. Вряд ли следует сейчас подробно анализировать сведения античных источников - вся дальнейшая работа так или иначе будет строиться на таком анализе, подчас весьма детальном.
Представляется гораздо более важным в этом разделе диссертационного исследования рассмотреть в историографическом аспекте имеющиеся на сегодняшний день обобщающие труды, посвященные прежде всего реконструкции этнической истории асов-алан.
Первой серьезной попыткой такого рода следует признать монографию Ю.А. Кулаковского "Аланы по сведениям классических и византийских писателей".1 Замечательному русскому ученому удалось обобщить огромный фактический материал по социально-политической истории алан от момента первого появления этнонима "аланы" в античных источниках до периода гибели Аланской державы в Предкавказье в результате нашествия монгольских орд. Вплоть до сегодняшнего дня труд Ю.А. Кулаковского представляет огромный интерес, а единственным его недостатком следует признать почти полное отсутствие материалов по аланской истории из среднеазиатских и китайских источников. Впрочем, как явствует уже из названия монографии, автором и не ставилась задача анализа азиатских этнологических материалов.
Из зарубежных работ этого времени, посвященных как отдельным аспектам политической истории алан, так и исследованию сармато-аланского этногенеза в целом, следует выделить труды ученых немецкой исторической школы - К. Мюлленхоффа, Ф. Хирта, Е. Тойблера, Э. Шарпентье, П. Блейхштейнера.2 Важно отметить, что немецкие ученые в своих этнологических реконструкциях изначально исходили из предположения о нахождении этнической прародины алан на далеком азиатском Востоке. Этим выводом немцы в известной степени предвосходили последующие аналогичные концепции российских ученых, многие из которых долгое время оставались приверженцами представлений о преимущественно европейском "автохтонизме" сармато-алан. Так Э. Шарпентье вполне категорично отождествлял аланов с асиями-ассианами античных источников, а последних с усунями китайских летописей. Пожалуй, именно Э. Шарпентье впервые указал, что древнейшее самоназвание аланов звучало как "ас", которое сохранилось в этом качестве вплоть до средневековья. Ф. Хирт пытался отождествить Яньцай с племенем аорсов, и хотя это предположение трудно назвать в должной мере обоснованным, все же восточноазиатское направление поиска древней прародины сармато-алан было для того времени безусловно прогрессивной научной разработкой. К. Мюлленхофф, труды которого заложили основу представлений о ираноязычности скифо-сакских и сармато-аланских племен, изучая этимологию слова "алан" пришел к выводу, что оно происходит от маньчжурского alin — горный хребет. Значение этого указания трудно переоценить, особенно с учетом последующих "автохтонистских" теорий, усматривавших прародину алан в равнинном Волго-Донском междуречье.
Несмотря на безусловно передовые для своего времени этнологические концепции немецких ученых, все же следует признать, что весь собранный в дореволюционный период нарративно-археологический материал был впервые комплексно изучен и блестяще обобщен именно русским исследователем - М.И. Ростовцевым. В своих фундаментальных работах3 М.И. Ростовцев впервые установил хронологические рамки сарматской культуры ("покровский" V в. до н. э. и "прохоровский" IV-II вв. до н. э.), а также сформулировал хронологические критерии ряда сармато-аланских памятников более позднего времени. Прародину алан он усматривал в Азии, в предгорных степях иранского Востока. Наступившая вскоре в России революционная смута и братоубийственная гражданская война помешали замечательному ученому продолжить свои археологические изыскания в пределах Отечества и в дальнейшем все работы М.И. Ростовцева выходят на Западе, причем на английском языке.
Дальнейшее развитие алановедения как специфической отрасли исторической науки связано с трудами российских ученых уже советского периода. Следует подчеркнуть, что именно в это время археологические исследования в России, особенно в бассейне Днепра, в Поволжье и Южном Приуралье, приобретают планомерный и широкомасштабный характер. Трудами П.С. Рыкова, П.Д. Pay, Б.Н. Тракова, К.Ф. Смирнова, СИ. Руденко, М.П. Грязнова и многих других советских археологов отечественная школа сарматологии заняла безусловно ведущие позиции в мировой исторической науке.
П.С. Рыков проводил археологические исследования в Нижнем Поволжье, где в течении 1924-26 гг. им было исследовано 70 курганов сарматского времени, в том числе крупнейший курганный могильник около села Суслы, погребальный комплекс которого ныне определяет один из хронологических рубежей сарматской культуры. К несомненным научным заслугам П.С. Рыкова следует отнести предпринятую им попытку соотнести исследованные им группы сарматских памятников с конкретными сарматскими племенами, упомянутыми в античных письменных источниках. На основе этих сопоставлений исследователь счел возможным опровергнуть известное положение М.И. Ростовцева об аланах, якобы изгнавших из Поволжья ранее их мигрировавшее сюда племя аорсов. П.С. Рыков справедливо отмечал, что определенный контингент аорсов существовал в Поволжье и после прихода сюда алан, что очевидно доказывает, что взаимодействие этих племен носило не антагонистический, а наоборот мирный характер.
К периоду 20-х годов относятся также раскопки, проведенные в Нижнем Поволжье П.Д. Pay, результаты которых были обобщены и опубликованы в ряде работ. Если с точки зрения культурно-исторической хронологии аналитические построения П.Д. Pay представляют несомненный шаг вперед, то этнологические реконструкции исследователя, относящиеся к аланской истории, вряд ли могут быть приняты. В своей концепции аланского этногенеза ученый выступил как поборник гипотезы европейского автохтонизма скифо-сарматских племен, якобы сложившихся в III-IV вв. н. э. на юго-востоке Европы в новую аланскую этническую общность. По мнению П.Д. Pay, на рубеже Империи (если воспользоваться римской хронологией) этнически обособленные друг от друга сарматские племена начинают терять искони присущие им племенные черты и постепенно объединяются в некий собирательный аланский этнос. Их этнонимы, продолжающие бытовать на страницах античных анналов, следует поэтому воспринимать как некие географо-хронологические или политические ориентиры, имеющие только косвенное отображение в конкретном этническом субстрате. Вряд ли сегодня, с учетом имеющейся нарративно-археологической информации, подобная точка зрения может быть принята безоговорочно.
Вместе с тем, к несомненным заслугам ученого следует отнести очень точно подмеченное им различие между ранней и более поздней волной аланской миграции на запад. П.Д. Pay считал, что первая волна алан выдвинулась к границам Европы вслед за другими сарматскими племенами (языгами и роксаланами). Вторая волна аланского нашествия, принесшая на европейские равнины обычай искусственной деформации черепов, по мнению исследователя, должна быть приурочена к рубежу III-IV вв. н. э. Не вдаваясь сейчас в детальный разбор этой концепции, отмечу лишь, что для своего времени эта мысль П.Д. Pay, поражающая глубиной научного предвидения, явилась несомненно важнейшей этнологической находкой ученого.5
В послевоенное время, после тяжкого периода интеллектуального измора 30-х годов, вызванного насильственным вгоном исторической науки на прокрустово ложе марксистско-ленинских догм, после преодоления мертвящего влияния учения Н.Я. Марра о языке, в развитии сарматологии и алановедения наступил долгожданный расцвет. В первую очередь он был связан с трудами Б.Н. Гракова и его ученика К.Ф. Смирнова.
В 1947 году Б.Н. Граков выпускает в свет свою знаменитую статью "Пережитки матриархата у сарматов", которая, невзирая на узкотематическое название работы, подвела итог всего прошедшего исследования сармато-аланской культуры и стала своего рода концептуальной программой дальнейшего развития сарматологии. Ученый впервые четко выделил четыре этапа эволюции сармато-аланской культуры (блюменфельдский, прохоровский, сусловский и шиповский), закрепив за каждым из них термин "культура" (в археологической трактовке термина) и отметив преемственность в развитии каждого последующего этапа от предыдущего. О фундаментальном значении данной периодизации свидетельствует факт признания хронологической системы Гракова всеми последующими исследователями, а универсальный характер системы позволил ей практически без изменений служить задачам сарматологии вплоть до сегодняшнего дня. В части этнологической реконструкции национальной истории сарматов и алан вклад Б.Н. Гракова, к сожалению, менее значим. Исследователь повторил по сути неверные "автохтонистские" положения П.Д. Pay, т. е. фактически признал правомерность поиска прародины сармато-алан в Европе.6
Следующий этап развития сарматологии (и соответственно следующая значимая попытка реконструкции ранней истории сарматов и алан) по праву должны быть связаны с деятельностью замечательного русского археолога К.Ф. Смирнова. Будучи талантливым учеником Б.Н. Гракова, К.Ф. Смирнов посвятил всю свою научную жизнь изучению древней культуры и истории сарматов. Он развил и конкретизировал хронологическую систему сарматской культуры, разработанную его учителем, сумел внести ряд существенных, обоснованных поправок в этнологические построения П.Д. Pay. Оставаясь приверженцем "автохтонистской" гипотезы раннего этногенеза сармато-алан, К.Ф. Смирнов вместе с тем признавал большое влияние на развитие сарматской культуры внешних этнических импульсов. Восточные регионы, располагающиеся за Уралом, населенные сибирскими, алтайскими и среднеазиатскими народами были постоянным источником этих импульсов, оказавших особое значение на формирование более поздних периодов сарматской культуры. На более раннем этапе своей исследовательской деятельности К.Ф. Смирнов отдавал приоритет в процессе становления общесарматской культуры народу роксаланов, рассматривая последних как исконно поволжское, аланское племя, игравшее доминирующую роль среди сарматов II в. до н. э. - I в. н. э. Именно с роксаланами связывал исследователь культуру диагональных погребений, имеющих особое распространение на правобережье Дона.7 Рассматривая роксалан и аланов как генетических преемников савроматов, К.Ф. Смирнов предложил считать аланскими диагональные погребения сарматов между Доном и Южным Предуральем. Преувеличивая по-видимому военную мощь и политическое влияние аорсской конфедерации, ученый предполагал, что аланы как самобытный этнос вызревали именно в среде аорсов, а в качестве независимой политической силы впервые заявили о себе только в I веке н. э., столкнувшись на Дунае с легионами Римской империи. И хотя впоследствии под влиянием материалов новых археологических раскопок, К.Ф. Смирнов вынужден был отказаться от взгляда на диагональные погребения как на погребальный комплекс роксалан, все же его этнологическая реконструкция раннего этногенеза сармато-алан в главных чертах осталась неизменной и на долгие годы стала, к сожалению, неким эталоном, правомерность использования которого (учитывая большой научный авторитет его создателя) весьма сложно было подвергнуть сомнению [Смирнов. 1984].
В дальнейшем главные положения "автохтонистской" этнологической реконструкции сармато-аланской истории К.Ф. Смирнова были развиты и конкретизированы его учениками и последователями.8
Важно отметить, что уже с момента своего выхода в свет "автохтонистская" гипотеза раннего этногенеза сарматов подверглась конструктивной критике некоторых исследователей. Так И.П. Засецкая справедливо указала на существующий хронологический разрыв не менее чем в двести лет между ранними диагональными погребениями VI - начала III вв. до н. э., принадлежащими вероятно савроматам, и поздними уже собственно сарматскими диагональными погребениями I в. до н. э. - III в. н. э. Констатация этого бесспорного факта наносила серьезный удар по "автохтонистской" реконструкции этнической истории сарматов, поскольку, согласно этой гипотезе, савроматы должны были служить неким протоэтническим ядром, вокруг которого постепенно складывался новый сарматский этнос. Наличие хронологической лакуны между диагональными погребениями, принадлежащими разным этносам, фактически исключало возможность непрерывного развития сарматской культуры от значительно более ранней культуры савроматов [Засецкая. 1974. С. 105-121]. Несколько позднее И.П. Засецкая опубликовала чрезвычайно интересную работу, посвященную сарматскому звериному стилю, в которой указала на очевидные восточноазиатские корни сарматского искусства.9
Почти одновременно "автохтонистская" гипотеза раннего этногенеза сармато-алан подверглась серьезному анализу с точки зрения ее соответствия информации античных письменных источников. Д.А. Мачинский в двух аналитических статьях внимательно рассмотрел большинство сочинений греко-латинских авторов по сарматской проблематике.10 В результате исследователь пришел к нескольким любопытным выводам, главный из которых состоял в утверждении тезиса о теснейшей социогенетической связи между скифами и савроматами и, наоборот, об отсутствии таковой между последними и сарматами. Пожалуй впервые в научной литературе была четко и ясно сформулирована мысль, что роксаланы возможно не являются самостоятельным племенем, а представляют собой передовую часть единого аланского этнического массива. Прямо констатируя восточное (т. н. "массагетское") происхождение алан, Д.А. Мачинский тем не менее в определенной степени остался под научным влиянием "автохтонистской" гипотезы К.Ф. Смирнова, предприняв очень осторожную попытку ее модернизации путем выделения некоего исседонского ядра формирования сарматской культуры в Приуралье.
В ходе научной дискуссии, развернувшейся после выхода в свет работ Д.А. Мачинского, сторонники "автохтонистской" гипотезы раннего этногенеза сармато-алан (в том числе и сам К.Ф. Смирнов) признали возможность существования локального исседоно-дахо-массагетского центра формирования сарматской культуры, который по их мнению находился в Южном Приуралье. Именно здесь, по мысли К.Ф. Смирнова, сформировались как самостоятельные этносы аорсы, роксаланы и аланы.11
Несмотря на совершенную с легкой руки Д.А. Мачинского некоторую ревизию "европейско-автохтонистской" концепции раннего этногенеза сармато-алан в сторону ее некоторого сдвига к востоку, в целом этническая реконструкция К.Ф. Смирнова осталась без изменения и вплоть до сегодняшнего дня служит своего рода матрицей для разных вариантов по сути аналогичных концепций.
Одним из первых таких вариантов стала этнологическая концепция В.П. Шилова, опиравшегося на известное положение К.Ф. Смирнова о ведущей роли Южного Приуралья в формировании ран несарматской (прохоровской) культуры. Исследователь пришел к выводу, что на базе предшествующих культур одновременно в Нижнем Поволжье и в Южном Приуралье формируются две сарматские этнические общности. В Нижнем Поволжье на основе этнического ядра савроматов складывается раннесарматская культура, представленная мощными племенными союзами аорсов и сираков, а в Южном Приуралье на основе исседонского этнического массива формируется прохоровская культура ранних алан.12 Таким образом, В.П. Шилов, стараясь остаться в рамках "европейско-автохтонистской" концепции сарматского этногенеза, сделал попытку найти компромиссное решение этнологического уравнения, возникшего вследствие столкновения давних теоретических положений К.Ф. Смирнова с новыми разработками источниковедческой и археологической науки. Эту попытку вряд ли можно считать удачной, что вскоре подтвердилось рядом новых публикаций, в том числе блестящими исследованиями А.С. Скрипкина в Нижнем Поволжье13 и А.Х. Пшеничнюка на Южном Урале.14
Вероятно последнюю по времени попытку совместить "европейско-автохтонист-скую" концепцию раннего этногенеза сармато-алан с вновь открывшимися нарративно-археологическими реалиями предпринял в своем капитальном труде "Сарматы на Дону (археология и проблемы этнической истории)" В.Е. Максименко. Исследователь пришел к выводу, что в V-IV вв. до н. э. политическая гегемония в бассейне Нижнего Дона принадлежала савроматскому племени язаматов (с центром непосредственно в дельте Дона), которые в политическом аспекте ориентировались на мощное скифское объединение, находящееся в междуречье Днепра и Дона. Не позднее IV в. до н. э., по мнению В.Е. Максименко, произошло обособление правобережной группы савроматов и ее резкое военно-политическое усиление за счет миграции исседонских племен с востока. Образовавшееся этническое объединение, (исследователь считает его сирматским), послужило основой союза племен, постепенно установивших политическое господство на территории прежней Скифии. К началу II в. до н. э. из заволжских степей на запад, вдоль побережья Дона продвинулась новая мощная волна сарматов — носителей прохоровской культуры. Это привело к расколу прежних объединений и образованию новых союзов племен, среди которых были как представители старых савроматских традиций, так и новых сарматских на основе прохоровской культуры. Таким образом, к I веку н. э. река Дон стала четкой границей между двумя Сарматиями - Европейской и Азиатской. В Европейской Сарматии (в восточных регионах) господствующую роль до II в. до н. э. играли роксаланы, в западных - языги. В Азиатской Сарматии, по мнению исследователя, наибольшую активность проявляли аорсы и сираки, которые делили между собой сферы влияния. После того как аорская конфедерация племен на Донском левобережье распалась, политическое влияние вновь перешло к потомкам савроматов - неким яксаматам, которые, как считает В.Е. Максименко, в последние века до н. э. также раскололись. Часть яксаматов, приняв новый этноним - языги, ушла к Дунаю, а часть осталась на прежнем месте. Аланы, по мнению исследователя, приобрели реальное военно-политическое влияние только к концу II в. н. э. Отказываясь видеть в аланах особый этнос, В.Е. Максименко считает термин "алан" своего рода социально-политическим званием, полагая, что в рамках общесарматских союзов аланами стали называться "наиболее активные группы кочевников, сформировавших боевые, сильные отряды, способные перемещаться на далекие расстояния". Именно эта способность к дальним перемещениям, по мнению ученого, "позволила им постепенно выделиться, установить политическое господство на огромной территории (в том числе и на Дону)" [Максименко. 1998. С. 179-182].
Как видим, этнологические реконструкции В.Е. Максименко весьма объемны и чрезвычайно сложны, причем, как представляется, сложность эта имеет в значительной степени искусственный характер, ибо вызвана необходимостью уместить на традиционное ложе "европейско-автохтонистской" этнологической концепции действительно большой объем нарративно-археологического материала, в том числе открытого самим В.Е. Максименко13, который имеет явно азиатское происхождение. Ограничившись пока этим предварительным замечанием, хочу отметить, что этнические реконструкции В.Е. Максименко будут достаточно подробно рассмотрены в специальной главе настоящего диссертационного исследования.
В 1990 году вышла в свет фундаментальная монография А.С. Скрипкина "Азиатская Сарматия", ставшая своего рода научным резюме исследовательской работы сарматологов разных направлений в 70-е и 80-е годы. Автор проделал колоссальный объем работы по вовлечению в научный оборот обширного, но ранее лежащего втуне археологического материала, наметил новые хронологические периоды развития сарматских культур, органично увязывая их со сведениями нарративных источников и определяя их отношение к конкретным сарматским этнонимам. Рассматривая проблемы этнической истории Азиатской Сарматии, исследователь указал на поразительные совпадения отдельных категорий археологических находок на Алтае, в Средней Азии и в более западных районах. Так, в курганах Уландрыка последних веков до н. э. обнаружено большое число деревянных ножен кинжалов с лопастями для крепления на ноге, идентичных по конструкции известным находкам кинжалов с ножнами из Тилля-Тепе в Северном Афганистане, а также некоторым находкам из сарматских погребений Восточной Европы. В этом же ряду находок - типично хуннские наконечники стрел на Днепре и Нижнем Поволжье в сарматских погребениях I века н. э. Здесь же находятся золотые браслеты с конически расширяющимися концами, аналогичные тиллятепинским находкам, китайские зеркала, которые также представлены в Тилля-Тепе и других синхронных памятниках Средней Азии. Продолжая далее свой анализ, А.С. Скрипкин отмечает, что, начиная с I века н. э. в степях Восточной Европы получает распространение новая волна звериного стиля в искусстве, отличающегося богатой полихромией золотых изделий, которая не имеет непосредственных истоков в памятниках предшествующей раннесарматской культуры. Вещи, выполненные в оригинальной манере звериного стиля, были обнаружены в таких курганах, как Хохлач, Садовый, Жутовский, Кирсановский на Дону. Аналогичные находки известны и в Нижнем Поволжье, в курганах на Кубани и Украине (Запорожский курган). Таким образом, отмечает исследователь, прослеживается некоторая закономерность в распространении сходных явлений в материальной культуре от Монголии через Среднюю Азию в степи Восточной Европы. Причем хронологически эта культурологическая волна совпадает с продвижением с востока в Среднюю Азию юэчжей, а затем появлением аланов в Северном Причерноморье [Скрипкин. 1990. С. 200-207]. Для более развитой аргументации этого важнейшего заключения А.С. Скрипкин привлекает информацию древних китайских источников о кочевых владениях Яньцай и Канпой, рассматривает религиозные представления сарматов в контексте находок зооморфных изделий сарматской керамики и культа фарна, некогда широко бытовавшего на огромных пространствах Средней Азии. Упоминая о некоторых особенностях распространения в европейских степях восточноазиатских тамг, А.С. Скрипкин подчеркивает, что в свете имеющихся археологических материалов17 гипотеза об аланской принадлежности евразийских тамг представляется наиболее обоснованной [Скрипкин. 1990. С. 208].
Оценивая значение монографии А.С. Скрипкина "Азиатская Сарматия: проблемы хронологии и ее исторический аспект", следует признать, что это исследование открыло по сути новую эру в изучении этнической истории сарматов и алан - эру постижения их азиатской прародины и реконструирования подлинной истории великого сармато-аланского этнического феномена, осмысление которого попросту немыслимо без учета его могучих азиатских корней.
Разумеется, замечательное исследование А.С. Скрипкина не могло возникнуть на пустом месте. Этому обобщению предшествовала огромная работа, проведенная нашими археологами в азиатской части России. Это блестящие археологические исследования М.П. Грязнова в Туве, СИ. Руденко на Алтае и в Забайкалье, Б.А. Литвинского на Памире, С.С. Черникова в Северном и Восточном Казахстане, М.К. Кадырбаева в Центральном и Западном Казахстане, К.А. Акишева и Г.А. Кушаева в Семиречье, СП. Толстова, М.А. Итиной, О.А. Вишневской в Приаралье, В.В. Волкова и Э.А. Новгородовой в Монголии, а также труды многих других советских и российских археологов. Во многом благодаря значительному научному базису, созданному в процессе обобщения результатов раскопок этих исследователей, стал возможен коренной пересмотр всей концепции раннего этногенеза сармато-аланских племен, сопряженный в первую очередь с поиском древней прародины алан на далеком азиатском Востоке и научной реконструкцией начального, очень важного этапа их этнической истории. В этой связи необходимо отметить большое значение сравнительно недавних работ целой плеяды историков и археологов, преимущественно российских: Б.А. Раева и С.А. Яценко18, Н.И. Берлизова и В.Н. Каминского19, А.С. Скрипкина20, Т.А. Прохоровой и В.К. Гугуева21, Ю.А. Заднепровского22, Н.Л. Членовой23, В.В. Дворниченко и Г.А. Федорова-Давыдова24, Е.Е. Кузьминой23, А.В. Симоненко и Б.И. Лобай26, Т.А. Габуева и А.А. Цуциева27.
Среди зарубежных публикаций недавнего времени, посвященных изучению роли белокурой иранской расы в этногенетических процессах в древней Центральной Азии и также использованных при подготовке настоящей монографии, следует упомянуть работы К. Йеттмара, Д. Мэллори, Э. Паллибленка, В. Майера, Е. Хедингхема, Хань Кансинь и Ван Биньхуа.28
Важно подчеркнуть также значительное влияние работ российских антропологов научной школы В.П. Алексеева на формирование и обоснование центральноазиатской гипотезы прародины алан.29 Палеоантропологические материалы из Тувы, Горного Алтая и Западной Монголии позволили с максимальной объективностью подтвердить этнологическую достоверность древних китайских исторических хроник в отношении европеоидного населения Центральной Азии - жунов, юэчжей, усуней и динлинов.
Несмотря на то, что благодаря переводам Н.Я. Бичурина, сведения китайских хронистов о номадах Центральной Азии с конца 19-го столетия были буквально под рукой российских этнологов, вплоть до самого недавнего времени специалисты по сармато-аланской истории либо вообще не использовали их, либо отдавали приоритет гораздо более запутанным и невнятным западным античным анналам. Поскольку ниже мы будем широко использовать сведения китайских летописей для реконструкции процесса раннего этногенеза сармато-алан, целесообразно уже сейчас остановиться на краткой характеристике важнейших источников.
Китайская летописная традиция началась с монументального трактата "Ши цзи" ("Исторические записки"), составленного Сыма Цянем, сыном придворного астролога Сыма Таня, служившего при дворе ханьского императора У-ди (140-87 гг. до н. э.). "Ши цзи" охватывает историю Китая с древнейших времен до конца II века до н. э. и является своего рода прообразом для всех последующих китайских династийных хроник.
Следующей официальной династийной летописью стала "Хань шу (Цянь Хань шу)" — "История Старшей династии Хань", повествующая о событиях, произошедших в период 206 г. до н. э. - 6 год н. э. Ее написал Бань Гу, представитель старинного аристократического клана Бань, давшего Китаю знаменитых полководцев и не менее талантливых историографов. В своей работе Бань Гу опирался на "Ши цзи" , поэтому ряд глав "Хань шу" практически повторяет сведения, изложенные в труде Сыма Цяня. Вместе с тем в "Хань шу" в специальный самостоятельный раздел выделена информация о западных соседях Китая - "Повествование о Западном крае", который в последующих династийных историях станет традиционным. Нет сомнения, что особый интерес историка к событиям в Западном крае был вызван непосредственным общением Бань Гу с родным братом Бань Чао, удачливым полководцем, долгое время воевавшим на западных рубежах китайской ойкумены.
После "Цянь Хань шу" в династийных летописях Китая наступает перерыв вплоть до V в. н. э., когда ученый и государственный деятель Южной империи Сун Фань Е, живший в 398-445гг., составил "Историю Младшей Хань" - "Хоу Хань шу". Жизнь создателя летописи на юге Китая и большой хронологический отрыв (более двух веков!) от описываемых событий не могли не сказаться на объеме и качестве материалов "Хоу Хань шу" по Западному краю. Информация о происходивших здесь политических событиях фрагментарна, очень лаконична, однако именно в этой хронике появляется первое прямое указание на существование народа алан в Азии: "Владение Яньцай переименовалось в Аланья; состоит в зависимости от Каигюя". Исторический период, обнимаемый этой династийной хроникой - 25-220 гг. н. э. По мнению некоторых исследователей в основе ряда разделов "Хоу Хань шу" лежит "Обзор царства Вэй" - северного, политически субъектного осколка империи Младшей Хань, распавшейся в 220 г. Этот важный исторический труд был написан уже в III в. н. э. (т. е. гораздо раньше летописи Фань Е), но не сохранился в пожаре гражданской войны, охватившей Китай после крушения Хань. Отдельные фрагменты этого труда использовались как комментарии к своду историка Чэнь Шоу "Сань го чжи" ("Описание трех царств") и видимо оттуда были заимствованы Фань Е.
В VI веке н. э. придворный летописец Вэй Шоу подготовил династийную историю "Вэй шу" ("История государства Вэй"), хронологические рамки которой 384-534 гг. Специальная 102 глава свода, повествующая о Западном крае была утеряна, но по-видимому большая ее часть была включена в 97 главу хроники "Бэй ши" ("История Северных династий"), написанную в начале VII века Ли Яныиоу. В целом же и "Бэй ши" и "Вэй шу" малоинформативны (особенно последняя). Для "Вэй шу" это вызвано самой структурой повествования - подчеркнуто сухая и лаконичная информация об иностранных государствах при обилии подробностей, подчас даже второстепенных, но относящихся к внутренней истории Китая. Сам Вэй Шоу отмечает, что при вэйском дворе записывали названия государств и народов, приславших послов, но мало интересовались их обычаями.
Столь же скудна информация о Западном крае Ли Ху Дэфэня, составителя "Чжоу шу" ("История государства Северное Чжоу"); хронологические рамки 557-581 гг.
В отличии от трех вышеупомянутых летописей более обширная и, по-видимому, более компетентная информация содержится в "Шисань Чжоу чжи" ("Описание тринадцати округов"), составленном Кан Инем около 430 г., т. е. значительно раньше нежели истории Ли Ху Дэфэня и Ли Яньшоу. Этот свод был написан не столько в жанре традиционной китайской династийной истории, но скорее как некое этнолого-географическое руководство для государственных деятелей с элементами социально-политической хроники.
Интересные сведения о народах центральноазиатской степи и государствах Западного края находим в "Суй шу" ("История династии Суй"). Краткий, но яркий взлет династии Суй, правившей в Китае всего 37 лет (с 581 по 618 гг.), был отмечен весьма активной внешней политикой, проводимой под лозунгом возрождения национального величия китайского народа. Частые контакты этого государства со странами азиатского Запада позволили историку Вэй Чжэну подготовить очень насыщенную этнополитической информацией династийную летопись. Странам и народам северо-западных рубежей посвящено в "Суй шу" целых четыре главы (81-84), причем в 84 главе, в "Повествовании о теле", поименованы 45 племен азиатской степи, среди которых фигурирует и а-lan (аланы). Включение ираноязычных алан в перечень тюркских (телесских) племен следует считать либо ошибкой составителей "Суй шу", либо, что более вероятно, свидетельством происходившей социально-политической ассимиляции аланов в среде тюркоязычных токуз-огузских (телесских) племен.30
Весьма важная информация по раннему асскому (усуньскому) периоду истории алан имеется в работе китайского историка XIX века Хэ Цю-тао - "Шофанбэйчэн". Это исследование представляет собой систематизированный свод сведений из различных китайских исторических источников, снабженный подробными комментариями как самого Хэ Цю-тао, так и многих других китайских ученых. Особую ценность этому труду придает специальное "Исследование о племени усунь", полный перевод которого вместе с дословными комментариями китайских авторов сделан Н.В. Кюнером [Кюнер. 1961. С. 68-100].
Завершая краткий обзор китайских династийных летописей, следует отметить, что сведения об аланах или социально-политических процессах в Западной Монголии и Средней Азии, представляющих интерес с точки зрения реконструкции этнической истории сармато-алан в виде эпизодических, отрывочных фактов имеются еще как минимум в шести китайских нарративных источниках. В тексте настоящей монографии будут использованы пять из них, а именно: "Тун дянь" ("Свод законоположений государственного управления"), автор Ду Ю, VIII век; "Цзю Тан шу" ("Старая хроника государства Тан"), период событий 618-907 гг., автор Лю Сюй, X век; "Синь Тан шу" ("Новая история государства Тан"), автор Оуян Сю, XI век; "Тай-пин Хуаньюй цзи" ("Описание Вселенной в годы правления Тай-пин син-го"), период событий 976-984 гг., автор Юэ Ши, X век; "Юань ши" ("История государства Юань"), период событий 1280-1368 гг., авторы Сун Лян и другие, XIV век.
Таким образом, значительный объем новых археологических раскопок в Евразии, а также осознанная возможность привлечения огромного научного потенциала древних китайских нарративных источников создали в отечественной сарматологии в конце 90-х годов XX столетия качественно иную, гораздо более благоприятную ситуацию, нежели та, в которой приходилось работать сарматоведам в конце 60-х - начале 70-х годов. Имеющиеся объективные предпосылки позволили специалистам по сармато-аланской истории преодолеть инерцию "автохтонистской" этнологической концепции и перейти к созданию целостной этнической реконструкции раннего аланского этногенеза, органично сочетающей как европейскую, так и азиатскую составляющую истории сармато-алан. В качестве впечатляющего, удачного примера такой работы следует отметить публикацию обобщающей монографии Т.А. Габуева "Ранняя история алан (по данным письменных источников)", а также состоявшуюся защиту кандидатской диссертации А.А. Цуциева (Владикавказ) по теме: "Аланы Средней Азии (I-VI вв. н. э.): проблема этногенеза". Обе эти работы, написанные на основе изучения древних китайских источников, отличает концептуальная новизна, непротиворечивость обобщенной информации и тщательность осмысления конкретных элементов предлагаемых авторами этнических реконструкций.
Этот краткий комментарий к указанным (вновь подчеркнем - весьма актуальным) исследованиям Т.А. Габуева и А.А. Цуциева следует, по-видимому, признать достаточным, тем более, что ниже мы будем неоднократно обращаться к текстам данных работ -ив случае несогласия с отдельными элементами предлагаемых авторами этнических реконструкций, и в случае необходимости перепроверки наших собственных выводов.
Итак, представленный историографический обзор и характеристика источников позволяют нам теперь раскрыть актуальность избранной темы, показать ее научную новизну, определить цели и задачи диссертации, а также хронологические и территориальные рамки исследования.
Актуальность темы. Несмотря на ряд блестящих исследований, опубликованных в 80-90-е годы, до сих пор не было предпринято попытки целостного осмысления истории раннего этногенеза алан применительно к востоку Центральной Азии. Между тем изучение вопроса локализации прародины алан, путей их миграций и характера этнических взаимоотношений алан с другими народами позволяет прийти к верному суждению о глобальных процессах этногенеза в Центральной Азии в целом. Бесспорно, что азиатская компонента начальной истории алан важна не менее европейской, а ее содержание не менее масштабно и динамично. Завоевание великих пространств, населенных племенами саков и массагетов, первые яростные столкновения с западным миром в лице Греко-Бактрии, начало длительного противоборства с огромной Парфянской империей, - вот направления исторического поиска, которые не могут быть изучены и поняты в должной мере без ясного представления о причинах и механизмах ранней истории алан. Современные народы запада и юга Средней Азии — туркмены, таджики, оламы, каракалпаки — несут в себе хотя и очень малую, но все же вполне реальную часть генофонда исторических алан. Вопросы участия алан в этническом становлении этих народов не могут быть не только изучены, но даже не могут быть поставлены без четкого уяснения места локализации исторической прародины алан, а также военно-политических факторов, определяющих взаимоотношения этих ираноязычных кочевников с окружающим их тюркским миром. То же самое следует сказать и о народах, населяющих в наши дни запад Монголии и Синьцзян. Наконец, для археологической науки является чрезвычайно важным возможно более точное определение исходных точек миграций алан по географической ойкумене, - ведь только таким путем можно определить перспективные районы для археологической разведки и последующих раскопок. Все вышеуказанные соображения позволяют считать изучение раннего этногенеза алан от момента их этнического зарождения - весьма важным и перспективным направлением современного алановедения.
Научная новизна. До сих пор абсолютное большинство исторических исследований по проблеме раннего этногенеза алан строились на двух концептуальных платформах: либо на изучении письменных источников древности, либо на археологических материалах. При этом анализ антропологических материалов всегда составлял отдельный предмет исследования, а полученные в результате выводы не применялись для построения научных концепций в комплексе с нарративно-археологическими материалами. В предлагаемом диссертационном исследовании пожалуй впервые предпринята попытка совместить выводы археологии и антропологии со сведениями, почерпнутыми из древних письменных источников. Среди последних особое значение имеет группа китайских династииных историй, комплексный анализ которых является хотя и не единственным в своем роде, но все же достаточно редким научным методом, особенно по отношению к раннему этногенезу алан. Также впервые предпринята попытка снять взаимные противоречия "восточных" версий локализации древней прародины алан, выдвигаемых различными исследователями. Автор настоящей диссертационной работы попытался показать искусственный характер большинства этих противоречий, которые легко преодолеваются на основе системного анализа нарративных и археологических материалов.
Цели и задачи исследования:
1. Показать ранний этногенез асов-алан как целостный процесс национального формирования нового этноса, который неотделим от глобальных процессов расогенеза и этнического замещения одних народов другими в обширном географическом ареале восточной части Центральной Азии.
2. По совокупности косвенных указаний письменных источников, вкупе с тщательным анализом культурологически близкого археологического и антропологически тождественного материала, - определить начальную дату этногенеза аланского этноса (разумеется, допуская возможность известной хронологической погрешности).
3. Возможно точнее определить географические рубежи местоположения исторической прародины алан.
4. Определить хронологию и направление этнических перемещений, а также масштабы миграционных волн, в которых участвовали асы-аланы в IV в. до н. э. — I в. н. э.
5. Последовательно описать и оценить основные военно-политические события в Центральной Азии, которые имели определяющее значение для аланского этноса в раннюю фазу его этногенеза.
Территориальные и хронологические рамки исследования.
Географические границы нашего диссертационного исследования обозначаются так: на востоке - это западные склоны гор Большого Хингана, Ордос, великая излучина реки Хуанхэ; на юге - широтная линия от восточных отрогов хребта Наньшань до южной оконечности Каспия в районе урочища Игды-кала; на западе — меридиональная линия вдоль восточного берега Каспия, охватывающая в зону исследования горы Мугоджарской возвышенности и левый берег реки Урал в нижнем течении; на севере - широтная линия от Зауральского плато и верховьев реки Тобол (на западе) до Кобдинской степи и верховьев рек Онона и Керулена (на востоке).
Хронологические рамки исследования, по мнению автора, следует провести следующим образом.
Нижняя граница: рубеж IV-III вв. до н. э., т. е. тот исторический период, когда на западномонгольском участке Великой степи началось глобальное столкновение монголоидной (хунны) и европеоидной (усуни, юэчжи, динлины) антропологических рас. Именно в результате этого противоборства на наковальне Истории был выкован удивительной прочности человеческий материал, которому предстояло пройти через три континента под гордым именем аланов-асов.
Верхняя граница: I в. н. э. - период установления полного военно-политического доминирования алан на всей территории Европейской и Азиатской Скифии, который завершает, по-видимому, фазу раннего этногенеза алан и знаменует переход к следующему, среднему этапу аланской истории.
Практическая значимость исследования состоит в том, что его результаты могут быть использованы при изучении этнической истории и культурных связей древних народов Восточного Туркестана, Западной Монголии, Алтая, юга и востока Средней Азии. Настоящее исследование может служить значимым подспорьем для археологов в определении перспективных районов для археологической разведки и последующих раскопок в вышеуказанных регионах. Работа представляет интерес для этнологов и востоковедов, музейных работников, может оказаться полезной в преподавательской деятельности.
Проблема прародины сармато-алан: анализ научных концепций
В советской сарматологии существовала прочная традиция, связывающая происхождение сарматов исключительно с регионом Поволжья и Южного Приуралья. Основание этой традиции было заложено работами маститого советского археолога К.Ф. Смирнова, а затем надстроено его учениками [см. напр. Мошкова. 1974]. Главный вывод этих работ состоял в утверждении, что археологическая карта Поволжья и Южного Приуралья указывает на формирование именно в этом регионе основных черт сарматской культуры [Клейн. 1976]. При этом почему-то очень долгое время совершенно игнорировались результаты археологических раскопок, проведенных в Средней Азии, в верховьях Енисея, в лесостепном Приобье, в предгорьях Алтая, Туве и Монголии.
Как справедливо отметил в своей книге Л.А. Ельницкий: археологи стремятся истолковать геродотовское размещение скифских племен так, чтобы исследованная ими территория оказалась как раз в центре реконструируемой ими геродотовской Скифии [Ельницкий. 1977]. Аналогичная ситуация сложилась и в сарматологии, где подавляющее большинство раскопок было проведено археологами, близкими по взглядам к К.Ф. Смирнову, и при том в тех регионах, в которых этот мэтр советской археологической школы усматривал прародину савромато-сарматских племен.
Часть исследователей, в основном не имеющих специализации археологов, пошла еще дальше и на основании реального факта, что античные письменные источники практически не знают сарматов за Волгой и Уралом пришла к парадоксальному выводу, что прародиной сарматов, начиная со второй половины I тыс. до н. э., стали именно донские, приазовские и северокавказские степи. Этот вывод обычно подкрепляется ссылкой на Геродота и на поведанную им легенду о происхождении савроматов [Геродот. IV. 110-117]. Ссылаются также на Диодора Сицилийского, который предполагал, что родина савроматов находится у Танаиса (Дона).
Сегодня, опираясь на огромный фактический материал, накопленный сарматологией, необходимо окончательно признать, что долгое время господствующая в науке гипотеза о прародине сарматов в степях Приазовья, Предкавказья и Южного Приуралья нуждается в коренном пересмотре. Прежде всего потому, что объективные данные археологической карты Азии ясно говорят о распространении культуры ираноязычных кочевников далеко за Урал - вплоть до Тувы, Алтая, Монголии и среднего течения реки Хуанхэ в Северном Китае.1 Указание же на полную неосведомленность античных авторов о былых перемещениях сарматов с востока на запад через Урал -свидетельствует только об этой неосведомленности, но никак не может стать убедительным аргументом в пользу того, что сарматских племен никогда за Уралом не было. К тому же просто наивно, зная чрезвычайно низкий уровень развития информационных коммуникаций древности, ожидать от античных писателей сколько-нибудь детальных знаний по этническому составу регионов, в которых они никогда не бывали и о которых они слышали через десяток посредников. Геродот побывал не во всех районах даже европейской Скифии, не говоря уже об азиатской ее части, которая начиналась за Доном и простиралась далеко на северо-восток. Геродот записывал свои сведения главным образом в городе Ольвии, расположенном на берегу Буго-Днепровского лимана. Свои записи он вел со слов местных жителей — греков и скифов, которые хорошо знали окрестности своего города, но, чем дальше от Ольвии, тем их сведения, а следовательно и записи Геродота становятся неопределеннее. Диодор Сицилийский никогда сам на Танаисе (Дону) не был и естественно ничего не мог знать о племенах, располагавшихся за ним. Информационная база других античных авторов о территориях Зауралья совершенно аналогична, т. е. чрезвычайно скудна. Вообще Танаис и северовосточная оконечность Меотиды даже в представлении римлян долгое время оставались краем обитаемой земли, а народы, жившие вблизи этих пределов, именовались просто "другими народами" еще в работах такого знаменитого римского историка как Тит Ливии (59 г. до н. э.).2
И, наконец, если прародиной сарматов со второй половины I тыс. до н. э. стали степи Волго-Донского междуречья и Южного Приуралья, то куда же тогда исчезли из этих мест скифы и как они могли позволить совершенно чуждому им народу сделать принадлежащие им земли своей "прародиной"? А если скифы таинственным образом освободили большую часть своих лучших земель специально затем, чтобы сарматы превратили их в свою колыбель, то почему же потом они столь яростно противостояли им на всем протяжении огромной дуги от Арала до Дуная?
Географические условия центральноазиатского региона
Локальный географический ареал исторической прародины асов-алан был только небольшой частью громадной территории, известной под наименованием Центральная Азия. Этот восточный регион, вполне сопоставимый по площади с объединенной Европой (включая русские доуральские пространства), охватывает территорию так называемого Восточного Туркестана, Саяно-Алтай, Туву, Забайкалье, Внутреннюю и Внешнюю Монголию, Ордос и Синьцзян. Его относительно равнинная — срединная часть окружена, словно кольцом, высочайшими горами: с запада — Памиром, Тянь-Шанем и Алтаем; с севера - Саянами и Яблоновым хребтом; с востока - Большим Хинганом. Южная граница региона проходит по горной системе Куньлунь - Нанынань, и далее на восток — по линии Великой китайской стены в нынешнем автономном районе КНР "Внутренняя Монголия". Горные склоны служат уникальной естественной основой для тысячеверстных альпийских лугов и высокогорных степей (их средняя высота над уровнем моря 1500 м), которые являются второй ландшафтной границей пустынных центральноазиатских равнин. На севере это второе кольцо разрывается стремящимися в юго-восточном направлении горами Хангая, Хентея и Монгольского Алтая. У южной оконечности этих гор, по центральной части Монголии проходит Великий азиатский водораздел. Отсюда несут свои воды на север в Байкал - реки Селенга и Орхон, на восток, в бассейн Амура катятся волны Керулена и Онона, а к западу все реки региона либо быстро исчезают в раскаленном зеве пустыни Такла-Макан, либо, напротив, живут долго и счастливо, создавая своей живительной влагой начало великих русских рек Оби и Енисея.
Восток Центральной Азии - страна уникальных, вероятно нигде более в мире не отмеченных географических и климатических контрастов. Обледенелые и мертвые горные пики сменяются здесь благодатнейшим поясом высокогорных степей, которые в свою очередь, следуя общему понижению рельефа к центру континента, сменяются безжизненными (большую часть года) пространствами пустынь Гоби, Алашань, Бэйшань и Такла-Макан. Мертвая центральная часть Такла-Макан по жестокости своего климата вообще не имеет аналогов среди других пустынь планеты: летом — здесь раскаленное, иссушающее все живое пекло, а зимой - вечный мороз, ледяная стужа несущихся по бесснежной равнине песчаных смерчей. Сухость и, как следствие, безжизненность этих пустынь (40-50 мм осадков в год, в среднеазиатских пустынях - 100-200 мм)1 объясняется как их сравнительно высоким положением над уровнем моря (800-900 м, - значительно выше пустынь Средней Азии и Иранского нагорья), так и географическим расположением в центре постоянно стоящего над Центральной Азией антициклона.
Несмотря на чрезвычайно суровый климат внутренних областей региона, животный мир Центральной Азии, населяющий по преимуществу периферийное ландшафтное кольцо высокогорных степей, богат и разнообразен. Даже сегодня здесь не редкость тысячные стада степных антилоп - сайгаков и дзеренов, в горах Монголии водятся горные бараны-аргали, в более равнинных частях региона можно встретить диких ослов-куланов, лошадей Пржевальского, диких азиатских верблюдов-хавтагаев, севернее - на склонах Саяно-Алтая обычен марал, сибирская косуля, бурый медведь.
В интересующую нас историческую эпоху — в IV-III вв. до н. э. климат восточной части Центральной Азии был несколько холоднее, чем сейчас, а следовательно мягче2 -были сглажены амплитуды зимних и летних температур, достаточная обеспеченность атмосферными осадками создавала благоприятный для кочевых обществ ландшафтно-климатический фон. Увлажненная степь простиралась в глубину континента на значительно более далекое расстояние, увеличивая тем самым площадь пастбищных угодий, способных обеспечить прокорм для тысячных стад домашнего скота. В предгорьях Наньшаня и в примыкающей полосе нынешней знойной пустыни Алашань в те времена было много озер, хотя отчасти поросших камышом, но служивших прекрасными местами водопоя для копытных. Озера эти питались горными потоками рек Шулэхэ, Хэйхэ, Марин-Гола, множеством других горных ручьев и речек. Это были благодатнейшие места для скотоводства и облавных охот, способные обеспечить достойную жизнь большого числа людей.3 Даже страшная ныне пустыня Такла-Макан на рубеже IV-III вв. до н. э. имела совершенно иной облик: с севера и юга ее окаймляли цепочки обширных зеленых оазисов, обеспеченных круглый год водой, сбегавшей с горных кряжей. Крупнейшими из этих оазисов были: Дуньхуан, Чарклык, Черчен, Хотан, Яркенд - на юге, и Хами, Турфан, Харашар, Куча, Курля, Аксу и Кашгар - на севере. Тарим - крупнейшая блуждающая река Кашгарии в те далекие годы по-видимому не пересыхал ни на одном участке своего более чем тысячекилометрового русла, создавая в северной части Таримской впадины своего рода зеленую полосу уремных лесов и тугайных джунглей.
Начало этногенеза асов-алан и хунно-юэчжийская война
Исторический процесс, воплощающийся через механизм взаимовлияний этногенезов разных народов, сложен и многосоставен, причем конечное звено в цепи событий зачастую отстоит на многие сотни, даже тысячи километров от точки приложения первоначального исторического импульса, и почти всегда не совпадает с ним в хронологическом отношении. Примеры означенной зависимости настолько общеизвестны, что приводить их здесь представляется совершенно излишним. Тем более, что наше нынешнее повествование посвящено уяснению взаимосвязи исторических фактов и возможной реконструкции недостающих деталей в одном из подобных исторических процессов, причем имеющем несомненно глобальный (и возможно уже необратимый) характер, ибо связан он ни много ни мало - с вытеснением целой человеческой расы (а именно европеоидной) из огромного и, казалось бы, уже прочно обжитого ею региона — из Центральной Азии. Тезис о тысячелетней войне "черноволосых" китайцев с "рыжими дьяволами" возник неслучайно1, а явился почти эпическим отражением растянувшейся на многие сотни лет жестокой борьбы за жизненное пространство в центре Азиатского континента между разноплеменными представителями европеоидной и монголоидной рас. Конечный проигрыш этой борьбы белыми европеоидами предопределил на многие сотни лет и вплоть до нашего времени преобладающую монголоидность населения Азии. Возможный выигрыш противоборства с Китаем и степными "ху" вероятно навечно закрепил бы образ златокудрого человека с голубыми глазами как исконно азиатский человеческий фенотип. Но возможна ли была в принципе победа белокурых тохарских автохтонов и асских ираноязычных пришельцев над китайскими племенами хуа и более северными степными монголоидами? На определенном историческом этапе, включая начало эпохи Чжоу, без сомнения - да. Китайцы признавали сами, что отвагой, военной доблестью и тактическим искусством на поле боя белокурые воины значительно превосходили их. Но в таком случае совершенно не понятно: что же привело в конечном итоге белые племена Азии к полному и безоговорочному поражению? Г.Е. Грумм-Гржимайло, а вслед за ним и Л.Н. Гумилев считают, что китайцы победили только потому, что имели дело не со сплоченным народом, а с отдельными племенами одной расы, взаимно также отчужденных друг от друга, как и каждое из них в отдельности от китайцев и монголоидных "ху". Это исторически сложившееся обстоятельство помогало китайцам эффективно пользоваться в военно-политическом плане их взаимными счетами и исподволь натравливать племена "жун-ди" друг на друга. Кроме того, утверждают исследователи, белые "динлины" не были склонны к подчинению, выше всего ставя свою индивидуальную свободу, а, следовательно, не подчиняясь ни своим князьям, ни китайцам, они без колебания бросали свою порабощаемую родину и расходились — "одни на север, другие на юг, туда, где еще был простор, куда не добрались еще китайцы со своим государственным строем, чиновниками и правилами общежития".2 Л.Н. Гумилев, кроме того полагает, что даже стратегическое размещение белых племен "жун-ди" по южной окраине пустыни Гоби заведомо обрекало их на поражение, ибо "зажатые между Китаем и Великой степью, они не имели тыла, а горные долины, где они пытались укрыться от наступавшего врага, оказались ловушками, не имевшими выхода, не убежищем, а местом гибели".
Несмотря на высокий научный авторитет упомянутых исследователей, представляется очевидным, что сформулированные ими причины военно-политического краха белых племен Азии вряд ли могут быть приняты в качестве закрывающего проблему варианта ответа. Действительно, если взаимное отчуждение белых племен "жун-ди" -является реальным, исторически засвидетельствованным фактом, то точно таким же фактом является и взаимное отчуждение феодальных уделов Древнего Китая. Существует достаточное число примеров, когда жуны с большим успехом для себя использовали последнее обстоятельство. Еще более сомнительным выглядит предположение о будто бы имевшейся совершенно гипертрофированной любви конкретных людей из динлинско-жунских племен к индивидуальной свободе, ради которой они буквально в любую минуту были готовы отправиться куда глаза глядят. Любовь к личной свободе вообще является одной из основных, если не стержневой чертой менталитета кочевника, но если бы она достигала у жунских людей такой кондовой прямолинейности — им никогда не удалось бы не только с переменным успехом вести тысячелетнюю войну с одной из наиболее политически талантливых, самоотверженных и трудолюбивых наций мира, но даже сплотиться в простое племенное объединение. Что же касается стратегически будто бы крайне невыгодного положения народов "жун-ди", сжатых в монголоидные клещи между Китаем и Великой степью, то здесь, видимо, Л.Н. Гумилеву на сей раз изменило столь присущее ему чувство историзма. Никаких монголоидных "клещей", вплоть до ухода последнего асского всадника из Джунгарии на запад не было и не могло быть в Центральной Азии, поскольку вся Великая степь в эту историческую эпоху от Дуная и до Орхона принадлежала иранским племенам скифо-сибирского суперэтноса (использую здесь очень удачный термин Л.Н. Гумилева).4 Следовательно, за спиной "жун-ди" находились отнюдь не монголоидные, жаждущие их уничтожить "ху", а родственные в расовом отношении народы, правда, говорящие на другом языке. А раз так, то подлинная первопричина проигрыша жунами войны с Китаем состоит вовсе не в изъянах организации тыла (им являлись безбрежные просторы центральноазиатской степи), но в самом механизме военных действий, а точнее - в его отсутствии.
